Гамильтон Питер Ф.. Нейтронный Алхимик: Консолидация

   У выхода из шлюза ждала Иона в синем, как море, саронге и блузке в тон. Джошуа грустно улыбнулся своим воспоминаниям.
   — Я тебя помню, — проговорила она.
   — Надо же, а я думал, забыла давно.
   — Нет. Только не тебя, что бы ни случилось.
   Они стояли друг против друга. Джошуа вглядывался в ее лицо, впитавшее слишком много мудрости для таких нежных черт.
   — Я был дураком, — признался он.
   — Думаю, один спор мы с тобой можем себе позволить, разве нет?
   — Я не один раз был дураком.
   — Транквиллити сейчас сортирует воспоминания спасенных тобой эденистов. Я горжусь тем, что ты сделал в этом рейсе, Джошуа, и я не о пилотских подвигах говорю. Очень горжусь.
   Джошуа оставалось лишь бессильно кивнуть. Он много дней мечтал о таком вот воссоединении; улетев после ссоры, он оставил слишком много недоговоренным, несказанным. А теперь, когда мечта его исполнилась, мысли его возвращались к Луизе, которую он тоже оставил. Это все Варлоу виноват, он и эта дурацкая клятва — не так бессердечно относиться к женщинам.
   — Ты устал. — Иона протянула ему руку. — Пойдем домой.
   Джошуа опустил взгляд. Ее рука тянулась к нему, тонкая и прекрасная. Он взял ее пальцы в свои, заново открывая, какая горячая у нес кожа.
 
   Паркер Хиггенс не покидал Транквиллити уже двадцать лет. Тогда он совершил короткий рейс на одном из кораблей адамистов, чтобы отвезти в университет на Нанджине свою статью и отобрать кандидатов для участия в Леймилском проекте. Тогда перелет ему не понравился — космическая болезнь ухитрялась обходить все блоки, которые нейросеть ставила на его нервных цепочках.
   В этот раз впечатления приятно удивили его. Тяготение в жилых капсулах черноястреба не колебалось вовсе, ему выделили отдельную кабину, а выделенный ему в провожатые флотский офицер оказался женщиной да вдобавок великолепной спутницей.
   К концу полета Хиггенс расхрабрился настолько, что обратился к электронным сенсорам черноястреба, чтобы поглядеть на приближающийся Трафальгар. Вокруг колоссальных сфер двух космопортов кишели десятки боевых звездолетов. Авон служил великолепным фоном для этой картины. Теплая синева, белые, зеленые и бурые пятна на поверхности террасовместимой планеты были гораздо ласковей к взгляду, чем резкие штормовые полосы Мирчуско. Он едва не рассмеялся, представив, какое архетипическое зрелище представляет сейчас сам, пялясь в незримый иллюминатор, точно ошеломленный турист, — старый профессор-зануда обнаруживает, что жизнь есть и за пределами лаборатории.
   Жаль только, что времени насладиться картиной ему не дали. С того момента, как провал червоточины закрылся за ними, женщина-офицер непрерывно датавизировала на Трафальгар, подтверждая свое задание серией секретных кодов. Им выделили приоритетный вектор сближения, позволив облететь один из космопортов на потрясающе высокой скорости, прежде чем скользнуть в огромный кратер, служивший причальным уступом для биотехкораблей (их черноястреб был на причале единственным).
   После стыковки Хиггенса сразу же потащили на совещание с офицерами штаба первого адмирала. Информация, которой они обменивались, вызывала ужас у обеих сторон. Хиггенс узнал об одержании; офицерам передали данные об Унимероне, родной планете леймилов. После этого места сомнениям не оставалось.
   Первым, что ощутил Паркер Хиггенс, заходя в просторный кабинет первого адмирала Самуэля Александровича, была смутная ревность. Вид, открывавшийся из окна на биосферу Трафальгара, впечатлял куда больше, чем открывавшийся под окном его собственного кабинета лагерь Леймилского проекта. Реакция настоящего бюрократа, пристыдил он себя. Престиж — это все.
   Первый адмирал вышел из-за огромного тикового стола, чтобы пожать Паркеру руку.
   — Благодарю, что смогли прибыть к нам, господин директор, и хочу выразить свою благодарность Повелительнице Руин за столь быстрый ответ на нашу просьбу. Ее поддержка усилий Конфедерации очевидна. Хотел бы я, чтобы главы других государств следовали ее примеру.
   — Непременно передам ей ваши слова, — ответил Паркер.
   Первый адмирал представил ему остальных собравшихся за столом: адмирала Лалвани, капитана Майнарда Кханну, доктора Гилмора и Мэй Ортлиб, помощника президента по научным вопросам.
   — Похоже, что киинты нас предупреждали, — заметила Лалвани. — Все расы рано или поздно узнают истинную природу смерти. Похоже, что леймилы этого откровения не перенесли.
   — Прежде они не обмолвились ни словом, — горько бросил Паркер. — Шестеро киинтов помогали нам на Транквиллити, я работал с ними десятилетиями, они всегда были рады помочь и подсказать, я даже считал их друзьями… и они ни словом не обмолвились об этом. Пропади они пропадом! Они с самого начала знали, почему леймилы уничтожили себя и свои обиталища.
   — Посол Роулор обронил нечто в том духе, что каждая раса должна решить этот вопрос для себя.
   — Очень это нам поможет, — буркнул доктор Гилмор. — Должен сказать, учитывая их расовую психологию, это вполне типичное отношение. К мистике они не склонны.
   — Думаю, каждая раса, раскрывшая тайну смерти и пережившая это столкновение, должна обрести некую высшую духовность, — заметил первый адмирал. — Вряд ли они стали исключением, доктор. А теперь, господин директор, похоже, что дисфункция реальности леймилов и наше одержание суть одно и то же?
   — Да, адмирал. Собственно, в свете наших нынешних знаний становится совершенно ясным отсылка кораблеводителя леймилов к «смертной сущности клана Галхейт». Когда он сходил с орбиты, одержимые уже распространялись по Унимерону.
   — Думаю, я в силах это подтвердить, — заметила адмирал Лалвани и обернулась к первому адмиралу за разрешением. Тот молча кивнул. — Только что прибыл с Омбея курьер-черноястреб. Там вырвались на свободу несколько одержимых. К счастью, власти поразительно быстро выследили их, но, несмотря на этот успех, пришлось оставить одержимым часть территории планеты. У нас есть запись этого феномена.
   Паркер затребовал клип, составленный из орбитальных съемок со спутников омбейской стратегической обороны. Поразительно ровный полог алых туч постепенно заволакивал Мортонридж. Клип прокручивался в ускоренном режиме, линия терминатора на глазах ползла по океанским просторам. Ночью покров над полуостровом горел зловещим вишневым огнем, края его тревожно колыхались над изгибами береговой линии.
   — Господи, — прошептал он, отключая визуализацию.
   — Совпадают, — проговорил доктор Гилмор. — Одно и то же.
   — Конечно, Латон очень торопился и был весьма встревожен, — заметила Лалвани, — но если мы правильно его поняли, как только красное облако полностью покроет планету, одержимые в силах выдернуть ее из нашей вселенной.
   — Не совсем так, — возразил Гилмор. — Имея возможность манипулировать пространством-временем, как это, похоже, делают они, ничего не стоит сформировать вокруг планеты удобный микроконтинуум. Поверхность ее просто не будет доступна из обычного пространства. Мы могли бы попасть туда через червоточину, если бы сумели рассчитать квантовые свойства выходной точки.
   — Родная планета леймилов не была уничтожена, — медленно проговорил Паркер. — В этом мы уверены. Мы предполагали, что она могла быть передвинута, но думали, естественно, о движении в физической вселенной.
   — Значит, одержимые леймилы провернули этот фокус с исчезновением, — ответила Лалвани. — Это действительно возможно.
   — Господи Боже, — пробормотал первый адмирал. — Мало того, что нам предстоит еще найти способ обратить одержание, теперь еще надо будет искать способ возвращать целые планеты из какого-то шизофренического рая.
   — А леймилы в космоградах предпочли покончить с собой, но не подчиниться, — сухо проговорила Лалвани. — Аналогия между Кольцом Руин и островом Перник меня пугает. Одержимые ставят перед нами простой выбор — сдаться или погибнуть. Умирая, мы присоединяемся к ним. Но Латон избрал смерть — похоже, что она его ничуть не страшила. В самом конце он сказал Оксли, что начинает то, что окрестил «великим путешествием», хотя в детали не вдавался. Но очень похоже на то, что он не собирался вечно мучиться в бездне.
   — К сожалению, в качестве государственной политики массовое самоубийство не подходит, — заметила Мэй Ортлиб. — Народ не поймет.
   — Я догадалась, спасибо, — холодно ответила Лалвани. — Но эта информация способна указать нам приоритетные направления исследований. А по их результатам уже можно будет принимать политический курс.
   — Хватит, — прервал ее первый адмирал. — Мы собрались, чтобы решить, какие исследования принесут плоды скорей всего. Поскольку суть проблемы мы все уяснили, я бы хотел выслушать предложения. Доктор Гилмор?
   — Мы продолжаем обследовать Жаклин Кутер, чтобы определить природу энергий, которыми владеют одержимые. Пока что успехами мы похвастаться не можем. Наши инструменты или не фиксируют ничего, или выходят из строя из-за побочных эффектов подавляющего поля. Так или иначе, в суть ее мы не проникли. — Доктор боязливо покосился на первого адмирала. — Я просил бы вашего разрешения перейти к реактивным тестам.
   Паркер не сумел сдержать презрительного фырканья. К образу старого, желчного академика, от которого ученый мечтал избавиться, этот звук очень подходил. Но искренний полуфашистский милитаризм Гилмора был ему омерзителен.
   Сейчас никто не осмелился бы его попрекнуть этим, но в молодости Паркер Хиггенс пережил период юношеского радикализма. Ему стало интересно, а хранятся ли эти данные по сию пору в том досье, что, без сомнения, ведет на него контора Лалвани — древние байты на устаревшем языке программирования с записью его протестов по поводу военных исследований, проводимых в университете. Проверяла ли она его досье, прежде чем допустить сюда, в сердце величайшей военной машины, когда-либо созданной человечеством? Возможно, она сочла, что теперь он безопасен. Возможно, она даже была права. Но подобные Гилмору типы до сих пор вызывали у него презрение. Действительно — реактивный тест.
   — Вы против, господин директор? — с безучастной формальностью осведомился Гилмор.
   Паркер обвел взглядом огромные телеэкраны на стенах, наблюдая, как вокруг Авона собираются боевые звездолеты. Готовясь к бою. К войне.
   — Я согласен с первым адмиралом, — проговорил он грустно. — Мы должны найти научное решение.
   — А это может случится, только если мои исследования будут продолжены. Я знаю, о чем вы думаете, господин директор, и сожалею, что мы имеем дело с живым человеком, но если вы не сможете предложить разумной альтернативы, нам придется использовать это, чтобы пополнить наши знания.
   — Я знаком с вашими аргументами касательно относительного уровня страданий, доктор. Меня тяготит то, что, придерживаясь научного метода в течение семи столетий, мы не придумали более гуманных способов. Перспектива ставить опыты на людях представляется мне омерзительной.
   — Вам следовало бы запросить файл отчета лейтенанта Хьюлетта о той миссии, в ходе которой его команда захватила Жаклин Кутер. Тогда вы своими глазами увидели бы, что такое омерзительно.
   — Прекрасный аргумент. Они так поступают с нами, значит, и нам можно. Все мы люди, все человеки.
   — Извините, господа, — вмешался первый адмирал, — но у нас нет времени на ваши споры об этике и морали. В Конфедерации официально объявлено чрезвычайное положение, господин директор. Если для того, чтобы защитить себя, мы должны превратиться, с вашей точки зрения, в дикарей — пусть так. Не мы развязали этот кризис, мы лишь реагируем на него единственным известным нам способом. И я буду использовать вас не меньше, чем доктор Гилмор — эту одержимую Кутер.
   Паркер выпрямился, глянув первому адмиралу в лицо. Спорить с ним, как он только что спорил с коллегой-ученым, ему в голову не пришло. «А Лалвани была права, — кисло признался он себе. — Студенческие убеждения не выдерживали борьбы со старческим инстинктом самосохранения. Гены нами правят».
   — Не думаю, что от меня будет большой толк для вашей затеи, адмирал. Свой вклад я внес.
   — Не совсем там. — Александрович кивнул Мэй Ортлиб.
   — Должно быть, леймилы пытались остановить одержание в своих космоградах, прежде чем совершить самоубийство, — проговорила она. — Вероятно, для этого на борту корабля присутствовали суть-мастера.
   — Да, но это им не помогло.
   — Нет. — Мэй с иронией покосилась на адмирала. — Так что я бы хотела воспользоваться научным методом, господин директор: отсеки все невозможное, и останется ответ. Нам бы очень помогло, если бы мы знали, что именно против одержимых бессильно. Это сэкономило бы массу времени. И спасло немало жизней.
   — Н-ну… да. Но наши знания весьма ограничены.
   — Полагаю, многие файлы из леймильских электронных стеков до сих пор не переформатированы под человеческий сенсорный стандарт?
   — Верно.
   — Это было бы хорошим началом. Если бы вы, вернувшись на Транквиллити, попросили Иону Салдана провести для нас срочный поиск…
   — Когда я отбывал, мы уже начали форматирование.
   — Изумительно. Мой офис и научное бюро флота на Трафальгаре могут выделить вам в помощь свежие команды специалистов. Вероятно, им легче будет распознать оружие.
   Паркер раздраженно глянул на нее:
   — Леймилы мыслили иначе. Их культура не строилась на применении силы. Их меры противодействия сводились в основном к распространению психологических ингибиторов в гармонических гештальтах космоградов. Они попытались бы прийти к согласию с противником.
   — А когда это не получилось, они вполне могли от отчаяния попробовать другой способ. Одержимые леймилы считали насилие вполне приемлемым — это мы видели в записи. Их дисфункция реальности выжигала огромные участки земли.
   Паркер сдался, хотя и понимал, что она ошибается. Как легко этим людям было поверить в некое супероружие, таящееся в космическом мусоре Кольца Руин, — deus ex machina, только и ждущий, чтоб спасти человеческую расу. Военные!
   — Все возможно, — ответил он. — Но для протокола я заявляю, что крайне сомневаюсь в этом.
   — Конечно, — отозвался первый адмирал. — Но проверить надо, и вы, думаю, сами понимаете это. Можем мы отправить с вами наших специалистов?
   — Безусловно.
   Паркеру не хотелось даже думать, что скажет об этом Иона Салдана. Единственным ограничением, которое она ставила перед участниками проекта, было право вето на распространение любых оружейных технологий. Но эти типы обошли его с ошеломительной легкостью. Вот вам разница между политическими маневрами в столице Конфедерации и на самом безобидном из окраинных ее мирков.
   Самуэль Александрович взирал на то, как сдается старик директор, без малейшего удовольствия. Ему неприятно было подминать под себя человека настолько мирного и вопиюще порядочного. Конфедерация существовала, чтобы защищать таких вот Паркеров Хиггенсов.
   — Благодарю вас, господин директор. Не хочу показаться негостеприимным, но если вы сможете быть готовы к отлету через пару часов — прошу. Наши люди уже собираются. — Он сделал вид, что не замечает брошенного при этих словах Хиггенсом ядовитого взгляда. — Они могут воспользоваться флотскими космоястребами, так что по дороге на Транквиллити у вас будет подобающий эскорт. Я не могу позволить, чтобы вашу группу перехватили по дороге. Для нас вы слишком ценны.
   — А это вероятно? — озабоченно спросил Паркер. — Я хочу сказать, перехват?
   — Очень надеюсь, что нет, — ответил первый адмирал. — Но общая ситуация для нас менее благоприятна, чем я мог надеяться. Предупреждение распространилось слишком поздно. Несколько вернувшихся космоястребов сообщили, что одержимые захватили плацдармы на нескольких мирах и самое малое семь астероидных поселений. Самые тревожные вести поступили из системы Шринагара: одержимые захватили обиталище Валиск, а это значит, что в их распоряжении находится флот черноястребов. Одно это дает им возможность провести против нас успешную военную операцию.
   — Понятно. Не знал, что одержание распространилось так широко. Записи с Мортонриджа сами по себе ужасны.
   — Именно. Так что вы понимаете, почему мы так торопимся наложить руки на архивы леймилов.
   — Я… понимаю.
   — Не тревожьтесь, господин директор, — промолвила Лалвани. — На текущий момент мы имеем одно преимущество — одержимые разрозненны, им не хватает координации. Только когда они смогут организоваться на межзвездном уровне, у нас начнутся настоящие проблемы. Наложенный Ассамблеей запрет на коммерческие межзвездные рейсы даст нам пару недель. Самим по себе одержимым трудно будет рассеяться незаметно. Все их межсистемные передвижения по необходимости будут отныне масштабны, а это значит, что мы сможем их отследить.
   — Для флота это станет величайшим вызовом в его истории, — добавил первый адмирал. — Или величайшим поражением. В космическом бою не бывает ничьих — или победа, или смерть. А мы будем стрелять по невинным людям.
   — Сомневаюсь, что до этого дойдет, — заметила Мэй Ортлиб. — Как вы заметили, одержимые — неорганизованная толпа. Мы контролируем межзвездные перелеты, и этого должно хватить, чтобы они и остались таковыми и не представляли серьезной угрозы.
   — Вот только… — начал Паркер, но спохватился и смущенно вздохнул. — В бездне томятся наши величайшие военачальники и вожди. Они понимают в тактике не меньше нашего. И они найдут путь обойти нас.
   — Мы будем к этому готовы, — пообещал первый адмирал, стараясь скрыть вызванную словами Паркера тревогу.
   «А смогу ли я выстоять перед союзом Наполеона с Ричардом Салдана?»
 
   Одолев последний лестничный пролет, Дариат выбрался в вестибюль звездоскреба «Суше». Лифтами одержимые больше не пользовались — слишком опасно, силовые цепи обиталища до сих пор контролировал Рубра (о метро можно было просто забыть). Некогда обставленный стильно, вестибюль ныне напоминал зону военных действий. Покрытые сажей стеклянные стены растрескались, повсюду валялись обломки мебели, под ногами хлюпала вода и зернистая серая пена из потолочных форсунок, а в ней мокла просыпавшаяся из разбитых цветочных горшков земля.
   Говорить своим пробирающимся через этот хаос соратникам: «Если бы вы меня только послушали» Дариат не собирался. Они слышали от него эти слова так часто, что уже не обращали внимания. Ныне они рабски повиновались Кире. Дариат не мог не признать, что собранный ею совет вполне эффективно поддерживал порядок среди новых жителей Валиска. К сожалению, это было единственное, что совету удавалось. Дариату показалось очень характерным, что никто из одержимых не догадался своими энергистическими силами привести вестибюль в порядок. В конце концов, не с тряпкой же им по углам ползать! Но постоянное незримое присутствие Рубры и война нервов оказывали свое пагубное влияние.
   Перешагнув через вывороченные двери, Дариат ступил на мощенную камнем площадь перед вестибюлем. Окружающий здание парк по крайней мере сохранил буколический вид. Изумрудный ковер травы, не оскверненный ни единым сорняком, тянулся до древнего корявого леска в двух сотнях метров от входа в звездоскреб, изрезанного посыпанными щебенкой дорожками, ведущими вглубь внутренней территории обиталища. Вокруг росли тугие полушария кустов с темно-лиловой листвой и мелкими серебристыми цветочками. Над головой игриво порхали бирюзовые и янтарные чешуйчатые птички, представлявшие собой живые дельтапланы.
   Идиллический пейзаж несколько нарушал валявшийся на дорожке труп — мужской или женский, разобрать было уже невозможно. Ноги его были согнуты под немыслимым углом, а голова выглядела так, точно ее засунули в термоядерную дюзу.
   На траве шагах в двадцати дымились останки преступников — пары домошимпов-служителей. Один еще сжимал в руке оплавленный жезл, в котором Дариат опознал электрошокер. Безобидные с виду служители застали врасплох немало одержимых. После того как непредсказуемые и неожиданные нападения продолжались на протяжении нескольких дней, большинство уничтожало домошимпов, едва завидев.
   Поморщившись от вони, Дариат прошел мимо. Заходя в лес, он увидел примостившуюся на верхней ветке дельтаптаху. Оба опасливо покосились друг на друга. Дариат был почти уверен, что тварь не связана с Руброй сродством — в конце концов, это был ксенок. Но почти не значит совсем. Дариату вдруг пришло в голову, что служители — это еще и идеальный способ держать под присмотром население Валиска, на который никак не повлияют все его попытки обойти следящие подпрограммы нейронных слоев. Он скривился; птица дернула крылом, но не улетела.
   Одержимый торопливо двинулся сквозь лес к избранной Кирой поляне. По обе стороны широкой речки неприступными стенами вставали поросшие пушистым псевдомхом черные стволы могучих деревьев с серо-зеленой листвой. В высокой траве, покрывавшей берега, проглядывали дикие маки.
   Поляну заняли две группы людей. Одна состояла целиком из молодежи в возрасте около двадцати лет, и члены ее выбирались за красоту. Парни все носили только шорты или плавки, девушки — подчеркивающие фигуру легкие летние платьица или бикини. Вокруг них болталось четверо или пятеро зеленых от скуки детишек — девочки в платьицах с кружавчиками и бантами в волосах и мальчики в штанишках и ярких майках. Двое шестилеток жадно затягивались сигаретками.
   По другую сторону поляны четверо в обычных костюмах о чем-то громко и сердито спорили, размахивая руками и тыча пальцами друг другу в грудь. Вокруг них были разбросаны по траве электронные модули, принадлежности профессиональной мультисенс-записи.
   Заметив рядом с операторами Киру Салтср, Дариат направился туда. Глава одержимых была одета в белый топ с мелкими жемчужными пуговками спереди, расстегнутый до половины и едва не обнажавший грудь, и тонкую белую юбочку, открывавшую загорелые босые ноги. Волосы ее рассыпались по плечам. Выглядела она непередаваемо сексуально. Ровно до тех пор, пока не обернулась к Дариату. Тело Мэри Скиббоу было воплощенной фантазией любого мужчины, но светившийся в ее глазах недобрый ум пугал до судорог.
   — Слышала, ты слетаешь с катушек, Дариат, — резко заметила она. — До сих пор я была терпелива, потому что ты нам был очень полезен. Но если случай в том служебном туннеле повторится, я решу, что твоя полезность истощилась.
   — Если здесь не будет меня, чтобы противостоять Рубре, с катушек слетишь ты, причем очень быстро. Он вышибет назад в бездну всех одержимых до последнего, стоит вам расслабиться на минуту. На людей, чьи тела вы занимаете, ему плевать.
   — Ты занудствуешь, Дариат. Насколько я слышала, ты не просто потерял терпение — это был нервный срыв. Ты параноидальный шизофреник, и людей это пугает. Теперь вот что: займись тем, как вышибить Рубру из его нейронных слоев, любой ценой, но диссидентство свое прекрати, а то пожалеешь. Ясно?
   — Как стекло.
   — Молодец. Я правда ценю твою работу, Дариат. Тебе просто надо научиться менее суровым методам. — Она одарила его шаблонной сочувственной улыбкой.
   Дариат заметил, как за ее спиной уселась на ветку инопланетная дельтаптаха и принялась оглядывать поляну с высоты. Коснувшуюся его настоящих губ улыбку надежно скрыл поддерживаемый им энергистический образ.
   — Думаю, ты права. Я попробую.
   — Хорошо. Я не больше твоего мечтаю, чтобы Рубра выжил нас из Валиска. Мы оба неплохо здесь устроились, и оба сохраним свое положение, если не наделаем глупостей. Если эта запись поможет, к нам начнут слетаться тела. И тогда мы сумеем перенести Валиск туда, где Рубра потеряет свою власть. Навсегда. Просто не дай ему причинить нам серьезных неприятностей до этого, а прочее оставь мне. Ладно?
   — Да-да. Я понял.
   Она кивнула, отпуская его, вздохнула и обернулась к операторам:
   — Ну, готовы наконец?
   Халед Жарос покосился на упрямый сенсорный блок:
   — Думаю, да. В этот раз должно заработать. Рамон перепрограммировал его так, что остались только базовые функции. Олфакторного и теплового сигнала мы не получим, но аудиовидеоприем стабильный. Если повезет, потом добавим еще эмоциональных активаторов.
   — Ладно, дубль два, — объявила Кира.
   Под руководством Халеда молодежь занимала позиции. Одна парочка принялась плескаться в воде, другая тискалась на берегу. Детишки загасили сигареты и принялись с дикими воплями и хохотом носиться друг за другом по поляне.
   — Потише! — гаркнул Халед.
   Кира присела на траву, прислонившись спиной к прибрежному валуну и подперев голову левой рукой, и откашлялась.
   — Еще пару пуговок расстегни, милочка, — скомандовал Халед. — И колени подогни.
   Он не сводил глаз с голопроектора над одним из блоков.
   Кира раздраженно сосредоточилась. Пуговицы на топе потеряли плотность и выскользнули из петель, позволяя полупрозрачной ткани разойтись.
   — Это так необходимо? — поинтересовалась она.
   — Поверь мне, милочка. Я в свое время столько реклам наснимал! Секс всегда продается — вот первое правило. А мы делаем, как ни называй, рекламу. Так что мне нужны ноги и грудь, чтобы парни пускали слюни, и уверенность, чтобы вдохновить девчонок. Так что и те и другие будут у нас с руки есть.