Страница:
— Теперь вы хотите понять, что там варилось, что готовилось, поэтому прикидываете, что могло случиться. Но я не собираюсь делать за тебя твою работу, папаша сыщик. А ну-ка, быстро! Мне пора кормить моего малыша. — Таня повернулась к ним спиной, пальцами указывая на свои наручники. — А не то сейчас вызову ACLU[24]!
Фитц нехотя освободил ее от браслетов. Гриффин заметил, однако, что детектив откинул голову подальше, опасаясь за свое лицо. Таня, дразнясь, нарочно оскалила на него зубы, а когда он, вздрогнув, отпрянул, улыбнулась с довольным видом.
— Мне наплевать, парни, что вы там себе думаете, — заявила Таня, выходя из кухни. — Я знаю, что была с Эдди в те ночи. Я знаю, что он не трогал этих женщин. А вы хотели бы услышать что-то другое? Вам, парни, не по себе, вас обвели вокруг пальца. Потому как тот хлыщ все еще на свободе. Но зато Эдди уже нет. Не на кого больше валить вину. И ему нет смысла больше прятаться. Сегодня, кажется, полнолуние? Самое время Насильнику из Колледж-Хилла снова выйти на охоту.
— Это только моя фантазия или Таня действительно очень похожа на Мег Песатуро? — нарушил молчание сержант.
— Погодите, вы еще не видели фотографию Триш Хейз. О да, Эдди определенно имел свой тип женщины.
— Из нее получился бы хороший свидетель защиты, — заметил Гриффин.
— И да и нет. Эти телефонные звонки жертвам... Это можно было сделать только одним способом — если бы кто-то с подачи Эдди, скажем его девушка, имел возможность осуществлять переадресовку звонков[25] на определенный список номеров в обход специально оговоренного на них запрета.
— Стало быть, хорошенькая злючка Таня всерьез относится к своим обязанностям постоянной подруги.
— В Управлении исправительных учреждений есть записи этих звонков, если вам угодно послушать.
— Что-нибудь стоящее?
— Только если вы падки на теории заговоров. Судя по этим разговорам, Эдди был убежден, что женщины задались целью извести его. Конечно, заключенные знают, что их звонки записывают на пленку, так что, возможно, это была просто дымовая завеса, игра на публику с целью повлиять на суд.
— И что же, именно на этом предполагалось строить защиту? На том, что три ненормальные женщины вознамерились извести маленького, бедного и ни в чем не повинного человека?
— Преступник в роли жертвы. Классический вариант.
— И к сожалению, среди присяжных почти всегда найдется кто-нибудь, кто клюнет на это.
— Черт бы побрал этих присяжных, — выругался себе под нос Фитц.
— Да. Куда девался старый, проверенный суд Линча? Вздернуть, окоротить, поставить на место. Сберегает уйму денег на апелляциях.
Фитц подозрительно уставился на Гриффина, пытаясь понять, дурачится ли тот. Гриффин отчасти дурачился, отчасти нет. Система суда присяжных была известным геморроем.
Фитц взглянул на часы:
— Сейчас три. Сдается мне, нам не успеть завершить это дело к началу пятичасовых «Новостей».
— Пожалуй.
— Вообще-то, поскольку никто, кажется, не собирается волшебным образом сознаваться, полагаю, нам придется изрядно попотеть.
— Возможно.
— А... могут возникнуть какие-то проблемы? — Взгляд Фитца обратился на грудь атлета, потом он заметил суровое выражение лица Гриффина. Тот понял, что имеет в виду его напарник.
— Не у меня, во всяком случае, — ответил он.
— Я просто хотел сказать...
— Я вернулся в строй. Если вернулся к работе — надо работать на всю катушку. Нельзя быть полицейским наполовину.
— Ничего подобного я и не думал. — Глаза Фитца оценивающе прищурились. — Послушайте, я люблю, чтобы все было честно и прямо, без обиняков. Если мы собираемся вместе работать над этим делом, то, полагаю, я имею право уяснить для себя кое-какие вещи.
— Например?
— Я слышал о том деле Добряка — о том, что оно сперва слишком затянулось, затем приобрело чересчур личный характер. Вы правда избили в доме этого парня двоих детективов? Одного чуть ли не отправили в больницу?
Гриффин с минуту помолчал.
— Так мне сказали, — ответил он наконец.
— Вы сами не помните?
— В моем сознании все несколько смазалось. Но, так или иначе, моей целью не были детективы Уотерс и О'Рейли. Они совершили благородный, достойный всяческого уважения поступок, встав на моем пути.
— Вы метили в Прайса?
— Что-то вроде.
— А если бы вы до него добрались?
— Сейчас нам все равно этого не узнать, не так ли?
— Вы сидите на препаратах? — спросил это Фитц.
— Я не принимаю никаких лекарств.
— Почему?
Гриффин усмехнулся:
— Не та степень безумия.
— Просто прикидываю, не опасно ли мне с вами работать.
Улыбка Гриффина стала шире.
— Попробуйте, детектив, но я не даю никаких гарантий.
— Эй, однако...
— Послушайте, — серьезно сказал Гриффин. Коль скоро им не светило управиться к пяти, то почему бы не расставить точки над i, избавиться от недомолвок? — Я не собираюсь бросаться на вас. Два года назад, когда умерла моя жена... я слишком многое пустил на самотек, утратил контроль над слишком многими вещами. В личном плане. В профессиональном... Человек не должен терять контроль над ситуацией, обязан отвечать за то, что происходит в его жизни. Все мы, так или иначе, получаем свой урок. В прошлом году пришел мой черед. Я этот урок усвоил. Теперь я отдаю себе отчет в том, что со мной происходит.
Фитц промолчал — возможно, у него было свое мнение по этому вопросу.
— Сожалею о смерти вашей жены, — наконец проговорил он.
— Я тоже.
— Я знаю многих людей, которые были на похоронах. Судя по всему, она была действительно редкой женщиной.
— Она была самой лучшей, — с чувством произнес Гриффин и тут же отвернулся, поскольку два года отнюдь не достаточный срок для забвения, и неуклюже завозился с дверной ручкой. Фитц завел мотор. Оба смущенно прокашлялись.
— Так что вы намерены делать дальше? — спросил Фитц, съезжая с тротуара. — Я насчет этого дела.
— Вернусь в управление и организую штаб расследования. Затем, вероятно, пробегусь.
— А я займусь обгорелым трупом. Если чуток повезет, получим достаточное количество кожи, чтобы снять отпечатки.
— Кстати, детектив, когда вернетесь к себе, добудьте мне копию досье Насильника из Колледж-Хилла.
Фитц в тот же миг резко придавил тормоз, и машина остановилась посреди улицы. Гриффин отчасти ожидал чего-то подобного.
— Эй, что там у вас на уме! — воскликнул Фитц. — Не позволяйте Тане сыграть на ваших чувствах. Она морочит вам голову, пытается задешево купить вас. Расследование по делу Насильника из Колледж-Хилла было проведено хорошо! Мы установили характерный почерк преступника, доказали возможность совершения насилия, определили ДНК. У нас ушло полгода, чтобы свести все это воедино, и говорю вам: мы сделали все на высшем уровне. Эдди Комо насиловал этих женщин. И не о чем тут больше говорить!
— А я ни в чем не сомневаюсь.
— Мне не надо, чтобы полиция штата перепроверяла мою работу! Это чушь собачья!
— Жизнь вообще паршивая штука. Человек предполагает, а Бог располагает.
Фитц устремил на него хмурый взгляд.
Гриффин смело и спокойно выдержал его.
— Мне необходимо посмотреть это досье. Сегодняшнее убийство связано с тем делом, значит, мне нужно изучить то дело.
— Я вам все пересказал.
— Вы рассказали мне о своих воззрениях.
— Я ведущий следователь по делу! Я выстроил концепцию этого треклятого дела, мои воззрения и есть самое главное!
— Тогда объясните мне следующее. Вы вышли на Эдди, как только заинтересовались донорскими кампаниями. А донорскими кампаниями вы заинтересовались из-за латексных жгутов.
— Да, совершенно верно.
— Так почему же Эдди, который не оставил на месте преступления ни волоска, ни волоконца кожи, ни единого отпечатка пальцев, оставляет после себя латексные жгуты? Почему он, с одной стороны, специально изучает, как заметать следы, а с другой — оставляет вам свою визитную карточку?
— Потому что все преступники глупы. Вот что мне нравится в них больше всего.
— Тут нет логики. Одно с другим не сообразуется.
— О святый Боже! Мы не подбрасывали улик. Не подставляли мы Эдди Комо! Не мы оставляли на месте преступления его ДНК!
— Да, — согласился Гриффин. — И, откровенно говоря, детектив, это-то и беспокоит меня.
Глава 13
Фитц нехотя освободил ее от браслетов. Гриффин заметил, однако, что детектив откинул голову подальше, опасаясь за свое лицо. Таня, дразнясь, нарочно оскалила на него зубы, а когда он, вздрогнув, отпрянул, улыбнулась с довольным видом.
— Мне наплевать, парни, что вы там себе думаете, — заявила Таня, выходя из кухни. — Я знаю, что была с Эдди в те ночи. Я знаю, что он не трогал этих женщин. А вы хотели бы услышать что-то другое? Вам, парни, не по себе, вас обвели вокруг пальца. Потому как тот хлыщ все еще на свободе. Но зато Эдди уже нет. Не на кого больше валить вину. И ему нет смысла больше прятаться. Сегодня, кажется, полнолуние? Самое время Насильнику из Колледж-Хилла снова выйти на охоту.
* * *
Фитц и Гриффин не начинали разговор, пока вновь не оказались на улице и не забрались в видавший виды автомобиль Фитца.— Это только моя фантазия или Таня действительно очень похожа на Мег Песатуро? — нарушил молчание сержант.
— Погодите, вы еще не видели фотографию Триш Хейз. О да, Эдди определенно имел свой тип женщины.
— Из нее получился бы хороший свидетель защиты, — заметил Гриффин.
— И да и нет. Эти телефонные звонки жертвам... Это можно было сделать только одним способом — если бы кто-то с подачи Эдди, скажем его девушка, имел возможность осуществлять переадресовку звонков[25] на определенный список номеров в обход специально оговоренного на них запрета.
— Стало быть, хорошенькая злючка Таня всерьез относится к своим обязанностям постоянной подруги.
— В Управлении исправительных учреждений есть записи этих звонков, если вам угодно послушать.
— Что-нибудь стоящее?
— Только если вы падки на теории заговоров. Судя по этим разговорам, Эдди был убежден, что женщины задались целью извести его. Конечно, заключенные знают, что их звонки записывают на пленку, так что, возможно, это была просто дымовая завеса, игра на публику с целью повлиять на суд.
— И что же, именно на этом предполагалось строить защиту? На том, что три ненормальные женщины вознамерились извести маленького, бедного и ни в чем не повинного человека?
— Преступник в роли жертвы. Классический вариант.
— И к сожалению, среди присяжных почти всегда найдется кто-нибудь, кто клюнет на это.
— Черт бы побрал этих присяжных, — выругался себе под нос Фитц.
— Да. Куда девался старый, проверенный суд Линча? Вздернуть, окоротить, поставить на место. Сберегает уйму денег на апелляциях.
Фитц подозрительно уставился на Гриффина, пытаясь понять, дурачится ли тот. Гриффин отчасти дурачился, отчасти нет. Система суда присяжных была известным геморроем.
Фитц взглянул на часы:
— Сейчас три. Сдается мне, нам не успеть завершить это дело к началу пятичасовых «Новостей».
— Пожалуй.
— Вообще-то, поскольку никто, кажется, не собирается волшебным образом сознаваться, полагаю, нам придется изрядно попотеть.
— Возможно.
— А... могут возникнуть какие-то проблемы? — Взгляд Фитца обратился на грудь атлета, потом он заметил суровое выражение лица Гриффина. Тот понял, что имеет в виду его напарник.
— Не у меня, во всяком случае, — ответил он.
— Я просто хотел сказать...
— Я вернулся в строй. Если вернулся к работе — надо работать на всю катушку. Нельзя быть полицейским наполовину.
— Ничего подобного я и не думал. — Глаза Фитца оценивающе прищурились. — Послушайте, я люблю, чтобы все было честно и прямо, без обиняков. Если мы собираемся вместе работать над этим делом, то, полагаю, я имею право уяснить для себя кое-какие вещи.
— Например?
— Я слышал о том деле Добряка — о том, что оно сперва слишком затянулось, затем приобрело чересчур личный характер. Вы правда избили в доме этого парня двоих детективов? Одного чуть ли не отправили в больницу?
Гриффин с минуту помолчал.
— Так мне сказали, — ответил он наконец.
— Вы сами не помните?
— В моем сознании все несколько смазалось. Но, так или иначе, моей целью не были детективы Уотерс и О'Рейли. Они совершили благородный, достойный всяческого уважения поступок, встав на моем пути.
— Вы метили в Прайса?
— Что-то вроде.
— А если бы вы до него добрались?
— Сейчас нам все равно этого не узнать, не так ли?
— Вы сидите на препаратах? — спросил это Фитц.
— Я не принимаю никаких лекарств.
— Почему?
Гриффин усмехнулся:
— Не та степень безумия.
— Просто прикидываю, не опасно ли мне с вами работать.
Улыбка Гриффина стала шире.
— Попробуйте, детектив, но я не даю никаких гарантий.
— Эй, однако...
— Послушайте, — серьезно сказал Гриффин. Коль скоро им не светило управиться к пяти, то почему бы не расставить точки над i, избавиться от недомолвок? — Я не собираюсь бросаться на вас. Два года назад, когда умерла моя жена... я слишком многое пустил на самотек, утратил контроль над слишком многими вещами. В личном плане. В профессиональном... Человек не должен терять контроль над ситуацией, обязан отвечать за то, что происходит в его жизни. Все мы, так или иначе, получаем свой урок. В прошлом году пришел мой черед. Я этот урок усвоил. Теперь я отдаю себе отчет в том, что со мной происходит.
Фитц промолчал — возможно, у него было свое мнение по этому вопросу.
— Сожалею о смерти вашей жены, — наконец проговорил он.
— Я тоже.
— Я знаю многих людей, которые были на похоронах. Судя по всему, она была действительно редкой женщиной.
— Она была самой лучшей, — с чувством произнес Гриффин и тут же отвернулся, поскольку два года отнюдь не достаточный срок для забвения, и неуклюже завозился с дверной ручкой. Фитц завел мотор. Оба смущенно прокашлялись.
— Так что вы намерены делать дальше? — спросил Фитц, съезжая с тротуара. — Я насчет этого дела.
— Вернусь в управление и организую штаб расследования. Затем, вероятно, пробегусь.
— А я займусь обгорелым трупом. Если чуток повезет, получим достаточное количество кожи, чтобы снять отпечатки.
— Кстати, детектив, когда вернетесь к себе, добудьте мне копию досье Насильника из Колледж-Хилла.
Фитц в тот же миг резко придавил тормоз, и машина остановилась посреди улицы. Гриффин отчасти ожидал чего-то подобного.
— Эй, что там у вас на уме! — воскликнул Фитц. — Не позволяйте Тане сыграть на ваших чувствах. Она морочит вам голову, пытается задешево купить вас. Расследование по делу Насильника из Колледж-Хилла было проведено хорошо! Мы установили характерный почерк преступника, доказали возможность совершения насилия, определили ДНК. У нас ушло полгода, чтобы свести все это воедино, и говорю вам: мы сделали все на высшем уровне. Эдди Комо насиловал этих женщин. И не о чем тут больше говорить!
— А я ни в чем не сомневаюсь.
— Мне не надо, чтобы полиция штата перепроверяла мою работу! Это чушь собачья!
— Жизнь вообще паршивая штука. Человек предполагает, а Бог располагает.
Фитц устремил на него хмурый взгляд.
Гриффин смело и спокойно выдержал его.
— Мне необходимо посмотреть это досье. Сегодняшнее убийство связано с тем делом, значит, мне нужно изучить то дело.
— Я вам все пересказал.
— Вы рассказали мне о своих воззрениях.
— Я ведущий следователь по делу! Я выстроил концепцию этого треклятого дела, мои воззрения и есть самое главное!
— Тогда объясните мне следующее. Вы вышли на Эдди, как только заинтересовались донорскими кампаниями. А донорскими кампаниями вы заинтересовались из-за латексных жгутов.
— Да, совершенно верно.
— Так почему же Эдди, который не оставил на месте преступления ни волоска, ни волоконца кожи, ни единого отпечатка пальцев, оставляет после себя латексные жгуты? Почему он, с одной стороны, специально изучает, как заметать следы, а с другой — оставляет вам свою визитную карточку?
— Потому что все преступники глупы. Вот что мне нравится в них больше всего.
— Тут нет логики. Одно с другим не сообразуется.
— О святый Боже! Мы не подбрасывали улик. Не подставляли мы Эдди Комо! Не мы оставляли на месте преступления его ДНК!
— Да, — согласился Гриффин. — И, откровенно говоря, детектив, это-то и беспокоит меня.
Глава 13
Гриффин
Несмотря на свои слова, Гриффин не направился прямиком в полицейское управление. Вместо этого, повинуясь внезапному импульсу, он повернул обратно, в центральную часть Провиденса, к ресторанчику на Хоуп-стрит. Было половина третьего. Три женщины, несомненно, имели массу времени, чтобы допить свой чай и отправиться восвояси.
Тогда детектив стал думать, куда бы они могли отправиться? Бесспорно, они собаку съели по части общения со средствами массовой информации. Безусловно, они отдавали себе отчет в том, что уже часов с девяти утра новостные бригады СМИ осаждают их домовладения. Слетелись, как стаи птиц, заполонив лужайки перед домами, облепили ступени парадных дверей, молотят и дубасят в двери. Не говоря уже о громадном количестве белых мини-автобусов, запрудивших близлежащие улицы в поисках любого намека на сенсацию, которая обеспечила бы данной телерадиостанции преимущество в гонке под названием «Вечерние новости».
На месте любой из этих женщин, решил сержант, он бы попросту остался на месте. И уговорил своих товарок по клубу. Тогда, даже если какой-нибудь ретивый репортер и вычислит их местонахождение, они по крайней мере будут все вместе. Сохранят стройность боевых рядов. По словам Морин, именно таковы были обыкновения «Клуба».
И потому Гриффин вернулся на Хоуп-стрит. А затем, повинуясь еще одному интуитивному порыву, проверил номерные знаки автомобилей на маленькой стоянке перед рестораном. Уже через минуту он отыскал машину Джиллиан, золотистый «лексус».
— Проклятие! — пробормотал он и застыл на месте, чтобы справиться с нахлынувшей на него печалью. Всякий раз что-нибудь происходящее вызывало слишком болезненные ассоциации, резало по живому.
Жители штата Род-Айленд имели пунктик насчет номерных знаков. Трудно сказать, когда именно это началось. Может, еще первые поселенцы имели подобный пунктик в отношении тавро, которыми метили лошадей. Но Род-Айленд штат маленький, так что сперва номерные знаки его автомобилей начинались всего с одной буквы, с добавлением одно— или двузначного числа. Позже штат дорос уже до двух букв с двузначным номером. Теперь же были введены чисто цифровые номера, но регистрировать под этими номерами свои машины соглашались лишь культурные аутсайдеры, поселившиеся здесь уже значительно позже. Коренные жители Род-Айленда, желающие продемонстрировать свои давние и глубокие связи со штатом, обращались в отдел номерных знаков Управления автотранспорта, ходатайствуя о присвоении самого короткого номера. Поскольку особо престижные номера в основном доставались немногим коренным жителям с большими связями, ходатай просил номер в виде своих инициалов с приложением каких-нибудь двух цифр. Далее он владел этим номером уже до самой смерти. В буквальном смысле.
«ТХ-18»... Вероятно, Триш Хейз получила машину к своему восемнадцатилетию. Наверное, Джиллиан немало потрудилась, чтобы добыть для младшей сестры особый номер. Обрадовалась ли Триш такому подарку? Являлись ли особые номерные таблички наряду с новенькой машиной ее давней, заветной мечтой? Быть может, она радостно бросилась сестре на шею. Нежно поцеловала в щеку мать. Восемнадцатилетняя Триш Хейз, празднующая получение собственной машины. Восемнадцатилетняя Триш, готовящаяся вступить в совершенно новую, полную счастливых надежд университетскую жизнь.
Гриффин сомневался, что холодная, сдержанная Джиллиан Хейз когда-нибудь поведает об этом дне. На данный момент она, должно быть, уже продала машину и теперь разбирает одежду и вещи сестры, собираясь отказаться от дальнейшей аренды квартиры. Сержант представлял себе все эти хлопоты с предельной ясностью, потому что не так давно и сам занимался тем же. Тогда его поразил сопутствующий смерти бюрократизм, практически вторично разбивший ему сердце. Но выбирать не приходится. Разделайся с этим поскорее, всегда советуют люди. А там жизнь продолжится своим чередом, и ты, своим чередом, сможешь жить дальше.
«Водя машину с номерными знаками твоей погибшей сестры», — добавил от себя Гриффин. Это тоже продолжение жизни.
— Что вам здесь надо?
Гриффин стремительно обернулся.
В четырех футах от него стояла Джиллиан Хейз, в руке ее на манер импровизированного оружия были зажаты ключи от машины, а ореховые глаза уже начинали метать молнии. «Быстро ответь что-нибудь умное», — сказал себе полицейский.
— А?
— Какого черта вы тут делаете? — осведомилась она, чеканя каждое слово, будто заколачивала в гроб стальные гвозди. Гриффин спросил себя, уж не следует ли ему театрально прижать руки к груди.
— Вы поверите, если я скажу, что случайно оказался по соседству?
— Нет.
— Тогда не будем утруждать себя светской болтовней. — Гриффин прислонился к ее машине. О да, это явно взбесило ее.
— Отойдите от моей машины.
— Славные номерные таблички.
— Пошел вон!
— Я слышу это сегодня не в первый раз. Видимо, самое время подумать о новом лосьоне.
— Вы ведь считаете себя очень крутым, не так ли?
— Честно говоря, я терпеть не могу считать себя крутым, но для вас это просто термин для обозначения гнусного мужского эго. Красивый, интересный, великолепный, неотразимый, обворожительный, интеллектуальный, грозный даже — все это качества со знаком «плюс». А крутой... крутой означает плохой.
— Вы мне действительно не очень нравитесь, — призналась Джиллиан Хейз.
— Из-за лосьона?
— Я серьезно. И я не собираюсь отвечать ни на один ваш вопрос без своего адвоката.
— Итак, пользуясь Пятой поправкой, вы намерены хранить молчание по поводу моего лосьона? — пошутил он.
Джиллиан вздохнула, тоже скрестила руки на груди и строго посмотрела на него:
— У меня сегодня нелегкий день, сержант. У вас нет на примете какой-нибудь другой женщины, чтобы действовать ей на нервы?
— По правде сказать, нет.
— Сестры, жены, подруги?
— Сестры у меня никогда не было, и жены тоже больше нет.
— Позвольте высказать догадку: очевидно, она перестала считать вас крутым.
— Нет. Она умерла.
Тут Джиллиан наконец умолкла, поперхнувшись. Гриффин застиг ее врасплох. Лицо ее выразило замешательство, и, пожалуй, в глазах промелькнула грусть. Затем оно снова стало злым. Джиллиан Хейз не любила, когда ее застигали врасплох.
— Думаю, этот разговор неуместен, — коротко сказала она.
— Не я начал его.
— Нет, вы. Вы снова появились после того, как мы сегодня уже выставили вас вон.
— Да, но ответьте мне честно: могли бы вы спокойно засыпать по ночам, зная, что офицера полиции штата, работающего над вашим делом, с легкостью выставляют вон три женщины?
Джиллиан сердито нахмурилась, но еще больше смутилась, судя по нервному, неспокойному выражению ее лица. «Занятно, — подумал Гриффин, — когда она злится, ее глаза приобретают золотистый оттенок, а когда нервничает — становятся карими. Интересно, а когда грустит? Или, к примеру, строит козни против человека, убившего ее младшую сестру?»
— Вы тоскуете по ней, не правда ли? — спросил он уже мягче.
Ее натянутый голос сохранял холодную чопорность, но по крайней мере она ответила:
— Полагаю, это само собой разумеется.
— Я потерял жену два года назад. Рак. До сих пор не могу свыкнуться с этим.
— Рак — это страшно. — Джиллиан обхватила себя руками и отвернулась. Ей было действительно больно. Об этом свидетельствовала каждая линия ее тела, не важно, хотела она этого или нет.
— Я ненавидел ее болезнь, — продолжал Гриффин. — Потом стал ненавидеть докторов, неспособных ей помочь. Я ненавидел химиотерапию, которая унесла ее силы. Ненавидел больницы, пахнущие стерильной смертью. Ненавидел Бога, который дал мне любимую женщину, а потом отнял.
Джиллиан наконец посмотрела на него:
— И будь у вас мощная винтовка, вы бы тоже попытались убить болезнь. Не это ли вы хотите сказать?
Фитц прав. Она отнюдь не дура.
— Что-то вроде того, — небрежно бросил Гриффин.
Она покачала головой:
— Я сочувствую вам в вашей утрате. Мне жаль всех людей, теряющих тех, кого любят. Но не пытайтесь манипулировать моими чувствами, сержант. Не считайте, что поскольку вы сами изведали потерю, то можете проникнуть в мою душу.
— Ваше горе какое-то особенное?
— Горе любого человека особенное.
Теперь отвернулся Гриффин. Она была права, и ему стало стыдно.
— Вы уверены, что на вас и вашу сестру напал именно Эдди Комо? — спросил он.
— Уверена.
— И к вам никогда, ни на минуту, не закрадывалось сомнение?
— Никогда.
— Но почему? — Гриффин посмотрел ей в глаза. — Сомнения свойственны каждому.
— Голос, — твердо ответила Джиллиан.
— Голос?
— Когда этот человек набросился на меня, он говорил. Хотя я и не видела его глаз, но отлично слышала голос. И этот голос не имел явных расхождений с голосом Эдди Комо.
— Не имел явных расхождений? — Бровь Гриффина взлетела кверху. В следующий момент он ухватил суть. — Они проводили процедуру опознания Эдди по голосу?
Джиллиан бросила на него угрюмый взгляд.
— Конечно.
— Только с вами?
— Нет, и с Кэрол тоже, — еще неохотнее ответила она.
— И что же было не так, мисс Хейз?
— Я же сказала, что расхождений не было. Это означает полное соответствие.
— Чушь! Отсутствие явных расхождений — это еще не свидетельство положительной идентификации. Вы ведь не опознали его с абсолютной точностью, не так ли?
— Мы свели число подозреваемых к двум — к нему и еще к одному парню.
— Да, другими словами, идентификация не была абсолютной. — Гриффин задумчиво качнулся на каблуках. Это возбудило его любопытство.
Джиллиан, однако, ожесточенно замотала головой.
— Абсолютная идентификация — всего-навсего юридическая формулировка. Это, образно говоря, то, что в документах приписывают внизу мелким шрифтом. Что же касается нас с Кэрол, то мы, стоя в затемненной комнате, прослушали речь шестерых парней и выделили Эдди из этого букета. Взгляните на это под таким углом. Мы были убеждены, что ни один из четверых определенно не являлся Насильником из Колледж-Хилла. Но Эдди не вошел в их число.
— Что называется, юридически нулевой вариант, — задумчиво проговорил Гриффин. — Вы не можете использовать голосовую идентификацию как аргумент в суде, потому что фактически не установили личность, но защита также не позволит себе поднять этот вопрос, потому что тогда вы — как только что это и сделали — возразите, что методом исключения определенно вышли на Эдди. И тут мы снова возвращаемся к ДНК, которая перетягивает чашу весов.
Джиллиан с любопытством смотрела на него, причем выражение ее лица на сей раз было не столь закоснело-упрямым.
— Вы говорите об этом как о чем-то плохом. До сих пор я полагала, что улика в виде ДНК очень надежная вещь.
— Да, в общем и целом.
— В общем и целом?
— Вы когда-нибудь встречались с подружкой Эдди? — сменил тему Гриффин. — Когда-нибудь общались с Таней Клемент?
Джиллиан помедлила чуть дольше, чем требовалось.
— Я... не помню точно.
— Не помните?
Она вздохнула:
— Фитц излагал вам свою версию о том, что именно Таня переадресовывала телефонные звонки Эдди на наши домашние номера? — Гриффин кивнул в ответ. — Но я получала и другие звонки, — продолжала Джиллиан. — Кто-то связывался напрямую, кто-то прямо живьем находился на том конце провода. Не знаю почему, но думаю, что звонить могла Таня.
— Она очень убедительно говорит о невиновности Эдди.
— Она женщина с ребенком на руках. А защищая своего ребенка, женщина бывает очень убедительной.
— Вам она нравится?
— Я с ней незнакома.
— Между тем вы ей сочувствуете. — В этом Гриффин был абсолютно уверен, и его это удивило. Вновь обнаруживалось нечто неразгаданное в холодной, сдержанной, невозмутимой мисс Хейз — помимо того, что бросалось в глаза сразу.
— У нее маленький сын, сержант Гриффин. Что бы там ни сделал Эдди, это не ее вина и не вина малыша.
— Но она переадресовывала вам его звонки. Помогала ему играть на ваших нервах. И возможно, даже звонила сама.
Джиллиан сухо улыбнулась:
— Влюбленные женщины, сержант, делали вещи и похуже.
— Зовите меня просто Гриффин.
— Не обижайтесь, но мне проще придерживаться официальной формы.
Гриффин улыбнулся.
— Послушайте, Джиллиан, — легким, небрежным тоном проговорил он, — сделайте одолжение. Посмотрите мне в глаза и скажите, что не замешаны в убийстве Эдди Комо.
Ее опустившийся было подбородок вернулся в первоначальное положение. Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Я не стану говорить вам ничего подобного.
— Вы понимаете, что у нас теперь на руках второй труп, с парковки художественной школы. Количество трупов увеличивается. Мы не можем это игнорировать, Джиллиан. Расследование возложено на полицию штата, и мы бросаем на это дело весь личный состав по Провиденсу, все кадры сыщиков, какие имеем в наличии. Что бы мы ни узнали, на ком бы ни сфокусировались, мы возьмемся за этого человека очень и очень жестко.
Джиллиан презрительно фыркнула. Всего лишь из-за одного предостережения глаза ее опять стали золотистыми.
— Это должно устрашить меня, сержант? Ваши слова рассчитаны на то, чтобы запугать мой слабый, маленький женский ум? Только, знаете ли, поджилки у меня совсем не трясутся. Давайте расставим точки над i. Моя сестра была не первой жертвой Эдди, а третьей. Третьей жертвой, сержант! Причем стала ею спустя шесть недель после первого нападения. Вот как хорошо продвигалось «важное расследование», проводимое полицией Провиденса. И даже после того, когда моя сестра была убита, а я избита до полусмерти, городская полиция все еще не имела ровным счетом ничего, никаких зацепок. До тех пор, пока мы, три женщины — три штатские женщины, не сотрудницы полиции, — не вмешались в следствие. Так что, идите-ка вы подальше, сержант! Если бы вы, копы, были так хороши в своем деле, вы добились бы каких-нибудь результатов давным-давно, еще год назад, когда это могло спасти жизнь моей сестры!
Джиллиан внезапно замолчала, лицо ее раскраснелось, она дышала неровно и прерывисто. В следующий момент ярость, видимо, охватила ее, потому что она поспешно отвернулась, крепко обхватив себя руками за плечи. Они довольно долго стояли так. Гриффин смотрел на ее спину, на поникшие плечи, на изгиб склоненной шеи. Он чувствовал всю боль и всю ярость, которые кипели в Джиллиан так близко к поверхности, что едва не перехлестывали через край. Хладнокровная, выдержанная Джиллиан Хейз. Привыкшая в одиночку, самостоятельно управлять собственной фирмой, одновременно поднимая на ноги младшую сестру и заботясь о больной обездвиженной матери. Всегда спокойная, уравновешенная Джиллиан Хейз, которая, вероятно, никогда прежде не чувствовала себя беспомощной.
И тут в первый раз до Гриффина дошло. Это не Кэрол то слабое звено «Клуба», что может не выдержать. Таким звеном была Джиллиан, но умела скрывать это лучше других.
— Я вспомнила, кто вы, — промолвила она вдруг, оборачиваясь к нему.
Гриффин похолодел. Ему стоило большого труда остаться в той же позе — небрежно привалившимся к машине Джиллиан, со скрещенными на груди руками и засунутыми под мышки ладонями. Хорошо, что не было видно его судорожно скрючившихся пальцев.
— И кто же? — беззаботно спросил он.
— Вы вели дело того педофила из Крэнстона, Добряка. Тогда постоянно пропадали дети, на протяжении нескольких месяцев. А вы каждый вечер выступали в «Новостях», обещали их всех найти. Кажется, вам это удалось в конце концов. В подвале вашего соседа.
Гриффин усилием воли разжал, расслабил стиснутые руки. Теперь глубокий вздох, сосчитать до десяти.
— Ваша жена умирала... — тихо сказала Джиллиан. Голос ее изменился, он больше не был жестким и суровым, пожалуй, в нем даже слышалось участие. По какой-то странной, извращенной логике Гриффину от этого стало даже хуже. — Ваша жена болела, вот оно что. Я даже думаю, что она тогда уже умерла...
— Рак скрутил ее очень быстро.
— А дети все пропадали, и тогда поднялся ропот, поговаривали, что вы уделяете делу недостаточно внимания...
— Я не занимался ничем, кроме этого проклятого дела. Это все, что у меня оставалось.
— А затем, — глаза Джиллиан не отрывались от его глаз, — затем полиция наконец обнаружила всех этих пропавших детей. Они были зарыты в подвале дома по соседству с вашим. Добряк был вашим ближайшим соседом.
— Это заняло одиннадцать месяцев, но я взял его.
— Вы сами его вычислили?
— Да.
— Почему же вы не додумались до этого раньше? Потому что были поглощены смертью жены?
Тогда детектив стал думать, куда бы они могли отправиться? Бесспорно, они собаку съели по части общения со средствами массовой информации. Безусловно, они отдавали себе отчет в том, что уже часов с девяти утра новостные бригады СМИ осаждают их домовладения. Слетелись, как стаи птиц, заполонив лужайки перед домами, облепили ступени парадных дверей, молотят и дубасят в двери. Не говоря уже о громадном количестве белых мини-автобусов, запрудивших близлежащие улицы в поисках любого намека на сенсацию, которая обеспечила бы данной телерадиостанции преимущество в гонке под названием «Вечерние новости».
На месте любой из этих женщин, решил сержант, он бы попросту остался на месте. И уговорил своих товарок по клубу. Тогда, даже если какой-нибудь ретивый репортер и вычислит их местонахождение, они по крайней мере будут все вместе. Сохранят стройность боевых рядов. По словам Морин, именно таковы были обыкновения «Клуба».
И потому Гриффин вернулся на Хоуп-стрит. А затем, повинуясь еще одному интуитивному порыву, проверил номерные знаки автомобилей на маленькой стоянке перед рестораном. Уже через минуту он отыскал машину Джиллиан, золотистый «лексус».
— Проклятие! — пробормотал он и застыл на месте, чтобы справиться с нахлынувшей на него печалью. Всякий раз что-нибудь происходящее вызывало слишком болезненные ассоциации, резало по живому.
Жители штата Род-Айленд имели пунктик насчет номерных знаков. Трудно сказать, когда именно это началось. Может, еще первые поселенцы имели подобный пунктик в отношении тавро, которыми метили лошадей. Но Род-Айленд штат маленький, так что сперва номерные знаки его автомобилей начинались всего с одной буквы, с добавлением одно— или двузначного числа. Позже штат дорос уже до двух букв с двузначным номером. Теперь же были введены чисто цифровые номера, но регистрировать под этими номерами свои машины соглашались лишь культурные аутсайдеры, поселившиеся здесь уже значительно позже. Коренные жители Род-Айленда, желающие продемонстрировать свои давние и глубокие связи со штатом, обращались в отдел номерных знаков Управления автотранспорта, ходатайствуя о присвоении самого короткого номера. Поскольку особо престижные номера в основном доставались немногим коренным жителям с большими связями, ходатай просил номер в виде своих инициалов с приложением каких-нибудь двух цифр. Далее он владел этим номером уже до самой смерти. В буквальном смысле.
«ТХ-18»... Вероятно, Триш Хейз получила машину к своему восемнадцатилетию. Наверное, Джиллиан немало потрудилась, чтобы добыть для младшей сестры особый номер. Обрадовалась ли Триш такому подарку? Являлись ли особые номерные таблички наряду с новенькой машиной ее давней, заветной мечтой? Быть может, она радостно бросилась сестре на шею. Нежно поцеловала в щеку мать. Восемнадцатилетняя Триш Хейз, празднующая получение собственной машины. Восемнадцатилетняя Триш, готовящаяся вступить в совершенно новую, полную счастливых надежд университетскую жизнь.
Гриффин сомневался, что холодная, сдержанная Джиллиан Хейз когда-нибудь поведает об этом дне. На данный момент она, должно быть, уже продала машину и теперь разбирает одежду и вещи сестры, собираясь отказаться от дальнейшей аренды квартиры. Сержант представлял себе все эти хлопоты с предельной ясностью, потому что не так давно и сам занимался тем же. Тогда его поразил сопутствующий смерти бюрократизм, практически вторично разбивший ему сердце. Но выбирать не приходится. Разделайся с этим поскорее, всегда советуют люди. А там жизнь продолжится своим чередом, и ты, своим чередом, сможешь жить дальше.
«Водя машину с номерными знаками твоей погибшей сестры», — добавил от себя Гриффин. Это тоже продолжение жизни.
— Что вам здесь надо?
Гриффин стремительно обернулся.
В четырех футах от него стояла Джиллиан Хейз, в руке ее на манер импровизированного оружия были зажаты ключи от машины, а ореховые глаза уже начинали метать молнии. «Быстро ответь что-нибудь умное», — сказал себе полицейский.
— А?
— Какого черта вы тут делаете? — осведомилась она, чеканя каждое слово, будто заколачивала в гроб стальные гвозди. Гриффин спросил себя, уж не следует ли ему театрально прижать руки к груди.
— Вы поверите, если я скажу, что случайно оказался по соседству?
— Нет.
— Тогда не будем утруждать себя светской болтовней. — Гриффин прислонился к ее машине. О да, это явно взбесило ее.
— Отойдите от моей машины.
— Славные номерные таблички.
— Пошел вон!
— Я слышу это сегодня не в первый раз. Видимо, самое время подумать о новом лосьоне.
— Вы ведь считаете себя очень крутым, не так ли?
— Честно говоря, я терпеть не могу считать себя крутым, но для вас это просто термин для обозначения гнусного мужского эго. Красивый, интересный, великолепный, неотразимый, обворожительный, интеллектуальный, грозный даже — все это качества со знаком «плюс». А крутой... крутой означает плохой.
— Вы мне действительно не очень нравитесь, — призналась Джиллиан Хейз.
— Из-за лосьона?
— Я серьезно. И я не собираюсь отвечать ни на один ваш вопрос без своего адвоката.
— Итак, пользуясь Пятой поправкой, вы намерены хранить молчание по поводу моего лосьона? — пошутил он.
Джиллиан вздохнула, тоже скрестила руки на груди и строго посмотрела на него:
— У меня сегодня нелегкий день, сержант. У вас нет на примете какой-нибудь другой женщины, чтобы действовать ей на нервы?
— По правде сказать, нет.
— Сестры, жены, подруги?
— Сестры у меня никогда не было, и жены тоже больше нет.
— Позвольте высказать догадку: очевидно, она перестала считать вас крутым.
— Нет. Она умерла.
Тут Джиллиан наконец умолкла, поперхнувшись. Гриффин застиг ее врасплох. Лицо ее выразило замешательство, и, пожалуй, в глазах промелькнула грусть. Затем оно снова стало злым. Джиллиан Хейз не любила, когда ее застигали врасплох.
— Думаю, этот разговор неуместен, — коротко сказала она.
— Не я начал его.
— Нет, вы. Вы снова появились после того, как мы сегодня уже выставили вас вон.
— Да, но ответьте мне честно: могли бы вы спокойно засыпать по ночам, зная, что офицера полиции штата, работающего над вашим делом, с легкостью выставляют вон три женщины?
Джиллиан сердито нахмурилась, но еще больше смутилась, судя по нервному, неспокойному выражению ее лица. «Занятно, — подумал Гриффин, — когда она злится, ее глаза приобретают золотистый оттенок, а когда нервничает — становятся карими. Интересно, а когда грустит? Или, к примеру, строит козни против человека, убившего ее младшую сестру?»
— Вы тоскуете по ней, не правда ли? — спросил он уже мягче.
Ее натянутый голос сохранял холодную чопорность, но по крайней мере она ответила:
— Полагаю, это само собой разумеется.
— Я потерял жену два года назад. Рак. До сих пор не могу свыкнуться с этим.
— Рак — это страшно. — Джиллиан обхватила себя руками и отвернулась. Ей было действительно больно. Об этом свидетельствовала каждая линия ее тела, не важно, хотела она этого или нет.
— Я ненавидел ее болезнь, — продолжал Гриффин. — Потом стал ненавидеть докторов, неспособных ей помочь. Я ненавидел химиотерапию, которая унесла ее силы. Ненавидел больницы, пахнущие стерильной смертью. Ненавидел Бога, который дал мне любимую женщину, а потом отнял.
Джиллиан наконец посмотрела на него:
— И будь у вас мощная винтовка, вы бы тоже попытались убить болезнь. Не это ли вы хотите сказать?
Фитц прав. Она отнюдь не дура.
— Что-то вроде того, — небрежно бросил Гриффин.
Она покачала головой:
— Я сочувствую вам в вашей утрате. Мне жаль всех людей, теряющих тех, кого любят. Но не пытайтесь манипулировать моими чувствами, сержант. Не считайте, что поскольку вы сами изведали потерю, то можете проникнуть в мою душу.
— Ваше горе какое-то особенное?
— Горе любого человека особенное.
Теперь отвернулся Гриффин. Она была права, и ему стало стыдно.
— Вы уверены, что на вас и вашу сестру напал именно Эдди Комо? — спросил он.
— Уверена.
— И к вам никогда, ни на минуту, не закрадывалось сомнение?
— Никогда.
— Но почему? — Гриффин посмотрел ей в глаза. — Сомнения свойственны каждому.
— Голос, — твердо ответила Джиллиан.
— Голос?
— Когда этот человек набросился на меня, он говорил. Хотя я и не видела его глаз, но отлично слышала голос. И этот голос не имел явных расхождений с голосом Эдди Комо.
— Не имел явных расхождений? — Бровь Гриффина взлетела кверху. В следующий момент он ухватил суть. — Они проводили процедуру опознания Эдди по голосу?
Джиллиан бросила на него угрюмый взгляд.
— Конечно.
— Только с вами?
— Нет, и с Кэрол тоже, — еще неохотнее ответила она.
— И что же было не так, мисс Хейз?
— Я же сказала, что расхождений не было. Это означает полное соответствие.
— Чушь! Отсутствие явных расхождений — это еще не свидетельство положительной идентификации. Вы ведь не опознали его с абсолютной точностью, не так ли?
— Мы свели число подозреваемых к двум — к нему и еще к одному парню.
— Да, другими словами, идентификация не была абсолютной. — Гриффин задумчиво качнулся на каблуках. Это возбудило его любопытство.
Джиллиан, однако, ожесточенно замотала головой.
— Абсолютная идентификация — всего-навсего юридическая формулировка. Это, образно говоря, то, что в документах приписывают внизу мелким шрифтом. Что же касается нас с Кэрол, то мы, стоя в затемненной комнате, прослушали речь шестерых парней и выделили Эдди из этого букета. Взгляните на это под таким углом. Мы были убеждены, что ни один из четверых определенно не являлся Насильником из Колледж-Хилла. Но Эдди не вошел в их число.
— Что называется, юридически нулевой вариант, — задумчиво проговорил Гриффин. — Вы не можете использовать голосовую идентификацию как аргумент в суде, потому что фактически не установили личность, но защита также не позволит себе поднять этот вопрос, потому что тогда вы — как только что это и сделали — возразите, что методом исключения определенно вышли на Эдди. И тут мы снова возвращаемся к ДНК, которая перетягивает чашу весов.
Джиллиан с любопытством смотрела на него, причем выражение ее лица на сей раз было не столь закоснело-упрямым.
— Вы говорите об этом как о чем-то плохом. До сих пор я полагала, что улика в виде ДНК очень надежная вещь.
— Да, в общем и целом.
— В общем и целом?
— Вы когда-нибудь встречались с подружкой Эдди? — сменил тему Гриффин. — Когда-нибудь общались с Таней Клемент?
Джиллиан помедлила чуть дольше, чем требовалось.
— Я... не помню точно.
— Не помните?
Она вздохнула:
— Фитц излагал вам свою версию о том, что именно Таня переадресовывала телефонные звонки Эдди на наши домашние номера? — Гриффин кивнул в ответ. — Но я получала и другие звонки, — продолжала Джиллиан. — Кто-то связывался напрямую, кто-то прямо живьем находился на том конце провода. Не знаю почему, но думаю, что звонить могла Таня.
— Она очень убедительно говорит о невиновности Эдди.
— Она женщина с ребенком на руках. А защищая своего ребенка, женщина бывает очень убедительной.
— Вам она нравится?
— Я с ней незнакома.
— Между тем вы ей сочувствуете. — В этом Гриффин был абсолютно уверен, и его это удивило. Вновь обнаруживалось нечто неразгаданное в холодной, сдержанной, невозмутимой мисс Хейз — помимо того, что бросалось в глаза сразу.
— У нее маленький сын, сержант Гриффин. Что бы там ни сделал Эдди, это не ее вина и не вина малыша.
— Но она переадресовывала вам его звонки. Помогала ему играть на ваших нервах. И возможно, даже звонила сама.
Джиллиан сухо улыбнулась:
— Влюбленные женщины, сержант, делали вещи и похуже.
— Зовите меня просто Гриффин.
— Не обижайтесь, но мне проще придерживаться официальной формы.
Гриффин улыбнулся.
— Послушайте, Джиллиан, — легким, небрежным тоном проговорил он, — сделайте одолжение. Посмотрите мне в глаза и скажите, что не замешаны в убийстве Эдди Комо.
Ее опустившийся было подбородок вернулся в первоначальное положение. Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Я не стану говорить вам ничего подобного.
— Вы понимаете, что у нас теперь на руках второй труп, с парковки художественной школы. Количество трупов увеличивается. Мы не можем это игнорировать, Джиллиан. Расследование возложено на полицию штата, и мы бросаем на это дело весь личный состав по Провиденсу, все кадры сыщиков, какие имеем в наличии. Что бы мы ни узнали, на ком бы ни сфокусировались, мы возьмемся за этого человека очень и очень жестко.
Джиллиан презрительно фыркнула. Всего лишь из-за одного предостережения глаза ее опять стали золотистыми.
— Это должно устрашить меня, сержант? Ваши слова рассчитаны на то, чтобы запугать мой слабый, маленький женский ум? Только, знаете ли, поджилки у меня совсем не трясутся. Давайте расставим точки над i. Моя сестра была не первой жертвой Эдди, а третьей. Третьей жертвой, сержант! Причем стала ею спустя шесть недель после первого нападения. Вот как хорошо продвигалось «важное расследование», проводимое полицией Провиденса. И даже после того, когда моя сестра была убита, а я избита до полусмерти, городская полиция все еще не имела ровным счетом ничего, никаких зацепок. До тех пор, пока мы, три женщины — три штатские женщины, не сотрудницы полиции, — не вмешались в следствие. Так что, идите-ка вы подальше, сержант! Если бы вы, копы, были так хороши в своем деле, вы добились бы каких-нибудь результатов давным-давно, еще год назад, когда это могло спасти жизнь моей сестры!
Джиллиан внезапно замолчала, лицо ее раскраснелось, она дышала неровно и прерывисто. В следующий момент ярость, видимо, охватила ее, потому что она поспешно отвернулась, крепко обхватив себя руками за плечи. Они довольно долго стояли так. Гриффин смотрел на ее спину, на поникшие плечи, на изгиб склоненной шеи. Он чувствовал всю боль и всю ярость, которые кипели в Джиллиан так близко к поверхности, что едва не перехлестывали через край. Хладнокровная, выдержанная Джиллиан Хейз. Привыкшая в одиночку, самостоятельно управлять собственной фирмой, одновременно поднимая на ноги младшую сестру и заботясь о больной обездвиженной матери. Всегда спокойная, уравновешенная Джиллиан Хейз, которая, вероятно, никогда прежде не чувствовала себя беспомощной.
И тут в первый раз до Гриффина дошло. Это не Кэрол то слабое звено «Клуба», что может не выдержать. Таким звеном была Джиллиан, но умела скрывать это лучше других.
— Я вспомнила, кто вы, — промолвила она вдруг, оборачиваясь к нему.
Гриффин похолодел. Ему стоило большого труда остаться в той же позе — небрежно привалившимся к машине Джиллиан, со скрещенными на груди руками и засунутыми под мышки ладонями. Хорошо, что не было видно его судорожно скрючившихся пальцев.
— И кто же? — беззаботно спросил он.
— Вы вели дело того педофила из Крэнстона, Добряка. Тогда постоянно пропадали дети, на протяжении нескольких месяцев. А вы каждый вечер выступали в «Новостях», обещали их всех найти. Кажется, вам это удалось в конце концов. В подвале вашего соседа.
Гриффин усилием воли разжал, расслабил стиснутые руки. Теперь глубокий вздох, сосчитать до десяти.
— Ваша жена умирала... — тихо сказала Джиллиан. Голос ее изменился, он больше не был жестким и суровым, пожалуй, в нем даже слышалось участие. По какой-то странной, извращенной логике Гриффину от этого стало даже хуже. — Ваша жена болела, вот оно что. Я даже думаю, что она тогда уже умерла...
— Рак скрутил ее очень быстро.
— А дети все пропадали, и тогда поднялся ропот, поговаривали, что вы уделяете делу недостаточно внимания...
— Я не занимался ничем, кроме этого проклятого дела. Это все, что у меня оставалось.
— А затем, — глаза Джиллиан не отрывались от его глаз, — затем полиция наконец обнаружила всех этих пропавших детей. Они были зарыты в подвале дома по соседству с вашим. Добряк был вашим ближайшим соседом.
— Это заняло одиннадцать месяцев, но я взял его.
— Вы сами его вычислили?
— Да.
— Почему же вы не додумались до этого раньше? Потому что были поглощены смертью жены?