— Он видел, как вы их ели?
— Да.
— Ваша честь, — обратился Мейсон к судье Гросбеку, — я хотел бы попросить суд перенести заседание на завтрашнее утро. Я, разумеется, понимаю, что суд будет решать этот вопрос на собственное усмотрение, и…
— С нашей стороны возражений нет, — торопливо заявил Лейбли…
— Очень хорошо, — объявил судья Гросбек. — В соответствии с договоренностью сторон дело откладывается слушанием до десяти часов утра завтрашнего дня.
Какой-то момент казалось, что судья Гросбек хочет задать вопрос Эстер Дилмейер, потом он, очевидно, передумал и решил остаться верным принятой им на себя роли беспристрастного распорядителя. Он поднялся из-за стола и вышел в отведенную для судьи комнату.
Мейгард решительно зашагал вперед по проходу со своего места, откуда с интересом наблюдал за развитием событий. Он направился прямо к Мейсону. Вид у него был свирепый.
— С какой стати, — загрохотал он, — вы пытаетесь впутать меня в эту историю с конфетами?
— Я не пытаюсь, — ответил Мейсон, стоя за своим столом и собирая бумаги в «дипломат». — Я просто задавал вопросы свидетельнице. Она отвечала ни них.
— Что ж, вы задавали их очень своеобразно.
— Такая уж у меня привычка, — улыбнулся Мейсон. — Особенно когда я имею дело с людьми, пытающимися диктовать мне условия.
Мейгард приблизился еще на шаг. Взгляд его глаз, устремленных на адвоката, был холодным и злым. С таким видом опытный палач обычно рассматривает приговоренного к казни, оценивая его сложение, вес, мышцы шеи.
— Итак? — спросил Мейсон.
— Мне это не нравится, — коротко сказал Мейгард, круто повернулся на каблуках и пошел к выходу.
К Мейсону подошла Милдред Фолкнер и взяла его за руку:
— Наверное, я не смогу оценить всех юридических тонкостей, но, кажется, вы здорово их озадачили.
— Похоже, я нащупал что-то интересное. Вы виделись с Карлоттой?
Оживление исчезло с ее лица. Она кивнула, в уголках глаз заблестели слезы.
— Как она?
— Очень неважно. После того как ее доставили в приемный покой, ее осмотрел врач. Он сказал, что ей нельзя никого видеть по крайней мере в течение двух суток. Он сделал исключение в моем случае потому, что она все время спрашивала обо мне, и врач полагал, что беседа со мной пойдет ей на пользу. Он только предупредил, чтобы я ни слова не говорила о деле.
— Ну и как, вы молчали?
— До конца не получилось. Она очень хотела мне кое-что рассказать. Поначалу я старалась отвлечь ее, но потом решила: пусть говорит, может быть, ей станет легче, если она выговорится. Она казалась такой взволнованной.
— Чем именно?
— Они заставили ее признаться, что она отдала вам сертификат. Они сказали ей, что вы умыли руки, передав его полиции. Мистер Мейсон, как полицейские могут быть настолько жестоки, настолько беспринципны?
— Они считают, что имеют дело с преступниками и цель оправдывает средства.
— Знаете, это не способ бороться с преступностью. Они лгут и прибегают к жестокости, даже зверству. Так они никогда не добьются уважения людей. Они являют собой почти такое же зло, как сами преступники.
— Вы так настроены, потому что дело касается близкого вам человека. Ведь, в конце концов, случай действительно неординарный.
— Карла теперь оказалась на краю пропасти. Даже не знаю, сможет ли она пережить все это. Она выглядит несравнимо хуже, чем когда-либо вообще. А ведь она уже почти выздоравливала.
— Знаю, — сочувственно произнес Мейсон. — Это как раз та самая ситуация, которой я всеми силами пытался избежать.
— Ну, вашей вины здесь нет. Если бы она следовала вашим указаниям, с ней было бы все в порядке. Теперь она это понимает.
— А больше она ничего не говорила в полиции? Только о сертификате?
— Нет, больше ничего. Но с теми уликами, которые они уже собрали против нее, и этого достаточно. Мистер Мейсон, она просто не вынесет, если это будет продолжаться… А если ее признают виновной… Может быть, будет даже лучше, если… лучше, если…
— Она не поправится? — продолжил за нее Мейсон. Милдред заморгала, безуспешно пытаясь прогнать слезы, и кивнула.
— Кое-что из того, что мы услышали сегодня в суде, придало моим мыслям совершенно иное направление.
— Вы хотите сказать, что есть надежда?
— Надежда всегда была. И не малая.
— Если бы только Боб вел себя как мужчина, — покачала она головой, — и рассказал всю правду, он мог бы спасти ее. Если бы он признался, что был там и убил Линка, а она просто следила за ним, но он, естественно, ничего не скажет, не станет подставлять под удар свою драгоценную шею.
— Вероятнее всего, Боб даже не знает, что она следила за ним, — заметил Мейсон.
— Знает почти наверняка, — возмущенно заявила Милдред. — Не забывайте, что Боб приезжал в отель «Клермаунт» и увез Карлу с собой. По дороге они много говорили. И представляете, Боб лгал ей. Он наотрез отказался признаться, что заложил акции или что ездил к Линку. Вы можете вообразить себе такое?! И это после того, как она следила за ним, видела своими глазами, как он въезжал в Лиловый Каньон.
— А как он все это объясняет?
— Ну, вы знаете Боба. Объяснения у него всегда самые убедительные. Он говорит, что совсем рядом с домом, буквально в десяти кварталах, к нему в машину сел друг. Имя друга он не называет. Говорит, что отвез его в город, что другу понадобилась на час его машина, поэтому Боб вышел и разрешил ему взять ее.
— Ваша сестра поверила в это?
— Разумеется поверила! Она поверит всему, что он ей скажет. Меня мутит от всего этого.
— А это не могло на самом деле быть правдой?
— Не вижу каким образом. Ведь Карла все время ехала за ним. Конечно, несколько раз она отставала от него и его заслоняли другие машины. Боб оказался достаточно хитер, чтобы сразу выспросить у нее, когда и где она временно теряла его из виду. Потом выяснилось, что смена водителя произошла как раз в один из таких моментов — умник чертов.
— Вы указали Карле на то, что…
— О, я пыталась, но это бесполезно. К тому же я видела, что она очень слаба. Она решила рассказать мне все это в первую очередь потому, что беспокоилась, что подвела вас, и хотела, чтобы вы были в курсе того, как обстоят дела. Этот лейтенант Трэгг! Если у меня когда-нибудь будет возможность высказать ему все, что я о нем думаю, я…
— Такая возможность у вас уже есть. Вон он идет.
Она круто повернулась к двери в зал заседаний и увидела Трэгга, который только что вошел, улыбнулся помощнику и затем, протиснувшись сквозь небольшую группу людей, скопившихся в проходе, быстрыми шагами направился к ним. Его улыбка была сердечной.
— Добрый день, — сказал он, приблизившись. Милдред Фолкнер вскинула подбородок, отвернулась, выставив в его направлении плечо.
— Полно, мисс Фолкнер, — добродушно обратился к ней Трэгг. — Не надо воспринимать все таким образом.
— Я не люблю лжи, — ледяным тоном ответила она, — и терпеть не могу лжецов.
Он вспыхнул.
Мейсон коснулся ее руки.
— Спокойнее, — предупредил он. Трэгг перевел взгляд на адвоката.
— Зла на меня не держите, Мейсон? — спросил он.
— Не держу. Мне и самому приходилось бывать в подобных ситуациях. Но я не могу не беспокоиться о своем клиенте.
— Как раз об этом я хочу с вами поговорить.
— Давайте поговорим.
— Однако прежде я должен выполнить одну неприятную обязанность.
— Ну конечно, — колко заметила Милдред Фолкнер. — Как это на вас похоже! Хотите, чтобы все кругом оставались вашими друзьями, а сами будете преспокойно обманывать их доверие и…
— Полегче, — прервал ее Мейсон, — мы еще не знаем, о чем лейтенант собирается говорить.
Лицо Трэгга потемнело. Он обращался исключительно к Мейсону, подчеркнуто игнорируя Милдред Фолкнер.
— Сожалею, Мейсон, но вы сделали признание на открытом заседании суда, что располагаете этим сертификатом на акции. У меня нет другого выбора, кроме как потребовать от вас передачи мне этого документа, и я также извещаю вас, что вы предстанете перед Большим жюри…
— Почему?
— Вы ведь знаете Черчиля, не так ли?
— Вы имеете в виду Лоринга Черчиля, помощника окружного прокурора?
— Его самого.
— Ну, и что с ним такое?
— Он вас не любит.
— Это ничего не значит, — быстро ответил Мейсон. — Я его тоже не люблю. Он эгоистичное ничтожество с академическим образованием. В нем столько же ума, сколько его в энциклопедий, а личного обаяния — как в прошлогоднем альманахе.
Трэгг рассмеялся.
— А как он узнал, что сертификат у меня?
— Как только вы сделали заявление в суде, нам тут же об этом сообщили. Черчиль ждал этого признания.
— Но бумагу эту вы все же не получите.
— Интересно, почему?
— Потому что мне вручена повестка, предписывающая предъявить сертификат суду.
— Напрасно вы так, Мейсон. Это вам ничего не даст.
— Почему вы так считаете?
— Вы крепко сели.
— Да почему же?
— Потому что вы скрыли улику.
— Какую улику?
— Я говорю об этом сертификате.
— Я поднялся на открытом заседании суда и во всеуслышание признал, что документ находится у меня. Это как будто не очень похоже на сокрытие.
— Вы бы не сделали этого признания, если бы не были связаны судебным предписанием, и даже в этом случае вы ничего бы не сказали, если бы мне не удалось заставить миссис Лоули признать, что она сама передала его вам.
— Да, — вновь вмешалась Милдред Фолкнер, — можете этим гордиться — бравый полисмен!
— Послушайте, Трэгг, признался бы я или нет — это теперь вопрос личного мнения каждого.
— Ладно, мое мнение остается при мне, — ответил Трэгг, поджимая губы.
— Вы имеете на это полное право.
— Я также имею полное право на сертификат.
— До тех пор пока вы не предъявите мне судебного требования, — нет. Мне предписано прибыть в суд в качестве свидетеля, имея этот сертификат при себе. Я здесь. И сертификат со мной.
— Судья Гросбек сумеет правильно оценить ситуацию.
— В этом случае он подпишет требование.
— Это займет время.
— Безусловно.
— И когда я попытаюсь вручить вам это требование, кто может мне гарантировать, что я вас найду?
— Никто.
— Черчиль выйдет из себя, когда узнает об этом. Он разозлится уже по-настоящему.
— Это, конечно, очень печально: Видимо, мне предстоит бессонная ночь: я буду мучиться сознанием того, что Лоринг Черчиль меня не любит.
— Послушайте, Мейсон, вы стоите по одну сторону забора, я — по другую. Скучать вы мне не даете. Вы деретесь жестко, когда вы деретесь нечестно, но вы всегда деретесь. Если вы передадите мне этот сертификат, Черчиль, вероятнее всего, не станет настаивать на Большом жюри. Мне бы хотелось, чтобы вас оставили в покое.
— Черчиль пусть идет к черту.
— Это ваш окончательный ответ?
— Нет. Если он в течение часа отпустит миссис Лоули на свободу, он получит сертификат. В противном случае он получит его, только когда я уже не смогу сдержать свое горячее желание ему его передать.
— Боюсь, что миссис Лоули предстанет перёд судом присяжных.
— По какому обвинению?
— По обвинению в предумышленном убийстве.
— Значит, вы все-таки решили повесить это на нее?
— У нас нет альтернативы. Ее муж сделал ряд уличающих заявлений.
— Уличающих его или ее?
— Ее.
Шокированная его словами, Милдред Фолкнер забыла о своих новых нападках на Трэгга и недоверчиво спросила:
— Вы хотите сказать, что Боб сообщил вам нечто такое, что обернулось против Карлы?
— Да, — кивнул Трэгг и тут же торопливо добавил:
— Вообще-то я не должен был вам этого говорить, но… — Он вздохнул. — Если откровенно, Мейсон, меня это совсем не радует.
— Почему?
— Боб Лоули произвел на меня впечатление порядочной свиньи, мерзавца, обманщика. Его жена, наоборот, кажется мне прямой и полной достоинства женщиной.
— Это рассказал вам Боб? — спросил Мейсон. Трэгг колебался.
— Послушайте меня, Мейсон, вы быстро соображаете. Обычно вам удается вытаскивать своих клиентов тем или иным способом. Черчиль, наверное, всыплет мне за это по первое число, но…
— Ну?
— Я служу народу, — вдруг решительно заговорил Трэгг. — Я лишь маленькое колесико в большой машине. Для меня важнее всего результат. Я имею дело с преступниками, и это моя работа.
— К чему эта прелюдия? — спросил Мейсон.
— А вот, к чему. Я сожалею, что поступил так с миссис Лоули. Если бы я знал, насколько тяжело ее состояние, я бы никогда не начинал это. Говорю вам честно.
— Но вы пошли.
— Правильно. Пошел. Я не отказываюсь. С ней будут обращаться точно так же, как с любым другим заключенным. Только закон не предусматривает такой ситуации. Женщина опасно больна. Малейшее перевозбуждение может оказаться для нее роковым.
— Давайте послушаем, что вам рассказывал Боб Лоули, — произнес Мейсон вместо комментария.
— Лоули, — с горечью сказал Трэгг, — казался совершенно убитым из-за состояния жены. Он так стонал, что мы разрешили ему увидеться с ней. Он опустился на колени подле ее кровати и поцеловал рукав ее ночной сорочки.
— Продолжайте.
— Так вот, прямо перед этим он сломался и выложил нам все.
— И что же ему было известно?
— Он сказал, что выехал из дома на машине, что по дороге к нему подсел его друг и попросил ненадолго одолжить ему машину. Лоули нужно было позвонить в несколько мест, потому он остановился на Каултри-стрит и вышел, а его друг поехал по своим делам. Он сказал, что его жена следила за ним, что его машина отправилась в Лиловый Каньон, что жена последовала за ней и побывала в доме Линка.
— Откуда он все это знает?
— Она сама ему рассказала.
— И он все выложил полиции?
Трэгг кивнул.
— Его разговор с женой является личной, конфиденциальной беседой, — заметил Мейсон. — Никто не имел права расспрашивать его о том, что ему сообщила жена.
— Поначалу он потрясал воздетыми кулаками, клялся, что из него не исторгнут ни слова из того, что она ему доверила. Десять минут спустя он уже рыдал и взахлеб выкладывал все, что знает.
— С него станется, — с омерзением произнесла Милдред Фолкнер.
— Я надеюсь, вы понимаете, чего он добивается, Трэгг? — спросил Мейсон.
— Спасает собственную шкуру.
— Нет, не это.
— А что же тогда?
— Прикиньте сами. Его жена в опасном состоянии. Ей нельзя волноваться. Напрягаться и переживать — тем более.
Все это не так эффектно смотрится, но в конечном итоге действует вернее.
— К чему вы клоните?
— Кому по завещанию отказано все ее состояние? Бобу. Кто получит страховку в случае ее смерти? Боб. Кто унаследует ее имущество, движимое и недвижимое? Боб.
Трэгг недоверчиво нахмурил брови.
— Мейсон, вы что, хотите сказать, что он решится убить собственную жену?
— А почему бы нет? Другие же убивают. Никак не скажешь, что в анналах преступлений такие убийства редкость. К тому же обстоятельства сложились для него как нельзя более удачно. Все, что ему сейчас нужно делать, так это науськивать на нее вас, ребята, а когда ее сердце остановится, вы же сами и будете расхлебывать эту кашу, А он, сидя на деньгах, будет только посмеиваться.
— Не в очень-то лестном виде вы его рисуете.
— А с какой стати мне рисовать его по-другому?
— На чем основано ваше предположение?
— Это не предположение. Это обвинение. Я отвечу за то, что это и есть его план.
— В полиции не станут обращаться с ней так, что это приведет… ну, к фатальным последствиям.
— Как же, не станут, черта с два. Вы уже почти достигли цели.
— Мы ей ничем не повредили.
— Не обманывайте себя. Она уже поправлялась полным ходом, а потом…
— Я не отвечаю за возбуждение, охватившее ее при совершении убийства.
— Никакого убийства она не совершала. А вот понервничать ей действительно пришлось. И это свело все лечение на нет. Но вчера утром я пригласил опытного врача, чтобы он осмотрел ее. И у вас никогда не хватит духу позволить ему осмотреть ее сейчас и засвидетельствовать все изменения, происшедшие за последние сутки.
— Нельзя валить только на нас вину за все такие отклонения, — произнес Трэгг, пытаясь выглядеть раздраженным.
— Правильно, но есть в них и часть, лежащая на вашей совести. А теперь посмотрите на Лоринга Черчиля. Этот надувшийся от самодовольства книжный червяк задергает ее до смерти. Погодите, вот Боб подбросит ему еще парочку свежих фактов, и он начнет сновать из своего кабинета в палату миссис Лоули и обратно, пока не протопчет желоб в полу.
— А что Боб говорил кроме этого? — спросила Милдред Фолкнер.
— Не очень много, — ответил Трэгг. — Его показания осложнили ей жизнь больше косвенно, чем прямо.
— Не будьте тупицей, Трэгг, — заговорил Мейсон. — Пораскиньте мозгами. Зачем миссис Лоули убивать Линка?
— Из-за сертификата.
— Чепуха! Боб мог бы убить его из-за сертификата, она — нет. Она бы узнала, сколько Линк за него просит, не пикнув, выложила бы всю сумму, дома шлепнула бы Боба по попке, послушала, как он плачет и рыдает, потом погладила бы его по головке, поправила галстучек, чтобы было красиво, и дала бы ему еще денежек, чтоб он мог и дальше играть в свои лошадки.
Несколько секунд Трэгг стоял молча, угрюмо наморщив лоб. Неожиданно он посмотрел Мейсону в лицо и сказал:
— Хорошо, Мейсон, ваша взяла.
— Что?
— Я буду действовать с вами заодно. Черт возьми, этот Боб Лоули сразу мне не понравился. Что-то в нем есть фальшивое. По-моему, он лжец и негодяй. Я бы поставил десять к одному, что преступник — он, а не его жена. Но он ловкий враль и своими уликами купил Лоринга Черчиля со всеми потрохами. Я говорил Черчилю, что, по-моему, на этого парня стоит поднажать, но тот об этом и слышать не желает. Он вбил себе в голову, что ему нужна миссис Лоули. Как раз сейчас он так увлечен тем, что пытается состряпать против нее дело, что не станет слушать никого, кто не принесет ему дополнительных свидетельств ее виновности. Мне это не нравится.
— Не хотите прокатиться? — предложил вдруг Мейсон.
— Хочу.
— А вы? — Он повернулся к Милдред Фолкнер. Она кивнула.
— Тебе лучше тоже поехать, Делла, — обратился Мейсон к Делле Стрит.
— А куда мы едем? — поинтересовался Трэгг.
— В отношении этого дела у меня появилась одна новая и весьма занятная версия. Нужно еще подумать и задать несколько вопросов.
— Некоторые вопросы вы уже задали?
— Да.
— Ну и как ответы?
— Я почти уверен, что я прав.
— Почему бы сначала не поделиться своими соображениями со мной?
Мейсон покачал головой.
— Нет, все-таки почему же?
— Потому что дело еще не созрело. А нездоровый плод не рвут. У нас нет абсолютно никаких улик против убийцы. Все, чем мы располагаем, — это некий набор фактов, которые можно использовать для обоснования очень логичной версии.
Теперь я вас хорошо знаю. Вы никогда не станете пить из кружки, не наполнив ее до краев. Вы меня выслушаете, обдумаете мои слова и скажете: «Черт возьми, Мейсон, в этом определенно что-то есть, но, чтобы не обжечься, давайте подождем, пока мы будем располагать чем-то более существенным. Давайте засучим рукава и выстроим идеальное обвинение».
— Ну, и что же в этом плохого? — спросил Трэгг несколько смущенно. — Не станете же вы вспугивать дичь раньше времени — уж в нашем-то случае этого никак делать нельзя.
— А плохо во всем этом то, что миссис Лоули тем временем будет находиться в заключении. Вы известите ее, что ей будет предъявлено обвинение. Вы позволите Лорингу Черчилю «навещать» ее, пока она не превратится в тень. А потом она глубоко вдохнет, и ее сердечко — хлоп! — перестанет биться. Нет, так не пойдет. Мы должны вытащить ее оттуда сегодня же вечером. Мы должны снять этот камень с ее груди.
— А если ваша тележка с яблоками опрокинется?
— Значит, опрокинется. Вы хотите ехать или не хотите?
— Я этого не одобряю.
— Я так и знал, что вы не одобрите.
— Ну, если вы так ставите вопрос, — обидчиво произнес Трэгг, — тогда мне, конечно, придется поехать.
— Ну так поехали.
Глава 14
— Да.
— Ваша честь, — обратился Мейсон к судье Гросбеку, — я хотел бы попросить суд перенести заседание на завтрашнее утро. Я, разумеется, понимаю, что суд будет решать этот вопрос на собственное усмотрение, и…
— С нашей стороны возражений нет, — торопливо заявил Лейбли…
— Очень хорошо, — объявил судья Гросбек. — В соответствии с договоренностью сторон дело откладывается слушанием до десяти часов утра завтрашнего дня.
Какой-то момент казалось, что судья Гросбек хочет задать вопрос Эстер Дилмейер, потом он, очевидно, передумал и решил остаться верным принятой им на себя роли беспристрастного распорядителя. Он поднялся из-за стола и вышел в отведенную для судьи комнату.
Мейгард решительно зашагал вперед по проходу со своего места, откуда с интересом наблюдал за развитием событий. Он направился прямо к Мейсону. Вид у него был свирепый.
— С какой стати, — загрохотал он, — вы пытаетесь впутать меня в эту историю с конфетами?
— Я не пытаюсь, — ответил Мейсон, стоя за своим столом и собирая бумаги в «дипломат». — Я просто задавал вопросы свидетельнице. Она отвечала ни них.
— Что ж, вы задавали их очень своеобразно.
— Такая уж у меня привычка, — улыбнулся Мейсон. — Особенно когда я имею дело с людьми, пытающимися диктовать мне условия.
Мейгард приблизился еще на шаг. Взгляд его глаз, устремленных на адвоката, был холодным и злым. С таким видом опытный палач обычно рассматривает приговоренного к казни, оценивая его сложение, вес, мышцы шеи.
— Итак? — спросил Мейсон.
— Мне это не нравится, — коротко сказал Мейгард, круто повернулся на каблуках и пошел к выходу.
К Мейсону подошла Милдред Фолкнер и взяла его за руку:
— Наверное, я не смогу оценить всех юридических тонкостей, но, кажется, вы здорово их озадачили.
— Похоже, я нащупал что-то интересное. Вы виделись с Карлоттой?
Оживление исчезло с ее лица. Она кивнула, в уголках глаз заблестели слезы.
— Как она?
— Очень неважно. После того как ее доставили в приемный покой, ее осмотрел врач. Он сказал, что ей нельзя никого видеть по крайней мере в течение двух суток. Он сделал исключение в моем случае потому, что она все время спрашивала обо мне, и врач полагал, что беседа со мной пойдет ей на пользу. Он только предупредил, чтобы я ни слова не говорила о деле.
— Ну и как, вы молчали?
— До конца не получилось. Она очень хотела мне кое-что рассказать. Поначалу я старалась отвлечь ее, но потом решила: пусть говорит, может быть, ей станет легче, если она выговорится. Она казалась такой взволнованной.
— Чем именно?
— Они заставили ее признаться, что она отдала вам сертификат. Они сказали ей, что вы умыли руки, передав его полиции. Мистер Мейсон, как полицейские могут быть настолько жестоки, настолько беспринципны?
— Они считают, что имеют дело с преступниками и цель оправдывает средства.
— Знаете, это не способ бороться с преступностью. Они лгут и прибегают к жестокости, даже зверству. Так они никогда не добьются уважения людей. Они являют собой почти такое же зло, как сами преступники.
— Вы так настроены, потому что дело касается близкого вам человека. Ведь, в конце концов, случай действительно неординарный.
— Карла теперь оказалась на краю пропасти. Даже не знаю, сможет ли она пережить все это. Она выглядит несравнимо хуже, чем когда-либо вообще. А ведь она уже почти выздоравливала.
— Знаю, — сочувственно произнес Мейсон. — Это как раз та самая ситуация, которой я всеми силами пытался избежать.
— Ну, вашей вины здесь нет. Если бы она следовала вашим указаниям, с ней было бы все в порядке. Теперь она это понимает.
— А больше она ничего не говорила в полиции? Только о сертификате?
— Нет, больше ничего. Но с теми уликами, которые они уже собрали против нее, и этого достаточно. Мистер Мейсон, она просто не вынесет, если это будет продолжаться… А если ее признают виновной… Может быть, будет даже лучше, если… лучше, если…
— Она не поправится? — продолжил за нее Мейсон. Милдред заморгала, безуспешно пытаясь прогнать слезы, и кивнула.
— Кое-что из того, что мы услышали сегодня в суде, придало моим мыслям совершенно иное направление.
— Вы хотите сказать, что есть надежда?
— Надежда всегда была. И не малая.
— Если бы только Боб вел себя как мужчина, — покачала она головой, — и рассказал всю правду, он мог бы спасти ее. Если бы он признался, что был там и убил Линка, а она просто следила за ним, но он, естественно, ничего не скажет, не станет подставлять под удар свою драгоценную шею.
— Вероятнее всего, Боб даже не знает, что она следила за ним, — заметил Мейсон.
— Знает почти наверняка, — возмущенно заявила Милдред. — Не забывайте, что Боб приезжал в отель «Клермаунт» и увез Карлу с собой. По дороге они много говорили. И представляете, Боб лгал ей. Он наотрез отказался признаться, что заложил акции или что ездил к Линку. Вы можете вообразить себе такое?! И это после того, как она следила за ним, видела своими глазами, как он въезжал в Лиловый Каньон.
— А как он все это объясняет?
— Ну, вы знаете Боба. Объяснения у него всегда самые убедительные. Он говорит, что совсем рядом с домом, буквально в десяти кварталах, к нему в машину сел друг. Имя друга он не называет. Говорит, что отвез его в город, что другу понадобилась на час его машина, поэтому Боб вышел и разрешил ему взять ее.
— Ваша сестра поверила в это?
— Разумеется поверила! Она поверит всему, что он ей скажет. Меня мутит от всего этого.
— А это не могло на самом деле быть правдой?
— Не вижу каким образом. Ведь Карла все время ехала за ним. Конечно, несколько раз она отставала от него и его заслоняли другие машины. Боб оказался достаточно хитер, чтобы сразу выспросить у нее, когда и где она временно теряла его из виду. Потом выяснилось, что смена водителя произошла как раз в один из таких моментов — умник чертов.
— Вы указали Карле на то, что…
— О, я пыталась, но это бесполезно. К тому же я видела, что она очень слаба. Она решила рассказать мне все это в первую очередь потому, что беспокоилась, что подвела вас, и хотела, чтобы вы были в курсе того, как обстоят дела. Этот лейтенант Трэгг! Если у меня когда-нибудь будет возможность высказать ему все, что я о нем думаю, я…
— Такая возможность у вас уже есть. Вон он идет.
Она круто повернулась к двери в зал заседаний и увидела Трэгга, который только что вошел, улыбнулся помощнику и затем, протиснувшись сквозь небольшую группу людей, скопившихся в проходе, быстрыми шагами направился к ним. Его улыбка была сердечной.
— Добрый день, — сказал он, приблизившись. Милдред Фолкнер вскинула подбородок, отвернулась, выставив в его направлении плечо.
— Полно, мисс Фолкнер, — добродушно обратился к ней Трэгг. — Не надо воспринимать все таким образом.
— Я не люблю лжи, — ледяным тоном ответила она, — и терпеть не могу лжецов.
Он вспыхнул.
Мейсон коснулся ее руки.
— Спокойнее, — предупредил он. Трэгг перевел взгляд на адвоката.
— Зла на меня не держите, Мейсон? — спросил он.
— Не держу. Мне и самому приходилось бывать в подобных ситуациях. Но я не могу не беспокоиться о своем клиенте.
— Как раз об этом я хочу с вами поговорить.
— Давайте поговорим.
— Однако прежде я должен выполнить одну неприятную обязанность.
— Ну конечно, — колко заметила Милдред Фолкнер. — Как это на вас похоже! Хотите, чтобы все кругом оставались вашими друзьями, а сами будете преспокойно обманывать их доверие и…
— Полегче, — прервал ее Мейсон, — мы еще не знаем, о чем лейтенант собирается говорить.
Лицо Трэгга потемнело. Он обращался исключительно к Мейсону, подчеркнуто игнорируя Милдред Фолкнер.
— Сожалею, Мейсон, но вы сделали признание на открытом заседании суда, что располагаете этим сертификатом на акции. У меня нет другого выбора, кроме как потребовать от вас передачи мне этого документа, и я также извещаю вас, что вы предстанете перед Большим жюри…
— Почему?
— Вы ведь знаете Черчиля, не так ли?
— Вы имеете в виду Лоринга Черчиля, помощника окружного прокурора?
— Его самого.
— Ну, и что с ним такое?
— Он вас не любит.
— Это ничего не значит, — быстро ответил Мейсон. — Я его тоже не люблю. Он эгоистичное ничтожество с академическим образованием. В нем столько же ума, сколько его в энциклопедий, а личного обаяния — как в прошлогоднем альманахе.
Трэгг рассмеялся.
— А как он узнал, что сертификат у меня?
— Как только вы сделали заявление в суде, нам тут же об этом сообщили. Черчиль ждал этого признания.
— Но бумагу эту вы все же не получите.
— Интересно, почему?
— Потому что мне вручена повестка, предписывающая предъявить сертификат суду.
— Напрасно вы так, Мейсон. Это вам ничего не даст.
— Почему вы так считаете?
— Вы крепко сели.
— Да почему же?
— Потому что вы скрыли улику.
— Какую улику?
— Я говорю об этом сертификате.
— Я поднялся на открытом заседании суда и во всеуслышание признал, что документ находится у меня. Это как будто не очень похоже на сокрытие.
— Вы бы не сделали этого признания, если бы не были связаны судебным предписанием, и даже в этом случае вы ничего бы не сказали, если бы мне не удалось заставить миссис Лоули признать, что она сама передала его вам.
— Да, — вновь вмешалась Милдред Фолкнер, — можете этим гордиться — бравый полисмен!
— Послушайте, Трэгг, признался бы я или нет — это теперь вопрос личного мнения каждого.
— Ладно, мое мнение остается при мне, — ответил Трэгг, поджимая губы.
— Вы имеете на это полное право.
— Я также имею полное право на сертификат.
— До тех пор пока вы не предъявите мне судебного требования, — нет. Мне предписано прибыть в суд в качестве свидетеля, имея этот сертификат при себе. Я здесь. И сертификат со мной.
— Судья Гросбек сумеет правильно оценить ситуацию.
— В этом случае он подпишет требование.
— Это займет время.
— Безусловно.
— И когда я попытаюсь вручить вам это требование, кто может мне гарантировать, что я вас найду?
— Никто.
— Черчиль выйдет из себя, когда узнает об этом. Он разозлится уже по-настоящему.
— Это, конечно, очень печально: Видимо, мне предстоит бессонная ночь: я буду мучиться сознанием того, что Лоринг Черчиль меня не любит.
— Послушайте, Мейсон, вы стоите по одну сторону забора, я — по другую. Скучать вы мне не даете. Вы деретесь жестко, когда вы деретесь нечестно, но вы всегда деретесь. Если вы передадите мне этот сертификат, Черчиль, вероятнее всего, не станет настаивать на Большом жюри. Мне бы хотелось, чтобы вас оставили в покое.
— Черчиль пусть идет к черту.
— Это ваш окончательный ответ?
— Нет. Если он в течение часа отпустит миссис Лоули на свободу, он получит сертификат. В противном случае он получит его, только когда я уже не смогу сдержать свое горячее желание ему его передать.
— Боюсь, что миссис Лоули предстанет перёд судом присяжных.
— По какому обвинению?
— По обвинению в предумышленном убийстве.
— Значит, вы все-таки решили повесить это на нее?
— У нас нет альтернативы. Ее муж сделал ряд уличающих заявлений.
— Уличающих его или ее?
— Ее.
Шокированная его словами, Милдред Фолкнер забыла о своих новых нападках на Трэгга и недоверчиво спросила:
— Вы хотите сказать, что Боб сообщил вам нечто такое, что обернулось против Карлы?
— Да, — кивнул Трэгг и тут же торопливо добавил:
— Вообще-то я не должен был вам этого говорить, но… — Он вздохнул. — Если откровенно, Мейсон, меня это совсем не радует.
— Почему?
— Боб Лоули произвел на меня впечатление порядочной свиньи, мерзавца, обманщика. Его жена, наоборот, кажется мне прямой и полной достоинства женщиной.
— Это рассказал вам Боб? — спросил Мейсон. Трэгг колебался.
— Послушайте меня, Мейсон, вы быстро соображаете. Обычно вам удается вытаскивать своих клиентов тем или иным способом. Черчиль, наверное, всыплет мне за это по первое число, но…
— Ну?
— Я служу народу, — вдруг решительно заговорил Трэгг. — Я лишь маленькое колесико в большой машине. Для меня важнее всего результат. Я имею дело с преступниками, и это моя работа.
— К чему эта прелюдия? — спросил Мейсон.
— А вот, к чему. Я сожалею, что поступил так с миссис Лоули. Если бы я знал, насколько тяжело ее состояние, я бы никогда не начинал это. Говорю вам честно.
— Но вы пошли.
— Правильно. Пошел. Я не отказываюсь. С ней будут обращаться точно так же, как с любым другим заключенным. Только закон не предусматривает такой ситуации. Женщина опасно больна. Малейшее перевозбуждение может оказаться для нее роковым.
— Давайте послушаем, что вам рассказывал Боб Лоули, — произнес Мейсон вместо комментария.
— Лоули, — с горечью сказал Трэгг, — казался совершенно убитым из-за состояния жены. Он так стонал, что мы разрешили ему увидеться с ней. Он опустился на колени подле ее кровати и поцеловал рукав ее ночной сорочки.
— Продолжайте.
— Так вот, прямо перед этим он сломался и выложил нам все.
— И что же ему было известно?
— Он сказал, что выехал из дома на машине, что по дороге к нему подсел его друг и попросил ненадолго одолжить ему машину. Лоули нужно было позвонить в несколько мест, потому он остановился на Каултри-стрит и вышел, а его друг поехал по своим делам. Он сказал, что его жена следила за ним, что его машина отправилась в Лиловый Каньон, что жена последовала за ней и побывала в доме Линка.
— Откуда он все это знает?
— Она сама ему рассказала.
— И он все выложил полиции?
Трэгг кивнул.
— Его разговор с женой является личной, конфиденциальной беседой, — заметил Мейсон. — Никто не имел права расспрашивать его о том, что ему сообщила жена.
— Поначалу он потрясал воздетыми кулаками, клялся, что из него не исторгнут ни слова из того, что она ему доверила. Десять минут спустя он уже рыдал и взахлеб выкладывал все, что знает.
— С него станется, — с омерзением произнесла Милдред Фолкнер.
— Я надеюсь, вы понимаете, чего он добивается, Трэгг? — спросил Мейсон.
— Спасает собственную шкуру.
— Нет, не это.
— А что же тогда?
— Прикиньте сами. Его жена в опасном состоянии. Ей нельзя волноваться. Напрягаться и переживать — тем более.
Все это не так эффектно смотрится, но в конечном итоге действует вернее.
— К чему вы клоните?
— Кому по завещанию отказано все ее состояние? Бобу. Кто получит страховку в случае ее смерти? Боб. Кто унаследует ее имущество, движимое и недвижимое? Боб.
Трэгг недоверчиво нахмурил брови.
— Мейсон, вы что, хотите сказать, что он решится убить собственную жену?
— А почему бы нет? Другие же убивают. Никак не скажешь, что в анналах преступлений такие убийства редкость. К тому же обстоятельства сложились для него как нельзя более удачно. Все, что ему сейчас нужно делать, так это науськивать на нее вас, ребята, а когда ее сердце остановится, вы же сами и будете расхлебывать эту кашу, А он, сидя на деньгах, будет только посмеиваться.
— Не в очень-то лестном виде вы его рисуете.
— А с какой стати мне рисовать его по-другому?
— На чем основано ваше предположение?
— Это не предположение. Это обвинение. Я отвечу за то, что это и есть его план.
— В полиции не станут обращаться с ней так, что это приведет… ну, к фатальным последствиям.
— Как же, не станут, черта с два. Вы уже почти достигли цели.
— Мы ей ничем не повредили.
— Не обманывайте себя. Она уже поправлялась полным ходом, а потом…
— Я не отвечаю за возбуждение, охватившее ее при совершении убийства.
— Никакого убийства она не совершала. А вот понервничать ей действительно пришлось. И это свело все лечение на нет. Но вчера утром я пригласил опытного врача, чтобы он осмотрел ее. И у вас никогда не хватит духу позволить ему осмотреть ее сейчас и засвидетельствовать все изменения, происшедшие за последние сутки.
— Нельзя валить только на нас вину за все такие отклонения, — произнес Трэгг, пытаясь выглядеть раздраженным.
— Правильно, но есть в них и часть, лежащая на вашей совести. А теперь посмотрите на Лоринга Черчиля. Этот надувшийся от самодовольства книжный червяк задергает ее до смерти. Погодите, вот Боб подбросит ему еще парочку свежих фактов, и он начнет сновать из своего кабинета в палату миссис Лоули и обратно, пока не протопчет желоб в полу.
— А что Боб говорил кроме этого? — спросила Милдред Фолкнер.
— Не очень много, — ответил Трэгг. — Его показания осложнили ей жизнь больше косвенно, чем прямо.
— Не будьте тупицей, Трэгг, — заговорил Мейсон. — Пораскиньте мозгами. Зачем миссис Лоули убивать Линка?
— Из-за сертификата.
— Чепуха! Боб мог бы убить его из-за сертификата, она — нет. Она бы узнала, сколько Линк за него просит, не пикнув, выложила бы всю сумму, дома шлепнула бы Боба по попке, послушала, как он плачет и рыдает, потом погладила бы его по головке, поправила галстучек, чтобы было красиво, и дала бы ему еще денежек, чтоб он мог и дальше играть в свои лошадки.
Несколько секунд Трэгг стоял молча, угрюмо наморщив лоб. Неожиданно он посмотрел Мейсону в лицо и сказал:
— Хорошо, Мейсон, ваша взяла.
— Что?
— Я буду действовать с вами заодно. Черт возьми, этот Боб Лоули сразу мне не понравился. Что-то в нем есть фальшивое. По-моему, он лжец и негодяй. Я бы поставил десять к одному, что преступник — он, а не его жена. Но он ловкий враль и своими уликами купил Лоринга Черчиля со всеми потрохами. Я говорил Черчилю, что, по-моему, на этого парня стоит поднажать, но тот об этом и слышать не желает. Он вбил себе в голову, что ему нужна миссис Лоули. Как раз сейчас он так увлечен тем, что пытается состряпать против нее дело, что не станет слушать никого, кто не принесет ему дополнительных свидетельств ее виновности. Мне это не нравится.
— Не хотите прокатиться? — предложил вдруг Мейсон.
— Хочу.
— А вы? — Он повернулся к Милдред Фолкнер. Она кивнула.
— Тебе лучше тоже поехать, Делла, — обратился Мейсон к Делле Стрит.
— А куда мы едем? — поинтересовался Трэгг.
— В отношении этого дела у меня появилась одна новая и весьма занятная версия. Нужно еще подумать и задать несколько вопросов.
— Некоторые вопросы вы уже задали?
— Да.
— Ну и как ответы?
— Я почти уверен, что я прав.
— Почему бы сначала не поделиться своими соображениями со мной?
Мейсон покачал головой.
— Нет, все-таки почему же?
— Потому что дело еще не созрело. А нездоровый плод не рвут. У нас нет абсолютно никаких улик против убийцы. Все, чем мы располагаем, — это некий набор фактов, которые можно использовать для обоснования очень логичной версии.
Теперь я вас хорошо знаю. Вы никогда не станете пить из кружки, не наполнив ее до краев. Вы меня выслушаете, обдумаете мои слова и скажете: «Черт возьми, Мейсон, в этом определенно что-то есть, но, чтобы не обжечься, давайте подождем, пока мы будем располагать чем-то более существенным. Давайте засучим рукава и выстроим идеальное обвинение».
— Ну, и что же в этом плохого? — спросил Трэгг несколько смущенно. — Не станете же вы вспугивать дичь раньше времени — уж в нашем-то случае этого никак делать нельзя.
— А плохо во всем этом то, что миссис Лоули тем временем будет находиться в заключении. Вы известите ее, что ей будет предъявлено обвинение. Вы позволите Лорингу Черчилю «навещать» ее, пока она не превратится в тень. А потом она глубоко вдохнет, и ее сердечко — хлоп! — перестанет биться. Нет, так не пойдет. Мы должны вытащить ее оттуда сегодня же вечером. Мы должны снять этот камень с ее груди.
— А если ваша тележка с яблоками опрокинется?
— Значит, опрокинется. Вы хотите ехать или не хотите?
— Я этого не одобряю.
— Я так и знал, что вы не одобрите.
— Ну, если вы так ставите вопрос, — обидчиво произнес Трэгг, — тогда мне, конечно, придется поехать.
— Ну так поехали.
Глава 14
Трэгг поставил машину прямо перед «Молей Армс Апартментс».
— Позвонить ей? — спросил он у Мейсона.
Мейсон открыл заднюю дверцу машины и помог выйти Милдред Фолкнер и Делле Стрит.
— Лучше позвоните управляющей.
— Сейчас, наверное, можно обойтись и без нее. Вот эта штука должна нас выручить.
Он вытащил из кармана связку ключей, выбрал один, осторожно попробовал его в двери, покачал головой, попробовал другой, и замок со щелчком открылся.
— Эти замки на внешних дверях все равно служат больше для украшения, — пояснил он, пересекая холл. — Так что же вам понадобилось у Эстер Дилмейер, Мейсон?
— Хочу задать ей несколько вопросов.
— Послушайте, если дело хоть сколько-нибудь серьезное, то здесь должен присутствовать Лоринг Черчиль.
— Да нет, все это может оказаться почти шуткой, — иронично ответил Мейсон.
— Вы что-то задумали?
— Угу.
— О’кей, раз уж я приехал, побуду рядом, посмотрю, куда все это нас выведет.
Они прошли по узкому коридору третьего этажа. Тонкий ковер заглушал звук их шагов. Подойдя к квартире Эстер Дилмейер, они увидели, что небольшое окошко над дверью освещено.
Мейсон, понизив голос, обратился к Милдред Фолкнер:
— Постучите в дверь. Она спросит, кто это. Ответьте ей.
— А дальше?
— Думаю, она после этого сразу откроет. Если она все же спросит, что вам нужно, вы скажете ей, что хотите поговорить по поводу того, что произошло сегодня.
Трэгг предпринял последнюю попытку:
— Слушайте, Мейсон, если вы выложите карты на стол и скажете мне, что у вас на уме, управление полиции…
— Будет стоять как вкопанное в ожидании доказательств, — закончил за него Мейсон. — Мой клиент тем временем распрощается с жизнью.
Милдред тихо постучала в дверь.
— Кто там? — раздался голос Эстер Дилмейер.
— Милдред Фолкнер.
— А, это вы… — Из комнаты донесся какой-то шум, потом послышалось шарканье тапочек по полу, задвижка с клацаньем отошла, и Эстер Дилмейер в одном нижнем белье открыла дверь со словами:
— Как хорошо, что вы зашли. Я надеялась, вы поймете… — Она замолчала, увидев группу людей в коридоре, потом громко захохотала и сказала сквозь смех:
— Ну извините меня! Почему же вы не сказали, что с вами мужчины.
Бросив торопливое: «Минуточку», она отступила назад в квартиру и накинула халат, висевший на спинке стула.
— Ну, заходите же. Вам следовало сразу сказать мне, что вы не одна, мисс Фолкнер.
Мейсон шагнул вперед.
— Вы знакомы с лейтенантом Трэггом? — спросил он.
— О да. Я виделась с ним в больнице. Меня отказались выписывать без разрешения полиции.
Возникла неловкая пауза. Трэгг посмотрел на Мейсона, и тот отрывисто произнес:
— Мисс Дилмейер, я боюсь, вам грозит опасность.
— Мне… опасность?
— Да. Смертельная опасность. Вам постараются помешать дать завтра показания в суде.
— Почему вы так решили?
— Не забывайте, что уже была предпринята одна попытка заставить вас замолчать. Тот, кто это сделал, стремился устранить вас два дня назад.
Она рассмеялась:
— По правде говоря, я над этим всерьез не задумывалась.
— Если у кого-то двое суток назад возникло желание убить вас, то в событиях, происшедших с того времени, я не усматриваю ничего, что заставило бы его изменить свое решение.
Эстер затушила сигарету о деревянный подлокотник кресла и заметила:
— Кажется, вас это беспокоит больше, чем меня.
— Может быть, и так. Это потому, что в моем представлении человек, пославший вам конфеты, и человек, убивший Линка, — одно и то же лицо.
— О! — Она вскинула брови. — По-моему, это блестящая мысль!
— В нашем распоряжении есть несколько улик, позволяющих прийти к такому выводу. Не знаю, рассказывал ли вам о них лейтенант Трэгг.
— Нет, не рассказывал, — вставил Трэгг.
— Начнем с того, — принялся рассуждать Мейсон, в то время как Эстер Дилмейер зажгла спичку и поднесла ее к кончику сигареты, — что адрес на посылке был отпечатан на машинке из кабинета Линка в «Золотом роге».
Быстро и нервно махнув рукой несколько раз, она потушила спичку. По ее глазам было заметно, что его заявление было для нее своего рода шоком.
— Интересно, а каким образом это вообще можно установить, — спросила она, — если, конечно, кто-нибудь не видел своими глазами, как эта бумага печаталась?
— Большинство людей и не подозревают, что печатный текст, пожалуй, еще более индивидуален, чем почерк человека. Любая печатная машинка, бывшая в использовании хоть какое-то, пусть даже очень короткое, время, имеет свои отличительные особенности. Скажем, буквы пропечатываются на разном уровне. Специалист, сличая два текста, может с абсолютной точностью установить, печатались они на одной машинке или на разных.
— Вот как, — заметила Эстер Дилмейер, — кто бы мог подумать.
— Это одно, — продолжал Мейсон. — Другое заключается в том, что бумага была взята из того же кабинета, кабинета Линка.
— А это откуда известно?
— Виды бумаги тоже различаются. Тут и содержание несортовой древесины, и вес, и химический состав, и торговая марка. Торговую марку, кстати, обычно наносят прямо на бумагу в виде водяных знаков.
— Что-нибудь еще? — поинтересовалась она.
— Позвонить ей? — спросил он у Мейсона.
Мейсон открыл заднюю дверцу машины и помог выйти Милдред Фолкнер и Делле Стрит.
— Лучше позвоните управляющей.
— Сейчас, наверное, можно обойтись и без нее. Вот эта штука должна нас выручить.
Он вытащил из кармана связку ключей, выбрал один, осторожно попробовал его в двери, покачал головой, попробовал другой, и замок со щелчком открылся.
— Эти замки на внешних дверях все равно служат больше для украшения, — пояснил он, пересекая холл. — Так что же вам понадобилось у Эстер Дилмейер, Мейсон?
— Хочу задать ей несколько вопросов.
— Послушайте, если дело хоть сколько-нибудь серьезное, то здесь должен присутствовать Лоринг Черчиль.
— Да нет, все это может оказаться почти шуткой, — иронично ответил Мейсон.
— Вы что-то задумали?
— Угу.
— О’кей, раз уж я приехал, побуду рядом, посмотрю, куда все это нас выведет.
Они прошли по узкому коридору третьего этажа. Тонкий ковер заглушал звук их шагов. Подойдя к квартире Эстер Дилмейер, они увидели, что небольшое окошко над дверью освещено.
Мейсон, понизив голос, обратился к Милдред Фолкнер:
— Постучите в дверь. Она спросит, кто это. Ответьте ей.
— А дальше?
— Думаю, она после этого сразу откроет. Если она все же спросит, что вам нужно, вы скажете ей, что хотите поговорить по поводу того, что произошло сегодня.
Трэгг предпринял последнюю попытку:
— Слушайте, Мейсон, если вы выложите карты на стол и скажете мне, что у вас на уме, управление полиции…
— Будет стоять как вкопанное в ожидании доказательств, — закончил за него Мейсон. — Мой клиент тем временем распрощается с жизнью.
Милдред тихо постучала в дверь.
— Кто там? — раздался голос Эстер Дилмейер.
— Милдред Фолкнер.
— А, это вы… — Из комнаты донесся какой-то шум, потом послышалось шарканье тапочек по полу, задвижка с клацаньем отошла, и Эстер Дилмейер в одном нижнем белье открыла дверь со словами:
— Как хорошо, что вы зашли. Я надеялась, вы поймете… — Она замолчала, увидев группу людей в коридоре, потом громко захохотала и сказала сквозь смех:
— Ну извините меня! Почему же вы не сказали, что с вами мужчины.
Бросив торопливое: «Минуточку», она отступила назад в квартиру и накинула халат, висевший на спинке стула.
— Ну, заходите же. Вам следовало сразу сказать мне, что вы не одна, мисс Фолкнер.
Мейсон шагнул вперед.
— Вы знакомы с лейтенантом Трэггом? — спросил он.
— О да. Я виделась с ним в больнице. Меня отказались выписывать без разрешения полиции.
Возникла неловкая пауза. Трэгг посмотрел на Мейсона, и тот отрывисто произнес:
— Мисс Дилмейер, я боюсь, вам грозит опасность.
— Мне… опасность?
— Да. Смертельная опасность. Вам постараются помешать дать завтра показания в суде.
— Почему вы так решили?
— Не забывайте, что уже была предпринята одна попытка заставить вас замолчать. Тот, кто это сделал, стремился устранить вас два дня назад.
Она рассмеялась:
— По правде говоря, я над этим всерьез не задумывалась.
— Если у кого-то двое суток назад возникло желание убить вас, то в событиях, происшедших с того времени, я не усматриваю ничего, что заставило бы его изменить свое решение.
Эстер затушила сигарету о деревянный подлокотник кресла и заметила:
— Кажется, вас это беспокоит больше, чем меня.
— Может быть, и так. Это потому, что в моем представлении человек, пославший вам конфеты, и человек, убивший Линка, — одно и то же лицо.
— О! — Она вскинула брови. — По-моему, это блестящая мысль!
— В нашем распоряжении есть несколько улик, позволяющих прийти к такому выводу. Не знаю, рассказывал ли вам о них лейтенант Трэгг.
— Нет, не рассказывал, — вставил Трэгг.
— Начнем с того, — принялся рассуждать Мейсон, в то время как Эстер Дилмейер зажгла спичку и поднесла ее к кончику сигареты, — что адрес на посылке был отпечатан на машинке из кабинета Линка в «Золотом роге».
Быстро и нервно махнув рукой несколько раз, она потушила спичку. По ее глазам было заметно, что его заявление было для нее своего рода шоком.
— Интересно, а каким образом это вообще можно установить, — спросила она, — если, конечно, кто-нибудь не видел своими глазами, как эта бумага печаталась?
— Большинство людей и не подозревают, что печатный текст, пожалуй, еще более индивидуален, чем почерк человека. Любая печатная машинка, бывшая в использовании хоть какое-то, пусть даже очень короткое, время, имеет свои отличительные особенности. Скажем, буквы пропечатываются на разном уровне. Специалист, сличая два текста, может с абсолютной точностью установить, печатались они на одной машинке или на разных.
— Вот как, — заметила Эстер Дилмейер, — кто бы мог подумать.
— Это одно, — продолжал Мейсон. — Другое заключается в том, что бумага была взята из того же кабинета, кабинета Линка.
— А это откуда известно?
— Виды бумаги тоже различаются. Тут и содержание несортовой древесины, и вес, и химический состав, и торговая марка. Торговую марку, кстати, обычно наносят прямо на бумагу в виде водяных знаков.
— Что-нибудь еще? — поинтересовалась она.