Страница:
– Все нормально, Эдвард. – Она улыбнулась. – К тому же ты такой симпатичный, что любой бы отдал жизнь ради того, чтобы поцеловать тебя хотя бы раз.
Гм… Наверняка ее последние слова были лишь шуткой.
Едва я успел закончить свой рассказ, как за моей спиной послышался свистящий звук. Я быстро повернулся, решив, что это, возможно, Ларри вернулся для нового захода; Фестина встала в боевую стойку. Даже Зилипулл щелкнул выставленными вперед клешнями.
Однако источником звука оказалась женщина в инвалидном кресле.
Конечно, обычные инвалидные кресла не издают подобного свиста, но у этого под сиденьем был вмонтирован маленький двигатель, способный приподнимать его на полметра над землей, так что оно могло лететь вдоль склона холма, не цепляясь за ветки и кусты. Медленно и плавно кресло приблизилось к нам; из-за отбрасываемых деревьями теней я не мог отчетливо видеть женщину – за исключением ее ног. Они светились тускло-красным, словно угли в костре, одна целиком до пояса, другая от ступни до колена. Свечение казалось туманным и расплывчатым; по мере того как кресло с женщиной приближалось ко мне, становилось видно, что ее кожа покрыта чем-то вроде толстого слоя светящегося мха.
Что это, новая мода – украшать собственные ноги красной плесенью? Или какое-то лекарство, которое восстанавливало повреждения, не позволявшие ей ходить?
Женщина вплыла на освещенное прожекторами пространство, но я все еще не мог разглядеть ее лица, скрытого под длинными прямыми волосами, словно она была настолько некрасива, что не хотела, чтобы на нее смотрели. Сами волосы отнюдь не были некрасивыми – ис-синя-черные с проседью. Одежда женщины тоже была черной с серебристыми пятнышками, плотно облегающей и без швов, словно кто-то обрызгал черной краской все ее тело от шеи и ниже, вплоть до самой границы светящегося красного мха, а потом, пока краска еще не высохла, осыпал серебристыми блестками, сверкавшими в звездном свете.
Вероятно, ее одежда была вовсе не из ткани, а представляла собой тонкий слой нанопокрытия, запрограммированного так, чтобы оно плотно прилегало к ее телу, при этом поддерживая то, что нужно было поддерживать, и обтягивая то, что нужно было обтягивать. Мой отец всегда носил его под одеждой, потому выглядел стройным и мускулистым.
Фестина сочла нужным сообщить нам:
– Это Кайшо, моя старая приятельница, которая работает моим осведомителем, но почему-то иногда забывает о том, кто ей платит. – Адмирал опустила руки, но на щеках у нее все еще играли желваки. – Ты что, с ума сошла? – спросила она женщину в кресле. – Разве я не приказала тебе оставаться там, где тебе ничего не угрожает?
– Дорогая моя Фестина, – шепотом ответила Кайшо, – приказам мы больше не подчиняемся. Балрогам это несвойственно. У нас было предчувствие, что тебе грозят неприятности…
– У тебя было предчувствие, но ты мне ничего не сказала?
– Нельзя говорить о предчувствиях, пока они не сбудутся. Иначе Мать Времен вырвет твой язык.
Зилипулл толкнул меня в бок.
– Сумасшедший хуман, – пробормотал он – с его точки зрения, достаточно тихо для того, чтобы женщина его не услышала.
– Неверно во всех отношениях, воин, – сказала Кайшо. – Не сумасшедший и не хуман. Почти не хуман. – Я заметил мелькнувшую под завесой длинных волос улыбку – в темноте блеснули белые зубы и столь же быстро исчезли. Вероятно, она мало что видела – волосы полностью закрыли лицо и глаза, – но у меня возникло ощущение, что ей это не очень-то и нужно.
– Кайшо не совсем обычный человек, – сочла нужным сообщить Фестина. – Двадцать пять лет назад, когда она была разведчиком, ей… гм… была оказана честь стать носителем высокоразвитой формы жизни.
– Если быть точным, – вмешалась Кайшо, – я просто наступила на то, на что наступать не следовало. Красный мох немедленно прожег подошвы моих ботинок и внедрился в обе мои ступни. – Она снова улыбнулась. – Я окрестила его балрогом, и с тех пор он держит меня мертвой хваткой. Можно даже сказать, он меня медленно пожирает.
Я сглотнул комок в горле.
– И врачи ничем не могут помочь?
– Нет, – ответила Фестина. – Если отделить балрога от тела носителя, он погибнет. А это недопустимо, потому что… в общем, этот мох разумен. И он стоит на несколько ступеней эволюционной лестницы выше как людей, так и мандазаров. Он обладает зачатками телепатических и телекинетических способностей и, возможно, даже умеет предвидеть будущее…
– О нет, – прошептала Кайшо, – мы избегаем заглядывать прямо под юбку Матери Времен. Но по сравнению с вашими расами мы и в самом деле куда лучше соображаем, каковы могут быть последствия наших действий.
Я посмотрел на нее… вернее, на густые черные волосы, закрывавшие ее лицо. Может быть, красный мох был и там – толстые красные хлопья, покрывавшие щеки, лоб, глаза, и именно поэтому она пользовалась волосами в качестве вуали? И не потому ли ее голос звучал подобно тихому шепоту, что мох распространился по ее горлу, окутав голосовые связки? Мне хотелось спросить ее, но я опасался, что от ответа меня вывернет наизнанку. Вместо этого я лишь сказал:
– Как этот самый мох может быть разумным, если он тебя пожирает? Разумные существа не причиняют вреда другим.
– Разумные существа не убивают других, – поправила Кайшо, – а балрог заботится о том, чтобы моей жизни ничто не угрожало. Я счастливо проживу отведенный мне срок, который, увы, составляет лишь еще восемнадцать лет, двадцать три дня, шесть часов и сорок две минуты. У меня неизлечимое заболевание печени. Или будет к тому времени. Или можно сказать, что я была больна с момента моего зачатия, и потребуется лишь сто тридцать лет для того, чтобы болезнь сделала свое дело.
– Ты наверняка это знаешь?
– Барлог знает, значит, и я тоже.
– Глупый хуман, – пробормотал Зилипулл, – верить паразиту.
– Паразиты бывают у других, – ответила Кайшо, – у меня же – весьма полезный симбионт. – Она тихо хихикнула. – Или, вернее, мы оба – друг у друга. Мы теперь – синтез человека и балрога. Еще не окончательный, но мы постепенно приближаемся к… объединению наших разумов.
– Жрет он тебя, – прорычал мандазар, – и портит твой мозг!
– Скорее, совершенствует.
Зилипулл пренебрежительно фыркнул.
– Слышал я ту же сказку от вербовщиков. «Счастье только мы вам принесем».
Кайшо пожала плечами.
– Я понимаю твою мысль. Если бы меня в свое время спросили: «Ты хочешь, чтобы чужеродный организм изменил для неких своих тайных целей твой разум и тело, медленно пожирая твою плоть?» – что ж, как бы соблазнительно это ни звучало, я, скорее всего, сказала бы «нет». Но теперь я такая, какая есть. Это моя личность. Даже если я никогда об этом не просила.
– Глупая личность.
– А разве у вас иначе? Ты считаешь, будто у тебя с мозгами все в порядке; но я разговаривала с воинами, которые живут в бараках, где нет представителей других каст, и они убеждены, что мозги промыли именно тебе. Им нравится объединяющий их боевой дух, они готовы всегда подчиняться приказам, не страдая от угрызений совести; и они заявляют, будто лишь из-за неестественного человеческого воспитания ты остался эгоистичным ребенком, вместо того чтобы превратиться в храброго и преданного воина. Конечно, ты с этим не согласишься. Для тебя чересчур ценна твоя нынешняя личность, и ты будешь сражаться с каждым из вербовщиков, который попытается сделать тебя другим. А как насчет тебя, моя дорогая Фестина? – продолжала Кайшо, повернувшись к адмиралу. – Ты никогда не скрывала, насколько ты презираешь Адмиралтейство за то, что они помешали тебе жить нормальной жизнью. Тебе методично вдалбливали в голову всю ту паранойю, которая требуется для исследования чужих планет, но, зная обо всем этом, тем не менее гордишься тем, что ты разведчик. Не странно ли это? Уверена, что в детстве ты ненавидела тех, кто лишал тебя права выбора, – я знаю, что так оно и было; но сейчас, когда ты, разведчик, это составляет самую суть твоей личности. Тебе никогда этого не хотелось, но теперь ты даже представить не можешь, что могла бы быть кем-то другим. – Она сделала паузу. – Так же, как и я.
Фестина отвернулась, пряча лицо. Даже мандазар оказался достаточно чутким для того, чтобы не смотреть на Фестину, пока она… впрочем, я тоже на нее не смотрел и не знал, плачет она или злится. Повисла напряженная тишина, которую в конце концов нарушил Зилипулл.
– А Тилу? – прорычал он. – Все в порядке с ним, с Тилу. Не промывал мозги никто, не портил разум никто.
Кайшо повернулась ко мне.
– Что скажешь, Тилу? – дразнящим шепотом спросила она. – Никто не копался у тебя в голове? Ты сам выбрал, кем быть, и никто тебя не заставлял?
Волосы скрывали ее лицо, но я мог представить, как блестят ее глаза, – словно она только что рассказала анекдот, понятный только нам двоим, и только она считала его смешным. Знала ли она, что я – ошибка генной инженерии с неполноценным мозгом? Могла ли она читать мои мысли и видеть мое прошлое? Или, может быть, она даже предвидела мое будущее?
Губы Кайшо приоткрылись, и мне на секунду показалось, будто она собирается ответить на мои незаданные вопросы. Свечение на ее ногах вспыхнуло ярче, словно некое предупреждение. Женщина покачала головой.
– Мать Времен говорит, что я не могу открыть чужую тайну.
Глава 17
Глава 18
Гм… Наверняка ее последние слова были лишь шуткой.
***
Едва я успел закончить свой рассказ, как за моей спиной послышался свистящий звук. Я быстро повернулся, решив, что это, возможно, Ларри вернулся для нового захода; Фестина встала в боевую стойку. Даже Зилипулл щелкнул выставленными вперед клешнями.
Однако источником звука оказалась женщина в инвалидном кресле.
Конечно, обычные инвалидные кресла не издают подобного свиста, но у этого под сиденьем был вмонтирован маленький двигатель, способный приподнимать его на полметра над землей, так что оно могло лететь вдоль склона холма, не цепляясь за ветки и кусты. Медленно и плавно кресло приблизилось к нам; из-за отбрасываемых деревьями теней я не мог отчетливо видеть женщину – за исключением ее ног. Они светились тускло-красным, словно угли в костре, одна целиком до пояса, другая от ступни до колена. Свечение казалось туманным и расплывчатым; по мере того как кресло с женщиной приближалось ко мне, становилось видно, что ее кожа покрыта чем-то вроде толстого слоя светящегося мха.
Что это, новая мода – украшать собственные ноги красной плесенью? Или какое-то лекарство, которое восстанавливало повреждения, не позволявшие ей ходить?
Женщина вплыла на освещенное прожекторами пространство, но я все еще не мог разглядеть ее лица, скрытого под длинными прямыми волосами, словно она была настолько некрасива, что не хотела, чтобы на нее смотрели. Сами волосы отнюдь не были некрасивыми – ис-синя-черные с проседью. Одежда женщины тоже была черной с серебристыми пятнышками, плотно облегающей и без швов, словно кто-то обрызгал черной краской все ее тело от шеи и ниже, вплоть до самой границы светящегося красного мха, а потом, пока краска еще не высохла, осыпал серебристыми блестками, сверкавшими в звездном свете.
Вероятно, ее одежда была вовсе не из ткани, а представляла собой тонкий слой нанопокрытия, запрограммированного так, чтобы оно плотно прилегало к ее телу, при этом поддерживая то, что нужно было поддерживать, и обтягивая то, что нужно было обтягивать. Мой отец всегда носил его под одеждой, потому выглядел стройным и мускулистым.
Фестина сочла нужным сообщить нам:
– Это Кайшо, моя старая приятельница, которая работает моим осведомителем, но почему-то иногда забывает о том, кто ей платит. – Адмирал опустила руки, но на щеках у нее все еще играли желваки. – Ты что, с ума сошла? – спросила она женщину в кресле. – Разве я не приказала тебе оставаться там, где тебе ничего не угрожает?
– Дорогая моя Фестина, – шепотом ответила Кайшо, – приказам мы больше не подчиняемся. Балрогам это несвойственно. У нас было предчувствие, что тебе грозят неприятности…
– У тебя было предчувствие, но ты мне ничего не сказала?
– Нельзя говорить о предчувствиях, пока они не сбудутся. Иначе Мать Времен вырвет твой язык.
Зилипулл толкнул меня в бок.
– Сумасшедший хуман, – пробормотал он – с его точки зрения, достаточно тихо для того, чтобы женщина его не услышала.
– Неверно во всех отношениях, воин, – сказала Кайшо. – Не сумасшедший и не хуман. Почти не хуман. – Я заметил мелькнувшую под завесой длинных волос улыбку – в темноте блеснули белые зубы и столь же быстро исчезли. Вероятно, она мало что видела – волосы полностью закрыли лицо и глаза, – но у меня возникло ощущение, что ей это не очень-то и нужно.
– Кайшо не совсем обычный человек, – сочла нужным сообщить Фестина. – Двадцать пять лет назад, когда она была разведчиком, ей… гм… была оказана честь стать носителем высокоразвитой формы жизни.
– Если быть точным, – вмешалась Кайшо, – я просто наступила на то, на что наступать не следовало. Красный мох немедленно прожег подошвы моих ботинок и внедрился в обе мои ступни. – Она снова улыбнулась. – Я окрестила его балрогом, и с тех пор он держит меня мертвой хваткой. Можно даже сказать, он меня медленно пожирает.
Я сглотнул комок в горле.
– И врачи ничем не могут помочь?
– Нет, – ответила Фестина. – Если отделить балрога от тела носителя, он погибнет. А это недопустимо, потому что… в общем, этот мох разумен. И он стоит на несколько ступеней эволюционной лестницы выше как людей, так и мандазаров. Он обладает зачатками телепатических и телекинетических способностей и, возможно, даже умеет предвидеть будущее…
– О нет, – прошептала Кайшо, – мы избегаем заглядывать прямо под юбку Матери Времен. Но по сравнению с вашими расами мы и в самом деле куда лучше соображаем, каковы могут быть последствия наших действий.
Я посмотрел на нее… вернее, на густые черные волосы, закрывавшие ее лицо. Может быть, красный мох был и там – толстые красные хлопья, покрывавшие щеки, лоб, глаза, и именно поэтому она пользовалась волосами в качестве вуали? И не потому ли ее голос звучал подобно тихому шепоту, что мох распространился по ее горлу, окутав голосовые связки? Мне хотелось спросить ее, но я опасался, что от ответа меня вывернет наизнанку. Вместо этого я лишь сказал:
– Как этот самый мох может быть разумным, если он тебя пожирает? Разумные существа не причиняют вреда другим.
– Разумные существа не убивают других, – поправила Кайшо, – а балрог заботится о том, чтобы моей жизни ничто не угрожало. Я счастливо проживу отведенный мне срок, который, увы, составляет лишь еще восемнадцать лет, двадцать три дня, шесть часов и сорок две минуты. У меня неизлечимое заболевание печени. Или будет к тому времени. Или можно сказать, что я была больна с момента моего зачатия, и потребуется лишь сто тридцать лет для того, чтобы болезнь сделала свое дело.
– Ты наверняка это знаешь?
– Барлог знает, значит, и я тоже.
– Глупый хуман, – пробормотал Зилипулл, – верить паразиту.
– Паразиты бывают у других, – ответила Кайшо, – у меня же – весьма полезный симбионт. – Она тихо хихикнула. – Или, вернее, мы оба – друг у друга. Мы теперь – синтез человека и балрога. Еще не окончательный, но мы постепенно приближаемся к… объединению наших разумов.
– Жрет он тебя, – прорычал мандазар, – и портит твой мозг!
– Скорее, совершенствует.
Зилипулл пренебрежительно фыркнул.
– Слышал я ту же сказку от вербовщиков. «Счастье только мы вам принесем».
Кайшо пожала плечами.
– Я понимаю твою мысль. Если бы меня в свое время спросили: «Ты хочешь, чтобы чужеродный организм изменил для неких своих тайных целей твой разум и тело, медленно пожирая твою плоть?» – что ж, как бы соблазнительно это ни звучало, я, скорее всего, сказала бы «нет». Но теперь я такая, какая есть. Это моя личность. Даже если я никогда об этом не просила.
– Глупая личность.
– А разве у вас иначе? Ты считаешь, будто у тебя с мозгами все в порядке; но я разговаривала с воинами, которые живут в бараках, где нет представителей других каст, и они убеждены, что мозги промыли именно тебе. Им нравится объединяющий их боевой дух, они готовы всегда подчиняться приказам, не страдая от угрызений совести; и они заявляют, будто лишь из-за неестественного человеческого воспитания ты остался эгоистичным ребенком, вместо того чтобы превратиться в храброго и преданного воина. Конечно, ты с этим не согласишься. Для тебя чересчур ценна твоя нынешняя личность, и ты будешь сражаться с каждым из вербовщиков, который попытается сделать тебя другим. А как насчет тебя, моя дорогая Фестина? – продолжала Кайшо, повернувшись к адмиралу. – Ты никогда не скрывала, насколько ты презираешь Адмиралтейство за то, что они помешали тебе жить нормальной жизнью. Тебе методично вдалбливали в голову всю ту паранойю, которая требуется для исследования чужих планет, но, зная обо всем этом, тем не менее гордишься тем, что ты разведчик. Не странно ли это? Уверена, что в детстве ты ненавидела тех, кто лишал тебя права выбора, – я знаю, что так оно и было; но сейчас, когда ты, разведчик, это составляет самую суть твоей личности. Тебе никогда этого не хотелось, но теперь ты даже представить не можешь, что могла бы быть кем-то другим. – Она сделала паузу. – Так же, как и я.
Фестина отвернулась, пряча лицо. Даже мандазар оказался достаточно чутким для того, чтобы не смотреть на Фестину, пока она… впрочем, я тоже на нее не смотрел и не знал, плачет она или злится. Повисла напряженная тишина, которую в конце концов нарушил Зилипулл.
– А Тилу? – прорычал он. – Все в порядке с ним, с Тилу. Не промывал мозги никто, не портил разум никто.
Кайшо повернулась ко мне.
– Что скажешь, Тилу? – дразнящим шепотом спросила она. – Никто не копался у тебя в голове? Ты сам выбрал, кем быть, и никто тебя не заставлял?
Волосы скрывали ее лицо, но я мог представить, как блестят ее глаза, – словно она только что рассказала анекдот, понятный только нам двоим, и только она считала его смешным. Знала ли она, что я – ошибка генной инженерии с неполноценным мозгом? Могла ли она читать мои мысли и видеть мое прошлое? Или, может быть, она даже предвидела мое будущее?
Губы Кайшо приоткрылись, и мне на секунду показалось, будто она собирается ответить на мои незаданные вопросы. Свечение на ее ногах вспыхнуло ярче, словно некое предупреждение. Женщина покачала головой.
– Мать Времен говорит, что я не могу открыть чужую тайну.
Глава 17
ИЗУЧАЕМ СНАРЯЖЕНИЕ
Кайшо, развернув кресло, подплыла к адмиралу.
– Фестина, дорогая, – все так же шепотом сказала Кайшо, – если ты закончила плакать…
Адмирал тут же подняла голову – не похоже, что она плакала.
– Ну? – напряженно спросила она.
– Просто хочу сказать, что кое-что заметила в лесу. Или, возможно, балрог заметил – трудно сказать, где заканчиваюсь я и начинается балрог. Не уверена, что вообще помню, каково это – видеть обычными глазами.
Зилипулл дернул вибриссами, как это обычно делают мандазары, когда им что-то не по душе. Балрог явно был ему неприятен… и, возможно, Кайшо специально хотела ему досадить.
Фестина сохраняла невозмутимость.
– Что ты видела? – деловым тоном спросила она. Кайшо бросила многозначительный взгляд в сторону полицейских, все еще возившихся неподалеку.
– Лучше я просто покажу.
Слегка поколебавшись, Фестина кивнула.
– Ладно. Веди.
Полицейские не обратили никакого внимания на то, что мы направились к деревьям. Возможно, они даже рады были от нас избавиться – им легче было заниматься своим делом без посторонних глаз.
Кайшо медленно двигалась впереди в своем кресле. Я вдруг обнаружил, что смотрю на ее светящиеся ноги, безжизненные и бесполезные под слоем мха. Может быть, они вообще состояли только из него? Может быть, именно таким образом балрог пожирал ее, замещая человеческие мышцы и кости собственным веществом? Или мох все же просто покрывал кожу, а под ним была обычная женщина, пусть даже парализованная и исхудавшая, но все же из плоти и крови? Я представил себе, как касаюсь ее светящегося бедра и нажимаю сильнее, пронзая ногтями влажный мох, глубже и глубже, пока мои пальцы не коснутся голой кости… или, может быть, даже пройдут насквозь, до самого кожаного сиденья, так и не встретив никакой преграды…
Чья-то рука коснулась моего собственного бедра, именно в том месте, где я мысленно дотрагивался до Кайшо. Я едва не подпрыгнул. Подняв взгляд, я понял, что Кайшо смотрит на меня из-под своей вуали из волос.
– Не беспокойся, – прошептала она. – Меня не смущает, когда кто-то смотрит на мои ноги. Я знаю, что они великолепны.
– Э… – сказал я. – Гм…
– И, – продолжала она, – многие испытывают непреодолимое желание их потрогать.
– Эта штука… она с них стирается?
Женщина покачала головой.
– Я наступила на балрога, когда он пребывал в рассредоточенном состоянии, занимаясь активным поиском нового носителя. Сейчас же он составляет со мной единое целое, и его инстинкт размножения подавлен – почти полностью. Он распространится на кого-то другого только в том случае, если для него это окажется слишком многообещающей возможностью, чтобы ею воспользоваться, – ради большего блага вселенной. – Под ее волосами промелькнула улыбка. – Ты считаешь, что годишься для этого, Тилу?
– Нет.
Кайшо явно подзадоривала меня, чтобы я до нее дотронулся, а Саманта еще в детстве учила меня никогда не поддаваться соблазнам.
Кресло Кайшо опустилось на колеса возле группы невысоких деревьев. Деревья не слишком отличались от всех прочих, мимо которых мы проходили, – почти такие же, как и на Земле, за исключением черных листьев и коры, похожей на деревянную пену.
Если не считать звезд и трех крошечных лун, единственным источником света являлось сияние, исходившее от ног Кайшо. Тем не менее отчетливо было видно, что землю основательно утоптали мандазарские воины, которые проходили здесь, преследуя стеклогрудого.
– Смотрите! – Кайшо указала на землю между двумя стоящими рядом деревьями. Мы с Фестиной наклонились; Зилипулл тоже попытался взглянуть, но деревья росли слишком близко, чтобы он мог просунуть между ними свои широкие плечи. Видимо, именно поэтому здесь земля осталась нетронутой, когда воины промчались мимо – им приходилось огибать деревья, поскольку между ними они не смогли пройти.
В мягкой земле виднелся круглый отпечаток, напоминавший след от большой тяжелой банки, которую поставили здесь настолько давно, что она ушла в грунт под собственной тяжестью. Насколько я мог понять, больше смотреть тут было не на что, но Фестина тихо сказала: «Ха!» и схватила обрывок нитки, зацепившейся за ствол дерева.
– Что это? – спросил я.
– Черная нитка, – ответила адмирал. – Вероятно, со штанов того вербовщика. Они ведь были черными, верно?
Я не помнил – тогда я был слишком занят тем, что таращился на его обнаженные легкие и почти ничего больше не замечал.
– Думаешь, он что-то тут делал? – спросил я.
– Какое-то время он прятался среди этих деревьев, – ответила Кайшо. – Хорошее место для укрытия, его тень должна была сливаться со стволами. – Она повернулась к Фестине. – Узнаешь этот след на земле?
Адмирал кивнула.
– В точности такого же размера, как и тугодум.
– Тугодум? – переспросил Зилипулл. – Что это?
– Входит в снаряжение разведчика, – объяснил я. Жаль, что тугодум Фестины был уничтожен, иначе я мог бы ему показать. – Он размером с небольшой котелок, только вместо крышки у него экран. В него встроены камеры, датчики и прочее, так что он может показать окружающую картину в инфракрасных лучах или работать как телескоп или микроскоп…
– Не говоря уже о том, что он может принимать и записывать любое электромагнитное излучение, от гамма-волн до радио, – добавила Кайшо.
– Значит, вербовщик – разведчик был? Флотский хуман-разведчик? – В голосе воина чувствовалась ярость.
– Конечно нет, – раздраженно ответила Фестина. – Я знакомилась с данными обо всех разведчиках, и ни у кого из них нет прозрачной груди. Возможно, у этого вербовщика и имелось снаряжение разведчика, но он не имеет никакого отношения к нашему корпусу. – Она повернулась к Кайшо. – Думаешь, это действительно тугодум? Все, что от него осталось, – круг на земле…
– Балрог уверяет меня, что это настоящий портативный сборщик и анализатор информации широкого спектра. Он оставляет на земле характерный металлический привкус. Столь же специфический, как и отпечаток пальца.
Я уставился на нее, размышляя, каким образом красный мох может ощутить вкус почвы. Кайшо касалась земли ногами? Или балроги могли ощущать вкус на расстоянии, так, как иногда можно ощутить вкус дыма от костра или уксуса в крепком маринаде, прежде чем поднесешь его ко рту?
– Полагаю, – продолжала Кайшо, – что вербовщик поставил здесь свой тугодум, пока сам был занят чем-то другим. Вероятно, у него было устройство для управления Смеющимся Ларри, пока тот преследовал нашу дорогую Фестину. Он оставался здесь, пока не услышал, что сюда приближается мандазарское ополчение… – Она посмотрела на Зилипулла. – Вы ведь шли за ним по запаху, верно?
– Чуяли мы его, – гордо заявил тот. – Сначала громкий смех слышали, переплыли воду. Потом запах хумана на земле. Охотились за ним мы. Спугнули его мы.
Кайшо кивнула.
– Вербовщик схватил тугодум и побежал, а воины гнались за ним по пятам. И направлялся он к другой поляне, где его ждал скиммер, который должен был его подобрать.
Фестина нахмурилась.
– Я видела его на веревочной лестнице, – сказала она. – Тугодума при нем тогда не было. Значит, он, видимо, потерял его, когда убегал от воинов. Или он специально бросил его, чтобы бежать быстрее, или зацепился за что-то ремнем и у него не было времени его отцепить. – Она язвительно усмехнулась. – Когда я думаю о том, насколько часто я сама цеплялась своим тугодумом за кусты… что ж, в конце концов справедливость восторжествовала.
– Ты в самом деле была разведчиком? – спросил я. – С тугодумом и всем, чем положено?
В первый раз, когда Фестина упомянула о том, что была разведчиком, прежде чем я успел хоть что-то спросить, появился Ларри. Мне трудно было поверить, что разведчик когда-нибудь может стать адмиралом. Во времена моей молодости путь к повышению для разведчиков был закрыт и никто из них не мог стать даже капитаном корабля, не говоря уже об адмирале. Такова одна из причин, по которой отец заставил меня надеть черную форму: чтобы быть уверенным, что мне никогда не придется ни за что отвечать. (Или, возможно, просто потому, что среди членов Высшего совета не нашлось никого, кто сказал бы отцу, что от меня не будет никакого толку.)
– Да, Эдвард, – ответила Фестина. – Но историю своей жизни я расскажу тебе позже, а пока что у нас есть более насущные дела. Если мы найдем тугодум того вербовщика, в его памяти могут оказаться кое-какие полезные сведения.
Она устремилась вперед, прослеживая путь убегавшего от мандазарского ополчения вербовщика. Вскоре она крикнула Кайшо, чтобы та двигалась перед ней, – таинственные органы чувств балрога позволяли ориентироваться в темноте куда лучше, чем обычные человеческие глаза. Что касается Зилипулла, то у него не было никакого желания тащиться со скоростью инвалидной коляски, и он тут же обогнал нас. Могло показаться, что ему не так-то просто учуять след, учитывая, что здесь прошла целая орда воинов, но Зилипулл даже ни разу не отклонился от курса. Впрочем, неудивительно – ведь он сам прошел здесь всего полчаса назад и по тому же самому пути среди деревьев.
Вероятно, стеклогрудому пришлось туго, когда он бежал по склону холма сквозь ночную тьму, стараясь не споткнуться о бревно или не запутаться в кустах. К тому же местная растительность была не менее колючей и жгучей, чем земные терновник или крапива. Вербовщик наверняка все время цеплялся на бегу за сучья и ветки, пока в итоге не лишился своего снаряжения.
– Тугодум!
Фестина, присев, разглядывала лежащую в грязи большую сумку с множеством застежек и пряжек, из тех, что обычно вешают на плечо, прицепив к ней всякие мелочи. Она застряла в кустах с торчавшими во все стороны шипами размером со швейную иглу. Стекло-грудый, видимо, зацепился за кусты и запутался в них; в темноте у него не было никаких шансов высвободить сумку, не изранив в кровь руки, особенно если учесть, что его преследовала стая разъяренных воинов. Все, что ему оставалось, – отстегнуть ремень и бросить свое имущество.
Находка могла бы дать нам немало ценных сведений вроде содержимого памяти – если бы ее не втоптали в землю два десятка промчавшихся здесь мандазаров.
Куст с шипами был вмят в землю. То же произошло и с тугодумом – от него не осталось ничего, кроме расплющенного куска металла. И единственными данными, которые можно было с него считать, были отпечатки ног воинов.
Фестина продолжала ковыряться в земле, извлекая раздавленные останки содержимого сумки вербовщика. Большая его часть напоминала флотское снаряжение – служебный коммуникатор, набор инструментов и даже универсальная карта – экран, который мог разворачиваться из коробочки размером с ладонь в квадрат со стороной в метр.
Все это было покрыто грязью, и адмирал делала все возможное, чтобы не испачкать поверхности еще сильнее. Я присел рядом, разглядывая обломки. Пластиковый футляр набора инструментов раскрылся, показывая исковерканные внутренности – складной нож, ножницы, кисточка, несколько электронных ключей… Я вспомнил, где мог видеть такие ключи.
– Такими инструментами пользуются в Службе безопасности.
Все офицеры Службы, охранявшие отца и Саманту, носили при себе подобные штучки.
Фестина отломала пару веток и с их помощью приподняла футляр. Когда она придвинула его ближе к светящимся ногам Кайшо, стало видно, что он оливково-зеленый – цвет Службы безопасности флота.
– Инструменты Службы безопасности, – пробормотала Фестина, – и тугодум разведчика. А универсальными картами пользуются только в Дипломатическом корпусе.
– Так или иначе, но все это – флотское снаряжение, – согласилась Кайшо. – Там должны быть серийные номера.
Адмирал пошарила веткой среди обломков. Несмотря на вмятины и повреждения, обнаружить выбитые на каждом предмете коды оказалось достаточно легко. Во флоте всегда тщательно относились к учету и контролю собственного имущества.
– У тебя коммуникатор с собой? – спросила Фестина у Кайшо.
– Конечно.
– Тогда свяжись с базой Ирис и сверься с реестром материальной части. Свои личные коды доступа я тебе дам. Выясни, кто зарегистрирован в качестве владельца этого снаряжения.
Ноги засветились чуть ярче.
– Это приказ, дорогая адмирал? – с невинным видом спросила она.
– Знаю, знаю – балрог не подчиняется приказам низших существ. Считай это моей скромной просьбой.
– Мы к вашим услугам, – улыбнулась Кайшо.
– Фестина, дорогая, – все так же шепотом сказала Кайшо, – если ты закончила плакать…
Адмирал тут же подняла голову – не похоже, что она плакала.
– Ну? – напряженно спросила она.
– Просто хочу сказать, что кое-что заметила в лесу. Или, возможно, балрог заметил – трудно сказать, где заканчиваюсь я и начинается балрог. Не уверена, что вообще помню, каково это – видеть обычными глазами.
Зилипулл дернул вибриссами, как это обычно делают мандазары, когда им что-то не по душе. Балрог явно был ему неприятен… и, возможно, Кайшо специально хотела ему досадить.
Фестина сохраняла невозмутимость.
– Что ты видела? – деловым тоном спросила она. Кайшо бросила многозначительный взгляд в сторону полицейских, все еще возившихся неподалеку.
– Лучше я просто покажу.
Слегка поколебавшись, Фестина кивнула.
– Ладно. Веди.
***
Полицейские не обратили никакого внимания на то, что мы направились к деревьям. Возможно, они даже рады были от нас избавиться – им легче было заниматься своим делом без посторонних глаз.
Кайшо медленно двигалась впереди в своем кресле. Я вдруг обнаружил, что смотрю на ее светящиеся ноги, безжизненные и бесполезные под слоем мха. Может быть, они вообще состояли только из него? Может быть, именно таким образом балрог пожирал ее, замещая человеческие мышцы и кости собственным веществом? Или мох все же просто покрывал кожу, а под ним была обычная женщина, пусть даже парализованная и исхудавшая, но все же из плоти и крови? Я представил себе, как касаюсь ее светящегося бедра и нажимаю сильнее, пронзая ногтями влажный мох, глубже и глубже, пока мои пальцы не коснутся голой кости… или, может быть, даже пройдут насквозь, до самого кожаного сиденья, так и не встретив никакой преграды…
Чья-то рука коснулась моего собственного бедра, именно в том месте, где я мысленно дотрагивался до Кайшо. Я едва не подпрыгнул. Подняв взгляд, я понял, что Кайшо смотрит на меня из-под своей вуали из волос.
– Не беспокойся, – прошептала она. – Меня не смущает, когда кто-то смотрит на мои ноги. Я знаю, что они великолепны.
– Э… – сказал я. – Гм…
– И, – продолжала она, – многие испытывают непреодолимое желание их потрогать.
– Эта штука… она с них стирается?
Женщина покачала головой.
– Я наступила на балрога, когда он пребывал в рассредоточенном состоянии, занимаясь активным поиском нового носителя. Сейчас же он составляет со мной единое целое, и его инстинкт размножения подавлен – почти полностью. Он распространится на кого-то другого только в том случае, если для него это окажется слишком многообещающей возможностью, чтобы ею воспользоваться, – ради большего блага вселенной. – Под ее волосами промелькнула улыбка. – Ты считаешь, что годишься для этого, Тилу?
– Нет.
Кайшо явно подзадоривала меня, чтобы я до нее дотронулся, а Саманта еще в детстве учила меня никогда не поддаваться соблазнам.
***
Кресло Кайшо опустилось на колеса возле группы невысоких деревьев. Деревья не слишком отличались от всех прочих, мимо которых мы проходили, – почти такие же, как и на Земле, за исключением черных листьев и коры, похожей на деревянную пену.
Если не считать звезд и трех крошечных лун, единственным источником света являлось сияние, исходившее от ног Кайшо. Тем не менее отчетливо было видно, что землю основательно утоптали мандазарские воины, которые проходили здесь, преследуя стеклогрудого.
– Смотрите! – Кайшо указала на землю между двумя стоящими рядом деревьями. Мы с Фестиной наклонились; Зилипулл тоже попытался взглянуть, но деревья росли слишком близко, чтобы он мог просунуть между ними свои широкие плечи. Видимо, именно поэтому здесь земля осталась нетронутой, когда воины промчались мимо – им приходилось огибать деревья, поскольку между ними они не смогли пройти.
В мягкой земле виднелся круглый отпечаток, напоминавший след от большой тяжелой банки, которую поставили здесь настолько давно, что она ушла в грунт под собственной тяжестью. Насколько я мог понять, больше смотреть тут было не на что, но Фестина тихо сказала: «Ха!» и схватила обрывок нитки, зацепившейся за ствол дерева.
– Что это? – спросил я.
– Черная нитка, – ответила адмирал. – Вероятно, со штанов того вербовщика. Они ведь были черными, верно?
Я не помнил – тогда я был слишком занят тем, что таращился на его обнаженные легкие и почти ничего больше не замечал.
– Думаешь, он что-то тут делал? – спросил я.
– Какое-то время он прятался среди этих деревьев, – ответила Кайшо. – Хорошее место для укрытия, его тень должна была сливаться со стволами. – Она повернулась к Фестине. – Узнаешь этот след на земле?
Адмирал кивнула.
– В точности такого же размера, как и тугодум.
– Тугодум? – переспросил Зилипулл. – Что это?
– Входит в снаряжение разведчика, – объяснил я. Жаль, что тугодум Фестины был уничтожен, иначе я мог бы ему показать. – Он размером с небольшой котелок, только вместо крышки у него экран. В него встроены камеры, датчики и прочее, так что он может показать окружающую картину в инфракрасных лучах или работать как телескоп или микроскоп…
– Не говоря уже о том, что он может принимать и записывать любое электромагнитное излучение, от гамма-волн до радио, – добавила Кайшо.
– Значит, вербовщик – разведчик был? Флотский хуман-разведчик? – В голосе воина чувствовалась ярость.
– Конечно нет, – раздраженно ответила Фестина. – Я знакомилась с данными обо всех разведчиках, и ни у кого из них нет прозрачной груди. Возможно, у этого вербовщика и имелось снаряжение разведчика, но он не имеет никакого отношения к нашему корпусу. – Она повернулась к Кайшо. – Думаешь, это действительно тугодум? Все, что от него осталось, – круг на земле…
– Балрог уверяет меня, что это настоящий портативный сборщик и анализатор информации широкого спектра. Он оставляет на земле характерный металлический привкус. Столь же специфический, как и отпечаток пальца.
Я уставился на нее, размышляя, каким образом красный мох может ощутить вкус почвы. Кайшо касалась земли ногами? Или балроги могли ощущать вкус на расстоянии, так, как иногда можно ощутить вкус дыма от костра или уксуса в крепком маринаде, прежде чем поднесешь его ко рту?
– Полагаю, – продолжала Кайшо, – что вербовщик поставил здесь свой тугодум, пока сам был занят чем-то другим. Вероятно, у него было устройство для управления Смеющимся Ларри, пока тот преследовал нашу дорогую Фестину. Он оставался здесь, пока не услышал, что сюда приближается мандазарское ополчение… – Она посмотрела на Зилипулла. – Вы ведь шли за ним по запаху, верно?
– Чуяли мы его, – гордо заявил тот. – Сначала громкий смех слышали, переплыли воду. Потом запах хумана на земле. Охотились за ним мы. Спугнули его мы.
Кайшо кивнула.
– Вербовщик схватил тугодум и побежал, а воины гнались за ним по пятам. И направлялся он к другой поляне, где его ждал скиммер, который должен был его подобрать.
Фестина нахмурилась.
– Я видела его на веревочной лестнице, – сказала она. – Тугодума при нем тогда не было. Значит, он, видимо, потерял его, когда убегал от воинов. Или он специально бросил его, чтобы бежать быстрее, или зацепился за что-то ремнем и у него не было времени его отцепить. – Она язвительно усмехнулась. – Когда я думаю о том, насколько часто я сама цеплялась своим тугодумом за кусты… что ж, в конце концов справедливость восторжествовала.
– Ты в самом деле была разведчиком? – спросил я. – С тугодумом и всем, чем положено?
В первый раз, когда Фестина упомянула о том, что была разведчиком, прежде чем я успел хоть что-то спросить, появился Ларри. Мне трудно было поверить, что разведчик когда-нибудь может стать адмиралом. Во времена моей молодости путь к повышению для разведчиков был закрыт и никто из них не мог стать даже капитаном корабля, не говоря уже об адмирале. Такова одна из причин, по которой отец заставил меня надеть черную форму: чтобы быть уверенным, что мне никогда не придется ни за что отвечать. (Или, возможно, просто потому, что среди членов Высшего совета не нашлось никого, кто сказал бы отцу, что от меня не будет никакого толку.)
– Да, Эдвард, – ответила Фестина. – Но историю своей жизни я расскажу тебе позже, а пока что у нас есть более насущные дела. Если мы найдем тугодум того вербовщика, в его памяти могут оказаться кое-какие полезные сведения.
Она устремилась вперед, прослеживая путь убегавшего от мандазарского ополчения вербовщика. Вскоре она крикнула Кайшо, чтобы та двигалась перед ней, – таинственные органы чувств балрога позволяли ориентироваться в темноте куда лучше, чем обычные человеческие глаза. Что касается Зилипулла, то у него не было никакого желания тащиться со скоростью инвалидной коляски, и он тут же обогнал нас. Могло показаться, что ему не так-то просто учуять след, учитывая, что здесь прошла целая орда воинов, но Зилипулл даже ни разу не отклонился от курса. Впрочем, неудивительно – ведь он сам прошел здесь всего полчаса назад и по тому же самому пути среди деревьев.
Вероятно, стеклогрудому пришлось туго, когда он бежал по склону холма сквозь ночную тьму, стараясь не споткнуться о бревно или не запутаться в кустах. К тому же местная растительность была не менее колючей и жгучей, чем земные терновник или крапива. Вербовщик наверняка все время цеплялся на бегу за сучья и ветки, пока в итоге не лишился своего снаряжения.
– Тугодум!
Фестина, присев, разглядывала лежащую в грязи большую сумку с множеством застежек и пряжек, из тех, что обычно вешают на плечо, прицепив к ней всякие мелочи. Она застряла в кустах с торчавшими во все стороны шипами размером со швейную иглу. Стекло-грудый, видимо, зацепился за кусты и запутался в них; в темноте у него не было никаких шансов высвободить сумку, не изранив в кровь руки, особенно если учесть, что его преследовала стая разъяренных воинов. Все, что ему оставалось, – отстегнуть ремень и бросить свое имущество.
Находка могла бы дать нам немало ценных сведений вроде содержимого памяти – если бы ее не втоптали в землю два десятка промчавшихся здесь мандазаров.
Куст с шипами был вмят в землю. То же произошло и с тугодумом – от него не осталось ничего, кроме расплющенного куска металла. И единственными данными, которые можно было с него считать, были отпечатки ног воинов.
***
Фестина продолжала ковыряться в земле, извлекая раздавленные останки содержимого сумки вербовщика. Большая его часть напоминала флотское снаряжение – служебный коммуникатор, набор инструментов и даже универсальная карта – экран, который мог разворачиваться из коробочки размером с ладонь в квадрат со стороной в метр.
Все это было покрыто грязью, и адмирал делала все возможное, чтобы не испачкать поверхности еще сильнее. Я присел рядом, разглядывая обломки. Пластиковый футляр набора инструментов раскрылся, показывая исковерканные внутренности – складной нож, ножницы, кисточка, несколько электронных ключей… Я вспомнил, где мог видеть такие ключи.
– Такими инструментами пользуются в Службе безопасности.
Все офицеры Службы, охранявшие отца и Саманту, носили при себе подобные штучки.
Фестина отломала пару веток и с их помощью приподняла футляр. Когда она придвинула его ближе к светящимся ногам Кайшо, стало видно, что он оливково-зеленый – цвет Службы безопасности флота.
– Инструменты Службы безопасности, – пробормотала Фестина, – и тугодум разведчика. А универсальными картами пользуются только в Дипломатическом корпусе.
– Так или иначе, но все это – флотское снаряжение, – согласилась Кайшо. – Там должны быть серийные номера.
Адмирал пошарила веткой среди обломков. Несмотря на вмятины и повреждения, обнаружить выбитые на каждом предмете коды оказалось достаточно легко. Во флоте всегда тщательно относились к учету и контролю собственного имущества.
– У тебя коммуникатор с собой? – спросила Фестина у Кайшо.
– Конечно.
– Тогда свяжись с базой Ирис и сверься с реестром материальной части. Свои личные коды доступа я тебе дам. Выясни, кто зарегистрирован в качестве владельца этого снаряжения.
Ноги засветились чуть ярче.
– Это приказ, дорогая адмирал? – с невинным видом спросила она.
– Знаю, знаю – балрог не подчиняется приказам низших существ. Считай это моей скромной просьбой.
– Мы к вашим услугам, – улыбнулась Кайшо.
Глава 18
РАЗМЫШЛЯЮ ОБ АДМИРАЛАХ
Кайшо шепотом бормотала в коммуникатор серийные номера, отдавая команды поиска компьютерам базы Ирис. Зилипулл сосредоточенно обнюхивал землю; Фестина направилась дальше, и, поскольку мне все равно нечего было делать, я двинулся за ней.
Увидев, что я иду следом, она подождала, пока я ее догоню, и даже слегка улыбнулась, когда я подошел. Я не помнил, чтобы адмиралы когда-либо дарили мне свои улыбки – да, иногда они смеялись, но не улыбались. В детстве отец, как правило, старался убрать меня куда-нибудь с глаз долой, когда к нам приходили другие адмиралы, но если кто-то оставался погостить на несколько дней, спрятать меня было невозможно, и тогда отец устраивал «семейные» завтраки, делая вид, будто мы – он, Сэм и я – каждое утро проводим за одним столом; вероятно, он думал, что таким образом сумеет произвести на гостей хорошее впечатление. Когда мы с сестрой стали достаточно взрослыми для того, чтобы поддерживать эту игру, он даже вешал на стену голографию нашей «покойной матери».
(Эта симпатичная блондинка была мне незнакома. Наша настоящая мать всего лишь выносила нас в своей утробе за плату, ее выбрали из-за отличного здоровья и умения хранить тайну. Насколько мне известно, ее изображения отец не хранил.)
Вместе с нами завтракало немало адмиралов – мужчин и женщин, людей и дивиан, но всех их объединяло одно – они смотрели на меня так, словно я был некой тайной, которую им очень хотелось разгадать. Насколько я действительно глуп? Не чудо ли, что я вообще умею управляться с ножом и вилкой? Или все же отец преувеличивает мое слабоумие? Не являюсь ли я неким секретным оружием – может быть, отец хочет, чтобы меня считали полным идиотом, в то время как на самом деле это часть некоего дьявольского плана?
Но Фестина Рамос была другой. Она действительно улыбалась мне, а не просто усмехалась или издевалась, как те женщины на «Иве», которые предлагали показать мне машинное отделение.
– Как ты себя чувствуешь?
Мы шли рядом среди деревьев.
– Нормально.
– Никаких последствий от яда?
– Ничего такого, что я мог бы почувствовать.
– Хорошо. – Она бросила на меня короткий взгляд. – И все-таки, как только появится возможность, тебе стоит показаться врачу.
– Гм… – Врачей я не слишком любил и потому решил сменить тему. – Этот вербовщик, стеклогрудый… у него наверняка была целая куча флотского снаряжения.
– Конечно.
– Откуда, по-твоему, оно у него?
Фестина не ответила. Мы вышли на поляну, где вербовщик встретился лицом к лицу с воинами; из-под земли повсюду торчали камни, что, вероятно, объясняло отсутствие деревьев.
– Что тебе известно об адмиралах?
Странный вопрос!
– Гм… – сказал я. – Вообще-то немного. – Вероятно, она не знала, кем был мой отец, а мне не хотелось ей об этом говорить, по крайней мере сейчас; я боялся, что она тогда начнет смотреть на меня так же, как и те адмиралы за завтраком, оценивая, можно ли использовать меня в своих политических целях.
– Ты знаешь разницу, – спросила она, – между Высшим советом и простыми адмиралами?
«Простых адмиралов к нам на завтрак никогда не приглашали», – подумал я, но вслух произнес:
– Высший совет – это узкий круг приближенных. По одному от каждого подразделения.
– За исключением разведки. Официально разведчики подчиняются непосредственно председателю Совета, что означает, что по большей части до них никому нет дела.
Увидев, что я иду следом, она подождала, пока я ее догоню, и даже слегка улыбнулась, когда я подошел. Я не помнил, чтобы адмиралы когда-либо дарили мне свои улыбки – да, иногда они смеялись, но не улыбались. В детстве отец, как правило, старался убрать меня куда-нибудь с глаз долой, когда к нам приходили другие адмиралы, но если кто-то оставался погостить на несколько дней, спрятать меня было невозможно, и тогда отец устраивал «семейные» завтраки, делая вид, будто мы – он, Сэм и я – каждое утро проводим за одним столом; вероятно, он думал, что таким образом сумеет произвести на гостей хорошее впечатление. Когда мы с сестрой стали достаточно взрослыми для того, чтобы поддерживать эту игру, он даже вешал на стену голографию нашей «покойной матери».
(Эта симпатичная блондинка была мне незнакома. Наша настоящая мать всего лишь выносила нас в своей утробе за плату, ее выбрали из-за отличного здоровья и умения хранить тайну. Насколько мне известно, ее изображения отец не хранил.)
Вместе с нами завтракало немало адмиралов – мужчин и женщин, людей и дивиан, но всех их объединяло одно – они смотрели на меня так, словно я был некой тайной, которую им очень хотелось разгадать. Насколько я действительно глуп? Не чудо ли, что я вообще умею управляться с ножом и вилкой? Или все же отец преувеличивает мое слабоумие? Не являюсь ли я неким секретным оружием – может быть, отец хочет, чтобы меня считали полным идиотом, в то время как на самом деле это часть некоего дьявольского плана?
Но Фестина Рамос была другой. Она действительно улыбалась мне, а не просто усмехалась или издевалась, как те женщины на «Иве», которые предлагали показать мне машинное отделение.
– Как ты себя чувствуешь?
Мы шли рядом среди деревьев.
– Нормально.
– Никаких последствий от яда?
– Ничего такого, что я мог бы почувствовать.
– Хорошо. – Она бросила на меня короткий взгляд. – И все-таки, как только появится возможность, тебе стоит показаться врачу.
– Гм… – Врачей я не слишком любил и потому решил сменить тему. – Этот вербовщик, стеклогрудый… у него наверняка была целая куча флотского снаряжения.
– Конечно.
– Откуда, по-твоему, оно у него?
Фестина не ответила. Мы вышли на поляну, где вербовщик встретился лицом к лицу с воинами; из-под земли повсюду торчали камни, что, вероятно, объясняло отсутствие деревьев.
– Что тебе известно об адмиралах?
Странный вопрос!
– Гм… – сказал я. – Вообще-то немного. – Вероятно, она не знала, кем был мой отец, а мне не хотелось ей об этом говорить, по крайней мере сейчас; я боялся, что она тогда начнет смотреть на меня так же, как и те адмиралы за завтраком, оценивая, можно ли использовать меня в своих политических целях.
– Ты знаешь разницу, – спросила она, – между Высшим советом и простыми адмиралами?
«Простых адмиралов к нам на завтрак никогда не приглашали», – подумал я, но вслух произнес:
– Высший совет – это узкий круг приближенных. По одному от каждого подразделения.
– За исключением разведки. Официально разведчики подчиняются непосредственно председателю Совета, что означает, что по большей части до них никому нет дела.