Страница:
— Да пошел ты, святоша! — ругань, произнесенная ребенком, звучала смехотворно. — Я выжгу тебе мозги, я сварю их в твоей же крови. — Вновь замерцал ее иллюзорный облик. Несчастная Фрейя, которую он снова пытался скрыть, задыхалась.
Неповрежденная рука Хорста сжимала распятие.
— Именем Господа нашего Иисуса Христа, заклинаю тебя, слуга Люцифера, изыди из этой девочки. Возвращайся в небытие, откуда ты пришла.
Фрейя испустила душераздирающий вопль:
— Как ты узнал?!
— Изыди из этого мира. Перед лицом Господа нет места тем, кто живет во Зле.
— Как ты узнал, священник? — ее голова поворачивалась из стороны в сторону, мышцы шеи напряглись так, как будто она боролась с какой-то невидимой силой. — Скажи мне…
Хорст почувствовал, как по его позвоночнику прокатилась горячая волна. Он весь вспотел и уже начал опасаться того, что она и впрямь сожжет его. Ощущение было как при сильном ожоге, когда обгоревшая на солнце кожа начинает трескаться. Он был уверен в том, что очень скоро загорится его одежда.
Хорст снова поднес распятие к девочке.
— Прииди, Фрейя Честер, прииди в свет и славу Господа нашего.
И он отчетливо увидел перед собой Фрейю Честер, ее осунувшееся, измученное болью лицо, слюну, стекавшую с подбородка. Она шевелила губами, с трудом повторяя за ним эти мудреные слова. В ее темных глазах еще стоял ужас.
— Ну же, Фрейа! — ликующе крикнул Хорст. — Приди, тебе нечего бояться. Господь ждет тебя.
— Отец, — ее слабый голос внушал жалость. Закашлявшись, она изрыгнула слабую струйку слюны и желудочного сока. — Отец, помогите.
— В Господа мы веруем, Он оградит нас от зла. Мы ищем Твоей справедливости, зная, что не достойны ее. Мы пьем Твою кровь и вкушаем Твою плоть, и поэтому слава Твоя, быть может, падет и на нас. Но мы лишь прах, из которого Ты сотворил нас. Избави нас от нашей неправедности, Господи, ведь в своей гордыне и грехе не ведаем, что творим. Просим Твоей святой защиты.
В самый последний момент демон, завладевший телом девочки, снова возвратился. Фрейя посмотрела на Хорста с яростью. Этот взгляд, исполненный неприкрытой злобой, на мгновение поколебал решимость священника.
— Я тебя не забуду, — вырвалось из ее перекошенного рта. — Клянусь вечностью, я никогда тебя не забуду, священник.
Невидимые руки схватили его за горло, царапая его маленькими детскими ноготками. Кровь брызнула из царапин, оставшихся вокруг его кадыка. Он высоко поднял распятие, упрямо веря, что этот символ Христа поможет одержать победу.
Фрейя ответила яростным рыком. После этого дух демона покинул тело девочки. Его уход сопровождался порывом морозного ветра, отбросившего Хорста назад. Рухнули аккуратно сложенные пакеты с продуктами, разлетелось в стороны постельное белье, упали на пол все предметы, что лежали на туалетном столике. Раздался звук удара, подобный тому, что издают ворота замка, когда их захлопывают перед лицом наступающего врага.
На кровати распростерлось покрытое коростами ран костлявое тело Фрейи, настоящей Фрейи. Ее одежда превратилась в истрепанные лохмотья. С ее потрескавшихся губ слетали тихие всхлипывания. Она вот-вот должна была разрыдаться.
Ухватившись за край кровати, Хорст поднялся на ноги. Он с трудом вздохнул, все тело отозвалось болью и усталостью, как будто он только что переплыл океан.
В комнату ворвалась Джей, сопровождаемая группой самых отчаянных ребятишек. Их крики тотчас сменились изумленным лепетом.
— Все в порядке, — сказал он, прикрывая царапины на горле. — Теперь все в полном порядке.
Проснувшись на следующее утро, Джей с удивлением обнаружила, что она проспала. Такого с ней еще не случалось. Те редкие минуты, когда в начале каждого утра она оставалась наедине с собой, были одними из самых счастливых мгновений ее жизни. Но уже наступил рассвет. Неясный, первозданный свет проникал сквозь тростниковые шторы в главную комнату дома. Остальные дети, судя по всему, еще спали. Быстро натянув шорты и ботинки, она надела рубашку, которую в свое время ей пришлось кое-как подогнать под свой размер, так как она была ей слишком велика. Одевшись, Джей проскользнула за дверь. Через тридцать секунд она уже бежала назад, срывающимся голосом взывая к отцу Хорсту.
Высоко над затерянной в просторах саванны хижиной длинные, яркие инверсионные следы, оставляемые приводами плавления тринадцати звездолетов, чертили загадочный узор на темном предрассветном небе.
24
Льюис Синклер родился в 2059 году. Он жил в Месопии, одном из первых специально спроектированных центров промышленности, проживания и досуга, который был построен на средиземноморском побережье Испании. Фактически это был унылый типовой загон из бетона, стекла и пластика, занимавший участок земли площадью пять квадратных километров. Девяносто тысяч человек нашли в нем убежище от свирепых штормов, которые уже начали опустошать Землю. Европейский федеральный парламент с трудом выделил субсидии на этот проект, так как в это время он отчаянно пытался избавиться от злокачественной опухоли, в которую переросла проблема деклассированных элементов общества, вызванная наличием восьмидесятипятимиллионной армии безработных. Идея, заложенная в Месопии, была обречена на успех. И хотя ее не особенно крупные технологические предприятия едва сумели окупить вложения инвесторов, Месопия оказалась моделью тех огромных поселений, которые спустя столетия должны были предоставить кров, защиту и работу катастрофически увеличившемуся населению Земли.
Жизненный путь Льюиса Синклера нельзя было назвать иначе как чередой сплошных неприятностей. Его родители были малоимущими людьми, которые попали в город-гигант лишь благодаря закону, принятому парламентом. Этот закон требовал, чтобы население Месопии было социально сбалансированным. Фактически он не смог найти себе место в этом обществе, которое самым решительным образом во всем насаждало этику среднего класса. В школе он прогуливал уроки, а позже встал на путь преступлений, наркотиков и насилия. Он стал типичным преступником, одним из тысяч, наводнивших архитектурное убожество коридоров и аллей Месопии.
Его жизнь могла бы сложиться совсем по-другому, если бы система образования вовремя взяла бы его в оборот, или если бы у него хватило сил противостоять дурному влиянию, или если бы технократы, проектировавшие Месопию, с меньшим высокомерием относились бы к социологии. В общем, такие возможности существовали. Льюис Синклер жил в эпоху глубоких научно-технических преобразований, о которых он, впрочем, так и не узнал и которые прошли мимо него стороной. Первые партии добытого на астероиде металла уже стали пополнять исчерпанные запасы планеты, биотехнология уже стала приносить первые обещанные плоды, уже демонстрировались пока еще достаточно примитивные возможности ментальной связи; по мере увеличения поставок гелия, добытого из атмосферы Юпитера, входило в строй все большее и большее количество экологически чистых установок плавления. Но все это никоим образом не затронуло жизни низших слоев общества, к которым он принадлежал. Он умер в 2076 году в возрасте семнадцати лет, через год после того, как на орбите Юпитера было основано биотех-обиталище Эден, и за год до того, как на астероиде Нью-Конг было начато осуществление исследовательского проекта по созданию сверхсветового космического двигателя. Его смерть была столь же бессмысленна, как и его жизнь. Это произошло во время драки на ножах с энергетическими лезвиями, которая случилась в подземном складе, залитом лужами мочи. И он, и его противник находились под большой дозой синтетического крэка4. Причиной поножовщины стала тринадцатилетняя девочка, сутенером которой каждый из них хотел стать.
Он проиграл, энергетическое лезвие, пронзив его ребра, разрезало желудок на две неравные части.
Льюис Синклер сделал открытие, которое в конечном счете суждено сделать каждому человеку. Смерть не стала для него концом бытия. Последующие столетия он провел, фактически находясь в состоянии бессильной астральной сущности, подвешенной в пустоте, лишенной пространственных измерений. Завидуя физическому существованию смертных, он страстно хотел вновь обрести его.
Но теперь Льюис Синклер вернулся. У него снова было тело, которое плакало от радости, вызванной таким простым чудом, как капли дождя, которые падали на его запрокинутое вверх лицо. Он не собирался ни при каких обстоятельствах возвращаться туда, куда он попал после своей физической смерти. И у него были все основания для такой уверенности: он и другие, действуя совместно, были непобедимы.
Теперь в нем было нечто большее, чем та сила, которой его обеспечивали плоть и кровь. Часть его души все еще оставалась там, в омуте пустоты. Он еще не полностью вернулся к жизни, пока еще не полностью. Он пребывал в состоянии, подобном тому, в котором находится бабочка, оказавшаяся не в состоянии завершить процесс превращения из неприглядной куколки в недолговечное крылатое существо. Ему часто казалось, что тело, которым он овладел, было просто каким-то биологическим сенсором, подобным голове крота, которая, высунувшись из земли, через бестелесную пуповину передает чувственные восприятия его лишенной ощущений душе. Странные энергетические вихри кружились вокруг пространственного изгиба, где смешивались эти два континуума, закручивая в узел реальность. Он мог по собственному желанию воспользоваться этим причудливым эффектом. Он мог изменять физические структуры, придавать энергии форму и даже распознавать узы, которые связывали его с далекой внешней вселенной. Его умение владеть этой мощью постепенно возрастало, но ее неуправляемые выбросы приводили в хаос окружавшую его кибернетику и электронику.
И вот сейчас, наблюдая через узкое изогнутое ветровое стекло космоплана за тем, как на фоне ярких звезд стремительно уменьшаются очертания «Яку» (который теперь совершал полет по поддельным документам), он почувствовал, как расслабились его новые мышцы. Поскольку системы космоплана были на целый порядок проще, чем системы «Яку», резкое ухудшение их работы было весьма нежелательно. Космический полет был делом чрезвычайно ненадежным, уж слишком многое здесь зависело от техники. Его раздражала зависимость от механизмов, которые могли выйти из строя уже от одного его присутствия. Если повезет, то ему больше никогда не придется отправляться в рискованные межзвездные путешествия. Он и его пятеро коллег высадятся на поверхность. Их будет вполне достаточно для того, чтобы завоевать этот ничего не подозревающий мир, который даст приют другим душам. Вместе они сумеют сделать его своим.
— Через пять секунд торможение, — предупредил Уолтер Карман.
— Отлично, — ответил Льюис. Сосредоточившись, он с помощью особого скопления клеток головного мозга различил хор далеких голосов.
— Мы снижаемся,— сказал он острову Перник.
— Жду с нетерпением вашего прибытия, -ответила личность острова.
Ментальный голос четко и громко прозвучал у него в голове. Несмотря на энергетический вихрь, бушевавший в клетках головного мозга Льюиса, биотех функционировал почти безупречно. Это была одна из причин, по которой они выбрали именно эту планету. В кормовой части маленького космоплана на мгновение вспыхнуло пламя вырвавшееся из дюз маневровых двигателей. Льюиса вдавило в кресло. Над его головой громко задребезжала решетка кондиционера — мотор вентилятора стал непроизвольно вращаться. Его пальцы крепко сжали подлокотники кресла.
По словам Уолтера Хармана, его карьера пилота космоплана началась еще в 2280-е годы, когда он служил во флоте Кулу. Поскольку лишь трое из них раньше бывали в космосе, его право пилотировать космоплан никто не оспаривал. Тело, в которое он вселился, принадлежало одному из членов экипажа «Яку». Харман завладел им как раз в тот момент, когда Льюис находился на борту звездолета. Оно было снабжено нейронными процессорами, которые, в отличие от биотеха, оказались почти бесполезными, испытывая постоянное воздействие враждебной энергетики чужого тела. Поэтому Уолтер Харман активировал систему ручного управления космопланом и совершал маневрирование с помощью удобного джойстика, выступавшего из консоли, расположенной перед сиденьем пилота. Стойка проектора показывала график траектории снижения и сведения о работе систем, постоянно вводя все новые данные в полетный компьютер.
Космоплан устремился вниз, и Льюис увидел, как вдоль ветрового стекла заскользила массивная громада планеты. Миновав границу дня и ночи, они уходили в теневую зону.
Ночь всегда была для них лучшим временем, ослабляя возможности смертных людей, она усиливала потенциал тех, кто вселялся в чужие тела. Было в ней нечто родственное их собственной природе.
Космоплан чуть дернулся, когда его термостойкий корпус вошел в верхние слои атмосферы. Выдвинув на несколько градусов крылья, Харман начал плавное снижение. Они еще находились в зоне темноты, когда космоплан перешел на дозвуковой скоростной режим. Льюис увидел крошечную полусферу сверкающего на горизонте света.
— Заходите на посадку по лучу,— сообщила по микроволновому каналу личность острова. — Место посадки площадка номер восемнадцать, -на голографическом экране консоли появилась фиолетово-желтая диаграма полетного вектора.
— Вас понял, Перник, — ответил Уолтер Харман.
В голове Льюиса материализовалось трехмерное изображение острова. Оно было гораздо более четким, нежели те порноголографии, которыми он торговал вразнос, когда жил в Месопии. Он заранее знал, где именно расположена площадка восемнадцать. Волна сомнений и беспокойства на мгновение захлестнула его сознание. Он сделал все, чтобы не допустить ее проникновения в ментальный диапазон, доступный личности острова. Слишком уж легко биотех дал «добро» на посадку. Он опасался, что придется действовать более энергично, чем они предполагали.
Личность острова приняла его легенду о том, что он представитель торгового семейного предприятия с Джоспула. Не каждый эденист фрахтовал космоястребы для перевозки грузов, ведь звездолетов-биотехов было не так уж много.
Льюис изучал ментальное изображение. Площадка восемнадцать находилась у самого берега, недалеко от плавучих причалов, где должны быть машины. Это облегчало дело.
Сверху покрытый мхом двухкилометровый диск Перника выглядел как черная дыра на слабо фосфоресцирующей глади океана. На черном фоне острова можно было различить только желтые пятна тех немногих окон жилых башен, где уже горел свет, и яркое освещение причалов. Было 4 часа утра по местному времени, и большинство жителей еще спали.
Уолтер Харман почти безукоризненно посадил космоплан на площадку восемнадцать.
— Добро пожаловать на Перник,— официальным тоном произнесла личность острова.
— Благодарю вас, -ответил Льюис.
— К вам приближается Эйск. Его семейное предприятие — одно из лучших рыболовецких предприятий на острове. Он как раз тот человек, который вам нужен.
— Превосходно, -сказал Льюис. —Еще раз благодарю за отсутствие проволочек. Я провел слишком много времени на борту звездолета адамистов и уже начал страдать от клаустрофобии.
— Понимаю.
Льюис не был в этом полностью уверен, но, ему показалось, что в тоне Перника сквозит едва заметное удивление. «Впрочем, уже слишком поздно, — подумал он, — мы уже на поверхности». В нем возбужденно забурлила кровь. Теперь все главным образом зависело от него.
Открылся переходный тамбур, но не плавно, а рывками, как будто его механизмы неустойчиво работали из-за перепадов напряжения. Льюис спустился вниз по алюминиевой лесенке.
Шагая по полиповому молу, к посадочной площадке приближался Эйск. Электрофоресцентные батареи, окружавшие площадку восемнадцать, бросали резкий свет на корпус космоплана. Из-за яркого света Льюис едва мог разглядеть что-либо, кроме самой площадки. На фоне ночного неба он увидел лишь узкий черный прямоугольник жилой башни, а с противоположной стороны услышал плеск волн, разбивавшихся о кромку берега.
— Займи его, — приказал он Уолтеру Харману, когда тот вслед за ним появился на лестнице.
— Это не проблема, у меня наготове тысяча идиотских вопросов. Когда я был жив, Атлантис еще не открыли. — Ступив на землю, Льюис напрягся — наступил решающий момент. Во время полета он значительно изменил черты лица; тот старый журналист на Лалонде заметил его в самый неподходящий момент. Теперь он опасался, что с минуты на минуту эденист, который приближается к площадке, поднимет тревогу.
Приветствуя гостей, Эйск слегка поклонился и направил на Льюиса идентификатор личности. Он вежливо ждал, когда гость ответит на эту формальность.
Но у Льюиса не было ничего подобного. Он ничего не знал об этой процедуре. Даже то, что он смог узнать об обычаях эденистов, было за пределами его понимания.
В глубинах его мозга присутствовало нечто — душа, когда-то владевшая телом, которое он захватил. Узник, скованный кандалами мыслей Льюиса.
У всех вселившихся в чужие тела был такой узник, крошечный гомункулус, заключенный в сосуд головного мозга. Досаждая новым владельцам, они тоненькими, подобными комариному писку голосами умоляли выпустить и освободить их тела. Вселившиеся заставляли их работать на себя, они мучили своих пленников яркими образами реальности, требуя от них информации, необходимой для того, чтобы не выделяться в современном, совершенно чуждом им обществе.
Но в глубинах мозга Льюиса не было ничего, кроме сплошной тьмы. Он не рассказывал об этом своим коллегам, которые хвастались тем, как они управляют своими узниками. Таким образом, он самым бессовестным образом это скрывал. Душа, которую он захватил, войдя в это тело, ни о чем его не упрашивала и не угрожала. Тем не менее Льюис знал о ее присутствии, поскольку чувствовал, хотя и очень поверхностно, ее мысли, холодные и жестокие, полные вселявшей в него ужас решимости. Его узник ждал своего часа. Эта сущность все больше пугала Льюиса, который, вселяясь в тело, действовал с той же наглой самоуверенностью, с какой хулиганил в коридорах Месопии — ничуть не сомневаясь в том, что одержит верх. Теперь же монолит его безмерно раздутой самоуверенности давал первые трещины сомнений, число которых неуклонно множилось. Личность захваченной им души была намного сильнее его. Он так и не смог преодолеть ее пугающую самоизоляцию. Он ощущал ее, но ничего не мог с ней поделать. Что из себя представляла эта личность?
— С вами все в порядке?— участливо поинтересовался Эйск.
— Извините. Наверное, я что-то съел. К тому же это чертово снижение вымотало меня так, как будто я всю ночь трахался со шлюхой.
Эйск поднял бровь.
— В самом деле?
— Ну да, похоже, меня сейчас вырвет. Через минуту все будет в порядке.
— Очень на это надеюсь.
-Это Уолтер Харман, — громко сказал Льюис, зная, что делает колоссальную глупость. — Он называет себя пилотом. Думаю, что после этого полета я попрошу капитана, хотя бы взглянуть на его лицензию, — Льюиса рассмешила собственная шутка.
Широко улыбнувшись, Уолтер Харман протянул руку.
— Рад познакомиться с вами. Классная планетка. Я здесь никогда раньше не бывал.
Казалось, Эйск был ошеломлен.
— Ваш энтузиазм заслуживает похвалы. Надеюсь, что вам здесь понравится.
— Спасибо. Этак примерно с годик назад я попробовал голлотейла, они у вас водятся?
— Пойду прогуляюсь, мне нужен воздух, -сказал Льюис. В глубинах его памяти возникли тысячи воспоминаний из прежней жизни. Связав вместе ощущения тошноты и головной боли, он отправил их в ментальный диапазон. — Он меня освежит.
Эйска передернуло от хлынувших в его сознание рвотных позывов.
— Да, конечно.
-Я хотел бы его еще раз отведать и, может быть, прихватить домой некоторое количество этого деликатеса, — выручал Уолтер Харман. — Старина Льюис сейчас наглядно покажет вам, чем нас кормили на корабле.
— Да, — ответил Эйск, — думаю, они здесь водятся.
Льюис все время ощущал его взгляд на своей спине.
— Здорово, это просто здорово.
Перешагнув через выступавшие на полметра электрофлюоресцентные батареи, окружавшие площадку, Льюис направился к кромке острова. Впереди него находился один из плавучих причалов, на одной стороне которого возвышался двадцатиметровый кран для подъема малых судов.
— Прошу меня извинить,— обратился Льюис к личности острова, — но такое со мной впервые — раньше полеты никогда не оказывали на меня такого воздействия.
— Вам нужен пакет с медицинскими нейронными процессорами?
— Давайте минутку подождем. Морской ветер всегда был лучшим средством от головной боли.
— Как хотите.
Льюис слышал, как за его спиной Уолтер Харман продолжал нести какую-то чепуху. Он подошел к металлическому поручню, который шел вдоль кромки берега, и оказался как раз напротив крана. Это была веретенообразная колонна со стрелой, образованной легкими и прочными распорками из одновалентного углерода. Тем не менее она была достаточно тяжелой и поэтому вполне отвечала его целям. Закрыв глаза, он сосредоточил внимание на этой конструкции. Он ощутил ее текстуру, грубую структуру кристаллов углерода и жесткие петли связующих молекул. Атомы сияли алым и желтым светом, а их электроны вспыхивали, стремительно перемещаясь по своим орбитам.
Направленные его злой волей, вверх и вниз по распоркам побежали энергетические импульсы. Они искрились в межмолекулярном пространстве. Он почувствовал, что его коллеги, оставшиеся внутри космоплана, сосредоточили свои силы на точке, расположенной чуть ниже середины стрелы. Стала разламываться кристаллическая решетка углерода. Вокруг центральной части стрелы замерцали огни Святого Эльма.
Со стороны береговой линии раздался жалобный скрип. Растерянно обведя взглядом залитую ярким светом площадку, Эйск попытался разглядеть, что происходит у кромки воды.
— Льюис, прошу вас, немедленно уходите, -сказала личность острова. — По неизвестным причинам кран подвергся разряду статического электричества. Разряд ослабляет его конструкцию.
-Где? — спросил Льюис. Разыгрывая полную неосведомленность, он озирался по сторонам и запрокидывал вверх голову.
— Льюис, уходите.
Перник чуть ли не силой заставил прийти в движение его ноги. Льюис встретил эту волну принуждения эмоциональными вспышками недоверия, а затем паники. Он вспомнил занесенное над ним силовое лезвие, вид крови, хлынувшей из раны, и обломков ребер. Но это случилось вовсе не с ним, то были лишь фрагменты какого-то ужастика, который он когда-то видел на голографическом экране. Очень давно и очень далеко отсюда.
— Льюис!
Внезапно раздался грохот — кристаллические решетки углерода разрушились. Стрела дернулась и стала медленно падать, прогибаясь вниз. Когда-то он уже видел такое же неестественно замедленное двиисение. Больше не было смысла притворяться. Страх приковал его к земле. Из его горла вырвался вопль…
…ошибка. Самая крупная твоя ошибка, Льюис, и уже последняя. Когда это тело умрет, моя душа освободится. И тогда я смогу вернуться и овладеть живущим. Когда это случится, у меня будет такая же сила, как у тебя. Вот тогда мы обязательно встретимся на равных, обещаю тебе…
…когда край стрелы ударил по его туловищу. Болевого шока не было. Льюис знал, что стрела сделала свое дело, придавив его к полипу. Тело было полностью изуродовано.
Его голова с неприятным стуком ударилась о землю. Уже не в силах что-либо сказать, он безмолвно уставился на звезды, которые постепенно стали меркнуть.
— Перемещайся,— приказал Перник. Ментальная команда была наполнена сочувствием и печалью.
Его глаза закрылись.
Перник ждал. Льюис видел его сквозь длинный темный туннель. Огромная структура биотеха сияла нежно-изумрудной аурой жизни. Разноцветные, едва уловимые тени скользили под его прозрачной поверхностью. Это были десятки тысяч личностей, которые, не теряя своей индивидуальности, были единым Согласием. Он чувствовал, что плывет к ним по ментальному каналу. Его энергетика оставила изуродованное тело и проникала в этого обнаженного колосса. За ним подобно акуле, преследующей раненую добычу, неторопливо поднималась темная душа, которая была намерена унаследовать гибнущее тело. Сжавшееся в комок сознание Льюиса содрогнулось от ужаса, когда он осознал, насколько огромны размеры нервной системы острова. Проникнув в ее поверхностный слой, он растворился в нем и мгновенно попал в окружение едва уловимых образов и звуков. Он уловил бормотание Согласия и автономные импульсы вспомогательных систем, носивших чисто функциональный характер.
Он сразу же почувствовал тревогу и потерял ориентацию. Чтобы устранить этот дискомфорт, к нему потянулись ментальные шупальца, вселявшие спокойствие и уверенность.
— Не волнуйся, Льюис. Сейчас ты в безопасности…
— Кто ты?
Согласие отстранилось от него. Волны его мыслей стремительно откатывались, оставляя его наедине с самим собой. Теперь он был в полном одиночестве. В блистательном одиночестве. Чтобы изолировать его, автономные системы аварийной защиты блокировали рой нервных клеток, в котором он сейчас находился.
Неповрежденная рука Хорста сжимала распятие.
— Именем Господа нашего Иисуса Христа, заклинаю тебя, слуга Люцифера, изыди из этой девочки. Возвращайся в небытие, откуда ты пришла.
Фрейя испустила душераздирающий вопль:
— Как ты узнал?!
— Изыди из этого мира. Перед лицом Господа нет места тем, кто живет во Зле.
— Как ты узнал, священник? — ее голова поворачивалась из стороны в сторону, мышцы шеи напряглись так, как будто она боролась с какой-то невидимой силой. — Скажи мне…
Хорст почувствовал, как по его позвоночнику прокатилась горячая волна. Он весь вспотел и уже начал опасаться того, что она и впрямь сожжет его. Ощущение было как при сильном ожоге, когда обгоревшая на солнце кожа начинает трескаться. Он был уверен в том, что очень скоро загорится его одежда.
Хорст снова поднес распятие к девочке.
— Прииди, Фрейя Честер, прииди в свет и славу Господа нашего.
И он отчетливо увидел перед собой Фрейю Честер, ее осунувшееся, измученное болью лицо, слюну, стекавшую с подбородка. Она шевелила губами, с трудом повторяя за ним эти мудреные слова. В ее темных глазах еще стоял ужас.
— Ну же, Фрейа! — ликующе крикнул Хорст. — Приди, тебе нечего бояться. Господь ждет тебя.
— Отец, — ее слабый голос внушал жалость. Закашлявшись, она изрыгнула слабую струйку слюны и желудочного сока. — Отец, помогите.
— В Господа мы веруем, Он оградит нас от зла. Мы ищем Твоей справедливости, зная, что не достойны ее. Мы пьем Твою кровь и вкушаем Твою плоть, и поэтому слава Твоя, быть может, падет и на нас. Но мы лишь прах, из которого Ты сотворил нас. Избави нас от нашей неправедности, Господи, ведь в своей гордыне и грехе не ведаем, что творим. Просим Твоей святой защиты.
В самый последний момент демон, завладевший телом девочки, снова возвратился. Фрейя посмотрела на Хорста с яростью. Этот взгляд, исполненный неприкрытой злобой, на мгновение поколебал решимость священника.
— Я тебя не забуду, — вырвалось из ее перекошенного рта. — Клянусь вечностью, я никогда тебя не забуду, священник.
Невидимые руки схватили его за горло, царапая его маленькими детскими ноготками. Кровь брызнула из царапин, оставшихся вокруг его кадыка. Он высоко поднял распятие, упрямо веря, что этот символ Христа поможет одержать победу.
Фрейя ответила яростным рыком. После этого дух демона покинул тело девочки. Его уход сопровождался порывом морозного ветра, отбросившего Хорста назад. Рухнули аккуратно сложенные пакеты с продуктами, разлетелось в стороны постельное белье, упали на пол все предметы, что лежали на туалетном столике. Раздался звук удара, подобный тому, что издают ворота замка, когда их захлопывают перед лицом наступающего врага.
На кровати распростерлось покрытое коростами ран костлявое тело Фрейи, настоящей Фрейи. Ее одежда превратилась в истрепанные лохмотья. С ее потрескавшихся губ слетали тихие всхлипывания. Она вот-вот должна была разрыдаться.
Ухватившись за край кровати, Хорст поднялся на ноги. Он с трудом вздохнул, все тело отозвалось болью и усталостью, как будто он только что переплыл океан.
В комнату ворвалась Джей, сопровождаемая группой самых отчаянных ребятишек. Их крики тотчас сменились изумленным лепетом.
— Все в порядке, — сказал он, прикрывая царапины на горле. — Теперь все в полном порядке.
Проснувшись на следующее утро, Джей с удивлением обнаружила, что она проспала. Такого с ней еще не случалось. Те редкие минуты, когда в начале каждого утра она оставалась наедине с собой, были одними из самых счастливых мгновений ее жизни. Но уже наступил рассвет. Неясный, первозданный свет проникал сквозь тростниковые шторы в главную комнату дома. Остальные дети, судя по всему, еще спали. Быстро натянув шорты и ботинки, она надела рубашку, которую в свое время ей пришлось кое-как подогнать под свой размер, так как она была ей слишком велика. Одевшись, Джей проскользнула за дверь. Через тридцать секунд она уже бежала назад, срывающимся голосом взывая к отцу Хорсту.
Высоко над затерянной в просторах саванны хижиной длинные, яркие инверсионные следы, оставляемые приводами плавления тринадцати звездолетов, чертили загадочный узор на темном предрассветном небе.
24
Льюис Синклер родился в 2059 году. Он жил в Месопии, одном из первых специально спроектированных центров промышленности, проживания и досуга, который был построен на средиземноморском побережье Испании. Фактически это был унылый типовой загон из бетона, стекла и пластика, занимавший участок земли площадью пять квадратных километров. Девяносто тысяч человек нашли в нем убежище от свирепых штормов, которые уже начали опустошать Землю. Европейский федеральный парламент с трудом выделил субсидии на этот проект, так как в это время он отчаянно пытался избавиться от злокачественной опухоли, в которую переросла проблема деклассированных элементов общества, вызванная наличием восьмидесятипятимиллионной армии безработных. Идея, заложенная в Месопии, была обречена на успех. И хотя ее не особенно крупные технологические предприятия едва сумели окупить вложения инвесторов, Месопия оказалась моделью тех огромных поселений, которые спустя столетия должны были предоставить кров, защиту и работу катастрофически увеличившемуся населению Земли.
Жизненный путь Льюиса Синклера нельзя было назвать иначе как чередой сплошных неприятностей. Его родители были малоимущими людьми, которые попали в город-гигант лишь благодаря закону, принятому парламентом. Этот закон требовал, чтобы население Месопии было социально сбалансированным. Фактически он не смог найти себе место в этом обществе, которое самым решительным образом во всем насаждало этику среднего класса. В школе он прогуливал уроки, а позже встал на путь преступлений, наркотиков и насилия. Он стал типичным преступником, одним из тысяч, наводнивших архитектурное убожество коридоров и аллей Месопии.
Его жизнь могла бы сложиться совсем по-другому, если бы система образования вовремя взяла бы его в оборот, или если бы у него хватило сил противостоять дурному влиянию, или если бы технократы, проектировавшие Месопию, с меньшим высокомерием относились бы к социологии. В общем, такие возможности существовали. Льюис Синклер жил в эпоху глубоких научно-технических преобразований, о которых он, впрочем, так и не узнал и которые прошли мимо него стороной. Первые партии добытого на астероиде металла уже стали пополнять исчерпанные запасы планеты, биотехнология уже стала приносить первые обещанные плоды, уже демонстрировались пока еще достаточно примитивные возможности ментальной связи; по мере увеличения поставок гелия, добытого из атмосферы Юпитера, входило в строй все большее и большее количество экологически чистых установок плавления. Но все это никоим образом не затронуло жизни низших слоев общества, к которым он принадлежал. Он умер в 2076 году в возрасте семнадцати лет, через год после того, как на орбите Юпитера было основано биотех-обиталище Эден, и за год до того, как на астероиде Нью-Конг было начато осуществление исследовательского проекта по созданию сверхсветового космического двигателя. Его смерть была столь же бессмысленна, как и его жизнь. Это произошло во время драки на ножах с энергетическими лезвиями, которая случилась в подземном складе, залитом лужами мочи. И он, и его противник находились под большой дозой синтетического крэка4. Причиной поножовщины стала тринадцатилетняя девочка, сутенером которой каждый из них хотел стать.
Он проиграл, энергетическое лезвие, пронзив его ребра, разрезало желудок на две неравные части.
Льюис Синклер сделал открытие, которое в конечном счете суждено сделать каждому человеку. Смерть не стала для него концом бытия. Последующие столетия он провел, фактически находясь в состоянии бессильной астральной сущности, подвешенной в пустоте, лишенной пространственных измерений. Завидуя физическому существованию смертных, он страстно хотел вновь обрести его.
Но теперь Льюис Синклер вернулся. У него снова было тело, которое плакало от радости, вызванной таким простым чудом, как капли дождя, которые падали на его запрокинутое вверх лицо. Он не собирался ни при каких обстоятельствах возвращаться туда, куда он попал после своей физической смерти. И у него были все основания для такой уверенности: он и другие, действуя совместно, были непобедимы.
Теперь в нем было нечто большее, чем та сила, которой его обеспечивали плоть и кровь. Часть его души все еще оставалась там, в омуте пустоты. Он еще не полностью вернулся к жизни, пока еще не полностью. Он пребывал в состоянии, подобном тому, в котором находится бабочка, оказавшаяся не в состоянии завершить процесс превращения из неприглядной куколки в недолговечное крылатое существо. Ему часто казалось, что тело, которым он овладел, было просто каким-то биологическим сенсором, подобным голове крота, которая, высунувшись из земли, через бестелесную пуповину передает чувственные восприятия его лишенной ощущений душе. Странные энергетические вихри кружились вокруг пространственного изгиба, где смешивались эти два континуума, закручивая в узел реальность. Он мог по собственному желанию воспользоваться этим причудливым эффектом. Он мог изменять физические структуры, придавать энергии форму и даже распознавать узы, которые связывали его с далекой внешней вселенной. Его умение владеть этой мощью постепенно возрастало, но ее неуправляемые выбросы приводили в хаос окружавшую его кибернетику и электронику.
И вот сейчас, наблюдая через узкое изогнутое ветровое стекло космоплана за тем, как на фоне ярких звезд стремительно уменьшаются очертания «Яку» (который теперь совершал полет по поддельным документам), он почувствовал, как расслабились его новые мышцы. Поскольку системы космоплана были на целый порядок проще, чем системы «Яку», резкое ухудшение их работы было весьма нежелательно. Космический полет был делом чрезвычайно ненадежным, уж слишком многое здесь зависело от техники. Его раздражала зависимость от механизмов, которые могли выйти из строя уже от одного его присутствия. Если повезет, то ему больше никогда не придется отправляться в рискованные межзвездные путешествия. Он и его пятеро коллег высадятся на поверхность. Их будет вполне достаточно для того, чтобы завоевать этот ничего не подозревающий мир, который даст приют другим душам. Вместе они сумеют сделать его своим.
— Через пять секунд торможение, — предупредил Уолтер Карман.
— Отлично, — ответил Льюис. Сосредоточившись, он с помощью особого скопления клеток головного мозга различил хор далеких голосов.
— Мы снижаемся,— сказал он острову Перник.
— Жду с нетерпением вашего прибытия, -ответила личность острова.
Ментальный голос четко и громко прозвучал у него в голове. Несмотря на энергетический вихрь, бушевавший в клетках головного мозга Льюиса, биотех функционировал почти безупречно. Это была одна из причин, по которой они выбрали именно эту планету. В кормовой части маленького космоплана на мгновение вспыхнуло пламя вырвавшееся из дюз маневровых двигателей. Льюиса вдавило в кресло. Над его головой громко задребезжала решетка кондиционера — мотор вентилятора стал непроизвольно вращаться. Его пальцы крепко сжали подлокотники кресла.
По словам Уолтера Хармана, его карьера пилота космоплана началась еще в 2280-е годы, когда он служил во флоте Кулу. Поскольку лишь трое из них раньше бывали в космосе, его право пилотировать космоплан никто не оспаривал. Тело, в которое он вселился, принадлежало одному из членов экипажа «Яку». Харман завладел им как раз в тот момент, когда Льюис находился на борту звездолета. Оно было снабжено нейронными процессорами, которые, в отличие от биотеха, оказались почти бесполезными, испытывая постоянное воздействие враждебной энергетики чужого тела. Поэтому Уолтер Харман активировал систему ручного управления космопланом и совершал маневрирование с помощью удобного джойстика, выступавшего из консоли, расположенной перед сиденьем пилота. Стойка проектора показывала график траектории снижения и сведения о работе систем, постоянно вводя все новые данные в полетный компьютер.
Космоплан устремился вниз, и Льюис увидел, как вдоль ветрового стекла заскользила массивная громада планеты. Миновав границу дня и ночи, они уходили в теневую зону.
Ночь всегда была для них лучшим временем, ослабляя возможности смертных людей, она усиливала потенциал тех, кто вселялся в чужие тела. Было в ней нечто родственное их собственной природе.
Космоплан чуть дернулся, когда его термостойкий корпус вошел в верхние слои атмосферы. Выдвинув на несколько градусов крылья, Харман начал плавное снижение. Они еще находились в зоне темноты, когда космоплан перешел на дозвуковой скоростной режим. Льюис увидел крошечную полусферу сверкающего на горизонте света.
— Заходите на посадку по лучу,— сообщила по микроволновому каналу личность острова. — Место посадки площадка номер восемнадцать, -на голографическом экране консоли появилась фиолетово-желтая диаграма полетного вектора.
— Вас понял, Перник, — ответил Уолтер Харман.
В голове Льюиса материализовалось трехмерное изображение острова. Оно было гораздо более четким, нежели те порноголографии, которыми он торговал вразнос, когда жил в Месопии. Он заранее знал, где именно расположена площадка восемнадцать. Волна сомнений и беспокойства на мгновение захлестнула его сознание. Он сделал все, чтобы не допустить ее проникновения в ментальный диапазон, доступный личности острова. Слишком уж легко биотех дал «добро» на посадку. Он опасался, что придется действовать более энергично, чем они предполагали.
Личность острова приняла его легенду о том, что он представитель торгового семейного предприятия с Джоспула. Не каждый эденист фрахтовал космоястребы для перевозки грузов, ведь звездолетов-биотехов было не так уж много.
Льюис изучал ментальное изображение. Площадка восемнадцать находилась у самого берега, недалеко от плавучих причалов, где должны быть машины. Это облегчало дело.
Сверху покрытый мхом двухкилометровый диск Перника выглядел как черная дыра на слабо фосфоресцирующей глади океана. На черном фоне острова можно было различить только желтые пятна тех немногих окон жилых башен, где уже горел свет, и яркое освещение причалов. Было 4 часа утра по местному времени, и большинство жителей еще спали.
Уолтер Харман почти безукоризненно посадил космоплан на площадку восемнадцать.
— Добро пожаловать на Перник,— официальным тоном произнесла личность острова.
— Благодарю вас, -ответил Льюис.
— К вам приближается Эйск. Его семейное предприятие — одно из лучших рыболовецких предприятий на острове. Он как раз тот человек, который вам нужен.
— Превосходно, -сказал Льюис. —Еще раз благодарю за отсутствие проволочек. Я провел слишком много времени на борту звездолета адамистов и уже начал страдать от клаустрофобии.
— Понимаю.
Льюис не был в этом полностью уверен, но, ему показалось, что в тоне Перника сквозит едва заметное удивление. «Впрочем, уже слишком поздно, — подумал он, — мы уже на поверхности». В нем возбужденно забурлила кровь. Теперь все главным образом зависело от него.
Открылся переходный тамбур, но не плавно, а рывками, как будто его механизмы неустойчиво работали из-за перепадов напряжения. Льюис спустился вниз по алюминиевой лесенке.
Шагая по полиповому молу, к посадочной площадке приближался Эйск. Электрофоресцентные батареи, окружавшие площадку восемнадцать, бросали резкий свет на корпус космоплана. Из-за яркого света Льюис едва мог разглядеть что-либо, кроме самой площадки. На фоне ночного неба он увидел лишь узкий черный прямоугольник жилой башни, а с противоположной стороны услышал плеск волн, разбивавшихся о кромку берега.
— Займи его, — приказал он Уолтеру Харману, когда тот вслед за ним появился на лестнице.
— Это не проблема, у меня наготове тысяча идиотских вопросов. Когда я был жив, Атлантис еще не открыли. — Ступив на землю, Льюис напрягся — наступил решающий момент. Во время полета он значительно изменил черты лица; тот старый журналист на Лалонде заметил его в самый неподходящий момент. Теперь он опасался, что с минуты на минуту эденист, который приближается к площадке, поднимет тревогу.
Приветствуя гостей, Эйск слегка поклонился и направил на Льюиса идентификатор личности. Он вежливо ждал, когда гость ответит на эту формальность.
Но у Льюиса не было ничего подобного. Он ничего не знал об этой процедуре. Даже то, что он смог узнать об обычаях эденистов, было за пределами его понимания.
В глубинах его мозга присутствовало нечто — душа, когда-то владевшая телом, которое он захватил. Узник, скованный кандалами мыслей Льюиса.
У всех вселившихся в чужие тела был такой узник, крошечный гомункулус, заключенный в сосуд головного мозга. Досаждая новым владельцам, они тоненькими, подобными комариному писку голосами умоляли выпустить и освободить их тела. Вселившиеся заставляли их работать на себя, они мучили своих пленников яркими образами реальности, требуя от них информации, необходимой для того, чтобы не выделяться в современном, совершенно чуждом им обществе.
Но в глубинах мозга Льюиса не было ничего, кроме сплошной тьмы. Он не рассказывал об этом своим коллегам, которые хвастались тем, как они управляют своими узниками. Таким образом, он самым бессовестным образом это скрывал. Душа, которую он захватил, войдя в это тело, ни о чем его не упрашивала и не угрожала. Тем не менее Льюис знал о ее присутствии, поскольку чувствовал, хотя и очень поверхностно, ее мысли, холодные и жестокие, полные вселявшей в него ужас решимости. Его узник ждал своего часа. Эта сущность все больше пугала Льюиса, который, вселяясь в тело, действовал с той же наглой самоуверенностью, с какой хулиганил в коридорах Месопии — ничуть не сомневаясь в том, что одержит верх. Теперь же монолит его безмерно раздутой самоуверенности давал первые трещины сомнений, число которых неуклонно множилось. Личность захваченной им души была намного сильнее его. Он так и не смог преодолеть ее пугающую самоизоляцию. Он ощущал ее, но ничего не мог с ней поделать. Что из себя представляла эта личность?
— С вами все в порядке?— участливо поинтересовался Эйск.
— Извините. Наверное, я что-то съел. К тому же это чертово снижение вымотало меня так, как будто я всю ночь трахался со шлюхой.
Эйск поднял бровь.
— В самом деле?
— Ну да, похоже, меня сейчас вырвет. Через минуту все будет в порядке.
— Очень на это надеюсь.
-Это Уолтер Харман, — громко сказал Льюис, зная, что делает колоссальную глупость. — Он называет себя пилотом. Думаю, что после этого полета я попрошу капитана, хотя бы взглянуть на его лицензию, — Льюиса рассмешила собственная шутка.
Широко улыбнувшись, Уолтер Харман протянул руку.
— Рад познакомиться с вами. Классная планетка. Я здесь никогда раньше не бывал.
Казалось, Эйск был ошеломлен.
— Ваш энтузиазм заслуживает похвалы. Надеюсь, что вам здесь понравится.
— Спасибо. Этак примерно с годик назад я попробовал голлотейла, они у вас водятся?
— Пойду прогуляюсь, мне нужен воздух, -сказал Льюис. В глубинах его памяти возникли тысячи воспоминаний из прежней жизни. Связав вместе ощущения тошноты и головной боли, он отправил их в ментальный диапазон. — Он меня освежит.
Эйска передернуло от хлынувших в его сознание рвотных позывов.
— Да, конечно.
-Я хотел бы его еще раз отведать и, может быть, прихватить домой некоторое количество этого деликатеса, — выручал Уолтер Харман. — Старина Льюис сейчас наглядно покажет вам, чем нас кормили на корабле.
— Да, — ответил Эйск, — думаю, они здесь водятся.
Льюис все время ощущал его взгляд на своей спине.
— Здорово, это просто здорово.
Перешагнув через выступавшие на полметра электрофлюоресцентные батареи, окружавшие площадку, Льюис направился к кромке острова. Впереди него находился один из плавучих причалов, на одной стороне которого возвышался двадцатиметровый кран для подъема малых судов.
— Прошу меня извинить,— обратился Льюис к личности острова, — но такое со мной впервые — раньше полеты никогда не оказывали на меня такого воздействия.
— Вам нужен пакет с медицинскими нейронными процессорами?
— Давайте минутку подождем. Морской ветер всегда был лучшим средством от головной боли.
— Как хотите.
Льюис слышал, как за его спиной Уолтер Харман продолжал нести какую-то чепуху. Он подошел к металлическому поручню, который шел вдоль кромки берега, и оказался как раз напротив крана. Это была веретенообразная колонна со стрелой, образованной легкими и прочными распорками из одновалентного углерода. Тем не менее она была достаточно тяжелой и поэтому вполне отвечала его целям. Закрыв глаза, он сосредоточил внимание на этой конструкции. Он ощутил ее текстуру, грубую структуру кристаллов углерода и жесткие петли связующих молекул. Атомы сияли алым и желтым светом, а их электроны вспыхивали, стремительно перемещаясь по своим орбитам.
Направленные его злой волей, вверх и вниз по распоркам побежали энергетические импульсы. Они искрились в межмолекулярном пространстве. Он почувствовал, что его коллеги, оставшиеся внутри космоплана, сосредоточили свои силы на точке, расположенной чуть ниже середины стрелы. Стала разламываться кристаллическая решетка углерода. Вокруг центральной части стрелы замерцали огни Святого Эльма.
Со стороны береговой линии раздался жалобный скрип. Растерянно обведя взглядом залитую ярким светом площадку, Эйск попытался разглядеть, что происходит у кромки воды.
— Льюис, прошу вас, немедленно уходите, -сказала личность острова. — По неизвестным причинам кран подвергся разряду статического электричества. Разряд ослабляет его конструкцию.
-Где? — спросил Льюис. Разыгрывая полную неосведомленность, он озирался по сторонам и запрокидывал вверх голову.
— Льюис, уходите.
Перник чуть ли не силой заставил прийти в движение его ноги. Льюис встретил эту волну принуждения эмоциональными вспышками недоверия, а затем паники. Он вспомнил занесенное над ним силовое лезвие, вид крови, хлынувшей из раны, и обломков ребер. Но это случилось вовсе не с ним, то были лишь фрагменты какого-то ужастика, который он когда-то видел на голографическом экране. Очень давно и очень далеко отсюда.
— Льюис!
Внезапно раздался грохот — кристаллические решетки углерода разрушились. Стрела дернулась и стала медленно падать, прогибаясь вниз. Когда-то он уже видел такое же неестественно замедленное двиисение. Больше не было смысла притворяться. Страх приковал его к земле. Из его горла вырвался вопль…
…ошибка. Самая крупная твоя ошибка, Льюис, и уже последняя. Когда это тело умрет, моя душа освободится. И тогда я смогу вернуться и овладеть живущим. Когда это случится, у меня будет такая же сила, как у тебя. Вот тогда мы обязательно встретимся на равных, обещаю тебе…
…когда край стрелы ударил по его туловищу. Болевого шока не было. Льюис знал, что стрела сделала свое дело, придавив его к полипу. Тело было полностью изуродовано.
Его голова с неприятным стуком ударилась о землю. Уже не в силах что-либо сказать, он безмолвно уставился на звезды, которые постепенно стали меркнуть.
— Перемещайся,— приказал Перник. Ментальная команда была наполнена сочувствием и печалью.
Его глаза закрылись.
Перник ждал. Льюис видел его сквозь длинный темный туннель. Огромная структура биотеха сияла нежно-изумрудной аурой жизни. Разноцветные, едва уловимые тени скользили под его прозрачной поверхностью. Это были десятки тысяч личностей, которые, не теряя своей индивидуальности, были единым Согласием. Он чувствовал, что плывет к ним по ментальному каналу. Его энергетика оставила изуродованное тело и проникала в этого обнаженного колосса. За ним подобно акуле, преследующей раненую добычу, неторопливо поднималась темная душа, которая была намерена унаследовать гибнущее тело. Сжавшееся в комок сознание Льюиса содрогнулось от ужаса, когда он осознал, насколько огромны размеры нервной системы острова. Проникнув в ее поверхностный слой, он растворился в нем и мгновенно попал в окружение едва уловимых образов и звуков. Он уловил бормотание Согласия и автономные импульсы вспомогательных систем, носивших чисто функциональный характер.
Он сразу же почувствовал тревогу и потерял ориентацию. Чтобы устранить этот дискомфорт, к нему потянулись ментальные шупальца, вселявшие спокойствие и уверенность.
— Не волнуйся, Льюис. Сейчас ты в безопасности…
— Кто ты?
Согласие отстранилось от него. Волны его мыслей стремительно откатывались, оставляя его наедине с самим собой. Теперь он был в полном одиночестве. В блистательном одиночестве. Чтобы изолировать его, автономные системы аварийной защиты блокировали рой нервных клеток, в котором он сейчас находился.