Страница:
[29]и удалился за столик в углу.
Не способный во время ожидания решительно ни о чем думать, он попытался читать газету, но очень скоро потерялся в лабиринте фьючерсов на зерно и сообщениях о том, как резиновая компания продавала что-то там без покрытия (хотя, что это могло бы быть за покрытие, он так и не понял), бросил чтение и стал смотреть в пол.
Он ждал уже почти десять минут, когда к стойке протолкался невысокий деловитый человечек и, пытливо оглядевшись по сторонам, направился прямо к столику Питера и без приглашения сел.
– Кембл. – Он протянул руку. – Бертон Кембл из «Душитель и Палач». Я слышал, у вас есть для нас работа.
На душегуба он был совсем не похож. Питер ему так и сказал.
– Ах ты боже мой, ну конечно, нет. Я не из собственно штата. Я из отдела продаж.
Питер кивнул. Разумеется, это только логично.
– Тут… э… можно говорить свободно?
– Конечно. Никто нами не заинтересуется. К делу, от скольких лиц вы бы хотели избавиться с нашей помощью?
– Только от одного. Его зовут Арчи Джиббонс и он работает в бухгалтерии «Клеймеджес». Его адрес…
– Если вы не против, сэр, – прервал его Кембл, – деталями мы займемся позднее. Давайте сразу перейдем к финансовой стороне. Во-первых, контракт обойдется вам в пятьсот фунтов…
Питер кивнул. Эту сумму он мог себе позволить и, правду сказать, ожидал чуть большей.
– … хотя всегда есть специальное предложение, – вкрадчиво завершил Кембл.
У Питера загорелись глаза. Как я уже упоминал, он обожал выгодные сделки и зачастую покупал на распродажах или по специальному предложению вещи, для которых потом не мог найти применения. Помимо единственной этой слабости (которая есть у столь многих из нас), он был исключительно умеренным молодым человеком.
– Специальное предложение?
– Двое по цене одного, сэр.
М-м-м. Питер задумался. Выходило всего по двести пятьдесят фунтов на каждого, что, как ни крути, не так уж плохо. Была лишь одна загвоздка.
– Боюсь, у меня нет больше никого, кому я бы желал смерти.
Вид у Кембла сделался разочарованный.
– Какая жалость, сэр. За двоих мы могли бы даже сбросить цену до… ну, скажем, четырехсот пятидесяти фунтов за обоих.
– Правда?
– Это дает работу нашим агентам, сэр. Если вам непременно хочется знать, – тут он понизил голос, – сейчас в данной области работы вечно не хватает. Не то что в старые времена. Разве нет хотя бы одного другого лица, от которого вам бы хотелось избавиться?
Питер погрузился в раздумья. Он ненавидел упускать скидки, но никак не мог придумать кого-нибудь еще. Он любил людей. Но скидка есть скидка…
– Послушайте, – сказал Питер, – можно мне подумать и встретиться с вами завтра вечером?
Коммивояжер радостно улыбнулся.
– Ну конечно, сэр, – сказал он. – Уверен, вы сможете кого-нибудь подыскать.
Ответ, очевидный ответ осенил Питера, когда он уже отходил в тот вечер ко сну. Рывком сев в кровати, он нашарил выключатель лампы и записал имя на обороте конверта на тот случай, если забудет. Правду сказать, он не думал, что сможет его забыть, ведь оно было болезненно очевидным, но с полночными мыслями никогда не знаешь наверняка.
Имя на обороте конверта он написал такое: Гвендолин Торп.
Выключив свет, он перекатился на бок и вскоре заснул, и видел мирные и в высшей степени недушегубские сны.
Когда в воскресенье вечером он появился в «Грязном осле», Кембл уже его ждал. Взяв шанди, Питер сел за его столик.
– Я принимаю ваше специальное предложение, – сказал он вместо приветствия.
Кембл энергично закивал.
– Очень мудрое решение. Простите мне такие слова, сэр.
Питер Пинтер скромно улыбнулся, как улыбается человек, который прочел «Файнэншл тайме» и принял мудрое деловое решение.
– Полагаю, это будет четыреста пятьдесят фунтов?
– Разве я сказал четыреста пятьдесят фунтов, сэр? Господи помилуй, примите мои нижайшие извинения. Прошу меня простить, я думал про наши мелкооптовые расценки. За два лица это будет четыреста семьдесят пять фунтов.
На мягком моложавом лице Пинтера отразилось смешанное с алчностью разочарование. Получается лишних двадцать пять фунтов. Однако кое-что в словах Кембла привлекло его внимание.
– Мелкооптовые расценки.
– Разумеется, но сомневаюсь, что сэра это заинтересует.
– Да что вы, мне интересно. Расскажите.
– Прекрасно, сэр. Мелкооптовая ставка четыреста пятьдесят фунтов предусмотрена на крупный заказ. Десять человек.
Питер спросил себя, не ослышался ли он.
– Десять человек? Но это всего по сорок пять фунтов за каждого.
– Да, сэр. Именно большой заказ делает предложение столь выгодным.
– Понимаю, – сказал Питер, а потом сказал: – Гм, – а потом: – Не могли бы мы встретиться в то же время завтра вечером?
– Разумеется, сэр.
По возвращении домой Питер нашел листок бумаги и ручку. Написав на одной стороне в столбик цифры от единицы до десяти, колонку рядом с ними он заполнил так:
1… Арчи Г.
2… Гвенни
3… и так далее.
Написав первые два имени, он посидел, посасывая кончик ручки и вспоминая, кто чем его обидел, а еще людей, без которых мир стал бы лучше.
Он выкурил сигарету. Он походил по комнате.
Ага! Учитель физики в школе получал особую радость от того, что превращал его жизнь в ад. Как же его звали? Да и вообще жив ли он? Наверняка Питер не знал, но рядом с номером три написал: «Учитель физики, средняя школа на Эббот-стрит». Со следующим было легче: начальник его отдела пару месяцев назад отказался повысить ему зарплату – что зарплату в конце концов повысили, было несущественно. «Мистер Хантерсон» пошел под номером четыре.
Когда ему было пять лет, мальчик по имени Саймон Эллис вылил ему на голову краску, пока другой мальчик по имени Джеймс Какой-то-там придавливал его к земле, а девочка по имени Шэрон Хартшейд смеялась. Они стали соответственно номерами с пятого по седьмой. Кто еще?
Один диктор на телевидении читал новости, гадко подхихикивая. Он тоже попал в список. А как насчет женщины из квартиры напротив с маленькой тявкающей шавкой, которая гадит в коридоре? Она и ее шавка пошли под номером девять. С десятым было труднее всего. Почесав в затылке, он сходил на кухню за чашкой кофе, потом вдруг метнулся назад и на десятой строчке написал «Мой двоюродный дедушка Мервин». Ходили слухи, что старик довольно состоятелен, и была вероятность (хотя и очень малая), что он мог бы оставить кое-что Питеру.
Удовлетворенный проделанной за вечер работой, он отправился спать.
Понедельник в «Клеймеджес» выдался самым обычным. Питер был старшим ассистентом в книжном отделе, обязанностей эта должность влекла за собой совсем немного. Свой список он крепко сжимал в кулаке, а руку держал в кармане, упиваясь ощущением власти, которое это ему давало. Он провел исключительно приятный час ленча в столовой с юной Гвендолин (которая не знала, что он видел, как они с Арчи вместе входят на склад) и улыбнулся вкрадчивому молодому джентльмену из бухгалтерии, когда встретился с ним в коридоре.
Список он в тот же вечер гордо показал Кемблу.
Коротышка-коммивояжер погрустнел.
– Боюсь, тут не десять человек, мистер Пинтер, – объяснил он. – Вы посчитали соседку и ее собаку как одно лицо. Всего вместе получается одиннадцать, что будет стоить дополнительных, – он быстро защелкал карманным калькулятором, – дополнительных семьдесят фунтов. Как насчет того, чтобы выбросить собачку?
Питер покачал головой:
– Собачка еще хуже своей хозяйки.
– Тогда, боюсь, у нас возникает крохотная проблемка. Разве что…
– Что?
– Разве что вы предпочтете воспользоваться нашей оптовой ставкой. Но, разумеется, сэр не будет…
Есть слова, способные сделать с людьми многое, слова, от которых лица алеют от радости, возбуждения или страсти. Одно такое – «окружающая среда», другое – «оккультизм». Для Питера таким словом было «опт». Он откинулся на спинку стула.
– Расскажите, пожалуйста, – сказал он с заученной уверенностью бывалого покупателя.
– Что ж, сэр, – сказал Кембл, позволив себе короткий смешок, – мы можем… хм… поставить их вам оптом, семнадцать фунтов за каждого, за каждую намеченную жертву после первых пятидесяти или по десятке за каждого после двухсот.
– Полагаю, если бы я хотел извести тысячу человек, вы скинули бы до пятерки?
– Да что вы, сэр! – Вид у Кембла сделался шокированный. – При таких цифрах мы могли бы каждого убирать за фунт.
– За один фунт?!
– Вот именно, сэр. Коэффициент прибыли невелик, но его более чем оправдывают высокий оборот и производительность. – Кембл встал. – Завтра в то же время, сэр?
Питер кивнул.
Тысяча фунтов. Тысяча человек. Питер Пинтер даже и не знал столько народу. И все же… есть палаты парламента. Политиков он не любил: они вечно пререкались и спорили.
И если уж на то пошло…
Мысль, поразительная в своей смелости. Храбрая. Дерзновенная. Тем не менее, она пришла и отказывалась уходить. Одна его дальняя родственница вышла замуж за младшего сына графа или барона, или еще кого-то…
По дороге с работы в тот вечер он остановился у маленького бюро, мимо которого проходил тысячи раз, но внутрь никогда не заглядывал. В витрине красовался огромный плакат, обещавший гарантированно проследить ваше происхождение и даже обещавший нарисовать вам герб (если свой вы нечаянно затеряли) и составить внушительное геральдическое древо.
Владелец был очень любезен и в начале восьмого позвонил доложить о результате.
Если умрут приблизительно четырнадцать миллионов семьдесят две тысячи восемьсот одиннадцать человек, он, Питер Пинтер, станет КОРОЛЕМ ВЕЛИКОБРИТАНИИ.
Четырнадцати миллионов семидесяти двух тысяч восьмисот одиннадцати фунтов у него не было, но он подозревал, что, когда речь зайдет о таких объемах, мистер Кембл предложит ему особую скидку.
Мистер Кембл предложил. Даже бровью не повел.
– На самом деле, – объяснил он, – выходит довольно дешево. Понимаете, нам не придется работать с каждым в отдельности. Ядерные боеголовки малой мощности, размещение нескольких бомб в стратегических местах, газовые атаки, эпидемия, несколько упавших в плавательные бассейны радиоприемников, а потом останется лишь «подобрать» отставших. Скажем, четыре тысячи фунтов.
– Четыре ты?.. Это невероятно!
Менеджер по продажам был очень доволен собой.
– Наши агенты будут рады выполнить ваш заказ, сэр, – улыбнулся он. – Мы гордимся, когда представляется возможность обслужить оптового клиента.
Когда Питер выходил из паба, подул холодный ветер, стал раскачивать вывеску. «Не слишком похоже на грязного осла, – подумал Питер. – Скорее уж на бледного коня».
В ту ночь Питер уже погружался в сон, мысленно репетируя свою коронационную речь, когда в голову ему закралась некая мысль, да там и застряла. Никак не желала уходить. А может… а может, он проглядел еще большую скидку, чем уже получил? Может, он упускает выгодную сделку?
Выбравшись из кровати, Питер подошел к телефону. Было почти три утра, но все же…
Его «Желтые страницы» лежали открытыми на том месте, на котором он их оставил в прошлую субботу, и он набрал номер.
Телефон звонил как будто целую вечность. Потом раздался щелчок, и скучающий голос сказал:
– «Душитель и Палач». Чем могу помочь?
– Надеюсь, я не слишком поздно звоню… – начал он.
– Разумеется, нет, сэр.
– Прошу прощения, не мог бы я поговорить с мистером Кемблом?
– Не подождете ли на линии? Я посмотрю, здесь ли он. Питер прождал несколько минут, слушая призрачный треск и шепот, всегда эхом отдающиеся по пустым телефонным линиям.
– Вы еще на проводе?
– Да, я слушаю.
– Соединяю. – Послышалось электронное гудение, потом: – Кембл слушает.
– Э… здравствуйте, мистер Кембл. Извините, если поднял вас с постели. Это… м-м-м… Питер Пинтер.
– Слушаю вас, мистер Пинтер?
– Ну… извините, что так поздно, просто я спрашивал себя… Сколько бы стоило убить всех? Всех на свете?
– Всех? Всех людей?
– Да. Сколько? Я хочу сказать, для подобного заказа у вас должна быть значительная скидка. Сколько это было бы? За всех?
– Ничего, мистер Пинтер.
– Вы хотите сказать, что не станете этого делать?
– Я хочу сказать, что мы сделаем это бесплатно, мистер Пинтер. Понимаете, нас нужно только попросить. Нас всегда нужно попросить.
Питер был в недоумении.
– Но… когда вы начнете?
– Начнем? Сразу. Прямо сейчас. Мы уже давно готовы. Но нас всегда нужно попросить, мистер Пинтер. Доброй ночи. Очень приятно было вести с вами дела.
В трубке стало тихо.
Питер чувствовал себя как-то странно. Все казалось таким далеким. У него подкосились колени. Что, скажите на милость, он имел в виду? «Нас всегда нужно попросить». Определенно странно. Ничто в этом мире бесплатно не делается. Да он вообще сейчас перезвонит Кемблу и расторгнет сделку! Может, он все не так понял, может, есть совершенно невинная причина, почему Арчи и Гвендолин вместе пошли на склад. Он с ней поговорит, вот что он сделает. С самого утра поговорит с Гвенни…
Тут раздался шум.
Непонятные крики через улицу. Кошки дерутся? Он понадеялся, что кто-нибудь бросит в них сапогом. Потом из коридора за дверью своей квартиры он услышал гулкие шаги и приглушенный стук, будто кто-то тащил по полу что-то тяжелое. Шум замер. В его дверь постучали – дважды, очень тихо.
Крики у него за окном становились все громче. Питер сидел в кресле, зная, что каким-то образом где-то что-то проглядел. Что-то важное. Стук возобновился. Питер возблагодарил небеса, что всегда запирает дверь на замок и на ночь набрасывает цепочку.
«Они уже давно готовы, но их надо было попросить…»
Когда нечто вышибло дверь, Питер закричал, но, правду сказать, кричал он не слишком долго.
Одна жизнь под соусом из раннего Муркока
Не способный во время ожидания решительно ни о чем думать, он попытался читать газету, но очень скоро потерялся в лабиринте фьючерсов на зерно и сообщениях о том, как резиновая компания продавала что-то там без покрытия (хотя, что это могло бы быть за покрытие, он так и не понял), бросил чтение и стал смотреть в пол.
Он ждал уже почти десять минут, когда к стойке протолкался невысокий деловитый человечек и, пытливо оглядевшись по сторонам, направился прямо к столику Питера и без приглашения сел.
– Кембл. – Он протянул руку. – Бертон Кембл из «Душитель и Палач». Я слышал, у вас есть для нас работа.
На душегуба он был совсем не похож. Питер ему так и сказал.
– Ах ты боже мой, ну конечно, нет. Я не из собственно штата. Я из отдела продаж.
Питер кивнул. Разумеется, это только логично.
– Тут… э… можно говорить свободно?
– Конечно. Никто нами не заинтересуется. К делу, от скольких лиц вы бы хотели избавиться с нашей помощью?
– Только от одного. Его зовут Арчи Джиббонс и он работает в бухгалтерии «Клеймеджес». Его адрес…
– Если вы не против, сэр, – прервал его Кембл, – деталями мы займемся позднее. Давайте сразу перейдем к финансовой стороне. Во-первых, контракт обойдется вам в пятьсот фунтов…
Питер кивнул. Эту сумму он мог себе позволить и, правду сказать, ожидал чуть большей.
– … хотя всегда есть специальное предложение, – вкрадчиво завершил Кембл.
У Питера загорелись глаза. Как я уже упоминал, он обожал выгодные сделки и зачастую покупал на распродажах или по специальному предложению вещи, для которых потом не мог найти применения. Помимо единственной этой слабости (которая есть у столь многих из нас), он был исключительно умеренным молодым человеком.
– Специальное предложение?
– Двое по цене одного, сэр.
М-м-м. Питер задумался. Выходило всего по двести пятьдесят фунтов на каждого, что, как ни крути, не так уж плохо. Была лишь одна загвоздка.
– Боюсь, у меня нет больше никого, кому я бы желал смерти.
Вид у Кембла сделался разочарованный.
– Какая жалость, сэр. За двоих мы могли бы даже сбросить цену до… ну, скажем, четырехсот пятидесяти фунтов за обоих.
– Правда?
– Это дает работу нашим агентам, сэр. Если вам непременно хочется знать, – тут он понизил голос, – сейчас в данной области работы вечно не хватает. Не то что в старые времена. Разве нет хотя бы одного другого лица, от которого вам бы хотелось избавиться?
Питер погрузился в раздумья. Он ненавидел упускать скидки, но никак не мог придумать кого-нибудь еще. Он любил людей. Но скидка есть скидка…
– Послушайте, – сказал Питер, – можно мне подумать и встретиться с вами завтра вечером?
Коммивояжер радостно улыбнулся.
– Ну конечно, сэр, – сказал он. – Уверен, вы сможете кого-нибудь подыскать.
Ответ, очевидный ответ осенил Питера, когда он уже отходил в тот вечер ко сну. Рывком сев в кровати, он нашарил выключатель лампы и записал имя на обороте конверта на тот случай, если забудет. Правду сказать, он не думал, что сможет его забыть, ведь оно было болезненно очевидным, но с полночными мыслями никогда не знаешь наверняка.
Имя на обороте конверта он написал такое: Гвендолин Торп.
Выключив свет, он перекатился на бок и вскоре заснул, и видел мирные и в высшей степени недушегубские сны.
Когда в воскресенье вечером он появился в «Грязном осле», Кембл уже его ждал. Взяв шанди, Питер сел за его столик.
– Я принимаю ваше специальное предложение, – сказал он вместо приветствия.
Кембл энергично закивал.
– Очень мудрое решение. Простите мне такие слова, сэр.
Питер Пинтер скромно улыбнулся, как улыбается человек, который прочел «Файнэншл тайме» и принял мудрое деловое решение.
– Полагаю, это будет четыреста пятьдесят фунтов?
– Разве я сказал четыреста пятьдесят фунтов, сэр? Господи помилуй, примите мои нижайшие извинения. Прошу меня простить, я думал про наши мелкооптовые расценки. За два лица это будет четыреста семьдесят пять фунтов.
На мягком моложавом лице Пинтера отразилось смешанное с алчностью разочарование. Получается лишних двадцать пять фунтов. Однако кое-что в словах Кембла привлекло его внимание.
– Мелкооптовые расценки.
– Разумеется, но сомневаюсь, что сэра это заинтересует.
– Да что вы, мне интересно. Расскажите.
– Прекрасно, сэр. Мелкооптовая ставка четыреста пятьдесят фунтов предусмотрена на крупный заказ. Десять человек.
Питер спросил себя, не ослышался ли он.
– Десять человек? Но это всего по сорок пять фунтов за каждого.
– Да, сэр. Именно большой заказ делает предложение столь выгодным.
– Понимаю, – сказал Питер, а потом сказал: – Гм, – а потом: – Не могли бы мы встретиться в то же время завтра вечером?
– Разумеется, сэр.
По возвращении домой Питер нашел листок бумаги и ручку. Написав на одной стороне в столбик цифры от единицы до десяти, колонку рядом с ними он заполнил так:
1… Арчи Г.
2… Гвенни
3… и так далее.
Написав первые два имени, он посидел, посасывая кончик ручки и вспоминая, кто чем его обидел, а еще людей, без которых мир стал бы лучше.
Он выкурил сигарету. Он походил по комнате.
Ага! Учитель физики в школе получал особую радость от того, что превращал его жизнь в ад. Как же его звали? Да и вообще жив ли он? Наверняка Питер не знал, но рядом с номером три написал: «Учитель физики, средняя школа на Эббот-стрит». Со следующим было легче: начальник его отдела пару месяцев назад отказался повысить ему зарплату – что зарплату в конце концов повысили, было несущественно. «Мистер Хантерсон» пошел под номером четыре.
Когда ему было пять лет, мальчик по имени Саймон Эллис вылил ему на голову краску, пока другой мальчик по имени Джеймс Какой-то-там придавливал его к земле, а девочка по имени Шэрон Хартшейд смеялась. Они стали соответственно номерами с пятого по седьмой. Кто еще?
Один диктор на телевидении читал новости, гадко подхихикивая. Он тоже попал в список. А как насчет женщины из квартиры напротив с маленькой тявкающей шавкой, которая гадит в коридоре? Она и ее шавка пошли под номером девять. С десятым было труднее всего. Почесав в затылке, он сходил на кухню за чашкой кофе, потом вдруг метнулся назад и на десятой строчке написал «Мой двоюродный дедушка Мервин». Ходили слухи, что старик довольно состоятелен, и была вероятность (хотя и очень малая), что он мог бы оставить кое-что Питеру.
Удовлетворенный проделанной за вечер работой, он отправился спать.
Понедельник в «Клеймеджес» выдался самым обычным. Питер был старшим ассистентом в книжном отделе, обязанностей эта должность влекла за собой совсем немного. Свой список он крепко сжимал в кулаке, а руку держал в кармане, упиваясь ощущением власти, которое это ему давало. Он провел исключительно приятный час ленча в столовой с юной Гвендолин (которая не знала, что он видел, как они с Арчи вместе входят на склад) и улыбнулся вкрадчивому молодому джентльмену из бухгалтерии, когда встретился с ним в коридоре.
Список он в тот же вечер гордо показал Кемблу.
Коротышка-коммивояжер погрустнел.
– Боюсь, тут не десять человек, мистер Пинтер, – объяснил он. – Вы посчитали соседку и ее собаку как одно лицо. Всего вместе получается одиннадцать, что будет стоить дополнительных, – он быстро защелкал карманным калькулятором, – дополнительных семьдесят фунтов. Как насчет того, чтобы выбросить собачку?
Питер покачал головой:
– Собачка еще хуже своей хозяйки.
– Тогда, боюсь, у нас возникает крохотная проблемка. Разве что…
– Что?
– Разве что вы предпочтете воспользоваться нашей оптовой ставкой. Но, разумеется, сэр не будет…
Есть слова, способные сделать с людьми многое, слова, от которых лица алеют от радости, возбуждения или страсти. Одно такое – «окружающая среда», другое – «оккультизм». Для Питера таким словом было «опт». Он откинулся на спинку стула.
– Расскажите, пожалуйста, – сказал он с заученной уверенностью бывалого покупателя.
– Что ж, сэр, – сказал Кембл, позволив себе короткий смешок, – мы можем… хм… поставить их вам оптом, семнадцать фунтов за каждого, за каждую намеченную жертву после первых пятидесяти или по десятке за каждого после двухсот.
– Полагаю, если бы я хотел извести тысячу человек, вы скинули бы до пятерки?
– Да что вы, сэр! – Вид у Кембла сделался шокированный. – При таких цифрах мы могли бы каждого убирать за фунт.
– За один фунт?!
– Вот именно, сэр. Коэффициент прибыли невелик, но его более чем оправдывают высокий оборот и производительность. – Кембл встал. – Завтра в то же время, сэр?
Питер кивнул.
Тысяча фунтов. Тысяча человек. Питер Пинтер даже и не знал столько народу. И все же… есть палаты парламента. Политиков он не любил: они вечно пререкались и спорили.
И если уж на то пошло…
Мысль, поразительная в своей смелости. Храбрая. Дерзновенная. Тем не менее, она пришла и отказывалась уходить. Одна его дальняя родственница вышла замуж за младшего сына графа или барона, или еще кого-то…
По дороге с работы в тот вечер он остановился у маленького бюро, мимо которого проходил тысячи раз, но внутрь никогда не заглядывал. В витрине красовался огромный плакат, обещавший гарантированно проследить ваше происхождение и даже обещавший нарисовать вам герб (если свой вы нечаянно затеряли) и составить внушительное геральдическое древо.
Владелец был очень любезен и в начале восьмого позвонил доложить о результате.
Если умрут приблизительно четырнадцать миллионов семьдесят две тысячи восемьсот одиннадцать человек, он, Питер Пинтер, станет КОРОЛЕМ ВЕЛИКОБРИТАНИИ.
Четырнадцати миллионов семидесяти двух тысяч восьмисот одиннадцати фунтов у него не было, но он подозревал, что, когда речь зайдет о таких объемах, мистер Кембл предложит ему особую скидку.
Мистер Кембл предложил. Даже бровью не повел.
– На самом деле, – объяснил он, – выходит довольно дешево. Понимаете, нам не придется работать с каждым в отдельности. Ядерные боеголовки малой мощности, размещение нескольких бомб в стратегических местах, газовые атаки, эпидемия, несколько упавших в плавательные бассейны радиоприемников, а потом останется лишь «подобрать» отставших. Скажем, четыре тысячи фунтов.
– Четыре ты?.. Это невероятно!
Менеджер по продажам был очень доволен собой.
– Наши агенты будут рады выполнить ваш заказ, сэр, – улыбнулся он. – Мы гордимся, когда представляется возможность обслужить оптового клиента.
Когда Питер выходил из паба, подул холодный ветер, стал раскачивать вывеску. «Не слишком похоже на грязного осла, – подумал Питер. – Скорее уж на бледного коня».
В ту ночь Питер уже погружался в сон, мысленно репетируя свою коронационную речь, когда в голову ему закралась некая мысль, да там и застряла. Никак не желала уходить. А может… а может, он проглядел еще большую скидку, чем уже получил? Может, он упускает выгодную сделку?
Выбравшись из кровати, Питер подошел к телефону. Было почти три утра, но все же…
Его «Желтые страницы» лежали открытыми на том месте, на котором он их оставил в прошлую субботу, и он набрал номер.
Телефон звонил как будто целую вечность. Потом раздался щелчок, и скучающий голос сказал:
– «Душитель и Палач». Чем могу помочь?
– Надеюсь, я не слишком поздно звоню… – начал он.
– Разумеется, нет, сэр.
– Прошу прощения, не мог бы я поговорить с мистером Кемблом?
– Не подождете ли на линии? Я посмотрю, здесь ли он. Питер прождал несколько минут, слушая призрачный треск и шепот, всегда эхом отдающиеся по пустым телефонным линиям.
– Вы еще на проводе?
– Да, я слушаю.
– Соединяю. – Послышалось электронное гудение, потом: – Кембл слушает.
– Э… здравствуйте, мистер Кембл. Извините, если поднял вас с постели. Это… м-м-м… Питер Пинтер.
– Слушаю вас, мистер Пинтер?
– Ну… извините, что так поздно, просто я спрашивал себя… Сколько бы стоило убить всех? Всех на свете?
– Всех? Всех людей?
– Да. Сколько? Я хочу сказать, для подобного заказа у вас должна быть значительная скидка. Сколько это было бы? За всех?
– Ничего, мистер Пинтер.
– Вы хотите сказать, что не станете этого делать?
– Я хочу сказать, что мы сделаем это бесплатно, мистер Пинтер. Понимаете, нас нужно только попросить. Нас всегда нужно попросить.
Питер был в недоумении.
– Но… когда вы начнете?
– Начнем? Сразу. Прямо сейчас. Мы уже давно готовы. Но нас всегда нужно попросить, мистер Пинтер. Доброй ночи. Очень приятно было вести с вами дела.
В трубке стало тихо.
Питер чувствовал себя как-то странно. Все казалось таким далеким. У него подкосились колени. Что, скажите на милость, он имел в виду? «Нас всегда нужно попросить». Определенно странно. Ничто в этом мире бесплатно не делается. Да он вообще сейчас перезвонит Кемблу и расторгнет сделку! Может, он все не так понял, может, есть совершенно невинная причина, почему Арчи и Гвендолин вместе пошли на склад. Он с ней поговорит, вот что он сделает. С самого утра поговорит с Гвенни…
Тут раздался шум.
Непонятные крики через улицу. Кошки дерутся? Он понадеялся, что кто-нибудь бросит в них сапогом. Потом из коридора за дверью своей квартиры он услышал гулкие шаги и приглушенный стук, будто кто-то тащил по полу что-то тяжелое. Шум замер. В его дверь постучали – дважды, очень тихо.
Крики у него за окном становились все громче. Питер сидел в кресле, зная, что каким-то образом где-то что-то проглядел. Что-то важное. Стук возобновился. Питер возблагодарил небеса, что всегда запирает дверь на замок и на ночь набрасывает цепочку.
«Они уже давно готовы, но их надо было попросить…»
Когда нечто вышибло дверь, Питер закричал, но, правду сказать, кричал он не слишком долго.
Одна жизнь под соусом из раннего Муркока
Когда у меня попросили рассказ для антологии об Элрике Майкла Муркока, я решил писать про мальчика, во многом похожего на того, каким сам был когда-то, и про его отношение к литературе и вымыслу. Сомневаюсь, что про Элрика можно сказать что-нибудь, что не показалось бы клише, но когда мне было двенадцать, персонажи Муркока для меня были так же реальны, как и все, что меня окружало в жизни, и даже намного реальнее, чем… ну, скажем, урок географии, например.
«Из всех рассказов твой и Тэда Уильямса мне понравились больше всего, – сказал Муркок, когда через несколько месяцев после сдачи рассказа я столкнулся с ним в Новом Орлеане. – Его мне понравился больше, потому что там есть Джимми Хендрикс».
Название украдено из короткого рассказа Харлана Эллисона.
Ему так и не удалось дочитать дальше этого места. Это было в тот день, когда ему сказали, что его переводят в следующий класс, и после уже как будто не было смысла. Он научился не дочитывать рассказы из одного класса в следующем. Теперь ему исполнилось двенадцать лет.
Но все равно обидно.
Сочинение называлось «Познакомьтесь с моим любимым литературным персонажем», он выбрал Элрика. Он поиграл с мыслью написать про Корума или про Джерри Корнела, или даже про Конана Варвара, но Элрик Мелнибонэйский победил – как, впрочем, и всегда.
Впервые Ричард прочел «Черный меч» три года назад, когда ему еще было девять. Он копил на «Поющую цитадель» (чистый обман, решил он, закончив: только одна история про Элрика), а потом занял денег у отца, чтобы купить «Спящую волшебницу», которую нашел на стойке-вертушке, когда они прошлым летом ездили отдыхать в Шотландии. В «Дочери повелительницы снов» Элрик встречает Эрекозе и Корума, два других воплощения Вечного Воителя, и они становятся друзьями.
А это значит, сообразил он, дочитав до конца, что книги про Корума и книги про Эрекозе, и даже про Дориана Хоук-муна на самом деле тоже про Элрика, поэтому начал покупать их и читал с упоением.
Но они были не так хороши, как про Элрика. Элрик был лучше всех.
Иногда он начинал рисовать Элрика, стараясь, чтобы он вышел как надо. Ни один из Элриков на обложке не походил на Элрика, который жил у него в голове. Он рисовал Элрика перьевой ручкой в пустых тетрадях, которые добывал хитростью. На обложке он писал свое имя: РИЧАРД ГРЕЙ. НЕ КРАСТЬ.
Иногда он думал, что надо бы дописать свой собственный рассказ про Элрика. Может, он даже сумеет продать его в журнал. Но что, если Муркок это обнаружит? Что, если ему за это попадет?
Большая классная комната была заставлена партами – каждая изрезана, исцарапана, запачкана чернилами – для учеников это жизненно важное занятие. На стене висела грифельная доска с рисунком мелом: довольно точное изображение пениса, нацеленного в положенную на бок птичку, которая должна была изображать женские гениталии.
Внизу хлопнула дверь, кто-то взбежал по лестнице.
– Грей? Ах ты тёха! Что ты тут делаешь? Нам положено быть на Нижнем Поле. Ты сегодня играешь в футбол.
– Положено? Играю?
– Нам же объявили сегодня утром на собрании! И список на доске объявлений о матчах висит.
Джей Би Си Макбрайд был очкариком с песочными волосами, лишь чуть более организованным, чем Ричард Грей. В школе было два Джей Макбрайда, вот почему он удостоился полного набора инициалов.
– О…
Прихватив с собой книжку («Тарзан у центра Земли»), Ричард поплелся вниз. В небе висели темно-серые облака, предвещавшие дождь или снег.
Люди вечно объявляли о чем-то, а он не замечал. Ричард являлся в пустые классы, пропускал соревнования и матчи, приходил в школу в те дни, когда все остальные расходились по домам. Иногда ему казалось, он живет не в том мире, что все остальные.
Он отправился играть в футбол, и «Тарзан у центра Земли» отправился с ним, заткнутый сзади за кусачие спортивные трусы.
Он ненавидел душевые и ванны. Не мог понять, почему обязательно идти и туда, и туда, но так было заведено.
Он мерз, и вообще на матче от него не было проку. За прошедшие годы в школе для него стало предметом извращенной гордости, что он ни разу не забил гол, не перебежал на другое место после подачи, никого не сбил, не сделал вообще ничего, разве что всегда был последним, кого возьмут в команду при выборе сторон.
Элрику, гордому бледному принцу мелнибонэйцев, никогда бы не пришлось стоять зимой на поле в ожидании подачи, мечтая, чтобы матч поскорее кончился.
Пар из душевой, а внутренняя сторона бедер у него красная и натертая. Голые мальчики дрожали в очереди, ожидая, когда попадут под душ, а затем в ванну.
Мистер Мерчинсон, с безумным взором и жестким, как подошва, морщинистым лицом, старый и почти лысый, стоял в раздевалке, загоняя голых мальчиков в душ и из душа в ванны.
– Ты мальчик. Глупый маленький мальчик. Джеймисон. В душевую – Джеймисон. Эх ты нюня, Эткинсон, ну-ка становись как следует. Смиггинс – в ванну. Гоуринг, займи его место под душем…
Вода из душа лилась обжигающе горячая, а в ваннах колыхалась ледяная и мутная от грязи.
Когда мистер Мерчинсон отлучался, мальчики хлестали друг друга полотенцами, шутили над пенисами друг друга, над тем, у кого есть лобковые волосы, у кого нет.
– Не будь идиотом, – прошипел кто-то у Ричарда за спиной. – Что, если Мерч вернется? Он тебя убьет. – Нервозное хихиканье.
Ричард обернулся посмотреть. У старшего мальчика была эрекция, по которой, стоя под душем, он медленно водил рукой взад-вперед – гордо напоказ всей раздевалке.
Ричард отвернулся.
Подделка давалась просто.
Например, Ричард умел довольно сносно воспроизвести закорючку Мерча и выдать отличную копию почерка и подписи своего старшего воспитателя. Его старшим воспитателем был высокий, лысый, сухой мистер Треллис. Они давным-давно невзлюбили друг друга.
К подделке Ричард прибегал для того, чтобы получать чистые тетради из канцелярии, которая выдавала бумагу, карандаши, ручки и линейки по представлении записки учителя.
В тетрадях Ричард писал стихи и рассказы, а еще рисовал картинки.
После ванны Ричард поспешно вытерся и оделся, – его ждала книга, потерянный мир, в который надо вернуться.
Из здания он вышел медленно (галстук съехал, полы рубашки плещутся на ветру), читая про лорда Грейстока и спрашивая себя, действительно ли есть планета внутри планеты, где летают птеродактили и никогда не наступает ночь.
Дневной свет начал сереть, но вокруг школы было еще довольно много учеников, большинство играли в теннис, у скамейки пара играла в «каштаны» [30].
Прислонившись к кирпичной стене, Ричард продолжал читать; внешний мир исчез, унижения раздевалок позабылись.
– Ты просто позор, Грей. «Я?»
– Посмотри на себя. Галстук на сторону. Ты позор для школы. Вот что ты такое.
Фамилия мальчика была Линдфилд, он был всего на два года старше, но вымахал уже ростом со взрослого.
– Посмотри на свой галстук. Нет, действительно посмотри.
Взяв Ричарда за галстук, Линдфилд затянул его жестким, тесным узлом.
– Жалкое зрелище.
Линдфилд и его друзья беспечно ушли.
У красной кирпичной стены школьного здания стоял Элрик Мелнибонэйский и смотрел на него. Ричард дернул за узел, попытавшись его расслабить, – галстук врезался ему в горло. Его руки тщетно шарили по шее. Он не мог дышать, но его беспокоило не дыхание. Его волновало другое: он словно бы внезапно разучился стоять. Какое облегчение, что выложенная кирпичом дорожка, на которой он стоял, оказалась мягкой, когда медленно поднялась, чтобы принять его в свои объятия.
Они стояли бок о бок под ночным небом, усеянным тысячами огромных звезд, стояли возле развалин – наверное, некогда тут находился древний храм.
Сверху вниз на него смотрели рубиновые глаза Элрика. Ричарду подумалось, что они похожи на глаза исключительно злобного белого кролика, который был у него в детстве, но потом прогрыз прутья клетки и сбежал в сассекские поля, чтобы наводить ужас на ни в чем не. повинных лисиц. Кожа у него была белее белого, а изукрашенная и изысканная, расчерченная сложными орнаментами броня – сплошь черная. Тонкие белые волосы разметались по плечам, точно на ветру, хотя воздух был неподвижен.
– Так ты хочешь быть спутником героев? –спросил он. Голос у него звучал мягче, чем в воображении Ричарда.
Ричард кивнул.
Одним длинным пальцем Элрик взял Ричарда за подбородок, заставляя поглядеть себе в глаза. «Кровавые глаза, – подумал Ричард. – Кровавые глаза».
– Ты не спутник, мальчик,– сказал он на высоком наречии Мелнибонэ.
Ричард всегда знал, что, хотя и отставал по французскому и латыни, обязательно поймет высокое наречие, когда его услышит.
– Но кто же я тогда? –спросил он. – Пожалуйста, скажите мне. Пожалуйста!
Элрик не ответил. Он повернулся спиной к Ричарду и ушел в развалины храма.
Ричард побежал следом.
В храме Ричард нашел жизнь, с иголочки новую, для него приготовленную, только надень и носи, а внутри этой жизни – еще одну. И каждая жизнь, какую бы он ни примерял, в какую бы ни погружался, уводила его все дальше от мира, из которого он пришел. Жизнь за жизнью, мир за миром… Реки снов и поля звезд, ястреб с зажатой в когтях стрелой низко летит над травой, а вот крохотные замысловатые человечки только и ждут, чтобы он наполнил их головы мыслями, тысячелетия проходят, а он взял на себя труд великой важности и пронзительной красоты, и его любят, его почитают, а потом тяга, резкий рывок, и, …
… и он словно вынырнул с самого глубокого места в плавательном бассейне. Над ним возникли звезды, потом распались, растворившись в зелень и синь, а еще в глубокое разочарование, что он опять стал Ричардом Греем. Он пришел в себя, исполненный незнакомого чувства. Чувство было острым и конкретным, настолько конкретным, что потом он даже удивился, что для этого чувства нет особого названия: это было отвращение и сожаление, что вернулся к тому, с чем уже покончил, что оставил и забыл, что было мертво. Ричард лежал на земле, а Линдфилд возился с тугим узлом галстука. Вокруг стояли другие мальчики, он видел склоненные над ним лица, встревоженные, обеспокоенные, испуганные.
Линдфилд распустил галстук. Ричард судорожно втягивал воздух, хватал его ртом, насильно заталкивал в легкие.
– Мы думали, ты прикидываешься, – сказал кто-то. – Ни с того ни с сего вдруг упал.
– Заткнись, – бросил Линдфилд. – С тобой все в порядке? Извини. Честное слово, извини. Господи. Прости меня.
На мгновение Ричарду показалось, что он извиняется за то, что вернул его назад из мира за стенами храма.
«Из всех рассказов твой и Тэда Уильямса мне понравились больше всего, – сказал Муркок, когда через несколько месяцев после сдачи рассказа я столкнулся с ним в Новом Орлеане. – Его мне понравился больше, потому что там есть Джимми Хендрикс».
Название украдено из короткого рассказа Харлана Эллисона.
Бледный принц-альбинос опирался на могучий черный меч.
– Это Бурезов, – сказал он. – Он высосет твою жизнь до капли.
Принцесса вздохнула.
– Да будет так! – воскликнула она. – Если это тебе нужно, чтобы набраться сил, дабы сражаться с воинами-драконами, то ты должен убить меня и напитать свой меч моей душой.
– Я не хочу этого делать, – сказал он.
– Я не в обиде, – сказала принцесса и, разорвав тонкое платье, обнажила перед ним грудь. – Вот мое сердце, – сказала она, указывая пальчиком. – Вот сюда ты должен вонзить меч.
Ему так и не удалось дочитать дальше этого места. Это было в тот день, когда ему сказали, что его переводят в следующий класс, и после уже как будто не было смысла. Он научился не дочитывать рассказы из одного класса в следующем. Теперь ему исполнилось двенадцать лет.
Но все равно обидно.
Сочинение называлось «Познакомьтесь с моим любимым литературным персонажем», он выбрал Элрика. Он поиграл с мыслью написать про Корума или про Джерри Корнела, или даже про Конана Варвара, но Элрик Мелнибонэйский победил – как, впрочем, и всегда.
Впервые Ричард прочел «Черный меч» три года назад, когда ему еще было девять. Он копил на «Поющую цитадель» (чистый обман, решил он, закончив: только одна история про Элрика), а потом занял денег у отца, чтобы купить «Спящую волшебницу», которую нашел на стойке-вертушке, когда они прошлым летом ездили отдыхать в Шотландии. В «Дочери повелительницы снов» Элрик встречает Эрекозе и Корума, два других воплощения Вечного Воителя, и они становятся друзьями.
А это значит, сообразил он, дочитав до конца, что книги про Корума и книги про Эрекозе, и даже про Дориана Хоук-муна на самом деле тоже про Элрика, поэтому начал покупать их и читал с упоением.
Но они были не так хороши, как про Элрика. Элрик был лучше всех.
Иногда он начинал рисовать Элрика, стараясь, чтобы он вышел как надо. Ни один из Элриков на обложке не походил на Элрика, который жил у него в голове. Он рисовал Элрика перьевой ручкой в пустых тетрадях, которые добывал хитростью. На обложке он писал свое имя: РИЧАРД ГРЕЙ. НЕ КРАСТЬ.
Иногда он думал, что надо бы дописать свой собственный рассказ про Элрика. Может, он даже сумеет продать его в журнал. Но что, если Муркок это обнаружит? Что, если ему за это попадет?
Большая классная комната была заставлена партами – каждая изрезана, исцарапана, запачкана чернилами – для учеников это жизненно важное занятие. На стене висела грифельная доска с рисунком мелом: довольно точное изображение пениса, нацеленного в положенную на бок птичку, которая должна была изображать женские гениталии.
Внизу хлопнула дверь, кто-то взбежал по лестнице.
– Грей? Ах ты тёха! Что ты тут делаешь? Нам положено быть на Нижнем Поле. Ты сегодня играешь в футбол.
– Положено? Играю?
– Нам же объявили сегодня утром на собрании! И список на доске объявлений о матчах висит.
Джей Би Си Макбрайд был очкариком с песочными волосами, лишь чуть более организованным, чем Ричард Грей. В школе было два Джей Макбрайда, вот почему он удостоился полного набора инициалов.
– О…
Прихватив с собой книжку («Тарзан у центра Земли»), Ричард поплелся вниз. В небе висели темно-серые облака, предвещавшие дождь или снег.
Люди вечно объявляли о чем-то, а он не замечал. Ричард являлся в пустые классы, пропускал соревнования и матчи, приходил в школу в те дни, когда все остальные расходились по домам. Иногда ему казалось, он живет не в том мире, что все остальные.
Он отправился играть в футбол, и «Тарзан у центра Земли» отправился с ним, заткнутый сзади за кусачие спортивные трусы.
Он ненавидел душевые и ванны. Не мог понять, почему обязательно идти и туда, и туда, но так было заведено.
Он мерз, и вообще на матче от него не было проку. За прошедшие годы в школе для него стало предметом извращенной гордости, что он ни разу не забил гол, не перебежал на другое место после подачи, никого не сбил, не сделал вообще ничего, разве что всегда был последним, кого возьмут в команду при выборе сторон.
Элрику, гордому бледному принцу мелнибонэйцев, никогда бы не пришлось стоять зимой на поле в ожидании подачи, мечтая, чтобы матч поскорее кончился.
* * *
Пар из душевой, а внутренняя сторона бедер у него красная и натертая. Голые мальчики дрожали в очереди, ожидая, когда попадут под душ, а затем в ванну.
Мистер Мерчинсон, с безумным взором и жестким, как подошва, морщинистым лицом, старый и почти лысый, стоял в раздевалке, загоняя голых мальчиков в душ и из душа в ванны.
– Ты мальчик. Глупый маленький мальчик. Джеймисон. В душевую – Джеймисон. Эх ты нюня, Эткинсон, ну-ка становись как следует. Смиггинс – в ванну. Гоуринг, займи его место под душем…
Вода из душа лилась обжигающе горячая, а в ваннах колыхалась ледяная и мутная от грязи.
Когда мистер Мерчинсон отлучался, мальчики хлестали друг друга полотенцами, шутили над пенисами друг друга, над тем, у кого есть лобковые волосы, у кого нет.
– Не будь идиотом, – прошипел кто-то у Ричарда за спиной. – Что, если Мерч вернется? Он тебя убьет. – Нервозное хихиканье.
Ричард обернулся посмотреть. У старшего мальчика была эрекция, по которой, стоя под душем, он медленно водил рукой взад-вперед – гордо напоказ всей раздевалке.
Ричард отвернулся.
Подделка давалась просто.
Например, Ричард умел довольно сносно воспроизвести закорючку Мерча и выдать отличную копию почерка и подписи своего старшего воспитателя. Его старшим воспитателем был высокий, лысый, сухой мистер Треллис. Они давным-давно невзлюбили друг друга.
К подделке Ричард прибегал для того, чтобы получать чистые тетради из канцелярии, которая выдавала бумагу, карандаши, ручки и линейки по представлении записки учителя.
В тетрадях Ричард писал стихи и рассказы, а еще рисовал картинки.
После ванны Ричард поспешно вытерся и оделся, – его ждала книга, потерянный мир, в который надо вернуться.
Из здания он вышел медленно (галстук съехал, полы рубашки плещутся на ветру), читая про лорда Грейстока и спрашивая себя, действительно ли есть планета внутри планеты, где летают птеродактили и никогда не наступает ночь.
Дневной свет начал сереть, но вокруг школы было еще довольно много учеников, большинство играли в теннис, у скамейки пара играла в «каштаны» [30].
Прислонившись к кирпичной стене, Ричард продолжал читать; внешний мир исчез, унижения раздевалок позабылись.
– Ты просто позор, Грей. «Я?»
– Посмотри на себя. Галстук на сторону. Ты позор для школы. Вот что ты такое.
Фамилия мальчика была Линдфилд, он был всего на два года старше, но вымахал уже ростом со взрослого.
– Посмотри на свой галстук. Нет, действительно посмотри.
Взяв Ричарда за галстук, Линдфилд затянул его жестким, тесным узлом.
– Жалкое зрелище.
Линдфилд и его друзья беспечно ушли.
У красной кирпичной стены школьного здания стоял Элрик Мелнибонэйский и смотрел на него. Ричард дернул за узел, попытавшись его расслабить, – галстук врезался ему в горло. Его руки тщетно шарили по шее. Он не мог дышать, но его беспокоило не дыхание. Его волновало другое: он словно бы внезапно разучился стоять. Какое облегчение, что выложенная кирпичом дорожка, на которой он стоял, оказалась мягкой, когда медленно поднялась, чтобы принять его в свои объятия.
Они стояли бок о бок под ночным небом, усеянным тысячами огромных звезд, стояли возле развалин – наверное, некогда тут находился древний храм.
Сверху вниз на него смотрели рубиновые глаза Элрика. Ричарду подумалось, что они похожи на глаза исключительно злобного белого кролика, который был у него в детстве, но потом прогрыз прутья клетки и сбежал в сассекские поля, чтобы наводить ужас на ни в чем не. повинных лисиц. Кожа у него была белее белого, а изукрашенная и изысканная, расчерченная сложными орнаментами броня – сплошь черная. Тонкие белые волосы разметались по плечам, точно на ветру, хотя воздух был неподвижен.
– Так ты хочешь быть спутником героев? –спросил он. Голос у него звучал мягче, чем в воображении Ричарда.
Ричард кивнул.
Одним длинным пальцем Элрик взял Ричарда за подбородок, заставляя поглядеть себе в глаза. «Кровавые глаза, – подумал Ричард. – Кровавые глаза».
– Ты не спутник, мальчик,– сказал он на высоком наречии Мелнибонэ.
Ричард всегда знал, что, хотя и отставал по французскому и латыни, обязательно поймет высокое наречие, когда его услышит.
– Но кто же я тогда? –спросил он. – Пожалуйста, скажите мне. Пожалуйста!
Элрик не ответил. Он повернулся спиной к Ричарду и ушел в развалины храма.
Ричард побежал следом.
В храме Ричард нашел жизнь, с иголочки новую, для него приготовленную, только надень и носи, а внутри этой жизни – еще одну. И каждая жизнь, какую бы он ни примерял, в какую бы ни погружался, уводила его все дальше от мира, из которого он пришел. Жизнь за жизнью, мир за миром… Реки снов и поля звезд, ястреб с зажатой в когтях стрелой низко летит над травой, а вот крохотные замысловатые человечки только и ждут, чтобы он наполнил их головы мыслями, тысячелетия проходят, а он взял на себя труд великой важности и пронзительной красоты, и его любят, его почитают, а потом тяга, резкий рывок, и, …
… и он словно вынырнул с самого глубокого места в плавательном бассейне. Над ним возникли звезды, потом распались, растворившись в зелень и синь, а еще в глубокое разочарование, что он опять стал Ричардом Греем. Он пришел в себя, исполненный незнакомого чувства. Чувство было острым и конкретным, настолько конкретным, что потом он даже удивился, что для этого чувства нет особого названия: это было отвращение и сожаление, что вернулся к тому, с чем уже покончил, что оставил и забыл, что было мертво. Ричард лежал на земле, а Линдфилд возился с тугим узлом галстука. Вокруг стояли другие мальчики, он видел склоненные над ним лица, встревоженные, обеспокоенные, испуганные.
Линдфилд распустил галстук. Ричард судорожно втягивал воздух, хватал его ртом, насильно заталкивал в легкие.
– Мы думали, ты прикидываешься, – сказал кто-то. – Ни с того ни с сего вдруг упал.
– Заткнись, – бросил Линдфилд. – С тобой все в порядке? Извини. Честное слово, извини. Господи. Прости меня.
На мгновение Ричарду показалось, что он извиняется за то, что вернул его назад из мира за стенами храма.