Гамильтон Питер Ф.. Дисфункция реальности: Угроза

   Кроме того, поискам мешало специфическое взаимодействие энергетических зарядов их тел с бортовыми системами. Сенсоры работали на пределе возможностей, ибо к сбивавшему их настройку наружному энергетическому хаосу добавлялись постоянные силовые всплески внутри.
   Однако поиски продолжались. Локализация обломков и вправду представлялась делом почти невозможным, но уцелевший звездный корабль должен был излучать тепловые и силовые потоки, а также генерировать магнитное поле. А стало быть, если «Леди Макбет» не погибла, то в конечном счете неизбежно будет обнаружена.
 
   Солдаты-тиратка сопровождали платформу до тех пор, пока она не перевалила ограждавший долину Коастук-РТ кряж. Сильный, устойчивый ветер гнал с востока набухшие дождевые тучи, и Реза спешил добраться до второй платформы прежде, чем снова разразится ливень. И небо, и земля впереди казались серыми, тогда как с севера как будто по воздуху плыла сделавшаяся вдруг легкой, как пух чертополоха, тускло светящаяся магма, наползало красное облако.
   — Почему? — спросила Келли, как только они остались позади. — Ты же видел, как хорошо они вооружены. С ними мы были бы в безопасности.
   — Во-первых, Коастук-РТ находится слишком близко от басейна Джулиффа. Как сказал твой приятель Шон Уоллес, облако расширяется и доберется до долины гораздо раньше, чем вернется Джошуа. Во-вторых, держать оборону в такой долине — тактическое самоубийство. Всякий занявший позицию на кряже может беспрепятственно бомбардировать поселение, пока оно не сдастся или, что более вероятно, до полного разрушения. Было бы разумно превратить гребень в наружный оборонительный рубеж, но он получился бы слишком длинным. Имеющегося числа солдат и охотников для защиты склонов не хватит. Сейчас Коастук-РТ полностью открыт для всякого, кто возьмет на себя труд нанести удар, а тиратка, вместо того чтобы готовиться к сражению, возводят космических истуканов и устраивают молебны. Нам вся эта бредятина ни к чему, тем паче что сами по себе мы имеем больше возможностей уцелеть, поскольку не только хорошо вооружены, но и мобильны. Поэтому завтра с утра мы займемся именно тем, что присоветовал Джошуа, — будем двигаться. Через горы.
   Яростный дождь потешался над мощными, монохромными лучами прожекторов, обрезая их на расстоянии пяти, самое большее шести метров. Он сделал невидимыми и луну, и красное облако, и даже обвислую траву под планширом. Пилоты осуществляли управление, полагаясь лишь на навигационные блоки, и для того, чтобы по своему же недавнему маршруту вернуться к первой приречной башне, им потребовалось минут сорок.
   Подключив полуметровый циркулярный резак к левой локтевой розетке, Сивелл занялся блокировавшей вход глыбой органического цемента. Из-под резака повалил пар и посыпался рыжий песок.
   Келли вошла четвертой. Стоя в затхлой темноте, она откинула капюшон, встряхнула руками и устало пробормотала:
   — Боже мой, с изнанки куртка такая же мокрая, как и снаружи. Я в жизни не попадала под такой дождь.
   — Да, ночка нынче ненастная, — произнес позади нее Шон Уоллес.
   Реза прошел сквозь прорезанный Сивеллом овал с двумя рюкзаками оборудования и ТИП-карабином на плече.
   — Пат, Сэл, проверьте все помещения! — распорядился он. Фентон и Риалл вбежали в башню следом за своим хозяином и тут же принялись отряхивать шкуры, обдав всех брызгами.
   — Просто замечательно! — буркнула Келли, безуспешно пытаясь вытереть укрепленные на поясе скользкие от воды блоки не слишком сухой футболкой. — Пат, можно, я пойду с тобой?
   — Конечно.
   Расстегнув сумку, Келли достала световой стержень, и тьма расступилась. Использование инфракрасных визоров не поощрялось Коллинзом и допускалось лишь в случае крайней необходимости.
   Они находились в центральном холле башни, откуда в другие помещения вели арочные проемы. Начинавшийся от дальней стены скат спирально поднимался наверх: согласно сведениям из дидактической памяти, тиратка не использовали лестниц со ступенями.
   Последовав за Патом и Йонгом вверх по винтовому пандусу, Келли уловила движение за спиной — Шон Уоллес не отставал от нее. Он снова оказался одетым в полетный костюм, причем, как с завистью отметила она, совершенно сухой. А вот ее защитные брюки хлюпали на каждом шагу.
   — Вы не против, если я пойду с вами, мисс Келли? Сроду не бывал в подобных местах.
   — Нет.
   — Этот ваш мистер Мейлин, он из тех, которые все делают по книжкам. Башня, небось, была запечатана невесть сколько времени. Что ценного можно здесь найти?
   — Мы не узнаем этого, пока не посмотрим, не так ли? — отозвалась она.
   Изнутри башня выглядела странно: совершенно необычная мебель и утварь, весьма походившая на человеческую. Однако технических устройств практически не было, а основным материалом служило дерево. Тиратка, как оказалось, были великолепными плотниками.
   Снаружи, словно подчеркивая, что они находятся в замкнутом, изолированном и чуждом мирке, барабанил по стенам дождь. Судя по всему, особям из служебных каст выделялись особые помещения, и в некоторых комнатах — Келли так и не решила, можно ли называть их конюшнями, — где, скорее всего, размещались солдаты, сохранилась обстановка. В целом создавалось впечатление, будто башню не забросили, а просто оставили до поры до времени, что при нынешних обстоятельствах не особо успокаивало.
   На втором этаже обнаружились первые тела — троих их касты домашней прислуги, особей того же размера, что и возделывающие, пятерых охотников и четверых солдат. Их высохшие тела превратились в сморщенные, обтянутые кожей мумии. Келли очень хотелось потрогать хоть одну из них, но она боялась, что та рассыплется в прах.
   — Надо же, — понизил голос Шон Уоллес. — Сколько ж они времени тут сидят? И еды рядом никакой нет. Должно быть, они просто ждали своей смерти.
   — Без разводителей они ничто, — пояснил Пат.
   — Пусть так, но все равно жутковато. Похоже на наших древних фараонов, или как их там, вместе с которыми хоронили их жен и слуг.
   — Мистер Уоллес, а встречались ли вам по ту сторону души тиратка? — спросила Келли.
   Остановившись у подножия ската, ведущего на третий этаж, Шон наморщил лоб.
   — Любопытно… Надо подумать. Нет, не встречались.
   — Возможно, они попадают в свой собственный потусторонний мир? — предположила Келли.
   — Если у них такой есть. Не исключено, что Господь Бог не счел нужным наделить их душами.
   — Но в Бога они верят. В своего собственного.
   — Правда?
   — Да. Но не думаю, чтобы это был Иисус или Аллах. Не мессия, как у людей.
   — До чего ж вы смекалисты, мисс Келли. Снимаю перед вами шляпу. Мне бы в жизни до такого не додуматься.
   — Ту все дело в среде и воспитании. Я привыкла мыслить такими терминами, а в твоем столетии наверняка бы потерялась.
   — О нет, я так не думаю. С вашей сообразительностью вы нигде не пропадете.
   На третьем этаже тел служителей оказалось еще больше, а на четвертом нашлась пара мумий разводителей.
   — Интересно, — пробормотал Тон, — есть ли у этих чудиков любовь? По моему разумению, должна быть. Надо же — взять да помереть вместе, как Ромео и Джульетта. Это по-настоящему романтично.
   — Надо же! — прищелкнула языком Келли. — А вы не производите впечатления человека, увлекающегося Шекспиром.
   — То-то и оно, мисс Келли, не стоит так уж сразу сбрасывать меня со счетов. Во мне много чего сокрыто, это я точно говорю.
   — А не доводилось ли вам встречать в потустороннем мире кого-нибудь из известных людей? — полюбопытствовал Пат.
   — Встречать? — Шон заломил руки в деланном изумлении. — У вас, живых, довольно странное представление о запредельности. Похоже, вы думаете, будто там вроде как в клубе: лорды и леди проводят вечера вместе, потягивая винцо и играя в бридж. Все не так, мистер Хэлаган, далеко не так.
   — Ну все-таки, — не унимался наемник. — Вы там пробыли не один век. Должен же был вам повстречаться хоть один известный человек.
   — Ну… припоминаю, был такой. Джентльмен по имени Кастер.
   — Американский армейский генерал? — уточнил Пат, обратившись к памяти. — Он потерпел поражение в сражении с индейцами сиу в девятнадцатом веке.
   — Ага, тот самый. Только не говорите мне, будто вы участвовали вместе с ним в том самом бою.
   — Нет, конечно, просто он упоминается в наших курсах истории. Ну и как он это оценивал? Свое поражение?
   — Никак не оценивал, мистер Хэлаган, — холодно ответил Шон. — Он, как и все мы, плакал без слез. Вы, мистер Хэлаган, видать, полагаете, будто мертвец мыслит так же как и живой. А это, уж не обессудьте, попросту глупо. Вот скажите, слышали вы про Гитлера? Наверняка ведь слышали, раз уж знаете про такого бедолагу как Джордж Армстронг Кастер.
   — Да, мы помним Гитлера. Но, по-моему, он жил позже вашего времени.
   — Так оно и есть. Но как вы полагаете, изменился он после смерти? Думаете, он утратил убежденность и уверенность в своей правоте? Считаете, будто смерь заставляет иначе взглянуть на жизнь и понять, каким ты был ослом? Нет, мистер Хэлаган, ничего подобного. Ты слишком поглощен стенаниями, слишком поглощен проклятиями, ты слишком домогаешься памяти ближних, ибо только она позволяет тебе ощущать вкус и цвет, сколь бы ни был горек их осадок. Смерть не дарует мудрости, мистер Хэлаган, и смирения перед Господом тоже. А жаль.
   — Гитлер, — зачарованно произнесла Келли, — Сталин, Чингиз-хан, Джек Потрошитель, Адский Ник. Убийцы, палачи, завоеватели. Они все там? Ждут в потустороннем мире?
   Шон уставился в сводчатый потолок, частично неразличимый в узоре отбрасываемых странной обстановкой теней, и на краткий миг его лицо приобрело черты, отражающие истинный возраст.
   — Ага, они все там, мисс Келли. Все кровопийцы, все чудовища, которых когда-либо порождала добрая земля. Все они мучительно жаждут возвращения, дожидаются подходящего момента. Мы, одержимые, возможно, хотим укрыться от чистого неба и смерти, но мы не собираемся устраивать здесь, на этой планете, рай. Понимаете ли, там, где есть люди, рая быть не может.
 
   По-настоящему утро еще не наступило. До того момента, когда восточный горизонт посерел, возвещая скорый восход, оставалось около получаса, однако дождевые тучи уползли прочь, а прогнавший их ветер за ночь выдохся. Северный небосклон продолжал тускло светиться, пятная траву саванны мрачными малиновыми разводами.
   Октан следил за темной точкой, двигавшейся вдоль реки вверх по течению, прямиком к башне тиратка. Плотный, влажный воздух пригладил перья, когда орел лег на крыло, уходя в головокружительный спиральный спуск. Узкими зоркими глазами связанного с ним узами близости крылатого друга на ночного всадника взирал Пат Хэлаган.
   Келли проснулась от прикосновения руки к плечу и топота ног по твердому, сухому полу второго этажа, где группа расположилась на ночь. Хотя ее мозг буквально пропитался усталостью, нейронанонический импульс позволил мгновенно восстановить бодрость и работоспособность.
   — Последний из наемников уже спешил вниз по аппарели.
   — Кто-то приближается, — сказал Шон Уоллес.
   — Кто-то из ваших?
   — Нет. Нашего я бы почуял. И не стал бы скрывать, хотя мистер Молин думает иначе.
   — Боже правый, на его месте каждый держался бы с недоверием, — пробормотала Келли, выбираясь из металлизированного спального мешка. Шон помог ей встать, и они вместе спустились в холл первого этажа.
   Семеро наемников сгрудились вокруг прорезанного входного отверстия: отблески тускло-красного свечения пятнали их искусственную кожу. Фентон и Риалл, которым передавалось волнение хозяина, тихонько рычали.
   Когда Келли подошла к ним, Реза и Сивелл выскользнули наружу.
   — Что случилось? — спросила она.
   — Лошадь. С двумя всадниками.
   Келли проводила взглядом Резу и Сивелла, которые, активировав маскирующие схемы, слились с ландшафтом. В течение нескольких секунд ей удавалось прослеживать их маршрут с помощью медицинского канонического пакета, но потом они растворились в разнотравье.
   Лошадь оказалась тягловой, одной из тех, какие в заводе у колонистов. Вовсе не старая, но измученная до крайней степени, с пеной у рта, она едва волочила ноги. Реза, оставив Сивелла позади для прикрытия, осторожно двинулся вниз по склону. Его оптические сенсоры позволяли рассмотреть двоих сидевших на спине заморенной клячи людей, закутанных в мокрые, грязные накидки из просмоленной парусины. Средних лет мужчина с заросшими щетиной тяжелыми скулами и седеющими висками выглядел так, словно совсем недавно и очень резко похудел. Однако — Реза уловил это даже на расстоянии из своего укрытия в траве — решимости и энергии всаднику было не занимать. Сидевший позади него промокший, с заплаканным лицом паренек зябко жался к старшему спутнику. В глазах его читалось лишь усталое оцепенение.
   Решив, что путники не представляют собой никакой угрозы, Реза подпустил лошадь метров на двадцать и выключил маскирующую схему. Лошадь успела сделать еще несколько шагов, прежде чем всадник заметил его и встрепенулся. Остановив почти бесчувственное животное, он подался вперед, удивленно разглядывая наемника.
   — Что за чертовщина… Ты не одержимый, в тебе нет их пустоты. Ты… — он щелкнул пальцами. — Ага, понял. Ты из трансформированных бойцов. Ваша команда высадилась вчера со звездных кораблей.
   Радостно улыбаясь, поселенец перекинул ногу через конскую спину, слез на землю и позвал паренька.
   — Расс, мальчик мой, спускайся. Видишь, флот пришел нам на помощь. Я ж тебе говорил, никогда не теряй надежду.
   Мальчишка сполз с лошади в его руки.
   Реза подскочил, чтобы помочь. Мужчина и сам стоял на ногах не слишком твердо, к тому же одна его рука была туго перебинтована.
   — Благослови тебя Бог, сынок, — возгласил Хорст Эльвс, заключая изумленного наемника в объятия с сияющими в его глазах слезами благодарности и величайшего облегчения. — Господь свидетель, эти недели были самым суровым испытанием, какое когда-либо посылал Всевышний своему смертному чаду. Однако Он внял нашим молитвам и теперь, после всех ужасов пребывания во власти дьявола, послал тебя. Теперь мы спасены.

29

 
   Бостон пал перед одержимыми, хотя быстро распавшийся совет военных властей Норфолка не желал этого признавать.
   Глядя из окна гостиницы, Эдмунд Ригби видел крутые шиферные крыши провинциального городка. На окраинах, где отряды ополченцев предпринимали попытки прорваться силой, еще полыхали пожары. По рыночной площади Девоншира в последнюю ночь Герцогини с военного звездного корабля ударил луч мазера. Гранит мостовой менее чем за секунду превратился в светящееся озеро лавы, и даже сейчас, когда поверхность застыла и потускнела, она испускала такой жар, что впору было готовить барбекю. Правда, в момент выстрела площадь была пуста: удар представлял собой не более чем демонстрацию мощи: военный флот хотел показать копошившимся на планете козявкам, что ангелы небес властны над их жизнью и смертью. Однако одержимые лишь смеялись над звездной армадой, остававшейся при всей своей чудовищной мощи совершенно бессильной. Способные испепелить все живое на планете военные не имели возможности отличить правых от виноватых, а стало быть, не могли пустить в ход свое страшное оружие. Правительства считали случившееся обычным бунтом, мятежом кучки политических экстремистов, сделавших порядочных людей — женщин, детей, стариков и старушек своими заложниками. Как бы ни жаждали военные выжечь дотла гнездо крамолы, никто не осмеливался нанести удар, который уничтожил бы агнцев вместе с волками. Кружившие на орбите грозные ангелы мщения попали в ловушку собственных моральных догм.
   Даже принимая на веру ходившие по окресностями жуткие слухи о неслыханных зверствах, они ничего не могли поделать. И Бостон был вовсе не единственным отколовшимся городом, просто он оказался первым. Эдмунд Ригби рассеял споры раскола и мятежа по всем осторовам, всем городам планеты, и повсюду шел планомерный захват человеческих тел и среды обитания. Бывший капитан Австралийского флота, изучавший военную тактику и проходивший подготовку в Дармутском королевском военно-морском колледже, он погиб в 1971 г., подорвавшись во Вьетнаме на противопехотной мине, а вернувшись в мир живых, быстро осознал, что при всей наводящей ужас технологической мощи составивших Конфедерацию планет принципы ведения боевых действий ничуть не изменились по сравнению с принятыми на Земле в его время. Досконально знакомая ему вьетконговская партизанская тактика оставалась по-прежнему эффективной. А главной его целью, с тех пор как в середине лета торговый флот покинул Норфолк, был захват целой планеты.
   С момента прибытия сюда дел у него было невпроворот. Приходилось копаться в грязи и убожестве, ужасе и крови, запятнавших каждую человеческую душу. Души живых, умерших… и тех, которые оказались в ловушке между жизнью и смертью.
   Он закрыл глаза, стараясь отрешиться от воспоминаний о последних неделях и размышлений о том, кем ему выпало стать, но временного облегчения не наступило. Гостиница всплывала в его сознании, перед мысленным взором вставали сплетенные из теней полы и стены, люди, они и мы проскальзывали сквозь него, неприкаянные звуки, отдаваясь эхом, дробясь и искажаясь до неузнаваемости, блуждали по великолепным коридорам и величественным залам. А там, по ту сторону теней, по ту сторону всего сущего, всегда пребывала запредельность. Щебечущие души жаждали обрести существование, давая коварные обещания служить ему, любить его, сделать для него все. Все что угодно, лишь бы вернуться назад.
   — Господи! — взмолился Ригби, поежившись от отвращения. — Когда мы укроем Норфолк от этой вселенной, дай нам возможность укрыть его и от потустороннего мира. Положи конец этому кошмару и даруй мне успокоение!
   Трое его помощников, подобранные из наиболее устойчивых новоодержимых, волокли по коридору к его комнате пленника. Эдмунд расправил плечи, придав своему телу атлетические пропорции и величественную осанку, и повернулся лицом к двери. Буйная ватага молодых людей, выросших на задворках и считающих, что грубость и самодовольство есть непременный атрибут власти, ввалилась в помещение, и он встретил их приветливой ухмылкой.
   Пленником оказался Грант Кавана. Его швырнули на пол, но он, несмотря на разбитое в кровь лицо и изорванные в клочья мундир, выглядел полным отчаянной решимости. Эдмунд Ригби смотрел на него с уважением и печалью. Он знал, что человека, верящего в себя и в Бога, будет трудно сломить, и эта мысль причиняла ему боль. Ну почему, почему они не могут просто уступить?
   — Подарочек для тебя, Эдмунд, — сказал Икбал Гирц, принимая свой обычный облик стройного, затянутого в черное демона с пепельной кожей, впалыми щеками и алыми глазными яблоками. — По-моему, это кто-то из шишек. Важная птица. Пришлось его малость прижучить, чтобы не ерепенился.
   Дон Падвик, лев-оборотень, зарычал, и Кавана дернулся, когда один из его пленителей опустился на четвереньки, на глазах обрастая шерстью и скаля клыки.
   — Мы захватили в плен его отряд, — спокойно доложил Эдмунду Чен Тамбиах, невозмутимый азиат в древнем оранжево-черном шелковом облачении. — Правда, и сами понесли тяжелые потери. Восемь наших вернулись в потусторонний мир. Этот малый, — Чен неохотно повел головой в сторону Гранта Кавана, — хороший командир.
   — Действительно? — спросил Эдмунд Ригби. Икбал Гирц облизал губы длинным желтым языком.
   — В конечном счете это не имеет никакого значения, — сказал он. — Пленник в наших руках, и мы можем делать с ним все что угодно. А что нам угодно, мы прекрасно знаем.
   Грант Кавана поднял на него один глаз: другой, подбитый, заплыл и не открывался.
   — Слышишь ты, фарш из дерьма, когда все это закончится и твоих паршивых приятелей перестреляют, я с большим удовольствием собственными руками разорву твое тело по хромосомам.
   — Да, сразу видно настоящего мужчину, — откликнулся Икбал Гирц нарочито педерастическим тенорком.
   — Хватит! — оборвал его Эдмунд и обратился к пленнику: — Ты храбро сражался, но теперь все кончено. Тебе придется признать это.
   — Черта с два! Если ты думаешь, что я позволю тебе и твоей фашиствующей мрази захватить планету, политую кровью моих предков, ты меня не знаешь.
   — И не узнаю, — промолвил Эдмунд Ригби. — Сейчас мне не до знакомств.
   — Да чтоб тебе сдохнуть! — выругался Грант и стиснул зубы, когда Дон Падвиг полоснул его по ребрам львиной лапой с выпущенными когтями.
   — Не сопротивляйся, — промолвил Эдмунд Ригби, возлагая руку на голову пленника, хотя не питал иллюзий насчет возможности овладеть им без яростной борьбы. Гнев и воля этого человека придавали ему сил, позволяя противиться самому суровому давлению. Такого рода борьба неизбежно вытягивала энергию из самого Эдмунда, изнуряя его до степени, не позволявшей поддерживать величественный и властный облик.
   — А пошел ты! — процедил сквозь зубы Грант.
   Но Эдмунд уже погружался в изнуряющее море чужой боли, так часто омывавшее его со времени возвращения. Сознание наполнили алчущие, молящие голоса слетавшихся на маяк его концентрирующейся силы мятущихся по ту сторону душ. Раньше чужой страх забавлял Ригби, вызывал у него смех, но теперь ему хотелось одного: чтобы все закончилось.
   Он медлил, и вожделеющие души шевелились за остающейся неодолимой преградой.
   — Есть способы заставить Гранта покориться, муки, которых не вынесет никакая плоть, — вкрадчиво шепнула душа, скованная в темнице его разума. — Да, это постыдно, но каждый, каждый из нас в тайниках сердца лелеет змея. И как мог бы ты обрести то, что имеешь, не выпустив это чудовище на свободу?
   Содрогаясь, Эдмунд Ригби позволил поднявшемуся из потаенных темных глубин желанию вытеснить отвращение и неприятие, бывшее частью его прежнего «я». Потом стало легче. Легче причинять Гранту боль. Легче совершать гнусности, радующие его помощников. Легче подпитывать все то же желание. Теперь его переполняло ощущение свободы. Полной, безмерной, ничем не ограниченной свободы. Безраздельно правившее желание помогало выискивать для Гранта самые мерзкие, самые изощренные муки. В конце концов происходящее устрашило даже Икбала Гирца и Чена Тамбиах, но к этому моменту они значили для него не больше, чем грязь.
   Души, мятущиеся души отступали, страшась той кошмарной эманации, которая просачивалась от него даже в потусторонний мир.
   — Слабые, слабые, слабые. Они слабее нас. Вместе мы подавим их всех! — звучало в голове, и Эдмунд не знал, доносятся эти слова откуда-то извне или он произносит их сам.
   Кошмар продолжался, и остановиться было невозможно. А потом другая душа ушла. Ушла за последний предел.
   Эдмунд Ригби опомнился. И пришел в ужас.
   — Это сделал ты, — прозвучал в его сознании голос заточенной души.
   — Нет! Ты!
   — Я только подсказал способ. А ты хотел этого. Желание было твоим, страстное, неодолимое желание.
   — Это не я! Я не мог пожелать такого!
   — Еще как мог. Ты просто впервые стал самим собой. Змей таится в каждом из нас, так обними же его и стань с ним одним целым. Познай себя.
   — Я не такой. Нет!
   — Такой. Смотри. Смотри.
   — Нет! — закричал Ригби и бросился прочь, прочь от того, что совершил, как будто человек способен убежать от себя, а скорость бегства может служить доказательством невиновности, ища укрытия и спокойствия в дожидающемся в недрах его сознания темном склепе. Убежище, не имевшее ни размера, ни формы, затвердело вокруг него.
   — Там ты и пребудешь, всегда оставаясь частью меня.
   Квинн Декстер открыл глаза. Трое стоявших перед ним одержимых вместе с недавней самонадеянностью утратили и способность сохранять экзотическое обличье. Сейчас они представляли собой троицу насмерть перепуганных молодых людей с пепельными от ужаса лицами. Истерзанное тело Гранта Кавана дергалось в луже крови и мочи: овладевшая им душа судорожно пыталась восстановить жизнеспособность плоти. Глубоко внутри себя Декстер слышал стенания души Эдмунда Ригби.
   — Я вернулся, — с блаженной улыбкой произнес Квинн, молитвенно воздевая руки. — Восстал из Тьмы, усиленный ею настолько, насколько сие дано лишь истинно верующему. Я прозрел слабость моего обладателя, его малодушный страх перед обитающим в нем змеем. И вот он, как подобает всякому, отвергшему свою истинную природу, пребывает во мне, рыдая и каясь. Свершилось должное. Брат Божий указал мне путь, даровав знание о том, что тьма не страшна для внимающего Его велениям и возлюбившего в себе подлинного себя. Увы, мало пока нас, избравших сию стезю. Вступите ли на нее вы?
   Трое одержимых объединили энергетические потенциалы в попытке вырвать сумасшедшего узурпатора из захваченного им тела и вытеснить его душу в потусторонний мир. Однако Декстер лишь громко расхохотался. Бушевавшая в помещении свирепая гроза не затрагивала его. Слепящие разряды молний опаляли пол, стены и потолок, но окружавшая Квинна светящаяся фиолетовая дымка оказалась для них непроницаемой преградой.