— А яблони-то, которые ты посадил перед войной, растут, бушуют, ждут тебя, братенек…
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава четвертая
На берегу Каменного Ключа
Берег родника порос густой мягкой травой. Смотрю в прозрачные струи ключа и вспоминаю ясное, чистое, весеннее утро 1929 года.
По привычке я просыпаюсь рано, вместе с отцом. Помогаю ему по хозяйству, поспешно проглатываю кусок хлеба и тороплю:
— Скорее, отец, не то опоздаем! А мне хочется поглядеть, как будут распахивать межи.
Отец улыбается и хлопает меня по плечу.
— Все решено; сегодня распашем! У нас теперь колхоз!
Выходим со двора. На улице много народу. Все весело здороваются Друг с другом, оживленно беседуют, ждут, когда соберутся пахари.
Председатель колхоза Габдулла-агай — в новой рубашке, с красным бантом на груди степенно прохаживается по улице, с достоинством отвечает на приветствия односельчан, по-хозяйски осматривает плуги, упряжь, лошадей…
Колонна плугарей трогается вдоль по улице. Веселая праздничная толпа провожает ее в поле. Вот и узкие, поросшие бурьяном межи. Долгие годы они разделяли бедняков и зажиточных на два непримиримых лагеря. Но вот острый блестящий лемех с ходу врезается в целину и поле оглашается громкими радостными криками:
— Давай, давай, гони, не задерживай других! — раздается голоса. — Прочь с дороги, старый мир! Здравствуй, новая жизнь!
Отныне все мы вместе, одной семьей. Больше ничто нас не разъединяет!..
Давно замечено, что ничто не сближает людей так быстро и так крепко, как общие интересы, совместный труд. В этом мое поколение убеждалось с детства.
…Быстро бежит ручеек по песчаному дну, звонко звенит его радостный голосок. Сколько воды утекло из Каменного ключа за эти годы! Сколько раз выпадал и таял снег на его берегах!.. Много, много раз.
Уже нет ни Мотая, ни Ивана Митрофановича Петрова. О их гибели я узнал еще в мае 1945 года, в свой первый после войны приезд домой.
Вскоре за мной и Кирьяновым прилетел самолет из Уфы. Там мы расстались; Саша уехал домой в Челябинскую область, а меня пригласили на встречу с трудящимися столицы Башкирии. Здесь я все и узнал о судьбе моего первого инструктора Ивана Петрова.
Это было в аэроклубе, куда мы приехали вместе с его бывшим начальником Волоховым. Проходя через зал, где нас уже ждали, Волохов вдруг остановился.
— Вдова Ивана Митрофановича пришла, — тихо сказал он мне. Вначале я не понял, о ком идет речь, и переспросил.
— Вдова нашего бывшего инструктора Ивана Митрофановича Петрова. Ты, наверное, помнишь его.
— Почему вдова?
— Погиб он…
— Где? Здесь или на фронте?
— Не здесь и не на фронте. Из аэроклуба его направили в школу военных летчиков инструктором. Он быстро освоил Ил-2 и стал переучивать на нем других пилотов. Однажды вылетел он на учебном самолете, самолет загорелся и взорвался…
Я снял фуражку. На фронте мы всегда так прощались со своими боевыми товарищам…
— Вот ты где! Чего от людей прячешься, Муса, или забыл? — раздался хрипловатый голос. Ко мне спешил старик Багау Тимирханов.
С радостью пожимаю его темные морщинистые руки.
— Нет, не забыл, — отвечаю. — Если б не вы, не добраться бы мне тогда до города. А раз так, то и летчиком я стал с вашей помощью.
Старик понимает шутку. Глаза его лукаво улыбаются. Ему приятно. Долго по-стариковски поглаживает он меня по спине. И вдруг, глубоко вздыхая, говорит:
— Без дела, как без рук… Душа болит…
— Понимаю… У меня вот тоже…
— Болит?
— Болит Багау-агай, болит…
Старик внимательно оглядывает меня и задумчиво произносит;
— Тебе еще самолет надо, Муса. Береги душу. Летать!.. Если бы летать!.. Но разве скажешь этому старому доброму человеку, что я уже отлетал свое, что врачи запретили? Впрочем, почему бы и не сказать? Он поймет меня. Но язык не поворачивается! Как-нибудь потом. Я еще не привык к своему новому положению.
— Вот ходил я недавно луга смотреть, — словно желая отвлечь меня от грустной мысли, говорит Тимирханов. — Хорошие травы уродились в этом году. Жаль, только мне косить не придется. Косилками теперь косят. Разве что на поляну куда пойти.
С минуту он молчит, смотрит на меня, и вдруг:
— Послушай, Муса, а если и ты со мной пойдешь? Знаю такую полянку, туда косилкой не заедешь. Такая трава, такая ягода и тишина!.. Никто не помешает. Косу я тебе отобью, не беспокойся. Ну, договорились?
Предложение старика я принял. Домой возвращаемся вместе, надо подготовиться к нашему маленькому сенокосу…
По привычке я просыпаюсь рано, вместе с отцом. Помогаю ему по хозяйству, поспешно проглатываю кусок хлеба и тороплю:
— Скорее, отец, не то опоздаем! А мне хочется поглядеть, как будут распахивать межи.
Отец улыбается и хлопает меня по плечу.
— Все решено; сегодня распашем! У нас теперь колхоз!
Выходим со двора. На улице много народу. Все весело здороваются Друг с другом, оживленно беседуют, ждут, когда соберутся пахари.
Председатель колхоза Габдулла-агай — в новой рубашке, с красным бантом на груди степенно прохаживается по улице, с достоинством отвечает на приветствия односельчан, по-хозяйски осматривает плуги, упряжь, лошадей…
Колонна плугарей трогается вдоль по улице. Веселая праздничная толпа провожает ее в поле. Вот и узкие, поросшие бурьяном межи. Долгие годы они разделяли бедняков и зажиточных на два непримиримых лагеря. Но вот острый блестящий лемех с ходу врезается в целину и поле оглашается громкими радостными криками:
— Давай, давай, гони, не задерживай других! — раздается голоса. — Прочь с дороги, старый мир! Здравствуй, новая жизнь!
Отныне все мы вместе, одной семьей. Больше ничто нас не разъединяет!..
Давно замечено, что ничто не сближает людей так быстро и так крепко, как общие интересы, совместный труд. В этом мое поколение убеждалось с детства.
…Быстро бежит ручеек по песчаному дну, звонко звенит его радостный голосок. Сколько воды утекло из Каменного ключа за эти годы! Сколько раз выпадал и таял снег на его берегах!.. Много, много раз.
Уже нет ни Мотая, ни Ивана Митрофановича Петрова. О их гибели я узнал еще в мае 1945 года, в свой первый после войны приезд домой.
Вскоре за мной и Кирьяновым прилетел самолет из Уфы. Там мы расстались; Саша уехал домой в Челябинскую область, а меня пригласили на встречу с трудящимися столицы Башкирии. Здесь я все и узнал о судьбе моего первого инструктора Ивана Петрова.
Это было в аэроклубе, куда мы приехали вместе с его бывшим начальником Волоховым. Проходя через зал, где нас уже ждали, Волохов вдруг остановился.
— Вдова Ивана Митрофановича пришла, — тихо сказал он мне. Вначале я не понял, о ком идет речь, и переспросил.
— Вдова нашего бывшего инструктора Ивана Митрофановича Петрова. Ты, наверное, помнишь его.
— Почему вдова?
— Погиб он…
— Где? Здесь или на фронте?
— Не здесь и не на фронте. Из аэроклуба его направили в школу военных летчиков инструктором. Он быстро освоил Ил-2 и стал переучивать на нем других пилотов. Однажды вылетел он на учебном самолете, самолет загорелся и взорвался…
Я снял фуражку. На фронте мы всегда так прощались со своими боевыми товарищам…
— Вот ты где! Чего от людей прячешься, Муса, или забыл? — раздался хрипловатый голос. Ко мне спешил старик Багау Тимирханов.
С радостью пожимаю его темные морщинистые руки.
— Нет, не забыл, — отвечаю. — Если б не вы, не добраться бы мне тогда до города. А раз так, то и летчиком я стал с вашей помощью.
Старик понимает шутку. Глаза его лукаво улыбаются. Ему приятно. Долго по-стариковски поглаживает он меня по спине. И вдруг, глубоко вздыхая, говорит:
— Без дела, как без рук… Душа болит…
— Понимаю… У меня вот тоже…
— Болит?
— Болит Багау-агай, болит…
Старик внимательно оглядывает меня и задумчиво произносит;
— Тебе еще самолет надо, Муса. Береги душу. Летать!.. Если бы летать!.. Но разве скажешь этому старому доброму человеку, что я уже отлетал свое, что врачи запретили? Впрочем, почему бы и не сказать? Он поймет меня. Но язык не поворачивается! Как-нибудь потом. Я еще не привык к своему новому положению.
— Вот ходил я недавно луга смотреть, — словно желая отвлечь меня от грустной мысли, говорит Тимирханов. — Хорошие травы уродились в этом году. Жаль, только мне косить не придется. Косилками теперь косят. Разве что на поляну куда пойти.
С минуту он молчит, смотрит на меня, и вдруг:
— Послушай, Муса, а если и ты со мной пойдешь? Знаю такую полянку, туда косилкой не заедешь. Такая трава, такая ягода и тишина!.. Никто не помешает. Косу я тебе отобью, не беспокойся. Ну, договорились?
Предложение старика я принял. Домой возвращаемся вместе, надо подготовиться к нашему маленькому сенокосу…
Глава пятая
Точка опоры
Месяц, как живу я в деревне. Хожу, думаю, вспоминаю. Сплю на улице под старыми раскидистыми яблонями. Понемногу помогаю сестре по хозяйству — пилю и колю с Данилкой дрова, подправляю покосившуюся изгородь… Чувствую, что от свежего деревенского воздуха мне постепенно становится лучше. Может, потому, что родная земля под ногами? Или просто начинаю привыкать к своему положению?.. Нет, нет, к этому привыкнуть невозможно!
Мне часто вспоминаются слова моего последнего командира: «Постарайся пересилить себя, найти точку опоры…»
И хотя пересилить себя мне так и не удалось, свою точку опоры я, кажется, нашел. Что же представляет собой «точка опоры»? В чем ее суть? Но не буду опережать события.
Однажды раздается стук в дверь.
Данилка и Лиза выбежали в сени и вернулись в сопровождении целой гурьбы детворы. Ребята, видно, пришли издалека. Одежда их намокла под дождем, обувь в грязи. Но вот вперед выступил маленький с конопатеньким личиком мальчик и громко спросил:
— Нам сказали, что в этом доме живут родственники дважды Героя Советского Союза Мусы Гареева.
От неожиданности все мы растерялись. Первой нашлась что сказать сестра;
— Раз люди говорят, значит, так оно и есть.
Ребята весело переглянулись.
— А вы кто будете? — спросила сестра.
— Мы пионеры из Чекмагуша. Идем по местам революционной и боевой славы, записываем воспоминания ветеранов, разыскиваем неизвестных героев, устанавливаем дружбу с местными пионерами… К вам пришли, чтобы попросить вас рассказать нам о Мусе Гарееве.
Взглянув на ребят, потом на меня, сестра ответила;
— Думаю, лучше всех о себе он расскажет сам.
— Но у нас нет его адреса, — говорит все тот же шустрый паренек.
— А зачем вам его адрес, если вы видите его самого, — взглянув в мою сторону, сказала ребятам моя сестра.
Пионеры заметно растерялись, а когда убедились, что их не разыгрывают, заторопились.
— Извините, мы к вам завтра зайдем, — заговорил все тот же шустрый паренек. — Сейчас в школе мы концерт устраиваем. Приходите, пожалуйста, послушать наш концерт.
Ребята ушли, а мы еще долго обсуждали приглашение пионеров.
Концерт уже подходил к концу, когда мы вошли в школу. На сцену выкатился все тот же конопатенький мальчишка и громко объявил;
— Товарищи! На наш вечер прибыл дважды Герой Советского Союза Муса Гайсинович Гареев. Для него мы повторим наш концерт…
Концерт был с песнями, плясками, стихами. Он мне запомнился особенно по песне, которую мы, летчики, очень любили:
Как-то за завтраком сестра сказала мне:
— Плохо, что ты живешь в городе. Очень ты нужен здесь этим людям, мальчишкам…
— Предлагаешь мне уехать из города? — спросил я.
— Я пока ничего не предлагаю, но знаю, что здесь тебе было бы лучше… Особенно теперь…
Вот тогда-то и вспомнил я слова командира об этой самой точке опоры. А что, подумалось мне, разве я не нужен этим мальчишкам! Ведь им продолжать наше дело. И разве это не лучшая для меня опора?
…Небо на востоке начинает постепенно розоветь. Пахнущий созревающими хлебами степной ветер нежно касается веток старых яблонь и начинают они глухо шуметь листьями. Ко мне в кровать со свисающей ветки упало одно яблоко, затем другое! Встаю и с яблоками в руках иду к колодцу умываться.
Так хорошо свежее деревенское утро, терпкие земные запахи, студеная колодезная вода, которая наливает тело приятной, юношеской силой.
Пока дома спят, я обхожу всю деревню и возвращаюсь обратно. Всходит солнце, деревня медленно просыпается, начинает звенеть ведрами, скрипеть калитками, выгонять в стадо коров.
Люблю деревенские звуки, эту неторопливую суету жизни, ее запахи. Смотрю и вслушиваюсь. А в сердце снова и снова звучат слова песни о родной стороне:
В самом деле, быть может, мне надо остаться здесь? Окончательно решения еще не принял, но стало как-то легче на душе. В будущее я пока не осмеливаюсь далеко заглядывать, но чувствую, что оно не такое уж мрачное и беспросветное, как показалось.
Видя, что я мучаюсь без дела, сестра спросила:
— Ты, похоже, весь район уже исходил, а на своем участке еще не был, верно?
«Мой участок» находился через дорогу, напротив отцовского дома. Его выделил мне колхоз, когда в мае 1945 года приезжал я на побывку. В Москве у меня хорошая квартира, но земельный участок терпеливо дожидается меня. Колхозники обнесли его оградой. Только решись, и вскоре поднимется на нем добротный сосновый пятистенок с большими окнами, высокой покатой крышей, — не чета старому отцовскому.
Я хожу по участку, топчу дикие бурьянные заросли и вдруг направляюсь домой за лопатой. Данилка и Лиза идут со мной. Им очень интересно, что это я собираюсь делать там? Может, суслика откапывать? Его легче выгнать из норы водой! Так все деревенские мальчишки делают.
Видя, что меня совсем не интересуют суслики, дети спрашивают;
— Вы хотите перекопать весь участок?
— Попытаюсь.
— Ого, сколько! Сюда бы трактор! А то земля твердая, как камень.
— Ничего. Управлюсь сам.
— А можно помочь вам копать?
— Если хотите, пожалуйста, — соглашаюсь я. Увидев меня за таким занятием, жена всполошилась:
— Муса, в своем ли ты уме? С твоим больным сердцем нельзя этим делом заниматься!
— Ничего, я понемногу. Вместо зарядки. Зарос участок бурьяном, пустует земля, стыдно.
На следующее утро посмотреть мою работу пришел Багау Тимирханов. Долго ходил он вдоль ограды, подошел ко мне и будто в шутку спросил:
— Решил остаться у нас? Или аэродром твой в Таш Чишму переводят?
В глазах у старика светится добрая улыбка.
— Что вы, Багау-агай! Перекопаю участок, березок насажу. Красиво будет.
— Березки — хорошо, а яблони лучше. Посади яблони.
— А где саженцы купить можно?
— В Кушнаренково, на опытном участке. Я вспомнил, что начальником этого участка работает моя знакомая Лидия Николаевна Стрелева. Познакомился я с ней в Москве на сессии Верховного Совета СССР. Лидия Николаевна рассказывала о своих опытах по выведению морозостойкого сорта винограда, о работе по садоводству, приглашала меня к себе в гости. Я обещал ей заглянуть в Кушнаренково, да все не удавалось. Теперь наведаюсь к ней!
Землякам понравилась моя затея с садом. Помощников у меня в те дни было много. Но самыми активными были Данилка и Лиза. Они подносили саженцы, расправляли им корешки, опускали в жидкую глину, а затем в ямы. И то и дело спрашивали:
— Какой сорт?
— «Башкирская красавица». А это вишня, это смородина, крыжовник, — объяснял я ребятам…
Пришла пора жене моей возвращаться домой. Когда сели пить чай, она спросила:
— Ну, а ты, Муса, почему не собираешься?
— А куда торопиться? Работа не ждет, — попробовал я отшутиться. — Мне хочется еще немного поработать на земле.
С женой я еще не говорил, что намерен уехать в Башкирию. Тяжело ей будет расставаться с прежней квартирой, работой, с матерью. Не хотел прежде времени волновать ее.
— Оставайся пока, — согласилась Галя. — Ты здесь молодцом стал.
На следующий день я проводил жену до Уфы. Купил билет, посадил в вагон. Когда поезд ушел, отправился побродить по городу. Здесь прошли светлые годы моей юности. Здесь я приобщился к смелому племени крылатых людей, стал пилотом. Здесь знакома мне почти каждая улица.
За последние годы город сильно изменился. Многие улицы и районы стали совершенно неузнаваемы. В северной части города появились новые современные микрорайоны, парки, стадионы, проспект Октября, вытянувшийся, наверное, километров на десячь.
Жилые дома и красивые здания общественного назначения шагнули на поле старого аэродрома, и ему пришлось искать себе новое место, далеко за городом. Там теперь взлетают и производят посадку мощные самолеты, каких еще недавно не знала Уфа: Ил-18, Ан-10, реактивные самолеты конструкции Туполева…
Устав от долгой ходьбы и обилия разнообразных впечатлений, зашел к товарищам, а затем — в областной комитет партии. Первым секретарем Башкирского обкома КПСС был Зия Нуриевич Нуриев. Мы были с ним в хороших отношениях. Он настойчиво звал меня в Башкирию. Вот и сейчас, узнав, что я нахожусь в обкоме, пригласил меня к себе:
— Заходи, дорогой, разговор есть.
Встретил он меня в приемной, крепко пожал руку и гостеприимно пригласил в кабинет. Рабочий день уже кончился. Я рассказал ему о Таш Чишме, как отдыхал, какой заложил сад. Он поделился своими мыслями и заботами о положении дел в республике, говорил о планах на будущее. И вдруг, широко улыбнувшись, серьезно сказал:
— А то, что решился, наконец, вернуться в родные края, это хорошо. Дома, говорят, и стены помогают. Я удивился;
— Верно, я думаю остаться здесь. Но кто вам сказал об этом?
— Как кто? Сам сказал!
— Я?!
— Ну конечно же!.. Участок вскопал, сад посадил… Кто же сажает сад там, где не собирается жить?
Мне часто вспоминаются слова моего последнего командира: «Постарайся пересилить себя, найти точку опоры…»
И хотя пересилить себя мне так и не удалось, свою точку опоры я, кажется, нашел. Что же представляет собой «точка опоры»? В чем ее суть? Но не буду опережать события.
Однажды раздается стук в дверь.
Данилка и Лиза выбежали в сени и вернулись в сопровождении целой гурьбы детворы. Ребята, видно, пришли издалека. Одежда их намокла под дождем, обувь в грязи. Но вот вперед выступил маленький с конопатеньким личиком мальчик и громко спросил:
— Нам сказали, что в этом доме живут родственники дважды Героя Советского Союза Мусы Гареева.
От неожиданности все мы растерялись. Первой нашлась что сказать сестра;
— Раз люди говорят, значит, так оно и есть.
Ребята весело переглянулись.
— А вы кто будете? — спросила сестра.
— Мы пионеры из Чекмагуша. Идем по местам революционной и боевой славы, записываем воспоминания ветеранов, разыскиваем неизвестных героев, устанавливаем дружбу с местными пионерами… К вам пришли, чтобы попросить вас рассказать нам о Мусе Гарееве.
Взглянув на ребят, потом на меня, сестра ответила;
— Думаю, лучше всех о себе он расскажет сам.
— Но у нас нет его адреса, — говорит все тот же шустрый паренек.
— А зачем вам его адрес, если вы видите его самого, — взглянув в мою сторону, сказала ребятам моя сестра.
Пионеры заметно растерялись, а когда убедились, что их не разыгрывают, заторопились.
— Извините, мы к вам завтра зайдем, — заговорил все тот же шустрый паренек. — Сейчас в школе мы концерт устраиваем. Приходите, пожалуйста, послушать наш концерт.
Ребята ушли, а мы еще долго обсуждали приглашение пионеров.
Концерт уже подходил к концу, когда мы вошли в школу. На сцену выкатился все тот же конопатенький мальчишка и громко объявил;
— Товарищи! На наш вечер прибыл дважды Герой Советского Союза Муса Гайсинович Гареев. Для него мы повторим наш концерт…
Концерт был с песнями, плясками, стихами. Он мне запомнился особенно по песне, которую мы, летчики, очень любили:
Песня оказалась созвучной моему настроению и, когда я возвращался домой, тихонько напевал:
Летят перелетные птицы
В осенней дали голубой.
Летят они в жаркие страны,
А я остаюся с тобой,
А я остаюся с тобою,
Родная моя сторона…
На следующий день ребята пришли к нам в гости. Потом другие группы пионеров из разных сел и городов стали посещать наш дом.
Немало я стран перевидел,
Шагая с винтовкой в руке…
Как-то за завтраком сестра сказала мне:
— Плохо, что ты живешь в городе. Очень ты нужен здесь этим людям, мальчишкам…
— Предлагаешь мне уехать из города? — спросил я.
— Я пока ничего не предлагаю, но знаю, что здесь тебе было бы лучше… Особенно теперь…
Вот тогда-то и вспомнил я слова командира об этой самой точке опоры. А что, подумалось мне, разве я не нужен этим мальчишкам! Ведь им продолжать наше дело. И разве это не лучшая для меня опора?
…Небо на востоке начинает постепенно розоветь. Пахнущий созревающими хлебами степной ветер нежно касается веток старых яблонь и начинают они глухо шуметь листьями. Ко мне в кровать со свисающей ветки упало одно яблоко, затем другое! Встаю и с яблоками в руках иду к колодцу умываться.
Так хорошо свежее деревенское утро, терпкие земные запахи, студеная колодезная вода, которая наливает тело приятной, юношеской силой.
Пока дома спят, я обхожу всю деревню и возвращаюсь обратно. Всходит солнце, деревня медленно просыпается, начинает звенеть ведрами, скрипеть калитками, выгонять в стадо коров.
Люблю деревенские звуки, эту неторопливую суету жизни, ее запахи. Смотрю и вслушиваюсь. А в сердце снова и снова звучат слова песни о родной стороне:
Начинается день. На окраине деревни гулко рокочет мотор трактора. Разгоняя гусей, медленно по улице проехал грузовик…
Желанья свои и надежды
Связал я навеки с тобой —
С твоею суровой и ясной,
С твоею завидной судьбой…
В самом деле, быть может, мне надо остаться здесь? Окончательно решения еще не принял, но стало как-то легче на душе. В будущее я пока не осмеливаюсь далеко заглядывать, но чувствую, что оно не такое уж мрачное и беспросветное, как показалось.
Видя, что я мучаюсь без дела, сестра спросила:
— Ты, похоже, весь район уже исходил, а на своем участке еще не был, верно?
«Мой участок» находился через дорогу, напротив отцовского дома. Его выделил мне колхоз, когда в мае 1945 года приезжал я на побывку. В Москве у меня хорошая квартира, но земельный участок терпеливо дожидается меня. Колхозники обнесли его оградой. Только решись, и вскоре поднимется на нем добротный сосновый пятистенок с большими окнами, высокой покатой крышей, — не чета старому отцовскому.
Я хожу по участку, топчу дикие бурьянные заросли и вдруг направляюсь домой за лопатой. Данилка и Лиза идут со мной. Им очень интересно, что это я собираюсь делать там? Может, суслика откапывать? Его легче выгнать из норы водой! Так все деревенские мальчишки делают.
Видя, что меня совсем не интересуют суслики, дети спрашивают;
— Вы хотите перекопать весь участок?
— Попытаюсь.
— Ого, сколько! Сюда бы трактор! А то земля твердая, как камень.
— Ничего. Управлюсь сам.
— А можно помочь вам копать?
— Если хотите, пожалуйста, — соглашаюсь я. Увидев меня за таким занятием, жена всполошилась:
— Муса, в своем ли ты уме? С твоим больным сердцем нельзя этим делом заниматься!
— Ничего, я понемногу. Вместо зарядки. Зарос участок бурьяном, пустует земля, стыдно.
На следующее утро посмотреть мою работу пришел Багау Тимирханов. Долго ходил он вдоль ограды, подошел ко мне и будто в шутку спросил:
— Решил остаться у нас? Или аэродром твой в Таш Чишму переводят?
В глазах у старика светится добрая улыбка.
— Что вы, Багау-агай! Перекопаю участок, березок насажу. Красиво будет.
— Березки — хорошо, а яблони лучше. Посади яблони.
— А где саженцы купить можно?
— В Кушнаренково, на опытном участке. Я вспомнил, что начальником этого участка работает моя знакомая Лидия Николаевна Стрелева. Познакомился я с ней в Москве на сессии Верховного Совета СССР. Лидия Николаевна рассказывала о своих опытах по выведению морозостойкого сорта винограда, о работе по садоводству, приглашала меня к себе в гости. Я обещал ей заглянуть в Кушнаренково, да все не удавалось. Теперь наведаюсь к ней!
Землякам понравилась моя затея с садом. Помощников у меня в те дни было много. Но самыми активными были Данилка и Лиза. Они подносили саженцы, расправляли им корешки, опускали в жидкую глину, а затем в ямы. И то и дело спрашивали:
— Какой сорт?
— «Башкирская красавица». А это вишня, это смородина, крыжовник, — объяснял я ребятам…
Пришла пора жене моей возвращаться домой. Когда сели пить чай, она спросила:
— Ну, а ты, Муса, почему не собираешься?
— А куда торопиться? Работа не ждет, — попробовал я отшутиться. — Мне хочется еще немного поработать на земле.
С женой я еще не говорил, что намерен уехать в Башкирию. Тяжело ей будет расставаться с прежней квартирой, работой, с матерью. Не хотел прежде времени волновать ее.
— Оставайся пока, — согласилась Галя. — Ты здесь молодцом стал.
На следующий день я проводил жену до Уфы. Купил билет, посадил в вагон. Когда поезд ушел, отправился побродить по городу. Здесь прошли светлые годы моей юности. Здесь я приобщился к смелому племени крылатых людей, стал пилотом. Здесь знакома мне почти каждая улица.
За последние годы город сильно изменился. Многие улицы и районы стали совершенно неузнаваемы. В северной части города появились новые современные микрорайоны, парки, стадионы, проспект Октября, вытянувшийся, наверное, километров на десячь.
Жилые дома и красивые здания общественного назначения шагнули на поле старого аэродрома, и ему пришлось искать себе новое место, далеко за городом. Там теперь взлетают и производят посадку мощные самолеты, каких еще недавно не знала Уфа: Ил-18, Ан-10, реактивные самолеты конструкции Туполева…
Устав от долгой ходьбы и обилия разнообразных впечатлений, зашел к товарищам, а затем — в областной комитет партии. Первым секретарем Башкирского обкома КПСС был Зия Нуриевич Нуриев. Мы были с ним в хороших отношениях. Он настойчиво звал меня в Башкирию. Вот и сейчас, узнав, что я нахожусь в обкоме, пригласил меня к себе:
— Заходи, дорогой, разговор есть.
Встретил он меня в приемной, крепко пожал руку и гостеприимно пригласил в кабинет. Рабочий день уже кончился. Я рассказал ему о Таш Чишме, как отдыхал, какой заложил сад. Он поделился своими мыслями и заботами о положении дел в республике, говорил о планах на будущее. И вдруг, широко улыбнувшись, серьезно сказал:
— А то, что решился, наконец, вернуться в родные края, это хорошо. Дома, говорят, и стены помогают. Я удивился;
— Верно, я думаю остаться здесь. Но кто вам сказал об этом?
— Как кто? Сам сказал!
— Я?!
— Ну конечно же!.. Участок вскопал, сад посадил… Кто же сажает сад там, где не собирается жить?
Глава шестая
Традиции продолжаются
Над Уфой небо ослепительно голубое, иногда пепельно-серое, иногда фиолетовое или палевое, а иногда просто синее. Часто оно безоблачно-тихое, нередко грозовое, в стремительных зигзагах молний, а порой словно бы уснувшее в мягкой зыби белых облаков. Оно всегда разное, небо, и всегда одинаково желанное мне как для моряка море, как для хлебороба земля.
Часто, когда слишком уже надоедают бумаги и телефонные звонки, или когда что-нибудь не ладится, или никого нет в кабинете, я подхожу к окну и гляжу в небо. Осенним утром вижу над Уфой огромные черные стаи грачей, летящих на юг. В канун праздников любуюсь кумачом бульвара Славы, самого молодого в городе. С трепетом в сердце гляжу, как кружат над Забельем маленькие самолеты авиаспортклуба и медленно спускаются к земле крохотные фигурки парашютистов, плавно раскачивающиеся под белыми куполами…
Башкирский республиканский комитет ДОСААФ располагается в прекрасном здании на бульваре Славы. Стоит это здание над рекой Белой. Крутой правый берег ее порос густым лесом, а за рекой-ровные, как стол, просторы. Здесь, в Забелье, и находится аэродром Уфимского авиаспортклуба. Тот самый, на котором много-много лет назад я впервые сел в кабину самолета и поднялся в воздух. Сейчас с него взлетают новые, молодые пилоты.
Давно минуло это время, а словно было вчера! Будто и не было страшной и долгой войны, многих лет службы и учебы в академиях и этого — последнего моего рейса с вынужденной посадкой во Львове. С рокового вылета прошел уже тоже не один год. Я переехал в Уфу, работаю председателем республиканского комитета Добровольного общества содействия армии, авиации и флоту. Чувствую себя полезным и нужным обществу человеком. Встречаюсь с молодежью, участвую в подготовке будущих воинов к службе в рядах Советской Армии, в военно-патриотическом воспитании юношества. Часто бываю в авиаспортклубах, на аэродромах и это приносит мне много радости, удовлетворение в жизни.
Когда я с семьей приехал в Уфу, товарищи предложили мне на выбор несколько самых разных мест. Одни прочили меня на преподавательскую, другие на хозяйственную работу, а Зия Нуриевич Нуриев предложил совершенно другое.
— Нам очень нужен знающий человек в республиканский комитет ДОСААФ, — сказал он мне. — Такой человек, к которому бы потянулась молодежь, да и мы, старики, тоже. Должность, конечно, беспокойная, но ведь тихая спокойная служба тебя, наверное, тоже не устроит?
— Не знаю спокойной службы, — ответил я секретарю обкома партии.
— Вот и хорошо. Не понравится, принуждать не будем.
Совет пришелся мне по душе. Я стал часто бывать в досаафовских клубах и организациях. Всюду чувствовалась большая тяга молодежи к техническим видам спорта, стремление научиться, в совершенстве овладеть стрелковым оружием, водить машины, мотоциклы, изучать радиодело.
Это радовало. Настораживало другое — недостаточно крепкая материально-техническая база. Об этом при разговоре я доложил и секретарю обкома.
Зия Нуриевич весело улыбнулся.
— Очень хорошо! Значит, будем считать, что задача номер один для тебя уже ясна? Я понял его намек.
— Ну, что ж, считайте так. Только без вашей помощи трудновато будет.
— Поможем. Только ты почаще напоминай нам. Так я оказался в этом здании. Вместе с другими помещениями для наших клубов мы его построили сравнительно недавно. Многое за это время сделано и в других городах и районах республики.
У каждого клуба, у каждой городской и районной организации оборонного Общества свои традиции, своя славная история. Однако ближе всех, по понятным причинам, мне традиции наших аэроклубов, особенно уфимского.
С его историей связано много славных имен. Накануне войны аэроклуб подготовил не один десяток замечательных летчиков, бесстрашно сражавшихся с врагом. Многим из них за выдающиеся подвиги, совершенные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, Родина присвоила высокое звание Героя Советского Союза. Среди них — Василий Томаров, Гумер Минибаев, Иван Максимча, Иван Пятяри, Петр Комлев, Тимофей Саевич, Михаил Шишков, Александр Вакульский, Борис Мельников, Виктор Лоскутов и другие.
Василий Томаров окончил Уфимский аэроклуб в 1939 году. Молодого способного летчика оставили в аэроклубе обучать будущих пилотов, а в годы войны он сражался на Волховском и Ленинградском фронтах сначала в пехоте — разведчиком, а потом — летчиком-штурмовиком.
На фюзеляже самолета Василий Томаров написал короткое, но суровое слово — «Мститель», Да, он был настоящим мстителем. Жестоко бил врага, защищая Родину. Мстил за павших в боях товарищей, за гибель родного брата. 120 боевых вылетов совершил он за время войны, уничтожил много вражеской техники, гитлеровских солдат и офицеров.
После войны Василий Александрович Томаров остался служить в Советской Армии, окончил военную академию. Сейчас он демобилизовался, живет и работает в Уфе.
Смелым, бесстрашным летчиком проявил себя в защите города Ленина Михаил Шишков. Известным морским летчиком стал и другой мой земляк из Янаульского района Башкирии Виктор Лоскутов. Он сражался на Черном и Балтийском морях, затем на Дальнем Востоке против японских милитаристов. Звено Лоскутова уничтожило 7 немецких транспортов, подводную лодку и несколько самолетов врага. На личном счету Виктора — фашистский транспорт водоизмещением в 10 тысяч тонн и один «фокке-вульф». На Дальнем Востоке счет молодого летчика увеличивается с каждым днем. Взлетали в воздух склады с боеприпасами и мосты, шли на дно японские катера и транспорты, горели железнодорожные вагоны и бронепоезда. 14 сентября 1945 года Родина удостоила его высокого звания Героя Советского Союза.
Петр Комлев до войны работал электриком на швейной, фабрике в Уфе. В 1939 году окончил аэроклуб, а затем — военную авиационную школу. Он сражался в Донбассе, на «Миус-фронте», Украине, в Крыму, в Прибалтике. 20 февраля 1945 года отважного летчика-штурмовика не стало, а через три дня Указом Президиума Верховного Совета СССР ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
На счету у Петра Комлева 120 боевых вылетов. За 114 вылетов он обрушил на врага 42 тонны авиабомб и 40 тысяч снарядов, уничтожив 11 танков, 63 автомашины, 34 повозки, 41 батарею, 4 склада и 250 фашистов.
Вместе с некоторыми выпускниками нашего авиаклуба мы воевали бок о бок. В одном полку со мной сражался Иван Пятяри. До войны он жил в поселке Красноусольском Башкирской АССР. Окончив школу, поступил в Уфимский кооперативный техникум и одновременно стал заниматься в аэроклубе. Попав на фронт, сражался под Сталинградом, на «Миус-фронте», на Молочной, в Крыму, Белоруссии, Литве, Восточной Пруссии. Победу встретил под Кенигсбергом.
За годы войны Иван Пятяри совершил 276 успешных боевых вылетов, причем 140 из них — ночных, на У-2 и 136 — на штурмовике Ил-2.
Победно завершив войну, боевой летчик Герой Советского Союза Иван Викторович Пятяри остался служить в рядах Советской Армии. Через несколько лет при исполнении служебных обязанностей он трагически погиб…
На Миусе, в Северной Таврии, под Севастополем, в Прибалтике воевал и Гумер Минибаев, смело бомбил и штурмовал вражеские аэродромы, колонны, артиллерийские и минометные батареи, танки. В Прибалтике он был тяжело ранен. Хирурги несколько месяцев «склеивали» кости отважного штурмовика. В свою часть Гумер вернулся в бинтах и с заключением врачей — летать запрещается. Обладая незаурядным, настойчивым характером, Гумер Минибаев добился разрешения летать и продолжал сражаться до Дня Победы. За два фронтовых года он совершил 134 боевых вылета и был удостоен звания Героя Советского Союза.
На Калининском и 1-м Прибалтийском фронтах авиационным разведчиком воевал бывший инструктор физкультуры из Уфы Тимофей Саевич. 186 раз летал он в тыл врага. Разведал 160 крупных населенных пунктов, 80 железнодорожных узлов и станций, 45 аэродромов, которые прикрывались зенитками и истребителями.
Герой Советского Союза Александр Вакульский и после войны не расстался с авиацией. Долгие годы водил он самолеты гражданского воздушного флота. В книге о Героях Советского Союза Башкирии я прочел, что за 22 года работы я летчиком А. Вакульский налетал три с половиной миллиона 9 километров и пробыл в воздухе 14 тысяч часов. Славное продолжение ратного подвига в мирном небе!
Немало отличных летчиков дали Родине аэроклубы Белорецка, Стерлитамака, Бирска. Много замечательных страниц в историю советской авиации вписали белоречане Иван Оглоблин, Евгений Губин, Куддус Латыпов, Алексей Пашкевич, Иван Антипин, бирянин Георгий Мушников, посланцы Стерлитамака Анатолий Пантелькин, Анатолий Горин, Иван Кочетов. Все они прекрасно воевали и стали Героями Советского Союза.
С Иваном Оглоблиным некоторое время мы воевали на Южном и 4-м Украинском фронтах. Однажды наносивший удары по переправам врага в районе Никополя самолет Оглоблина По-2 был подбит. Летчик посадил машину в плавни на территории, занятой противником. Замаскировав самолет, экипаж ушел в леса и вскоре оказался у партизан. Когда советские войска перешли в наступление, летчик со штурманом отремонтировали машину и вернулись в свою часть. Вскоре на бомбардировщике Оглоблина появилась надпись «Партизан». «Партизан» сделал еще не один вылет. Его не раз видели над различными вражескими объектами — могучего и неустрашимого. В частности, отличился он в боях за освобождение Севастополя.
750 боевых вылетов совершил Герой Советского Союза Иван Оглоблин за годы Великой Отечественной войны. Он и сейчас в авиации: окончил Краснознаменную военно-воздушную академию, учит молодежь летному мастерству. На примере его жизненного подвига молодежь учится мужеству, стойкости, верности Родине, — всему, что так необходимо настоящему военному летчику.
462 боевых вылета было на счету у Ивана Кочетова. Бывший слесарь по ремонту тракторных и комбайновых моторов, Иван Кочетов страстно любил авиацию. Эта любовь привела его в Стерлитамакский аэроклуб Осоавиахима. После аэроклуба и окончания авиационного училища он становится в нем летчиком-инструктором. В войне участвовал с 1941 года. В родной Стерлитамак не вернулся.
Многие из тех, кто изучал основы летного искусства в аэроклубах Башкирии, громили врага не только на советской территории, но и участвовали в освобождении от фашизма других стран. Под крыльями самолета Героя Советского Союза Александра Кобелева проплывали Болгария, Югославия, Австрия, Чехословакия. В освобождении Румынии, Венгрии, Австрии и Чехословакии участвовал Герой Советского Союза Анатолий Горин из Красноусольска, бывший нефтяник, воспитанник Стерлитамакского аэроклуба, сделавший на самолете Ил-2 за годы войны 248 боевых вылетов.
В Дуванском районе Башкирии помнят Александра Ивановича Чухарева. Здесь он родился, окончил школу, а потом работал на Магнитке, учился в ФЗО и одновременно посещал аэроклуб. Умение водить самолет пригодилось Александру, когда началась война. Летчик-штурмовик стал Героем Советского Союза. Свой самолет он водил в небе СССР, Польши, Болгарии, Венгрии, Австрии, Югославии и Германии.
Часто, когда слишком уже надоедают бумаги и телефонные звонки, или когда что-нибудь не ладится, или никого нет в кабинете, я подхожу к окну и гляжу в небо. Осенним утром вижу над Уфой огромные черные стаи грачей, летящих на юг. В канун праздников любуюсь кумачом бульвара Славы, самого молодого в городе. С трепетом в сердце гляжу, как кружат над Забельем маленькие самолеты авиаспортклуба и медленно спускаются к земле крохотные фигурки парашютистов, плавно раскачивающиеся под белыми куполами…
Башкирский республиканский комитет ДОСААФ располагается в прекрасном здании на бульваре Славы. Стоит это здание над рекой Белой. Крутой правый берег ее порос густым лесом, а за рекой-ровные, как стол, просторы. Здесь, в Забелье, и находится аэродром Уфимского авиаспортклуба. Тот самый, на котором много-много лет назад я впервые сел в кабину самолета и поднялся в воздух. Сейчас с него взлетают новые, молодые пилоты.
Давно минуло это время, а словно было вчера! Будто и не было страшной и долгой войны, многих лет службы и учебы в академиях и этого — последнего моего рейса с вынужденной посадкой во Львове. С рокового вылета прошел уже тоже не один год. Я переехал в Уфу, работаю председателем республиканского комитета Добровольного общества содействия армии, авиации и флоту. Чувствую себя полезным и нужным обществу человеком. Встречаюсь с молодежью, участвую в подготовке будущих воинов к службе в рядах Советской Армии, в военно-патриотическом воспитании юношества. Часто бываю в авиаспортклубах, на аэродромах и это приносит мне много радости, удовлетворение в жизни.
Когда я с семьей приехал в Уфу, товарищи предложили мне на выбор несколько самых разных мест. Одни прочили меня на преподавательскую, другие на хозяйственную работу, а Зия Нуриевич Нуриев предложил совершенно другое.
— Нам очень нужен знающий человек в республиканский комитет ДОСААФ, — сказал он мне. — Такой человек, к которому бы потянулась молодежь, да и мы, старики, тоже. Должность, конечно, беспокойная, но ведь тихая спокойная служба тебя, наверное, тоже не устроит?
— Не знаю спокойной службы, — ответил я секретарю обкома партии.
— Вот и хорошо. Не понравится, принуждать не будем.
Совет пришелся мне по душе. Я стал часто бывать в досаафовских клубах и организациях. Всюду чувствовалась большая тяга молодежи к техническим видам спорта, стремление научиться, в совершенстве овладеть стрелковым оружием, водить машины, мотоциклы, изучать радиодело.
Это радовало. Настораживало другое — недостаточно крепкая материально-техническая база. Об этом при разговоре я доложил и секретарю обкома.
Зия Нуриевич весело улыбнулся.
— Очень хорошо! Значит, будем считать, что задача номер один для тебя уже ясна? Я понял его намек.
— Ну, что ж, считайте так. Только без вашей помощи трудновато будет.
— Поможем. Только ты почаще напоминай нам. Так я оказался в этом здании. Вместе с другими помещениями для наших клубов мы его построили сравнительно недавно. Многое за это время сделано и в других городах и районах республики.
У каждого клуба, у каждой городской и районной организации оборонного Общества свои традиции, своя славная история. Однако ближе всех, по понятным причинам, мне традиции наших аэроклубов, особенно уфимского.
С его историей связано много славных имен. Накануне войны аэроклуб подготовил не один десяток замечательных летчиков, бесстрашно сражавшихся с врагом. Многим из них за выдающиеся подвиги, совершенные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, Родина присвоила высокое звание Героя Советского Союза. Среди них — Василий Томаров, Гумер Минибаев, Иван Максимча, Иван Пятяри, Петр Комлев, Тимофей Саевич, Михаил Шишков, Александр Вакульский, Борис Мельников, Виктор Лоскутов и другие.
Василий Томаров окончил Уфимский аэроклуб в 1939 году. Молодого способного летчика оставили в аэроклубе обучать будущих пилотов, а в годы войны он сражался на Волховском и Ленинградском фронтах сначала в пехоте — разведчиком, а потом — летчиком-штурмовиком.
На фюзеляже самолета Василий Томаров написал короткое, но суровое слово — «Мститель», Да, он был настоящим мстителем. Жестоко бил врага, защищая Родину. Мстил за павших в боях товарищей, за гибель родного брата. 120 боевых вылетов совершил он за время войны, уничтожил много вражеской техники, гитлеровских солдат и офицеров.
После войны Василий Александрович Томаров остался служить в Советской Армии, окончил военную академию. Сейчас он демобилизовался, живет и работает в Уфе.
Смелым, бесстрашным летчиком проявил себя в защите города Ленина Михаил Шишков. Известным морским летчиком стал и другой мой земляк из Янаульского района Башкирии Виктор Лоскутов. Он сражался на Черном и Балтийском морях, затем на Дальнем Востоке против японских милитаристов. Звено Лоскутова уничтожило 7 немецких транспортов, подводную лодку и несколько самолетов врага. На личном счету Виктора — фашистский транспорт водоизмещением в 10 тысяч тонн и один «фокке-вульф». На Дальнем Востоке счет молодого летчика увеличивается с каждым днем. Взлетали в воздух склады с боеприпасами и мосты, шли на дно японские катера и транспорты, горели железнодорожные вагоны и бронепоезда. 14 сентября 1945 года Родина удостоила его высокого звания Героя Советского Союза.
Петр Комлев до войны работал электриком на швейной, фабрике в Уфе. В 1939 году окончил аэроклуб, а затем — военную авиационную школу. Он сражался в Донбассе, на «Миус-фронте», Украине, в Крыму, в Прибалтике. 20 февраля 1945 года отважного летчика-штурмовика не стало, а через три дня Указом Президиума Верховного Совета СССР ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
На счету у Петра Комлева 120 боевых вылетов. За 114 вылетов он обрушил на врага 42 тонны авиабомб и 40 тысяч снарядов, уничтожив 11 танков, 63 автомашины, 34 повозки, 41 батарею, 4 склада и 250 фашистов.
Вместе с некоторыми выпускниками нашего авиаклуба мы воевали бок о бок. В одном полку со мной сражался Иван Пятяри. До войны он жил в поселке Красноусольском Башкирской АССР. Окончив школу, поступил в Уфимский кооперативный техникум и одновременно стал заниматься в аэроклубе. Попав на фронт, сражался под Сталинградом, на «Миус-фронте», на Молочной, в Крыму, Белоруссии, Литве, Восточной Пруссии. Победу встретил под Кенигсбергом.
За годы войны Иван Пятяри совершил 276 успешных боевых вылетов, причем 140 из них — ночных, на У-2 и 136 — на штурмовике Ил-2.
Победно завершив войну, боевой летчик Герой Советского Союза Иван Викторович Пятяри остался служить в рядах Советской Армии. Через несколько лет при исполнении служебных обязанностей он трагически погиб…
На Миусе, в Северной Таврии, под Севастополем, в Прибалтике воевал и Гумер Минибаев, смело бомбил и штурмовал вражеские аэродромы, колонны, артиллерийские и минометные батареи, танки. В Прибалтике он был тяжело ранен. Хирурги несколько месяцев «склеивали» кости отважного штурмовика. В свою часть Гумер вернулся в бинтах и с заключением врачей — летать запрещается. Обладая незаурядным, настойчивым характером, Гумер Минибаев добился разрешения летать и продолжал сражаться до Дня Победы. За два фронтовых года он совершил 134 боевых вылета и был удостоен звания Героя Советского Союза.
На Калининском и 1-м Прибалтийском фронтах авиационным разведчиком воевал бывший инструктор физкультуры из Уфы Тимофей Саевич. 186 раз летал он в тыл врага. Разведал 160 крупных населенных пунктов, 80 железнодорожных узлов и станций, 45 аэродромов, которые прикрывались зенитками и истребителями.
Герой Советского Союза Александр Вакульский и после войны не расстался с авиацией. Долгие годы водил он самолеты гражданского воздушного флота. В книге о Героях Советского Союза Башкирии я прочел, что за 22 года работы я летчиком А. Вакульский налетал три с половиной миллиона 9 километров и пробыл в воздухе 14 тысяч часов. Славное продолжение ратного подвига в мирном небе!
Немало отличных летчиков дали Родине аэроклубы Белорецка, Стерлитамака, Бирска. Много замечательных страниц в историю советской авиации вписали белоречане Иван Оглоблин, Евгений Губин, Куддус Латыпов, Алексей Пашкевич, Иван Антипин, бирянин Георгий Мушников, посланцы Стерлитамака Анатолий Пантелькин, Анатолий Горин, Иван Кочетов. Все они прекрасно воевали и стали Героями Советского Союза.
С Иваном Оглоблиным некоторое время мы воевали на Южном и 4-м Украинском фронтах. Однажды наносивший удары по переправам врага в районе Никополя самолет Оглоблина По-2 был подбит. Летчик посадил машину в плавни на территории, занятой противником. Замаскировав самолет, экипаж ушел в леса и вскоре оказался у партизан. Когда советские войска перешли в наступление, летчик со штурманом отремонтировали машину и вернулись в свою часть. Вскоре на бомбардировщике Оглоблина появилась надпись «Партизан». «Партизан» сделал еще не один вылет. Его не раз видели над различными вражескими объектами — могучего и неустрашимого. В частности, отличился он в боях за освобождение Севастополя.
750 боевых вылетов совершил Герой Советского Союза Иван Оглоблин за годы Великой Отечественной войны. Он и сейчас в авиации: окончил Краснознаменную военно-воздушную академию, учит молодежь летному мастерству. На примере его жизненного подвига молодежь учится мужеству, стойкости, верности Родине, — всему, что так необходимо настоящему военному летчику.
462 боевых вылета было на счету у Ивана Кочетова. Бывший слесарь по ремонту тракторных и комбайновых моторов, Иван Кочетов страстно любил авиацию. Эта любовь привела его в Стерлитамакский аэроклуб Осоавиахима. После аэроклуба и окончания авиационного училища он становится в нем летчиком-инструктором. В войне участвовал с 1941 года. В родной Стерлитамак не вернулся.
Многие из тех, кто изучал основы летного искусства в аэроклубах Башкирии, громили врага не только на советской территории, но и участвовали в освобождении от фашизма других стран. Под крыльями самолета Героя Советского Союза Александра Кобелева проплывали Болгария, Югославия, Австрия, Чехословакия. В освобождении Румынии, Венгрии, Австрии и Чехословакии участвовал Герой Советского Союза Анатолий Горин из Красноусольска, бывший нефтяник, воспитанник Стерлитамакского аэроклуба, сделавший на самолете Ил-2 за годы войны 248 боевых вылетов.
В Дуванском районе Башкирии помнят Александра Ивановича Чухарева. Здесь он родился, окончил школу, а потом работал на Магнитке, учился в ФЗО и одновременно посещал аэроклуб. Умение водить самолет пригодилось Александру, когда началась война. Летчик-штурмовик стал Героем Советского Союза. Свой самолет он водил в небе СССР, Польши, Болгарии, Венгрии, Австрии, Югославии и Германии.