Страница:
Девушка тщательнейшим образом протерла столы. Потом повесила тазик на крючок, а мокрые полотенца развесила на веревке, натянутой над плитой. Повернувшись, она чуть не столкнулась с Баком, который держал в руках две чашки с чаем.
— Я лучше пойду в свою комнату, — пробормотала Кристин.
— Выпейте чаю. Если не хотите поговорить, не надо, но учтите, скоро вам все равно придется выслушать, почему я сделал то, что сделал.
— Мне довелось провести с ним всего несколько дней. Если бы я знала, что он — мой дядя, эти дни были бы для меня бесценны, но вы лишили меня этого.
— Мне очень жаль…
Бак, поставив чашки на стол, подождал, пока Кристин сядет. Потом зашел с другой стороны и оседлал стул, развернув его спинкой вперед.
Кристин взяла чашку обеими ладонями и посмотрела на Бака поверх ободка. Его зеленые глаза как-то странно блестели; Кристин даже показалось, что в них стоят слезы.
— Но почему, почему вы так поступили?
— Я вас не знал, а мне нужно было соблюдать осторожность. Никто, кроме меня и Джилли, не должен был знать, что Ярби Андерсон жив.
— Это я еще могу понять, но позже…
— Я боялся, что если вы узнаете, что ваш дядя жив, а значит, вы не имеете прав па землю, то просто уедете.
— Уеду? Вы думали, я оставлю под вашей опекой своего родственника, который был ко мне так добр, что завещал землю?
— Позже я и сам понял, что вы так не поступили бы, и все ждал удобного случая, чтобы рассказать… В конце концов я набрался храбрости и решил признаться сегодня вечером.
— Вы стали звать его Моссом только после моего приезда?
Бак задумался, погрузившись в воспоминания. На его лице появилось что-то похожее на улыбку.
— Я всегда его так звал. Помню, как-то раз, в самом начале, он в шутку сказал, что у меня еще молоко на губах не обсохло, а я ему ответил, что у него от старости уже спина мхом заросла. С тех пор я так и звал его — Моссом (Moss — мох (англ.)).
— Кажется, дяде Ярби было около шестидесяти?
— Да, десять лет назад ему было лет пятьдесят. А мне было всего шестнадцать, когда какой-то мерзавец, которому приглянулся мой конь, подстрелил меня и бросил умирать в лесу. Дело было в самый разгар зимы, и я бы замерз еще до заката. Меня нашел старый пес Мосса — кстати, папаша моего Сэма. Я оказался слишком тяжелым, Мосс не мог меня поднять, поэтому он соорудил из сосновых ветвей нечто вроде санок и волоком дотащил меня по снегу до своей хижины. Потом Мосс рассказывал, что я несколько раз находился при смерти, но он не дал мне умереть. Мол, земля насквозь промерзла, поэтому похоронить меня он бы не смог, а ему не хотелось провести остаток зимы в обществе разлагающегося трупа какого-то бродяги.
Бак внимательно следил за Кристин. Она не улыбнулась. Лицо девушки превратилось в непроницаемую маску — опущенные ресницы скрывали выражение глаз. Она молчала очень долго, а когда наконец заговорила, голос ее звучал чуть громче шепота.
— Кто похоронен в его могиле в Биг-Тимбере?
— Не знаю. Труп этого человека нашел Джилли, при нем не оказалось ничего, что позволило бы установить личность. Мы решили надеть на беднягу что-нибудь из одежды Ярби и оставить тело, чтобы его нашел кто-то другой. Мы рассудили: если найдут труп Мосса, то уж, конечно, все перестанут его разыскивать. Кто бы мог подумать, что старик написал завещание?! Я рассчитывал, что им придется долго разыскивать его родственников и у меня будет достаточно времени…
Кристин встала из-за стола, отошла к мойке и повернулась спиной к Баку. Непролитые слезы щипали глаза. Придется поверить в искренность этого человека, он считал, что поступил правильно. Доброта, которую Бак проявил к ее дяде, безусловно, перевешивает его маленькую ложь. Много ли найдется на свете мужчин, способных столько возиться с совершенно чужим стариком?
— Кристин?
Она повернулась. Бак стоял у стола — такой взъерошенный, словно только что побывал в эпицентре урагана. Его озабоченное лицо казалось осунувшимся.
— Простите меня. Теперь я вижу, что поторопилась с выводами. Вы поступили так, как должны были поступить.
— Кристин, ничто не изменилось.
— Я знаю. Ведь дядя Ярби… В сущности, он умер полтора года назад.
— Так вы останетесь?
Кристин беспомощно всплеснула руками. В глазах ее заблестели слезы.
— Мне некуда ехать… Бак обошел стол и взял ее за плечи. Гордость не позволила Кристин отвернуться, и она подняла к нему залитое слезами лицо.
— Вам есть где поселиться, ранчо теперь ваше, целиком ваше, — проговорил Бак каким-то странным, чуть хрипловатым голосом.
— Но не дом же…
— Все здесь будет ваше, — повторил Бак. — Если захотите. Мне показалось, вам тут понравилось.
— Да, но…
— Достаточно ли вы любите эту землю, чтобы за нее бороться? У Кристин подгибались колени; ей казалось, она не сможет вымолвить ни слова.
— Если я останусь, — проговорила она наконец, — то стану всего лишь еще одним представителем семейства, навязавшегося на вашу голову.
— Нет. Мы с вами будем компаньонами — как с Моссом до того, как он… стал слишком слаб. — Пока Бак произносил эти слова, внутренний голос кричал совсем другое: Нет, совсем не как с Моссом. Я хочу, чтобы ты всегда была со мной не как компаньон, а как жена. Не знаю, как я смогу жить, если тебя не будет рядом.
Сам того не сознавая, Бак привлек ее к груди, руки его скользнули по спине Кристин. Она прильнула к нему и положила голову ему на плечо — такое крепкое, надежное.
— Кристин, прошу вас, останьтесь со мной.
Его слова эхом звучали в ее душе. Что он имеет в виду? Чтобы ответить, Кристин пришлось призвать на помощь все мужество.
— В качестве экономки? — спросила она так робко, что сама не узнала своего голоса.
— Да, если вы именно этого хотите.
— Думаю, слишком рано говорить о… чем-то другом.
Она отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза. Бак молчал так долго, что Кристин, не выдержав, отвела взгляд. Ее нижняя губа подрагивала, глаза снова наполнились слезами. Бак осторожно стер пальцем слезу с ее щеки. Ее кожа была мягкой и нежной, как пух па птичьей грудке, В этой столь хрупкой и в то же время такой сильной женщине воплощалось счастье, о котором он не смел даже мечтать. Бак мысленно молил Бога помочь ему — помочь найти нужные слова. Ой прожил жизнь среди грубых, неотесанных мужчин, а она, наверное, привыкла к приличному обществу и достатку. Ему же ради куска хлеба когда-то приходилось попрошайничать, драться, даже воровать. Он убивал, чтобы самому остаться в живых. Он бывал грубым, временами жестоким — таким его сделала жизнь. Как же заставить Кристин разглядеть в нем человека, истосковавшегося по любви, мечтающего любить и быть любимым? Человека, который, если понадобится, готов заслонить ее своим телом даже от стада взбесившихся быков…
— Не знаю, как лучше сказать… я понимаю, Кристин, для вас это слишком быстро… если вы никогда не захотите меня в таком качестве, я все пойму. Я не похож на мужчин, которых вы встречали в Висконсине. Мне никогда не доводилось жить в одном доме с женщиной… Да что там, у меня вообще не было дома, пока я не выстроил этот. Я даже не знаю, что нужно покупать…
— Вы все сделали правильно…
В душе Бака шевельнулась надежда, сердце забилось быстрее. Он должен как-то добиться, чтобы ей понадобился он сам, а не только его защита. Что бы подумала Кристин, узнай она, что с самого ее приезда Бак Леннинг каждую ночь подолгу лежит без сна и размышляет о ней? Он дошел до того, что мечтал, как когда-нибудь Кристин будет носить его имя, носить во чреве его детей…
— Только намекните, и Джилли в тот же день отвезет вас в Хелину или куда пожелаете. А я останусь здесь и буду бороться за нашу землю. — Бак с величайшим трудом произносил эти слова, которые, казалось, застревали у него в горле, но он считал, что обязан сказать то, что думает. — Я не хочу, чтобы вы остались только потому, что вам некуда деваться. Я хочу, чтобы вы оставались в «Аконите» потому, что ранчо теперь ваше, это теперь ваш дом — со мной или без меня.
— Вы же сказали, что ничто не изменилось. Когда я сюда ехала, то и не мечтала встретиться с дядей Ярби. Я остаюсь и постараюсь доставлять вам как можно меньше хлопот…
— Это будут самые приятные хлопоты! — выпалил Бак и тут же пожалел о сказанном: вдруг он все испортил?
Но Кристин улыбнулась.
Он почувствовал неимоверное облегчение. Ему даже показалось, что пол под ними покачнулся. Не задумываясь о том, что делает, Бак положил ей руки на плечи и привлек к себе.
— Вы не пожалеете, — пробормотал он сдавленным голосом. Кристин спрятала лицо у него на груди, отчего ее голос прозвучал приглушенно:
— Я знаю.
Она не поняла, как так вышло, что его руки соскользнули с ее плеч и обняли ее. Ей казалось, что ничего необычного не происходит, что это вполне естественно — стоять вот так, прижавшись к его большому сильному телу, и укрываться в объятиях его надежных рук. Ее руки сами собой обвились вокруг него, и Кристин еще крепче прижалась к Баку. Она вдыхала знакомый запах свежевыстиранной хлопковой рубашки, слышала гулкое биение его сердца. Бак наклонил голову и, легонько царапая ее щетиной, прижался щекой к щеке Кристин. Ей хотелось, чтобы эта минута длилась вечно. Хотелось остановить время и остаться с Баком навсегда. Но в глубине души девушка знала: он всего лишь проявляет сострадание, утешая ее в горе.
Глава 13
— Я лучше пойду в свою комнату, — пробормотала Кристин.
— Выпейте чаю. Если не хотите поговорить, не надо, но учтите, скоро вам все равно придется выслушать, почему я сделал то, что сделал.
— Мне довелось провести с ним всего несколько дней. Если бы я знала, что он — мой дядя, эти дни были бы для меня бесценны, но вы лишили меня этого.
— Мне очень жаль…
Бак, поставив чашки на стол, подождал, пока Кристин сядет. Потом зашел с другой стороны и оседлал стул, развернув его спинкой вперед.
Кристин взяла чашку обеими ладонями и посмотрела на Бака поверх ободка. Его зеленые глаза как-то странно блестели; Кристин даже показалось, что в них стоят слезы.
— Но почему, почему вы так поступили?
— Я вас не знал, а мне нужно было соблюдать осторожность. Никто, кроме меня и Джилли, не должен был знать, что Ярби Андерсон жив.
— Это я еще могу понять, но позже…
— Я боялся, что если вы узнаете, что ваш дядя жив, а значит, вы не имеете прав па землю, то просто уедете.
— Уеду? Вы думали, я оставлю под вашей опекой своего родственника, который был ко мне так добр, что завещал землю?
— Позже я и сам понял, что вы так не поступили бы, и все ждал удобного случая, чтобы рассказать… В конце концов я набрался храбрости и решил признаться сегодня вечером.
— Вы стали звать его Моссом только после моего приезда?
Бак задумался, погрузившись в воспоминания. На его лице появилось что-то похожее на улыбку.
— Я всегда его так звал. Помню, как-то раз, в самом начале, он в шутку сказал, что у меня еще молоко на губах не обсохло, а я ему ответил, что у него от старости уже спина мхом заросла. С тех пор я так и звал его — Моссом (Moss — мох (англ.)).
— Кажется, дяде Ярби было около шестидесяти?
— Да, десять лет назад ему было лет пятьдесят. А мне было всего шестнадцать, когда какой-то мерзавец, которому приглянулся мой конь, подстрелил меня и бросил умирать в лесу. Дело было в самый разгар зимы, и я бы замерз еще до заката. Меня нашел старый пес Мосса — кстати, папаша моего Сэма. Я оказался слишком тяжелым, Мосс не мог меня поднять, поэтому он соорудил из сосновых ветвей нечто вроде санок и волоком дотащил меня по снегу до своей хижины. Потом Мосс рассказывал, что я несколько раз находился при смерти, но он не дал мне умереть. Мол, земля насквозь промерзла, поэтому похоронить меня он бы не смог, а ему не хотелось провести остаток зимы в обществе разлагающегося трупа какого-то бродяги.
Бак внимательно следил за Кристин. Она не улыбнулась. Лицо девушки превратилось в непроницаемую маску — опущенные ресницы скрывали выражение глаз. Она молчала очень долго, а когда наконец заговорила, голос ее звучал чуть громче шепота.
— Кто похоронен в его могиле в Биг-Тимбере?
— Не знаю. Труп этого человека нашел Джилли, при нем не оказалось ничего, что позволило бы установить личность. Мы решили надеть на беднягу что-нибудь из одежды Ярби и оставить тело, чтобы его нашел кто-то другой. Мы рассудили: если найдут труп Мосса, то уж, конечно, все перестанут его разыскивать. Кто бы мог подумать, что старик написал завещание?! Я рассчитывал, что им придется долго разыскивать его родственников и у меня будет достаточно времени…
Кристин встала из-за стола, отошла к мойке и повернулась спиной к Баку. Непролитые слезы щипали глаза. Придется поверить в искренность этого человека, он считал, что поступил правильно. Доброта, которую Бак проявил к ее дяде, безусловно, перевешивает его маленькую ложь. Много ли найдется на свете мужчин, способных столько возиться с совершенно чужим стариком?
— Кристин?
Она повернулась. Бак стоял у стола — такой взъерошенный, словно только что побывал в эпицентре урагана. Его озабоченное лицо казалось осунувшимся.
— Простите меня. Теперь я вижу, что поторопилась с выводами. Вы поступили так, как должны были поступить.
— Кристин, ничто не изменилось.
— Я знаю. Ведь дядя Ярби… В сущности, он умер полтора года назад.
— Так вы останетесь?
Кристин беспомощно всплеснула руками. В глазах ее заблестели слезы.
— Мне некуда ехать… Бак обошел стол и взял ее за плечи. Гордость не позволила Кристин отвернуться, и она подняла к нему залитое слезами лицо.
— Вам есть где поселиться, ранчо теперь ваше, целиком ваше, — проговорил Бак каким-то странным, чуть хрипловатым голосом.
— Но не дом же…
— Все здесь будет ваше, — повторил Бак. — Если захотите. Мне показалось, вам тут понравилось.
— Да, но…
— Достаточно ли вы любите эту землю, чтобы за нее бороться? У Кристин подгибались колени; ей казалось, она не сможет вымолвить ни слова.
— Если я останусь, — проговорила она наконец, — то стану всего лишь еще одним представителем семейства, навязавшегося на вашу голову.
— Нет. Мы с вами будем компаньонами — как с Моссом до того, как он… стал слишком слаб. — Пока Бак произносил эти слова, внутренний голос кричал совсем другое: Нет, совсем не как с Моссом. Я хочу, чтобы ты всегда была со мной не как компаньон, а как жена. Не знаю, как я смогу жить, если тебя не будет рядом.
Сам того не сознавая, Бак привлек ее к груди, руки его скользнули по спине Кристин. Она прильнула к нему и положила голову ему на плечо — такое крепкое, надежное.
— Кристин, прошу вас, останьтесь со мной.
Его слова эхом звучали в ее душе. Что он имеет в виду? Чтобы ответить, Кристин пришлось призвать на помощь все мужество.
— В качестве экономки? — спросила она так робко, что сама не узнала своего голоса.
— Да, если вы именно этого хотите.
— Думаю, слишком рано говорить о… чем-то другом.
Она отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза. Бак молчал так долго, что Кристин, не выдержав, отвела взгляд. Ее нижняя губа подрагивала, глаза снова наполнились слезами. Бак осторожно стер пальцем слезу с ее щеки. Ее кожа была мягкой и нежной, как пух па птичьей грудке, В этой столь хрупкой и в то же время такой сильной женщине воплощалось счастье, о котором он не смел даже мечтать. Бак мысленно молил Бога помочь ему — помочь найти нужные слова. Ой прожил жизнь среди грубых, неотесанных мужчин, а она, наверное, привыкла к приличному обществу и достатку. Ему же ради куска хлеба когда-то приходилось попрошайничать, драться, даже воровать. Он убивал, чтобы самому остаться в живых. Он бывал грубым, временами жестоким — таким его сделала жизнь. Как же заставить Кристин разглядеть в нем человека, истосковавшегося по любви, мечтающего любить и быть любимым? Человека, который, если понадобится, готов заслонить ее своим телом даже от стада взбесившихся быков…
— Не знаю, как лучше сказать… я понимаю, Кристин, для вас это слишком быстро… если вы никогда не захотите меня в таком качестве, я все пойму. Я не похож на мужчин, которых вы встречали в Висконсине. Мне никогда не доводилось жить в одном доме с женщиной… Да что там, у меня вообще не было дома, пока я не выстроил этот. Я даже не знаю, что нужно покупать…
— Вы все сделали правильно…
В душе Бака шевельнулась надежда, сердце забилось быстрее. Он должен как-то добиться, чтобы ей понадобился он сам, а не только его защита. Что бы подумала Кристин, узнай она, что с самого ее приезда Бак Леннинг каждую ночь подолгу лежит без сна и размышляет о ней? Он дошел до того, что мечтал, как когда-нибудь Кристин будет носить его имя, носить во чреве его детей…
— Только намекните, и Джилли в тот же день отвезет вас в Хелину или куда пожелаете. А я останусь здесь и буду бороться за нашу землю. — Бак с величайшим трудом произносил эти слова, которые, казалось, застревали у него в горле, но он считал, что обязан сказать то, что думает. — Я не хочу, чтобы вы остались только потому, что вам некуда деваться. Я хочу, чтобы вы оставались в «Аконите» потому, что ранчо теперь ваше, это теперь ваш дом — со мной или без меня.
— Вы же сказали, что ничто не изменилось. Когда я сюда ехала, то и не мечтала встретиться с дядей Ярби. Я остаюсь и постараюсь доставлять вам как можно меньше хлопот…
— Это будут самые приятные хлопоты! — выпалил Бак и тут же пожалел о сказанном: вдруг он все испортил?
Но Кристин улыбнулась.
Он почувствовал неимоверное облегчение. Ему даже показалось, что пол под ними покачнулся. Не задумываясь о том, что делает, Бак положил ей руки на плечи и привлек к себе.
— Вы не пожалеете, — пробормотал он сдавленным голосом. Кристин спрятала лицо у него на груди, отчего ее голос прозвучал приглушенно:
— Я знаю.
Она не поняла, как так вышло, что его руки соскользнули с ее плеч и обняли ее. Ей казалось, что ничего необычного не происходит, что это вполне естественно — стоять вот так, прижавшись к его большому сильному телу, и укрываться в объятиях его надежных рук. Ее руки сами собой обвились вокруг него, и Кристин еще крепче прижалась к Баку. Она вдыхала знакомый запах свежевыстиранной хлопковой рубашки, слышала гулкое биение его сердца. Бак наклонил голову и, легонько царапая ее щетиной, прижался щекой к щеке Кристин. Ей хотелось, чтобы эта минута длилась вечно. Хотелось остановить время и остаться с Баком навсегда. Но в глубине души девушка знала: он всего лишь проявляет сострадание, утешая ее в горе.
Глава 13
Бонни поставила на стол, за которым завтракала группа мужчин, кувшинчик сортового сиропа. Двое приезжих, сидевшие за дальним столиком, пили уже по второй чашке кофе. Бонни подала им блюдо оладий. Она уловила обрывки фраз.
— Незавидная участь — вот так кончить свой век. Старик был одним из первых, кто здесь поселился.
— Да-а, я, бывало, любил слушать, как старик рассказывал небылицы про прежние деньки.
Бонни возвращалась на кухню за тарелкой жареного мяса, но что-то, какое-то смутное чувство беспокойства, заставило ее задержаться у стола. Не хотелось верить, что речь идет, о том самом старике, который завтракал у них каждое утро и стал для них с братом почти родным.
— О ком вы говорите? — Бонни покосилась на пустующий стул, Она догадалась, каким будет ответ, еще до того как услышала его. У девушки засосало под ложечкой.
— О старом Клетусе.
— Что с ним? Он тяжело ранен?
— Я думал, вы знаете, мэм. Его убили прошлой, ночью.
— Кого? Клетуса Фуллера?
— Того старика, что приходил сюда каждое утро, а фамилии его я не знаю.
Бонни побледнела.
— О нет! Они не могли… — Она прижала ладонь к губам, глаза ее наполнились слезами. — Вы уверены?
— Да, мэм. Прошлой ночью его до смерти избили прикладом ружья или дубинкой. На бедняге живого места не осталось, но он сумел-таки выползти во двор и там умер.
— Леди незачем все это выслушивать. Незачем рассказывать все это леди, — вмешался железнодорожник с окладистой черной бородой. — Ты что, не видишь? У нее и так сердце разрывается!
— Такие вот дела. — Когда Бонни ушла на кухню, говоривший добавил, понизив голос: — Какой-то грязный подонок, трус, который только и может, что со стариком сладить, сломал ему ногу, а потом бил по голове так, что от лица ничего не осталось. По словам парня, который его нашел, похоже, что они сначала ушли, потом испугались, что старик может выжить, вернулись и проломили ему череп.
— Зачем кому-то понадобилось его убивать?
— В свое время старина Клетус был отличным колесным мастером.
— Вряд ли у него водились большие деньги, но, видно, кто-то позарился и на то, что у него было.
Один из собеседников задумчиво проговорил:
— Город теперь не тот, что прежде. Было время, когда приходилось бояться только индейцев. А теперь отовсюду ждешь неприятностей. Интересно, найдут они когда-нибудь того сукина сына, который избил Берии?
Кто-то презрительно фыркнул:
— С таким-то шерифом, как у нас, — вряд ли.
— И правда, прошла уже неделя, а о нем — ни слуху ни духу.
— Что-то сегодня нет того парня с серыми глазами, который обычно сидит за дальним столом.
— Говорят, он наемный убийца.
— Возможно. Но не думаю, что он стал бы избивать безногого калеку или старика, — не в его это духе, он не любит пачкаться. Такой бы просто выстрелил в голову — и дело с концом.
Бонни почти не слышала разговоров за столом. Несколько минут она тихонько плакала, потом вытерла глаза и умылась холодной водой. Тэнди — старый армейский повар, которого они наняли помогать, пока не поправится Берни, — отнес па столик блюдо с мясом, потом вернулся к плите и стал жарить оладьи на огромной чугунной сковороде.
Хлопнула входная дверь, и в кафе вошел Майк Бруза, а за ним — высокий и тощий неряшливого вида мужчина с ястребиным носом. Майк остановился у самой двери; его маленькие злобные глазки подозрительно оглядели всех присутствующих. Наконец взгляд его остановился на Бонни; глазки Майка похотливо заблестели.
— А вот и я, дорогуша. Доброе утро.
Бонни промолчала, только презрительно скривила губы и повернулась к нему спиной. В кафе воцарилось тягостное молчание. Майк и его спутник сели в дальнем конце того же стола, за которым двое приезжих с невозмутимым видом поглощали свои оладьи.
Майк явно пребывал в хорошем настроении. Он слишком громко смеялся и так же громко разговаривал со своим спутником, у которого на каждом бедре висело по кобуре.
— Люблю, когда жратву мне подает смазливая девчонка. Смотри-ка, она миленькая, как пестрый щенок. Дорогуша, — обратился он к Бонни, — поджарь-ка мне полдюжины яиц. Я голоден, как лось во время гона.
— Ты и выглядишь так же, — отрезала Бонни. Обернув ручку кофейника полотенцем, она принялась разливать кофе мужчинам за соседним столом.
Ее громкий голос, полный сдерживаемого гнева, был слышен каждому. Майк загоготал, но никто больше не издал ни звука. Бонни ушла на кухню.
— Хотите, чтобы я его обслужил, мисс? — предложил Тэнди, За неделю, что он проработал с Бонни, он очень привязался к этой девушке, живущей в постоянной тревоге. Повар снял со сковороды оладьи и выложил их горкой на блюдо.
— Нет. Я сама его обслужу, когда дойдут руки.
Злость на головорезов Форсайта — за то, что они сделали с Клетусом, затуманила сознание Бонни. Отчасти это помогало притупить скорбь, но гнев притуплял также здравый смысл и инстинкт самосохранения.
— Эй ты, вертихвостка! — взревел Майк. — Принеси мне кофе! Если мне придется самому идти за ним на кухню, ты поцелуешь меня за труды!
Бопни не обратила на Майка внимания и подошла к двоим мужчинам, сидящим на другом конце стола.
— Принести вам еще чего-нибудь? На нашей вывеске написано: «Ешьте, сколько хотите».
— Спасибо, мэм, мне больше ничего не нужно. Вот разве что еще чашечку кофе… — ответил старший с заметным техасским акцептом.
— А вам, сэр?
Бонни посмотрела сначала на одного незнакомца, потом на другого и подумала, что они выглядят почти как отец и сын. Длинные седые усы старшего обрамляли крупный рот с резко очерченными губами. Младший на вид показался ей ее ровесником.
— А я бы, пожалуй, съел еще оладьев, уж больно хороши.
— Как видите, мэм, у моего приятеля организм еще молодой, растущий. — Старший усмехнулся, и на его смуглом лице обозначились морщины.
— Попрошу Тэнди, чтобы испек еще порцию. Послышался голос Майка:
— Детка, мне начинает надоедать, что ты мной пренебрегаешь!
— Очень рада — Если мне повезет, то тебе совсем тут надоест, и ты уберешься восвояси, — парировала Бонни.
В зале снова стало тихо, не слышалось даже звяканья посуды. Бопни опять обернула ручку кофейника полотенцем и еще раз подлила кофе обоим незнакомцам. Потом повернулась, собираясь возвратиться на кухню. И тут Майк Бруза, подавшись вперед, ухватился за ее юбку.
— Кажется, ты меня не слышишь, сладкая! Налей-ка мне кофе.
— Отпусти мою юбку, ты, кусок конского навоза?
— Эй, не смей так разговаривать с парнем, который собирается занять место старины Дела! Не думаю, что он вернется. Но пускай это тебя не тревожит, я уж прослежу, чтобы к тебе никто не приставал… кроме меня.
— Дубина, у Дела Гомера не было никакого места, так что тебе и занимать нечего! Хватит портить воздух в моем заведении, убирайся и забирай с собой своего приятеля!
Физиономия Майка покрылась багровыми пятнами.
— Ну-ну, дорогуша, — произнес он с пугающей мягкостью в голосе, — не стоит мне дерзить, советую подсластить язычок. Старина Дел за тебя не заступится, сегодня утром он сел на поезд и уехал в Боузмен. Тебе понадобится другой защитник.
Бонни взорвалась, не в силах более сдерживаться:
— Ты, трусливая душонка, ты себя имеешь в виду? Да я скорее приму помощь от бешеной собаки! Когда-нибудь в этом городе найдутся приличные люди и повесят всех мерзавцев вроде тебя, тех, кто забивает до смерти беззащитных стариков! А заодно вздернут и любителя прибирать к рукам чужие земли.
— Попридержи язык, девка. Тебе следует знать, кто в этом городе хозяин.
— Не ты же! Даже такой мерзавец, как Форсайт, и тот не доверит тебе серьезного дела. А теперь отпусти мое платье. Майк уставился на Бонни похотливым взглядом.
— А ты меня заставь!
— Что ж, если ты так хочешь…
Все еще держа в руках кофейник, Бонни повернулась к Майку и окатила его с головы до ног струей дымящегося кофе. Бруэа. взревел, подскочил и отдернул руку.
— Ах ты, сука!
Несколько мужчин одновременно вскочили с мест, но Бонни не видела ничего, кроме багровой от боли и злости физиономии Майка. Она запустила в его голову кофейником. Майк пригнулся — кофейник ударился о стену, и остатки горячего кофе окатили спину Майка. Раздался такой громогласный вопль, что, казалось, задрожали стекла в оконных рамах. Бруза метнулся к Бонни.
— Не прикасайся к ней.
Бруза обернулся на голос и увидел прямо перед собой дуло шестизарядного револьвера в руке седого техасца.
— Только шевельнись, и я тебя убью.
Младший из техасцев стремительным движением приставил револьвер к ребрам спутника Майка. Руки горбоносого замерли в воздухе — он даже не успел прикоснуться к своим пистолетам.
— Проклятие! — От нестерпимой боли Майк завертелся на стуле. — Ах ты, потаскуха чертова!
Теперь уже все находившиеся в зале мужчины повскакали с мест. Те, кто был вооружен, схватились за оружие. Тэнди остановился у стола, держа наготове огромный поварской нож для разделки мяса.
— Не смей меня так называть, слышишь… змея!
— Проклятие! — снова проревел Майк. — Ты меня ошпарила.
— Больше всего на свете я мечтаю содрать с тебя твою поганую шкуру! — кричала Бонни. — Ты получаешь от этого прохвоста Форсайта деньги за то, что сгоняешь людей с их земель, убиваешь их, избиваешь стариков! Ты жалкий трус! Ты хуже, чем… могильный червь, и такой же бесхребетный!
Унижение оттого, что какая-то девчонка и двое чужаков смогли взять над ним верх, оказалось сильнее, чем боль от ожога. Майк направился к выходу. Проходя мимо Бонни, он толкнул ее плечом. В ту же секунду револьвер техасца с такой силой уперев дулом в его подбородок, что Брузе пришлось запрокинуть голову и уставиться в потолок.
— Там, откуда я родом, с дамами принято обращаться почтительно. Извинись перед ней.
— Она… она первая меня оскорбила.
— Нет уж. это ты начал. Нечего было хвататься за ее юбку. Ты сам сказал: «Заставь меня». По-моему, она как раз выполнила твою просьбу.
Майк покосился на Бонни, насколько это было возможно с задранной головой. Чуть не подавившись, он кое-как выговорил:
— Прошу прощения.
Младший из приезжих дулом револьвера подтолкнул приятеля Майка к выходу.
— Оружие на стойку! Никогда не доверял парням с двумя пистолетами.
— Чтоб тебя…
— Сдается мне, я уже видел где-то твою физиономию. Такого урода не скоро забудешь.
Мужчина бережно выложил на стойку два тщательно смазанных пистолета системы «Смит и Вессон».
— Я еще за ними вернусь, — прорычал он.
Старший техасец опустил револьвер, пропуская Майка к двери. Прежде чем уйти, тот остановился на пороге и поочередно взглянул на каждого из мужчин, все еще стоявших у стола.
— Я вам этого не забуду! — Следующие его слова были обращены к старшему из техасцев: — Вы совершили ошибку, мистер. Если у вас есть хоть капля мозгов, то вы оба пришпорите коней и уберетесь из этого города. И побыстрее! — Глазки, полные ненависти, задержались на Бонни. — В последний раз безногий легко отделался, потому что ввязался Дел. Теперь его тут нет. И не пытайся сбежать, я тебя из-под земли достану.
Когда Бруза и его спутник ушли, Бонни как подкошенная плюхнулась на стул, словно ноги отказывались ей служить. Закрыв лицо руками, она разрыдалась, плечи ее вздрагивали.
— Простите меня, я навлекла на вас беду, простите, — бормотала она, всхлипывая.
Послышался громкий стук по половицам. Дверь распахнулась, и в зал, пошатываясь, вошел Берни. Ремни, крепившие деревянную ногу, были завязаны только наполовину, концы ремней волочились по полу. Чтобы не упасть, он оперся здоровой рукой о стойку.
— Что тут происходит? Кто вопил?
Разбитые губы Берни сильно распухли, но голос его звучал громко и отчетливо. После избиения прошло уже десять дней, но синяки под глазами еще не сошли. Опухшее от побоев лицо стало почти неузнаваемым. Берни растопырил пальцы здоровой руки, цепляясь за стойку.
Бонни вскочила.
— Я же велела тебе оставаться в постели. Как ты сумел спуститься по лестнице?
— Что он натворил? Как только я увидел, что этот тип вошел в нашу дверь, сразу стал привязывать ногу.
Заметив двоих незнакомцев, Берни потянулся здоровой рукой к револьверу, что торчал у него за поясом. Бонни, помогая брату удержаться на ногах, поспешно встала между ним и техасцами.
— Это не люди Форсайта. Они защитили меня от Майка Брузы и его прихвостня.
Берни внимательно посмотрел на сестру, потом кивнул незнакомцам:
— Очень признателен. Я бы с удовольствием пожал вам руки, но сами видите, в каком состоянии моя правая. Меня зовут Берни Гейтс, а это моя сестра.
— Старк, — представился старший техасец. — А этот парень — мой помощник.
Молодой человек, кивнув Берни, взял со стола свою чашку, чтобы допить кофе. Он был высок, худощав, с ясными голубыми глазами и копной светлых волос, местами выгоревших на солнце. На волевом подбородке была заметна ямочка.
Берни тяжело опустился на стул. Вытащив из кармана носовой платок, вытер пот со лба. Бонни принесла ему кружку воды, и он с жадностью выпил.
Тэнди сходил на кухню и вернулся со шваброй. Ликвидировав последствия битвы, он выпрямился и посмотрел на высокого техасца.
— Я теперь уже не тот, что прежде. Но в былые дни я не стал бы спокойно наблюдать, как субъект вроде Майка Брузы пристает к порядочной девушке, такой, как наша мисс Бонни. И ребята с железной дороги вряд ли долго бы раздумывали, если бы вы не вмешались. Мы рады, что вы оказались у нас, мистер.
— Старк. — Техасец протянул руку, и Тэнди энергично потряс ее.
— У нас тут, мистер Старк, не все ладно уже довольно давно — с тех пор, как появился один охотник за чужими землями. — Тэнди взял со стола тарелку. — Молодой человек, я поджарю еще сковородку оладий. Ваши-то все из кофейника обрызганы.
— Спасибо, мне достаточно, а то я стану жирным, как боров.
Некоторые из посетителей принялись доедать свой завтрак, другие собрались уходить. И тут с улицы послышался тяжелый топот сапог. Дверь распахнулась с такой силой, что, грохнувшись о стену, снова захлопнулась. Затем дверь вновь открылась, и в кафе вошел мужчина с дробовиком в руках. На груди у него красовалась большая жестяная звезда. Следом вошел молодой человек с пренеприятнейшей физиономией.
— Отойти к стене! — рявкнул шериф, обращаясь к тем, что расплачивались у стойки. — Все остальные — встать и поднять вверх руки.
Резкая команда застала посетителей врасплох — никто не шелохнулся. Тогда шериф вскинул ружье, наводя его то на одного, то на другого. Все мужчины встали, один только Берни остался сидеть. Шериф шагнул к нему и коснулся дулом его плеча.
— Встать!
Бонни метнулась к шерифу:
— Отойдите от него… вы… жирная свинья! Не видите, что ли, он ранен.
Шериф Лайстер одной рукой отстранил от себя Бонни.
— Придержи эту дикую кошку, — бросил он через плечо своему уродливому спутнику.
Напарник шерифа, тощий, сутулый и узкоплечий парень с похоронной физиономией, протянул к Бонни свои длинные костлявые руки, пытаясь схватить ее. Но тут в руке у нее, точно по мановению волшебной палочки, появился нож — она прихватила его, возвращаясь из кухни.
— Только тронь меня, и я тебя зарежу.
— Так-так, это подтверждает слова Майка. Берни попытался подняться.
— И что же, интересно, этот подонок сказал?
— Он пожаловался, что твоя сестра напала на него — облила из кипящего кофейника. Сейчас врач оказывает ему первую помощь. — Лайстер перевел взгляд на приезжих. — А вы кто такие?
— Меня зовут Старк.
— Ты тот самый бандит, который набросился на Майка, когда он пытался защитить себя? Бросай оружие! И ты тоже, — кивнул он младшему.
Старк скрестил руки на груди.
— И не подумаю, — произнес он с невозмутимым видом.
— Что?! — Физиономия шерифа сначала словно окаменела, так он изумился; потом лицо его посерело. Он оскалился, обнажив неровные зубы. — Бросайте оружие — или я открою огонь. — Шериф был в ярости.
— Незавидная участь — вот так кончить свой век. Старик был одним из первых, кто здесь поселился.
— Да-а, я, бывало, любил слушать, как старик рассказывал небылицы про прежние деньки.
Бонни возвращалась на кухню за тарелкой жареного мяса, но что-то, какое-то смутное чувство беспокойства, заставило ее задержаться у стола. Не хотелось верить, что речь идет, о том самом старике, который завтракал у них каждое утро и стал для них с братом почти родным.
— О ком вы говорите? — Бонни покосилась на пустующий стул, Она догадалась, каким будет ответ, еще до того как услышала его. У девушки засосало под ложечкой.
— О старом Клетусе.
— Что с ним? Он тяжело ранен?
— Я думал, вы знаете, мэм. Его убили прошлой, ночью.
— Кого? Клетуса Фуллера?
— Того старика, что приходил сюда каждое утро, а фамилии его я не знаю.
Бонни побледнела.
— О нет! Они не могли… — Она прижала ладонь к губам, глаза ее наполнились слезами. — Вы уверены?
— Да, мэм. Прошлой ночью его до смерти избили прикладом ружья или дубинкой. На бедняге живого места не осталось, но он сумел-таки выползти во двор и там умер.
— Леди незачем все это выслушивать. Незачем рассказывать все это леди, — вмешался железнодорожник с окладистой черной бородой. — Ты что, не видишь? У нее и так сердце разрывается!
— Такие вот дела. — Когда Бонни ушла на кухню, говоривший добавил, понизив голос: — Какой-то грязный подонок, трус, который только и может, что со стариком сладить, сломал ему ногу, а потом бил по голове так, что от лица ничего не осталось. По словам парня, который его нашел, похоже, что они сначала ушли, потом испугались, что старик может выжить, вернулись и проломили ему череп.
— Зачем кому-то понадобилось его убивать?
— В свое время старина Клетус был отличным колесным мастером.
— Вряд ли у него водились большие деньги, но, видно, кто-то позарился и на то, что у него было.
Один из собеседников задумчиво проговорил:
— Город теперь не тот, что прежде. Было время, когда приходилось бояться только индейцев. А теперь отовсюду ждешь неприятностей. Интересно, найдут они когда-нибудь того сукина сына, который избил Берии?
Кто-то презрительно фыркнул:
— С таким-то шерифом, как у нас, — вряд ли.
— И правда, прошла уже неделя, а о нем — ни слуху ни духу.
— Что-то сегодня нет того парня с серыми глазами, который обычно сидит за дальним столом.
— Говорят, он наемный убийца.
— Возможно. Но не думаю, что он стал бы избивать безногого калеку или старика, — не в его это духе, он не любит пачкаться. Такой бы просто выстрелил в голову — и дело с концом.
Бонни почти не слышала разговоров за столом. Несколько минут она тихонько плакала, потом вытерла глаза и умылась холодной водой. Тэнди — старый армейский повар, которого они наняли помогать, пока не поправится Берни, — отнес па столик блюдо с мясом, потом вернулся к плите и стал жарить оладьи на огромной чугунной сковороде.
Хлопнула входная дверь, и в кафе вошел Майк Бруза, а за ним — высокий и тощий неряшливого вида мужчина с ястребиным носом. Майк остановился у самой двери; его маленькие злобные глазки подозрительно оглядели всех присутствующих. Наконец взгляд его остановился на Бонни; глазки Майка похотливо заблестели.
— А вот и я, дорогуша. Доброе утро.
Бонни промолчала, только презрительно скривила губы и повернулась к нему спиной. В кафе воцарилось тягостное молчание. Майк и его спутник сели в дальнем конце того же стола, за которым двое приезжих с невозмутимым видом поглощали свои оладьи.
Майк явно пребывал в хорошем настроении. Он слишком громко смеялся и так же громко разговаривал со своим спутником, у которого на каждом бедре висело по кобуре.
— Люблю, когда жратву мне подает смазливая девчонка. Смотри-ка, она миленькая, как пестрый щенок. Дорогуша, — обратился он к Бонни, — поджарь-ка мне полдюжины яиц. Я голоден, как лось во время гона.
— Ты и выглядишь так же, — отрезала Бонни. Обернув ручку кофейника полотенцем, она принялась разливать кофе мужчинам за соседним столом.
Ее громкий голос, полный сдерживаемого гнева, был слышен каждому. Майк загоготал, но никто больше не издал ни звука. Бонни ушла на кухню.
— Хотите, чтобы я его обслужил, мисс? — предложил Тэнди, За неделю, что он проработал с Бонни, он очень привязался к этой девушке, живущей в постоянной тревоге. Повар снял со сковороды оладьи и выложил их горкой на блюдо.
— Нет. Я сама его обслужу, когда дойдут руки.
Злость на головорезов Форсайта — за то, что они сделали с Клетусом, затуманила сознание Бонни. Отчасти это помогало притупить скорбь, но гнев притуплял также здравый смысл и инстинкт самосохранения.
— Эй ты, вертихвостка! — взревел Майк. — Принеси мне кофе! Если мне придется самому идти за ним на кухню, ты поцелуешь меня за труды!
Бопни не обратила на Майка внимания и подошла к двоим мужчинам, сидящим на другом конце стола.
— Принести вам еще чего-нибудь? На нашей вывеске написано: «Ешьте, сколько хотите».
— Спасибо, мэм, мне больше ничего не нужно. Вот разве что еще чашечку кофе… — ответил старший с заметным техасским акцептом.
— А вам, сэр?
Бонни посмотрела сначала на одного незнакомца, потом на другого и подумала, что они выглядят почти как отец и сын. Длинные седые усы старшего обрамляли крупный рот с резко очерченными губами. Младший на вид показался ей ее ровесником.
— А я бы, пожалуй, съел еще оладьев, уж больно хороши.
— Как видите, мэм, у моего приятеля организм еще молодой, растущий. — Старший усмехнулся, и на его смуглом лице обозначились морщины.
— Попрошу Тэнди, чтобы испек еще порцию. Послышался голос Майка:
— Детка, мне начинает надоедать, что ты мной пренебрегаешь!
— Очень рада — Если мне повезет, то тебе совсем тут надоест, и ты уберешься восвояси, — парировала Бонни.
В зале снова стало тихо, не слышалось даже звяканья посуды. Бопни опять обернула ручку кофейника полотенцем и еще раз подлила кофе обоим незнакомцам. Потом повернулась, собираясь возвратиться на кухню. И тут Майк Бруза, подавшись вперед, ухватился за ее юбку.
— Кажется, ты меня не слышишь, сладкая! Налей-ка мне кофе.
— Отпусти мою юбку, ты, кусок конского навоза?
— Эй, не смей так разговаривать с парнем, который собирается занять место старины Дела! Не думаю, что он вернется. Но пускай это тебя не тревожит, я уж прослежу, чтобы к тебе никто не приставал… кроме меня.
— Дубина, у Дела Гомера не было никакого места, так что тебе и занимать нечего! Хватит портить воздух в моем заведении, убирайся и забирай с собой своего приятеля!
Физиономия Майка покрылась багровыми пятнами.
— Ну-ну, дорогуша, — произнес он с пугающей мягкостью в голосе, — не стоит мне дерзить, советую подсластить язычок. Старина Дел за тебя не заступится, сегодня утром он сел на поезд и уехал в Боузмен. Тебе понадобится другой защитник.
Бонни взорвалась, не в силах более сдерживаться:
— Ты, трусливая душонка, ты себя имеешь в виду? Да я скорее приму помощь от бешеной собаки! Когда-нибудь в этом городе найдутся приличные люди и повесят всех мерзавцев вроде тебя, тех, кто забивает до смерти беззащитных стариков! А заодно вздернут и любителя прибирать к рукам чужие земли.
— Попридержи язык, девка. Тебе следует знать, кто в этом городе хозяин.
— Не ты же! Даже такой мерзавец, как Форсайт, и тот не доверит тебе серьезного дела. А теперь отпусти мое платье. Майк уставился на Бонни похотливым взглядом.
— А ты меня заставь!
— Что ж, если ты так хочешь…
Все еще держа в руках кофейник, Бонни повернулась к Майку и окатила его с головы до ног струей дымящегося кофе. Бруэа. взревел, подскочил и отдернул руку.
— Ах ты, сука!
Несколько мужчин одновременно вскочили с мест, но Бонни не видела ничего, кроме багровой от боли и злости физиономии Майка. Она запустила в его голову кофейником. Майк пригнулся — кофейник ударился о стену, и остатки горячего кофе окатили спину Майка. Раздался такой громогласный вопль, что, казалось, задрожали стекла в оконных рамах. Бруза метнулся к Бонни.
— Не прикасайся к ней.
Бруза обернулся на голос и увидел прямо перед собой дуло шестизарядного револьвера в руке седого техасца.
— Только шевельнись, и я тебя убью.
Младший из техасцев стремительным движением приставил револьвер к ребрам спутника Майка. Руки горбоносого замерли в воздухе — он даже не успел прикоснуться к своим пистолетам.
— Проклятие! — От нестерпимой боли Майк завертелся на стуле. — Ах ты, потаскуха чертова!
Теперь уже все находившиеся в зале мужчины повскакали с мест. Те, кто был вооружен, схватились за оружие. Тэнди остановился у стола, держа наготове огромный поварской нож для разделки мяса.
— Не смей меня так называть, слышишь… змея!
— Проклятие! — снова проревел Майк. — Ты меня ошпарила.
— Больше всего на свете я мечтаю содрать с тебя твою поганую шкуру! — кричала Бонни. — Ты получаешь от этого прохвоста Форсайта деньги за то, что сгоняешь людей с их земель, убиваешь их, избиваешь стариков! Ты жалкий трус! Ты хуже, чем… могильный червь, и такой же бесхребетный!
Унижение оттого, что какая-то девчонка и двое чужаков смогли взять над ним верх, оказалось сильнее, чем боль от ожога. Майк направился к выходу. Проходя мимо Бонни, он толкнул ее плечом. В ту же секунду револьвер техасца с такой силой уперев дулом в его подбородок, что Брузе пришлось запрокинуть голову и уставиться в потолок.
— Там, откуда я родом, с дамами принято обращаться почтительно. Извинись перед ней.
— Она… она первая меня оскорбила.
— Нет уж. это ты начал. Нечего было хвататься за ее юбку. Ты сам сказал: «Заставь меня». По-моему, она как раз выполнила твою просьбу.
Майк покосился на Бонни, насколько это было возможно с задранной головой. Чуть не подавившись, он кое-как выговорил:
— Прошу прощения.
Младший из приезжих дулом револьвера подтолкнул приятеля Майка к выходу.
— Оружие на стойку! Никогда не доверял парням с двумя пистолетами.
— Чтоб тебя…
— Сдается мне, я уже видел где-то твою физиономию. Такого урода не скоро забудешь.
Мужчина бережно выложил на стойку два тщательно смазанных пистолета системы «Смит и Вессон».
— Я еще за ними вернусь, — прорычал он.
Старший техасец опустил револьвер, пропуская Майка к двери. Прежде чем уйти, тот остановился на пороге и поочередно взглянул на каждого из мужчин, все еще стоявших у стола.
— Я вам этого не забуду! — Следующие его слова были обращены к старшему из техасцев: — Вы совершили ошибку, мистер. Если у вас есть хоть капля мозгов, то вы оба пришпорите коней и уберетесь из этого города. И побыстрее! — Глазки, полные ненависти, задержались на Бонни. — В последний раз безногий легко отделался, потому что ввязался Дел. Теперь его тут нет. И не пытайся сбежать, я тебя из-под земли достану.
Когда Бруза и его спутник ушли, Бонни как подкошенная плюхнулась на стул, словно ноги отказывались ей служить. Закрыв лицо руками, она разрыдалась, плечи ее вздрагивали.
— Простите меня, я навлекла на вас беду, простите, — бормотала она, всхлипывая.
Послышался громкий стук по половицам. Дверь распахнулась, и в зал, пошатываясь, вошел Берни. Ремни, крепившие деревянную ногу, были завязаны только наполовину, концы ремней волочились по полу. Чтобы не упасть, он оперся здоровой рукой о стойку.
— Что тут происходит? Кто вопил?
Разбитые губы Берни сильно распухли, но голос его звучал громко и отчетливо. После избиения прошло уже десять дней, но синяки под глазами еще не сошли. Опухшее от побоев лицо стало почти неузнаваемым. Берни растопырил пальцы здоровой руки, цепляясь за стойку.
Бонни вскочила.
— Я же велела тебе оставаться в постели. Как ты сумел спуститься по лестнице?
— Что он натворил? Как только я увидел, что этот тип вошел в нашу дверь, сразу стал привязывать ногу.
Заметив двоих незнакомцев, Берни потянулся здоровой рукой к револьверу, что торчал у него за поясом. Бонни, помогая брату удержаться на ногах, поспешно встала между ним и техасцами.
— Это не люди Форсайта. Они защитили меня от Майка Брузы и его прихвостня.
Берни внимательно посмотрел на сестру, потом кивнул незнакомцам:
— Очень признателен. Я бы с удовольствием пожал вам руки, но сами видите, в каком состоянии моя правая. Меня зовут Берни Гейтс, а это моя сестра.
— Старк, — представился старший техасец. — А этот парень — мой помощник.
Молодой человек, кивнув Берни, взял со стола свою чашку, чтобы допить кофе. Он был высок, худощав, с ясными голубыми глазами и копной светлых волос, местами выгоревших на солнце. На волевом подбородке была заметна ямочка.
Берни тяжело опустился на стул. Вытащив из кармана носовой платок, вытер пот со лба. Бонни принесла ему кружку воды, и он с жадностью выпил.
Тэнди сходил на кухню и вернулся со шваброй. Ликвидировав последствия битвы, он выпрямился и посмотрел на высокого техасца.
— Я теперь уже не тот, что прежде. Но в былые дни я не стал бы спокойно наблюдать, как субъект вроде Майка Брузы пристает к порядочной девушке, такой, как наша мисс Бонни. И ребята с железной дороги вряд ли долго бы раздумывали, если бы вы не вмешались. Мы рады, что вы оказались у нас, мистер.
— Старк. — Техасец протянул руку, и Тэнди энергично потряс ее.
— У нас тут, мистер Старк, не все ладно уже довольно давно — с тех пор, как появился один охотник за чужими землями. — Тэнди взял со стола тарелку. — Молодой человек, я поджарю еще сковородку оладий. Ваши-то все из кофейника обрызганы.
— Спасибо, мне достаточно, а то я стану жирным, как боров.
Некоторые из посетителей принялись доедать свой завтрак, другие собрались уходить. И тут с улицы послышался тяжелый топот сапог. Дверь распахнулась с такой силой, что, грохнувшись о стену, снова захлопнулась. Затем дверь вновь открылась, и в кафе вошел мужчина с дробовиком в руках. На груди у него красовалась большая жестяная звезда. Следом вошел молодой человек с пренеприятнейшей физиономией.
— Отойти к стене! — рявкнул шериф, обращаясь к тем, что расплачивались у стойки. — Все остальные — встать и поднять вверх руки.
Резкая команда застала посетителей врасплох — никто не шелохнулся. Тогда шериф вскинул ружье, наводя его то на одного, то на другого. Все мужчины встали, один только Берни остался сидеть. Шериф шагнул к нему и коснулся дулом его плеча.
— Встать!
Бонни метнулась к шерифу:
— Отойдите от него… вы… жирная свинья! Не видите, что ли, он ранен.
Шериф Лайстер одной рукой отстранил от себя Бонни.
— Придержи эту дикую кошку, — бросил он через плечо своему уродливому спутнику.
Напарник шерифа, тощий, сутулый и узкоплечий парень с похоронной физиономией, протянул к Бонни свои длинные костлявые руки, пытаясь схватить ее. Но тут в руке у нее, точно по мановению волшебной палочки, появился нож — она прихватила его, возвращаясь из кухни.
— Только тронь меня, и я тебя зарежу.
— Так-так, это подтверждает слова Майка. Берни попытался подняться.
— И что же, интересно, этот подонок сказал?
— Он пожаловался, что твоя сестра напала на него — облила из кипящего кофейника. Сейчас врач оказывает ему первую помощь. — Лайстер перевел взгляд на приезжих. — А вы кто такие?
— Меня зовут Старк.
— Ты тот самый бандит, который набросился на Майка, когда он пытался защитить себя? Бросай оружие! И ты тоже, — кивнул он младшему.
Старк скрестил руки на груди.
— И не подумаю, — произнес он с невозмутимым видом.
— Что?! — Физиономия шерифа сначала словно окаменела, так он изумился; потом лицо его посерело. Он оскалился, обнажив неровные зубы. — Бросайте оружие — или я открою огонь. — Шериф был в ярости.