— Ей это страшно не понравилось, но что она, бедняжка, могла поделать? Не могла же она встать и сказать: “Я уверена, миссис Прессман, что вашему мужу это бы не понравилось”.
— Ну еще бы, — усмехнулся Бакстер.
— Она еще пыталась возражать мне, — сказала миссис Прессман, а затем, хихикнув, добавила: — Мне будет страшно приятно рассчитать эту девушку.
— Ты думаешь, она видела, что там внутри?
— Конечно, она видела, что внутри, — заявила миссис Прессман. Она же вскрыла письмо. Слава Богу, что она не вскрыла конверт, в котором лежали фотографии.
— И что же, она все прочитала и отдала тебе письмо?
— Ну конечно же нет. Она мне отдала всю оставшуюся почту. А это письмо она аккуратно затолкала в верхний ящик своего стола. Поэтому я послала ее с каким-то поручением, а сама тоже как будто ушла из конторы, но потом вернулась под тем предлогом, что, дескать, забыла перчатки, и открыла ее стол. Письмо было там.
— А она читала его?
— Вне всякого сомнения.
— Да, это довольно неприятно, чтобы не сказать — опасно.
— Ну, я бы так не сказала. Но и оставлять его в конторе было опасно.
— А это детективное агентство не может прислать копию отчета?
Она улыбнулась.
— Во главе такого агентства должен стоять трезво мыслящий человек. Если бы Ральф был жив, он бы ему заплатил. А в нынешней ситуации он может получить деньги только от меня. Я думаю, тактичность этого агентства нам обеспечена.
— А как насчет секретарши?
Она удивленно раскрыла глаза.
— Надо заставить ее молчать.
— И как же это сделать?
— Еще не знаю.
Бакстеру стало неуютно под ее настойчивым взглядом, и он потянулся за сигаретой.
— Тебе прикурить, Софи?
— Если не трудно.
Он достал вторую сигарету, прикурил и окутался голубоватым дымом.
Помолчав, Софи Прессман задумчиво произнесла:
— Мне и в голову не приходило, что ты можешь пойти на такое…
— Что ты хочешь этим сказать?
— Мне нужно объяснить?
Несколько секунд Бакстер молча курил, затем не выдержал.
— Давай выясним все до конца, Софи.
— Разве в этом есть необходимость? Это слишком опасная тема для разговора.
Бакстер сделал вид, что не слышал. Он продолжал задумчиво:
— Ты поистине замечательная женщина. Есть в тебе что-то такое, что чарует мужчин. Я все время думаю, может быть, это потому, что ты бываешь то пламенной, то холодной как лед.
— Ты говоришь, как мой психоаналитик, — улыбнулась она.
— Да нет, — покачал он головой.
— Я не совсем понимаю, к чему ты клонишь, — сказала она. — Продолжай, мне интересно.
— Я бы, — сказал Пелли, очень тщательно подбирая слова, — сделал для тебя все что угодно, все, что бы ты ни попросила, только не это.
— Что “не это”?
— Я имею в виду — не то, что произошло с Ральфом. Она спокойно встретила его взгляд.
— Тебе вовсе не надо в чем-либо признаваться, Пелли, но и не стоит дурачить друг друга.
— Ладно, — ответил Бакстер?
— Давай будем откровенны друг с другом. Я не знал, что Ральф нанял кого-то следить за тобой. Я также ничего не знал ни об этих фотографиях, ни об отчете агентства, пока ты мне сама не рассказала. И до того времени я не знал, куда уехал Ральф. Для меня, во всяком случае, Петри — не более чем какая-то точка на карте… В жизни никогда не чувствовал себя более беспомощным, особенно когда понял, что ты не намерена оставить все как есть, но решила решить все проблемы разом… Однако же ты ведь меня ни во что не посвящала.
А затем, когда я узнал о том, что случилось, я понял… В общем, если взглянуть на все это с твоей точки зрения, то это не более, чем самозащита. Твоя жизнь, твое счастье, репутация, положение в обществе, все, чем ты жила, было под угрозой. Ты…
— Погоди, Пелли, — перебила его она, не повышая голоса. — Ты что, хочешь сказать, что я это сделала?
Он опять постарался найти нужные слова.
— Я только пытаюсь дать тебе понять, что понимаю и поддерживаю безусловно все, чтобы ты ни сделала, и что мое отношение к тебе не изменилось ни на йоту.
— Почему ты это сделал, Пелли?
— Что сделал?
— Я сейчас имею в виду твою попытку выкрутиться и переложить все на меня.
Его веки непроизвольно дрогнули, но ему удалось встретить ее взгляд почти спокойно.
— Послушай, Софи, а не пытаешься ли ты сейчас… О нет, только не это, это слишком жестоко.
— Ну же, продолжай, Пелли.
— Не ищешь ли ты сейчас жертву? — пробормотал он. — Не думаешь ли ты, что в случае, если все обернется скверно, я… что моя любовь к тебе… ну да, впрочем, ты понимаешь, что я хочу сказать.
Она вздохнула.
— Мой дорогой, мы оба достаточно современные люди. Я надеюсь, что мы оба достаточно трезво смотрим на жизнь, вне зависимости от того, что нам нравится романтика наших отношений. Я собираюсь быть с тобой совершенно откровенной. Мне прекрасно известно, что именно ты убил моего мужа. Что до меня, то мне это совершенно безразлично. Если честно, то, по-моему, другого выхода у нас не было, но с твоей стороны так глупо ломать комедию и…
— Я же сказал тебе, что ко мне это не имеет никакого отношения, — вспыхнул Бакстер.
Она улыбнулась равнодушно и спокойно. Бакстер вскочил на ноги. В его голосе появились визгливые нотки.
— По-моему, — воскликнул он, — ты заходишь слишком далеко. Проклятье, я и представить себе этого не мог. Можно было уладить это дело как-нибудь иначе, но…
— Пелли, — холодно начала она, — если ты считаешь, что все так плохо, и пытаешься избавиться от меня…
— А по-моему, все это больше относится к тебе. Ее глаза по-прежнему были ледяными.
— Этой черты в твоем характере, мой дорогой, я раньше не замечала.
Но теперь он уж был подготовлен к этому.
— Продолжай в этом же духе, милая, — угрюмо буркнул он, — и ты узнаешь еще больше обо мне, о чем раньше и не подозревала. Да не думай вперед, что я буду таскать для тебя каштаны из огня.
Теперь они стояли лицом к лицу. Пелли Бакстер рассвирепел, но был слегка испуган. Софи Прессман, наоборот, была холодна, спокойна и полностью владела собой.
— Ты знаешь, дорогой, — с силой сказала Софи, — я смогу доказать это, если захочу.
— Софи, ты сошла с ума!
— Не надейся на это, дорогой.
— А похоже на то!
— Ты знаешь, — помолчав, продолжала она, — ведь из полиции звонили мне вчера вечером, хотели узнать кое-что.
— Наверное, им надо было знать, где ты была, когда убили твоего мужа?
— Не глупи, милый. Ничего подобного. Я ведь неутешная вдова. Им просто хотелось узнать, нет ли у меня каких-либо подозрений относительно того, кто это сделал, а также не было ли у Ральфа каких-нибудь причин для самоубийства.
— И что ты ответила?
— Я сказала, что мне об этом ничего не известно, но что я могу ручаться за то, что его семейная жизнь была вполне счастливой и, насколько я знаю, не было никаких финансовых проблем.
— А что еще?
Она вздохнула.
— Они показали мне револьвер и спросили, не видела ли я его когда-нибудь и вообще принадлежал ли он Ральфу.
— И что ты им сказала?
— Я ответила, что ничего не понимаю в оружии, что всю жизнь боялась взять в руки револьвер и что никакая сила в мире не заставит меня это сделать.
— Ну и…
— Я не сказала им, — продолжала она, — что ты буквально помешан на оружии, что ты собираешь его и что этот револьвер принадлежит тебе.
Что ты говоришь, Софи?
— Да, дорогой.
— Ты сошла с ума.
— Нет, — заявила она. — Это твой револьвер, Пелли. Большой такой, с длинным стволом. Там еще на конце ствола такая маленькая щербинка… Помнишь, ты как-то показывал мне свою коллекцию, и…
— Господи помилуй!
— Да в чем дело? — невозмутимо спросила она.
— Боже мой, я совсем забыл об этом. — Бакстер со стоном схватился за голову.
— О чем забыл, милый?
— Да о том, что Ральф выпросил у меня этот револьвер уже больше месяца назад. Помнишь, когда он собирался на охоту за оленями? Он тогда сказал, что ему понадобится револьвер. Я отдал ему этот, а он его так и не вернул.
— Жаль, что ты об этом раньше мне не сказал. Тогда я могла бы сказать полиции, что это был револьвер, которым мой муж пользовался, когда ездил охотиться. Но ты ведь не говорил мне… А все потому, что ты мне не доверяешь…
— И ты еще смеешь так говорить! — воскликнул он. — Ты знала, что у него был револьвер. И знала, что он принадлежит мне. Ты поехала за ним в Петри, застрелила его из моего револьвера и… и…
— Не надо, дорогой, — перебила она. — Если ты начнешь обвинять меня, ничего хорошего из этого не выйдет. Потому что я ведь не потерплю этого, ты же меня знаешь, и это может очень здорово осложнить тебе жизнь. Лучше скажи, могут ли они как-нибудь, по номеру например, докопаться, что револьвер принадлежит тебе?
Он рухнул в кресло. Вся его поза: сжатые в кулаки руки, опущенная голова, остановившийся взгляд, — казалось, выражала растерянность и страх.
— Не знаю, — в отчаянии промямлил он и спустя минуту добавил: — Не думаю. Я приобрел этот револьвер уже несколько лет назад на каком-то заброшенном ранчо в Монтане.
— Ну что ж, это неглупо с твоей стороны, Пелли. А ты зарегистрировал его?
— Как ты сказала?
— Ну, ты поставил в известность полицию, что у тебя есть револьвер? Нет? Ну и правильно. Ты молодец, здорово придумал. Только не переусердствуй.
Но он, казалось, не слышал ее. — Я должен был предвидеть, что так все и кончится, это было ясно с самого начала. Ты слишком хладнокровна… Я думаю, что ты никогда бы не позволила, чтобы подобный эпизод привел к разводу и испортил тебе жизнь. Да уж не думаю, чтобы наши отношения сильно тебя волновали. А уж особенно, если из-за них тебя могли вышвырнуть без гроша! Ты изменила ему пять лет назад. И сделала это по-умному. Ты прекрасно знала, что ты делаешь, и я думаю…
— Милый, может, мне позвонить, чтобы Артур принес тебе виски со льдом?
— Замолчи! — крикнул он. — Пусть этот проклятый дворецкий держится от меня подальше. Я уверен, что он и так уже что-то подозревает.
Наступило молчание.
— Да, конечно, дорогой, — сказала наконец миссис Прессман?
— Да ведь я никогда не собиралась сообщать полиции, что это твой револьвер… Конечно, если ты меня не заставишь это сделать.
Ему оставалось только промолчать. Миссис Прессман принялась распечатывать стопку лежавших на столе телеграмм.
— Люди иногда бывают такими чуткими, такими внимательными, — произнесла она. — Некоторые телеграммы просто трогают до слез.
Немного помолчав, Пелли сказал:
— Все так хладнокровно задумано и тем не менее совершенно напрасно, Софи.
— Что именно?
— То, что ты пытаешься все свалить на меня. Если что-нибудь пойдет не так, ты, конечно, захочешь выйти сухой из воды. Ты уверена, что такой красивой, умной и к тому же хладнокровной женщине, как ты, такая мелочь, как убийство мужа, непременно сойдет с рук. Предположим, у него была любовная интрижка с секретаршей, а когда это дошло до твоих ушей, то он рассмеялся тебе в лицо и спросил, что ты с этим можешь поделать.
Она внимательно вгляделась в его лицо.
— Продолжай, Пелли.
— А дальше все пошло так, как и должно было пойти. Ты обнаружила, что у него есть тайное любовное гнездышко недалеко от Петри. Нагрянув туда неожиданно, ты застала их вдвоем и предложила ей убраться как можно скорее, а мужу — вернуться вместе с тобой к семейному очагу. Но он только посмеялся над тобой. Вдруг, предположим, ты увидела оставленный открытым его портфель, а в нем — револьвер. Захотев попугать неверного мужа, ты хватаешь револьвер и наставляешь на него. Он бросается к тебе и пытается силой разжать тебе руку и отобрать револьвер. А палец твой как нарочно лежит на спусковом крючке. Ты кричишь, что тебе больно, что он сейчас сломает тебе палец, и с силой выдергиваешь руку, которую он сжимает. И вдруг ты слышишь оглушительный грохот — и вот он лежит мертвый у твоих ног. Только тут ты понимаешь, как ты на самом деле любила его, как он тебе дорог — и ты бросаешься к нему, целуешь закрывшиеся глаза, просишь не шутить так жестоко… Но в конце концов страшная истина доходит до твоего сознания, и ты понимаешь, что ему уже ничем не помочь и нужно спасать себя. Ты забираешь его портфель и уезжаешь домой.
Наступило молчание. Софи, казалось, что-то обдумывала.
— У тебя богатая фантазия, Пелли, — наконец произнесла она.
— Но ведь так оно и было, разве нет? И в этом случае тебя, по всей видимости, оправдают.
— А что, разве никогда не бывает, что женщин приговаривают к тюремному заключению?
— Ну, тебе это не грозит. Такую красавицу не только оправдают, но еще и похвалят.
— Нет уж, дорогой, — твердо сказала она. — Этот вариант не для меня. Такой жертвы ты от меня не дождешься. Не настолько я уж влюблена в тебя. Твое искреннее желание любой ценой спасти свою драгоценную шкуру на многое открыло мне глаза. Если бы ты по-настоящему любил меня, ты бы попытался отвести от меня подозрения, чтобы даже мысли ни у кого не возникло, что это могло быть дело моих рук. Ты бы взял все на себя, а я сделала бы все, чтобы помочь тебе. Но нет, Пелли, дорогой. Твой вариант изложения хода событий меня не устраивает.
Пелли снова встал.
— Дай мне время, Софи. Нужно все как следует обдумать. Что-то ведь нужно предпринять.
Она подняла на него глаза, улыбка появилась у нее на лице.
— И не забудь, пожалуйста, об этой маленькой черноглазой негодяйке, его секретарше. Знаешь, после того, что ты тут наговорил о ней и Ральфе, я подумала, а вдруг он действительно интересовался ею. Я как-то очень уж долго не принимала ее в расчет, обычно я не позволяла его секретаршам так долго задерживаться на этом месте. Ты ведь знаешь, Ральф легко попадал под чужое влияние.
— А ты не знаешь, как полиция думает, в какое время произошло убийство? — поинтересовался Пелли.
Она усмехнулась.
— Ты ловко формулируешь вопрос, Пелли. Как думает полиция… Погоди немного, дай мне вспомнить, что они говорили… Насколько я знаю, они считают, что это произошло вечером, но точного времени я не знаю. В это время в доме горела масляная лампа. Судебный медик, который делал вскрытие, считает, что это могло быть любое время после четырех часов и до одиннадцати вечера. Но указать более точное время убийства он не может.
Пелли направился к дверям.
— Я подумаю, что тут можно сделать, — без энтузиазма сказал он. — Рискованное это дело все-таки. Мне было бы спокойнее, если бы я был уверен, что ты подтвердишь мои слова.
— Да, конечно, только, конечно, не все, а ты сам понимаешь какие… И, надеюсь, ты не уйдешь, не поцеловав меня, любимый. Ты же знаешь, ты единственное, что у меня осталось. И ведь не меньше года должно пройти, прежде чем мы сможем пожениться, не вызвав нежелательных сплетен, но мне не хотелось бы думать, что твоя любовь ко мне может ослабеть. Так не должно случиться. Нет, конечно, тем более если я прощу и забуду, — впрочем, ты и сам знаешь, в чем ты виноват.
На какое-то время он, казалось, потерял дар речи. Просто стоял, не сводя с нее изумленных глаз. Затем он очень медленно подошел к ней, нежно заключил в свои объятия и поцеловал в губы долгим поцелуем. Потом резко повернулся и бросился к выходу, как будто было что-то удушливое в атмосфере этой комнаты.
У нее вырвался короткий, безрадостный смешок.
— Продолжаешь играть комедию сам с собой, Пелли? Ну давай, дорогой, целуй меня и нежно, и страстно. Целуй меня, как целуют в первый раз в жизни. Сожми меня в объятиях, как будто сама мысль о том, чтобы покинуть меня, никогда не приходила тебе в голову… И тебе действительно не удастся сейчас избавиться от меня, милый. Ты будешь моим ровно столько, сколько я захочу.
Глава 18
Глава 19
Глава 20
— Ну еще бы, — усмехнулся Бакстер.
— Она еще пыталась возражать мне, — сказала миссис Прессман, а затем, хихикнув, добавила: — Мне будет страшно приятно рассчитать эту девушку.
— Ты думаешь, она видела, что там внутри?
— Конечно, она видела, что внутри, — заявила миссис Прессман. Она же вскрыла письмо. Слава Богу, что она не вскрыла конверт, в котором лежали фотографии.
— И что же, она все прочитала и отдала тебе письмо?
— Ну конечно же нет. Она мне отдала всю оставшуюся почту. А это письмо она аккуратно затолкала в верхний ящик своего стола. Поэтому я послала ее с каким-то поручением, а сама тоже как будто ушла из конторы, но потом вернулась под тем предлогом, что, дескать, забыла перчатки, и открыла ее стол. Письмо было там.
— А она читала его?
— Вне всякого сомнения.
— Да, это довольно неприятно, чтобы не сказать — опасно.
— Ну, я бы так не сказала. Но и оставлять его в конторе было опасно.
— А это детективное агентство не может прислать копию отчета?
Она улыбнулась.
— Во главе такого агентства должен стоять трезво мыслящий человек. Если бы Ральф был жив, он бы ему заплатил. А в нынешней ситуации он может получить деньги только от меня. Я думаю, тактичность этого агентства нам обеспечена.
— А как насчет секретарши?
Она удивленно раскрыла глаза.
— Надо заставить ее молчать.
— И как же это сделать?
— Еще не знаю.
Бакстеру стало неуютно под ее настойчивым взглядом, и он потянулся за сигаретой.
— Тебе прикурить, Софи?
— Если не трудно.
Он достал вторую сигарету, прикурил и окутался голубоватым дымом.
Помолчав, Софи Прессман задумчиво произнесла:
— Мне и в голову не приходило, что ты можешь пойти на такое…
— Что ты хочешь этим сказать?
— Мне нужно объяснить?
Несколько секунд Бакстер молча курил, затем не выдержал.
— Давай выясним все до конца, Софи.
— Разве в этом есть необходимость? Это слишком опасная тема для разговора.
Бакстер сделал вид, что не слышал. Он продолжал задумчиво:
— Ты поистине замечательная женщина. Есть в тебе что-то такое, что чарует мужчин. Я все время думаю, может быть, это потому, что ты бываешь то пламенной, то холодной как лед.
— Ты говоришь, как мой психоаналитик, — улыбнулась она.
— Да нет, — покачал он головой.
— Я не совсем понимаю, к чему ты клонишь, — сказала она. — Продолжай, мне интересно.
— Я бы, — сказал Пелли, очень тщательно подбирая слова, — сделал для тебя все что угодно, все, что бы ты ни попросила, только не это.
— Что “не это”?
— Я имею в виду — не то, что произошло с Ральфом. Она спокойно встретила его взгляд.
— Тебе вовсе не надо в чем-либо признаваться, Пелли, но и не стоит дурачить друг друга.
— Ладно, — ответил Бакстер?
— Давай будем откровенны друг с другом. Я не знал, что Ральф нанял кого-то следить за тобой. Я также ничего не знал ни об этих фотографиях, ни об отчете агентства, пока ты мне сама не рассказала. И до того времени я не знал, куда уехал Ральф. Для меня, во всяком случае, Петри — не более чем какая-то точка на карте… В жизни никогда не чувствовал себя более беспомощным, особенно когда понял, что ты не намерена оставить все как есть, но решила решить все проблемы разом… Однако же ты ведь меня ни во что не посвящала.
А затем, когда я узнал о том, что случилось, я понял… В общем, если взглянуть на все это с твоей точки зрения, то это не более, чем самозащита. Твоя жизнь, твое счастье, репутация, положение в обществе, все, чем ты жила, было под угрозой. Ты…
— Погоди, Пелли, — перебила его она, не повышая голоса. — Ты что, хочешь сказать, что я это сделала?
Он опять постарался найти нужные слова.
— Я только пытаюсь дать тебе понять, что понимаю и поддерживаю безусловно все, чтобы ты ни сделала, и что мое отношение к тебе не изменилось ни на йоту.
— Почему ты это сделал, Пелли?
— Что сделал?
— Я сейчас имею в виду твою попытку выкрутиться и переложить все на меня.
Его веки непроизвольно дрогнули, но ему удалось встретить ее взгляд почти спокойно.
— Послушай, Софи, а не пытаешься ли ты сейчас… О нет, только не это, это слишком жестоко.
— Ну же, продолжай, Пелли.
— Не ищешь ли ты сейчас жертву? — пробормотал он. — Не думаешь ли ты, что в случае, если все обернется скверно, я… что моя любовь к тебе… ну да, впрочем, ты понимаешь, что я хочу сказать.
Она вздохнула.
— Мой дорогой, мы оба достаточно современные люди. Я надеюсь, что мы оба достаточно трезво смотрим на жизнь, вне зависимости от того, что нам нравится романтика наших отношений. Я собираюсь быть с тобой совершенно откровенной. Мне прекрасно известно, что именно ты убил моего мужа. Что до меня, то мне это совершенно безразлично. Если честно, то, по-моему, другого выхода у нас не было, но с твоей стороны так глупо ломать комедию и…
— Я же сказал тебе, что ко мне это не имеет никакого отношения, — вспыхнул Бакстер.
Она улыбнулась равнодушно и спокойно. Бакстер вскочил на ноги. В его голосе появились визгливые нотки.
— По-моему, — воскликнул он, — ты заходишь слишком далеко. Проклятье, я и представить себе этого не мог. Можно было уладить это дело как-нибудь иначе, но…
— Пелли, — холодно начала она, — если ты считаешь, что все так плохо, и пытаешься избавиться от меня…
— А по-моему, все это больше относится к тебе. Ее глаза по-прежнему были ледяными.
— Этой черты в твоем характере, мой дорогой, я раньше не замечала.
Но теперь он уж был подготовлен к этому.
— Продолжай в этом же духе, милая, — угрюмо буркнул он, — и ты узнаешь еще больше обо мне, о чем раньше и не подозревала. Да не думай вперед, что я буду таскать для тебя каштаны из огня.
Теперь они стояли лицом к лицу. Пелли Бакстер рассвирепел, но был слегка испуган. Софи Прессман, наоборот, была холодна, спокойна и полностью владела собой.
— Ты знаешь, дорогой, — с силой сказала Софи, — я смогу доказать это, если захочу.
— Софи, ты сошла с ума!
— Не надейся на это, дорогой.
— А похоже на то!
— Ты знаешь, — помолчав, продолжала она, — ведь из полиции звонили мне вчера вечером, хотели узнать кое-что.
— Наверное, им надо было знать, где ты была, когда убили твоего мужа?
— Не глупи, милый. Ничего подобного. Я ведь неутешная вдова. Им просто хотелось узнать, нет ли у меня каких-либо подозрений относительно того, кто это сделал, а также не было ли у Ральфа каких-нибудь причин для самоубийства.
— И что ты ответила?
— Я сказала, что мне об этом ничего не известно, но что я могу ручаться за то, что его семейная жизнь была вполне счастливой и, насколько я знаю, не было никаких финансовых проблем.
— А что еще?
Она вздохнула.
— Они показали мне револьвер и спросили, не видела ли я его когда-нибудь и вообще принадлежал ли он Ральфу.
— И что ты им сказала?
— Я ответила, что ничего не понимаю в оружии, что всю жизнь боялась взять в руки револьвер и что никакая сила в мире не заставит меня это сделать.
— Ну и…
— Я не сказала им, — продолжала она, — что ты буквально помешан на оружии, что ты собираешь его и что этот револьвер принадлежит тебе.
Что ты говоришь, Софи?
— Да, дорогой.
— Ты сошла с ума.
— Нет, — заявила она. — Это твой револьвер, Пелли. Большой такой, с длинным стволом. Там еще на конце ствола такая маленькая щербинка… Помнишь, ты как-то показывал мне свою коллекцию, и…
— Господи помилуй!
— Да в чем дело? — невозмутимо спросила она.
— Боже мой, я совсем забыл об этом. — Бакстер со стоном схватился за голову.
— О чем забыл, милый?
— Да о том, что Ральф выпросил у меня этот револьвер уже больше месяца назад. Помнишь, когда он собирался на охоту за оленями? Он тогда сказал, что ему понадобится револьвер. Я отдал ему этот, а он его так и не вернул.
— Жаль, что ты об этом раньше мне не сказал. Тогда я могла бы сказать полиции, что это был револьвер, которым мой муж пользовался, когда ездил охотиться. Но ты ведь не говорил мне… А все потому, что ты мне не доверяешь…
— И ты еще смеешь так говорить! — воскликнул он. — Ты знала, что у него был револьвер. И знала, что он принадлежит мне. Ты поехала за ним в Петри, застрелила его из моего револьвера и… и…
— Не надо, дорогой, — перебила она. — Если ты начнешь обвинять меня, ничего хорошего из этого не выйдет. Потому что я ведь не потерплю этого, ты же меня знаешь, и это может очень здорово осложнить тебе жизнь. Лучше скажи, могут ли они как-нибудь, по номеру например, докопаться, что револьвер принадлежит тебе?
Он рухнул в кресло. Вся его поза: сжатые в кулаки руки, опущенная голова, остановившийся взгляд, — казалось, выражала растерянность и страх.
— Не знаю, — в отчаянии промямлил он и спустя минуту добавил: — Не думаю. Я приобрел этот револьвер уже несколько лет назад на каком-то заброшенном ранчо в Монтане.
— Ну что ж, это неглупо с твоей стороны, Пелли. А ты зарегистрировал его?
— Как ты сказала?
— Ну, ты поставил в известность полицию, что у тебя есть револьвер? Нет? Ну и правильно. Ты молодец, здорово придумал. Только не переусердствуй.
Но он, казалось, не слышал ее. — Я должен был предвидеть, что так все и кончится, это было ясно с самого начала. Ты слишком хладнокровна… Я думаю, что ты никогда бы не позволила, чтобы подобный эпизод привел к разводу и испортил тебе жизнь. Да уж не думаю, чтобы наши отношения сильно тебя волновали. А уж особенно, если из-за них тебя могли вышвырнуть без гроша! Ты изменила ему пять лет назад. И сделала это по-умному. Ты прекрасно знала, что ты делаешь, и я думаю…
— Милый, может, мне позвонить, чтобы Артур принес тебе виски со льдом?
— Замолчи! — крикнул он. — Пусть этот проклятый дворецкий держится от меня подальше. Я уверен, что он и так уже что-то подозревает.
Наступило молчание.
— Да, конечно, дорогой, — сказала наконец миссис Прессман?
— Да ведь я никогда не собиралась сообщать полиции, что это твой револьвер… Конечно, если ты меня не заставишь это сделать.
Ему оставалось только промолчать. Миссис Прессман принялась распечатывать стопку лежавших на столе телеграмм.
— Люди иногда бывают такими чуткими, такими внимательными, — произнесла она. — Некоторые телеграммы просто трогают до слез.
Немного помолчав, Пелли сказал:
— Все так хладнокровно задумано и тем не менее совершенно напрасно, Софи.
— Что именно?
— То, что ты пытаешься все свалить на меня. Если что-нибудь пойдет не так, ты, конечно, захочешь выйти сухой из воды. Ты уверена, что такой красивой, умной и к тому же хладнокровной женщине, как ты, такая мелочь, как убийство мужа, непременно сойдет с рук. Предположим, у него была любовная интрижка с секретаршей, а когда это дошло до твоих ушей, то он рассмеялся тебе в лицо и спросил, что ты с этим можешь поделать.
Она внимательно вгляделась в его лицо.
— Продолжай, Пелли.
— А дальше все пошло так, как и должно было пойти. Ты обнаружила, что у него есть тайное любовное гнездышко недалеко от Петри. Нагрянув туда неожиданно, ты застала их вдвоем и предложила ей убраться как можно скорее, а мужу — вернуться вместе с тобой к семейному очагу. Но он только посмеялся над тобой. Вдруг, предположим, ты увидела оставленный открытым его портфель, а в нем — револьвер. Захотев попугать неверного мужа, ты хватаешь револьвер и наставляешь на него. Он бросается к тебе и пытается силой разжать тебе руку и отобрать револьвер. А палец твой как нарочно лежит на спусковом крючке. Ты кричишь, что тебе больно, что он сейчас сломает тебе палец, и с силой выдергиваешь руку, которую он сжимает. И вдруг ты слышишь оглушительный грохот — и вот он лежит мертвый у твоих ног. Только тут ты понимаешь, как ты на самом деле любила его, как он тебе дорог — и ты бросаешься к нему, целуешь закрывшиеся глаза, просишь не шутить так жестоко… Но в конце концов страшная истина доходит до твоего сознания, и ты понимаешь, что ему уже ничем не помочь и нужно спасать себя. Ты забираешь его портфель и уезжаешь домой.
Наступило молчание. Софи, казалось, что-то обдумывала.
— У тебя богатая фантазия, Пелли, — наконец произнесла она.
— Но ведь так оно и было, разве нет? И в этом случае тебя, по всей видимости, оправдают.
— А что, разве никогда не бывает, что женщин приговаривают к тюремному заключению?
— Ну, тебе это не грозит. Такую красавицу не только оправдают, но еще и похвалят.
— Нет уж, дорогой, — твердо сказала она. — Этот вариант не для меня. Такой жертвы ты от меня не дождешься. Не настолько я уж влюблена в тебя. Твое искреннее желание любой ценой спасти свою драгоценную шкуру на многое открыло мне глаза. Если бы ты по-настоящему любил меня, ты бы попытался отвести от меня подозрения, чтобы даже мысли ни у кого не возникло, что это могло быть дело моих рук. Ты бы взял все на себя, а я сделала бы все, чтобы помочь тебе. Но нет, Пелли, дорогой. Твой вариант изложения хода событий меня не устраивает.
Пелли снова встал.
— Дай мне время, Софи. Нужно все как следует обдумать. Что-то ведь нужно предпринять.
Она подняла на него глаза, улыбка появилась у нее на лице.
— И не забудь, пожалуйста, об этой маленькой черноглазой негодяйке, его секретарше. Знаешь, после того, что ты тут наговорил о ней и Ральфе, я подумала, а вдруг он действительно интересовался ею. Я как-то очень уж долго не принимала ее в расчет, обычно я не позволяла его секретаршам так долго задерживаться на этом месте. Ты ведь знаешь, Ральф легко попадал под чужое влияние.
— А ты не знаешь, как полиция думает, в какое время произошло убийство? — поинтересовался Пелли.
Она усмехнулась.
— Ты ловко формулируешь вопрос, Пелли. Как думает полиция… Погоди немного, дай мне вспомнить, что они говорили… Насколько я знаю, они считают, что это произошло вечером, но точного времени я не знаю. В это время в доме горела масляная лампа. Судебный медик, который делал вскрытие, считает, что это могло быть любое время после четырех часов и до одиннадцати вечера. Но указать более точное время убийства он не может.
Пелли направился к дверям.
— Я подумаю, что тут можно сделать, — без энтузиазма сказал он. — Рискованное это дело все-таки. Мне было бы спокойнее, если бы я был уверен, что ты подтвердишь мои слова.
— Да, конечно, только, конечно, не все, а ты сам понимаешь какие… И, надеюсь, ты не уйдешь, не поцеловав меня, любимый. Ты же знаешь, ты единственное, что у меня осталось. И ведь не меньше года должно пройти, прежде чем мы сможем пожениться, не вызвав нежелательных сплетен, но мне не хотелось бы думать, что твоя любовь ко мне может ослабеть. Так не должно случиться. Нет, конечно, тем более если я прощу и забуду, — впрочем, ты и сам знаешь, в чем ты виноват.
На какое-то время он, казалось, потерял дар речи. Просто стоял, не сводя с нее изумленных глаз. Затем он очень медленно подошел к ней, нежно заключил в свои объятия и поцеловал в губы долгим поцелуем. Потом резко повернулся и бросился к выходу, как будто было что-то удушливое в атмосфере этой комнаты.
У нее вырвался короткий, безрадостный смешок.
— Продолжаешь играть комедию сам с собой, Пелли? Ну давай, дорогой, целуй меня и нежно, и страстно. Целуй меня, как целуют в первый раз в жизни. Сожми меня в объятиях, как будто сама мысль о том, чтобы покинуть меня, никогда не приходила тебе в голову… И тебе действительно не удастся сейчас избавиться от меня, милый. Ты будешь моим ровно столько, сколько я захочу.
Глава 18
Девушка на телеграфе приветливо улыбнулась?
— Да, мистер Виггинс, на ваше имя есть телеграмма. Одну минуточку… Вот она.
Грэмпс с нетерпением надорвал новенький хрустящий конверт, вытащил оттуда сложенный желтоватый листок бумаги, на котором были неровно наклеены узенькие телеграммные полоски. Телеграмма гласила:
— Да, мистер Виггинс, на ваше имя есть телеграмма. Одну минуточку… Вот она.
Грэмпс с нетерпением надорвал новенький хрустящий конверт, вытащил оттуда сложенный желтоватый листок бумаги, на котором были неровно наклеены узенькие телеграммные полоски. Телеграмма гласила:
“Полицейские власти закончили допрос свидетелей тчк когда будет необходимость проводить расследование в Лос-Анджелесе мы обратимся с просьбой к полиции или о сотрудничестве к главе полиции или к шерифу если речь пойдет об окрестностях города тчк как только местные судебные органы округа Санта-Дельбарра почувствуют что возникла необходимость во вмешательстве со стороны они обратятся в соответствующие органы в Лос-Анджелесе тчк очень сожалею что вынужден просить прекратить розыски которые несмотря ни на что все-таки являются любительскими тчк ситуация значительно упростится если ваши детективные способности будут использованы при разгадывании головоломок в толстых журналах тчк вы оставили свой трейлер у меня перед домом так что я не в состоянии вывести свою машину из гаража если не убрать с дороги трейлер зпт который убрать невозможно не повредив его тчк Милдред просила передать самый нежный привет тчк искренне ваш Френк Дюриэа”.
Глава 19
Харви Стэнвуд сворачивал газету, не отрывая глаз от лица Евы Реймонд, сидевшей напротив него за небольшим столиком в коктейль-баре.
— Я просто поражен, — объявил он. Она зевнула.
— Похоже, что ты злишься из-за чего-то. Между прочим, не забывай, что я еще не завтракала. Я ведь только что проснулась.
— Ты, я думаю, еще не читала газет?
— Нет, газет я не видела… Кстати, милый, а почему ты не позвонил мне вчера вечером?
Он злобно взглянул на нее.
— Ты ведь вчера вечером ездила в Петри.
Была какая-то томная усталость в ее манере поднимать брови.
— Петри, — произнесла она, повторяя за ним это название, как будто пыталась отыскать его в памяти. — Ах да, конечно, я вспомнила. Это тот городок, о котором ты рассказывал, что там еще целый скандал возник из-за участков, на которых якобы нашли нефть.
— Ты была в Петри, — с угрозой повторил Стэнвуд, — чтобы увидеться с Ральфом Прессманом. Ты хотела попробовать уладить мои дела и попутно урвать и себе жирный кусочек… В конце концов, если между Прессманом и его женой отвратительные отношения, то почему бы не попробовать?
— Харви, милый, о чем ты говоришь?
— Ты прекрасно понимаешь о чем.
— Ты что, нездоров?
— Где, — очень тихо спросил он, — та пудреница, которую я тебе подарил, та самая, на которой выгравированы твои инициалы?
Она открыла сумочку, заглянула вовнутрь, потом порылась в ней и вздрогнула, как будто от внезапно пришедшей ей в голову мысли. Внезапно она подняла голову.
— Послушай, ты помнишь, я отдала ее тебе позавчера, когда мы с тобой танцевали? Ты сунул ее в карман пиджака… Ты мне ее отдашь обратно, дорогой?
Она протянула ему руку через стол.
— Ничего не выйдет, — заявил Стэнвуд.
— Что ты имеешь в виду?
Стэнвуд открыл газету на второй странице, свернул ее так, чтобы была видна фотография, и перебросил ее через столик.
На фотографии была хорошо видна женская пудреница с разбитым зеркальцем и выгравированными инициалами “Е.Р.”. Над фотографией крупными буквами был напечатан заголовок: “Полиция находит женскую пудреницу на пороге комнаты, где был убит человек”.
— Харви! — еле выдохнула она, дыхание у нее перехватило. — Что произошло?
— Убит Прессман. На крыльце его дома полиция обнаружила твою пудреницу… Может быть, будет лучше, если ты просто прочитаешь всю статью?
Она опустила глаза на газету и, с трудом заставив себя сосредоточиться, прочитала статью, озаглавленную: “В жертве нападения опознали известного бизнесмена из Лос-Анджелеса”.
Закончив читать, она подняла на него расширенные от изумления глаза, где-то в глубине которых притаился страх.
— Харви, это ты сделал?
— Не валяй дурака!
— Кроме тебя некому. Моя пудреница была у тебя в кармане позапрошлой ночью, и…
— Я отдал ее тебе тут же, как только мы вернулись к столику.
— Я что-то этого не припомню.
— Я положил ее тебе в сумочку.
— Не видела этого.
— Но так оно и было!
Голосом, в котором звучало сомнение, она произнесла:
— Хорошо, дорогой, все в порядке. Я обещаю подтвердить эти твои слова, а что тогда останется мне?
— А тебе останется, — жестоко заявил Харви, — только объяснить, что ты делала на крыльце этого самого дома в округе Санта-Дельбарра.
Она покачала головой. Стэнвуд облокотился о столик.
— Ну ладно, детка, хватить меня дурачить. Я же говорил тебе, что Прессман и его жена были на грани разрыва. Я говорил тебе, что он большой любитель красоток. Я еще говорил тебе, что, если он не вернется в контору, у меня будет шанс выкрутиться… Ты могла попробовать одним выстрелом убить сразу двух зайцев. Я думаю, ты все ловко подстроила. Предположим, в машине, на которой ты ехала, кончился бензин. Тебе пришлось прошагать с полмили, прежде чем ты наткнулась на его домик. Тебе, конечно, страшно не хотелось его беспокоить, но больше нигде не было телефона, только у него, и ты спросила, не будет ли он так любезен позвонить, чтобы кто-нибудь приехал и помог тебе с машиной. Ты была почти уверена, что в этот утренний час ты вряд ли сможешь кому-нибудь дозвониться.
Внезапно маска снисходительной любезности, с которой она слушала его рассказ, слетела с ее лица. Оно стало холодным и жестким.
Ты почему сказал: “В этот утренний час”? — спросила она; слова, казалось, легко слетали с ее губ.
— Да потому, что если бы ты решила провернуть такое дело, то наверняка выбрала бы именно предутренний час: когда слишком поздно для того, чтобы он мог отказать тебе, и слишком рано для того, чтобы ему самому заняться твоей машиной.
Она одарила его сияющей улыбкой. — Ты хотел бы подставить меня, да, дорогой?
— О чем это ты?
— Да ведь это ты поехал туда и либо случайно выронил мою пудреницу из кармана пиджака, когда убивал его, либо сделал уже намеренно после убийства. Я так думаю, ты надеялся, что меня оправдают, если я смогу доказать, что действовала в целях самообороны.
— Детка, ты сошла с ума.
— Хорошо, — вдруг сказала она. — Я возьму это на себя.
— Что именно?
— Я скажу, что была там, чтобы защитить тебя.
— Но ты ведь действительно была там?!
— Конечно была, дорогой.
— Ну, черт возьми, ты ничего не должна говорить окружному прокурору.
— Но почему? Мне, например, кажется, что это именно то, что ты хотел.
— Ева, послушай меня! Была ты, в конце концов, там или нет?
— Конечно, я там была, дорогой, — если это тебе поможет выкрутиться.
— Проклятие! — пробормотал Стэнвуд, с облегчением вздохнув.
Ева Реймонд оглянулась, подзывая к столу официанта.
— Еще один коктейль для меня, — велела она.
— Я просто поражен, — объявил он. Она зевнула.
— Похоже, что ты злишься из-за чего-то. Между прочим, не забывай, что я еще не завтракала. Я ведь только что проснулась.
— Ты, я думаю, еще не читала газет?
— Нет, газет я не видела… Кстати, милый, а почему ты не позвонил мне вчера вечером?
Он злобно взглянул на нее.
— Ты ведь вчера вечером ездила в Петри.
Была какая-то томная усталость в ее манере поднимать брови.
— Петри, — произнесла она, повторяя за ним это название, как будто пыталась отыскать его в памяти. — Ах да, конечно, я вспомнила. Это тот городок, о котором ты рассказывал, что там еще целый скандал возник из-за участков, на которых якобы нашли нефть.
— Ты была в Петри, — с угрозой повторил Стэнвуд, — чтобы увидеться с Ральфом Прессманом. Ты хотела попробовать уладить мои дела и попутно урвать и себе жирный кусочек… В конце концов, если между Прессманом и его женой отвратительные отношения, то почему бы не попробовать?
— Харви, милый, о чем ты говоришь?
— Ты прекрасно понимаешь о чем.
— Ты что, нездоров?
— Где, — очень тихо спросил он, — та пудреница, которую я тебе подарил, та самая, на которой выгравированы твои инициалы?
Она открыла сумочку, заглянула вовнутрь, потом порылась в ней и вздрогнула, как будто от внезапно пришедшей ей в голову мысли. Внезапно она подняла голову.
— Послушай, ты помнишь, я отдала ее тебе позавчера, когда мы с тобой танцевали? Ты сунул ее в карман пиджака… Ты мне ее отдашь обратно, дорогой?
Она протянула ему руку через стол.
— Ничего не выйдет, — заявил Стэнвуд.
— Что ты имеешь в виду?
Стэнвуд открыл газету на второй странице, свернул ее так, чтобы была видна фотография, и перебросил ее через столик.
На фотографии была хорошо видна женская пудреница с разбитым зеркальцем и выгравированными инициалами “Е.Р.”. Над фотографией крупными буквами был напечатан заголовок: “Полиция находит женскую пудреницу на пороге комнаты, где был убит человек”.
— Харви! — еле выдохнула она, дыхание у нее перехватило. — Что произошло?
— Убит Прессман. На крыльце его дома полиция обнаружила твою пудреницу… Может быть, будет лучше, если ты просто прочитаешь всю статью?
Она опустила глаза на газету и, с трудом заставив себя сосредоточиться, прочитала статью, озаглавленную: “В жертве нападения опознали известного бизнесмена из Лос-Анджелеса”.
Закончив читать, она подняла на него расширенные от изумления глаза, где-то в глубине которых притаился страх.
— Харви, это ты сделал?
— Не валяй дурака!
— Кроме тебя некому. Моя пудреница была у тебя в кармане позапрошлой ночью, и…
— Я отдал ее тебе тут же, как только мы вернулись к столику.
— Я что-то этого не припомню.
— Я положил ее тебе в сумочку.
— Не видела этого.
— Но так оно и было!
Голосом, в котором звучало сомнение, она произнесла:
— Хорошо, дорогой, все в порядке. Я обещаю подтвердить эти твои слова, а что тогда останется мне?
— А тебе останется, — жестоко заявил Харви, — только объяснить, что ты делала на крыльце этого самого дома в округе Санта-Дельбарра.
Она покачала головой. Стэнвуд облокотился о столик.
— Ну ладно, детка, хватить меня дурачить. Я же говорил тебе, что Прессман и его жена были на грани разрыва. Я говорил тебе, что он большой любитель красоток. Я еще говорил тебе, что, если он не вернется в контору, у меня будет шанс выкрутиться… Ты могла попробовать одним выстрелом убить сразу двух зайцев. Я думаю, ты все ловко подстроила. Предположим, в машине, на которой ты ехала, кончился бензин. Тебе пришлось прошагать с полмили, прежде чем ты наткнулась на его домик. Тебе, конечно, страшно не хотелось его беспокоить, но больше нигде не было телефона, только у него, и ты спросила, не будет ли он так любезен позвонить, чтобы кто-нибудь приехал и помог тебе с машиной. Ты была почти уверена, что в этот утренний час ты вряд ли сможешь кому-нибудь дозвониться.
Внезапно маска снисходительной любезности, с которой она слушала его рассказ, слетела с ее лица. Оно стало холодным и жестким.
Ты почему сказал: “В этот утренний час”? — спросила она; слова, казалось, легко слетали с ее губ.
— Да потому, что если бы ты решила провернуть такое дело, то наверняка выбрала бы именно предутренний час: когда слишком поздно для того, чтобы он мог отказать тебе, и слишком рано для того, чтобы ему самому заняться твоей машиной.
Она одарила его сияющей улыбкой. — Ты хотел бы подставить меня, да, дорогой?
— О чем это ты?
— Да ведь это ты поехал туда и либо случайно выронил мою пудреницу из кармана пиджака, когда убивал его, либо сделал уже намеренно после убийства. Я так думаю, ты надеялся, что меня оправдают, если я смогу доказать, что действовала в целях самообороны.
— Детка, ты сошла с ума.
— Хорошо, — вдруг сказала она. — Я возьму это на себя.
— Что именно?
— Я скажу, что была там, чтобы защитить тебя.
— Но ты ведь действительно была там?!
— Конечно была, дорогой.
— Ну, черт возьми, ты ничего не должна говорить окружному прокурору.
— Но почему? Мне, например, кажется, что это именно то, что ты хотел.
— Ева, послушай меня! Была ты, в конце концов, там или нет?
— Конечно, я там была, дорогой, — если это тебе поможет выкрутиться.
— Проклятие! — пробормотал Стэнвуд, с облегчением вздохнув.
Ева Реймонд оглянулась, подзывая к столу официанта.
— Еще один коктейль для меня, — велела она.
Глава 20
Сумерки уже начали сгущаться, когда Грэмпс Виггинс аккуратно припарковал машину, пользуясь зеркалом особой конструкции, установленным на багажнике, которое было задумано специально для того, чтобы присоединять к ней трейлер.
Милдред, одетая в кокетливый фартук, появилась в дверях кухни и с угрюмым лицом наблюдала за его манипуляциями.
Пока Грэмпс возился с трейлером, он не замечал ее, затем он поднял голову и улыбнулся.
— Привет, Милдред.
— Привет, Грэмпс.
— Меня изругали последними словами.
— Это что! Считай, что ты еще ничего не слышал.
Грэмпс вылез из машины, обошел вокруг нее и прицепил к ней трейлер. Замкнув крепящее устройство, он поднялся на крыльцо.
— Ну давай теперь ты высказывайся.
— И что я должна сказать, Грэмпс?
— Ну, например, какого черта я уехал и закрыл вам выезд из гаража и все такое.
Она расхохоталась.
— У тебя мания преследования.
— Да нет, мне действительно жаль. Я как-то забыл о существовании машины Френка. Торопился очень, понимаешь, а трейлер нужно же было где-то оставить.
— Да ладно, это, в конце концов, не так важно. Френк вполне может обойтись без машины, ведь в городе полным-полно такси, а тем более для официальных поездок у него есть служебная машина… Что-нибудь съестное у тебя есть?
— Нет.
— Тогда входи и устраивайся. У меня еще немного дел на кухне.
— А где Френк?
— Он еще в офисе. Сегодня у него тяжелый день. Грэмпс вошел на кухню и с порога заявил:
— А в этом доме есть что-нибудь выпить?
— Ничего такого, что могло бы тебя заинтересовать, и не вздумай опять попробовать меня соблазнить какой-либо своей дьявольской смесью. Тот последний коктейль, который мы готовили по твоему рецепту, заставил меня забыть об ужине, мясо подгорело, а Френк был вообще на себя не похож.
— Ничего подобного, — возразил Грэмпс. — На лице его было написано самое невинное удивление. Он вообще был слабый. И согласись, голова от него наутро совершенно не болит, так ведь?
— Не болит, не болит.
— Ну вот, а ты почему-то сердишься. А самой-то коктейль понравился.
— Но послушай, Грэмпс, болит наутро голова или нет, это еще не самое главное в жизни. Мне бы хотелось еще по возможности ясно соображать.
— Но я же тебе говорю, он был слабый. Подожди минутку, я сейчас сбегаю и выпью глоточек, даже не буду тратить время, чтобы смешать коктейль… Ты точно не составишь мне компанию?
— Точно, абсолютно верно, даже не рассчитывай на меня, — заявила она?
— Да, кстати, раз уж об этом зашел разговор, на ужин тебя ждет рубленое мясо.
— Ну, — промурлыкал Грэмпс, — рубленое мясо — это вещь. — Но добавил с изрядной долей сомнения: — Когда его правильно приготовят.
Милдред, одетая в кокетливый фартук, появилась в дверях кухни и с угрюмым лицом наблюдала за его манипуляциями.
Пока Грэмпс возился с трейлером, он не замечал ее, затем он поднял голову и улыбнулся.
— Привет, Милдред.
— Привет, Грэмпс.
— Меня изругали последними словами.
— Это что! Считай, что ты еще ничего не слышал.
Грэмпс вылез из машины, обошел вокруг нее и прицепил к ней трейлер. Замкнув крепящее устройство, он поднялся на крыльцо.
— Ну давай теперь ты высказывайся.
— И что я должна сказать, Грэмпс?
— Ну, например, какого черта я уехал и закрыл вам выезд из гаража и все такое.
Она расхохоталась.
— У тебя мания преследования.
— Да нет, мне действительно жаль. Я как-то забыл о существовании машины Френка. Торопился очень, понимаешь, а трейлер нужно же было где-то оставить.
— Да ладно, это, в конце концов, не так важно. Френк вполне может обойтись без машины, ведь в городе полным-полно такси, а тем более для официальных поездок у него есть служебная машина… Что-нибудь съестное у тебя есть?
— Нет.
— Тогда входи и устраивайся. У меня еще немного дел на кухне.
— А где Френк?
— Он еще в офисе. Сегодня у него тяжелый день. Грэмпс вошел на кухню и с порога заявил:
— А в этом доме есть что-нибудь выпить?
— Ничего такого, что могло бы тебя заинтересовать, и не вздумай опять попробовать меня соблазнить какой-либо своей дьявольской смесью. Тот последний коктейль, который мы готовили по твоему рецепту, заставил меня забыть об ужине, мясо подгорело, а Френк был вообще на себя не похож.
— Ничего подобного, — возразил Грэмпс. — На лице его было написано самое невинное удивление. Он вообще был слабый. И согласись, голова от него наутро совершенно не болит, так ведь?
— Не болит, не болит.
— Ну вот, а ты почему-то сердишься. А самой-то коктейль понравился.
— Но послушай, Грэмпс, болит наутро голова или нет, это еще не самое главное в жизни. Мне бы хотелось еще по возможности ясно соображать.
— Но я же тебе говорю, он был слабый. Подожди минутку, я сейчас сбегаю и выпью глоточек, даже не буду тратить время, чтобы смешать коктейль… Ты точно не составишь мне компанию?
— Точно, абсолютно верно, даже не рассчитывай на меня, — заявила она?
— Да, кстати, раз уж об этом зашел разговор, на ужин тебя ждет рубленое мясо.
— Ну, — промурлыкал Грэмпс, — рубленое мясо — это вещь. — Но добавил с изрядной долей сомнения: — Когда его правильно приготовят.