Страница:
Как видим, и в это время арабы называли татар, как и ранее – именно татарами, несмотря на «официальное название» верноподданных державы – «монголы». Причем монголами называли уже во второй половине XIII века многие народы именно подданных Монголо-татарской державы, а не только татар. А в приведенном примере ясно видно, что арабы как привыкли издавна, так и называли давно им известный народ – именно татарами.
К тому же, как видно из следующей цитаты, Рукнеддин Бейбарс и его соотечественники мамлюки знали о татарах отнюдь не понаслышке: «Прибытие искавших убежища татар из войска Хулаку. 6-го дзульхидже 661 г. (11 октября 1263 г.) прибыл в Египет большой отряд татар, искавших убежища и пожелавших принять ислам. То была толпа более чем в 1000 душ, в числе их старшины: Керемун, Амтагия, Нукия, Джабрак, Каян, Насагыя, Табшур, Набату, Санджи, Джуджулан, Уджурка, Уркук, Кирай, Сулагыя, Менкадым и Сураган.[29] Это были сторонники Берке, отправившего их на помощь к Хулаку; они находились при нем некоторое время; когда же между ними произошло столкновение., то Берке написал им, чтобы они покинули Хулаку и прибыли к нему, а если не могут направиться к нему, то присоединились бы к войскам египетских владений» (101, 100).
Эти татары (приведен один случай из многих) были радушно приняты мамлюками-тюрками, правившими тогда Египтом, а упомянутые татарские старшины получили в войсках мамлюков командные должности. И вот что примечательно – нет ни одного упоминания в описаниях подобных случаев о том, что языки «прибывших татар» и их новых соратников-тюрок, мамлюков, имели существенные различия – понимали друг друга татары и тюрки-мамлюки без услуг переводчиков (101, 100).
И в первой половине XIV в. арабы, будучи уже союзниками монголо-татар и близко познакомившись с ними и даже породнившись, продолжали их называть именно татарами: «Мир с татарскими царями и породнение Эннасыра с Северными царями их…» В средневековых арабских источниках описываются «две обширные державы татар: одна из них держава сыновей Хулаку, взявшая Багдад и овладевшая столицею ислама в Ираке, который он (Хулаку) сделал своим престольным городом; кроме того им принадлежали Иракеладжем, Фарс, Хорасан и Мавераннехр. Другая держава сыновей Джучи-хана, сына Чингиз-хана, на севере, прилегавшая на востоке к Хорезму, на юге к Крыму и пределам Константинополя, на западе к земле Булгарской. Тюркская держава в Египте и Сирии граничила с державою Хулагуидов, которые желали овладеть Сирией и раз за разом повторяли грабительские набеги на нее. Они старались склонить на свою сторону правителей их из арабов и туркменов и с ними одерживали верх над ними (египтянами), как я это видел в историях их…» (там же, 385).
В приведенной выдержке татары упоминаются, как и в вышеприведенном примере с уйгурами, именно в смысле народа, также как и арабы, и туркмены, и тюрки-мамлюки, этнос которых господствовал тогда в Египте и Сирии (35, 249–254).
Сделаем промежуточный вывод. При сопоставлении сведений, приводимых Л. Н. Гумилевым и В. П. Васильевым, и сведений из источников разных времен и народов, становится ясно, что смешение этносов древних татар, отмеченных китайцами на Иньшане и в Маньчжурии, а также тюрок-шато и части уйгуров послужило толчком для рождения нового народа – средневековых татар. Или, как был вынужден называть этот народ в своих работах Л. Н. Гумилев, «новый этнос – монгол, возникший в IX в., название которого до Чынгыз-хана было – татары»[30] (30, 270), (34, 41), (там же, 59).
Это и было возникновение этноса «монголо-татар» – средневекового татарского народа Чынгыз-хана, «одного из многочисленных тюркских степных племен» (87, 103), «большого тюркского племени, царем которого был Чынгыз-хан» (101, 4). И сам Чынгыз-хан происходил из этого же самого «тюркского племени» (15), этническое название и самоназвание которого было «не иное, как татар» (17, 159). В. П. Васильев, выражая свое несогласие с мнением о том, что древние татары были предками современных халха-монголов, замечает: «И не к чему искать их (нынешних монгол) имени в татанях, выходцах из Маньчжурии и поселившихся у Инь-Шаня» (17, 38).
Из всего изложенного выше также видно, что есть серьезные основания сомневаться в разделение «татар до Чынгыз-хана» и «татар Чынгыз-хана» («древних монголов») и считать их разными народами.
Более того, будут приведены далее сведения, что татары и до эпохи Чынгыз-хана, и татары Чынгыз-хана, получившие «официальное наименование монгол» уже после начала правления Чынгыз-хана, сохранив также и свое этническое название «татар» – это один и тот же этнос. И народ этот сохранил свое этническое название и самоназвание и после распада державы Монгол, и сохранили множество потомков этого этноса вплоть до современного времени свое название и самоназвание – «татар». И вряд ли эти татары – «до Чынгыз-хана» или «в период Чынгыз-хана» были «монголоязычными». Имеется в виду соответствующий рассматриваемому времени язык современного народа халха – монголы.[31]
Относительно этнической принадлежности древних татар С. Г. Кляшторный приводит замечание П. Пеллио (западный историк XIX в.): «Допустимо, что они уже тогда были монголоязычны» (там же); но – «впрочем, титулатура и номенклатура татар в XII в. сохраняли следы тюркского влияния» (53, 133). Что примечательно: в отличие от П. Пеллио, русский историк начала XIX в. Н. М. Карамзин был уверен, что «моголы» (монголо-татары Чынгыз-хана и сам он) были «единоплеменны с восточными турками» (46, 455). То есть, «монголо-татары» были именно тюрками-татарами, так же как и уйгуры, издревле (примерно с VII–VIII вв.) близкие их союзники и родственники, которые «любили науки, художества и сообщили грамоту всем другим народам татарским» (там же, 456).[32]
Вопросу происхождения Чынгыз-хана и его этнической принадлежности также уделил немалое внимание и Ахмет-заки Валиди Туган, историк-тюрколог международного значения. Этот ученый XX в. также, после многих лет научной деятельности, придерживался единого с Н. М. Карамзиным мнения о том, что Чынгыз-хан был тюрком (15). То есть, был представителем одного из тюркоязычных этносов, народа татар.
В заключение отметим, что самоназвание этноса, скорей всего, будет сохраняться, пока существует данный этнос, так как самоназвание народа, будучи усваиваемым каждым индивидуумом, принадлежащим данному этносу, вместе с присущим ему этническим стереотипом поведения с раннего детства, будет постоянно поддерживаться, в продолжение всей «жизни» данного этноса. И поэтому самоназвание этноса примерно такое же устойчивое как и, например, топонимы.
Если же наименование не является самоназванием данного этноса, а так называют его соседи, либо это название – собирательное наименование этносов различного происхождения – тогда есть большая вероятность того, что этнос утеряет это название, но сохранит свое самоназвание до своего распада или ассимиляции его другим этносом.
Например, наименование «монголы» – «официальное название» державы Чынгыз-хана, перешедшее и на ее подданных, вначале на татар, а затем и на другие народы, которые составивляли «политический комплекс» монголы.
Вот определение названия «монголы» в «Сборнике летописей» Рашид ад-Дина (конец XIII в. – начало XIV в.): «Ныне дошло до того, что монголами называют народы Хитая и Джурджэ,[33] нангясов, уйгуров, кипчаков, туркмен, карлуков, калачей, всех пленных и таджикские народности, которые выросли в среде монголов. И эта совокупность народов для своего величия и достоинства признает полезным называть себя монголами» (87, 103). Наглядно видно из приведенной цитаты, что название «монголы» – это и есть «название политической системы, в которую входят племена и народы различного происхождения» (31, 413).
Например, как свидетельствует перс Джузджани (XIII в., описывается случай в г. Самарканде), были в то время, кроме широко известных современному читателю монголо-татар, также, например, и монголы-китайцы. То есть, служащие Монголо-татарского государства из китайцев. Так дословно Джузджани и пишет: «Заносчивый монгол и неверный чин (китаец)» – про одного и того же человека (102, 18).
Часто приводится в работах историков случай из записок Рубрука: на его вопрос о достоверности сведений о том, что Сартак, сын Бату-хана христианин, один из татар, соплеменников Сартака, отвечает:
«Не говорите, что наш господин – христианин, он не христианин, а моал» (88, гл. 18).
Рубрук (или те, кто его записки толкует соответствующим образом) стараются представить это так, что средневековые татары были настолько «дикими», что путали религиозную принадлежность Сартака с этнической, причисляя его к монголам. Но в то время слово «христианин» означало также принадлежность человека к определенному политическому сообществу – а не только к числу исповедующих определенную религию – и об этом прекрасно знал беседовавший с Рубруком татарин-ордынец («монгол»).
Рубруку ответ был дан совершенно адекватный вопросу: Сартак не относится к христианам, а относится к монголам, как представитель именно политического сообщества монголов – и даже вне зависимости от веры, которую он исповедует.
Поскольку так и было установлено согласно нормам Язу («Ясе») Чынгыз-хана: человек мог исповедовать любую веру, мог относиться к любому народу, и в то же время являться представителем политического сообщества «монголы». Благоденствие человека в Монголо-татарской державе зависело только от его положительных качеств.
Вот пример использования татарскими ханами наименования «монгол» именно в качестве названия подданных империи, из более позднего периода: татарский хан Менгли-Гирай одерживает в 1502 г. победу над своими противниками-сепаратистами в войне с целью восстановить единство Улуса Джучи (Золотой Орды) в союзе с Иваном III. И в 1520 г. наследник и продолжатель дела Менгли-Гирая, татарский хан Мухаммад-Гирай «свой шертный (договорный. – Г. Е.) ярлык, направленный польскому королю, оформил следующей пышной интитуляцией: «Великой Орды великого хана, Дешт-и Кыпчака и всех монголов падишаха мое – Мухаммад-Гирай хана слово» (106, 193–194).
С распадом державы Монгол и политической организации Великой Орды исчезает из употребления и название «монголы». Но почти все сложившиеся к тому времени этносы, входившие в политическую систему «монголы», сохраняют свое самоназвание. Сохранили свое самоназвание и татары.
Халха-монголы тоже сохранили свое самоназвание – «халха», сложившись в народность к концу XIV в. или позднее. Слово «монголы» в названии (а не в самоназвании) этого народа сохранилось вот почему. Оно закрепилось благодаря китайцам – китайцы династии Мин воевали с монголо-татарским государством, которое они назвали «Северная Юань» (осколком Монголо-татарской державы) вплоть до конца XIV в. – начала XV в. Правили Северной Юанью последовательно «ханы-чингизиды Тоган-Тэмур и Тогэс-Тэмур», а после отравления последнего нояном Есудером[34] (111, 137), это государство было разгромлено китайцами. И после продолжительной войны, которую вела китайская империя Мин против монголо-татар, в Монголии, очевидно, не осталось представителей татарского этноса. Согласно данным китайских источников, «со смертью хана Тогус-Тимура погибла династия Северная Юань, и вообще пришел конец династии монгольских ханов» (там же, 137).
После разгрома китайцами государства Северная Юань, в начале XV в. на территории современной МНР возникло государство, руководимое именно представителями народа халха (т. н. «малыми ханами»), которое сохраняло относительную независимость от китайцев до XVII в. (там же, 137–139). С этим государством китайцы также продолжали воевать, и рассматривали их именно как часть монголов – своих политических противников.
Но этнос халха-монголов китайцы татарами не уже не называли, в отличие от этноса ордынских ханов Тугыз-Тимура и Туган-Тимура, и их предков и соплеменников. От средневековых татар к тому времени в данном регионе, скорее всего, мало оставалось, а оставшиеся ассимилировались в среде «окружавших их черноволосых и черноглазых племен» своих союзников,[35] приняв их облик и «язык, который мы ныне называем монгольским» (31, 413).
Достоверно установлено, что и арабы, и персы, и европейцы контактировали с Китаем, и, соответственно, с Центральной и Средней Азией с VIII–IX вв. н. э. (73, 51–54), (там же, 70–71). Следовательно, они, также как и китайцы, хорошо знали, что представляет собой «монгольский, или как он себя называл в то время,[36] татарский народ» (8, 255).
И никак не могли средневековые авторы летописей и записок – арабы, армяне, грузины, европейцы, китайцы, персы, русские взять и назвать предков халха-монголов по «ошибке» татарами, вместо другого народа – «татар до Чынгыз-хана». Но современные официальные историки пытаются уверить нас в том, что «ошибались» их средневековые коллеги, «перепутали», мол, два совершенно разных народа. Но причин этой «ошибки» средневековых авторов вразумительно пояснить не могут.
Факты говорят однозначно: все народы Европы и Азии татар называли так, как и повелось издревле – «татары», но мы уже знаем, что было еще одно название средневековых татар – по названию державы, «официальное», принятое Чынгыз-ханом – «монголо-татары», или просто «монголы». И оно применялось наряду со старым привычным названием «татары», и применялось как политоним – «собирательное наименование политического комплекса» разных народов. А с XVI в., с распадом Монголо-татарской империи, и соответственно политического комплекса «монголы», название это начинает выходить из употребления и остается лишь этническое наименование данного народа – татары (24, 121).
Глава 2
К тому же, как видно из следующей цитаты, Рукнеддин Бейбарс и его соотечественники мамлюки знали о татарах отнюдь не понаслышке: «Прибытие искавших убежища татар из войска Хулаку. 6-го дзульхидже 661 г. (11 октября 1263 г.) прибыл в Египет большой отряд татар, искавших убежища и пожелавших принять ислам. То была толпа более чем в 1000 душ, в числе их старшины: Керемун, Амтагия, Нукия, Джабрак, Каян, Насагыя, Табшур, Набату, Санджи, Джуджулан, Уджурка, Уркук, Кирай, Сулагыя, Менкадым и Сураган.[29] Это были сторонники Берке, отправившего их на помощь к Хулаку; они находились при нем некоторое время; когда же между ними произошло столкновение., то Берке написал им, чтобы они покинули Хулаку и прибыли к нему, а если не могут направиться к нему, то присоединились бы к войскам египетских владений» (101, 100).
Эти татары (приведен один случай из многих) были радушно приняты мамлюками-тюрками, правившими тогда Египтом, а упомянутые татарские старшины получили в войсках мамлюков командные должности. И вот что примечательно – нет ни одного упоминания в описаниях подобных случаев о том, что языки «прибывших татар» и их новых соратников-тюрок, мамлюков, имели существенные различия – понимали друг друга татары и тюрки-мамлюки без услуг переводчиков (101, 100).
И в первой половине XIV в. арабы, будучи уже союзниками монголо-татар и близко познакомившись с ними и даже породнившись, продолжали их называть именно татарами: «Мир с татарскими царями и породнение Эннасыра с Северными царями их…» В средневековых арабских источниках описываются «две обширные державы татар: одна из них держава сыновей Хулаку, взявшая Багдад и овладевшая столицею ислама в Ираке, который он (Хулаку) сделал своим престольным городом; кроме того им принадлежали Иракеладжем, Фарс, Хорасан и Мавераннехр. Другая держава сыновей Джучи-хана, сына Чингиз-хана, на севере, прилегавшая на востоке к Хорезму, на юге к Крыму и пределам Константинополя, на западе к земле Булгарской. Тюркская держава в Египте и Сирии граничила с державою Хулагуидов, которые желали овладеть Сирией и раз за разом повторяли грабительские набеги на нее. Они старались склонить на свою сторону правителей их из арабов и туркменов и с ними одерживали верх над ними (египтянами), как я это видел в историях их…» (там же, 385).
В приведенной выдержке татары упоминаются, как и в вышеприведенном примере с уйгурами, именно в смысле народа, также как и арабы, и туркмены, и тюрки-мамлюки, этнос которых господствовал тогда в Египте и Сирии (35, 249–254).
Сделаем промежуточный вывод. При сопоставлении сведений, приводимых Л. Н. Гумилевым и В. П. Васильевым, и сведений из источников разных времен и народов, становится ясно, что смешение этносов древних татар, отмеченных китайцами на Иньшане и в Маньчжурии, а также тюрок-шато и части уйгуров послужило толчком для рождения нового народа – средневековых татар. Или, как был вынужден называть этот народ в своих работах Л. Н. Гумилев, «новый этнос – монгол, возникший в IX в., название которого до Чынгыз-хана было – татары»[30] (30, 270), (34, 41), (там же, 59).
Это и было возникновение этноса «монголо-татар» – средневекового татарского народа Чынгыз-хана, «одного из многочисленных тюркских степных племен» (87, 103), «большого тюркского племени, царем которого был Чынгыз-хан» (101, 4). И сам Чынгыз-хан происходил из этого же самого «тюркского племени» (15), этническое название и самоназвание которого было «не иное, как татар» (17, 159). В. П. Васильев, выражая свое несогласие с мнением о том, что древние татары были предками современных халха-монголов, замечает: «И не к чему искать их (нынешних монгол) имени в татанях, выходцах из Маньчжурии и поселившихся у Инь-Шаня» (17, 38).
Из всего изложенного выше также видно, что есть серьезные основания сомневаться в разделение «татар до Чынгыз-хана» и «татар Чынгыз-хана» («древних монголов») и считать их разными народами.
Более того, будут приведены далее сведения, что татары и до эпохи Чынгыз-хана, и татары Чынгыз-хана, получившие «официальное наименование монгол» уже после начала правления Чынгыз-хана, сохранив также и свое этническое название «татар» – это один и тот же этнос. И народ этот сохранил свое этническое название и самоназвание и после распада державы Монгол, и сохранили множество потомков этого этноса вплоть до современного времени свое название и самоназвание – «татар». И вряд ли эти татары – «до Чынгыз-хана» или «в период Чынгыз-хана» были «монголоязычными». Имеется в виду соответствующий рассматриваемому времени язык современного народа халха – монголы.[31]
Относительно этнической принадлежности древних татар С. Г. Кляшторный приводит замечание П. Пеллио (западный историк XIX в.): «Допустимо, что они уже тогда были монголоязычны» (там же); но – «впрочем, титулатура и номенклатура татар в XII в. сохраняли следы тюркского влияния» (53, 133). Что примечательно: в отличие от П. Пеллио, русский историк начала XIX в. Н. М. Карамзин был уверен, что «моголы» (монголо-татары Чынгыз-хана и сам он) были «единоплеменны с восточными турками» (46, 455). То есть, «монголо-татары» были именно тюрками-татарами, так же как и уйгуры, издревле (примерно с VII–VIII вв.) близкие их союзники и родственники, которые «любили науки, художества и сообщили грамоту всем другим народам татарским» (там же, 456).[32]
Вопросу происхождения Чынгыз-хана и его этнической принадлежности также уделил немалое внимание и Ахмет-заки Валиди Туган, историк-тюрколог международного значения. Этот ученый XX в. также, после многих лет научной деятельности, придерживался единого с Н. М. Карамзиным мнения о том, что Чынгыз-хан был тюрком (15). То есть, был представителем одного из тюркоязычных этносов, народа татар.
В заключение отметим, что самоназвание этноса, скорей всего, будет сохраняться, пока существует данный этнос, так как самоназвание народа, будучи усваиваемым каждым индивидуумом, принадлежащим данному этносу, вместе с присущим ему этническим стереотипом поведения с раннего детства, будет постоянно поддерживаться, в продолжение всей «жизни» данного этноса. И поэтому самоназвание этноса примерно такое же устойчивое как и, например, топонимы.
Если же наименование не является самоназванием данного этноса, а так называют его соседи, либо это название – собирательное наименование этносов различного происхождения – тогда есть большая вероятность того, что этнос утеряет это название, но сохранит свое самоназвание до своего распада или ассимиляции его другим этносом.
Например, наименование «монголы» – «официальное название» державы Чынгыз-хана, перешедшее и на ее подданных, вначале на татар, а затем и на другие народы, которые составивляли «политический комплекс» монголы.
Вот определение названия «монголы» в «Сборнике летописей» Рашид ад-Дина (конец XIII в. – начало XIV в.): «Ныне дошло до того, что монголами называют народы Хитая и Джурджэ,[33] нангясов, уйгуров, кипчаков, туркмен, карлуков, калачей, всех пленных и таджикские народности, которые выросли в среде монголов. И эта совокупность народов для своего величия и достоинства признает полезным называть себя монголами» (87, 103). Наглядно видно из приведенной цитаты, что название «монголы» – это и есть «название политической системы, в которую входят племена и народы различного происхождения» (31, 413).
Например, как свидетельствует перс Джузджани (XIII в., описывается случай в г. Самарканде), были в то время, кроме широко известных современному читателю монголо-татар, также, например, и монголы-китайцы. То есть, служащие Монголо-татарского государства из китайцев. Так дословно Джузджани и пишет: «Заносчивый монгол и неверный чин (китаец)» – про одного и того же человека (102, 18).
Часто приводится в работах историков случай из записок Рубрука: на его вопрос о достоверности сведений о том, что Сартак, сын Бату-хана христианин, один из татар, соплеменников Сартака, отвечает:
«Не говорите, что наш господин – христианин, он не христианин, а моал» (88, гл. 18).
Рубрук (или те, кто его записки толкует соответствующим образом) стараются представить это так, что средневековые татары были настолько «дикими», что путали религиозную принадлежность Сартака с этнической, причисляя его к монголам. Но в то время слово «христианин» означало также принадлежность человека к определенному политическому сообществу – а не только к числу исповедующих определенную религию – и об этом прекрасно знал беседовавший с Рубруком татарин-ордынец («монгол»).
Рубруку ответ был дан совершенно адекватный вопросу: Сартак не относится к христианам, а относится к монголам, как представитель именно политического сообщества монголов – и даже вне зависимости от веры, которую он исповедует.
Поскольку так и было установлено согласно нормам Язу («Ясе») Чынгыз-хана: человек мог исповедовать любую веру, мог относиться к любому народу, и в то же время являться представителем политического сообщества «монголы». Благоденствие человека в Монголо-татарской державе зависело только от его положительных качеств.
Вот пример использования татарскими ханами наименования «монгол» именно в качестве названия подданных империи, из более позднего периода: татарский хан Менгли-Гирай одерживает в 1502 г. победу над своими противниками-сепаратистами в войне с целью восстановить единство Улуса Джучи (Золотой Орды) в союзе с Иваном III. И в 1520 г. наследник и продолжатель дела Менгли-Гирая, татарский хан Мухаммад-Гирай «свой шертный (договорный. – Г. Е.) ярлык, направленный польскому королю, оформил следующей пышной интитуляцией: «Великой Орды великого хана, Дешт-и Кыпчака и всех монголов падишаха мое – Мухаммад-Гирай хана слово» (106, 193–194).
С распадом державы Монгол и политической организации Великой Орды исчезает из употребления и название «монголы». Но почти все сложившиеся к тому времени этносы, входившие в политическую систему «монголы», сохраняют свое самоназвание. Сохранили свое самоназвание и татары.
Халха-монголы тоже сохранили свое самоназвание – «халха», сложившись в народность к концу XIV в. или позднее. Слово «монголы» в названии (а не в самоназвании) этого народа сохранилось вот почему. Оно закрепилось благодаря китайцам – китайцы династии Мин воевали с монголо-татарским государством, которое они назвали «Северная Юань» (осколком Монголо-татарской державы) вплоть до конца XIV в. – начала XV в. Правили Северной Юанью последовательно «ханы-чингизиды Тоган-Тэмур и Тогэс-Тэмур», а после отравления последнего нояном Есудером[34] (111, 137), это государство было разгромлено китайцами. И после продолжительной войны, которую вела китайская империя Мин против монголо-татар, в Монголии, очевидно, не осталось представителей татарского этноса. Согласно данным китайских источников, «со смертью хана Тогус-Тимура погибла династия Северная Юань, и вообще пришел конец династии монгольских ханов» (там же, 137).
После разгрома китайцами государства Северная Юань, в начале XV в. на территории современной МНР возникло государство, руководимое именно представителями народа халха (т. н. «малыми ханами»), которое сохраняло относительную независимость от китайцев до XVII в. (там же, 137–139). С этим государством китайцы также продолжали воевать, и рассматривали их именно как часть монголов – своих политических противников.
Но этнос халха-монголов китайцы татарами не уже не называли, в отличие от этноса ордынских ханов Тугыз-Тимура и Туган-Тимура, и их предков и соплеменников. От средневековых татар к тому времени в данном регионе, скорее всего, мало оставалось, а оставшиеся ассимилировались в среде «окружавших их черноволосых и черноглазых племен» своих союзников,[35] приняв их облик и «язык, который мы ныне называем монгольским» (31, 413).
Достоверно установлено, что и арабы, и персы, и европейцы контактировали с Китаем, и, соответственно, с Центральной и Средней Азией с VIII–IX вв. н. э. (73, 51–54), (там же, 70–71). Следовательно, они, также как и китайцы, хорошо знали, что представляет собой «монгольский, или как он себя называл в то время,[36] татарский народ» (8, 255).
И никак не могли средневековые авторы летописей и записок – арабы, армяне, грузины, европейцы, китайцы, персы, русские взять и назвать предков халха-монголов по «ошибке» татарами, вместо другого народа – «татар до Чынгыз-хана». Но современные официальные историки пытаются уверить нас в том, что «ошибались» их средневековые коллеги, «перепутали», мол, два совершенно разных народа. Но причин этой «ошибки» средневековых авторов вразумительно пояснить не могут.
Факты говорят однозначно: все народы Европы и Азии татар называли так, как и повелось издревле – «татары», но мы уже знаем, что было еще одно название средневековых татар – по названию державы, «официальное», принятое Чынгыз-ханом – «монголо-татары», или просто «монголы». И оно применялось наряду со старым привычным названием «татары», и применялось как политоним – «собирательное наименование политического комплекса» разных народов. А с XVI в., с распадом Монголо-татарской империи, и соответственно политического комплекса «монголы», название это начинает выходить из употребления и остается лишь этническое наименование данного народа – татары (24, 121).
Глава 2
Сведения о языке «древних монголов» – соплеменников Чынгыз-хана. Их имена
В. П. Васильев, не соглашаясь с распространенным уже в его время утверждением западников о том, что языком этноса первооснователей державы Монгол был язык халха-монголов, пишет: «Скорее всего, мы можем допустить, что Чингиз-хан не говорил языком, который мы ныне называем монгольским» (17, 129), вряд ли говорили на этом языке и единоплеменные с Чынгыз-ханом «древние монголы».
«Хотя, – как замечает В. П. Васильев, – язык монгольский (халха-монгольский. – Г. Е.) существовал с давнего времени, только не назывался этим именем» – то есть, «монгольским» (там же, 131). Но и татарским он не назывался и не называется.
Оценивая доступные нам сведения о родном языке Чынгыз-хана и его татар, необходимо учитывать следующее замечание В. П. Васильева: «Не забудем, что все три языка – турецкий (тюркский), монгольский (халха-монгольский) и маньчжурский – имеют одно общее грамматическое устройство, следовательно разность произошла в словах (которых однакож очень много общих)» (17, 36).
Л. Н. Гумилев приводит для наглядности слова «древних монголов», как он называет этнос древних и средневековых татар: «К именам тех или иных монголов присоединяются своеобразные эпитеты: багадур (батур); сэчэн (сэцэн) – мудрый; мэргэн – меткий, бильге – умный, тегин (тюркск.) – царевич; буюрук (тюркск.) – приказывающий… а жены их величаются – хатун и беги» (31, 419).
Как следует из предыдущей главы, названием и самоназванием этноса «древних монголов» Чынгыз-хана был этноним «татар». Поэтому поинтересуемся наличием приведенных Л. Н. Гумилевым слов в современном татарском языке, и убедимся, что все эти слова в нем имеются. И, несмотря на искажение некоторых слов транскрипцией и на изменение языка со временем, их узнает любой знающий татарский язык: например, слово «батур» (современное – «батыр») – означает «герой», «богатырь». «Сэчэн» – современное литературное официальное написание «чичен».[37] «Мэргэн» – эпитет «меткий стрелок» и в современном значении. «Билге» – современное звучание будет «билгеле» – известный, знаменитый. Слово «билге» тоже есть в современном татарском языке, и означает оно ныне «знак», «отметка», «оценка», «отличие». А жены у татар и поныне величаются «хатун» (современное литературное написание «хатын») и «беги» (соответственно «бике» или «бичэ»).
Теперь сравним, насколько приведенные Л. Н. Гумилевым слова (кроме слов определенно из тюркского языка, к которым относится и современный татарский язык) соответствуют языку, «который мы ныне называем монгольским».
На халха-монгольском языке жена будет величаться так – гэргий, или эхнэр, или авгай. Умный – ухаантай, или авъяастай, еще варианты: овсгоотой, сэргэлэн.
Далее: герой – баатар, меткий стрелок – мэргэн буудагч, мудрый – сэцэн.
При этом учтем, что приведенные слова – это эпитеты «древнемонгольского» – средневекового татарского языка, и именно такой смысл и значение они сохранили и в современном татарском языке. А в халха-монгольском языке они почему-то превратились в прилагательные.
Как видим, наглядное сравнение не в пользу халха-монгольского языка – все слова, приведенные Л. Н. Гумилевым из языка соплеменников Чынгыз-хана, сохранились в современном татарском языке, и лишь три слова, смысл и значение которых достаточно изменился, имеются в современном халха-монгольском языке. Притом это слова, которые легко могли быть приобретены из другого (старотатарского) языка: «герой», «мудрый», «меткий».
Интересно проследить за ходом мыслей В. П. Васильева при переводе текстов средневековых китайских авторов. В. П. Васильев, подобно многим переводчикам, постоянно «примеряет» «древнемонгольские» слова, встречающиеся в тексте, к современному ему халха-монгольскому языку,[38] так как в его время уже «раскручивалось» утверждение о том, что татары Чынгыз-хана были халха-монголоязычными: Мэн-хун пишет в своих «Записках о монголо-татарах» (1219 г.): «Их посланники называются сюань-чай (т. е. отряжаемые для разглашения)» (17, 231). В. П. Васильев пробует подобрать аналогичное слово на современном ему халха-монгольском языке, находит слово «эльчи» – «посланец», то есть «посол». Есть также слово на халха «цзам» – «дорога». В. П. Васильев пробует сравнить сюань-чай с «цзамчи» – не подходит. Ученый замечает – «невозможно, чтобы монголы не имели своего названия в то время для посланцев» (там же, 231–232).
Рассмотрим ситуацию со словами «сюан-чай» (в значении «посланник», «отряжаемый для разглашения»), и «эльчи» применительно к татарскому языку: посол на татарском языке будет «ильче», от слова «иль» – страна. Слово «ильче» применялось в официальных письмах, и можно предположить, что его могли усвоить из чужого языка, как татары, так и халха. Но при этом необходимо учитывать, что слово «ильче» образовано из татарского слова «иль» – «страна», а на халха «страна» будет совершенно по-другому.
Но в современном татарском языке есть слово «сюнче» – буквально означает «тот, кого направляют, или кто приходит с доброй вестью». Таким образом, и слово «сюаньчай», означающее посланника, можно найти в современном татарском языке: у татар доныне существуют выражения «сюнче жибэр» («направь человека для оглашения, сообщения»), и еще «сюнче килде», что значит «пришел человек с доброй вестью». Выражения эти применяются в повседневности, и маловероятно, что его могли усвоить носители другого языка – поэтому в язык халха и не перешло слово «сюнче», в отличие от слова «эльчи», «ильче» (посол), и некоторых других татарских (и общетюркских) слов, имеющихся в их языке и ныне.
Вот еще пример того, что слово, похожее на халха-монгольское (В. П. Васильев записал его русскими буквами как «би»), было переведено им именно как халха-монгольское местоимение «я». Посмотрим, какое в результате подобного перевода получилось словосочетание.
Перевод текста Мэн-хуна В. П. Васильевым: «Я сам, при свидании с их регентом, императорским наместником, великим князем Мухури, слышал, как он называл себя всякий раз татарским человеком; да и все их вельможи и главнокомандующие называли себя «я» (би)…» (17, 220) (выделено мной. – Г. Е.). Если текст перевода воспринимать буквально, однозначно следует, что представители правящего слоя у татар Чынгыз-хана для обозначения своего социального статуса применяли почему-то местоимение «я». Но, судя по смыслу приведенной фразы Мэн-хуна, правильнее было бы предположение, что слово «би» означало вовсе не местоимение «я» на языке татар Чынгыз-хана, а являлось именно социальным термином, присущим «вельможам и главнокомандующим». В. П. Васильев указал в скобках оригинал слова из текста Мэн-хуна (би), очевидно потому, что вовсе не был уверен в переводе этого слова на русский язык как местоимения «я». Сохранив это слово в оригинале, он оставил нам ценнейший факт – есть подобное слово (би, бий) в татарском языке, хорошо известное в татарских исторических источниках и в литературном языке. Переводится как «достойный, знатный и благородный человек», примерно аналогично слову «князь» либо «рыцарь»[39] (42, 14), (105, 92).
«Хотя, – как замечает В. П. Васильев, – язык монгольский (халха-монгольский. – Г. Е.) существовал с давнего времени, только не назывался этим именем» – то есть, «монгольским» (там же, 131). Но и татарским он не назывался и не называется.
Оценивая доступные нам сведения о родном языке Чынгыз-хана и его татар, необходимо учитывать следующее замечание В. П. Васильева: «Не забудем, что все три языка – турецкий (тюркский), монгольский (халха-монгольский) и маньчжурский – имеют одно общее грамматическое устройство, следовательно разность произошла в словах (которых однакож очень много общих)» (17, 36).
Л. Н. Гумилев приводит для наглядности слова «древних монголов», как он называет этнос древних и средневековых татар: «К именам тех или иных монголов присоединяются своеобразные эпитеты: багадур (батур); сэчэн (сэцэн) – мудрый; мэргэн – меткий, бильге – умный, тегин (тюркск.) – царевич; буюрук (тюркск.) – приказывающий… а жены их величаются – хатун и беги» (31, 419).
Как следует из предыдущей главы, названием и самоназванием этноса «древних монголов» Чынгыз-хана был этноним «татар». Поэтому поинтересуемся наличием приведенных Л. Н. Гумилевым слов в современном татарском языке, и убедимся, что все эти слова в нем имеются. И, несмотря на искажение некоторых слов транскрипцией и на изменение языка со временем, их узнает любой знающий татарский язык: например, слово «батур» (современное – «батыр») – означает «герой», «богатырь». «Сэчэн» – современное литературное официальное написание «чичен».[37] «Мэргэн» – эпитет «меткий стрелок» и в современном значении. «Билге» – современное звучание будет «билгеле» – известный, знаменитый. Слово «билге» тоже есть в современном татарском языке, и означает оно ныне «знак», «отметка», «оценка», «отличие». А жены у татар и поныне величаются «хатун» (современное литературное написание «хатын») и «беги» (соответственно «бике» или «бичэ»).
Теперь сравним, насколько приведенные Л. Н. Гумилевым слова (кроме слов определенно из тюркского языка, к которым относится и современный татарский язык) соответствуют языку, «который мы ныне называем монгольским».
На халха-монгольском языке жена будет величаться так – гэргий, или эхнэр, или авгай. Умный – ухаантай, или авъяастай, еще варианты: овсгоотой, сэргэлэн.
Далее: герой – баатар, меткий стрелок – мэргэн буудагч, мудрый – сэцэн.
При этом учтем, что приведенные слова – это эпитеты «древнемонгольского» – средневекового татарского языка, и именно такой смысл и значение они сохранили и в современном татарском языке. А в халха-монгольском языке они почему-то превратились в прилагательные.
Как видим, наглядное сравнение не в пользу халха-монгольского языка – все слова, приведенные Л. Н. Гумилевым из языка соплеменников Чынгыз-хана, сохранились в современном татарском языке, и лишь три слова, смысл и значение которых достаточно изменился, имеются в современном халха-монгольском языке. Притом это слова, которые легко могли быть приобретены из другого (старотатарского) языка: «герой», «мудрый», «меткий».
Интересно проследить за ходом мыслей В. П. Васильева при переводе текстов средневековых китайских авторов. В. П. Васильев, подобно многим переводчикам, постоянно «примеряет» «древнемонгольские» слова, встречающиеся в тексте, к современному ему халха-монгольскому языку,[38] так как в его время уже «раскручивалось» утверждение о том, что татары Чынгыз-хана были халха-монголоязычными: Мэн-хун пишет в своих «Записках о монголо-татарах» (1219 г.): «Их посланники называются сюань-чай (т. е. отряжаемые для разглашения)» (17, 231). В. П. Васильев пробует подобрать аналогичное слово на современном ему халха-монгольском языке, находит слово «эльчи» – «посланец», то есть «посол». Есть также слово на халха «цзам» – «дорога». В. П. Васильев пробует сравнить сюань-чай с «цзамчи» – не подходит. Ученый замечает – «невозможно, чтобы монголы не имели своего названия в то время для посланцев» (там же, 231–232).
Рассмотрим ситуацию со словами «сюан-чай» (в значении «посланник», «отряжаемый для разглашения»), и «эльчи» применительно к татарскому языку: посол на татарском языке будет «ильче», от слова «иль» – страна. Слово «ильче» применялось в официальных письмах, и можно предположить, что его могли усвоить из чужого языка, как татары, так и халха. Но при этом необходимо учитывать, что слово «ильче» образовано из татарского слова «иль» – «страна», а на халха «страна» будет совершенно по-другому.
Но в современном татарском языке есть слово «сюнче» – буквально означает «тот, кого направляют, или кто приходит с доброй вестью». Таким образом, и слово «сюаньчай», означающее посланника, можно найти в современном татарском языке: у татар доныне существуют выражения «сюнче жибэр» («направь человека для оглашения, сообщения»), и еще «сюнче килде», что значит «пришел человек с доброй вестью». Выражения эти применяются в повседневности, и маловероятно, что его могли усвоить носители другого языка – поэтому в язык халха и не перешло слово «сюнче», в отличие от слова «эльчи», «ильче» (посол), и некоторых других татарских (и общетюркских) слов, имеющихся в их языке и ныне.
Вот еще пример того, что слово, похожее на халха-монгольское (В. П. Васильев записал его русскими буквами как «би»), было переведено им именно как халха-монгольское местоимение «я». Посмотрим, какое в результате подобного перевода получилось словосочетание.
Перевод текста Мэн-хуна В. П. Васильевым: «Я сам, при свидании с их регентом, императорским наместником, великим князем Мухури, слышал, как он называл себя всякий раз татарским человеком; да и все их вельможи и главнокомандующие называли себя «я» (би)…» (17, 220) (выделено мной. – Г. Е.). Если текст перевода воспринимать буквально, однозначно следует, что представители правящего слоя у татар Чынгыз-хана для обозначения своего социального статуса применяли почему-то местоимение «я». Но, судя по смыслу приведенной фразы Мэн-хуна, правильнее было бы предположение, что слово «би» означало вовсе не местоимение «я» на языке татар Чынгыз-хана, а являлось именно социальным термином, присущим «вельможам и главнокомандующим». В. П. Васильев указал в скобках оригинал слова из текста Мэн-хуна (би), очевидно потому, что вовсе не был уверен в переводе этого слова на русский язык как местоимения «я». Сохранив это слово в оригинале, он оставил нам ценнейший факт – есть подобное слово (би, бий) в татарском языке, хорошо известное в татарских исторических источниках и в литературном языке. Переводится как «достойный, знатный и благородный человек», примерно аналогично слову «князь» либо «рыцарь»[39] (42, 14), (105, 92).