- Почему бы тебе не спросить у Эдгара Гувера [Эдгар Гувер долгие годы
возглавлял ФБР.]?
- А чего его спрашивать. Он называет их "Коза Ностра".
Смолл улыбнулся.
- Давай и мы придерживаться этого названия, хотя оно и не соответствует
действительности. Но вернемся к совещанию.
- В Атлантик-Сити.
- Именно. Там собрались все. Костелло, Лучиано, Вито Геновезе, даже
Капоне и его братья. Все, кто играл сколько-нибудь заметную роль. Они
собрались вместе и решили, что должны реорганизовать свою деятельность.
Поделить страну на районы, прекратить междоусобные войны, улучшить свой
образ в глазах общественности. Они захотели стать респектабельными и пришли
к выводу, что для этого, среди всего прочего, им нужны ученые люди. Речь
зашла о том, кого направить в колледж. Мой брат был там и предложил мою
кандидатуру, пообещав, что сломает мне шею, если я вздумаю бросить учиться.
Костелло сказал, что и у него есть на примете подходящий парень, с которым
он поступит точно так же. Были еще предложения, но в результате они
остановили свой выбор на мне и парне, предложенном Костелло.
Смолл помолчал, вновь отпил из бокала.
- Тот парень прошел путь до конца. Что случилось со мной, ты знаешь. Он
же закончил школу, Гарвард, а затем и юридический факультет университета
Виргинии.
- Он-то и хочет видеть меня в Вашингтоне? - спросил я.
- Он самый.
- Как он стал крестным отцом Сачетти?
- Анджело Сачетти - сын Сонни из Чикаго, а Сонни однажды спас жизнь
этому парню.
- Я опять потерял нить.
Смолл тяжело вздохнул.
- Не следует мне рассказывать тебе все это. Не накликать бы на тебя
беду.
- Из сказанного тобой следует, что беда уже постучалась мне в дверь.
Он подумал и, похоже, принял решение. А может, просто делал вид, что
думал. Точно я сказать не мог.
- Хорошо. Сонни из Чикаго, никто так и не узнал его настоящего имени,
появился в Нью-Йорке с годовалым ребенком на одной руке и футляром для
скрипки в другой, - он замолчал, скептически взглянул на меня. - Наверное,
ты думаешь, что футляр для скрипки - это шутка?
- Я тебе верю.
- Тогда не ухмыляйся.
- Продолжай, Крис.
- Вроде бы жена Сонни, проститутка, не поладила с одной из чикагских
банд, и ее выловили из озера Мичиган.
Я не знаю, в чем состоял конфликт. Но Сонни взял свой футляр для
скрипки и уложил семерых парней, виновных, по его мнению, в смерти жены. А
потом привез сына и "томпсон" ["Томпсон" - марка автомата.] в Нью-Йорк. В
это же время парень, с которым я ходил в школу, окончил юридический
факультет и вернулся в Нью-Йорк, где выполнял мелкие поручения Костелло. Он
встретился с Сонни из Чикаго, который также работал на Костелло, и они
подружились. Знаешь, почему?
- Не могу даже догадаться, - ответил я.
- Потому что Сонни из Чикаго, всегда аккуратный, ухоженный, выглядел,
как студент колледжа. Говорил на правильном английском, строго одевался, а
парень, с которым я ходил в школу, получив образование, зазнался, стал
снобом. Тебе все понятно?
- Пока да.
- Так вот, парень, который учился в университете, попал в передрягу. У
него возникли серьезные осложнения, не с Костелло, но с другим человеком, с
кем, неважно. Короче, этого парня едва не отправили в мир иной, но Сонни из
Чикаго спас ему жизнь, и он пообещал Сонни, что заплатит долг сторицей.
Смолл в какой уж раз надолго замолчал.
- Ну? - не выдержал я.
- Две недели спустя Сонни поймали на том, что он шельмовал в карточной
игре, буквально пригвоздили ножом к стене, да и оставили там. Спасенный
Сонни парень узнал об этом и забрал годовалого ребенка к себе. И стал его
крестным отцом.
- И этим ребенком был Анджело Сачетти.
- Совершенно верно.
- А почему Сачетти?
- Не знаю, но кто-то однажды сказал мне, что так назывался сорт лапши.
- А что случилось с этим парнем из университета... крестным отцом?
- Его послали в Вашингтон.
- Зачем?
- Зачем кто-то посылает кого-то в Вашингтон? В качестве лоббиста.
- Я должен отметить, что он забыл зарегистрироваться.
- Напрасно ты шутишь.
- А что он там делает?
Смолл скривился, как от зубной боли.
- Скажем, присматривает за их интересами.
- И этот парень воспитывал Анджело Сачетти?
- Во всяком случае, пытался. Может, тебе это не известно, но у него
было девять гувернанток и столько же частных учителей. Его выгоняли из
четырех школ и трех колледжей. Анджело увлекал только спорт, поэтому он и
оказался в Голливуде.
- Его крестный отец замолвил словечко?
- Точно, - ответил Смолл.
- А у крестного отца есть имя и фамилия?
- Раньше его звали Карло Коланеро. Теперь - Чарльз Коул. В определенных
кругах он - Чарли Мастак.
- Ты, похоже, в курсе всего.
Смолл махнул рукой в сторону фотографий.
- После нескольких стаканчиков они тарахтят, не переставая. Знают же,
что говорят со своим.
- Почему Коул хочет, чтобы я нашел Анджело?
- Понятия не имею. Анджело не принимал в его делах никакого участия.
Два года назад поступило известие, что он умер, но я не заметил, чтобы
кто-то сильно горевал. А сейчас ты говоришь, что он жив.
- И они хотят, чтобы я его нашел.
- Не они. Чарльз Коул, и при встрече с ним я советую тебе поставить
свои условия.
- Ты думаешь, я с ним встречусь?
Смолл замолчал, но ненадолго.
- Коул всегда добивается выполнения своих пожеланий.
- У тебя есть предложения?
- Конечно. Измени фамилию и исчезни. Поиски пропавшего наследника -
лишь предлог. Похоже, заварилась серьезная каша, иначе они не прислали бы
Коллизи, да и он сам не стал бы заниматься пустяками. Если же ты не
исчезнешь, они найдут способ переправить тебя в Вашингтон.
Я задумался. Смолл пристально смотрел на меня.
- Пожалуй, я отвечу "нет".
- Они не понимают, что это означает.
- Да что они могут сделать?
- Только одно.
- Что же?
- Что конкретно, не знаю, но ты будешь просто мечтать о том, чтобы
сказать "да".
Кто-то постарался на славу. Изрезали все покрышки "форда" и "ягуара",
разодрали в клочья брезентовый откидывающийся верх, у заднего бампера обеих
машин на полу стояли пустые канистры из-под сиропа. Тут же лежали крышки от
заправочных горловин. "Кадиллак" остался нетронутым.
Когда я приехал следующим утром, Триппет ходил вокруг "форда", засунув
руки в карманы брюк, и отдавал распоряжения Сиднею Дюрану, одному из наших
молодых длинноволосых механиков, который разве что не плакал от отчаяния. Я
видел, что расстроен и Триппет, иначе он никогда не сунул бы руки в карманы.
- У нас побывали ночные гости, - приветствовал он меня.
- Я знаю. Каков урон?
- Шины и верх уничтожены, но это не беда, их легко заменить. Я надеюсь,
что мы сможем очистить баки, но они включили двигатели, чтобы сироп попал в
топливную систему. Сироп еще хуже, чем сахар.
- Мерзавцы, - прокомментировал Сидней.
- Загляни в салон, - предложил Триппет.
- Сидения?
- Именно.
Я заглянул. Да, они не спешили. Мягкую кожу резали бритвой или острым
ножом. Аккуратные вертикальные разрезы через каждые два дюйма. Затем не
менее аккуратные горизонтальные. Профессиональный вандализм.
- А мой кабинет?
- Ничего не тронуто, так же, как и "кадиллак".
- "Кадиллак" тронуть они не могли.
Триппет изумленно воззрился на меня, затем повернулся к Сиднею.
- Будь другом, приведи Джека и Рамона, и откатите эти машины в
мастерскую.
Сидней откинул со лба прядь белокурых волос, бросил на улицу сердитый
взгляд, словно надеялся, что вандалы стоят у витрины, наблюдая за нашей
реакцией, и пробормотал пару фраз о том, что бы он сделал с этими сволочами,
попадись они ему в руки.
- Мы бы тебе помогли, - заверил его я. - Но сначала давай уберем эти
две машины. Они - не слишком хорошая реклама нашей фирмы.
- Вы, похоже, не удивлены, - констатировал Триппет, когда Сидней
скрылся за дверью.
- Я думаю, кто-то хочет мне кое-что сказать. Учитывая, с кем мы имеем
дело, они оказались более вежливыми, чем можно было ожидать.
- Кто?
- Я не знаю, кто это сделал, но, возможно, могу сказать, кто отдал
такой приказ.
- Ваши друзья?
- Новые знакомые. Давайте выпьем чашечку кофе, и я вам все расскажу.
Мы пошли в кафе быстрого обслуживания, расположенное за углом, где
варили сносный кофе, и после того, как официантка обслужила нас, я рассказал
Триппету о Коллизи и Полмисано, о том, кто они такие и чего от меня хотят.
- То, что они сделали с "фордом" и "ягуаром", всего лишь дружеский
намек, - заключил я. - Если я буду упорствовать, они все сломают или сожгут.
- А если вы не измените решения?
- Возможно, сломают руку или ногу.
- Но тогда вы не сможете сделать то, что они хотят.
- Я говорю не о своих руке или ноге, но о ваших.
- Честно говоря, не могу себе этого представить.
- Я вас понимаю.
- Мне кажется, мы должны позвонить в полицию.
- Мне тоже.
Триппет потянулся к маленькому кувшинчику молока и вылил его содержимое
в свою чашку. Сделал то же самое и с моим кувшинчиком. Добавил три ложки
сахара, помешал.
- А что они сделают, снимут отпечатки пальцев? - спросил он.
- Не знаю. Возможно, начнут расспрашивать в округе, не видел ли
кто-нибудь что-либо необычное в три часа ночи. К примеру, как кто-то режет
шины острым ножом.
- Да, толку от них не будет, - согласился Триппет. - Но мы все равно
должны позвонить им, чтобы ублажить страховую компанию.
- Это точно, - я пригубил кофе. Сегодня его сварили даже лучше, чем
обычно. - Коллизи скорее всего зайдет ко мне в три часа или позвонит. Ему
захочется узнать о моем решении.
- И что вы собираетесь сказать ему?
- Нет. Или есть другие предложения?
Триппет внимательно разглядывал кофейную ложечку.
- Я не так уж огорчен уничтожением моей личной собственности, Эдвард.
Это риск, на который решается каждый предприниматель, ступивший в джунгли
бизнеса, - он положил ложечку на стол и посмотрел на меня. - Мне это не
нравится, но я не разъярен, как Сидней. Однако принуждением от меня ничего
не добиться.
- Значит, вы согласны с моим "нет"?
- Абсолютно.
- Отлично. Когда мы вернемся, надо сразу позвонить в полицию и
страховую компанию.
- Я это сделаю, - кивнул Триппет.
- Тогда у вас будет еще одно дело.
- Какое же?
- Проверьте, уплачены ли взносы по противопожарной страховке.
Коллизи позвонил в пять минут четвертого. Помнится, я записал время,
полагая, что это может мне понадобиться. Во время разговора я делал короткие
пометки. И напрасно. Коллизи не сказал ничего такого, что я не смог бы
запомнить.
- Вы можете взять билет на стойке "Юнайтед" [Юнайтед Эйр Лайнс - одна
из крупнейших авиакомпаний США.] в аэропорту, мистер Которн, - услышал я
вместо приветствия. - Самолет вылетает завтра утром, в десять пятнадцать. У
вас, разумеется, первый класс. Там же получите конверт с дальнейшими
инструкциями и деньги на расходы.
- Мне они не нужны.
Последовала короткая пауза, затем я услышал, как мне показалось,
короткий вздох. А может, Коллизи просто выдохнул дым от своей овальной
сигареты.
- Моя задача - отправить вас в Вашингтон, чтобы вы повидались с этим
человеком. Вашингтону не отвечают "нет".
- Другого ответа не будет.
- Должно быть, мои доводы не показались вам убедительными.
- Наоборот. Утром я нашел ваше послание. Прекрасная работа.
Вновь последовала пауза.
- Полагаю, придется придумать что-то еще, чтобы убедить-таки вас.
- И не пытайтесь, - и я бросил трубку.
Я нажал кнопку под столом, и в мастерской загудел клаксон. Вошел
Триппет в белом комбинезоне с надписью "Les Voitures Anciennes" на спине.
Такие же комбинезоны были у всех наших сотрудников. Я думаю, они ходили в
них даже на свидание.
- Он позвонил.
- И?
- Сказал, что постарается что-нибудь придумать, чтобы убедить меня.
- Намекнул хоть, что это может быть?
- Нет.
Триппет вытащил из кармана пачку сигарет и предложил мне. Он всегда
предлагал мне сигареты, а я всегда отказывался. Но из вежливости он не мог
просто достать пачку сигарет и закурить.
- Я сомневаюсь, что они рискнут появиться здесь вечером или ночью.
- Почему?
- Полиция. Следующие несколько дней за нами будут приглядывать.
- Что еще сказали в полиции?
- Поинтересовались, кто мог это сделать... может, недовольный
покупатель. Я заверил их, что недовольных покупателей у нас нет.
Когда приезжала полиция, я был на ленче с перспективным клиентом,
владельцем сети закусочных, где посетителей кормили главным образом
гамбургерами за двадцать центов. Он хотел, чтобы мы восстановили для него
"стац DV-32 беакэт" выпуска 1933 года, который он нашел в чьем-то гараже в
Сан-Франциско. Мы подъезжали к одной из его закусочных, он притормозил, и я
было испугался, не собирается ли он покормить меня здесь, но оказалось, он
хотел посмотреть, как там идет дело. Ели мы в "Скандии" на бульваре
Заходящего солнца, и за столом он показал мне фотографии автомобиля. Я
посмотрел на них, покивал и вернул назад.
- Вы сможете это сделать? - с надеждой спросил он.
- Возможно, - ответил я. - Но сначала надо взглянуть на автомобиль.
- Его привезут на следующей неделе.
- Если хотите, мы сразу осмотрим его. Он радостно кивнул.
- Сколько времени потребуется вам на восстановление?
Звали его Фред Купер, а свои гамбургеры он называл купербургерами. Я
еще ни разу не пробовал их, но несколько миллионов человек, похоже, отдавали
им предпочтение, иначе он не мог бы пригласить меня на ленч в "Скандию" и
увлекаться старыми автомобилями.
- У этой модели восьмицилиндровый двигатель с тридцатью двумя
клапанами, - ответил я. - Одна из лучших тормозных систем и автоматическая
система смазки. Стоила она около пяти тысяч долларов и появилась на рынке в
тот год, когда редко кто мог потратить на автомобиль такие деньги. Компания
разорилась в 1935 году. Найти запасные части сложно. Очень сложно.
- А если вы не сможете их найти?
- Тогда мы изготовим их по первоначальным чертежам... но это стоит
дорого.
Купер вновь кивнул, не столь радостно, и допил мартини.
- Как дорого? За весь автомобиль?
- Не могу назвать даже приблизительной цифры. Как я и говорил вам по
телефону, мы берем за каждый час фактической работы. Цены у нас высокие, но
мы гарантируем подлинность. Одну машину "испаносуизу" выпуска 1934 года мы
реставрировали восемнадцать месяцев. Счет составил почти двенадцать тысяч
долларов, но она попала к нам в крайне плачевном состоянии.
Купер чуть скривился, а затем кивнул. Кивать, похоже, ему нравилось.
- Говорят, что лучше вас на побережье никого нет. Может, вы сможете
назвать приблизительную цифру после того, как осмотрите автомобиль.
- Скорее всего, мы назовем вам минимальную сумму. Максимальная же будет
зависеть от многих факторов.
- Это была превосходная машина, - вздохнул Купер.
- Немногие помнят ее, - заметил я. - Потому что путают с моделями "стац
беакэт" двадцатых годов.
- Я помню, - Купер махнул рукой официанту, показывая, что пора принести
новый мартини. - На ней ездил мой отец. А иногда возил меня.
- У вашего отца был хороший вкус.
- В 1933 году мой отец был шофером и получал семнадцать долларов
пятьдесят центов в неделю, - сухо пояснил Купер. - Я ездил только до
заправки или гаража. Отец обслуживал шесть машин. А потом его уволили.
Наверное, на этом история не кончилась, но я не стал задавать наводящие
вопросы. Мне за это не платили.
- Шесть месяцев назад я прочитал в газете, что скончался последний
представитель этой семьи.
- Той самой, что владела шестью автомобилями в 1933 году?
- Именно. Я решил рискнуть, позвонил адвокату в Сан-Франциско и
попросил его выяснить, не сохранился ли у покойника тот самый "стац". Газеты
писали, что он долгие годы жил один, а соседи считали его чокнутым. Адвокат
разузнал, что машина так и стоит в гараже, и купил ее для меня.
- Должно быть, она многое для вас значит.
- Вы правы, мистер Которн, многое, - и он уставился в какую-то далекую
точку над моим левым плечом, а перед его мысленным взором, я в этом не
сомневался, возникла самая роскошная машина его детства.
После того, как я рассказал Триппету о звонке Коллизи, он вернулся в
мастерскую, а я остаток дня провел в кабинете. Готовил ответы на поступившую
ранее корреспонденцию, успешно выдержал натиск коммивояжера, желавшего
продать нам новую упрощенную систему бухгалтерского учета, которую оказался
не в состоянии понять, побеседовал с тремя шестнадцатилетними подростками о
достоинствах "кадиллака", обсудил с семидесятидвухлетним стариком модели
машин, когда-то принадлежавших ему, провел полчаса с владельцем
процветающего завода сантехники, разрабатывая кампанию, в результате которой
его жена могла бы придти к выводу, что покупка "кадиллака" - наиболее
удачное вложение денег. И шесть раз отвечал на телефонные звонки.
В пять часов я вновь нажал на кнопку под столом, на этот раз, чтобы
сообщить Триппету и трем нашим сотрудникам об окончании рабочего дня.
Подождал, пока Триппет снимет комбинезон, помоется и присоединится ко мне,
чтобы пропустить по рюмочке в ближайшем баре.
- Мы с женой обедаем сегодня в гостях, - сообщил он мне, когда мы
уселись за столик. - Потом я намерен заехать сюда, посмотреть, все ли на
месте.
- Если вы найдете груду головешек, позвоните мне.
- Обязательно.
Мы поговорили о короле гамбургеров и его "стаце", выпили содержимое
наших бокалов, а потом я спросил Триппета, не подвезти ли его домой.
- Нет, - он покачал головой. - Я лучше пройдусь.
Наш супермаркет и его дом в Беверли-Хиллз разделяли четыре с половиной
мили, и я каждый вечер спрашивал, не подвезти ли его, но он всегда
отказывался, говоря, что предпочитает пройтись.
Расставшись с Триплетом, я поехал к Голливудскому бульвару, повернул
налево. По бульвару я ехал до пересечения с Лоурел-Каньоном. Там я и жил, в
доме моего отца, расположенном в тупичке, выходящем на Лоурел-Каньон. Дом,
построенный перед Второй мировой войной, стоял на склоне холма, и из окон
открывался прекрасный вид. Я жил в нем, потому что отец полностью оплатил
его, а на налоги уходило меньше денег, чем на аренду квартиры. Да и переезд
требовал бы больших хлопот. Я поставил "фольксваген" на маленькой
автостоянке, вынул из ящика почту и вошел в дом. Этот вечер проводить в
одиночестве не хотелось, и я прикинул в уме список молодых женщин, которые
не отказались бы разделить со мной бифштекс и бутылку вина. Набрав два
номера и не получив ответа, я отказался от дальнейших попыток, прошел на
кухню, достал из морозилки бифштекс, намазал маслом несколько чищеных
картофелин, завернул их в фольгу и поставил в духовку, приготовил овощной
салат. В другие дни, когда делать салат не хотелось, я обходился сыром.
Поджарил бифштекс, тут же подоспела и картошка, я вновь открыл холодильник,
достал бутылку мексиканского пива, поставил ее и тарелку на поднос и
отправился ужинать в гостиную. Компанию мне составил вестерн. За первые
полчаса убили четверых, не считая индейцев и мексиканцев. Драка в баре,
центральная сцена вестерна, мне не понравилась. Кулак героя, отметил я, мог
бы приблизиться к челюсти злодея ближе, чем на шесть дюймов.
Поставив тарелки в посудомоечную машину и выбросив мусор в контейнер у
дома, я сел в кресло у окна, из которого открывался вид на огни
Лос-Анджелеса. И все вернулось ко мне, как и возвращалось каждый вечер почти
два года. Вновь я оказался на корме китайской джонки в Сингапурской бухте, и
Анджело Сачетти завис над водой, держась за линь одной рукой и с абордажной
саблей в другой. Я нанес удар, многократно отрепетированный ранее, но
Сачетти не парировал его, и я почувствовал, как моя сабля режет линь. А
потом Сачетти полетел в воду, лицом вверх, и я увидел, как он подмигнул мне
левым глазом.
Галлюцинация, или что-то иное, возникала каждый вечер, когда спускались
сумерки, и сопровождалась судорогами и холодным потом, который пропитывал
всю одежду. Этого никогда не случалось, когда я вел машину или шел пешком,
только когда я спокойно сидел и лежал. И продолжалось от сорока пяти секунд
до минуты.
В тот вечер я прошел через все это, наверное, в семисотый раз. Впервые
такое случилось после возвращения в Штаты, когда я начал работать в другом
фильме. В критический момент я окаменел, и передо мной появился Анджело
Сачетти, падающий и падающий, как в замедленной съемке, заговорщически
подмигивая мне. Я попытался сняться еще в двух фильмах, но видение
повторялось, и я прекратил новые попытки. Впрочем, известие о том, что я
застывал в ходе съемок, быстренько распространилось по студиям, и вскоре мой
телефон перестал звонить, а мой агент, если я хотел поговорить с ним,
постоянно оказывался на совещании. Потом я вообще перестал звонить ему, а
он, похоже, и не возражал.
Я сорок раз просмотрел пленку, запечатлевшую падение Сачетти. Девять
месяцев ходил к психоаналитику. Ничего не помогло. Сачетти падал и
подмигивал мне каждый вечер.
Моего психоаналитика, доктора Мелвина Фишера, не слишком удивили мои,
как он их называл, повторяющиеся галлюцинации.
- Они встречаются достаточно редко, но не представляют собой чего-то
исключительного. Они исчезают, когда пациент больше не нуждается в них как в
адаптационном механизме для обеспечения собственного благополучия.
- То есть они ничуть не опаснее сильной простуды? - спросил я.
- Ну, не совсем. У человека, который галлюцинирует так же, как вы,
нарушена самая обычная схема восприятия. Фрейд как-то сказал, что
галлюцинация - результат непосредственной передачи информации от подсознания
к органам восприятия. То, что происходит с вами. Когда вы решите, что вам
это не нужно, они прекратятся.
- Они мне не нужны.
Доктор посмотрел на меня грустными черными глазами и улыбнулся.
- Вы уверены?
- Абсолютно.
Он покачал головой.
- Сейчас идите и возвращайтесь только тогда, когда действительно будете
готовы избавиться от них.
Я к нему не вернулся, и галлюцинации продолжались. Судороги не
усиливались, но и не ослаблялись, поэтому в этот вечер, когда все
закончилось, я налил себе бренди и открыл роман о тридцативосьмилетнем
сотруднике рекламного агентства, который внезапно решил оставить жену и
троих детей и отправился в Мексику, чтобы найти свое истинное "я". К
полуночи он еще продолжал розыски, но я уже потерял к ним всякий интерес. И
лег спать.
Часы на столике у кровати показывали три утра, когда меня разбудил
телефонный звонок. Звонил Триппет, и по его отрывистому тону я понял, что он
очень расстроен.
- Извините, что разбудил, но я в "Маунт Синай".
- С вами что-то случилось? - спросил я.
- Нет. Несчастье с Сиднеем. С ним сейчас врач.
- Что с ним?
- Ваши друзья. Они сломали ему руки.
- Как?
- Раздробили их, захлопнув дверцу автомобиля.
- О боже!
- Каждую руку в двух местах.
- Я сейчас приеду. Как он?
- Они надеются, что руки удастся спасти.
Сиднею Дюрану только-только исполнилось двадцать лет, когда машина,
полная студентов Лос-Анджелесского университета едва не сшибла его на
бульваре Заходящего солнца, по которому он шел в половине третьего ночи,
держа перед собой изувеченные руки. Сначала они подумали, что он пьян, но
потом увидели, что у него с руками, усадили в машину и домчали до больницы.
Там Сидней назвал себя, упомянул Триппета и потерял сознание.
Триппет рассказал мне все это, когда мы стояли у операционной и ждали,
чтобы кто-нибудь вышел из нее и сказал, останется ли у Сиднея одна рука или
две.
- Я смог найти доктора Ноуфера, - пояснил Триппет.
- Хорошо, - кивнул я.
- Он - специалист по таким операциям, знаете ли.
- Я помню.
- Он знает Сиднея. Когда мы реставрировали ему "эстон мартин", он
частенько приезжал и смотрел, как работает Сидней. В некотором смысле они
даже подружились.
- Что он говорит?
- Пока ничего. Кости не просто сломаны, но раздроблены, повреждены
нервы, вены, сухожилия. Оптимизма я не заметил.
Сиднея Дюрана не ждали дома. И сообщать о случившемся несчастье было
некому. Восемнадцать месяцев назад он просто пришел к нам в поисках работы,
заявив, что он "лучший жестянщик в городе, особенно по работе с алюминием".
Никаких рекомендаций или сведений о его прежней жизни он не предоставил, за
исключением того, что приехал с востока. Учитывая местоположение
Лос-Анджелеса, это могли быть как Сиракузы, так и Солт-Лейк-Сити. Триппет
считал себя знатоком людей, поэтому Сиднея тут же взяли в "Ла Вуатюр
Ансьен".
Он действительно оказался превосходным жестянщиком, а когда наше дело
стало расширяться, порекомендовал Района Суареса, "лучшего обшивщика
города". Рамон в девятнадцать лет едва говорил по-английски, но творил
чудеса с брезентом и кожей. Привел Сидней и нашего третьего сотрудника,
Джека Дуферти, негра, двадцати двух лет от роду. Дуферти Сидней
охарактеризовал одной фразой: "Он разбирается в двигателях почти так хорошо,
как вы", - последнее, разумеется, относилось к Триппету.
Доктор Бенджамин Ноуфер выглядел смертельно уставшим, когда вошел в
комнату ожидания в половине шестого утра. Он плюхнулся в кресло, получил
сигарету от Триппета, глубоко затянулся, выставил перед собой руки и долго
смотрел на них.
- Черт побери, ты молодец, Ноуфер, - промурлыкал он. - Ты действительно
молодец.
Лет тридцати пяти, длинный, худой, он постоянно пересыпал речь
ругательствами.
- Ну и дерьмецо же подсунули вы мне. Настоящее дерьмецо. Руки я ему
спас, хотя ему еще долго не придется самому подтирать задницу. Что там
произошло? Групповая драка?
- Этого мы не знаем, - ответил Триппет. - Нам лишь известно, что руки
возглавлял ФБР.]?
- А чего его спрашивать. Он называет их "Коза Ностра".
Смолл улыбнулся.
- Давай и мы придерживаться этого названия, хотя оно и не соответствует
действительности. Но вернемся к совещанию.
- В Атлантик-Сити.
- Именно. Там собрались все. Костелло, Лучиано, Вито Геновезе, даже
Капоне и его братья. Все, кто играл сколько-нибудь заметную роль. Они
собрались вместе и решили, что должны реорганизовать свою деятельность.
Поделить страну на районы, прекратить междоусобные войны, улучшить свой
образ в глазах общественности. Они захотели стать респектабельными и пришли
к выводу, что для этого, среди всего прочего, им нужны ученые люди. Речь
зашла о том, кого направить в колледж. Мой брат был там и предложил мою
кандидатуру, пообещав, что сломает мне шею, если я вздумаю бросить учиться.
Костелло сказал, что и у него есть на примете подходящий парень, с которым
он поступит точно так же. Были еще предложения, но в результате они
остановили свой выбор на мне и парне, предложенном Костелло.
Смолл помолчал, вновь отпил из бокала.
- Тот парень прошел путь до конца. Что случилось со мной, ты знаешь. Он
же закончил школу, Гарвард, а затем и юридический факультет университета
Виргинии.
- Он-то и хочет видеть меня в Вашингтоне? - спросил я.
- Он самый.
- Как он стал крестным отцом Сачетти?
- Анджело Сачетти - сын Сонни из Чикаго, а Сонни однажды спас жизнь
этому парню.
- Я опять потерял нить.
Смолл тяжело вздохнул.
- Не следует мне рассказывать тебе все это. Не накликать бы на тебя
беду.
- Из сказанного тобой следует, что беда уже постучалась мне в дверь.
Он подумал и, похоже, принял решение. А может, просто делал вид, что
думал. Точно я сказать не мог.
- Хорошо. Сонни из Чикаго, никто так и не узнал его настоящего имени,
появился в Нью-Йорке с годовалым ребенком на одной руке и футляром для
скрипки в другой, - он замолчал, скептически взглянул на меня. - Наверное,
ты думаешь, что футляр для скрипки - это шутка?
- Я тебе верю.
- Тогда не ухмыляйся.
- Продолжай, Крис.
- Вроде бы жена Сонни, проститутка, не поладила с одной из чикагских
банд, и ее выловили из озера Мичиган.
Я не знаю, в чем состоял конфликт. Но Сонни взял свой футляр для
скрипки и уложил семерых парней, виновных, по его мнению, в смерти жены. А
потом привез сына и "томпсон" ["Томпсон" - марка автомата.] в Нью-Йорк. В
это же время парень, с которым я ходил в школу, окончил юридический
факультет и вернулся в Нью-Йорк, где выполнял мелкие поручения Костелло. Он
встретился с Сонни из Чикаго, который также работал на Костелло, и они
подружились. Знаешь, почему?
- Не могу даже догадаться, - ответил я.
- Потому что Сонни из Чикаго, всегда аккуратный, ухоженный, выглядел,
как студент колледжа. Говорил на правильном английском, строго одевался, а
парень, с которым я ходил в школу, получив образование, зазнался, стал
снобом. Тебе все понятно?
- Пока да.
- Так вот, парень, который учился в университете, попал в передрягу. У
него возникли серьезные осложнения, не с Костелло, но с другим человеком, с
кем, неважно. Короче, этого парня едва не отправили в мир иной, но Сонни из
Чикаго спас ему жизнь, и он пообещал Сонни, что заплатит долг сторицей.
Смолл в какой уж раз надолго замолчал.
- Ну? - не выдержал я.
- Две недели спустя Сонни поймали на том, что он шельмовал в карточной
игре, буквально пригвоздили ножом к стене, да и оставили там. Спасенный
Сонни парень узнал об этом и забрал годовалого ребенка к себе. И стал его
крестным отцом.
- И этим ребенком был Анджело Сачетти.
- Совершенно верно.
- А почему Сачетти?
- Не знаю, но кто-то однажды сказал мне, что так назывался сорт лапши.
- А что случилось с этим парнем из университета... крестным отцом?
- Его послали в Вашингтон.
- Зачем?
- Зачем кто-то посылает кого-то в Вашингтон? В качестве лоббиста.
- Я должен отметить, что он забыл зарегистрироваться.
- Напрасно ты шутишь.
- А что он там делает?
Смолл скривился, как от зубной боли.
- Скажем, присматривает за их интересами.
- И этот парень воспитывал Анджело Сачетти?
- Во всяком случае, пытался. Может, тебе это не известно, но у него
было девять гувернанток и столько же частных учителей. Его выгоняли из
четырех школ и трех колледжей. Анджело увлекал только спорт, поэтому он и
оказался в Голливуде.
- Его крестный отец замолвил словечко?
- Точно, - ответил Смолл.
- А у крестного отца есть имя и фамилия?
- Раньше его звали Карло Коланеро. Теперь - Чарльз Коул. В определенных
кругах он - Чарли Мастак.
- Ты, похоже, в курсе всего.
Смолл махнул рукой в сторону фотографий.
- После нескольких стаканчиков они тарахтят, не переставая. Знают же,
что говорят со своим.
- Почему Коул хочет, чтобы я нашел Анджело?
- Понятия не имею. Анджело не принимал в его делах никакого участия.
Два года назад поступило известие, что он умер, но я не заметил, чтобы
кто-то сильно горевал. А сейчас ты говоришь, что он жив.
- И они хотят, чтобы я его нашел.
- Не они. Чарльз Коул, и при встрече с ним я советую тебе поставить
свои условия.
- Ты думаешь, я с ним встречусь?
Смолл замолчал, но ненадолго.
- Коул всегда добивается выполнения своих пожеланий.
- У тебя есть предложения?
- Конечно. Измени фамилию и исчезни. Поиски пропавшего наследника -
лишь предлог. Похоже, заварилась серьезная каша, иначе они не прислали бы
Коллизи, да и он сам не стал бы заниматься пустяками. Если же ты не
исчезнешь, они найдут способ переправить тебя в Вашингтон.
Я задумался. Смолл пристально смотрел на меня.
- Пожалуй, я отвечу "нет".
- Они не понимают, что это означает.
- Да что они могут сделать?
- Только одно.
- Что же?
- Что конкретно, не знаю, но ты будешь просто мечтать о том, чтобы
сказать "да".
Кто-то постарался на славу. Изрезали все покрышки "форда" и "ягуара",
разодрали в клочья брезентовый откидывающийся верх, у заднего бампера обеих
машин на полу стояли пустые канистры из-под сиропа. Тут же лежали крышки от
заправочных горловин. "Кадиллак" остался нетронутым.
Когда я приехал следующим утром, Триппет ходил вокруг "форда", засунув
руки в карманы брюк, и отдавал распоряжения Сиднею Дюрану, одному из наших
молодых длинноволосых механиков, который разве что не плакал от отчаяния. Я
видел, что расстроен и Триппет, иначе он никогда не сунул бы руки в карманы.
- У нас побывали ночные гости, - приветствовал он меня.
- Я знаю. Каков урон?
- Шины и верх уничтожены, но это не беда, их легко заменить. Я надеюсь,
что мы сможем очистить баки, но они включили двигатели, чтобы сироп попал в
топливную систему. Сироп еще хуже, чем сахар.
- Мерзавцы, - прокомментировал Сидней.
- Загляни в салон, - предложил Триппет.
- Сидения?
- Именно.
Я заглянул. Да, они не спешили. Мягкую кожу резали бритвой или острым
ножом. Аккуратные вертикальные разрезы через каждые два дюйма. Затем не
менее аккуратные горизонтальные. Профессиональный вандализм.
- А мой кабинет?
- Ничего не тронуто, так же, как и "кадиллак".
- "Кадиллак" тронуть они не могли.
Триппет изумленно воззрился на меня, затем повернулся к Сиднею.
- Будь другом, приведи Джека и Рамона, и откатите эти машины в
мастерскую.
Сидней откинул со лба прядь белокурых волос, бросил на улицу сердитый
взгляд, словно надеялся, что вандалы стоят у витрины, наблюдая за нашей
реакцией, и пробормотал пару фраз о том, что бы он сделал с этими сволочами,
попадись они ему в руки.
- Мы бы тебе помогли, - заверил его я. - Но сначала давай уберем эти
две машины. Они - не слишком хорошая реклама нашей фирмы.
- Вы, похоже, не удивлены, - констатировал Триппет, когда Сидней
скрылся за дверью.
- Я думаю, кто-то хочет мне кое-что сказать. Учитывая, с кем мы имеем
дело, они оказались более вежливыми, чем можно было ожидать.
- Кто?
- Я не знаю, кто это сделал, но, возможно, могу сказать, кто отдал
такой приказ.
- Ваши друзья?
- Новые знакомые. Давайте выпьем чашечку кофе, и я вам все расскажу.
Мы пошли в кафе быстрого обслуживания, расположенное за углом, где
варили сносный кофе, и после того, как официантка обслужила нас, я рассказал
Триппету о Коллизи и Полмисано, о том, кто они такие и чего от меня хотят.
- То, что они сделали с "фордом" и "ягуаром", всего лишь дружеский
намек, - заключил я. - Если я буду упорствовать, они все сломают или сожгут.
- А если вы не измените решения?
- Возможно, сломают руку или ногу.
- Но тогда вы не сможете сделать то, что они хотят.
- Я говорю не о своих руке или ноге, но о ваших.
- Честно говоря, не могу себе этого представить.
- Я вас понимаю.
- Мне кажется, мы должны позвонить в полицию.
- Мне тоже.
Триппет потянулся к маленькому кувшинчику молока и вылил его содержимое
в свою чашку. Сделал то же самое и с моим кувшинчиком. Добавил три ложки
сахара, помешал.
- А что они сделают, снимут отпечатки пальцев? - спросил он.
- Не знаю. Возможно, начнут расспрашивать в округе, не видел ли
кто-нибудь что-либо необычное в три часа ночи. К примеру, как кто-то режет
шины острым ножом.
- Да, толку от них не будет, - согласился Триппет. - Но мы все равно
должны позвонить им, чтобы ублажить страховую компанию.
- Это точно, - я пригубил кофе. Сегодня его сварили даже лучше, чем
обычно. - Коллизи скорее всего зайдет ко мне в три часа или позвонит. Ему
захочется узнать о моем решении.
- И что вы собираетесь сказать ему?
- Нет. Или есть другие предложения?
Триппет внимательно разглядывал кофейную ложечку.
- Я не так уж огорчен уничтожением моей личной собственности, Эдвард.
Это риск, на который решается каждый предприниматель, ступивший в джунгли
бизнеса, - он положил ложечку на стол и посмотрел на меня. - Мне это не
нравится, но я не разъярен, как Сидней. Однако принуждением от меня ничего
не добиться.
- Значит, вы согласны с моим "нет"?
- Абсолютно.
- Отлично. Когда мы вернемся, надо сразу позвонить в полицию и
страховую компанию.
- Я это сделаю, - кивнул Триппет.
- Тогда у вас будет еще одно дело.
- Какое же?
- Проверьте, уплачены ли взносы по противопожарной страховке.
Коллизи позвонил в пять минут четвертого. Помнится, я записал время,
полагая, что это может мне понадобиться. Во время разговора я делал короткие
пометки. И напрасно. Коллизи не сказал ничего такого, что я не смог бы
запомнить.
- Вы можете взять билет на стойке "Юнайтед" [Юнайтед Эйр Лайнс - одна
из крупнейших авиакомпаний США.] в аэропорту, мистер Которн, - услышал я
вместо приветствия. - Самолет вылетает завтра утром, в десять пятнадцать. У
вас, разумеется, первый класс. Там же получите конверт с дальнейшими
инструкциями и деньги на расходы.
- Мне они не нужны.
Последовала короткая пауза, затем я услышал, как мне показалось,
короткий вздох. А может, Коллизи просто выдохнул дым от своей овальной
сигареты.
- Моя задача - отправить вас в Вашингтон, чтобы вы повидались с этим
человеком. Вашингтону не отвечают "нет".
- Другого ответа не будет.
- Должно быть, мои доводы не показались вам убедительными.
- Наоборот. Утром я нашел ваше послание. Прекрасная работа.
Вновь последовала пауза.
- Полагаю, придется придумать что-то еще, чтобы убедить-таки вас.
- И не пытайтесь, - и я бросил трубку.
Я нажал кнопку под столом, и в мастерской загудел клаксон. Вошел
Триппет в белом комбинезоне с надписью "Les Voitures Anciennes" на спине.
Такие же комбинезоны были у всех наших сотрудников. Я думаю, они ходили в
них даже на свидание.
- Он позвонил.
- И?
- Сказал, что постарается что-нибудь придумать, чтобы убедить меня.
- Намекнул хоть, что это может быть?
- Нет.
Триппет вытащил из кармана пачку сигарет и предложил мне. Он всегда
предлагал мне сигареты, а я всегда отказывался. Но из вежливости он не мог
просто достать пачку сигарет и закурить.
- Я сомневаюсь, что они рискнут появиться здесь вечером или ночью.
- Почему?
- Полиция. Следующие несколько дней за нами будут приглядывать.
- Что еще сказали в полиции?
- Поинтересовались, кто мог это сделать... может, недовольный
покупатель. Я заверил их, что недовольных покупателей у нас нет.
Когда приезжала полиция, я был на ленче с перспективным клиентом,
владельцем сети закусочных, где посетителей кормили главным образом
гамбургерами за двадцать центов. Он хотел, чтобы мы восстановили для него
"стац DV-32 беакэт" выпуска 1933 года, который он нашел в чьем-то гараже в
Сан-Франциско. Мы подъезжали к одной из его закусочных, он притормозил, и я
было испугался, не собирается ли он покормить меня здесь, но оказалось, он
хотел посмотреть, как там идет дело. Ели мы в "Скандии" на бульваре
Заходящего солнца, и за столом он показал мне фотографии автомобиля. Я
посмотрел на них, покивал и вернул назад.
- Вы сможете это сделать? - с надеждой спросил он.
- Возможно, - ответил я. - Но сначала надо взглянуть на автомобиль.
- Его привезут на следующей неделе.
- Если хотите, мы сразу осмотрим его. Он радостно кивнул.
- Сколько времени потребуется вам на восстановление?
Звали его Фред Купер, а свои гамбургеры он называл купербургерами. Я
еще ни разу не пробовал их, но несколько миллионов человек, похоже, отдавали
им предпочтение, иначе он не мог бы пригласить меня на ленч в "Скандию" и
увлекаться старыми автомобилями.
- У этой модели восьмицилиндровый двигатель с тридцатью двумя
клапанами, - ответил я. - Одна из лучших тормозных систем и автоматическая
система смазки. Стоила она около пяти тысяч долларов и появилась на рынке в
тот год, когда редко кто мог потратить на автомобиль такие деньги. Компания
разорилась в 1935 году. Найти запасные части сложно. Очень сложно.
- А если вы не сможете их найти?
- Тогда мы изготовим их по первоначальным чертежам... но это стоит
дорого.
Купер вновь кивнул, не столь радостно, и допил мартини.
- Как дорого? За весь автомобиль?
- Не могу назвать даже приблизительной цифры. Как я и говорил вам по
телефону, мы берем за каждый час фактической работы. Цены у нас высокие, но
мы гарантируем подлинность. Одну машину "испаносуизу" выпуска 1934 года мы
реставрировали восемнадцать месяцев. Счет составил почти двенадцать тысяч
долларов, но она попала к нам в крайне плачевном состоянии.
Купер чуть скривился, а затем кивнул. Кивать, похоже, ему нравилось.
- Говорят, что лучше вас на побережье никого нет. Может, вы сможете
назвать приблизительную цифру после того, как осмотрите автомобиль.
- Скорее всего, мы назовем вам минимальную сумму. Максимальная же будет
зависеть от многих факторов.
- Это была превосходная машина, - вздохнул Купер.
- Немногие помнят ее, - заметил я. - Потому что путают с моделями "стац
беакэт" двадцатых годов.
- Я помню, - Купер махнул рукой официанту, показывая, что пора принести
новый мартини. - На ней ездил мой отец. А иногда возил меня.
- У вашего отца был хороший вкус.
- В 1933 году мой отец был шофером и получал семнадцать долларов
пятьдесят центов в неделю, - сухо пояснил Купер. - Я ездил только до
заправки или гаража. Отец обслуживал шесть машин. А потом его уволили.
Наверное, на этом история не кончилась, но я не стал задавать наводящие
вопросы. Мне за это не платили.
- Шесть месяцев назад я прочитал в газете, что скончался последний
представитель этой семьи.
- Той самой, что владела шестью автомобилями в 1933 году?
- Именно. Я решил рискнуть, позвонил адвокату в Сан-Франциско и
попросил его выяснить, не сохранился ли у покойника тот самый "стац". Газеты
писали, что он долгие годы жил один, а соседи считали его чокнутым. Адвокат
разузнал, что машина так и стоит в гараже, и купил ее для меня.
- Должно быть, она многое для вас значит.
- Вы правы, мистер Которн, многое, - и он уставился в какую-то далекую
точку над моим левым плечом, а перед его мысленным взором, я в этом не
сомневался, возникла самая роскошная машина его детства.
После того, как я рассказал Триппету о звонке Коллизи, он вернулся в
мастерскую, а я остаток дня провел в кабинете. Готовил ответы на поступившую
ранее корреспонденцию, успешно выдержал натиск коммивояжера, желавшего
продать нам новую упрощенную систему бухгалтерского учета, которую оказался
не в состоянии понять, побеседовал с тремя шестнадцатилетними подростками о
достоинствах "кадиллака", обсудил с семидесятидвухлетним стариком модели
машин, когда-то принадлежавших ему, провел полчаса с владельцем
процветающего завода сантехники, разрабатывая кампанию, в результате которой
его жена могла бы придти к выводу, что покупка "кадиллака" - наиболее
удачное вложение денег. И шесть раз отвечал на телефонные звонки.
В пять часов я вновь нажал на кнопку под столом, на этот раз, чтобы
сообщить Триппету и трем нашим сотрудникам об окончании рабочего дня.
Подождал, пока Триппет снимет комбинезон, помоется и присоединится ко мне,
чтобы пропустить по рюмочке в ближайшем баре.
- Мы с женой обедаем сегодня в гостях, - сообщил он мне, когда мы
уселись за столик. - Потом я намерен заехать сюда, посмотреть, все ли на
месте.
- Если вы найдете груду головешек, позвоните мне.
- Обязательно.
Мы поговорили о короле гамбургеров и его "стаце", выпили содержимое
наших бокалов, а потом я спросил Триппета, не подвезти ли его домой.
- Нет, - он покачал головой. - Я лучше пройдусь.
Наш супермаркет и его дом в Беверли-Хиллз разделяли четыре с половиной
мили, и я каждый вечер спрашивал, не подвезти ли его, но он всегда
отказывался, говоря, что предпочитает пройтись.
Расставшись с Триплетом, я поехал к Голливудскому бульвару, повернул
налево. По бульвару я ехал до пересечения с Лоурел-Каньоном. Там я и жил, в
доме моего отца, расположенном в тупичке, выходящем на Лоурел-Каньон. Дом,
построенный перед Второй мировой войной, стоял на склоне холма, и из окон
открывался прекрасный вид. Я жил в нем, потому что отец полностью оплатил
его, а на налоги уходило меньше денег, чем на аренду квартиры. Да и переезд
требовал бы больших хлопот. Я поставил "фольксваген" на маленькой
автостоянке, вынул из ящика почту и вошел в дом. Этот вечер проводить в
одиночестве не хотелось, и я прикинул в уме список молодых женщин, которые
не отказались бы разделить со мной бифштекс и бутылку вина. Набрав два
номера и не получив ответа, я отказался от дальнейших попыток, прошел на
кухню, достал из морозилки бифштекс, намазал маслом несколько чищеных
картофелин, завернул их в фольгу и поставил в духовку, приготовил овощной
салат. В другие дни, когда делать салат не хотелось, я обходился сыром.
Поджарил бифштекс, тут же подоспела и картошка, я вновь открыл холодильник,
достал бутылку мексиканского пива, поставил ее и тарелку на поднос и
отправился ужинать в гостиную. Компанию мне составил вестерн. За первые
полчаса убили четверых, не считая индейцев и мексиканцев. Драка в баре,
центральная сцена вестерна, мне не понравилась. Кулак героя, отметил я, мог
бы приблизиться к челюсти злодея ближе, чем на шесть дюймов.
Поставив тарелки в посудомоечную машину и выбросив мусор в контейнер у
дома, я сел в кресло у окна, из которого открывался вид на огни
Лос-Анджелеса. И все вернулось ко мне, как и возвращалось каждый вечер почти
два года. Вновь я оказался на корме китайской джонки в Сингапурской бухте, и
Анджело Сачетти завис над водой, держась за линь одной рукой и с абордажной
саблей в другой. Я нанес удар, многократно отрепетированный ранее, но
Сачетти не парировал его, и я почувствовал, как моя сабля режет линь. А
потом Сачетти полетел в воду, лицом вверх, и я увидел, как он подмигнул мне
левым глазом.
Галлюцинация, или что-то иное, возникала каждый вечер, когда спускались
сумерки, и сопровождалась судорогами и холодным потом, который пропитывал
всю одежду. Этого никогда не случалось, когда я вел машину или шел пешком,
только когда я спокойно сидел и лежал. И продолжалось от сорока пяти секунд
до минуты.
В тот вечер я прошел через все это, наверное, в семисотый раз. Впервые
такое случилось после возвращения в Штаты, когда я начал работать в другом
фильме. В критический момент я окаменел, и передо мной появился Анджело
Сачетти, падающий и падающий, как в замедленной съемке, заговорщически
подмигивая мне. Я попытался сняться еще в двух фильмах, но видение
повторялось, и я прекратил новые попытки. Впрочем, известие о том, что я
застывал в ходе съемок, быстренько распространилось по студиям, и вскоре мой
телефон перестал звонить, а мой агент, если я хотел поговорить с ним,
постоянно оказывался на совещании. Потом я вообще перестал звонить ему, а
он, похоже, и не возражал.
Я сорок раз просмотрел пленку, запечатлевшую падение Сачетти. Девять
месяцев ходил к психоаналитику. Ничего не помогло. Сачетти падал и
подмигивал мне каждый вечер.
Моего психоаналитика, доктора Мелвина Фишера, не слишком удивили мои,
как он их называл, повторяющиеся галлюцинации.
- Они встречаются достаточно редко, но не представляют собой чего-то
исключительного. Они исчезают, когда пациент больше не нуждается в них как в
адаптационном механизме для обеспечения собственного благополучия.
- То есть они ничуть не опаснее сильной простуды? - спросил я.
- Ну, не совсем. У человека, который галлюцинирует так же, как вы,
нарушена самая обычная схема восприятия. Фрейд как-то сказал, что
галлюцинация - результат непосредственной передачи информации от подсознания
к органам восприятия. То, что происходит с вами. Когда вы решите, что вам
это не нужно, они прекратятся.
- Они мне не нужны.
Доктор посмотрел на меня грустными черными глазами и улыбнулся.
- Вы уверены?
- Абсолютно.
Он покачал головой.
- Сейчас идите и возвращайтесь только тогда, когда действительно будете
готовы избавиться от них.
Я к нему не вернулся, и галлюцинации продолжались. Судороги не
усиливались, но и не ослаблялись, поэтому в этот вечер, когда все
закончилось, я налил себе бренди и открыл роман о тридцативосьмилетнем
сотруднике рекламного агентства, который внезапно решил оставить жену и
троих детей и отправился в Мексику, чтобы найти свое истинное "я". К
полуночи он еще продолжал розыски, но я уже потерял к ним всякий интерес. И
лег спать.
Часы на столике у кровати показывали три утра, когда меня разбудил
телефонный звонок. Звонил Триппет, и по его отрывистому тону я понял, что он
очень расстроен.
- Извините, что разбудил, но я в "Маунт Синай".
- С вами что-то случилось? - спросил я.
- Нет. Несчастье с Сиднеем. С ним сейчас врач.
- Что с ним?
- Ваши друзья. Они сломали ему руки.
- Как?
- Раздробили их, захлопнув дверцу автомобиля.
- О боже!
- Каждую руку в двух местах.
- Я сейчас приеду. Как он?
- Они надеются, что руки удастся спасти.
Сиднею Дюрану только-только исполнилось двадцать лет, когда машина,
полная студентов Лос-Анджелесского университета едва не сшибла его на
бульваре Заходящего солнца, по которому он шел в половине третьего ночи,
держа перед собой изувеченные руки. Сначала они подумали, что он пьян, но
потом увидели, что у него с руками, усадили в машину и домчали до больницы.
Там Сидней назвал себя, упомянул Триппета и потерял сознание.
Триппет рассказал мне все это, когда мы стояли у операционной и ждали,
чтобы кто-нибудь вышел из нее и сказал, останется ли у Сиднея одна рука или
две.
- Я смог найти доктора Ноуфера, - пояснил Триппет.
- Хорошо, - кивнул я.
- Он - специалист по таким операциям, знаете ли.
- Я помню.
- Он знает Сиднея. Когда мы реставрировали ему "эстон мартин", он
частенько приезжал и смотрел, как работает Сидней. В некотором смысле они
даже подружились.
- Что он говорит?
- Пока ничего. Кости не просто сломаны, но раздроблены, повреждены
нервы, вены, сухожилия. Оптимизма я не заметил.
Сиднея Дюрана не ждали дома. И сообщать о случившемся несчастье было
некому. Восемнадцать месяцев назад он просто пришел к нам в поисках работы,
заявив, что он "лучший жестянщик в городе, особенно по работе с алюминием".
Никаких рекомендаций или сведений о его прежней жизни он не предоставил, за
исключением того, что приехал с востока. Учитывая местоположение
Лос-Анджелеса, это могли быть как Сиракузы, так и Солт-Лейк-Сити. Триппет
считал себя знатоком людей, поэтому Сиднея тут же взяли в "Ла Вуатюр
Ансьен".
Он действительно оказался превосходным жестянщиком, а когда наше дело
стало расширяться, порекомендовал Района Суареса, "лучшего обшивщика
города". Рамон в девятнадцать лет едва говорил по-английски, но творил
чудеса с брезентом и кожей. Привел Сидней и нашего третьего сотрудника,
Джека Дуферти, негра, двадцати двух лет от роду. Дуферти Сидней
охарактеризовал одной фразой: "Он разбирается в двигателях почти так хорошо,
как вы", - последнее, разумеется, относилось к Триппету.
Доктор Бенджамин Ноуфер выглядел смертельно уставшим, когда вошел в
комнату ожидания в половине шестого утра. Он плюхнулся в кресло, получил
сигарету от Триппета, глубоко затянулся, выставил перед собой руки и долго
смотрел на них.
- Черт побери, ты молодец, Ноуфер, - промурлыкал он. - Ты действительно
молодец.
Лет тридцати пяти, длинный, худой, он постоянно пересыпал речь
ругательствами.
- Ну и дерьмецо же подсунули вы мне. Настоящее дерьмецо. Руки я ему
спас, хотя ему еще долго не придется самому подтирать задницу. Что там
произошло? Групповая драка?
- Этого мы не знаем, - ответил Триппет. - Нам лишь известно, что руки