кофейному столику, налил себе виски и вернулся к стулу, на котором сидел, с
бокалом и бутылкой. - Не хотите составить мне компанию? Коридорный принесет
вторую бутылку в десять часов.
- В десять у меня самолет.
- Есть другой, в двенадцать. Полетите на нем. Нам надо поговорить.
- О чем?
- Не валяйте дурака, - Дэнджефилд поднял бокал и улыбнулся. - Мне редко
удается выпить "Чивас Регал". Слишком дорогое удовольствие.
- Для меня тоже.
- Но Чарли Коул может себе это позволить, а?
- Похоже, что да.
Я встал из-за стола и перебрался на один из диванов. Дэнджефилд
подождал, пока я сяду, одним глотком осушил бокал, вытер рот тыльной
стороной ладони.
- Пока хватит. Теперь давайте поговорим.
- О чем? - повторил я.
- О вас, Чарльзе Коуле и Анджело Сачетти. Для начала хватит?
- Вполне.
Дэнджефилд откинулся на спинку стула и вновь начал изучать потолок.
- Вчера вы прилетели рейсом "Юнайтед", и в аэропорту Даллеса вас
встретил Джонни Раффо с катафалком, на котором обычно разъезжает по
Вашингтону Коул. В половине седьмого Раффо оставил вас в отеле, а часом
позже увез оттуда. Без десяти восемь вы приехали в дом Коула и пробыли там
до одиннадцати, а потом катафалк доставил вас обратно в отель. Вы никому не
звонили. Я лег спать в два часа ночи, а встал в шесть утра, чтобы добраться
сюда к восьми. Я живу в Боувье, знаете ли.
- Вы мне говорили.
- А вот кое-чего я вам не сказал.
- Что именно?
- Я не хочу, чтобы с Чарльзом Коулом что-то случилось.
- Он тоже. Дэнджефилд фыркнул.
- Можете поспорить на последний доллар, что не хочет. Положение у
Чарльза Коула незавидное. Мало того, что Анджело сосет из него деньги, так
он еще поссорился с Джо Лозупоне, а ссоры с ним я бы не пожелал и своему
врагу. Чарли говорил вам об этом?
- В самых общих чертах.
- Я знал одного парня, с которым Джо Лозупоне поссорился в начале
пятидесятых годов. Так Лозупоне прикинулся овечкой, обещал все забыть и
пригласил этого парня на обед. Когда все наелись и напились, друзья Лозупоне
достали ножи и разрезали этого парня на мелкие кусочки. А их жены, в
роскошных туалетах, ползали по полу на руках и коленях, убирая то, что от
него осталось.
- И что вы после этого сделали?
- Я? Ничего. Во-первых, не мог ничего доказать, а во-вторых, Джо не
нарушил ни одного федерального закона.
Я встал.
- Пожалуй, все-таки выпью.
- Прекрасная идея.
Я взял два чистых бокала и прогулялся в ванную за водой. Вернувшись,
спросил Дэнджефилда, разбавить ли ему виски. Он отказался. Я налил ему на
три пальца чистого виски, себе - поменьше и добавил воды.
- Вы не похожи на человека, который привык пить виски в восемь утра, -
прокомментировал Дэнджефилд, когда я протянул ему бокал.
- Только не говорите тренеру, - усмехнулся я.
- У вас цветущий вид. Вот я и подумал, долго ли вы сможете сохранить
его.
- Я думал, вас заботит Коул, а не я.
- Меня не заботит старина Коул. Я лишь хочу, чтобы с ним ничего не
случилось до того, как он все принесет.
- Что все?
- Некую информацию, которую он уже два года обещает передать нам.
- О ком?
- О Джо Лозупоне, о ком же еще.
- У него ее больше нет, - и я откинулся назад, готовый насладиться
изумлением Дэнджефилда.
Он, однако, отреагировал не так, как я ожидал. На мгновение оцепенел,
затем поставил бокал на стол, оглядел гостиную, наклонился вперед, оперся
локтями на колени и уставился в ковер.
- Что значит, у него ее больше нет? - едва слышно спросил Дэнджефилд.
- Информация у Анджело. В Сингапуре.
- У Коула должны быть копии, - он не отрывал взгляда от ковра.
- Как видите, нет.
- Он сам сказал вам об этом, не так ли?
- А как иначе я мог это узнать?
- Вы не лжете, - сообщил он ковру. - Нет, вы не лжете. Вы не так умны,
чтобы лгать.
Он поднял голову, и мне показалось, что его глаза переполняла острая
тоска. Но выражение глаз тут же изменилось, так что, возможно, я и ошибся.
- Я никогда не был в том доме, знаете ли, - выдохнул он.
- В каком доме?
- Коула. Мы работаем вместе уже двадцать три года, и я ни разу не был в
его доме. Я слушал его болтовню насчет взаимодействия и компромиссов в
десятках баров самых захудалых городков Мэриленда, и слушал, не перебивая,
потому что он всегда поставлял нам нужную информацию. Я сидел в этих
паршивых барах, пил дрянное виски, а он трепался и трепался об "общих целях"
и "саморегулировании преступного мира". Можно выслушать что угодно, если в
итоге получаешь то, за чем приехал. И все это время я умасливал его ради
одного. Только одного.
- Джо Лозупоне, - вставил я. Дэнджефилд с упреком посмотрел на меня.
- Вы думаете, это забавно, да? Вы думаете, я должен впасть в отчаяние,
потому что кто-то украл сведения, за которыми я охотился двадцать пять лет?
У вас отменное чувство юмора, Которн.
- Двадцать пять лет - большой срок, и я не говорил, что это смешно.
Дэнджефилд вновь продолжил беседу с ковром, обхватив руками свою
большую голову.
- Все началось во время Второй мировой войны. С талонов на бензин,
которые циркулировали на черном рынке. Но вы, наверное, слишком молоды,
чтобы помнить их.
- Я помню. Моему отцу приходилось их добывать.
- Тогда я вышел на Лозупоне. Талонов у него было на сто миллионов
галлонов, и он потихоньку торговал ими, но успел сбыть всю партию какой-то
мелкотне, прежде чем мы поймали его с поличным. Талоны, конечно, мы забрали,
но Лозупоне вышел сухим из воды.
- Выпейте еще, - предложил я. - У вас поднимется настроение.
Но Дэнджефилд исповедовался ковру.
- После войны он расширил сферу своей деятельности. Бюро поручило мне
следить за ним. Мне одному. Я наладил отношения с Коулом, и на основе
получаемой от него информации посадил за решетку многих и многих, но не мог
и близко подступиться к Лозупоне, состояние которого росло как на дрожжах.
Чем он только теперь ни занимается! Грузовые перевозки, фабрики по
изготовлению одежды, банки, профсоюзы, даже инвестиционные фирмы, а деньги
туда поступают от азартных игр, приема ставок, проституции и прочей
преступной деятельности. Сейчас у него миллионы. Знаете ли, мы с Лозупоне
практически одного возраста. Он послал свою дочь в Уэллсли, а я, с
превеликим трудом, в университет Мэриленда. Он не окончил и восьми классов,
а у меня диплом юриста. У него в заначке по меньшей мере тридцать пять
миллионов, а у меня на банковском счету 473 доллара 89 центов, да еще на две
тысячи облигаций, которые я никак не переведу в наличные.
- Вы взяли не ту сторону.
Тут он посмотрел на меня и покачал головой.
- Может вы и правы, Которн, но уже поздно менять союзников.
Приглядитесь ко мне. Двадцать пять лет я ловил жуликов, бандитов,
мошенников. Я сам стал таким же, как они. Говорю на их языке. Иногда мне
даже кажется, что я их люблю. О боже, вы наверняка представляли себе, кто
окажется за дверью, когда я крикнул: "ФБР". Вы ожидали увидеть молодого
супермена в строгом костюме, с безупречными манерами. А что получили.
Старика пятидесяти одного года от роду, одетого в рванье, с манерами свиньи,
не так ли?
- Мне кажется, вам надо выпить.
- Знаете, почему я так выгляжу?
- Почему?
- Потому что им это не нравится.
- Кому?
- Всем этим эстетам в Бюро. Ну и черт с ними. Я прослужил двадцать семь
лет, осталось еще три года, и я знаю больше, чем все они, вместе взятые,
поэтому попрекать меня они не станут. Я работаю с Чарли Коулом, и только
поэтому им придется гладить меня по шерстке.
Я подошел к нему, взял пустой бокал, налил виски и протянул ему.
- Вот, выпейте, а потом можете поплакать у меня на плече.
Дэнджефилд принял у меня бокал.
- Я слышал, вы чуток свихнулись, Которн. Что-то у вас с головой?
- Правда?
- Парни с побережья говорят, что вы тронулись умом, потому что взяли на
себя вину за смерть старины Анджело.
- Что еще сказали вам эти парни?
- Что Коллизи и Полмисано начали выкручивать вам руки.
Я сел на диван, положил ногу на ногу.
- Можете сказать парням, что они правы.
- Так что хочет от вас Чарли Коул?
- Во-первых, чтобы я освободил его от шантажа Анджело.
- Анджело в Сингапуре. Я слышал, процветает.
- Это вы передали Коулу его фотографии?
Дэнджефилд кивнул.
- Да. Мне стало известно, что Чарли переводит крупные суммы из
Швейцарии в Сингапур. И предположил, что деньги идут к Анджело. Я оказался
прав?
- Безусловно.
- Чем же Анджело прижал его?
- Утащил всю информацию, которую Коул скармливал вам двадцать лет. И
пообещал, что передаст все его друзьям в Нью-Йорке, если не будет регулярно
получать деньги.
Дэнджефилд почесал нос, нахмурился.
- И компрометирующие материалы на Лозупоне тоже
у Анджело?
- Единственная копия, хотя, теперь уже копии.
- А какова ваша роль?
- Если я не привезу этих материалов, он намерен плеснуть кислотой в
лицо жены моего партнера.
- И что вы ему ответили?
- Обещал побывать в Сингапуре. Но я полетел бы и так, узнав, что
Сачетти жив. Если б он объявился в другом месте, полетел бы и туда.
Дэнджефилд медленно кивнул.
- Парни говорили, что вы чуток свихнулись. Они не ошиблись.
- Почему?
- Потому что вы не знаете, чем вам все это грозит.
Я встал и вылил остатки шотландского в свой бокал.
- Мне кажется, вы об этом уже упоминали.
- Я не вдавался в подробности.
- Пора перейти к ним?
- Еще нет. Сначала нам надо спланировать операцию.
- Какую?
Дэнджефилд улыбнулся, раскованно, даже радостно.
- Операция будет состоять в следующем: вы должны взять у Анджело
компрометирующие материалы на Джо Лозупоне и передать их мне.
В международном аэропорту Лос-Анджелеса я взял такси, которое доставило
меня к старому супермаркету между Ла-Бреа и Санта-Моника. На ленч с
Триплетом я опоздал, но у меня оставалось немало времени, прежде чем
отправиться в "Беверли-Уилшир", где Карла Лозупоне хотела бы встретиться со
мной в шесть вечера.
- Кто-то позвонил час назад, - сообщил мне Триппет. - Голос звучал
довольно враждебно.
- Другого от них ждать не приходится.
Триплет пожелал узнать обо всем, что произошло со мной, и я рассказал,
опустив только угрозу Коула в отношении его жены. Рассказал я Триплету и о
плане Дэнджефилда, посредством которого я мог заполучить у Сачетти
необходимую тому информацию. В самолете полтора часа я обдумывал его план и
пришел к выводу, что в результате скорее всего окажусь в одном из двух мест:
то ли в больнице, то ли на кладбище.
- Разумеется, вы на это не пойдете? - Триппет отбросил со лба прядь
седых волос.
- Другого мне просто не остается. Так что полечу в Сингапур и отыщу там
Анджело Сачетти.
- А компрометирующие материалы?
- Не знаю. Если он отдаст их мне, прекрасно. Но я не думаю, что
попытаюсь отнять их у него силой.
Триппет оглядел письменный стол.
- Где мы храним наши бланки?
- В нижнем левом ящике.
Он достал чистый бланк, вынул из кармана перьевую ручку и начал писать.
- В Сингапуре вы никого не знаете, не так ли?
- Только Анджело Сачетти.
- Я дам вам рекомендательное письмо к Сэмми Лиму. Очень милый человек.
Мы вместе учились в школе.
- Первый раз слышу о нем.
- Возможно. - Триппет продолжал писать, - Его дедушка вместе с моим
основали одну из первых китайско-британских экспортно-импортных компаний в
Сингапуре. "Триппет и Лим, лимитед". Тогда это произвело фурор. Полное имя
Сэмми Лима - Лим Панг Сэм. Теперь он исполнительный директор, и ему
принадлежит основной пакет акций, хотя часть их осталась и у меня. Мы не
виделись уже много лет, но переписываемся регулярно.
Триппет лихо расписался, спросил, есть ли у меня промокательная бумага,
на что я ответил отрицательно, потому что не пользовался ею, так же как и
перьевыми ручками. Триппет ответил на это, что терпеть не может шариковых, а
я заявил, что он - враг прогресса. Пока мы препирались, чернила высохли, и
он протянул мне письмо. Четким, разборчивым почерком он написал следующее:
"Дорогой Сэмми!
Письмо передаст тебе Эдвард Которн, мой добрый друг и деловой партнер.
Он в Сингапуре по весьма конфиденциальному делу, и я буду очень признателен
тебе, если ты сможешь оказать ему содействие.
Ты задолжал мне письмо и все откладываешь и откладываешь давно
обещанный визит в Штаты. Барбара жаждет увидеть тебя вновь.
Твой Дикки".
- Дикки? - переспросил я, возвращая письмо. Триппет нашел на столе
конверт.
- Мы же вместе ходили в школу, - он сложил письмо, положил его в
конверт и протянул мне.
- Премного благодарен, - и я сунул конверт во внутренний карман
пиджака.
- Пустяки. Когда вы отправляетесь?
- Не знаю. Сначала мне надо сделать прививку от ветряной оспы, а
остальное будет зависеть от благородной Карлы и ее желаний.
Триппет покачал головой.
- Я никак не пойму, Эдвард, почему вы согласились выступить в роли ее
сопровождающего, или кавалера, или как это у них называется.
- Потому что, как выяснилось, легче согласиться, чем отказаться. А
может, мне просто нравится, когда о меня вытирают ноги.
Триппет нахмурился.
- Похоже на жалость к себе.
- После поездки в Сингапур я от нее избавлюсь.
- Вы многое ставите на эту поездку, не так ли?
- Да, - кивнул я. - Многое. А вы не поставили бы?
- Не знаю, - ответил он. - В моей, довольно бессистемной жизни я иногда
пытался лечиться географией. Но у этого лекарства всегда оказывался
негативный побочный эффект.
- Какой же?
- Мне приходилось брать с собой себя.
Мы прогулялись в бар на углу, выпили, и Триппет рассказал мне, как идут
дела у Сиднея Дюрана. Он навестил Сиднея утром, и наш главный специалист по
жестяным работам сказал, что их было четверо. Они встретили его около
пансиона, где он жил, и отвезли на тихую улочку рядом с бульваром Заходящего
солнца. Двое держали его, третий зажимал рот, а четвертый захлопывал дверцу.
Затем они попрыгали в машину и умчались, а Сидней, с переломанными руками,
вышел на бульвар, где его и подобрали студенты. В темноте он не разглядел
лиц бандитов и не мог описать их ни Триппету, ни полиции.
- Я заверил его, что с руками все будет в порядке, - добавил Триппет. -
Когда он выпишется из больницы, я возьму его к себе домой, чтобы Барбара
приглядывала за ним.
- Я, возможно, не сумею заглянуть к Сиднею, но вы скажите ему, что мы
используем его в торговом зале, пока руки окончательно не заживут. Скажите,
что мы будем готовить его на должность управляющего.
- Знаете, Эдвард, иногда меня просто поражает переполняющий вас
гуманизм.
- Иногда, Дикки, он поражает и меня самого.
Триппет не спеша зашагал домой, а я постоял на углу пятнадцать минут,
прежде чем поймал такси, доставившее меня к "Беверли-Уилшир" в пять минут
седьмого. Я спросил у портье, в каком номере остановилась мисс Лозупоне, но
мне ответили, что в этом отеле таких справок не дают, и, если мне нужна мисс
Лозупоне, я могу связаться с ней по внутреннему телефону. Я осведомился у
портье, где эти телефоны, он показал, я снял трубку одного из них и попросил
телефонистку коммутатора отеля соединить меня с мисс Карлой Лозупоне. Мне
ответил мужской голос.
- Мисс Лозупоне, пожалуйста.
- Это Которн?
- Да.
- Поднимайтесь. Она вас ждет.
Я спросил у голоса, в каком номере, получил ответ, поднялся на седьмой
этаж, прошел по коридору и постучал в дверь. Ее приоткрыл высокий мужчина
лет тридцати с длинными волнистыми черными волосами.
- Вы Которн?
- Я - Которн.
- Заходите.
Он приоткрыл дверь чуть шире, чтобы можно было протиснуться бочком.
Я оказался в номере, обставленном в испанском стиле. Черное
полированное дерево, красный бархат обивки, блестящие медные головки обойных
гвоздей. Столики, то ли мавританские, то ли сработанные в Мексике, картины с
крестьянами в сомбреро, подпирающими белые стены домов в ярко-желтом
солнечном свете.
Она сидела на длинном низком диване. В синем платье, оканчивающемся
гораздо выше колен. Черные, коротко стриженные волосы обрамляли пару темных
глаз, классический нос с чуть раздувающимися ноздрями и рот с полными,
надутыми губками. Если б не надутые губки и очень маленький подбородок, ее
при желании можно было бы считать красавицей. Но вот в ее чувственности
никаких сомнений не было. И у меня создалось впечатление, что эту свою
особенность она сознательно выпячивала.
- Значит, вы - та самая сиделка, которую решил приставить ко мне дядя
Чарли, - похоже, для нее желания дяди Чарли не являлись законом.
- Дядя Чарли - это Чарльз Коул? - переспросил я.
- Совершенно верно.
- Тогда я - та самая сиделка, которую он решил приставить к вам.
Она наклонилась вперед, чтобы взять с низкого, длинного столика,
стоящего перед диваном, высокий бокал. Синее платье чуть распахнулось, чтобы
показать мне, что Карла обходится без бюстгальтера. Она отпила из бокала и
вновь посмотрела на меня.
- Присядьте. Хотите что-нибудь выпить? Если да, Тони вам нальет. Это -
Тони.
Я сел на стул с высокой спинкой, придвинув его к столу перед диваном, и
уже хотел поздороваться с Тони, но начались судороги, потом меня прошиб
холодный пот, и Анджело Сачетти начал медленно падать в воду, заговорщически
подмигивая мне. Потом все закончилось, и Карла Лозупоне с любопытством
взглянула на склонившегося надо мной Тони.
- Теперь я выпью, - я достал из кармана платок и вытер пот с лица.
- Дай ему выпить, - приказала Карла. Тони с сомнением посмотрел на
меня.
- Что это с вами?
- Спиртное - лучшее лекарство, - отшутился я.
Он прошел к столику, заставленному бутылками, налил что-то в бокал,
вернулся ко мне.
- Бербон [Бербон - пшеничное или кукурузное виски.] пойдет? - он
протянул мне полный бокал.
- Спасибо.
- Что это у вас, какая-то форма эпилепсии? - спросила Карла.
- Нет, у меня не эпилепсия.
- А я думала, эпилепсия. Вы отключились на пять минут.
- Нет, не на пять. На сорок секунд, максимум на минуту. Я засекал
время.
- Такое случается часто?
- Каждый день. Только сегодня чуть раньше, чем всегда.
Карла выпятила нижнюю губу.
- Зачем же мне сиделка, которая ежедневно в шесть вечера бьется в
судорогах?
- Придется вам приноравливаться.
- Как? Совать в рот деревяшку, чтобы вы не прикусили язык? Кажется, вы
должны приглядывать за мной, мистер Которн или как вас там?
- По-прежнему, Которн. Эдвард Которн.
- Вы хотите, чтобы я вышвырнул его вон? - осведомился Тони, направляясь
к моему стулу.
- Скажите ему, что этого делать не следует, - предупредил я.
Карла Лозупоне глянула на меня, потом - на Тони. Облизнула нижнюю губу
розовым язычком.
- Вышвырни его, Тони.
Высокий мужчина с вьющимися черными волосами положил руку на мое левое
плечо.
- Вы слышали, что сказала дама.
Я вздохнул и выплеснул содержимое моего бокала ему в лицо. Затем встал.
Руки Тони взметнулись к лицу, и я ударил его дважды, чуть ниже пояса. Он
согнулся пополам, навстречу моему поднимающемуся колену, которое угодило ему
в подбородок, а пока он падал, я ударил его, не слишком сильно, ребром
ладони по шее. И Тони распластался на полу. Я поднял с толстого ковра
упавший бокал, прогулялся к столику с бутылками и налил себе шотландского
виски. Вернулся к стулу, перешагнув через лежащего Тони, и сел.
Карла Лозупоне следила за мной, раскрыв от изумления рот.
Я поднял бокал, показывая, что пью за ее здоровье, пригубил виски.
- Мне надоело, что мной все время помыкают. Меня уже тошнит от всех
Лозупоне, Коулов, Коллизи. Но особенно меня тошнит от Анджело Сачетти,
потому я и собираюсь в Сингапур. Возможно, наша встреча позволит мне
избавиться от припадков. Если хотите поехать со мной, воля ваша. Если нет,
Тони всегда составит вам компанию. Будет следить, чтобы в паспорт поставили
визу и не украли багаж. С этим он вполне справится.
Карла Лозупоне задумчиво смотрела на меня.
- Как по-вашему, почему я лечу в Сингапур?
- Как я понимаю, чтобы создать крепкую семью.
- С Анджело? - она рассмеялась, как мне показалось, невесело. - Не
болтайте ерунды. Я терпеть его не могу, а он - меня. У нас с детства
взаимное отвращение.
- Какого детства? Анджело старше вас минимум на десять лет.
- На девять. Но он болтался в Нью-Йорке, когда мне было двенадцать, а
ему - двадцать один. Вот тогда-то я и провела с Анджело один малоприятный
день.
- Могу себе представить.
- Едва ли.
- Но почему вы согласились на помолвку и все прочее? Она осушила бокал.
- Налейте мне еще, - я не шевельнулся, и она добавила. - Пожалуйста.
Я встал и взял у нее бокал.
- В Уэллсли должны были хоть чему-то научить вас. Что вы пьете?
- Водку с тоником.
Я налил водки, добавил тоника, принес Карле полный бокал.
- Вы не ответили на мой вопрос.
- Тут продают "Нью-Йорк таимс"?
- Уже нет, - ответил я. - Обходимся местными газетами.
- Тогда вам не доводилось читать, что пишут о моем отце.
- Я знаю, кто он такой.
- А мне приходится читать о нем постоянно. Как его только ни называют!
Если верить репортерам, в Соединенных Штатах он - гангстер номер один. Как
вы думаете, приятно читать такое о собственном отце?
- Не знаю. Мой отец умер.
Она помолчала, закурила, выпустила струю дыма в свой бокал.
- Наверное, он и есть.
- Что?
- Гангстер номер один Америки. Но он еще мой отец, и я его люблю.
Знаете, почему?
- Почему?
- Потому что он любит меня, и я видела от него только добро.
- Веская причина.
- А теперь он попал в беду.
- Ваш отец? - спросил я.
- Да, и во всем виноват Чарльз Коул.
- Как я слышал, заварил кашу ваш отец.
- Вас ввели в заблуждение. Его заставили, а Анджело используют, как
предлог.
- Вы всегда так рассказываете?
- Как?
- Урывками. Что-то отсюда, что-то - оттуда. А не попробовать ли вам
начать сначала? Хорошая идея, знаете ли. Потом перейдете к середине, а в
конце поставите точку. При удаче я смогу не потерять ход ваших мыслей.
Она глубоко вздохнула.
- Ладно. Давайте попробуем. Все началось несколько лет тому назад. Я
училась на втором курсе в Уэллсли и приехала домой на уик-энд. Дело было в
субботу, и они сидели в кабинете отца.
- Кто?
- Мой отец и его друзья. Или партнеры. Четверо или пятеро.
- Ясно.
- Я подслушивала. Из любопытства.
- Ясно, - повторил я.
- Дверь из кабинета в гостиную была открыта, и они не знали, что я там.
Иногда они говорили по-итальянски, иногда переходили на английский.
- О чем шел разговор?
- О Чарльзе Коуле, или дяде Чарли. Они убеждали отца, что от него надо
избавиться. Точнее, убить.
Карла прервалась и отпила из бокала.
- Я читала об этом. Я читала все, что могла найти, о моем отце, но
никогда не слышала, чтобы они так говорили. И не смогла заставить себя уйти
из гостиной.
- И что вы услышали?
Она снова глубоко вздохнула.
- Те, кто хотел убрать Коула, говорили, что он приобрел слишком большую
власть, обходится чересчур дорого, а толку от него - пшик. Мой отец
возражал, спор разгорался, они даже перешли на крик. Я даже не представляла
себе, что мой отец может так говорить. В тот день они не смогли найти общего
решения, но я видела, что мой отец обеспокоен. Он убеждал их, что Чарльз
Коул знает слишком много, что у него полным-полно компрометирующих
документов. И после смерти Коула они могут попасть не в те руки. Его
партнеры не хотели его слушать.
- Но им пришлось? - вставил я. Карла кивнула.
- Он же номер один, так его называют. Им пришлось согласиться с ним,
хотя бы на какое-то время. А шесть месяцев спустя, в родительский день, мой
старик приехал в Уэллсли, - она уставилась в бокал. - Забавно, не правда ли?
- Что именно?
- Мой отец, въезжающий в Уэллсли на "мерседесе 600" в сопровождении
Тони. Они все, разумеется, знали, кто он такой.
- Кто?
- Мои однокурсницы.
- И как они реагировали?
- А чего вы от них ожидали?
- Вас унижали?
Карла улыбнулась и покачала головой.
- Наоборот. Я купалась в лучах его славы. У них отцами были биржевые
маклеры, юристы, президенты корпораций. И только у меня - живой,
всамделишный гангстер, за рулем машины которого сидел настоящий бандит. То
был мой отец, низенький толстячок, лысый, с восемью классами образования,
говорящий с заметным акцентом. А мои сокурсницы вились вокруг него, словно
он был знаменитым поэтом или политиком. Ему это понравилось. Очень
понравилось.
- Но он приезжал не для того, чтобы повидаться с вами? - спросил я.
- Нет. Он приехал, чтобы попросить меня обручиться с Анджело. Раньше он
не обращался ко мне ни с какими просьбами. Не просил ничего для себя. Я
пожелала узнать причину, и он все мне объяснил. Впервые он говорил со мной
серьезно. Как с взрослой.
- Чем же он аргументировал свою просьбу?
Карла ответила долгим взглядом.
- Что вы об этом знаете?
- Больше, чем мне следовало бы, но в изложении другой стороны.
Она кивнула.
- Тогда вы должны знать правду.
Правда состояла в следующем: Джо Лозупоне попросил свою дочь обручиться
с крестником Чарльза Коула совсем не потому, что благоволил к Анджело
Сачетти, как утверждал Чарльз Коул. Пять нью-йоркских семей разделились: три
выступили против Коула, две остались на его стороне. Лозупоне полагал, что
помолвка его дочери с Сачетти станет формальным предлогом, если он возьмет
сторону Коула. Карла Лозупоне согласилась. О помолвке было объявлено, и
дальнейшее в целом совпало с тем, что рассказал мне Коул, за исключением
одного. После того как стало известно, что Анджело Сачетти жив, но не
собирается возвращаться и жениться на Карле, Лозупоне уже не мог выступить
против трех семей, выразивших недоверие Коулу. Ему пришлось встать на их
сторону.
- Я делала все, что он просил. Даже надела траур, когда пришло
бокалом и бутылкой. - Не хотите составить мне компанию? Коридорный принесет
вторую бутылку в десять часов.
- В десять у меня самолет.
- Есть другой, в двенадцать. Полетите на нем. Нам надо поговорить.
- О чем?
- Не валяйте дурака, - Дэнджефилд поднял бокал и улыбнулся. - Мне редко
удается выпить "Чивас Регал". Слишком дорогое удовольствие.
- Для меня тоже.
- Но Чарли Коул может себе это позволить, а?
- Похоже, что да.
Я встал из-за стола и перебрался на один из диванов. Дэнджефилд
подождал, пока я сяду, одним глотком осушил бокал, вытер рот тыльной
стороной ладони.
- Пока хватит. Теперь давайте поговорим.
- О чем? - повторил я.
- О вас, Чарльзе Коуле и Анджело Сачетти. Для начала хватит?
- Вполне.
Дэнджефилд откинулся на спинку стула и вновь начал изучать потолок.
- Вчера вы прилетели рейсом "Юнайтед", и в аэропорту Даллеса вас
встретил Джонни Раффо с катафалком, на котором обычно разъезжает по
Вашингтону Коул. В половине седьмого Раффо оставил вас в отеле, а часом
позже увез оттуда. Без десяти восемь вы приехали в дом Коула и пробыли там
до одиннадцати, а потом катафалк доставил вас обратно в отель. Вы никому не
звонили. Я лег спать в два часа ночи, а встал в шесть утра, чтобы добраться
сюда к восьми. Я живу в Боувье, знаете ли.
- Вы мне говорили.
- А вот кое-чего я вам не сказал.
- Что именно?
- Я не хочу, чтобы с Чарльзом Коулом что-то случилось.
- Он тоже. Дэнджефилд фыркнул.
- Можете поспорить на последний доллар, что не хочет. Положение у
Чарльза Коула незавидное. Мало того, что Анджело сосет из него деньги, так
он еще поссорился с Джо Лозупоне, а ссоры с ним я бы не пожелал и своему
врагу. Чарли говорил вам об этом?
- В самых общих чертах.
- Я знал одного парня, с которым Джо Лозупоне поссорился в начале
пятидесятых годов. Так Лозупоне прикинулся овечкой, обещал все забыть и
пригласил этого парня на обед. Когда все наелись и напились, друзья Лозупоне
достали ножи и разрезали этого парня на мелкие кусочки. А их жены, в
роскошных туалетах, ползали по полу на руках и коленях, убирая то, что от
него осталось.
- И что вы после этого сделали?
- Я? Ничего. Во-первых, не мог ничего доказать, а во-вторых, Джо не
нарушил ни одного федерального закона.
Я встал.
- Пожалуй, все-таки выпью.
- Прекрасная идея.
Я взял два чистых бокала и прогулялся в ванную за водой. Вернувшись,
спросил Дэнджефилда, разбавить ли ему виски. Он отказался. Я налил ему на
три пальца чистого виски, себе - поменьше и добавил воды.
- Вы не похожи на человека, который привык пить виски в восемь утра, -
прокомментировал Дэнджефилд, когда я протянул ему бокал.
- Только не говорите тренеру, - усмехнулся я.
- У вас цветущий вид. Вот я и подумал, долго ли вы сможете сохранить
его.
- Я думал, вас заботит Коул, а не я.
- Меня не заботит старина Коул. Я лишь хочу, чтобы с ним ничего не
случилось до того, как он все принесет.
- Что все?
- Некую информацию, которую он уже два года обещает передать нам.
- О ком?
- О Джо Лозупоне, о ком же еще.
- У него ее больше нет, - и я откинулся назад, готовый насладиться
изумлением Дэнджефилда.
Он, однако, отреагировал не так, как я ожидал. На мгновение оцепенел,
затем поставил бокал на стол, оглядел гостиную, наклонился вперед, оперся
локтями на колени и уставился в ковер.
- Что значит, у него ее больше нет? - едва слышно спросил Дэнджефилд.
- Информация у Анджело. В Сингапуре.
- У Коула должны быть копии, - он не отрывал взгляда от ковра.
- Как видите, нет.
- Он сам сказал вам об этом, не так ли?
- А как иначе я мог это узнать?
- Вы не лжете, - сообщил он ковру. - Нет, вы не лжете. Вы не так умны,
чтобы лгать.
Он поднял голову, и мне показалось, что его глаза переполняла острая
тоска. Но выражение глаз тут же изменилось, так что, возможно, я и ошибся.
- Я никогда не был в том доме, знаете ли, - выдохнул он.
- В каком доме?
- Коула. Мы работаем вместе уже двадцать три года, и я ни разу не был в
его доме. Я слушал его болтовню насчет взаимодействия и компромиссов в
десятках баров самых захудалых городков Мэриленда, и слушал, не перебивая,
потому что он всегда поставлял нам нужную информацию. Я сидел в этих
паршивых барах, пил дрянное виски, а он трепался и трепался об "общих целях"
и "саморегулировании преступного мира". Можно выслушать что угодно, если в
итоге получаешь то, за чем приехал. И все это время я умасливал его ради
одного. Только одного.
- Джо Лозупоне, - вставил я. Дэнджефилд с упреком посмотрел на меня.
- Вы думаете, это забавно, да? Вы думаете, я должен впасть в отчаяние,
потому что кто-то украл сведения, за которыми я охотился двадцать пять лет?
У вас отменное чувство юмора, Которн.
- Двадцать пять лет - большой срок, и я не говорил, что это смешно.
Дэнджефилд вновь продолжил беседу с ковром, обхватив руками свою
большую голову.
- Все началось во время Второй мировой войны. С талонов на бензин,
которые циркулировали на черном рынке. Но вы, наверное, слишком молоды,
чтобы помнить их.
- Я помню. Моему отцу приходилось их добывать.
- Тогда я вышел на Лозупоне. Талонов у него было на сто миллионов
галлонов, и он потихоньку торговал ими, но успел сбыть всю партию какой-то
мелкотне, прежде чем мы поймали его с поличным. Талоны, конечно, мы забрали,
но Лозупоне вышел сухим из воды.
- Выпейте еще, - предложил я. - У вас поднимется настроение.
Но Дэнджефилд исповедовался ковру.
- После войны он расширил сферу своей деятельности. Бюро поручило мне
следить за ним. Мне одному. Я наладил отношения с Коулом, и на основе
получаемой от него информации посадил за решетку многих и многих, но не мог
и близко подступиться к Лозупоне, состояние которого росло как на дрожжах.
Чем он только теперь ни занимается! Грузовые перевозки, фабрики по
изготовлению одежды, банки, профсоюзы, даже инвестиционные фирмы, а деньги
туда поступают от азартных игр, приема ставок, проституции и прочей
преступной деятельности. Сейчас у него миллионы. Знаете ли, мы с Лозупоне
практически одного возраста. Он послал свою дочь в Уэллсли, а я, с
превеликим трудом, в университет Мэриленда. Он не окончил и восьми классов,
а у меня диплом юриста. У него в заначке по меньшей мере тридцать пять
миллионов, а у меня на банковском счету 473 доллара 89 центов, да еще на две
тысячи облигаций, которые я никак не переведу в наличные.
- Вы взяли не ту сторону.
Тут он посмотрел на меня и покачал головой.
- Может вы и правы, Которн, но уже поздно менять союзников.
Приглядитесь ко мне. Двадцать пять лет я ловил жуликов, бандитов,
мошенников. Я сам стал таким же, как они. Говорю на их языке. Иногда мне
даже кажется, что я их люблю. О боже, вы наверняка представляли себе, кто
окажется за дверью, когда я крикнул: "ФБР". Вы ожидали увидеть молодого
супермена в строгом костюме, с безупречными манерами. А что получили.
Старика пятидесяти одного года от роду, одетого в рванье, с манерами свиньи,
не так ли?
- Мне кажется, вам надо выпить.
- Знаете, почему я так выгляжу?
- Почему?
- Потому что им это не нравится.
- Кому?
- Всем этим эстетам в Бюро. Ну и черт с ними. Я прослужил двадцать семь
лет, осталось еще три года, и я знаю больше, чем все они, вместе взятые,
поэтому попрекать меня они не станут. Я работаю с Чарли Коулом, и только
поэтому им придется гладить меня по шерстке.
Я подошел к нему, взял пустой бокал, налил виски и протянул ему.
- Вот, выпейте, а потом можете поплакать у меня на плече.
Дэнджефилд принял у меня бокал.
- Я слышал, вы чуток свихнулись, Которн. Что-то у вас с головой?
- Правда?
- Парни с побережья говорят, что вы тронулись умом, потому что взяли на
себя вину за смерть старины Анджело.
- Что еще сказали вам эти парни?
- Что Коллизи и Полмисано начали выкручивать вам руки.
Я сел на диван, положил ногу на ногу.
- Можете сказать парням, что они правы.
- Так что хочет от вас Чарли Коул?
- Во-первых, чтобы я освободил его от шантажа Анджело.
- Анджело в Сингапуре. Я слышал, процветает.
- Это вы передали Коулу его фотографии?
Дэнджефилд кивнул.
- Да. Мне стало известно, что Чарли переводит крупные суммы из
Швейцарии в Сингапур. И предположил, что деньги идут к Анджело. Я оказался
прав?
- Безусловно.
- Чем же Анджело прижал его?
- Утащил всю информацию, которую Коул скармливал вам двадцать лет. И
пообещал, что передаст все его друзьям в Нью-Йорке, если не будет регулярно
получать деньги.
Дэнджефилд почесал нос, нахмурился.
- И компрометирующие материалы на Лозупоне тоже
у Анджело?
- Единственная копия, хотя, теперь уже копии.
- А какова ваша роль?
- Если я не привезу этих материалов, он намерен плеснуть кислотой в
лицо жены моего партнера.
- И что вы ему ответили?
- Обещал побывать в Сингапуре. Но я полетел бы и так, узнав, что
Сачетти жив. Если б он объявился в другом месте, полетел бы и туда.
Дэнджефилд медленно кивнул.
- Парни говорили, что вы чуток свихнулись. Они не ошиблись.
- Почему?
- Потому что вы не знаете, чем вам все это грозит.
Я встал и вылил остатки шотландского в свой бокал.
- Мне кажется, вы об этом уже упоминали.
- Я не вдавался в подробности.
- Пора перейти к ним?
- Еще нет. Сначала нам надо спланировать операцию.
- Какую?
Дэнджефилд улыбнулся, раскованно, даже радостно.
- Операция будет состоять в следующем: вы должны взять у Анджело
компрометирующие материалы на Джо Лозупоне и передать их мне.
В международном аэропорту Лос-Анджелеса я взял такси, которое доставило
меня к старому супермаркету между Ла-Бреа и Санта-Моника. На ленч с
Триплетом я опоздал, но у меня оставалось немало времени, прежде чем
отправиться в "Беверли-Уилшир", где Карла Лозупоне хотела бы встретиться со
мной в шесть вечера.
- Кто-то позвонил час назад, - сообщил мне Триппет. - Голос звучал
довольно враждебно.
- Другого от них ждать не приходится.
Триплет пожелал узнать обо всем, что произошло со мной, и я рассказал,
опустив только угрозу Коула в отношении его жены. Рассказал я Триплету и о
плане Дэнджефилда, посредством которого я мог заполучить у Сачетти
необходимую тому информацию. В самолете полтора часа я обдумывал его план и
пришел к выводу, что в результате скорее всего окажусь в одном из двух мест:
то ли в больнице, то ли на кладбище.
- Разумеется, вы на это не пойдете? - Триппет отбросил со лба прядь
седых волос.
- Другого мне просто не остается. Так что полечу в Сингапур и отыщу там
Анджело Сачетти.
- А компрометирующие материалы?
- Не знаю. Если он отдаст их мне, прекрасно. Но я не думаю, что
попытаюсь отнять их у него силой.
Триппет оглядел письменный стол.
- Где мы храним наши бланки?
- В нижнем левом ящике.
Он достал чистый бланк, вынул из кармана перьевую ручку и начал писать.
- В Сингапуре вы никого не знаете, не так ли?
- Только Анджело Сачетти.
- Я дам вам рекомендательное письмо к Сэмми Лиму. Очень милый человек.
Мы вместе учились в школе.
- Первый раз слышу о нем.
- Возможно. - Триппет продолжал писать, - Его дедушка вместе с моим
основали одну из первых китайско-британских экспортно-импортных компаний в
Сингапуре. "Триппет и Лим, лимитед". Тогда это произвело фурор. Полное имя
Сэмми Лима - Лим Панг Сэм. Теперь он исполнительный директор, и ему
принадлежит основной пакет акций, хотя часть их осталась и у меня. Мы не
виделись уже много лет, но переписываемся регулярно.
Триппет лихо расписался, спросил, есть ли у меня промокательная бумага,
на что я ответил отрицательно, потому что не пользовался ею, так же как и
перьевыми ручками. Триппет ответил на это, что терпеть не может шариковых, а
я заявил, что он - враг прогресса. Пока мы препирались, чернила высохли, и
он протянул мне письмо. Четким, разборчивым почерком он написал следующее:
"Дорогой Сэмми!
Письмо передаст тебе Эдвард Которн, мой добрый друг и деловой партнер.
Он в Сингапуре по весьма конфиденциальному делу, и я буду очень признателен
тебе, если ты сможешь оказать ему содействие.
Ты задолжал мне письмо и все откладываешь и откладываешь давно
обещанный визит в Штаты. Барбара жаждет увидеть тебя вновь.
Твой Дикки".
- Дикки? - переспросил я, возвращая письмо. Триппет нашел на столе
конверт.
- Мы же вместе ходили в школу, - он сложил письмо, положил его в
конверт и протянул мне.
- Премного благодарен, - и я сунул конверт во внутренний карман
пиджака.
- Пустяки. Когда вы отправляетесь?
- Не знаю. Сначала мне надо сделать прививку от ветряной оспы, а
остальное будет зависеть от благородной Карлы и ее желаний.
Триппет покачал головой.
- Я никак не пойму, Эдвард, почему вы согласились выступить в роли ее
сопровождающего, или кавалера, или как это у них называется.
- Потому что, как выяснилось, легче согласиться, чем отказаться. А
может, мне просто нравится, когда о меня вытирают ноги.
Триппет нахмурился.
- Похоже на жалость к себе.
- После поездки в Сингапур я от нее избавлюсь.
- Вы многое ставите на эту поездку, не так ли?
- Да, - кивнул я. - Многое. А вы не поставили бы?
- Не знаю, - ответил он. - В моей, довольно бессистемной жизни я иногда
пытался лечиться географией. Но у этого лекарства всегда оказывался
негативный побочный эффект.
- Какой же?
- Мне приходилось брать с собой себя.
Мы прогулялись в бар на углу, выпили, и Триппет рассказал мне, как идут
дела у Сиднея Дюрана. Он навестил Сиднея утром, и наш главный специалист по
жестяным работам сказал, что их было четверо. Они встретили его около
пансиона, где он жил, и отвезли на тихую улочку рядом с бульваром Заходящего
солнца. Двое держали его, третий зажимал рот, а четвертый захлопывал дверцу.
Затем они попрыгали в машину и умчались, а Сидней, с переломанными руками,
вышел на бульвар, где его и подобрали студенты. В темноте он не разглядел
лиц бандитов и не мог описать их ни Триппету, ни полиции.
- Я заверил его, что с руками все будет в порядке, - добавил Триппет. -
Когда он выпишется из больницы, я возьму его к себе домой, чтобы Барбара
приглядывала за ним.
- Я, возможно, не сумею заглянуть к Сиднею, но вы скажите ему, что мы
используем его в торговом зале, пока руки окончательно не заживут. Скажите,
что мы будем готовить его на должность управляющего.
- Знаете, Эдвард, иногда меня просто поражает переполняющий вас
гуманизм.
- Иногда, Дикки, он поражает и меня самого.
Триппет не спеша зашагал домой, а я постоял на углу пятнадцать минут,
прежде чем поймал такси, доставившее меня к "Беверли-Уилшир" в пять минут
седьмого. Я спросил у портье, в каком номере остановилась мисс Лозупоне, но
мне ответили, что в этом отеле таких справок не дают, и, если мне нужна мисс
Лозупоне, я могу связаться с ней по внутреннему телефону. Я осведомился у
портье, где эти телефоны, он показал, я снял трубку одного из них и попросил
телефонистку коммутатора отеля соединить меня с мисс Карлой Лозупоне. Мне
ответил мужской голос.
- Мисс Лозупоне, пожалуйста.
- Это Которн?
- Да.
- Поднимайтесь. Она вас ждет.
Я спросил у голоса, в каком номере, получил ответ, поднялся на седьмой
этаж, прошел по коридору и постучал в дверь. Ее приоткрыл высокий мужчина
лет тридцати с длинными волнистыми черными волосами.
- Вы Которн?
- Я - Которн.
- Заходите.
Он приоткрыл дверь чуть шире, чтобы можно было протиснуться бочком.
Я оказался в номере, обставленном в испанском стиле. Черное
полированное дерево, красный бархат обивки, блестящие медные головки обойных
гвоздей. Столики, то ли мавританские, то ли сработанные в Мексике, картины с
крестьянами в сомбреро, подпирающими белые стены домов в ярко-желтом
солнечном свете.
Она сидела на длинном низком диване. В синем платье, оканчивающемся
гораздо выше колен. Черные, коротко стриженные волосы обрамляли пару темных
глаз, классический нос с чуть раздувающимися ноздрями и рот с полными,
надутыми губками. Если б не надутые губки и очень маленький подбородок, ее
при желании можно было бы считать красавицей. Но вот в ее чувственности
никаких сомнений не было. И у меня создалось впечатление, что эту свою
особенность она сознательно выпячивала.
- Значит, вы - та самая сиделка, которую решил приставить ко мне дядя
Чарли, - похоже, для нее желания дяди Чарли не являлись законом.
- Дядя Чарли - это Чарльз Коул? - переспросил я.
- Совершенно верно.
- Тогда я - та самая сиделка, которую он решил приставить к вам.
Она наклонилась вперед, чтобы взять с низкого, длинного столика,
стоящего перед диваном, высокий бокал. Синее платье чуть распахнулось, чтобы
показать мне, что Карла обходится без бюстгальтера. Она отпила из бокала и
вновь посмотрела на меня.
- Присядьте. Хотите что-нибудь выпить? Если да, Тони вам нальет. Это -
Тони.
Я сел на стул с высокой спинкой, придвинув его к столу перед диваном, и
уже хотел поздороваться с Тони, но начались судороги, потом меня прошиб
холодный пот, и Анджело Сачетти начал медленно падать в воду, заговорщически
подмигивая мне. Потом все закончилось, и Карла Лозупоне с любопытством
взглянула на склонившегося надо мной Тони.
- Теперь я выпью, - я достал из кармана платок и вытер пот с лица.
- Дай ему выпить, - приказала Карла. Тони с сомнением посмотрел на
меня.
- Что это с вами?
- Спиртное - лучшее лекарство, - отшутился я.
Он прошел к столику, заставленному бутылками, налил что-то в бокал,
вернулся ко мне.
- Бербон [Бербон - пшеничное или кукурузное виски.] пойдет? - он
протянул мне полный бокал.
- Спасибо.
- Что это у вас, какая-то форма эпилепсии? - спросила Карла.
- Нет, у меня не эпилепсия.
- А я думала, эпилепсия. Вы отключились на пять минут.
- Нет, не на пять. На сорок секунд, максимум на минуту. Я засекал
время.
- Такое случается часто?
- Каждый день. Только сегодня чуть раньше, чем всегда.
Карла выпятила нижнюю губу.
- Зачем же мне сиделка, которая ежедневно в шесть вечера бьется в
судорогах?
- Придется вам приноравливаться.
- Как? Совать в рот деревяшку, чтобы вы не прикусили язык? Кажется, вы
должны приглядывать за мной, мистер Которн или как вас там?
- По-прежнему, Которн. Эдвард Которн.
- Вы хотите, чтобы я вышвырнул его вон? - осведомился Тони, направляясь
к моему стулу.
- Скажите ему, что этого делать не следует, - предупредил я.
Карла Лозупоне глянула на меня, потом - на Тони. Облизнула нижнюю губу
розовым язычком.
- Вышвырни его, Тони.
Высокий мужчина с вьющимися черными волосами положил руку на мое левое
плечо.
- Вы слышали, что сказала дама.
Я вздохнул и выплеснул содержимое моего бокала ему в лицо. Затем встал.
Руки Тони взметнулись к лицу, и я ударил его дважды, чуть ниже пояса. Он
согнулся пополам, навстречу моему поднимающемуся колену, которое угодило ему
в подбородок, а пока он падал, я ударил его, не слишком сильно, ребром
ладони по шее. И Тони распластался на полу. Я поднял с толстого ковра
упавший бокал, прогулялся к столику с бутылками и налил себе шотландского
виски. Вернулся к стулу, перешагнув через лежащего Тони, и сел.
Карла Лозупоне следила за мной, раскрыв от изумления рот.
Я поднял бокал, показывая, что пью за ее здоровье, пригубил виски.
- Мне надоело, что мной все время помыкают. Меня уже тошнит от всех
Лозупоне, Коулов, Коллизи. Но особенно меня тошнит от Анджело Сачетти,
потому я и собираюсь в Сингапур. Возможно, наша встреча позволит мне
избавиться от припадков. Если хотите поехать со мной, воля ваша. Если нет,
Тони всегда составит вам компанию. Будет следить, чтобы в паспорт поставили
визу и не украли багаж. С этим он вполне справится.
Карла Лозупоне задумчиво смотрела на меня.
- Как по-вашему, почему я лечу в Сингапур?
- Как я понимаю, чтобы создать крепкую семью.
- С Анджело? - она рассмеялась, как мне показалось, невесело. - Не
болтайте ерунды. Я терпеть его не могу, а он - меня. У нас с детства
взаимное отвращение.
- Какого детства? Анджело старше вас минимум на десять лет.
- На девять. Но он болтался в Нью-Йорке, когда мне было двенадцать, а
ему - двадцать один. Вот тогда-то я и провела с Анджело один малоприятный
день.
- Могу себе представить.
- Едва ли.
- Но почему вы согласились на помолвку и все прочее? Она осушила бокал.
- Налейте мне еще, - я не шевельнулся, и она добавила. - Пожалуйста.
Я встал и взял у нее бокал.
- В Уэллсли должны были хоть чему-то научить вас. Что вы пьете?
- Водку с тоником.
Я налил водки, добавил тоника, принес Карле полный бокал.
- Вы не ответили на мой вопрос.
- Тут продают "Нью-Йорк таимс"?
- Уже нет, - ответил я. - Обходимся местными газетами.
- Тогда вам не доводилось читать, что пишут о моем отце.
- Я знаю, кто он такой.
- А мне приходится читать о нем постоянно. Как его только ни называют!
Если верить репортерам, в Соединенных Штатах он - гангстер номер один. Как
вы думаете, приятно читать такое о собственном отце?
- Не знаю. Мой отец умер.
Она помолчала, закурила, выпустила струю дыма в свой бокал.
- Наверное, он и есть.
- Что?
- Гангстер номер один Америки. Но он еще мой отец, и я его люблю.
Знаете, почему?
- Почему?
- Потому что он любит меня, и я видела от него только добро.
- Веская причина.
- А теперь он попал в беду.
- Ваш отец? - спросил я.
- Да, и во всем виноват Чарльз Коул.
- Как я слышал, заварил кашу ваш отец.
- Вас ввели в заблуждение. Его заставили, а Анджело используют, как
предлог.
- Вы всегда так рассказываете?
- Как?
- Урывками. Что-то отсюда, что-то - оттуда. А не попробовать ли вам
начать сначала? Хорошая идея, знаете ли. Потом перейдете к середине, а в
конце поставите точку. При удаче я смогу не потерять ход ваших мыслей.
Она глубоко вздохнула.
- Ладно. Давайте попробуем. Все началось несколько лет тому назад. Я
училась на втором курсе в Уэллсли и приехала домой на уик-энд. Дело было в
субботу, и они сидели в кабинете отца.
- Кто?
- Мой отец и его друзья. Или партнеры. Четверо или пятеро.
- Ясно.
- Я подслушивала. Из любопытства.
- Ясно, - повторил я.
- Дверь из кабинета в гостиную была открыта, и они не знали, что я там.
Иногда они говорили по-итальянски, иногда переходили на английский.
- О чем шел разговор?
- О Чарльзе Коуле, или дяде Чарли. Они убеждали отца, что от него надо
избавиться. Точнее, убить.
Карла прервалась и отпила из бокала.
- Я читала об этом. Я читала все, что могла найти, о моем отце, но
никогда не слышала, чтобы они так говорили. И не смогла заставить себя уйти
из гостиной.
- И что вы услышали?
Она снова глубоко вздохнула.
- Те, кто хотел убрать Коула, говорили, что он приобрел слишком большую
власть, обходится чересчур дорого, а толку от него - пшик. Мой отец
возражал, спор разгорался, они даже перешли на крик. Я даже не представляла
себе, что мой отец может так говорить. В тот день они не смогли найти общего
решения, но я видела, что мой отец обеспокоен. Он убеждал их, что Чарльз
Коул знает слишком много, что у него полным-полно компрометирующих
документов. И после смерти Коула они могут попасть не в те руки. Его
партнеры не хотели его слушать.
- Но им пришлось? - вставил я. Карла кивнула.
- Он же номер один, так его называют. Им пришлось согласиться с ним,
хотя бы на какое-то время. А шесть месяцев спустя, в родительский день, мой
старик приехал в Уэллсли, - она уставилась в бокал. - Забавно, не правда ли?
- Что именно?
- Мой отец, въезжающий в Уэллсли на "мерседесе 600" в сопровождении
Тони. Они все, разумеется, знали, кто он такой.
- Кто?
- Мои однокурсницы.
- И как они реагировали?
- А чего вы от них ожидали?
- Вас унижали?
Карла улыбнулась и покачала головой.
- Наоборот. Я купалась в лучах его славы. У них отцами были биржевые
маклеры, юристы, президенты корпораций. И только у меня - живой,
всамделишный гангстер, за рулем машины которого сидел настоящий бандит. То
был мой отец, низенький толстячок, лысый, с восемью классами образования,
говорящий с заметным акцентом. А мои сокурсницы вились вокруг него, словно
он был знаменитым поэтом или политиком. Ему это понравилось. Очень
понравилось.
- Но он приезжал не для того, чтобы повидаться с вами? - спросил я.
- Нет. Он приехал, чтобы попросить меня обручиться с Анджело. Раньше он
не обращался ко мне ни с какими просьбами. Не просил ничего для себя. Я
пожелала узнать причину, и он все мне объяснил. Впервые он говорил со мной
серьезно. Как с взрослой.
- Чем же он аргументировал свою просьбу?
Карла ответила долгим взглядом.
- Что вы об этом знаете?
- Больше, чем мне следовало бы, но в изложении другой стороны.
Она кивнула.
- Тогда вы должны знать правду.
Правда состояла в следующем: Джо Лозупоне попросил свою дочь обручиться
с крестником Чарльза Коула совсем не потому, что благоволил к Анджело
Сачетти, как утверждал Чарльз Коул. Пять нью-йоркских семей разделились: три
выступили против Коула, две остались на его стороне. Лозупоне полагал, что
помолвка его дочери с Сачетти станет формальным предлогом, если он возьмет
сторону Коула. Карла Лозупоне согласилась. О помолвке было объявлено, и
дальнейшее в целом совпало с тем, что рассказал мне Коул, за исключением
одного. После того как стало известно, что Анджело Сачетти жив, но не
собирается возвращаться и жениться на Карле, Лозупоне уже не мог выступить
против трех семей, выразивших недоверие Коулу. Ему пришлось встать на их
сторону.
- Я делала все, что он просил. Даже надела траур, когда пришло