- Мы всего лишь советники.
Читвуд отпил из бокала.
- У нас прибавилось забот.
- Почему?
- Много суеты. Выборы, похоже, расшевелили людей, и кое-где эмоции
вышли из-под контроля. Но я думаю, что мы не допустим эксцессов.
- Кто это мы? - спросил я.
- Простите, пожалуйста, - Читвуд виновато улыбнулся. - Упустил из виду.
Я капитан, начальник полиции Западной Альбертии.
Шартелль с интересом оглядел нашего гостя.
- Выборы будут проходить под вашем контролем, капитан?
- Не совсем так. Наша работа будет состоять в том, чтобы собрать урны
для голосования, убедиться, что пломбы не повреждены, и перевезти в
безопасное место для подсчета голосов. Место мы держим в секрете. В
избирательные участки допускаются представители заинтересованных сторон.
- Вы ожидаете беспорядков?
Читвуд кивнул.
- И немалых. Выборы здесь всегда вызывали волнения. Местный люд
вспыхивает, как порох. А тут еще хулиганы.
- Хулиганы?
- Именно. У каждой партии есть банды наемных громил. Избивают
оппозицию, срывают собрания, запугивают избирателей. Иногда нам приходится
разбить пару-тройку носов, а кое-кого посадить за решетку. Такие банды есть
и у партии вождя Акомоло. Я думаю, они становятся неотъемлемой частью
предвыборной кампании. Традиции, наверное.
- Как же вы с ними справляетесь? - спросил я.
Читвуд улыбнулся. Профессионал, он любил говорить о своих делах.
- У нас организованы летучие отряды. Мы непрерывно поддерживаем с ними
связь по радио. Они прошли специальную подготовку. Оснащены индивидуальными
щитами и крепкими дубинками. Знают, как разогнать толпу. Я думаю, что с
десяток таких отрядов могут подавить любой бунт. Попасть в отряд непросто.
Там нет никого ниже шести футов ростом. И работа им по душе.
- Где вы ожидаете самых серьезных беспорядков? - осведомился Шартелль.
- Здесь, в Убондо, это самая взрывоопасная точка. Еще в Барканду, но
столица вне моей юрисдикции. Отдельные вспышки могут возникнуть в небольших
городках. Впрочем, беспокоиться не о чем. Мы справимся.
- Каким представляется вам исход выборов, мистер Читвуд?
Прежде чем ответить, он вновь поднес бокал ко рту.
- Этот же вопрос задавал мне и Даунер. Я - полицейский, а не политик,
но должен сказать, господа, что вы лишь выполняете порученное вам задание.
- То есть делаем то, что нам говорят.
Читвуд поставил бокал на стол.
- Я здесь уже пятнадцать лет. Приехал из Ганы, а до этого служил в
Восточной Африке. Начал в Палестине во время того конфликта, совсем
мальчишкой. Побывал в нескольких странах, получающих независимость. И каждый
раз этот процесс сопровождался насилием. Свою задачу я вижу не в том, чтобы
предотвратить насилие, это невозможно, но свести его к минимуму. Если нам
это удастся, значит мы честно выполнили свой долг.
- Вы вот заметили, что мы лишь выполняем порученное нам задание.
Наверное, вы можете что-то добавить?
- Да. Полицейскому приходится быть в курсе слухов. Если верить самому
свежему, Акомоло черпает деньги из казны провинции, чтобы купить выборы, и в
этом ему помогает ваше ЦРУ. Об этом говорят в университете. Да и прочие
слухи на том же уровне.
- Но это ложь, - бросил Шартелль.
Читвуд кивнул.
- Разумеется. Во-первых, если б сторонники премьера захотели
воспользоваться казенными деньгами, они не стали бы получать их через
министерство финансов. Слишком много чеков. Они действовали бы через
корпорацию регионального развития: основали бы собственную компанию, дали бы
ей контракт на возведение школы или больницы, вдвое завысив затраты. Для
интеллектуальных снобов в университете денежные отношения - еще темный лес.
- А Национальная прогрессивная партия в них разбирается?
Читвуд улыбнулся.
- Я уверен, что альбертийские политики давным-давно овладели всеми
способами добывания денег. Но это не моя епархия. У меня другие заботы.
- Какие же? - Шартелль поднялся, подошел к столу, взял бокал Читвуда.
- Побольше виски, пожалуйста, - он подождал, пока Шартелль не принес
ему полный бокал. - Видите ли, я не люблю сюрпризов. Сюрпризы хороши на
рождество или на день рождения, но для полицейского они просто беда, - он
пригубил виски. - Для политика тоже, смею заметить.
- Случается, они весьма нежелательны.
- Боюсь, я не очень силен в пустопорожней беседе.
- Капитан Читвуд, как я понял, вы пришли с каким-то предложением. Я
тоже не люблю говорить попусту, так что, если вы действительно хотите что-то
нам предложить, мы готовы вас выслушать.
Читвуд поставил бокал на стол, наклонился вперед.
- Мистер Шартелль, как я понял со слов вашего коллеги, мистера Даунера,
ваша работа состоит в том, чтобы внести в предвыборную кампанию некоторые
новшества. Он не знал, в чем они будут состоять, хотя прикидывался, будто в
курсе всех ваших замыслов. Должен отметить, он слишком много говорил. Меня
не волнует стратегия вашей кампании. Но если уж она будет с новшествами, я
бы очень хотел знать о них, хотя бы в общих чертах. Уверяю вас, что
сказанное здесь останется между нами. Я не намерен в чем-либо ограничивать
вас. Но если ваши действия могут спровоцировать беспорядки, я хотел бы знать
об этом заранее, чтобы подготовить моих людей.
- Мы не революционеры, капитан, - вмешался я.
Он покачал головой.
- Я не собираюсь читать лекцию о характере альбертийцев, мистер Апшоу.
Хотя мне кажется, что после пятнадцати лет, проведенных в этой стране, я
начал понимать ее жителей. Поверите вы мне или нет, но они мне нравятся. И я
хочу, чтобы ближайшие шесть недель прошли относительно спокойно. Повторю,
что ни полицейские, ни политики не в восторге от сюрпризов. Если вы
согласитесь наперед информировать меня о ваших планах, я, в свою очередь,
готов сообщить вам о том, что мы слышим. А слышим мы немало.
- Только один вопрос, капитан. Вы обращались с подобным предложением и
к двум другим кандидатам?
- Нет, мистер Шартелль. Нет. Мне платит жалованье правительство
Западной Альбертии, и меня волнуют дела только этого региона. Едва ли я
задержусь здесь после провозглашения независимости, но я намерен уехать с
незапятнанной репутацией. Если это звучит несколько старомодно, простите
меня. Я всего лишь полицейский.
Шартелль кивнул.
- Вот что я вам скажу. Мы будем сообщать, что мы собираемся делать и
где. Вы будете информировать нас о местных настроениях. И мы будем уважать
доверие друг друга. Так как вы - гость, позвольте мне начать.
В пять минут Шартелль изложил Читвуду наши соображения насчет
вертолетов, значков, барабанов, газеты, выступлений Акомоло и Декко. О
планировании предвыборной кампании наших соперников он не упомянул.
Читвуд слушал внимательно, не отрывая взгляда от лица Шартелля, не
шевелясь.
- Теперь, когда вам открыты семейные тайны, капитан, возможно, и вы
поделитесь с нами сведениями, которые сочтете полезными для нас.
Читвуд откинулся на спинку, положил ногу на ногу. Поднял черную трость
и начал ее разглядывать.
- Армия. У меня есть несколько осведомителей среди солдат, но ни одного
среди офицеров. Раньше были, но только белые. Последний белый офицер
отправлен в отставку семь недель тому назад. Весьма неожиданно для многих.
Не упускайте этого из виду, мистер Шартелль.
- Вы говорите о военном перевороте?
- Не обязательно. Армия приобрела немалый политический вес благодаря
тому, что стала первой государственной организацией, в которой не осталось
белых. Она может стать на сторону победителя, а может поддержать того, кто в
противном случае неизбежно потерпит поражение. Тому, разумеется, придется
заплатить высокую цену.
- Интересно, - протянул Шартелль.
- Еще бы. Как только я узнаю что-нибудь определенное, я обязательно
свяжусь с вами, - Читвуд поднялся, встали и мы с Шартеллем. - Между прочим,
вам ничего не известно об участии ЦРУ в этой кампании?
- Они не доверяют нам своих секретов, - ответил Шартелль.
- Наверное нет. Но очень уж упорные эти слухи. Придется навести справки
в восточной и северной провинциях.
Шартелль улыбнулся.
- Мне еще не приходилось вести предвыборную кампанию рука об руку с
полицией. Это весьма любопытно.
Читвуд дошел до двери, обернулся, оперся на трость.
- Знаете, о чем я сейчас подумал?
- О чем же?
- Я - последний белый в полиции и армии.
- Вы полагаете, что задержитесь тут надолго?
- Не слишком, но, как я уже сказал, моя репутация должна остаться
чистой.
- Незапятнанной, - поправил его Шартелль.
Читвуд добродушно хохотнул.
- Я уникальный человек, знаете ли.
- В каком смысле?
- Я - последний белый в Альбертии, который может застрелить альбертийца
по долгу службы, - он вновь хохотнул, но довольно невесело. - Мой бог, кто
мог предположить, что все так закончится.
Я заехал за Анной Кидд в половине девятого вечера, дав Уильяму взятку в
пять шиллингов, чтобы тот отвез меня к ней. Она жила неподалеку от школы,
где вела занятия с двумя другими девушками из Корпуса мира. Мебель была
самая обыкновенная, но они оживили квартиру статуэтками, масками, ковриками
ручной работы, чеканкой.
Она чмокнула меня в щечку в присутствии соседок. Одна приехала из
Лос-Анджелеса, другая - из Беркли. Хохотушка из Беркли мне понравилась, я
подумал, что познакомлю ее с Шартеллем, если тот вдруг вспомнит о
существовании женщин. Вторая дама, из Лос-Анджелеса, наоборот, слегка
надулась из-за того, что у Анны появился кавалер.
Я помог Анне сесть на заднее сиденье.
- Уильям, это мисс Кидд.
- Привет, Уильям.
- Мадам, - Уильям широко улыбнулся и с уважением взглянул на меня. Один
день в городе - и уже нашел себе подругу. Ранее он явно недооценивал меня и
теперь признавал свою ошибку.
- Куда мы едем, маста? - спросил Уильям.
Я повернулся к Анне.
- Есть ли в Убондо хороший, тихий бар с кондиционером?
- Конечно. В здании "Какао Маркетинг Боард". Температура там не
поднимается выше двадцати градусов.
- Отлично. Поехали, Уильям.
Я держал ее за руку, пока Уильям вез нас по плохо освещенным улицам.
Мелкие торговцы еще не оставили надежду сбыть свой товар, и их ларьки
освещали газовые фонари, отбрасывающие желто-оранжевые блики.
- Как твои зубы? - спросил я.
- Прекрасно. Дантист просто снял камень. Смотри, - она улыбнулась. Зубы
у нее были белые и очень ровные.
- Ты много о них думаешь?
- Не столько, как о тебе. Мне нравится думать о тебе.
Я поцеловал ее на заднем сиденье "хамбера", петляющего по улицам
Убондо. Уильям смотрел прямо перед собой.
Оставив Уильяма и машину на стоянке, мы на лифте поднялись на третий
этаж. Заведение называлось "Южная Сахара", и управлял им ливанский гангстер.
Состояло оно из бара и ресторана. Кондиционер обеспечивал относительную
прохладу. Мы расположились в баре.
- Ты часто бываешь здесь? - спросил я Анну.
- Я не могу этого позволить на восемьдесят два доллара пятьдесят
центов, которые получаю каждый месяц. Не забывай, что я живу на эти деньги
плюс мой запас обязанностей и преданности идее.
- Тогда плачу я.
Мы заказали джин с тоником. Анна чуть дрожала в легком элегантном белом
платье с темно-синим кантом.
- Ты не могла купить это платье на свои восемьдесят два доллара в
месяц, даже с пятьюдесятью центами.
- Оно тебе нравится?
- Очень.
- Папа подарил мне его при вступлении в Корпус мира, чтобы у меня был
праздничный наряд. Он возражал против всей этой затеи.
- Твоего вступления?
- Нет, Корпуса мира.
- Почему?
- Он понимал, что развивающимся странам нужно помогать. Но считал, что
американцам надо платить больше. Он не видел смысла рассылать по всему свету
зеленых юнцов, платя им жалкие гроши. Он у меня забавный. Говорил, что если
уж нужна помощь, Америка должна нанять настоящих профессионалов - учителей,
врачей, плотников, каменщиков.
- С ним можно согласиться.
- Когда Корпус мира приступил к работе, он не изменил своей точки
зрения. Если они хотят изображать мучеников, говорил он, вероятно, это
пойдет им на пользу. Но мы все равно должны направлять профессионалов. Он
продолжал убеждать в этом вашингтонских политиков, но ничего не добился.
- Чем он занимается? Возможно, ты говорила мне, но я позабыл.
- Кажется, строит торговые центры. Как-то я спросила его, но он
ответил, что все это очень сложно. Он сам не все понимает. Продает землю,
потом берет ее в аренду и все такое.
Какое-то время мы слушали льющуюся из динамиков музыку и разглядывали
посетителей. Половина - альбертийцы, в национальной одежде и европейских
костюмах. Остальные - белые и азиаты. Бизнесмены, владельцы автомобильных
магазинов, страховые агенты, авантюристы, приехавшие в Африку, чтобы быстро
разбогатеть. В бар вошел высокий молодой человек с короткой стрижкой.
Улыбнулся, увидев Анну, направился к нам.
- Привет, Анна.
Она представила его мне. Джек Вудринг, глава Информационной службы США
в Убондо. Я предложил ему выпить с нами, и он не отказался.
- Я слышал о вашем приезде. Вчера нам позвонили из консульства, а
может, даже сегодня. Загляните к нам как-нибудь. В два часа дня контора
закрывается, и у меня есть холодильник. А в нем кувшин с мартини.
- Обязательно заедем.
- Как идут дела в Корпусе мира?
- Отлично. А как Бетти?
Джек покачал головой.
- Она приболела, и я ездил к Карлу один.
Анна повернулась ко мне.
- Карл Хайнхорст - натуралировавшийся немец, изучающий альбертийскую
культуру. Иногда он устраивает званые вечера. Я была на одном четыре месяца
тому назад.
- А я - ходяче-говорящий образчик американской культуры в Убондо,
поэтому должен бывать на каждом, - добавил Джек. - Кстати, позвольте подать
вам официальную жалобу.
- Я весь внимание.
- Крамер прислал мне телеграмму. Он спрашивает, не могли бы вы поменять
программу телевидения.
- А причем здесь Пит? - удивилась Анна.
- Он представляет в Альбертии ДДТ, а ДДТ построила в Западной провинции
вторую во всей Африке частную телевизионную станцию. Или третью?
- Кажется, вторую.
- То есть вы принесли в Альбертию американские телефильмы?
- Не я - Даффи. Он нашел европейский синдикат, согласившийся
финансировать строительство.
- Но во всей Альбертии семьдесят пять телевизоров! - воскликнула Анна.
- Страна развивается, недавно их было только двадцать пять.
- В Барканду беспокоятся, - продолжал Вудринг. - В фильмах слишком
много насилия. Я считаю, что следует добавить общеобразовательных программ.
А у вас только стрельба да мордобой...
- Даффи купил их чохом, - прервал я Вудринга. - По дешевке. Может, в
следующем году передачи станут лучше.
- Я слышал, что заказано две тысячи портативных телевизоров.
- Интересно, где они собираются их ремонтировать? - спросил я.
- Мне до этого нет дела. Надеюсь, через год-другой они создадут местное
телевидение и будут использовать его с большим толком. Ну, мне, пожалуй,
пора. Я доложу Крамеру, что выполнил его указание.
- А я сообщу о вашей просьбе в Лондон.
- Обязательно заезжайте ко мне с вашим коллегой. Мне называли его
фамилию, но я...
- Шартелль.
- Именно так. Заезжайте. Если в нас как раз будут швырять камни,
пригнитесь.
- Обязательно, - мы пожали друг другу руки, он попрощался с Анной и
ушел.
- Хороший парень. Его здесь любят, - заметила Анна.
- Кто?
- Как ни странно, и англичане, и альбертийцы. Он выступает по всей
стране, показывает кинофильмы, а если в США что-то случается, устраивает
брифинги для журналистов.
- Значит, работы ему хватает.
- А на кого похож твой мистер Шартелль?
Я покачал головой.
- Словами этого не выразить. Его надо видеть. Если хочешь, я вас
познакомлю.
- Конечно, - она улыбнулась. - Я хочу посмотреть, где ты живешь.
Я расплатился, на лифте мы спустились вниз и прошли на автомобильную
стоянку. Уильям спал за рулем.
- Поехали домой, а потом ты свободен, - сказал я ему.
- Мадам отвозить не нужно? - спросил он.
- Я отвезу ее сам.
- Хорошо, са! - он широко улыбнулся.
Уильям остановил "хамбер" у крыльца, отдал мне ключи, пожелал доброй
ночи и отправился спать. Я помог Анне выйти из машины. В комнате гремел
телевизор.
Я постучал. Шартелль лежал на кушетке, подложив подушку под голову.
Увидев нас, он тут же вскочил.
- Добрый вечер, Пит... мадам. Я увлекся и не слышал, как вы подъехали.
- Анна, это Клинт Шартелль. Анна Кидд.
- Рад с вами познакомиться, мисс Анна, - Шартелль поклонился, прошел к
телевизору и выключил его. - Я рад, что вы решили заглянуть к нам. По
телевизору показывали одно старье.
Анна села в кресло, я - на кушетку.
- Позвольте предложить вам что-нибудь выпить. Мисс Анна?
- Джин с тоником, - попросила она.
- Мне помочь? - я привстал.
- Нет. Старина Самюэль показал мне, где что стоит, прежде чем
отправиться на покой. Сидите и развлекайте вашу даму, юноша.
Шартелль вернулся с тремя бокалами и сел на кушетку. Его глаза
пробежались по Анне, и он повернулся ко мне.
- Пит, вы сказали, что встретились на пляже в Барканду с симпатичной
девушкой. Почему-то вы не упомянули о том, что мне в свои сорок три года не
приходилось видеть более красивой девушки.
- Моя вина, - я поник головой.
- Мисс Анна, Пит говорил, что вы приехали с Корпусом мира.
- Да.
И тут Шартелль разговорил ее. Он спрашивал о Корпусе мира и Альбертии,
что ей нравится и что - нет, что нужно сделать и каким путем, что ждет
Альбертию в будущем. Слушал он внимательно, умело направлял Анну точными,
короткими фразами.
А потом Анна замолчала и уставилась на него.
- Мистер Шартелль, вы выкачиваете из меня информацию. Я думала, что
умею найти подход к людям, чтобы те рассказали о себе, но теперь вижу, что
мне есть чему поучиться.
Шартелль рассмеялся и встал, одернул жилетку, разгладил лацканы
пиджака. Взял наши бокалы и отнес к обеденному столу, на котором стояли
бутылки.
- Мисс Анна, вы не только самая красивая юная дама, которую мне
довелось повстречать, но еще и самая умная. И если б старина Пит не был
таким хорошим парнем, я мог бы приударить за вами.
Он протянул нам полные бокалы.
- Мистер Шартелль... - начала Анна.
- Для вас просто Клинт, мисс Анна.
- На чем основывается ваша уверенность в том, что вы и Пит сможете
выиграть выборы для Акомоло?
Шартелль поднял руку.
- Нет-нет, вам это не удастся, несмотря на ум и красоту. Вы не
разговорите меня. Старина Пит должен встать завтра пораньше и написать нам
Речь, а если взгляд ваших больших карих глаз упадет на меня и вы чуть
приоткроете ваш очаровательный ротик, словно пробуя на вкус каждое мое
слово, я буду говорить до утра. Если уж вам хочется послушать, обратите свой
взор на Пита. Такая аудитория его вполне устроит.
- Благодарю, - хмыкнул я.
- Ну, Пит, если вы настаиваете, я начну.
- Нет-нет, в этом нет необходимости. Мне тоже нравятся внимательные
слушательницы.
- А что такое Речь? - спросила Анна.
- Объясните ей, Пит.
- Речь, то есть речь с большой буквы, являет собой основной текст, на
котором строится вся предвыборная кампания. Она определяет настроение, темп,
стиль. Выступая в разных местах, кандидат повторяет ее всю или по частям с
некоторыми вариациями. Но это Речь. Она есть у всех кандидатов, и после
того, как они произнесут ее несколько раз, она становится частью их
личности. Она подходит кандидату, потому что написана для него. Речь
необходима, ибо они выступают от пяти до десяти раз в день, и каждый раз
сказать что-нибудь новое невозможно.
- И вы собираетесь написать такую Речь?
- Да.
- А откуда вы знаете, что они должны говорить?
- Это основное занятие Пита, мисс Анна, - вмешался Шартелль. - Это
божий дар, как умение играть на пианино по слуху. Пит, я полагаю, слышит
Речь, когда водит ручкой по бумаге. Но одновременно он и выстраивает ее,
помня, как говорит кандидат, каковы основные пункты его программы, когда
перейти к заключительной части и какими словами завершить выступление, чтобы
слушателям захотелось еще раз прийти на избирательный митинг. Завершающие
фразы - самое важное, не так ли, Пит?
- Это - божий дар. Как игра на пианино по слуху, - повторил я. - В
публичном доме.
- Я думаю, это прекрасно, - воскликнула Анна.
Мы немного поболтали. Шартелль пересказал Анне последние политические
сплетни Америки. Добавил, что, по всей видимости, встречался с ее отцом на
одном из национальных партийных съездов. Когда бокалы опустели, он встал.
- Беседа с вами - истинное наслаждение, мисс Анна, но я думаю, что мне
пора на покой. Уж больно длинным выдался день. Я бы не ушел, если б не
рассчитывал, что еще увижу вас за завтраком, - он поклонился, мы пожелали
друг другу спокойной ночи и остались с Анной вдвоем.
- Ты получила официальное приглашение, - улыбнулся я.
Она рассмеялась и покачала головой.
- Никогда я не получала столь вежливого предложения остаться на ночь.
- Так ты остаешься?
- А ты этого хочешь?
- О боже, конечно.
Я крикнул Сайлексу, чтобы он запирал все двери, мы спустились с
крыльца, обошли дом и через отдельный вход попали в мою комнату. А когда я
проснулся, Анна лежала рядом, и я не могу вспомнить другого дня, который
оказался таким же радужным, как его начало.
После завтрака Уильям отвез Анну домой. Шартелль склонился над
блокнотом, делая какие-то записи, а я углубился в документы, привезенные
Диокаду прошлым днем. Мы работали до тех пор, пока к нашему крыльцу не
подкатил "роллс-ройс". Шофер, альбертиец, вышел из кабины, поднялся по
ступенькам, пересек веранду и вытянулся в струнку у дверей. В нем
чувствовалась армейская выучка.
- Мистер Шартелль, мистер Апшоу?
- Да, сэр, - ответил Шартелль.
- Мистер Дункан шлет вам наилучшие пожелания и приглашает в резиденцию
его превосходительства.
- Почтем за честь, - Шартелль надел новый пиджак, черную шляпу, зажал в
зубах сигарету, мы вышли из дома и залезли на заднее сиденье "роллс-ройса"
губернатора Западной провинции.
Шофер закрыл за нами дверцу, сел за руль, аккуратно развернул
автомобиль, и мы выкатили на улицу.
- Ну разве это не чудо, Пити? Два деревенских парня восседают на заднем
сиденье лимузина его превосходительства, - он покачал головой, словно не
веря выпавшему на его долю счастью, пару раз затянулся, стряхнул пепел. - Вы
когда-нибудь ездили в "роллс-ройсе", Пити?
- Только в "бентли" Даффи. Вроде бы такая же машина, но не совсем.
- Как вы думаете, зачем мы понадобились его превосходительству? Вы
запомнили его имя?
- Сэр Чарльз Блэкуэлдер. Обращайтесь к нему сэр Чарльз.
- С радостью. С преогромным удовольствием. Я думаю, он хочет поговорить
с нами о выборах, возможно, дать несколько советов. Мы внимательно выслушаем
его. От человека, пробывшего здесь столько лет, можно позаимствовать
одну-две идеи.
Шофер умело вел лимузин по запруженным транспортом улицам Убондо, не
поворачивая головы направо или налево, изредка пугая гудком козу или курицу,
не узнавших машину губернатора. Женщина-регулировщица, завидев "роллс",
остановила поток транспорта на перекрестке. Шофер словно и не заметил ее.
Шартелль широко улыбнулся.
Губернаторский дворец построили в самой высокой точке Убондо, на
вершине одного из холмов, окружающих город. "Роллс" скользил по
асфальтированной дороге, обсаженной ухоженными цветами и кустарником. Под
нами лежал Убондо. Красивым назвать его мы не могли, но зрелище нам
открылось впечатляющее.
"Роллс" затормозил у дворца, трехэтажного особняка с белыми стенами и
красной черепичной крышей. Шофер выскочил из кабины, обежал лимузин, чтобы
открыть нам дверцу. Едва мы ступили на землю, к нам направился мужчина одних
с Шартеллем лет. Улыбаясь, с прямой, как доска, спиной, он опустился по
лестнице - или он носил корсет, или прослужил двадцать лет в британской
армии.
- Я Йан Дункан. Личный адъютант его превосходительства. Вы, должно
быть, мистер Шартелль... - они пожали друг другу руки. - И мистер Апшоу, - и
мы обменялись рукопожатием. - Если вы пройдете со мной, я попрошу вас
расписаться в книге для гостей, а затем представлю вас его
превосходительству.
Через двери высотой в пятнадцать футов мы вошли в холл с еще более
высоким потолком. Клерк-альбертиец дремал за столом секретаря. У стены
стояла подставка с большой книгой для почетных гостей. Мы с Шартеллем
расписались и поставили дату.
- Нам через холл и направо, - возвестил Дункан и пошел первым, откинув
голову и выпятив грудь. По стенам висели фотографии бывших губернаторов в
парадной форме и при всех регалиях. Под фотографиями стояли стулья с
высокими спинками, на которых, похоже, не сидели с 1935 года. Дункан подвел
нас к двойным дверям высотой в те же пятнадцать и шириной в четыре фута.
Взявшись за полированные медные ручки, он резко толкнул их. Двери
распахнулись одновременно. Он шагнул влево, смотря прямо перед собой. Голос
его слышали бы в дальнем конце приличных размеров плаца.
- Мистер! Клинтт! Шартелль! и Мистер! Питер! Апшоу! из Соединенных!
Штатов! Америки!
Позднее мы с Шартелем согласились, что не хватало музыки. Может,
"Дикси" или "Америка, ты прекрасна". От седого джентельмена, спокойно
сидевшего за большим столом, нас отделяло добрых шестьдесят футов. "Каков
стиль", - прошептал Шартелль. На лице сэра Чарльза застыло вопросительное
выражение, словно он видел в нас новых соседей, правда, не очень уважаемых
соседей, пришедших познакомиться. Он поднялся, когда нам осталось преодолеть
пятнадцать футов. Перед столом полукругом стояли три удобных кресла.
Читвуд отпил из бокала.
- У нас прибавилось забот.
- Почему?
- Много суеты. Выборы, похоже, расшевелили людей, и кое-где эмоции
вышли из-под контроля. Но я думаю, что мы не допустим эксцессов.
- Кто это мы? - спросил я.
- Простите, пожалуйста, - Читвуд виновато улыбнулся. - Упустил из виду.
Я капитан, начальник полиции Западной Альбертии.
Шартелль с интересом оглядел нашего гостя.
- Выборы будут проходить под вашем контролем, капитан?
- Не совсем так. Наша работа будет состоять в том, чтобы собрать урны
для голосования, убедиться, что пломбы не повреждены, и перевезти в
безопасное место для подсчета голосов. Место мы держим в секрете. В
избирательные участки допускаются представители заинтересованных сторон.
- Вы ожидаете беспорядков?
Читвуд кивнул.
- И немалых. Выборы здесь всегда вызывали волнения. Местный люд
вспыхивает, как порох. А тут еще хулиганы.
- Хулиганы?
- Именно. У каждой партии есть банды наемных громил. Избивают
оппозицию, срывают собрания, запугивают избирателей. Иногда нам приходится
разбить пару-тройку носов, а кое-кого посадить за решетку. Такие банды есть
и у партии вождя Акомоло. Я думаю, они становятся неотъемлемой частью
предвыборной кампании. Традиции, наверное.
- Как же вы с ними справляетесь? - спросил я.
Читвуд улыбнулся. Профессионал, он любил говорить о своих делах.
- У нас организованы летучие отряды. Мы непрерывно поддерживаем с ними
связь по радио. Они прошли специальную подготовку. Оснащены индивидуальными
щитами и крепкими дубинками. Знают, как разогнать толпу. Я думаю, что с
десяток таких отрядов могут подавить любой бунт. Попасть в отряд непросто.
Там нет никого ниже шести футов ростом. И работа им по душе.
- Где вы ожидаете самых серьезных беспорядков? - осведомился Шартелль.
- Здесь, в Убондо, это самая взрывоопасная точка. Еще в Барканду, но
столица вне моей юрисдикции. Отдельные вспышки могут возникнуть в небольших
городках. Впрочем, беспокоиться не о чем. Мы справимся.
- Каким представляется вам исход выборов, мистер Читвуд?
Прежде чем ответить, он вновь поднес бокал ко рту.
- Этот же вопрос задавал мне и Даунер. Я - полицейский, а не политик,
но должен сказать, господа, что вы лишь выполняете порученное вам задание.
- То есть делаем то, что нам говорят.
Читвуд поставил бокал на стол.
- Я здесь уже пятнадцать лет. Приехал из Ганы, а до этого служил в
Восточной Африке. Начал в Палестине во время того конфликта, совсем
мальчишкой. Побывал в нескольких странах, получающих независимость. И каждый
раз этот процесс сопровождался насилием. Свою задачу я вижу не в том, чтобы
предотвратить насилие, это невозможно, но свести его к минимуму. Если нам
это удастся, значит мы честно выполнили свой долг.
- Вы вот заметили, что мы лишь выполняем порученное нам задание.
Наверное, вы можете что-то добавить?
- Да. Полицейскому приходится быть в курсе слухов. Если верить самому
свежему, Акомоло черпает деньги из казны провинции, чтобы купить выборы, и в
этом ему помогает ваше ЦРУ. Об этом говорят в университете. Да и прочие
слухи на том же уровне.
- Но это ложь, - бросил Шартелль.
Читвуд кивнул.
- Разумеется. Во-первых, если б сторонники премьера захотели
воспользоваться казенными деньгами, они не стали бы получать их через
министерство финансов. Слишком много чеков. Они действовали бы через
корпорацию регионального развития: основали бы собственную компанию, дали бы
ей контракт на возведение школы или больницы, вдвое завысив затраты. Для
интеллектуальных снобов в университете денежные отношения - еще темный лес.
- А Национальная прогрессивная партия в них разбирается?
Читвуд улыбнулся.
- Я уверен, что альбертийские политики давным-давно овладели всеми
способами добывания денег. Но это не моя епархия. У меня другие заботы.
- Какие же? - Шартелль поднялся, подошел к столу, взял бокал Читвуда.
- Побольше виски, пожалуйста, - он подождал, пока Шартелль не принес
ему полный бокал. - Видите ли, я не люблю сюрпризов. Сюрпризы хороши на
рождество или на день рождения, но для полицейского они просто беда, - он
пригубил виски. - Для политика тоже, смею заметить.
- Случается, они весьма нежелательны.
- Боюсь, я не очень силен в пустопорожней беседе.
- Капитан Читвуд, как я понял, вы пришли с каким-то предложением. Я
тоже не люблю говорить попусту, так что, если вы действительно хотите что-то
нам предложить, мы готовы вас выслушать.
Читвуд поставил бокал на стол, наклонился вперед.
- Мистер Шартелль, как я понял со слов вашего коллеги, мистера Даунера,
ваша работа состоит в том, чтобы внести в предвыборную кампанию некоторые
новшества. Он не знал, в чем они будут состоять, хотя прикидывался, будто в
курсе всех ваших замыслов. Должен отметить, он слишком много говорил. Меня
не волнует стратегия вашей кампании. Но если уж она будет с новшествами, я
бы очень хотел знать о них, хотя бы в общих чертах. Уверяю вас, что
сказанное здесь останется между нами. Я не намерен в чем-либо ограничивать
вас. Но если ваши действия могут спровоцировать беспорядки, я хотел бы знать
об этом заранее, чтобы подготовить моих людей.
- Мы не революционеры, капитан, - вмешался я.
Он покачал головой.
- Я не собираюсь читать лекцию о характере альбертийцев, мистер Апшоу.
Хотя мне кажется, что после пятнадцати лет, проведенных в этой стране, я
начал понимать ее жителей. Поверите вы мне или нет, но они мне нравятся. И я
хочу, чтобы ближайшие шесть недель прошли относительно спокойно. Повторю,
что ни полицейские, ни политики не в восторге от сюрпризов. Если вы
согласитесь наперед информировать меня о ваших планах, я, в свою очередь,
готов сообщить вам о том, что мы слышим. А слышим мы немало.
- Только один вопрос, капитан. Вы обращались с подобным предложением и
к двум другим кандидатам?
- Нет, мистер Шартелль. Нет. Мне платит жалованье правительство
Западной Альбертии, и меня волнуют дела только этого региона. Едва ли я
задержусь здесь после провозглашения независимости, но я намерен уехать с
незапятнанной репутацией. Если это звучит несколько старомодно, простите
меня. Я всего лишь полицейский.
Шартелль кивнул.
- Вот что я вам скажу. Мы будем сообщать, что мы собираемся делать и
где. Вы будете информировать нас о местных настроениях. И мы будем уважать
доверие друг друга. Так как вы - гость, позвольте мне начать.
В пять минут Шартелль изложил Читвуду наши соображения насчет
вертолетов, значков, барабанов, газеты, выступлений Акомоло и Декко. О
планировании предвыборной кампании наших соперников он не упомянул.
Читвуд слушал внимательно, не отрывая взгляда от лица Шартелля, не
шевелясь.
- Теперь, когда вам открыты семейные тайны, капитан, возможно, и вы
поделитесь с нами сведениями, которые сочтете полезными для нас.
Читвуд откинулся на спинку, положил ногу на ногу. Поднял черную трость
и начал ее разглядывать.
- Армия. У меня есть несколько осведомителей среди солдат, но ни одного
среди офицеров. Раньше были, но только белые. Последний белый офицер
отправлен в отставку семь недель тому назад. Весьма неожиданно для многих.
Не упускайте этого из виду, мистер Шартелль.
- Вы говорите о военном перевороте?
- Не обязательно. Армия приобрела немалый политический вес благодаря
тому, что стала первой государственной организацией, в которой не осталось
белых. Она может стать на сторону победителя, а может поддержать того, кто в
противном случае неизбежно потерпит поражение. Тому, разумеется, придется
заплатить высокую цену.
- Интересно, - протянул Шартелль.
- Еще бы. Как только я узнаю что-нибудь определенное, я обязательно
свяжусь с вами, - Читвуд поднялся, встали и мы с Шартеллем. - Между прочим,
вам ничего не известно об участии ЦРУ в этой кампании?
- Они не доверяют нам своих секретов, - ответил Шартелль.
- Наверное нет. Но очень уж упорные эти слухи. Придется навести справки
в восточной и северной провинциях.
Шартелль улыбнулся.
- Мне еще не приходилось вести предвыборную кампанию рука об руку с
полицией. Это весьма любопытно.
Читвуд дошел до двери, обернулся, оперся на трость.
- Знаете, о чем я сейчас подумал?
- О чем же?
- Я - последний белый в полиции и армии.
- Вы полагаете, что задержитесь тут надолго?
- Не слишком, но, как я уже сказал, моя репутация должна остаться
чистой.
- Незапятнанной, - поправил его Шартелль.
Читвуд добродушно хохотнул.
- Я уникальный человек, знаете ли.
- В каком смысле?
- Я - последний белый в Альбертии, который может застрелить альбертийца
по долгу службы, - он вновь хохотнул, но довольно невесело. - Мой бог, кто
мог предположить, что все так закончится.
Я заехал за Анной Кидд в половине девятого вечера, дав Уильяму взятку в
пять шиллингов, чтобы тот отвез меня к ней. Она жила неподалеку от школы,
где вела занятия с двумя другими девушками из Корпуса мира. Мебель была
самая обыкновенная, но они оживили квартиру статуэтками, масками, ковриками
ручной работы, чеканкой.
Она чмокнула меня в щечку в присутствии соседок. Одна приехала из
Лос-Анджелеса, другая - из Беркли. Хохотушка из Беркли мне понравилась, я
подумал, что познакомлю ее с Шартеллем, если тот вдруг вспомнит о
существовании женщин. Вторая дама, из Лос-Анджелеса, наоборот, слегка
надулась из-за того, что у Анны появился кавалер.
Я помог Анне сесть на заднее сиденье.
- Уильям, это мисс Кидд.
- Привет, Уильям.
- Мадам, - Уильям широко улыбнулся и с уважением взглянул на меня. Один
день в городе - и уже нашел себе подругу. Ранее он явно недооценивал меня и
теперь признавал свою ошибку.
- Куда мы едем, маста? - спросил Уильям.
Я повернулся к Анне.
- Есть ли в Убондо хороший, тихий бар с кондиционером?
- Конечно. В здании "Какао Маркетинг Боард". Температура там не
поднимается выше двадцати градусов.
- Отлично. Поехали, Уильям.
Я держал ее за руку, пока Уильям вез нас по плохо освещенным улицам.
Мелкие торговцы еще не оставили надежду сбыть свой товар, и их ларьки
освещали газовые фонари, отбрасывающие желто-оранжевые блики.
- Как твои зубы? - спросил я.
- Прекрасно. Дантист просто снял камень. Смотри, - она улыбнулась. Зубы
у нее были белые и очень ровные.
- Ты много о них думаешь?
- Не столько, как о тебе. Мне нравится думать о тебе.
Я поцеловал ее на заднем сиденье "хамбера", петляющего по улицам
Убондо. Уильям смотрел прямо перед собой.
Оставив Уильяма и машину на стоянке, мы на лифте поднялись на третий
этаж. Заведение называлось "Южная Сахара", и управлял им ливанский гангстер.
Состояло оно из бара и ресторана. Кондиционер обеспечивал относительную
прохладу. Мы расположились в баре.
- Ты часто бываешь здесь? - спросил я Анну.
- Я не могу этого позволить на восемьдесят два доллара пятьдесят
центов, которые получаю каждый месяц. Не забывай, что я живу на эти деньги
плюс мой запас обязанностей и преданности идее.
- Тогда плачу я.
Мы заказали джин с тоником. Анна чуть дрожала в легком элегантном белом
платье с темно-синим кантом.
- Ты не могла купить это платье на свои восемьдесят два доллара в
месяц, даже с пятьюдесятью центами.
- Оно тебе нравится?
- Очень.
- Папа подарил мне его при вступлении в Корпус мира, чтобы у меня был
праздничный наряд. Он возражал против всей этой затеи.
- Твоего вступления?
- Нет, Корпуса мира.
- Почему?
- Он понимал, что развивающимся странам нужно помогать. Но считал, что
американцам надо платить больше. Он не видел смысла рассылать по всему свету
зеленых юнцов, платя им жалкие гроши. Он у меня забавный. Говорил, что если
уж нужна помощь, Америка должна нанять настоящих профессионалов - учителей,
врачей, плотников, каменщиков.
- С ним можно согласиться.
- Когда Корпус мира приступил к работе, он не изменил своей точки
зрения. Если они хотят изображать мучеников, говорил он, вероятно, это
пойдет им на пользу. Но мы все равно должны направлять профессионалов. Он
продолжал убеждать в этом вашингтонских политиков, но ничего не добился.
- Чем он занимается? Возможно, ты говорила мне, но я позабыл.
- Кажется, строит торговые центры. Как-то я спросила его, но он
ответил, что все это очень сложно. Он сам не все понимает. Продает землю,
потом берет ее в аренду и все такое.
Какое-то время мы слушали льющуюся из динамиков музыку и разглядывали
посетителей. Половина - альбертийцы, в национальной одежде и европейских
костюмах. Остальные - белые и азиаты. Бизнесмены, владельцы автомобильных
магазинов, страховые агенты, авантюристы, приехавшие в Африку, чтобы быстро
разбогатеть. В бар вошел высокий молодой человек с короткой стрижкой.
Улыбнулся, увидев Анну, направился к нам.
- Привет, Анна.
Она представила его мне. Джек Вудринг, глава Информационной службы США
в Убондо. Я предложил ему выпить с нами, и он не отказался.
- Я слышал о вашем приезде. Вчера нам позвонили из консульства, а
может, даже сегодня. Загляните к нам как-нибудь. В два часа дня контора
закрывается, и у меня есть холодильник. А в нем кувшин с мартини.
- Обязательно заедем.
- Как идут дела в Корпусе мира?
- Отлично. А как Бетти?
Джек покачал головой.
- Она приболела, и я ездил к Карлу один.
Анна повернулась ко мне.
- Карл Хайнхорст - натуралировавшийся немец, изучающий альбертийскую
культуру. Иногда он устраивает званые вечера. Я была на одном четыре месяца
тому назад.
- А я - ходяче-говорящий образчик американской культуры в Убондо,
поэтому должен бывать на каждом, - добавил Джек. - Кстати, позвольте подать
вам официальную жалобу.
- Я весь внимание.
- Крамер прислал мне телеграмму. Он спрашивает, не могли бы вы поменять
программу телевидения.
- А причем здесь Пит? - удивилась Анна.
- Он представляет в Альбертии ДДТ, а ДДТ построила в Западной провинции
вторую во всей Африке частную телевизионную станцию. Или третью?
- Кажется, вторую.
- То есть вы принесли в Альбертию американские телефильмы?
- Не я - Даффи. Он нашел европейский синдикат, согласившийся
финансировать строительство.
- Но во всей Альбертии семьдесят пять телевизоров! - воскликнула Анна.
- Страна развивается, недавно их было только двадцать пять.
- В Барканду беспокоятся, - продолжал Вудринг. - В фильмах слишком
много насилия. Я считаю, что следует добавить общеобразовательных программ.
А у вас только стрельба да мордобой...
- Даффи купил их чохом, - прервал я Вудринга. - По дешевке. Может, в
следующем году передачи станут лучше.
- Я слышал, что заказано две тысячи портативных телевизоров.
- Интересно, где они собираются их ремонтировать? - спросил я.
- Мне до этого нет дела. Надеюсь, через год-другой они создадут местное
телевидение и будут использовать его с большим толком. Ну, мне, пожалуй,
пора. Я доложу Крамеру, что выполнил его указание.
- А я сообщу о вашей просьбе в Лондон.
- Обязательно заезжайте ко мне с вашим коллегой. Мне называли его
фамилию, но я...
- Шартелль.
- Именно так. Заезжайте. Если в нас как раз будут швырять камни,
пригнитесь.
- Обязательно, - мы пожали друг другу руки, он попрощался с Анной и
ушел.
- Хороший парень. Его здесь любят, - заметила Анна.
- Кто?
- Как ни странно, и англичане, и альбертийцы. Он выступает по всей
стране, показывает кинофильмы, а если в США что-то случается, устраивает
брифинги для журналистов.
- Значит, работы ему хватает.
- А на кого похож твой мистер Шартелль?
Я покачал головой.
- Словами этого не выразить. Его надо видеть. Если хочешь, я вас
познакомлю.
- Конечно, - она улыбнулась. - Я хочу посмотреть, где ты живешь.
Я расплатился, на лифте мы спустились вниз и прошли на автомобильную
стоянку. Уильям спал за рулем.
- Поехали домой, а потом ты свободен, - сказал я ему.
- Мадам отвозить не нужно? - спросил он.
- Я отвезу ее сам.
- Хорошо, са! - он широко улыбнулся.
Уильям остановил "хамбер" у крыльца, отдал мне ключи, пожелал доброй
ночи и отправился спать. Я помог Анне выйти из машины. В комнате гремел
телевизор.
Я постучал. Шартелль лежал на кушетке, подложив подушку под голову.
Увидев нас, он тут же вскочил.
- Добрый вечер, Пит... мадам. Я увлекся и не слышал, как вы подъехали.
- Анна, это Клинт Шартелль. Анна Кидд.
- Рад с вами познакомиться, мисс Анна, - Шартелль поклонился, прошел к
телевизору и выключил его. - Я рад, что вы решили заглянуть к нам. По
телевизору показывали одно старье.
Анна села в кресло, я - на кушетку.
- Позвольте предложить вам что-нибудь выпить. Мисс Анна?
- Джин с тоником, - попросила она.
- Мне помочь? - я привстал.
- Нет. Старина Самюэль показал мне, где что стоит, прежде чем
отправиться на покой. Сидите и развлекайте вашу даму, юноша.
Шартелль вернулся с тремя бокалами и сел на кушетку. Его глаза
пробежались по Анне, и он повернулся ко мне.
- Пит, вы сказали, что встретились на пляже в Барканду с симпатичной
девушкой. Почему-то вы не упомянули о том, что мне в свои сорок три года не
приходилось видеть более красивой девушки.
- Моя вина, - я поник головой.
- Мисс Анна, Пит говорил, что вы приехали с Корпусом мира.
- Да.
И тут Шартелль разговорил ее. Он спрашивал о Корпусе мира и Альбертии,
что ей нравится и что - нет, что нужно сделать и каким путем, что ждет
Альбертию в будущем. Слушал он внимательно, умело направлял Анну точными,
короткими фразами.
А потом Анна замолчала и уставилась на него.
- Мистер Шартелль, вы выкачиваете из меня информацию. Я думала, что
умею найти подход к людям, чтобы те рассказали о себе, но теперь вижу, что
мне есть чему поучиться.
Шартелль рассмеялся и встал, одернул жилетку, разгладил лацканы
пиджака. Взял наши бокалы и отнес к обеденному столу, на котором стояли
бутылки.
- Мисс Анна, вы не только самая красивая юная дама, которую мне
довелось повстречать, но еще и самая умная. И если б старина Пит не был
таким хорошим парнем, я мог бы приударить за вами.
Он протянул нам полные бокалы.
- Мистер Шартелль... - начала Анна.
- Для вас просто Клинт, мисс Анна.
- На чем основывается ваша уверенность в том, что вы и Пит сможете
выиграть выборы для Акомоло?
Шартелль поднял руку.
- Нет-нет, вам это не удастся, несмотря на ум и красоту. Вы не
разговорите меня. Старина Пит должен встать завтра пораньше и написать нам
Речь, а если взгляд ваших больших карих глаз упадет на меня и вы чуть
приоткроете ваш очаровательный ротик, словно пробуя на вкус каждое мое
слово, я буду говорить до утра. Если уж вам хочется послушать, обратите свой
взор на Пита. Такая аудитория его вполне устроит.
- Благодарю, - хмыкнул я.
- Ну, Пит, если вы настаиваете, я начну.
- Нет-нет, в этом нет необходимости. Мне тоже нравятся внимательные
слушательницы.
- А что такое Речь? - спросила Анна.
- Объясните ей, Пит.
- Речь, то есть речь с большой буквы, являет собой основной текст, на
котором строится вся предвыборная кампания. Она определяет настроение, темп,
стиль. Выступая в разных местах, кандидат повторяет ее всю или по частям с
некоторыми вариациями. Но это Речь. Она есть у всех кандидатов, и после
того, как они произнесут ее несколько раз, она становится частью их
личности. Она подходит кандидату, потому что написана для него. Речь
необходима, ибо они выступают от пяти до десяти раз в день, и каждый раз
сказать что-нибудь новое невозможно.
- И вы собираетесь написать такую Речь?
- Да.
- А откуда вы знаете, что они должны говорить?
- Это основное занятие Пита, мисс Анна, - вмешался Шартелль. - Это
божий дар, как умение играть на пианино по слуху. Пит, я полагаю, слышит
Речь, когда водит ручкой по бумаге. Но одновременно он и выстраивает ее,
помня, как говорит кандидат, каковы основные пункты его программы, когда
перейти к заключительной части и какими словами завершить выступление, чтобы
слушателям захотелось еще раз прийти на избирательный митинг. Завершающие
фразы - самое важное, не так ли, Пит?
- Это - божий дар. Как игра на пианино по слуху, - повторил я. - В
публичном доме.
- Я думаю, это прекрасно, - воскликнула Анна.
Мы немного поболтали. Шартелль пересказал Анне последние политические
сплетни Америки. Добавил, что, по всей видимости, встречался с ее отцом на
одном из национальных партийных съездов. Когда бокалы опустели, он встал.
- Беседа с вами - истинное наслаждение, мисс Анна, но я думаю, что мне
пора на покой. Уж больно длинным выдался день. Я бы не ушел, если б не
рассчитывал, что еще увижу вас за завтраком, - он поклонился, мы пожелали
друг другу спокойной ночи и остались с Анной вдвоем.
- Ты получила официальное приглашение, - улыбнулся я.
Она рассмеялась и покачала головой.
- Никогда я не получала столь вежливого предложения остаться на ночь.
- Так ты остаешься?
- А ты этого хочешь?
- О боже, конечно.
Я крикнул Сайлексу, чтобы он запирал все двери, мы спустились с
крыльца, обошли дом и через отдельный вход попали в мою комнату. А когда я
проснулся, Анна лежала рядом, и я не могу вспомнить другого дня, который
оказался таким же радужным, как его начало.
После завтрака Уильям отвез Анну домой. Шартелль склонился над
блокнотом, делая какие-то записи, а я углубился в документы, привезенные
Диокаду прошлым днем. Мы работали до тех пор, пока к нашему крыльцу не
подкатил "роллс-ройс". Шофер, альбертиец, вышел из кабины, поднялся по
ступенькам, пересек веранду и вытянулся в струнку у дверей. В нем
чувствовалась армейская выучка.
- Мистер Шартелль, мистер Апшоу?
- Да, сэр, - ответил Шартелль.
- Мистер Дункан шлет вам наилучшие пожелания и приглашает в резиденцию
его превосходительства.
- Почтем за честь, - Шартелль надел новый пиджак, черную шляпу, зажал в
зубах сигарету, мы вышли из дома и залезли на заднее сиденье "роллс-ройса"
губернатора Западной провинции.
Шофер закрыл за нами дверцу, сел за руль, аккуратно развернул
автомобиль, и мы выкатили на улицу.
- Ну разве это не чудо, Пити? Два деревенских парня восседают на заднем
сиденье лимузина его превосходительства, - он покачал головой, словно не
веря выпавшему на его долю счастью, пару раз затянулся, стряхнул пепел. - Вы
когда-нибудь ездили в "роллс-ройсе", Пити?
- Только в "бентли" Даффи. Вроде бы такая же машина, но не совсем.
- Как вы думаете, зачем мы понадобились его превосходительству? Вы
запомнили его имя?
- Сэр Чарльз Блэкуэлдер. Обращайтесь к нему сэр Чарльз.
- С радостью. С преогромным удовольствием. Я думаю, он хочет поговорить
с нами о выборах, возможно, дать несколько советов. Мы внимательно выслушаем
его. От человека, пробывшего здесь столько лет, можно позаимствовать
одну-две идеи.
Шофер умело вел лимузин по запруженным транспортом улицам Убондо, не
поворачивая головы направо или налево, изредка пугая гудком козу или курицу,
не узнавших машину губернатора. Женщина-регулировщица, завидев "роллс",
остановила поток транспорта на перекрестке. Шофер словно и не заметил ее.
Шартелль широко улыбнулся.
Губернаторский дворец построили в самой высокой точке Убондо, на
вершине одного из холмов, окружающих город. "Роллс" скользил по
асфальтированной дороге, обсаженной ухоженными цветами и кустарником. Под
нами лежал Убондо. Красивым назвать его мы не могли, но зрелище нам
открылось впечатляющее.
"Роллс" затормозил у дворца, трехэтажного особняка с белыми стенами и
красной черепичной крышей. Шофер выскочил из кабины, обежал лимузин, чтобы
открыть нам дверцу. Едва мы ступили на землю, к нам направился мужчина одних
с Шартеллем лет. Улыбаясь, с прямой, как доска, спиной, он опустился по
лестнице - или он носил корсет, или прослужил двадцать лет в британской
армии.
- Я Йан Дункан. Личный адъютант его превосходительства. Вы, должно
быть, мистер Шартелль... - они пожали друг другу руки. - И мистер Апшоу, - и
мы обменялись рукопожатием. - Если вы пройдете со мной, я попрошу вас
расписаться в книге для гостей, а затем представлю вас его
превосходительству.
Через двери высотой в пятнадцать футов мы вошли в холл с еще более
высоким потолком. Клерк-альбертиец дремал за столом секретаря. У стены
стояла подставка с большой книгой для почетных гостей. Мы с Шартеллем
расписались и поставили дату.
- Нам через холл и направо, - возвестил Дункан и пошел первым, откинув
голову и выпятив грудь. По стенам висели фотографии бывших губернаторов в
парадной форме и при всех регалиях. Под фотографиями стояли стулья с
высокими спинками, на которых, похоже, не сидели с 1935 года. Дункан подвел
нас к двойным дверям высотой в те же пятнадцать и шириной в четыре фута.
Взявшись за полированные медные ручки, он резко толкнул их. Двери
распахнулись одновременно. Он шагнул влево, смотря прямо перед собой. Голос
его слышали бы в дальнем конце приличных размеров плаца.
- Мистер! Клинтт! Шартелль! и Мистер! Питер! Апшоу! из Соединенных!
Штатов! Америки!
Позднее мы с Шартелем согласились, что не хватало музыки. Может,
"Дикси" или "Америка, ты прекрасна". От седого джентельмена, спокойно
сидевшего за большим столом, нас отделяло добрых шестьдесят футов. "Каков
стиль", - прошептал Шартелль. На лице сэра Чарльза застыло вопросительное
выражение, словно он видел в нас новых соседей, правда, не очень уважаемых
соседей, пришедших познакомиться. Он поднялся, когда нам осталось преодолеть
пятнадцать футов. Перед столом полукругом стояли три удобных кресла.