Гарднер Эрл Стенли. Не упусти свой шанс

   Кряхтя, тяжело вздыхая и шатаясь от непривычки к такому способу передвижения, городские жители собрались вокруг кострища с раскаленными углями, протягивая руки к теплу и постепенно занимая места за большим столом с широкими скамьями.
   Все набросились на еду, похватав эмалированные кружки с кофе, сметая яйца, бекон, сосиски и ветчину с тарелок; с такой же скоростью были съедены бисквиты с медом, поджаренные хлебцы, мармелад и варенье. Когда солнце поднялось из-за гор и залило ярким светом низину, все, уже насытившись, отдыхали, а мужчины, довольные собой, закурили.
   Бак провел опрос и установил, что одна половина хочет отправиться вниз, обратно на ранчо, а другая — готова продолжить подъем в горы по крутой тропе.
   Вверх я поднимался рядом с Крамером.
   — Ты здорово сидишь в седле, — снова похвалил он меня. — У тебя легкая рука, и это лошади нравится.
   — Я люблю лошадей.
   — Это пустяки, — сказал он. — Лошади вроде людей… А ты как попал сюда?
   — Один мой приятель очень нахваливал ваше ранчо.
   — Кто такой? — спросил Бак. — Я практически помню всех, кто побывал здесь.
   — Парень по имени Смит, — ответил я. — Я вообще-то плохо его знаю. Так, пару раз встречались в одном баре. Он только что вернулся из этих мест и здорово загорел. Ну и парень мне все уши прожужжал, как здесь, дескать, хорошо отдыхать.
   — Понятно, — проговорил Крамер, не прибавив больше ничего.
   Тропа, по которой мы двинулись вверх, вскоре увела нас из каньона, резко вильнув влево у высокого каменистого плато, откуда хорошо просматривались прерии на западе и на юге, затем стала круто обрываться вниз, женщины испуганно закричали, наш проводник старался заглушить их крики своими энергичными возгласами: «Эй, эй! Легче, легче!»
   Крамер на миг повернулся в седле и подмигнул мне.
   Я слегка пришпорил коня, а он между тем уверенно стал спускаться вниз по крутому склону, поросшему полынью, и около одиннадцати мы уже подъезжали к ранчо.
   Расседлав лошадей, мы сразу направились к бассейну, возле которого уже обносили гостей кофе.
   Многие были уже в воде.
   Долорес вышла в шикарном эластичном купальнике, туго облегающим ее стройную фигуру.
   — Мокнемся, Дональд? — спросила она.
   — Я, пожалуй, чуть позже. — Она наклонилась к бассейну, зачерпнула ладонью воду и брызнула мне в лицо. — Ну, же, пошли, подбодрила она и бросилась бежать легко и грациозно, как газель, по пандусу.
   Я направился в кабинку, переоделся и тоже нырнул в воду.
   Долорес находилась на другом конце бассейна, но вскоре подплыла ко мне.
   — Ты не гигант, Дональд, но сложен очень хорошо, — заметила она, касаясь рукой моего плеча.
   — Зато у тебя нет изъянов, — сказал я, оглядывая ее с ног до головы.
   — Правда? — спросила она, приводя меня в сильное возбуждение своими пальцами, к счастью, в следующую секунду она отплыла чуть-чуть и перекинулась парой слов с дородной женщиной лет пятидесяти, плескавшейся на мелководье, затем направилась к одиноко плававшему мужчине, чтобы просто подмигнуть ему, и наконец присоединилась к его жене.
   Я два раза прыгнул с трамплина, вылез из бассейна и растянулся на синтетическом матраце. Пролежав минут десять под ласковыми лучами солнца, я поднялся, принял душ и уселся за один из столиков, стоявших неподалеку.
   Вскоре возле меня очутилась Долорес и доложила:
   — К ланчу здесь будет Мелита Дун. Она прибыла утренним рейсом. Бак отправился встречать ее.
   — Что о ней известно? — спросил я.
   — Только то, что она медсестра.., ей двадцать с хвостиком. Ничего собой.
   — Эй, Долорес, покажи, пожалуйста, моей жене, как правильно держаться на спине, — попросил какой-то мужчина.
   — С удовольствием, — ответила она и, наклонившись ко мне, проникновенно заглянула в глаза, прошептав, — увидимся позже.
   Она отошла и принялась давать квалифицированные советы женщине, которая хотела научиться плавать на спине, потом переключилась на другую гостью, желавшую сбросить несколько лишних фунтов.
   Вскоре все постояльцы потянулись в душевые, так как приближалось время завтракать.
   Мелита Дун прибыла приблизительно в половине первого. Долорес Феррол вышла встречать ее, а Бак Крамер, как обычно, перенес ее вещи из машины в номер. Ей досталась хижина под ь 2, рядом со мной.
   Когда девушки проходили мимо меня, Долорес пристально посмотрела на меня, потом с ног до головы окинула взглядом фигуру Мелиты Дун, сделала это так, как умеют одни только женщины, оценивая друг друга.
   Мелита оказалась блондинкой лет двадцати шести или семи, ростом чуть больше пяти футов с идеально сложенной фигурой. Все было при ней, хотя она и смотрелась миниатюрной. Походка ее отличалась грациозностью, от стройных ног вообще невозможно было оторваться.
   Больше всего меня поразили ее глаза.
   Она бросила на меня беглый взгляд, но я успел заметить в карих глазах промелькнувшие беспокойство и испуг.
   Девушки, оживленно беседуя, проследовали мимо, и Долорес, понимая, что я буду провожать их долгим и томительным взглядом, кокетливо завиляла бедрами, давая мне понять, что я должен смотреть только на нее.
   Они оставались в хижине ь 2 до тех пор, пока не прозвенел гонг, созывающий к завтраку.
   Столы были накрыты прямо у бассейна. Завтрак состоял из фруктового салата, консоме, свежего бисквита и мелко нарезанной говядины в собственному соку.
   Бак Крамер небрежной походкой подошел к моему столику и поинтересовался:
   — В полном одиночестве, а?
   Я молча кивнул.
   Крамер опустился на стул, стоявший напротив.
   Это не входило в мои планы. Я рассчитывал, что Долорес приведет Мелиту, и у меня появится повод завязать знакомство, но от Бака не так-то легко было избавиться, а выглядеть грубым мне не хотелось.
   — Проголодался? — спросил я.
   — Я этого не ем, — ответил он, указывая рукой на разложенную закуску. — Питаюсь обычно на кухне. По мне лучше побольше мяса и поменьше фруктов. Как тебе понравилась лошадь?
   — Класс!
   — Да, ничего. Она у нас не для всякого.
   — Спасибо.
   — Не благодари меня. Ей необходимо было размяться, но знаешь, как бывает: даешь хорошую лошадь плохому ездоку, и не успеешь глазами моргнуть, тот начал ездить еще хуже, а хорошая лошадь мигом превратилась в клячу… Люди не отдают себе отчета в этом, но лошади очень чувствуют седока. Едва ты сунул ногу в стремена, взял в руки поводья, лошадь мгновенно знает, что ты из себя представляешь. Когда ты уселся в седле и впервые направил ее, она точно знает даже, какой кофе ты сегодня пил: черный, с сахаром или со сливками.
   Крамер ухмыльнулся.
   — Ты как будто неплохо разбираешься в седоках, — сказал я.
   — Когда долго занимаешься этим делом, приходиться… К примеру, возьмем парня, того, что приехал в новых ковбойских сапогах, сшитом на заказ костюме из кожи и шляпе с широченными полями, а на шею повязал платок. Вот он подходит с важным видом и заявляет, дескать, подавай, мол, ему лошадь получше, а то он не намерен плестись в хвосте. Тебе остается смерить парня взглядом, и, если он при шпорах, сказать ему, что это против правил, установленных на ранчо. Затем ты смотришь, как он снимает свои шпоры, и понимаешь, что самое лучшее — дать ему смирную, старую клячу… В тот же день он сует тебе десятидолларовую бумажку и говорит, что назавтра хотел бы получить что-нибудь получше. Оказывается, у него есть подружка, и ему хочется произвести на нее впечатление. Он нудно и долго втолковывает тебе, как лихо он разъезжал в Монтано, Айдахо, Вайоминге и Техасе.
   — Ну и как ты поступаешь?
   — Беру десятку и на следующий день подсовываю другую клячу. Если дать такому самоуверенному парню стоящую лошадь, то она понесет его и в конце концов где-нибудь сбросит.
   — А он не катит на тебя бочку после того, как получил клячу за свои десять баксов?
   — Бывает, что катит, — спокойно пояснил Крамер, — но у меня на этот случай припасена отговорка. Говорю ему, что нужно быть осторожным, что лошадь вообще-то спокойная, но всякое может случиться, и если он готов рискнуть, то, пожалуйста. Заливаю ему, что она в прошлом году сбросила двух седоков, что ее можно отдавать только в руки опытного наездника… Парень уходит и передает своей крале весь наш разговор, а потом сует еще десятку, поскольку, дескать, это то, что нужно, и он не прочь закрепить за собой эту лошадь на все время…
   Крамер зевнул.
   Долорес вышла из хижины ь 2, остановилась на пороге, явно чего-то ожидая, потом увидела меня в компании с Баком и опять скрылась за дверью.
   — Ты уже поел? — спросил я Бака.
   — Нет, сейчас пойду поем.
   Он с шумом отодвинул стул, встал и, пристально глядя на меня, заметил:
   — Знаешь, Лэм, не сердись, но в тебе есть что-то такое.., э.., особенное.
   — С чего ты взял?
   — Ты не очень-то разговорчивый.
   — Я обязан быть разговорчивым?
   — Черт, нет, конечно, но приезжающих сюда, порой, невозможно остановить, в особенности тех, кто любит кататься верхом. Они рассказывают мне о других ранчо, на которых им удалось побывать, о своих путешествиях, сколько часов провели в седле… Черт возьми, где ты все-таки научился ездить?
   — Я не езжу. Я просто сижу в седле. Он недовольно фыркнул и пошел прочь. Как только Бак скрылся из виду, из хижины снова вышла Долорес, а следом за ней Мелита Дун. Они направились к главному корпусу, потом Долорес резко остановилась и сказала:
   — Мисс Дун, разрешите представить вам моего друга, Дональда Лэма.
   Я встал и галантно поклонился.
   — Очень рад.
   Ее карие глаза уставились на меня так откровенно, что я невольно засмущался.
   — Привет, — проговорила девушка, протягивая мне руку.
   У нее оказалась холодная ладонь с сильными пальцами.
   Теперь на ней была амазонка, которая выгодно подчеркивала все достоинства ее фигуры.
   — Подошло время завтрака, — сказала Долорес, поворачиваясь к Мелите Дун, — и я проголодалась… Слушай, Дональд, к тебе можно подсесть? Ты как будто один.
   — Да, прошу вас.
   Долорес кивнула одному из официантов, и тот подошел к нам. Я подвинул девушкам стулья, и они сели.
   — Мы с Дональдом большие друзья, — продолжала Долорес. — Он.., славный.
   Мелита одарила меня очаровательной улыбкой.
   После того, как официант принял заказ, Мелита принялась изучать мою физиономию с таким неподдельным интересом, который трудно было ожидать от девушки, приехавшей на отдых и случайно повстречавшей здесь незнакомого мужчину.
   Я вдруг запаниковал: что, если Долорес специально познакомила меня с Мелитой. Долорес сама явно не из тех, кто любит попусту тратить время, а уж эта Мелита своего не упустит.., да, бывают моменты, когда Долорес слишком откровенна.
   Наша трапеза уже подходила к концу, когда к нашему столику подошел Бак Крамер и доложил:
   — Хелменн Бруно прибывает самолетом в три тридцать.
   — Вот и отлично, — сказала Долорес. — Ты встретишь его, Бак?
   — Разумеется, я встречу его.
   Когда Бак передавал Долорес это телефонное сообщение, я не сводил глаз с лица Мелиты и готов был поклясться, что тень страха промелькнула на нем, но в следующую секунду она опустила глаза, уткнулась в тарелку и с невозмутимым видом стала помешивать ложечкой кофе в чашке, и я подумал, что это просто плоды моего разыгравшегося воображения.
   — Новый постоялец? — спросила она, поднимая глаза на Долорес.
   — Да, очередной новый постоялец, — беспечно подтвердила Долорес. — Они вечно то приезжают, то уезжают.
   — Бруно… — задумчиво проговорила Мелита, — необычное имя. Хелменн Бруно.., что-то мне оно напоминает. Он случайно не писатель? Может, написал какую-нибудь книгу?
   — Нет, — ответила Долорес, — он победил в одном конкурсе, завоевав двухнедельную поездку сюда. Думаю, что он не без способностей, раз одержал победу среди многих претендентов.
   — Вот, вот, — согласилась Мелита. — Скорее всего, я об этом прочла в каком-нибудь журнале или газете.
   — Я особенно не стараюсь вникать в такие тонкости, — откровенно призналась Долорес. — Моя задача — создать все удобства для отдыхающих и не лезть в их личную жизнь.
   Последние слова «Не лезть в их личную жизнь» она произнесла с особым нажимом.
   Мелита бросила на нее беглый взгляд и снова уткнулась в свою чашку с кофе.
   Долорес быстро посмотрела на меня, и я прочел в ее глазах немой вопрос.
   Когда с едой было покончено, Долорес сказала:
   — А теперь время для сиесты. После завтрака все немного отдыхают, потом каждый занимается тем, чем хочет. Кто играет в гольф, кто плавает.., у нас также есть теннисные корты, и случаются интересные матчи. А тебе нравится теннис, Мелита?
   — Нет. Я больше предпочитаю плавание, зато от лошадей я вообще без ума. Ну, а так.., в других видах спорта я не очень сильна.
   Я встал и, сославшись на усталость, отправился к себе.

Глава 4

   После небольшого отдыха я специально устроился неподалеку от бассейна, откуда хорошо просматривалась стоянка микроавтобуса на ранчо «Крутой холм». Мне хотелось воспользоваться любой возможностью и хорошенько присмотреться к Хелменну Бруно, пока тот будет вылезать из машины, поскольку симулянт мог как-то выдать себя, решив, что поблизости никого нет.
   Просидев с полчаса, я наконец заметил пыль на дороге, и вскоре показался микроавтобус, за рулем которого сидел Бак Крамер. Машина сделала широкий полукруг и остановилась точно на стоянке, предназначенной для прибывающих гостей.
   Мужчина, расположившийся на переднем сидении вместе с Крамером, оставался совершенно неподвижным.
   Крамер вылез из кабины, обошел вокруг машины и открыл дверь.
   Бруно опасливо опустил одну ногу, затем другую, после чего ступил на землю, осторожно опираясь на трость.
   Крамер подхватил его под руки и помог отойти подальше от кабины.
   Бруно постоял на негнувшихся ногах, слегка пошатываясь, потом по-прежнему изо всех сил опираясь на трость и поддерживаемый Крамером, медленно двинулся в сторону плавательного бассейна.
   Когда они проходили мимо меня, Крамер произнес:
   — Это, мистер Бруно, один из наших гостей. А его зовут Лэм.
   Бруно, высокий, представительный мужчина с большими темными глазами, взглянул на меня, улыбнулся и, переложив трость в левую руку, протянул мне правую:
   — Здравствуйте, мистер Лэм.
   — Мистер Бруно. Рад познакомиться с вами.
   — Простите мне мою неуклюжесть, — сказал он. — Я побывал в автомобильной аварии, после этого ноги совсем не слушаются.
   — Перелом костей? — участливо спросил я. Бруно осторожно дотронулся до затылка.
   — Травма головы и шеи от резкого торможения, — вздохнув, проговорил он. — По крайней мере, так утверждает доктор. Чертовски неприятная вещь. Знаете, часто болит голова, и все кружится перед глазами… Я приехал сюда, чтобы хорошенько отдохнуть.., посидеть на открытом воздухе.., погреться на солнышке. Глядишь, здоровье пойдет на поправку.
   Его правая ладонь накрыла набалдашник трости, и я заметил на пальце кольцо. Массивное золотое кольцо в виде переплетенных толстых нитей, образующих большой плоский узел, в центре которого красовался темно-красный рубин.
   — Пожалуйста, сюда, мистер Бруно, — сказал Крамер. — Нам надо зарегистрироваться, а потом я покажу вам вашу хижину. Кажется, у вас номер двенадцать. Осторожней, прошу вас.
   — Ничего, ничего, — как бы извиняясь, произнес Бруно. — Приходится еле передвигаться, так как время от времени на меня накатывает ужасное головокружение.
   Поддерживаемый Крамером, Бруно медленно направился в регистратуру.
   Повернув голову, я заметил, как ко мне спешит с другого конца дворика Долорес Феррол. И решил, что она выжидала, пока от меня отойдет Бруно.
   Быстро подойдя ко мне, она взволнованно проговорила:
   — Ты понял?! Все пропало. Нам никогда не подловить этого типа.
   — Наверное, он почувствовал подвох, — нахмурился я. — Но одно определенно: счет один-ноль в его пользу.
   Она уставилась в спину удалявшимся мужчинам, страшно недовольная тем, что увидела, потом с вызывающим видом заявила:
   — Посмотрим, как он поведет себя ночью при луне, когда я пущу в ход все свои чары. Быстро оживет!
   — Этот вариант нас не устраивает, — заметил я. — Снимать можно только при дневном свете.
   Мы тоже медленно двинулись в сторону главного корпуса. Когда Бруно с Крамером вышли из кабинета, Крамер представил его Долорес.
   Долорес принялась во всю с ним кокетничать, давая насладиться ему большим вырезом на блузке.
   — У вас, мистер Бруно, ревматизм? — спросила она. — В мире нет места лучше, чем наше, здесь вы вмиг от него избавитесь.
   — Я попал в аварию, — устало и терпеливо пояснил Бруно. — В результате повредил голову и шею. И подумал, что в таком вот месте смогу быстро поправиться, но, видимо, сделал ошибку, так далеко уехав от своего доктора. Вместе с тем все вроде досталось даром, если можно так выразиться. Эту поездку я выиграл в одном конкурсе.
   — Неужели! — воскликнула Долорес, глядя на него с восхищением. — Я всегда хотела выиграть в каком-нибудь конкурсе, но потом оставила эту идею. Наверное, у меня нет мозгов.
   — Ну, тот, в котором я участвовал, оказался на удивление легким, — ответил Бруно, поворачиваясь к Крамеру. — Вы не принесете мой багаж?
   — Я сначала устрою вас, а затем займусь багажом, — сказал Крамер. — Ну а потом отправлюсь на поиски той сумки, которая затерялась в аэропорту. Авиакомпания уверяет, что она должна прибыть следующим рейсом, к тому времени я как раз управлюсь.
   — Чертовски неудобно летать современными самолетами, — проворчал Бруно. — Инженеры годами сидят за чертежными досками, идет продувка в аэродинамических трубах, на борту первоклассное обслуживание, но что касается оформления пассажиров и обработки грузов, то на земле с тобой обращаются, как со скотиной, подобные методы раньше царили разве что на потогонных заводах Форда.
   — С другой стороны, — рассмеялся Крамер, — нельзя не восторгаться тем, что сегодня предлагают авиалинии. В наше время путешествует столько людей, их быстро перемещают из одного пункта в другой.
   — У меня пропали вещи, — сварливо продолжал Бруно тоном хронического инвалида, — поэтому, естественно, я во всем вижу одни лишь недостатки.
   Он неуклюже поклонился Долорес со словами:
   — До встречи.
   Затем они вдвоем с Крамером направились к одной из дальних хижин.
   — Такие мне еще не попадались, — призналась Долорес.
   — Мы имеем дело с умным человеком, — сказал я. — Впрочем, травма может быть и настоящей. Когда Крамер вышел, я сказал ему:
   — Если ты отправляешься в город за этой пропавшей сумкой, то я хотел бы проехаться с тобой. Мне кое-что нужно прикупить.
   — Купить и я могу.
   — Нет, я бы хотел сам выбрать. Если у тебя намечаются пассажиры на обратном пути, я могу…
   — Брось, мой автобус постоянно курсирует туда-сюда. Он предназначен для обслуживания гостей. По утрам, когда я отправляюсь за новыми постояльцами, со мной обычно едет кто-то из обслуги, а днем я делаю по пять-шесть ездок в полном одиночестве. Компании я буду только рад.
   Не долго думая, я залез в автофургон и уселся на переднее сиденье.
   — Представляешь, какой к нам на ранчо нагрянул гость, — продолжал Крамер, заводя двигатель. — Можно подумать, что у нас здесь горный санаторий.
   — Он по праву здесь, вроде выиграл какой-то там конкурс.
   — Иногда такие люди приезжают к нам, — согласился Крамер. — Кажется, одна фирма, производящая особый порошок, для пекарен, установила ряд призов для тех, кто в пятидесяти строках наиболее ловко расхвалит их продукт. Лично мне такие объявления не попадались, но я знавал людей, которые заполняли подобные анкеты и выигрывали. Слышал, там была даже поездка на Гонолулу.
   — Две недели, проведенные здесь, явно пойдут на пользу этому калеке, — уверенно заявил я.
   — Одно я знаю совершенно точно, — сказал Крамер. — На лошадях ему не поездить. Зато не придется выслушивать рассказы про то, как он катался маленьким мальчиком, и как однажды лошадь понесла его, а он укротил ее, хотя даже взрослые не могли справиться с нею. Этими рассказами меня уже просто достали. Уж он-то не будет совать в руку измятую десятку в надежде получить лошадь получше. Каждый получает то, что заслуживает. Если бы я им давал горячих лошадей, то все ходили бы в синяках и шишках. Хотя, конечно, у людей свои проблемы.
   Я ухмыльнулся и удовлетворительно кивнул головой.
   — А как тебе понравилась твоя лошадь? — спросил он.
   — Класс!
   — Ты с ней сразу нашел общий язык, — уселся на своего конька Крамер. — У некоторых слишком тяжелая рука, а лошадям это не нравится. Они начинают грызть удила, не слушаются, могут даже и сбросить седока.
   — У вас бывали трагические случаи? — спросил я.
   — Упаси Боже. Таких лошадей мы не стали бы держать на ранчо, но порой случается, что лошадь вдруг занервничает и покроется пеной. Лошади, они, ведь, тоже живые существа и прекрасно понимают, что к чему. Знают, что, катая туристов, зарабатывают себе на прокорм, хотя нет-нет да и проявят норов, но в общем, как правило, терпеливо сносят все невзгоды. У нас еще ни одна лошадь не сбросила седока на тропе.
   — Должно быть, это очень тяжело — обихаживать животных, — сказал я.
   — Эй, послушай, чего это мы все говорим о моих трудностях? Давай поговорим о твоих?
   — У меня нет никаких трудностей.
   Так, весело болтая и осторожно прощупывая почву, мы доехали до аэропорта. Крамер оказался тоже не промах. Едва только я называл имя какого-нибудь постояльца, как он сразу же переводил разговор на другую тему. Не сразу, правда, но постепенно я понял, что он взял себе за правило никогда не обсуждать одних гостей с другими.
   Отыскав телефонную будку в самом тихом месте, я позвонил Берте Кул.
   — Дональд, — услыхал я в трубке знакомый голос, — ну, как ты там?
   — Пока что все в порядке, за исключением того, что наше задание похоже летит ко всем чертям.
   — Что ты несешь?
   — Этот парень… Бруно, или действительно травмирован, или настолько хитрая бестия, что в такую грубую ловушку, как наша, не попадается.
   — Хочешь сказать, что тебе ничего не светит? — с упреком спросила Берта.
   — Это не вопрос, светит мне или светит, — сказал я. — Дело обстоит так: увидим ли мы вообще свет. У этого человека может быть настоящая травма. Я собирался звонить Брекинриджу, но на всякий случай решил сначала предупредить тебя.
   — Боже ты мой, — послышался вздох на том конце провода, — теперь нельзя пойти на попятный. Мы подрядились на три недели, нам оплачивают все расходы, и мы получаем еще по шестьдесят долларов в день.
   — Я не собираюсь брать его за горло, — сказал я. — Просто думаю, что, когда он услышит мой отчет, то захочет изменить тактику и отзовет меня.
   — Отзовет! — взвилась Берта. — Мы ударили по рукам, и никто не имеет никакого права нарушать соглашение.
   — Нет, конечно, мы не станем давать ему повод думать, будто сидим без работы, — успокоил я ее.
   — Давай я переговорю с ним, — вызвалась моя компаньонша. — Мигом вправлю ему мозги.
   — Лучше не надо, — осторожно предупредил я ее. — Я сам все ему передам. Просто хотел поставить тебя в известность. Все. Пока. Я еще позвоню.
   Я не стал слушать возмущенные крики Берты, повесил трубку и попросил телефонистку соединить меня с Брекинриджем. К счастью, он оказался на месте. Как только секретарша услышала мое имя, она тут же соединила меня с шефом.
   — Привет, Лэм, — оживленно произнес он. — Ну как там, в Таксоне?
   — Полный ажур.
   — Ранчо понравилось?
   — Конечно!
   — С Долорес никаких проблем?
   — Исключено!
   — Это хорошо, — сказал он, и, помолчав спросил. — А в чем, собственно, дело?
   — А ваш Бруно — крепкий орешек.
   — Правда? Почему же это?
   — Похоже на то, что он не валяет дурака. Прибыл сегодня днем и говорит всем, что попал сюда благодаря тому, что выиграл конкурс, что серьезно пострадал в автомобильной катастрофе и что собирается вести здесь очень и очень спокойный образ жизни. Передвигается с помощью трости, вдобавок опираясь на руку одного местного ковбоя, который ухаживает за лошадьми.
   — Что за чертовщина! — выругался Брекинридж.
   — Я говорю правду.
   Мой работодатель долго молчал, потом присвистнул и медленно проговорил:
   — Хорошо, Дональд. Возвращайся.
   — Прямо так и возвращаться? — переспросил я.
   — Прямо так и возвращайся, — подтвердил он. — Ничего не попишешь — придется платить.
   — Это мои самые первые впечатления, — сказал я. — В конце концов он может чем-то выдать себя. Не исключено, что мы застукаем его.
   — Я не думаю, что стоит продолжать наблюдение. Я рад, что ты, Дональд, позвонил мне. Никуда не денешься — надо раскошеливаться. Если он ведет себя честно, то такая травма принесет ему большие деньги. Итак, садись на самолет и лети домой.
   — Не надо так спешить, — возразил я. — Дайте мне хотя бы один день. Хочу оценить всю ситуацию на месте. Я позвонил, потому что решил ввести вас в курс дела.
   — Вот и отлично, Лэм, — оживился он. — Вот и отлично. Я очень рад звонку. А теперь, Лэм, пойми меня правильно: что ты там говоришь, уже не имеет значения. С агентством мы в течение трех недель все утрясем, но я больше не верю, что можно что-то выжать из этого случая, раз травма настоящая. Самое лучшее — откупиться хорошими деньгами.