45

   Прассия встретила их волшебным листопадом. Теплый ветер кружил желтые и багряные водовороты, засыпая разбитый тракт сугробами листьев. Повозки, запряженные огромными форелнскими волами, погружались в феерию сказочного ганца, наполненную всеми оттенками красного и желтого. Лес, вокруг них, протяжно пел осеннюю балладу под упругим натиском ветра, охотно расставаясь с красочным покрывалом листвы. Здесь было намного теплее, чем в Бадболе, косматые низкие тучи отсвечивали бардовым, и изредка проливались дождем.
   Аттон шел в арьергарде каравана, утопая по колено в палой листве. Рядом с ним, так же неторопливо и размеренно, легким шагом истинного странника, шел Мерриз. Аттон, изредка поглядывал на нового напарника, и в душе у него зарождались сомнения. Мерриз был невысокого роста, пожалуй, на голову ниже Аттона, и довольно щуплого телосложения. Длинные пепельные волосы настоящего рифлерца он заплетал в косу толстой серебряной цепью. Но лицом он более походил на борхейца или анбирца — высокий лоб, топкие очертания носа и губ, большие, внимательные глаза изумрудного цвета. Мерриз не назвал своего прозвища, что было достаточно необычно для настоящего караванщика. Аттона сразу поразила аккуратность и точность Мерриза. Каждое его движение было выверено и осторожно, говорил он мало, едва разжимая губы, и садился есть в стороне ото всех, прижимая к груди крошечный горшочек, который всегда носил с собою. Поначалу, Аттон даже сомневался, был ли этот аккуратный и серьезный юноша тем самым, из таверны, развязанным и шумно блюющим себе под ноги, отвратительным типом. Но внимательно понаблюдав за новым напарником, Аттон поразился его способности мгновенно изменятся, согласно сложившейся обстановке. Мерриз словно носил на себе тысячу масок, и мог из спокойного, даже казалось бы, простоватого юноши, вдруг превратится в настоящего рифлерского караванщика — жестокого, властного. Тогда он словно бы увеличивался в росте и становился шире в плечах. Глаза его темнели, и всякий, наткнувшийся на этот взгляд, тут же терялся. Даже возраст его Аттон был не в состоянии определить. При первой встрече, Мерриз показался ему совсем юным, но потом Аттон понял, что ошибался. Мерриз был, вряд ли младше его, а иногда Аттону казалось, что и намного старше. Старый Файя обращался к нему по имени, при этом, в глазах бывалого караванщика Аттон замечал почтение, и даже какую-то подобострастность.
   Вечером четвертого дня перехода караван остановился на ночлег на большой поляне. Мерриз, по своему обыкновению, уселся подальше от всех, и казалось, задремал. Старый Файя, вместе с помощниками, ушел к баронскому замку, справиться о подорожной. Аттон походил вокруг телег, проверил оси и крепления, потом загнал плотника в лес за деревом, для мелкой починки. Вернувшись к костру, где готовился ужин, он уселся на потертую шкуру медведя-вампира. У костра, прямо на земле, сидели два брата, аведжийца, с широченными покатыми плечами и перекошенными, от постоянного жевания травы имра, лицами. В караване, по началу, они шли впереди них, все свое время, проводя в бесконечных спорах о жадности купцов и караванщиков. Они постоянно задирали других охранников, и нарушая приказ Краба, порой забирались на телегу и отдыхали. Краб, однажды, заставший их спящими, сдернул обоих в грязь, на дорогу, и в кровь избил. Лишившись части оплаты, и вынужденные плестись позади самого Файи, братья срывали злобу на ком ни попадя, и Аттон все ждал, когда они доберутся до него.
   Старший из братьев, Муфсей, повернул свою голову, украшенную огромными, как у гремлина, хрящеватыми ушами, и сплюнув, произнес:
   — Браги-то как охота…
   Младший брат, по прозвищу Косой, повернулся к Мерризу, и ткнул в его сторону грязным узловатым пальцем.
   — Эй ты! Атегаттская вонючка! Сбегай в деревню за брагой, пока нет Старого…
   Мерриз даже не посмотрел в их сторону. Маленьким ножичком он счищал кору с ветки, и перетерев ее между пальцами, бросал в свой горшочек.
   — Он не понимает настоящего языка! У них там на севере все говорят через задницу, — Ну, ты? Белокожий! Пшел в деревню, кому сказали…
   Мерриз продолжал невозмутимо водить ножиком по ветке. Косой легко поднялся и потянул из-за пояса кривой мясницкий тесак. Собравшиеся вокруг караванщики, в основном аведжийцы, с интересом следили за происходящим.
   — Эх, Старый, тащит с собой вечно всякую падаль! — Он посмотрел через плечо на Аттона… — Послушай, брат! Я думаю, что Великий Герцог будет нам просто благодарен, если мы, случайно, конечно же, придавим атегаттскую падаль… — Аведжиец обвел взглядом остальных охранников, и подмигнул подбитым глазом. Все промолчали. Аттон, поудобнее устроился на шкуре, перехватив под накидкой ножи. Аведжиец гадко ухмыльнулся и указал на него брату:
   — Если этот сунется, выпусти ему кишки… — Муфсей, с проворством бантуйской обезьяны вскарабкался на телегу, и спрыгнул вниз, держа в руках заряженный арбалет.
   Аттон улыбнулся.
   — Пора атегаттской свинке пустить кровь… — Косой, отвратительно улыбаясь перекошенным ртом, направился к Мерризу. Тот, по-прежнему, сидел, сжав в ладонях кору, и неподвижно смотрел прямо перед собою.
   Остановившись перед Мерризом, аведжиец провел лезвием ножа по большому пальцу, и слизнул кровь.
   — Вставай, дерьмо! Сейчас тебе будет очень больно… А-хр-р-р…
   Только большой багряный лист промелькнул перед лицом Аттона, а Косой уже падал, и фонтаны крови, бьющие из его тела, повисли крошечными каплями, среди кружащейся листвы. Аттон перекатился по земле в сторону Муфсея, и дернул ложе арбалета на себя. В следующее мгновенье над ним сверкнул меч, и Муфсей, разрубленный от плеча до бедра, повалился вниз. Аттон посмотрел на остекленевшие от боли и ужаса глаза, напротив своего лица и рывком вскочил, сжимая направленный на караванщиков арбалет. Те, открыв рты и выпучив глаза, подались назад.
   Мерриз стоял опустив к земле два коротких клинка и печально смотрел на умирающего. Потом он повернулся к охранникам.
   — Их надо похоронить…
   Лломми, пожилой данлонец, с седыми всклокоченными волосами и хищным крючковатым носом подошел к ним и перевернул истекающего кровью Муфсея, на спину.
   — Не жилец… — Он посмотрел Мерризу в глаза и поскреб небритую щеку. — Ты убил аведжийца, сынок… Двоих. В Прассии. Здесь каждый третий — аведжиец…
   Мерриз пристально посмотрел на стоявших у костра караванщиков. Высокий парень с длинными цвета ночи волосами опустил секиру и пробормотал:
   — Они сами искали свою смерть… И нашли ее… Нам плевать на них, правда?
   Остальные аведжийцы, пряча топоры и ножи, закивали в знак согласия. Данлонец посмотрел на расходящихся людей, и презрительно сплюнул сквозь зубы:
   — Аведжийцы… — Он сдернул с телеги лопату и швырнул длинноволосому. Тот посмотрел на лопату, так, словно увидел прямо перед собою пятнистого клумийского слизня. Зачем выпятил нижнюю губу, и спесиво произнес:
   — Я не могильщик…
   — Тьфу, на вас… — данлонец подобрал лопату и побрел к лесу. Аттон поднял арбалет, разрядил его и протянул Мерризу.
   — Нужен?
   Тот покачал головой. Он, по-прежнему, держал в руках короткие узкие мечи странной формы, на которых не было и капли крови и смотрел на аведжийца у своих ног, тело которого еще слабо подергивалось.
   — Полный вдохновения и трепетного восторга, я пришел к вам, и говорю — жизнь ваша, есть прекрасный сосуд счастия и блаженства, ибо добавил я вам люби всевышней, и гордости, и просветления…
   Аттон удивленно посмотрел на него. Где-то, в глубинах его сознания тут же пронеслись картины — залитый кровью зал таверны, испуганный хозяин, мелькнувшая фигурка среди камней на пустошах… Мерриз неуловимым движением спрятал клинки под тяжелый плащ и посмотрел на Аттона, и сказал:
   — Ты не задумываешься над тем, чего не понимаешь, а сделав, осознаешь, что все на самом деле просто. Все имеет свои внутренности, приблизительно одного цвета, и стоит их извлечь, не важно даже как, хитростью, либо силой, как все сразу становится просто и понятно…
   Аведжиец последний раз хлюпнул кровью и застыл. Аттон взял тело за ноги и оттащил к яме. Потом вернулся к Мерризу. О своих догадках он решил молчать.
   — Ты слишком быстро махаешь мечом и слишком быстро двигаешься. Для этих мест… Кто-нибудь обратит внимание…
   Мерриз пожал худыми плечами и уселся на землю.
   — Многие думают, что знают. Многие знают, но не могут осмыслить. Многие способны осмыслить, но не способны сделать выводы… Что можешь ты?
   Он сверкнул изумрудными глазами. У Аттона по спине побежали мурашки:
   — Ты хочешь меня предупредить? Тогда я буду тебе обязан… Вряд ли ты нуждаешься в таком бремени. Поэтому, оставь свои предупреждения при себе, воин.
   Аттон усмехнулся.
   — Как все сложно. Хотя… Ты прав, Мерриз. Достаточно, порой просто извлечь внутренности…

46

   Россенброк дочитал очередной дворцовый указ, отложил пергамент в сторону и придавил сверху тяжелым пресс-папье в виде головы мантикоры. В кабинет осторожно вошел Ландо, прижимая к груди ворох свитков. Россенброк поднял глаза на слугу и пробормотал:
   — Великий Иллар, это никогда не кончится. Ну что там еще, Ландо?
   Старый слуга разложил свитки на столе в определенном порядке и пробурчал себе под нос:
   — Господин канцлер приказал собрать материалы на Сорлеев. Докладывать?
   Канцлер улыбнулся в ответ.
   — Конечно, мой старый друг, конечно. Я-то думал, это очередная порция земельных исков, столь любезно поставляемая нашим хорошим другом Им-Доллоном. Начни пожалуй, с Могильщика. Его имя долго наводило ужас на всю Тайную канцелярию.
   Ландо вытащил верхний свиток, прокашлялся и начал:
   — Дата рождения Ардо Сорлея, по прозвищу «Могильщик» точно не известна, предположительно это девятьсот восемнадцатый год Новой Империи. Место рождения — предположительно графство Эркулан, хотя сам по себе Ардо, как и его брат Степ выглядели типичными армельтинцами. Первые сведения об Ардо Сорлее мы имеем в связи делом купца Кусинха, из Забринии. За купцом следила Тайная Канцелярия, в связи с подозрением в контрабанде оружия из Бироля. Когда офицеры Тайной канцелярии попытались задержать купца на границе Архиепископства Новерганского, то столкнулись с яростным сопротивлением. Ни один из них, кстати, не выжил. Охранял купца Кусинха господин Ардо Сорлей.
   — Помню, помню… Я сам тогда отдал приказ об открытии охоты на Сорлея. Ни к чему это не привело.
   — Заметьте, господин канцлер, после того, как Ардо посетил с караванами купца Кусинха Штикларн, произошло известное вам Штикларнское Побоище, когда чернь буквально разорвала на куски семью герцога. Вот вам второй эпизод. Ардо Сорлей сопровождает торговый караван из Норка в Верхний Бриуль. Через несколько дней разгорается очередная война, между Верхним и Нижним Бриулем. Во время этой Войны пропал безвести князь Симеон Четырнадцатый. И по прежнему, Ардо не уловим. Все попытки захватить его, или убить кончались ничем. Во время восстания Пяти Мятежных Генералов, Ардо Сорлей по непроверенным слухам командовал одним из отрядов, захвативших Диаллир. Но после того, как в город вошли рифдольцы, след его опять затерялся. Доходили сведения о том, что его видели в каньонах Предела Холода, и на северном побережье Бреммагны, и в Аведжии, и даже среди немых пастухов Форелна. Чаще всего Ардо видели в Норке, либо вместе с братом и сыном, либо в Падруке, где существует биржа, для охотников за головами. Прозвище «Могильщик» Ардо получил за то, что беззастенчиво грабил древние могилы. Самый известный эпизод — крипта Святого Юриха.
   — Как же, помню. Могильщика пытались проследить офицеры Тайной Канцелярии. Там еще вышел какой-то конфликт с долгорскими монахами. Гм… Но ведь Ардо грабил могилы не для наживы, Ландо. Все найденное им он где-то искусно прятал.
   — Да, господин канцлер. Как погиб Ардо Сорлей — ничего не известно. Его тело было обнаружено в одном из оврагов Норка, в сильной стадии разложения. Жандармский коронер установил, что его буквально иссекли мечами. Тело было сожжено, прах развеян по улицам Норка.
   — Н-да… — Канцлер задумчиво смотрел в окно. — Давай дальше…
   — Старший брат Ардо, Степ Сорлей, по прозвищу «Кузнец», личность более известная. Знаменитый в прошлом кузнечных дел мастер, Степ быстро разбогател, бросил ремесло и скупил весь кузнечный промысел графства на корню. Помимо этого он приобретал замки, дома и фермы, постоянно увеличивая свой и без того немалый капитал. Вошел на равных паях в Торговый Совет Норка, числился советником в Объединенных Мануфактурах Могемии и Боравии. Степ выбирал из своих служащих наиболее одаренных и отправлял учиться за свои деньги в Маэнну. Создал лаборатории для ученых, и из-за этого конфликтовал с церковью. Ходили слухи, что это именно он добился изгнания инквизиции с земель графства. Опубликовал несколько книг еретического содержания, за что Архиепископом Дрирским был предан анафеме. Также Степу Сорлею приписывают создание некоего Круга, организации для посвященных. Этой легендой одно время занималась Тайная Канцелярия, однако ничего особого обнаружить так и не удалось. Какие-то слухи, сплетни…
   — Как же, помню, помню… Союз колдунов и банкиров. Что не померещится церковникам, после обильных возлияний во имя Иллара. Продолжай!
   — Вскоре после смерти брата Ардо, Степ неожиданно исчез. Одни говорили, что он умер от странной болезни. Другие утверждали, что его убила одна из многочисленных любовниц. Не смотря на то, что тела так и не нашли, в Норке был объявлен всеобщий траур. Явных наследников Степ не оставил, его племянник Аттон, в силу каких-то причин от наследства отказался, поэтому все имущество Степа отошло Торговому совету Норка, исключая нескольких владений, подаренных им при жизни графине Асконе.
   — Исчез, говоришь… Занимательная семейка. Что там сын и племянник?
   — Аттон Сорлей, сын Ардо. Рожден предположительно в девятьсот шестьдесят третьем году. С его матерью темная история. Ардо был не слишком охоч до противоположного пола, большинство времени проводя в скитаниях по Лаоре. Матерью Аттона могла быть Верна, одна из служанок Степа Сорлея, умершая во время родов, но была ли она матерью Аттона точно не известно. Еще одна подходящая кандидатура — госпожа Бри, владелица одного из норкских трактиров, большая подруга и поклонница Ардо. Госпожа Бри погибла при трагических обстоятельствах во время пожара. Маленький Аттон рос в доме своего дяди. Отца видел не часто, но если Ардо появлялся в Норке, то большую часть времени проводил с сыном. Рос маленький Аттон сильным, но малообщительным ребенком, из всех людей признавал только отца и дядю. Ходят странные слухи, о некотором происшествии, случившимся, когда Аттону исполнилось девять лет. Одна из богатых семей, живущих по соседству, обвинила его в смерти своего сына. Якобы Аттон напал на играющего ребенка, изрубил его кинжалом, а тело зарыл. Никаких подтверждений тому не было, со Степом шутки были плохи, дело быстро замяли. Но в жандармерии Падрука сохранился соответствующий документ.
   — Да, уж что-что, а в делопроизводстве норкским властям нет равных до сих пор. Продолжай!
   — Вскоре, мальчик пошел в семинарию. Учился очень прилежно, готовился к поступить в Академию Маэнны. Но тут приключилась смерть близких родственников. И Аттон исчез с поля зрения довольно надолго. Объявился он уже довольно известным охотником за головами по прозвищу «Птица-Лезвие»…
   — Кстати, Ландо, откуда у него такое прозвище?
   — Птицей-лезвием северные охотники называют особый метательный нож, плоское обоюдоострое лезвие шириной в ладонь, со слегка загнутыми краями. Овладеть мастерством обращения с птицей-лезвием крайне тяжело, на это нужны годы. Известно, что Ардо подобным оружием не пользовался, где и когда Аттон научился в совершенствии владеть им, мы не знаем, можем лишь догадываться. Воочию использование птиц-лезвий офицеры Тайной Канцелярии наблюдали, когда Аттон в одиночку уничтожил банду Душегуба Крэя. Впрочем, свидетелей тому были сотни. После этого Аттон стал широко известен, и не только в пределах Империи. Доходили слухи, что после этого случая сам герцог Данлонский сделал через подставных лиц Аттону очень выгодное предложение. Но младший Сорлей отказался. Чаще всего его нанимали Торговые круги Норка. Есть обрывочные сведения о том, что Аттон Сорлей начал свою карьеру в банде старого Рамиса, по прозвищу «Три денежки». Но вскоре вышел на охоту самостоятельно, и быстро превзошел в искусстве всех ветеранов, включая и самого Рамиса, и знаменитого Бобу «Конгера» Дэя, и армельтинца Ягра. Например, на его счету смерть детоубийцы Павиана Ди Младшего, а также Любимчика Бойла, банду которого он вырезал на пару с некоей Ирэн, лучницей из Маэнны. Он выкрал и сдал винтирским властям маркиза Дона «Дракона» Им-Моула, главу кровавой секты эркуланских пожирателей. Можно привести еще несколько эпизодов, с преступниками рангом пониже. Но лет пять назад Аттон снова исчез из поля зрения Тайной Канцелярии. На бирже в Падруке он почти не появлялся. Заказов не брал. Его видели то в Норке, то в Маэнне, последнее время чаще в разных концах Лаоры с торговыми караванами различных государств, но с тех пор дорогу Тайной Канцелярии он ни разу не переходил. — Ландо закончил, свернул пергамент и посмотрел на канцлера. Россенброк задумчиво крутил в пальцах золотое стило.
   — Н-да. Очень интересно, есть из чего сделать определенные выводы. Отдай-ка все это Джемиусу. Он у нас большой любитель копаться в прошлом. Пусть проанализирует каждую мелочь. Через два дня жду от него доклад.

47

   Чувство того, что за ними следят, появилось у Аттона внезапно. Ветер все так же кружил вокруг них пламенный хоровод, и завывал в лесу, как одинокий гурпан. В стенаниях ветра тонули все остальные звуки, но когда караван поднялся чуть выше, из колышущегося желтого океана появились невысокие черные скалы, покрытые ржавыми пятнами лишайника. Ветер налетал на скалы и разбивался, внезапно замолкая, и тогда Аттон уловил где-то недалеко дробный перестук копыт. После этого, он несколько раз замирал, прикладывая ухо к земле, и дважды слышал отзвук, проносящихся где-то всадников. Тогда, он углубился в лес, и прошел немного вперед, вдоль тракта. И сразу же наткнулся на след. След был от бесшумного неподкованного сапога из мягкой кожи. Такие сапоги носили разведчики и контрабандисты. Аттон немедленно вернулся к каравану, и некоторое время молча шел рядом с Мерризом. Мерриз легко шагал, что-то тихо напевая себе под нос, и улыбался уголками губ, всякий раз, когда ветер швырял ему в лицо пригоршни огненных листьев. Он смотрел прямо перед собой, в далекую сизую дымку, подсвеченную снизу, полыхающим всеми красками осени, лесом. Аттон вытащил свой лук и натянул тетиву.
   — За нами следят…
   — Я знаю… Три всадника там… — он указал рукой на восток, потом махнул на север. — Там идут люди, много, все вооружены…
   — И давно? — Аттон, почему-то не удивился, а испытал раздражение.
   — Со вчерашнего вечера. — Мерриз смотрел прямо перед собой, голос его был совершенно равнодушным.
   — Почему ты молчал?
   — У человека много дорог. И он волен идти по любой из них. Но путь его один — от рождения к смерти, по вечной спирали Бытия…
   Аттон укрепил за спиной колчан, и, проходя мимо Мерриза, бросил через плечо:
   — Подгони волов, умник… Надо сократить расстояние между возами…
   Он догнал Файю и поделился своими подозрениями. Краб, выслушав его, немедленно расчехлил свою знаменитую секиру, и приказал охране вооружиться. Недовольные охранники напяливали на себя кольчуги и заряжали арбалеты. Файя, страшно ругаясь, и раздавая направо и налево пинки и зуботычины, обошел всех и вернулся к Аттону злой, как раненный дракон.
   — Караван растянулся на полторы стрелы… Места здесь довольно глухие, рыцари ландграфа заезжают сюда редко. Но и разбойничков-то лихих здесь особо не сыщешь. Да и кому нужен воск и бронза? Вот ежели бы серебро или кость, какая бы слоновая…. — он подергал бороду и с сомнением посмотрел но сторонам. — Тридцать лет вожу караваны через Прассию. Сам водил, с братами вот водил. С батяней, покойником, водил. Совсем мальцом еще. Пару раз, холопские морды какие из кустов вылезут, посмотрят, рылами свиными поводят, да и обратно в кусты… Сильно доверяю тебе, Птица-Лезвие. Иначе начхал бы просто…
   — Давно в этих краях не был, Старый?
   — Да уж с год, наверное… Все севером, через Данлон ходил. Как государь наш, Фердинанд, поднял пошлины, так на юге, делать стало нечего. На рыбе да на пеньке денег не заработаешь. А весь товар, что черномазые делают, стоить стал ого-го! Раньше бывало, возьмет купец перца обоз и на Рифлер… А обратно хрусталь чистый, одной телегой всего… Вот тут караванщику работы! На перец, да на хрусталь желающих пруд пруди… И все разбойнички! Да какие! Не жалко и секиру замарать… А воск и бронза… Разве, что мушье какое слетится… Пчела на дерьмо не сядет…
   На привале Аттон подошел к Файе, подхватил на кончик ножа кусок мяса из казана, и сел рядом. Краб отхлебывал из огромной кружки, и подозрительно щурился, глядя на лес. На коленях его покоилась двухлезвийная секира, черного металла, с острым коническим навершием.
   — Ты чуешь их, Птица-Лезвие?
   — Теперь да…
   Они смотрели к сторону леса и молчали.
   — Послушай, Краб… А может это за мной?
   Файя нежно, словно женщину, погладил лезвие секиры. Черные глазки его хитро заблестели.
   — За тобой? Да нет, не должны… Тебя ведь повесили.
   — Как? — Аттон от удивления открыл рот.
   — Как, как. За это… За шею, конечно… Ну, в общем, пытался ограбить славного купца Виктора Файю, ну и это… Схватили тебя на месте, и тут же подвесили. Прям на рынке. Папаша Воула подсобил.
   Аттон рассмеялся:
   — Правду говорят, что хитрее аведжийца только его жена…
   — Во-во… Покрутились люди Щуколова у виселицы, туда сунулись, сюда… Да и пошли себе с миром. Для нас ведь, что армельтинец, что могемец, что эркуланец какой — все на одно лицо. Я ничего про тебя не знаю, окромя того, что спас меня однажды, да брата моего. И знать не хочу… Убивать кого идешь, или герцога самого воевать — мне все равно. — Файя махом опорожнил кружку, и растер пену по бороде.
   — А он? — Аттон указал на сидящего в одиночестве Мерриза. Лицо караванщика, вдруг стало серьезным, и даже немного торжественным.
   — А вот это, парень, уже не нашего с тобой скудною ума дело…
   — Он убил твоих людей…
   — И хрен с ними… Я и сам бы их, по приезду, порешил …
   — Он монах…
   Краб со злостью дернул себя за бороду, и посмотрев Аттону в глаза, тихо заговорил:
   — Он караванщик. Рифлерец. Сын моего покойного друга. А монаха… Монаха забили досмерти пьяные перегонщики скота, в таверне « Гиблое место » . Запомни это…
   Аттон поразмыслил и согласно кивнул.
   — Смеркается… Что дальше по дороге?
   — Еще с десять стрел будет один лес. Потом низина, там озера и сплошной камыш. Дальше, с полперехода, пойдут поля да деревни. Там можно ничего не бояться. Там замки, рыцари, ополчение, прочая хрень…
   — Угу. Камыш, говоришь? Ты людей на ночь не выставляй, пусть выспятся. Я, пожалуй, сам ночь скоротаю… Не впервой…

48

   Лес закончился. Впереди, до самого горизонта, простиралась плоская, как стол, равнина, покрытая колышущемся морем тростника, с редкими, свинцовыми пятнами воды. Аттон остановился и долго рассматривал бесконечную серо-коричневую волнующуюся даль. На горизонте, низкие тучи сливались с камышом, в одну сплошную темную полосу, разрезаемую порой, ветвистой белой молнией. Далекий гром подымал из камышей полчища птиц, и тогда небо покрывалось тысячами черных точек.
   — Здесь и арион целый провести незамеченным, раз плюнуть…
   — К вечеру выберемся… — Файя, как обычно, держал в одной руке секиру, а в другой — свою бездонную кружку. — Возвращайся назад. Дорога петляет среди камыша, как бантуйский черный змей. Гони волов так, что бы дышали друг другу в задницы…
   К Крабу подошел охранник аведжиец, посланный в разведку.
   — Там следы, свежие… Много. Несколько всадников на лошадях, и солдаты, человек тридцать.. . Стояли в засаде, может день-два, может меньше… Потом из леса прискакал еще один, и они ушли.
   Файя задумчиво потеребил бороду.
   — Что-то на разбойничков не очень похоже… Может ждут чего?
   — Подкрепления?
   — Ага…— Файя допил свое пиво, и ухмыльнулся, глядя на разведчика, —Гляди, как увидали твою харю страшную, так и испужались. Не то, здесь что-то… Не то…
   К полудню караван добрался до огромной черной проплешины, выжженной в камыше случайной молнией. Небо, над головой стремительно темнело, ветер, словно сорвавшись с цепи, взвыл и понесся, срывая мохнатые шапки тростника. Пошел дождь, и земля вокруг, немедленно превратилась в непроходимую бурую топь. Волы с трудом переставляли ноги, повозки жалобно скрипели, увязая по оси в грязи. Когда Аттон отыскал Краба, тот вместе с помощниками пытался развести сцепившиеся колесами телеги. Он страшно ругался, и размахивая огромными, клешнеподобными ручищами, лупцевал волов многохвостым бичом. Волы стояли, опустив тяжелые рогатые головы, и жалобно мычали.
   — Это не волы, а джайлларские боровы! Лломми! — Файя, покрытый с ног до бороды жидкой грязью, швырнул бич седому данлонцу. — Тащи этих тварей, или мы отсюда не выберемся… Тяжело дыша, он облокотился на телегу и попытался стереть рукавом плаща влагу с лица, но лишь размазал грязь. — Слушай, Птица-Лезвие… Обойди остальных, скажи, чтобы собирали весь караван здесь. Похоже, будет буря…