Страница:
Не раздумывая, я скатился с койки и заковылял к двери. После столь продолжительной болезни я был крайне слаб, но Невинность и мышечные стимуляторы не дали мне превратиться в растение. Я мог идти и даже немного пробежать – если имелась острая необходимость.
Свет отсутствовал даже на медицинских датчиках, которые должны были круглосуточно за мной наблюдать, – кто-то, видимо, отключил электроэнергию и даже аварийные генераторы. Похоже, дела были плохи. Я почти ничего не знал о том, что произошло за минувший год, за исключением того, что ситуация менялась отнюдь не в лучшую сторону. Далеко не в лучшую. Возможно, одна из незаконных королев решилась напасть на дворец в Уншуммине.
За дверью не оказалось ни врачей, ни медсестер. Вместо них в разных местах помещения стояли пятеро дворцовых охранников в противогазах и с нацеленными на дальнюю дверь станнерами, словно в любую секунду ожидали появления врага.
– Что случилось? – спросил я.
Они развернулись в мою сторону, и какое-то мгновение мне казалось, что сейчас они выстрелят; но один из них, сержант, отрывисто бросил: «Не стрелять», и никто не нажал на спуск.
– Вернитесь в постель, принц, – сказал сержант. – Во дворце мятеж. Здесь опасно оставаться.
– Что с королевой? – спросил я. – И с моей сестрой?
– Не знаю. – Он посмотрел на остальных, затем снова повернулся ко мне. – Наша задача – обеспечивать вашу безопасность.
– Мою? Кому какое дело до меня? – Я поднял руку; с запястья продолжал раздаваться писк. – Нужно помочь тому, кто действительно нуждается в помощи.
Несколько секунд он молчал, слегка изогнув антенны в подобии улыбки, затем отдал честь.
– Да, сэр. Мы следуем за вами.
Мы вшестером побежали через темные залы туда, откуда доносился сигнал бедствия. Несколько раз где-то дальше по коридору слышалось стрекотание станнеров, звук бегущих ног, голоса, выкрикивавшие приказы. Но нам никто не встретился, за исключением множества бесчувственных и мертвых тел. Никто не остановил нас, пока мы бежали из лазарета к покоям королевы Истины – откуда и шел сигнал.
Перед дверью валялись трупы личных охранников королевы. За ней лежала сама королева, обезглавленная убийцей, который успел выскользнуть из дворца во время возникшей суматохи. Голова Истины покоилась на большом блюде посреди ее собственного обеденного стола.
В нескольких шагах от него распростерлось на полу тело моей сестры, которую, судя по всему, ударили в сердце, когда она пыталась защитить королеву. Это Сэм подала сигнал бедствия… и, пока я тупо смотрел на льющуюся из ее груди кровь, писк прекратился. Я знал, что это значит – в ее теле уже не осталось биоэлектрической энергии, способной питать передатчик.
Флотский интендант как-то рассказывал мне, что эти передатчики могут извлекать энергию из тканей тела как минимум еще пять минут после смерти.
Я шагнул к телу Саманты. А затем меня схватили сзади – справа – сержант, один из его подчиненных – слева. Они пользовались лишь своими конечностями-чиджрит, но сейчас им вполне хватало сил, чтобы меня удержать.
– Мы ничем уже не можем помочь, – сказал сержант. Голос его звучал приглушенно из-за противогаза. – Никого не спасти.
– Неправда, – сказал я. – Кое-кого мы не посчитали. Невинность. Мою приемную дочь. Новую королеву.
У нее была во дворце потайная комната, но все же недостаточно потайная. Когда мы добрались туда, дверь была сорвана с петель взрывом. Ни следов борьбы, ни крови, ни желтого бездыханного тела: похоже, Невинности вообще здесь не было, когда явился убийца.
Где она могла находиться? Убежала и спряталась, как любая семилетняя девочка, или бросилась в бой, как подобает королеве? Первой моей мыслью было, что она могла отправиться ко мне в палату, чтобы спасти своего любимого папу Эдварда; но ведь она там не появилась, не так ли? Охранники увидели бы ее, как только она выбежала из дверей…
Они держали станнеры наготове к стрельбе. Единственный выстрел не свалил бы королеву, даже такую юную, как Невинность. Но пять выстрелов одновременно – вполне. И все они были в противогазах, так что даже если бы Невинность окружила себя облаком королевского феромона, это не имело бы никакого значения. Сейчас те же самые охранники ждали, когда я скажу им, где может скрываться Невинность. Они хотели, чтобы я повел их прямо к ней.
Сержант говорил, что во дворце мятеж. Но он не упомянул о том, на чьей стороне находится он сам.
– Куда пойдем, сэр? – спросил сержант. – Вы говорили, что здесь есть кто-то, кого нужно защищать?
Да, сержант определенно знал про Невинность, хотя и не должен был знать. И он также знал, что я настолько глуп, что наверняка попадусь в ловушку.
– Туда, – сказал я. – Я знаю, куда она пошла.
Дворец в Уншуммине был выстроен как каменное воплощение мандазарской королевы. Тело – центральный корпус, восемь ног – крылья здания, а наверху надстройка – клешни, тянущиеся по диагонали, которые заканчивались ротондами в форме полумесяца.
Имеются и два больших стеклянных купола, изображающих ядовитые мешки. На самом деле это крыши громадных теплиц королевской оранжереи: под правым куполом располагаются тропические растения, под левым – растения зоны умеренного климата. За оранжереей начинались джунгли, тянувшиеся на тысячу километров от Уншуммина.
– Она там, в оранжерее, – прошептал я. – Это ее любимое место.
Они кивнули и даже улыбнулись, словно все поняли. Естественно, я сказал неправду – Невинность никак не могла добраться из лазарета до оранжереи, оставшись незамеченной, но охранники готовы были мне поверить. Они следовали за мной, пока я не завел их в самую гущу деревьев и лиан, а затем неожиданно метнулся прочь через рощицу кошавских огненных дубов.
Деревья росли слишком плотно для того, чтобы охранники могли броситься за мной в погоню, а я двигался достаточно быстро для того, чтобы скрыться из виду, пока они успеют привести в действие станнеры. Сзади послышалось стрекотание оружия, но я ничего не почувствовал – учитывая темноту, прикрытие деревьев и противогазы на мордах охранников, вряд ли они могли хорошо прицелиться.
Противогазы имели еще одну положительную сторону – охранники не могли найти меня по запаху. Мандазарский воин настолько полагается на свой нос, что испытывает серьезные затруднения, когда его обоняние не действует. Зрение у мандазаров не хуже человеческого, и слух достаточно острый для того, чтобы услышать, как неуклюжая туша вроде меня продирается сквозь заросли, но без обоняния они теряются и становятся несколько более медлительными. Что было и к лучшему – после года болезни я тоже не слишком быстро перебирал ногами.
Мой план заключался в том, чтобы оторваться в оранжерее от солдат, а затем нырнуть в дверь и отправиться на поиски Невинности. Имелась лишь одна проблема: дверей было три. Пока я бежал через кусты, сержант послал троих своих спутников прикрыть выходы. Оставались еще двое для того, чтобы искать одного меня… и в их распоряжении имелось все оружие.
Я уже говорил, что не принадлежу к числу тех, кто умеет пробираться в темноте, не издавая при этом ни звука. К счастью, большинство мандазаров в этом отношении еще хуже меня – трудно представить себе бесшумный бульдозер. Точно так же трудно представить себе мандазара, который умеет лазать по деревьям, – у крупных омаров никогда не было среди эволюционных предков обезьян. Воин обычно не ожидает нападения сверху – что зачастую верно и для солдат-людей, но представители нашего вида все же более предусмотрительны.
Я начал взбираться по дереву с толстыми ветками, его кора напоминала заплесневелый сыр – твердая внутри, но внешний слой походил на мягкий пух. Пахло от нее тоже заплесневелым сыром, во всяком случае чем-то заплесневелым, даже прогнившим. Меня отнюдь не радовала перспектива измазаться этой дрянью, зато легко было цепляться за нее пальцами. Без особого шума я поднялся на высоту примерно полутора этажей над землей, а затем устроился в тени между большим суком и стволом.
Подо мной осторожно прошел сержант. Я подумал было прыгнуть ему на голову, но отказался от своих намерений – учитывая, сколько времени я провел без практики, вряд ли мне удалось бы мгновенно свалить его с ног. В любом случае, я наверняка наделал бы шума. Другой воин, искавший меня, был недалеко, и даже если бы мне удалось прикончить сержанта, меня бы оглушили выстрелом, прежде чем я успел бы сбежать.
Вместо этого я подождал, пока охранники окажутся в дальнем конце оранжереи, а затем начал осторожно перебираться с дерева на дерево. Все разновидности деревьев были собраны вместе, и садовники подрезали ветви так, что они росли в стороны, а не вверх. Я мог без особого труда перелезать с одного дерева на другое, приближаясь к двери, которая вела в главную часть дворца. Мое передвижение нельзя было назвать абсолютно бесшумным, но и в самой оранжерее отнюдь не было тихо. Там обитали птицы, мелкие пташки, каких можно найти по всему Трояну. Сэм рассказывала, что перья троянских птиц развивались иначе, чем у земных, – что-то у них было не так с аэродинамикой, поэтому местные птицы не могут летать, если превосходят размерами синиц. Те, что жили в оранжерее, были еще мельче, вроде колибри, и при виде мечущихся в темноте фигур они носились вокруг словно осы, из-за чего повсюду шелестела листва. Стоило мне сделать шаг, как я спугивал одно из маленьких созданий, заставляя его перелетать на другое дерево; воины же поднимали в воздух целые стаи, не говоря уже о том, что некоторые особо нервные птицы начинали вдруг отчаянно щебетать без каких-либо видимых причин.
Между мной и путем к бегству находился всего один охранник. В противогазе он не мог учуять мой запах, в темноте – разглядеть, а на фоне создаваемого птицами шума – слышать. Но все могло измениться, если бы я спрыгнул с дерева и попытался пересечь разделявшее нас пространство. Шансы пятьдесят на пятьдесят добраться до него, прежде чем он успеет выстрелить из станнера, и еще менее вероятно было, что смогу завалить его, прежде чем появятся его дружки.
Я остался на дереве, надеясь на счастливый случай. И мне в некотором смысле действительно повезло.
– Охота чересчур затянулась, – прорычал сержант где-то позади меня. Естественно, он говорил по-мандазарски, но я прекрасно его понимал. – Снимите противогазы, и давайте выследим этого ублюдка по запаху.
– Но, сержант… – начал кто-то из охранников.
– Королева мертва, – бросил сержант, – и ее отродья здесь явно нет. Все будет в порядке. Делайте, как я сказал.
Так они и сделали. Когда охранник у дверей начал снимать противогаз, я понял, что другого шанса у меня не будет: еще мгновение, и он почует человека прямо у себя под носом. Я спрыгнул вниз, лишь слегка споткнувшись; охранник был занят тем, что снимал маску, но я все равно вряд ли успел бы… но в последнюю секунду охранник замешкался чуть больше, чем следовало.
Я ударил его торцом ладони в морду, так что его голова отскочила назад. Удар был слишком слабым, чтобы полностью его вырубить, но оглушил его в достаточной степени, чтобы я смог вырвать станнер из его лап-чиджрит. Отскочив назад, чтобы меня не достали его клешни, я быстро трижды выстрелил ему в голову. Он рухнул, со всей силы стукнувшись носом о пол.
Позади меня что-то кричали другие охранники – видимо, они слышали стрекотание станнера. Я бросился к двери, зная, что никогда не смогу обогнать четверых мандазарских воинов, но другого выбора не было.
Важнее всего сейчас было как можно быстрее свернуть за угол, чтобы не попасть под обстрел. Я нырнул вправо, как раз в тот момент, когда позади застрекотали выстрелы. Вскочив на ноги, я готов уже был бежать дальше, когда послышался чей-то шепот:
– Тс-с!
Я повернулся. Прямо напротив меня, там, где продолжалось ответвление коридора, в тени кто-то стоял. Даже без освещения я мог различить желтый цвет панциря.
Воины подбежали к нам, но, как только они поравнялись с Невинностью и мной, их будто срезало проволокой, натянутой на их пути на высоте носа; однако никакой проволоки не было – запах королевского феромона ворвался в их носы и их мозги, и четверо охранников, дергаясь в судорогах, упали на пол. Я вышел из укрытия и полностью разрядил в них станнер, чтобы обезопасить нас от преследования.
Старая королева Истина, всегда планировавшая все заранее, оставила своей дочери путь к бегству. За пределами дворца, в королевском саду, была беседка, где находился один из концов «хвоста сперматозоида», благодаря которому можно было попасть в тайное убежище, располагавшееся на другой стороне планеты, где Невинность могла бы спокойно достигнуть зрелости. Отправив туда мою дочь, я уничтожил якорь, удерживавший конец «хвоста», и тот ускользнул прочь, словно оборвавшаяся струна.
Мне очень хотелось сопровождать ее, но требовалось уничтожить якорь. Кроме того, если бы я исчез, начали бы меня искать, а я не хотел, чтобы поиски привели ненароком к Невинности. Ей было всего семь лет; пока она не стала взрослой, для нее же было безопаснее, чтобы никто не знал о ее существовании.
Что касается меня, то я вернулся в королевский дворец, избегая ввязываться в драки: я слишком устал помогать силам добра. К тому же как я мог отличить, где добро, а где зло? Да и за что было драться, если все погибли или сбежали? Так что я прошел через дворец так, словно я был единственным, кто остался на Трояне, – без Саманты, Истины и Невинности, которых больше не было со мной.
В покоях королевы трупов уже не было. Я представил себе, как их уносят мятежники, чтобы выставить в качестве чьих-то трофеев. От этой мысли меня чуть не стошнило. Я упал на колени в засохшую лужу крови на том месте, где лежала Сэм, прижал к ней ладони и поднес окровавленные пальцы к носу…
Много дней спустя я оказался на базе. Никаких воспоминаний о том, каким образом я туда попал, у меня не осталось. Говорили, будто меня нашел кто-то из службы безопасности флота и оттащил на спасательный челнок, который покинул обезумевшую планету, унося меня в безопасную и безвоздушную тишину космоса.
После смерти Истины поддерживать порядок на планете стало невозможно. Все, кто мог, постарались как можно быстрее с нее убраться, в том числе и фасскистеры, заварившие всю эту кашу. Напоследок эти твари совершили еще один недостойный поступок по отношению к несчастному Трояну – оставили тайники с большим количеством нанитов, которые открылись в то самое мгновение, как только последний фасскистер покинул атмосферу Трояна.
Если верить фасскистерам, предназначением этих нанитов было «защищать мандазаров от них самих». В каком-то смысле это было правдой – благодаря Благотворному рою, как они их называли, мандазары лишились возможности уничтожить себя подчистую.
Микроскопические роботы пожирали пластик, особенно тот, который использовался для изоляции электропроводов, для изготовления микросхем и в качестве клея или уплотнителя. В течение недели большая часть троянской технологии в буквальном смысле развалилась – включая все компьютеры, энергосети и большую часть систем связи. Наниты также привели в негодность ядерное оружие, снаряды с нервно-паралитическим газом, и ряд лабораторий, где умные доктора-мандазары изучали инопланетные организмы в целях разработки биологического оружия. Разрушенными оказались важные компоненты военных самолетов, танков и подводных лодок.
С другой стороны, немалое количество народа можно убить и с помощью копий и луков. Что и сделали мандазары за прошедшие двадцать лет.
Смех. Вокруг смеялись. Я пришел в себя и понял, что сижу за капитанским столом на «Палисандре» и мною все еще владеет дух, который не дает мне управлять собственным телом. Видимо, он только что сказал нечто очень смешное – судя по тому, как хихикала Проуп и как блестели глаза Фестины. Даже Кайшо, лицо которой скрывали волосы, тоже смеялась. Видимо, высокоразвитые организмы не обладали иммунитетом к случайным шуткам.
Хотел бы я знать, какие слова только что сорвались с моих губ. За последний промежуток времени – не знаю, насколько долгий, – я перестал замечать, что именно я говорю, полностью поглощенный своими собственными мыслями о Невинности, о Сэм, о той ночи, когда все погибли.
Посмотрев направо, я увидел, что лейтенанту Хакви вовсе не смешно. Да, он улыбался, но это была напряженная улыбка, которая появляется, когда нет другого выбора. Не отпустил ли я какую-нибудь шутку на его счет? Вряд ли – если бы остальные смеялись по этому поводу, они бы время от времени поглядывали на него, хотя бы для того, чтобы видеть выражение его лица. Однако, насколько я мог понять, все три женщины вели себя так, словно вообще его не замечали. Словно я был единственным за столом, кого стоило слушать.
Что объясняло, почему Хакви выглядел столь угрюмо. Постепенно смех утих. Глаза Проуп все так же блестели, и взгляд ее был устремлен прямо на меня. Я не мог ошибиться в том, что он означает… И вдруг понял, что отвечаю тем же, ясно и отчетливо, словно между нами пробежал электрический разряд. В ужасе я попытался подчинить себе призрака, который в течение последнего часа, пока я не обращал на него внимания, среагировал на легкие заигрывания со стороны Проуп, и в итоге флирт расцвел в… в…
Нет! Отчаянным усилием воли я вернул себе контроль над телом и заставил себя опустить взгляд. Возможно, изобразив смущение, я смог бы устранить последствия своих невольных попыток ухаживать за капитаном… и за Фестиной и Кайшо тоже, судя по их виду. Женщины сияли так, словно мое остроумие и обаяние очаровало их всех.
Может быть, стоило просто пробормотать: «Извините» и сбежать к себе в каюту? Я посмотрел на мандазаров за соседним столом. Все пятеро тряслись и вздрагивали, словно охваченные групповым приступом эпилепсии. Расширенные ноздри жадно втягивали воздух.
Только одно обстоятельство могло заставить мандазаров вести себя так. Каким-то образом, незаметно для человеческого носа, воздух наполнился пронизывающим запахом королевского феромона.
Глава 27
Свет отсутствовал даже на медицинских датчиках, которые должны были круглосуточно за мной наблюдать, – кто-то, видимо, отключил электроэнергию и даже аварийные генераторы. Похоже, дела были плохи. Я почти ничего не знал о том, что произошло за минувший год, за исключением того, что ситуация менялась отнюдь не в лучшую сторону. Далеко не в лучшую. Возможно, одна из незаконных королев решилась напасть на дворец в Уншуммине.
За дверью не оказалось ни врачей, ни медсестер. Вместо них в разных местах помещения стояли пятеро дворцовых охранников в противогазах и с нацеленными на дальнюю дверь станнерами, словно в любую секунду ожидали появления врага.
– Что случилось? – спросил я.
Они развернулись в мою сторону, и какое-то мгновение мне казалось, что сейчас они выстрелят; но один из них, сержант, отрывисто бросил: «Не стрелять», и никто не нажал на спуск.
– Вернитесь в постель, принц, – сказал сержант. – Во дворце мятеж. Здесь опасно оставаться.
– Что с королевой? – спросил я. – И с моей сестрой?
– Не знаю. – Он посмотрел на остальных, затем снова повернулся ко мне. – Наша задача – обеспечивать вашу безопасность.
– Мою? Кому какое дело до меня? – Я поднял руку; с запястья продолжал раздаваться писк. – Нужно помочь тому, кто действительно нуждается в помощи.
Несколько секунд он молчал, слегка изогнув антенны в подобии улыбки, затем отдал честь.
– Да, сэр. Мы следуем за вами.
Мы вшестером побежали через темные залы туда, откуда доносился сигнал бедствия. Несколько раз где-то дальше по коридору слышалось стрекотание станнеров, звук бегущих ног, голоса, выкрикивавшие приказы. Но нам никто не встретился, за исключением множества бесчувственных и мертвых тел. Никто не остановил нас, пока мы бежали из лазарета к покоям королевы Истины – откуда и шел сигнал.
Перед дверью валялись трупы личных охранников королевы. За ней лежала сама королева, обезглавленная убийцей, который успел выскользнуть из дворца во время возникшей суматохи. Голова Истины покоилась на большом блюде посреди ее собственного обеденного стола.
В нескольких шагах от него распростерлось на полу тело моей сестры, которую, судя по всему, ударили в сердце, когда она пыталась защитить королеву. Это Сэм подала сигнал бедствия… и, пока я тупо смотрел на льющуюся из ее груди кровь, писк прекратился. Я знал, что это значит – в ее теле уже не осталось биоэлектрической энергии, способной питать передатчик.
Флотский интендант как-то рассказывал мне, что эти передатчики могут извлекать энергию из тканей тела как минимум еще пять минут после смерти.
Я шагнул к телу Саманты. А затем меня схватили сзади – справа – сержант, один из его подчиненных – слева. Они пользовались лишь своими конечностями-чиджрит, но сейчас им вполне хватало сил, чтобы меня удержать.
– Мы ничем уже не можем помочь, – сказал сержант. Голос его звучал приглушенно из-за противогаза. – Никого не спасти.
– Неправда, – сказал я. – Кое-кого мы не посчитали. Невинность. Мою приемную дочь. Новую королеву.
***
У нее была во дворце потайная комната, но все же недостаточно потайная. Когда мы добрались туда, дверь была сорвана с петель взрывом. Ни следов борьбы, ни крови, ни желтого бездыханного тела: похоже, Невинности вообще здесь не было, когда явился убийца.
Где она могла находиться? Убежала и спряталась, как любая семилетняя девочка, или бросилась в бой, как подобает королеве? Первой моей мыслью было, что она могла отправиться ко мне в палату, чтобы спасти своего любимого папу Эдварда; но ведь она там не появилась, не так ли? Охранники увидели бы ее, как только она выбежала из дверей…
Они держали станнеры наготове к стрельбе. Единственный выстрел не свалил бы королеву, даже такую юную, как Невинность. Но пять выстрелов одновременно – вполне. И все они были в противогазах, так что даже если бы Невинность окружила себя облаком королевского феромона, это не имело бы никакого значения. Сейчас те же самые охранники ждали, когда я скажу им, где может скрываться Невинность. Они хотели, чтобы я повел их прямо к ней.
Сержант говорил, что во дворце мятеж. Но он не упомянул о том, на чьей стороне находится он сам.
– Куда пойдем, сэр? – спросил сержант. – Вы говорили, что здесь есть кто-то, кого нужно защищать?
Да, сержант определенно знал про Невинность, хотя и не должен был знать. И он также знал, что я настолько глуп, что наверняка попадусь в ловушку.
– Туда, – сказал я. – Я знаю, куда она пошла.
***
Дворец в Уншуммине был выстроен как каменное воплощение мандазарской королевы. Тело – центральный корпус, восемь ног – крылья здания, а наверху надстройка – клешни, тянущиеся по диагонали, которые заканчивались ротондами в форме полумесяца.
Имеются и два больших стеклянных купола, изображающих ядовитые мешки. На самом деле это крыши громадных теплиц королевской оранжереи: под правым куполом располагаются тропические растения, под левым – растения зоны умеренного климата. За оранжереей начинались джунгли, тянувшиеся на тысячу километров от Уншуммина.
– Она там, в оранжерее, – прошептал я. – Это ее любимое место.
Они кивнули и даже улыбнулись, словно все поняли. Естественно, я сказал неправду – Невинность никак не могла добраться из лазарета до оранжереи, оставшись незамеченной, но охранники готовы были мне поверить. Они следовали за мной, пока я не завел их в самую гущу деревьев и лиан, а затем неожиданно метнулся прочь через рощицу кошавских огненных дубов.
Деревья росли слишком плотно для того, чтобы охранники могли броситься за мной в погоню, а я двигался достаточно быстро для того, чтобы скрыться из виду, пока они успеют привести в действие станнеры. Сзади послышалось стрекотание оружия, но я ничего не почувствовал – учитывая темноту, прикрытие деревьев и противогазы на мордах охранников, вряд ли они могли хорошо прицелиться.
Противогазы имели еще одну положительную сторону – охранники не могли найти меня по запаху. Мандазарский воин настолько полагается на свой нос, что испытывает серьезные затруднения, когда его обоняние не действует. Зрение у мандазаров не хуже человеческого, и слух достаточно острый для того, чтобы услышать, как неуклюжая туша вроде меня продирается сквозь заросли, но без обоняния они теряются и становятся несколько более медлительными. Что было и к лучшему – после года болезни я тоже не слишком быстро перебирал ногами.
Мой план заключался в том, чтобы оторваться в оранжерее от солдат, а затем нырнуть в дверь и отправиться на поиски Невинности. Имелась лишь одна проблема: дверей было три. Пока я бежал через кусты, сержант послал троих своих спутников прикрыть выходы. Оставались еще двое для того, чтобы искать одного меня… и в их распоряжении имелось все оружие.
Я уже говорил, что не принадлежу к числу тех, кто умеет пробираться в темноте, не издавая при этом ни звука. К счастью, большинство мандазаров в этом отношении еще хуже меня – трудно представить себе бесшумный бульдозер. Точно так же трудно представить себе мандазара, который умеет лазать по деревьям, – у крупных омаров никогда не было среди эволюционных предков обезьян. Воин обычно не ожидает нападения сверху – что зачастую верно и для солдат-людей, но представители нашего вида все же более предусмотрительны.
Я начал взбираться по дереву с толстыми ветками, его кора напоминала заплесневелый сыр – твердая внутри, но внешний слой походил на мягкий пух. Пахло от нее тоже заплесневелым сыром, во всяком случае чем-то заплесневелым, даже прогнившим. Меня отнюдь не радовала перспектива измазаться этой дрянью, зато легко было цепляться за нее пальцами. Без особого шума я поднялся на высоту примерно полутора этажей над землей, а затем устроился в тени между большим суком и стволом.
Подо мной осторожно прошел сержант. Я подумал было прыгнуть ему на голову, но отказался от своих намерений – учитывая, сколько времени я провел без практики, вряд ли мне удалось бы мгновенно свалить его с ног. В любом случае, я наверняка наделал бы шума. Другой воин, искавший меня, был недалеко, и даже если бы мне удалось прикончить сержанта, меня бы оглушили выстрелом, прежде чем я успел бы сбежать.
Вместо этого я подождал, пока охранники окажутся в дальнем конце оранжереи, а затем начал осторожно перебираться с дерева на дерево. Все разновидности деревьев были собраны вместе, и садовники подрезали ветви так, что они росли в стороны, а не вверх. Я мог без особого труда перелезать с одного дерева на другое, приближаясь к двери, которая вела в главную часть дворца. Мое передвижение нельзя было назвать абсолютно бесшумным, но и в самой оранжерее отнюдь не было тихо. Там обитали птицы, мелкие пташки, каких можно найти по всему Трояну. Сэм рассказывала, что перья троянских птиц развивались иначе, чем у земных, – что-то у них было не так с аэродинамикой, поэтому местные птицы не могут летать, если превосходят размерами синиц. Те, что жили в оранжерее, были еще мельче, вроде колибри, и при виде мечущихся в темноте фигур они носились вокруг словно осы, из-за чего повсюду шелестела листва. Стоило мне сделать шаг, как я спугивал одно из маленьких созданий, заставляя его перелетать на другое дерево; воины же поднимали в воздух целые стаи, не говоря уже о том, что некоторые особо нервные птицы начинали вдруг отчаянно щебетать без каких-либо видимых причин.
Между мной и путем к бегству находился всего один охранник. В противогазе он не мог учуять мой запах, в темноте – разглядеть, а на фоне создаваемого птицами шума – слышать. Но все могло измениться, если бы я спрыгнул с дерева и попытался пересечь разделявшее нас пространство. Шансы пятьдесят на пятьдесят добраться до него, прежде чем он успеет выстрелить из станнера, и еще менее вероятно было, что смогу завалить его, прежде чем появятся его дружки.
Я остался на дереве, надеясь на счастливый случай. И мне в некотором смысле действительно повезло.
– Охота чересчур затянулась, – прорычал сержант где-то позади меня. Естественно, он говорил по-мандазарски, но я прекрасно его понимал. – Снимите противогазы, и давайте выследим этого ублюдка по запаху.
– Но, сержант… – начал кто-то из охранников.
– Королева мертва, – бросил сержант, – и ее отродья здесь явно нет. Все будет в порядке. Делайте, как я сказал.
Так они и сделали. Когда охранник у дверей начал снимать противогаз, я понял, что другого шанса у меня не будет: еще мгновение, и он почует человека прямо у себя под носом. Я спрыгнул вниз, лишь слегка споткнувшись; охранник был занят тем, что снимал маску, но я все равно вряд ли успел бы… но в последнюю секунду охранник замешкался чуть больше, чем следовало.
Я ударил его торцом ладони в морду, так что его голова отскочила назад. Удар был слишком слабым, чтобы полностью его вырубить, но оглушил его в достаточной степени, чтобы я смог вырвать станнер из его лап-чиджрит. Отскочив назад, чтобы меня не достали его клешни, я быстро трижды выстрелил ему в голову. Он рухнул, со всей силы стукнувшись носом о пол.
Позади меня что-то кричали другие охранники – видимо, они слышали стрекотание станнера. Я бросился к двери, зная, что никогда не смогу обогнать четверых мандазарских воинов, но другого выбора не было.
Важнее всего сейчас было как можно быстрее свернуть за угол, чтобы не попасть под обстрел. Я нырнул вправо, как раз в тот момент, когда позади застрекотали выстрелы. Вскочив на ноги, я готов уже был бежать дальше, когда послышался чей-то шепот:
– Тс-с!
Я повернулся. Прямо напротив меня, там, где продолжалось ответвление коридора, в тени кто-то стоял. Даже без освещения я мог различить желтый цвет панциря.
Воины подбежали к нам, но, как только они поравнялись с Невинностью и мной, их будто срезало проволокой, натянутой на их пути на высоте носа; однако никакой проволоки не было – запах королевского феромона ворвался в их носы и их мозги, и четверо охранников, дергаясь в судорогах, упали на пол. Я вышел из укрытия и полностью разрядил в них станнер, чтобы обезопасить нас от преследования.
***
Старая королева Истина, всегда планировавшая все заранее, оставила своей дочери путь к бегству. За пределами дворца, в королевском саду, была беседка, где находился один из концов «хвоста сперматозоида», благодаря которому можно было попасть в тайное убежище, располагавшееся на другой стороне планеты, где Невинность могла бы спокойно достигнуть зрелости. Отправив туда мою дочь, я уничтожил якорь, удерживавший конец «хвоста», и тот ускользнул прочь, словно оборвавшаяся струна.
Мне очень хотелось сопровождать ее, но требовалось уничтожить якорь. Кроме того, если бы я исчез, начали бы меня искать, а я не хотел, чтобы поиски привели ненароком к Невинности. Ей было всего семь лет; пока она не стала взрослой, для нее же было безопаснее, чтобы никто не знал о ее существовании.
Что касается меня, то я вернулся в королевский дворец, избегая ввязываться в драки: я слишком устал помогать силам добра. К тому же как я мог отличить, где добро, а где зло? Да и за что было драться, если все погибли или сбежали? Так что я прошел через дворец так, словно я был единственным, кто остался на Трояне, – без Саманты, Истины и Невинности, которых больше не было со мной.
В покоях королевы трупов уже не было. Я представил себе, как их уносят мятежники, чтобы выставить в качестве чьих-то трофеев. От этой мысли меня чуть не стошнило. Я упал на колени в засохшую лужу крови на том месте, где лежала Сэм, прижал к ней ладони и поднес окровавленные пальцы к носу…
Много дней спустя я оказался на базе. Никаких воспоминаний о том, каким образом я туда попал, у меня не осталось. Говорили, будто меня нашел кто-то из службы безопасности флота и оттащил на спасательный челнок, который покинул обезумевшую планету, унося меня в безопасную и безвоздушную тишину космоса.
***
После смерти Истины поддерживать порядок на планете стало невозможно. Все, кто мог, постарались как можно быстрее с нее убраться, в том числе и фасскистеры, заварившие всю эту кашу. Напоследок эти твари совершили еще один недостойный поступок по отношению к несчастному Трояну – оставили тайники с большим количеством нанитов, которые открылись в то самое мгновение, как только последний фасскистер покинул атмосферу Трояна.
Если верить фасскистерам, предназначением этих нанитов было «защищать мандазаров от них самих». В каком-то смысле это было правдой – благодаря Благотворному рою, как они их называли, мандазары лишились возможности уничтожить себя подчистую.
Микроскопические роботы пожирали пластик, особенно тот, который использовался для изоляции электропроводов, для изготовления микросхем и в качестве клея или уплотнителя. В течение недели большая часть троянской технологии в буквальном смысле развалилась – включая все компьютеры, энергосети и большую часть систем связи. Наниты также привели в негодность ядерное оружие, снаряды с нервно-паралитическим газом, и ряд лабораторий, где умные доктора-мандазары изучали инопланетные организмы в целях разработки биологического оружия. Разрушенными оказались важные компоненты военных самолетов, танков и подводных лодок.
С другой стороны, немалое количество народа можно убить и с помощью копий и луков. Что и сделали мандазары за прошедшие двадцать лет.
***
Смех. Вокруг смеялись. Я пришел в себя и понял, что сижу за капитанским столом на «Палисандре» и мною все еще владеет дух, который не дает мне управлять собственным телом. Видимо, он только что сказал нечто очень смешное – судя по тому, как хихикала Проуп и как блестели глаза Фестины. Даже Кайшо, лицо которой скрывали волосы, тоже смеялась. Видимо, высокоразвитые организмы не обладали иммунитетом к случайным шуткам.
Хотел бы я знать, какие слова только что сорвались с моих губ. За последний промежуток времени – не знаю, насколько долгий, – я перестал замечать, что именно я говорю, полностью поглощенный своими собственными мыслями о Невинности, о Сэм, о той ночи, когда все погибли.
Посмотрев направо, я увидел, что лейтенанту Хакви вовсе не смешно. Да, он улыбался, но это была напряженная улыбка, которая появляется, когда нет другого выбора. Не отпустил ли я какую-нибудь шутку на его счет? Вряд ли – если бы остальные смеялись по этому поводу, они бы время от времени поглядывали на него, хотя бы для того, чтобы видеть выражение его лица. Однако, насколько я мог понять, все три женщины вели себя так, словно вообще его не замечали. Словно я был единственным за столом, кого стоило слушать.
Что объясняло, почему Хакви выглядел столь угрюмо. Постепенно смех утих. Глаза Проуп все так же блестели, и взгляд ее был устремлен прямо на меня. Я не мог ошибиться в том, что он означает… И вдруг понял, что отвечаю тем же, ясно и отчетливо, словно между нами пробежал электрический разряд. В ужасе я попытался подчинить себе призрака, который в течение последнего часа, пока я не обращал на него внимания, среагировал на легкие заигрывания со стороны Проуп, и в итоге флирт расцвел в… в…
Нет! Отчаянным усилием воли я вернул себе контроль над телом и заставил себя опустить взгляд. Возможно, изобразив смущение, я смог бы устранить последствия своих невольных попыток ухаживать за капитаном… и за Фестиной и Кайшо тоже, судя по их виду. Женщины сияли так, словно мое остроумие и обаяние очаровало их всех.
Может быть, стоило просто пробормотать: «Извините» и сбежать к себе в каюту? Я посмотрел на мандазаров за соседним столом. Все пятеро тряслись и вздрагивали, словно охваченные групповым приступом эпилепсии. Расширенные ноздри жадно втягивали воздух.
Только одно обстоятельство могло заставить мандазаров вести себя так. Каким-то образом, незаметно для человеческого носа, воздух наполнился пронизывающим запахом королевского феромона.
Глава 27
НАБЛЮДАЮ, КАК ФЕСТИНА ВЫПУСКАЕТ ПАР
Кто-то за соседним столом прошептал:
– Они что, больны?
– Нет, – ответил я. – Не больны.
– Какой идиот притащил на корабль этих омаров?
Началась всеобщая суматоха. Проуп сверлила Фестину яростным взглядом, словно именно она была виновата в появлении на корабле заразных инопланетян; Фе-стина, в свою очередь, расспрашивала меня, в чем дело, а я отвечал, что не знаю, хотя на самом деле все прекрасно знал, за исключением того, откуда взялся феромон.
В конце концов капитан приказала всем разойтись, чтобы «освободить место доктору». Я хотел остаться, чтобы удостовериться, что с мандазарами все в порядке, но Проуп взяла меня за руку и отвела в мою каюту, неожиданно заговорив со мной легкомысленным девичьим голосом, совершенно неподобающим капитану звездолета. Я даже не понимал половины того, что она говорила, – мне вдруг страшно захотелось спать, вероятно из-за смещения привычного временного цикла.
Судя по намерениям державшей меня под руку женщины, она вскоре могла оказаться у меня в постели, еели мне не удастся как-то охладить ее пыл. Мне вовсе не хотелось ее злить, учитывая, что нам предстояло вместе провести на «Палисандре» несколько недель, но и спать с ней у меня не было никакого желания. Всего лишь день назад Проуп готова была зашвырнуть меня к черту на кулички, что вполне могла сделать и сейчас, если бы получила соответствующий приказ от Высшего совета. Кто-то, возможно, и согласился бы разделить постель с подобной особой, но у меня были несколько иные вкусы.
Так что я не стремился к любовным утехам. К тому же капитан вела себя чересчур развязно, словно была пьяна – хотя я не чувствовал запаха алкоголя. Я ощущал множество других ароматов – шампуня в волосах, мыла за ушами, шоколадного мусса на губах, пота в тех местах, где ее плечо и бедро соприкасались с моими – и ни капли спиртного.
Возможно, она была из тех, кто может вызывать у себя любовную страсть по собственному желанию, подобно дипломатам, которых я знал на Трояне. В конце концов, Сэм умела мастерски имитировать любые чувства, точно так же, как королева могла по собственному желанию испускать феромоны, когда ей нужно было кого-то напугать или заставить слушать или даже полюбить ее.
Интересно, какой феромон мог бы заставить капитана не любить меня?
Когда мы добрались до моей каюты, Проуп прошла в помещение, не отпуская мою руку. Я думал, что она собирается затащить меня прямо в койку, – и возможно, так бы оно и случилось, если бы я не ощутил резкий запах, напомнивший мне тосты с маслом. Причем это был не просто запах, он вызывал ощущение находящегося поблизости горячего, дымящегося тоста с поджаристой хрустящей корочкой. Не спрашивайте, как такое может быть, но ощущение было столь сильным, что я удивленно отпрянул.
Я резко остановился, из-за чего не ожидавшую этого женщину едва не отбросило назад, прислушался и понюхал воздух. Проуп продолжала цепляться за мой локоть, не слишком сильно, но настойчиво, словно ребенок, который хочет затащить отца в кондитерскую; но я стоял на месте, принюхиваясь к запаху тостов и пытаясь понять, что же это означает.
– Эдвард, – нетерпеливо сказала капитан, – в чем дело?
– Чувствуешь запах?
– Какой запах?
– Тостов с маслом.
Проуп потянула носом, но, похоже, чисто из вежливости.
– Ничего не чувствую, – сказала она и застенчиво моргнула. – Хочешь знать, какой запах мне бы понравился?
– Гм… – «Что, черт побери, с ней творится?»
Я продолжал осматривать помещение в поисках источника запаха. Шкаф? Нет. Стол? Койка? Неожиданно в моем полусонном мозгу что-то щелкнуло.
– Мозг корабля, – сказал я, – понизить освещенность на девяносто пять процентов.
– Это уже лучше, – пробормотала Проуп, когда в каюте стемнело. Она наклонилась и положила ладонь мне на грудь. – А теперь давай…
Договорить она не успела. Я высвободил руку и шагнул к койке. Запах определенно исходил оттуда. Быстрым движением я сдернул покрывало и одеяло.
На простыне, в ногах, там, куда обычно никто не смотрит, ложась спать, белая ткань была испещрена светящимися красными пятнышками.
– О-о-о, – простонала женщина. – Очень красиво. Только здесь плохо видно. Побрызгай лучше этой штукой на подушку, на стены. Давай сами ею намажемся, а потом будем слизывать друг с друга. Много ее у тебя?
Я уставился на нее, не веря собственным ушам. Неужели она была настолько пьяна, что не узнала балрога? С другой стороны, она могла рассмотреть его лишь как мох на ногах Кайшо, а не в виде отдельных спор, к тому же голова ее сейчас была занята совсем другими мыслями.
Она протянула руку к мерцающим спорам, словно маленький ребенок, пытающийся потрогать красивую безделушку. Я схватил ее за запястье и оттащил в сторону.
– Ты пожалеешь, если это сделаешь, – сказал я и, продолжая держать за руку, выволок ее из каюты в освещенный коридор.
– В чем дело? Разве мы не…
– Нет, – сказал я. – Не здесь.
– Тогда, может быть, у меня? Я капитан. У меня большая каюта и большая кровать.
– Не сегодня. – Я покачал головой. – Мне нужно кое о чем доложить адмиралу.
– Фестине? – спросила она срывающимся голосом. – Ты бросаешь меня ради этой уродины?
Проуп закричала. Крик ее напоминал вопль разъяренной кошки, он даже казался каким-то неестественным – словно восьмилетнюю девочку обидели мальчишки и она вопит во все горло, чтобы поднять собственный боевой дух. Но в выражении лица Проуп не было ничего детского, оно было искажено гневом и злобой, не направленными ни на меня, ни на кого-либо еще, – они просто рвались наружу вместе с криком, как будто из нее изливалась потоком первобытная звериная ярость.
Вопль оборвался столь же неожиданно, как и начался. Проуп захлопнула рот – слышно было, как слегка лязгнули зубы, – и, шаркая ногами, ушла прочь, даже не оглянувшись, словно сомнамбула.
Из громкоговорителя над головой раздался голос мозга корабля:
– Есть проблемы? Нужна помощь? Есть проблемы? Нужна помощь?
– Мозг корабля, – сказал я, – пусть робот снимет все белье с моей койки. Не важно, будет ли это робот-уборщик, или робот для работы с ядовитыми веществами – какой сочтешь нужным. Сними простыни и оставь их в каюте Кайшо; если потребуется, взломай дверь.
– Боюсь, что это не…
– Делай, что говорю! Мой отец – адмирал флота Александр Йорк, а он не любит, когда чересчур дерзкий искусственный интеллект не подчиняется приказам. Мне нужны результаты, а не оправдания.
Я развернулся и быстро зашагал по коридору – словно от мозга корабля можно было уйти. Каждые две секунды я проходил мимо очередного громкоговорителя, но возражений больше не слышалось. Видимо, тот, кто программировал корабельную систему, предполагал возможность угроз со стороны умственно отсталого адмиральского сына.
Фестины в ее каюте не было, несмотря на уже почти полночь по времени «Палисандра». Я нашел ее в спортзале, где она в одиночестве лупила по тяжелому мешку. Причем лупила всерьез – не как на обычных тренировках, когда по двадцать раз повторяешь один и тот же прием или пытаешься за две минуты нанести как можно больше ударов. Она работала локтями и коленями, высоко подпрыгнув, выбрасывала вперед ноги, била торцом и ребром ладони, в общем, издевалась над несчастным мешком, выкрикивая что-то кровожадное. Для меня это отнюдь не выглядело настоящим боевым искусством, но, возможно, ей просто хотелось к чему-то приложить все имеющиеся у нее силы.
– Они что, больны?
– Нет, – ответил я. – Не больны.
– Какой идиот притащил на корабль этих омаров?
Началась всеобщая суматоха. Проуп сверлила Фестину яростным взглядом, словно именно она была виновата в появлении на корабле заразных инопланетян; Фе-стина, в свою очередь, расспрашивала меня, в чем дело, а я отвечал, что не знаю, хотя на самом деле все прекрасно знал, за исключением того, откуда взялся феромон.
В конце концов капитан приказала всем разойтись, чтобы «освободить место доктору». Я хотел остаться, чтобы удостовериться, что с мандазарами все в порядке, но Проуп взяла меня за руку и отвела в мою каюту, неожиданно заговорив со мной легкомысленным девичьим голосом, совершенно неподобающим капитану звездолета. Я даже не понимал половины того, что она говорила, – мне вдруг страшно захотелось спать, вероятно из-за смещения привычного временного цикла.
Судя по намерениям державшей меня под руку женщины, она вскоре могла оказаться у меня в постели, еели мне не удастся как-то охладить ее пыл. Мне вовсе не хотелось ее злить, учитывая, что нам предстояло вместе провести на «Палисандре» несколько недель, но и спать с ней у меня не было никакого желания. Всего лишь день назад Проуп готова была зашвырнуть меня к черту на кулички, что вполне могла сделать и сейчас, если бы получила соответствующий приказ от Высшего совета. Кто-то, возможно, и согласился бы разделить постель с подобной особой, но у меня были несколько иные вкусы.
Так что я не стремился к любовным утехам. К тому же капитан вела себя чересчур развязно, словно была пьяна – хотя я не чувствовал запаха алкоголя. Я ощущал множество других ароматов – шампуня в волосах, мыла за ушами, шоколадного мусса на губах, пота в тех местах, где ее плечо и бедро соприкасались с моими – и ни капли спиртного.
Возможно, она была из тех, кто может вызывать у себя любовную страсть по собственному желанию, подобно дипломатам, которых я знал на Трояне. В конце концов, Сэм умела мастерски имитировать любые чувства, точно так же, как королева могла по собственному желанию испускать феромоны, когда ей нужно было кого-то напугать или заставить слушать или даже полюбить ее.
Интересно, какой феромон мог бы заставить капитана не любить меня?
***
Когда мы добрались до моей каюты, Проуп прошла в помещение, не отпуская мою руку. Я думал, что она собирается затащить меня прямо в койку, – и возможно, так бы оно и случилось, если бы я не ощутил резкий запах, напомнивший мне тосты с маслом. Причем это был не просто запах, он вызывал ощущение находящегося поблизости горячего, дымящегося тоста с поджаристой хрустящей корочкой. Не спрашивайте, как такое может быть, но ощущение было столь сильным, что я удивленно отпрянул.
Я резко остановился, из-за чего не ожидавшую этого женщину едва не отбросило назад, прислушался и понюхал воздух. Проуп продолжала цепляться за мой локоть, не слишком сильно, но настойчиво, словно ребенок, который хочет затащить отца в кондитерскую; но я стоял на месте, принюхиваясь к запаху тостов и пытаясь понять, что же это означает.
– Эдвард, – нетерпеливо сказала капитан, – в чем дело?
– Чувствуешь запах?
– Какой запах?
– Тостов с маслом.
Проуп потянула носом, но, похоже, чисто из вежливости.
– Ничего не чувствую, – сказала она и застенчиво моргнула. – Хочешь знать, какой запах мне бы понравился?
– Гм… – «Что, черт побери, с ней творится?»
Я продолжал осматривать помещение в поисках источника запаха. Шкаф? Нет. Стол? Койка? Неожиданно в моем полусонном мозгу что-то щелкнуло.
– Мозг корабля, – сказал я, – понизить освещенность на девяносто пять процентов.
– Это уже лучше, – пробормотала Проуп, когда в каюте стемнело. Она наклонилась и положила ладонь мне на грудь. – А теперь давай…
Договорить она не успела. Я высвободил руку и шагнул к койке. Запах определенно исходил оттуда. Быстрым движением я сдернул покрывало и одеяло.
На простыне, в ногах, там, куда обычно никто не смотрит, ложась спать, белая ткань была испещрена светящимися красными пятнышками.
– О-о-о, – простонала женщина. – Очень красиво. Только здесь плохо видно. Побрызгай лучше этой штукой на подушку, на стены. Давай сами ею намажемся, а потом будем слизывать друг с друга. Много ее у тебя?
Я уставился на нее, не веря собственным ушам. Неужели она была настолько пьяна, что не узнала балрога? С другой стороны, она могла рассмотреть его лишь как мох на ногах Кайшо, а не в виде отдельных спор, к тому же голова ее сейчас была занята совсем другими мыслями.
Она протянула руку к мерцающим спорам, словно маленький ребенок, пытающийся потрогать красивую безделушку. Я схватил ее за запястье и оттащил в сторону.
– Ты пожалеешь, если это сделаешь, – сказал я и, продолжая держать за руку, выволок ее из каюты в освещенный коридор.
– В чем дело? Разве мы не…
– Нет, – сказал я. – Не здесь.
– Тогда, может быть, у меня? Я капитан. У меня большая каюта и большая кровать.
– Не сегодня. – Я покачал головой. – Мне нужно кое о чем доложить адмиралу.
– Фестине? – спросила она срывающимся голосом. – Ты бросаешь меня ради этой уродины?
Проуп закричала. Крик ее напоминал вопль разъяренной кошки, он даже казался каким-то неестественным – словно восьмилетнюю девочку обидели мальчишки и она вопит во все горло, чтобы поднять собственный боевой дух. Но в выражении лица Проуп не было ничего детского, оно было искажено гневом и злобой, не направленными ни на меня, ни на кого-либо еще, – они просто рвались наружу вместе с криком, как будто из нее изливалась потоком первобытная звериная ярость.
Вопль оборвался столь же неожиданно, как и начался. Проуп захлопнула рот – слышно было, как слегка лязгнули зубы, – и, шаркая ногами, ушла прочь, даже не оглянувшись, словно сомнамбула.
Из громкоговорителя над головой раздался голос мозга корабля:
– Есть проблемы? Нужна помощь? Есть проблемы? Нужна помощь?
– Мозг корабля, – сказал я, – пусть робот снимет все белье с моей койки. Не важно, будет ли это робот-уборщик, или робот для работы с ядовитыми веществами – какой сочтешь нужным. Сними простыни и оставь их в каюте Кайшо; если потребуется, взломай дверь.
– Боюсь, что это не…
– Делай, что говорю! Мой отец – адмирал флота Александр Йорк, а он не любит, когда чересчур дерзкий искусственный интеллект не подчиняется приказам. Мне нужны результаты, а не оправдания.
Я развернулся и быстро зашагал по коридору – словно от мозга корабля можно было уйти. Каждые две секунды я проходил мимо очередного громкоговорителя, но возражений больше не слышалось. Видимо, тот, кто программировал корабельную систему, предполагал возможность угроз со стороны умственно отсталого адмиральского сына.
***
Фестины в ее каюте не было, несмотря на уже почти полночь по времени «Палисандра». Я нашел ее в спортзале, где она в одиночестве лупила по тяжелому мешку. Причем лупила всерьез – не как на обычных тренировках, когда по двадцать раз повторяешь один и тот же прием или пытаешься за две минуты нанести как можно больше ударов. Она работала локтями и коленями, высоко подпрыгнув, выбрасывала вперед ноги, била торцом и ребром ладони, в общем, издевалась над несчастным мешком, выкрикивая что-то кровожадное. Для меня это отнюдь не выглядело настоящим боевым искусством, но, возможно, ей просто хотелось к чему-то приложить все имеющиеся у нее силы.