Страница:
Я заправил суп, и вскоре он был готов.
– Сбро-од, стройся! – командирским голосом гаркнул Пухлый, беря в руки браконьерский половник. – На раздачу пищи в колонну по одному становись!
Он щедро набухал каждому варева в котелок, и лишь когда подошел черед Крейзи, безучастно развел руками:
– На вас лимит исчерпан.
– Как это исчерпан?! – возмутился Сашка.
– Ваши продуктовые карточки крысы съели! – совсем по-лошадиному заржал накурившийся Пухлый, из него опять поперла дурь.
– Ладно, Вован, харе глумиться-то, – попробовал уговорить его Крейзи.
– Иди отсюда, на супец сегодня ты горбат, – ответствовал раздатчик.
– Я сейчас возьму пэпэша и разнесу тебя с котлом вместе! – вспыхнул Сашка.
От безумного друга можно было всего ожидать.
– Ну, начинается утро в колхозе. – Я отобрал у Пухлого поварешку и налил Крейзи похлебки.
– Идите клюйте говно, – проводил его Пухлый.
– Ты тоже иди, – выделил я ему положенную порцию, – нечего тут узурпировать.
– Так невозможно, – заартачился Пухлый. – Брат ты мне или не брат, рад ты мне или не рад?
– Рад-рад, – прогнал я его, – топай жрать и мне не мешай.
Пухлый что-то хрюкнул себе под нос, примостился на сидоре и застучал ложкой в котелке.
Накормив всю братию, я и сам смог перекусить. Мне нравится готовить и есть собственную стряпню.
Я уминал ужин, сидя у костра, и думал, что до темноты мы вряд ли успеем выйти к домику лесника. Впрочем, продуктов на завтра хватит. Мужики запаслись дня на три. Учитывая, что нас вдвое больше, нетрудно посчитать расход. В самый раз завтра сытыми потусоваться.
Я был в отряде за интенданта и суперкарго, чем весьма гордился. Тесак в бобровых ножнах повесил на ремень поверх КЗСа. Нож придавал солидности. Вдобавок трататуй получился вкусным, ребята его оценили. Я повеселел. Действительно, счастье – есть. Есть самому и давать есть другим.
Решили заварить чай. Дима подхватил казанок и отправился по воду.
Вернулся он неожиданно быстро и с немытым котлом. Это я как начальник административно-хозяйственной части заметил в первую очередь.
– Какие-то хмыри в лесу, – сообщил он, – с оружием и в камуфляже.
Мы повскакали, лапая железо.
– Что за хмыри? – спросил Глинник. – Охотники?
– Что за оружие? – лениво перебил Пухлый, более смекалистый даже в упыханном состоянии. Из всех нас только он остался сидеть.
– «Калашники».
– Может, милиция, – ляпнул тупорылый Валдорис. – Вдруг лесник настучал?
– Сколько их? – не вставая, продолжил задавать вопросы по делу Вован.
– Не сосчитал, – пожал плечами Дима. – Человек семь-восемь.
– Это уже серьезно, – резюмировал Пухлый. – Куда они направлялись?
– В нашу сторону.
– Да что же ты сразу не сказал?! – Пухлого с вещмешка как ветром сдуло. – Далеко они?
Мент не успел ответить.
– Вижу троих, – доложил Аким, – четверых… пятерых.
Пухлый уже затягивал на груди поперечную лямку. Самодельный рюкзак был сшит им как раз для подобных случаев. Иногда в лесу приходится быстро убегать.
Теперь и они нас увидели.
– Эй, кто вы? Стоять! – послышались крики.
– Вот уж на фиг, – пробормотал я, отщелкивая пуговку трешкиного предохранителя.
Ментам я сдаваться в плен не хотел. А кто еще мог ходить по Синяве с «Калашниковыми» – какие-нибудь добровольные дружинники из бригады народного ополчения, поднятые по тревоге шерифом? Навряд ли. Да и откуда у дружинников автоматы? Может быть, солдаты из ближайшей воинской части, взявшей нечто наподобие шефства над лесничеством? В любом случае нотациями не отделаешься, за лесника спросят по всей строгости военного времени. Иного в Синяве не было уже пятьдесят лет.
Мысли эти промелькнули в мозгу меньше чем за секунду. Однако сходным образом думал не только я.
– Ментов на хуй! – однозначно высказался Боря и открыл огонь из «Дегтярева».
Дружинники бросились врассыпную.
– О-о, какая попсня, – обалдело протянул Пухлый, когда деготь смолк.
Он развернулся и побежал прочь. Мы за ним.
С солидным запозданием вслед нам заработали автоматы Калашникова. Началась война – явление в этих местах заурядное.
Перепуганный мент собирался звонить коллегам, чтобы они как-нибудь приостановили прочесывающих лес автоматчиков. Никому из нас засвечиваться таким образом не хотелось. К тому же было неясно, что за людей мы встретили. Сомнения возникали прежде всего из-за их одежды. Вольные стрелки щеголяли в разноцветной натовской милитари, ношение которой не свойственно рядовым сотрудникам милиции и уж тем более солдатам срочной службы.
Балдорис предположил, что мы столкнулись с «новыми русскими», вышедшими поохотиться на людей. Лабас с его идеями был подвергнут анафеме. Пухлый заявил, что это такие же дураки вроде нас, только еще глупее; какие-нибудь «зеленые следопыты», не сумевшие даже накопать приличного оружия, но затеявшие схожие с нашими маневры. Спорить ребята не стали, лишь бдительно осаживали Димона с его «Моторолой». Покидать Синяву было разумнее, не вступая в контакт с органами следствия. Ночь пересидеть в дебрях, а с рассветом уйти из леса и от преследователей. К бесу Крутого Уокера! Связываться из-за него с отморозками никому на фиг не нужно.
Мы выбрали место для ночевки, уклонившись от возможной встречи как с милитаристами, так и с обиженными браконьерами.
Уже стемнело, и мы остановились у речки, не доходя до разрушенного моста. Взорванный во время войны старый мост колоритно торчал из воды. От него к Молодцово вела ухабистая заросшая дорога. До поселка было идти часа три, не меньше, поэтому мы решили сделать привал.
Развели костер. Набрали в реке воды. Пока она закипала, я отлучился похезать. На тропинке, по которой мы сюда явились, была замечательная ямка. Ее-то я и наметил загадить. Пусть кто-нибудь ненароком наступит!
Едва я нацелился присесть среди папоротников, как передо мной вырос Пухлый. Должно быть, бесшумно шел по пятам. Он превосходно умел это делать даже в литой резиновой обуви. Пухлый поигрывал акимовской пехотной лопаткой.
– Не занимайтесь экоцидом, деточка, – задержал он процесс дефекации, – не пачкайте природу своим калом.
– Навоз – это удобрение, – буркнул я, с подозрением косясь на лопатку. Уж не вздумал ли начинающий каннибал раскроить мне череп?
– Да. Навоз – удобрение. Но у вас, деточка, – кал!
– Чего ты хочешь? – раздраженно спросил я.
– Я хочу, чтобы ты не запакостил яму, – спокойно ответил Пухлый. – Ходи срать на мост, как это делаю я.
За Пухлым действительно водилась такая привычка. Когда мы бандой следопутов тусовались вблизи моста, Вован всегда бегал откладывать личинки туда. Но я не был в такой степени панком, чтобы гонять по ночнику к черту на рога. Тем более когда чай вот-вот заварится.
– Почему я не должен срать в эту яму?
– Потому что я хочу ее раскопать, – заявил Пухлый.
– Лады, – сдался я, застегивая штаны. – А что мне делать?
– Настрогай кольев.
Пухлый деловито перевесил за спину автомат и принялся углублять выемку. Зашуршал, замотался высокий орляк, скрывая выброшенную землю.
Отойдя к лагерю, чтобы идущие за нами не заметили свежих затесов, я срубил шесть прямых крепких веток и заточил с обеих концов украденным тесаком. Пухлый готовил ловушку. Интересно, на кого? Кандидатур было немного. Я обдумал их, справляя нужду, затем подобрал колышки и навестил Вована.
Землекоп закруглялся. Мы воткнули палочки в дно ямы. Накрыли примятым папоротником. Произвели вокруг маскировочную работу. Теперь со стороны казалось, будто по тропинке прошли в ряд несколько человек. Ямы заметно не было.
– Ja,годится, – оценил капкан Пухлый.
– Ну и что мы сделали? – осведомился я.
– Насрали кому-то в душу. Причем по-настоящему. Это тебе не природу губить.
– А толку?
– С рассветом немцы двинутся за нами. Они сейчас где-то неподалеку ночуют, – потянул носом Пухлый, – из леса гарью тянет. Тоже костер развели.
– Какие-такие «немцы»?
– Немцы – это все, кто не с нами, – безапелляционным тоном пояснил Чачелов.
– Ты про этих… милиционеров? – уточнил я.
– Какие там милиционеры. Лесник по-любому не успел бы собрать мусоров. Да и вряд ли бы сумел. Кто бы из местных ментов вписался на такое дело? Его не впервые обстреливают. Да и не менты это. Какие-то…
– Придурки вроде нас, – обреченно договорил я.
– Исключительные дураки!
– А что ты еще о них думаешь?
– Я думаю, что они от нас не отстанут. Чисто по жизни. Захотелось им поиграть в партизан и карателей. Они и приехали в лес пострелять, а Боря им повод хороший дал. Теперь они нас преследуют. Наверное, придется дать бой.
– Ты серьезно?
– Если не получится уйти.
Я снова почувствовал обреченность. Что это – злая судьба или Фортуна на время отвернулась от меня?
– Что грустишь? – проявил неожиданное участие Пухлый.
– Все люди как люди, а я как хрен на блюде! – сокрушенно произнес я, находясь под гнетом размышлений.
– С чего ты взял?
– А-а… бляди и вору долго оправдываться, – не стал я вдаваться в подробности своих злоключений.
– Не кисни, – ободрил меня Вова. – Прорвемся.
– Не хочется, но придется.
– И мне не катит стреляться с какими-то отморозками. Эх, Лучше бы я женился на этой дуре с Рыбацкого! – вздохнул Вован.
Свою первую любовь он всегда вспоминал, когда дела шли наперекосяк. Была в жизни Чачелова печальная love story. Дама сердца, обитавшая в Рыбацком, никак не могла выбрать из двух Вованов, кого она больше хочет, – Рыжего или Пухлого. Наконец более шустрый Рыжий сделал ей ребенка и ушел в армию, а Пухлый остался копать трофеи и размышлять у костра о превратностях судьбы. Потом тоже отдал Родине священный долг, но не настолько поглупел, чтобы жениться на матери-одиночке. Я бы тоже ни за что так не сделал, даже если бы попал на три года во флот. Но срочную я не служил. Хватило и военной кафедры.
Мы подошли к костру, чай только заварился. Боря налил мне полную кружку и щедро подсластил. Дима хвастался, как он откопал немецкого синьора.
– В Апраксине откопал в канаве ганса, всего обложенного бутылками. Это был какой-то фашистский главбух. Бутылок там черт знает сколько было. Он ими, наверное, отбивался. Оружия при нем не оказалось, ремень отсутствовал, даже пуговицы на шинели были все оторваны. Просто панк гнилой! Он только пил, кидался в противника бутылками и камнями – там еще булыжников куча нашлась, и опять пил! Его, наверное, и не убивал никто. Сам упал с перепоя, вырубился и замерз, мразь синяя.
– Просто спился человек на фронте, – сочувственным тоном констатировал Акимов.
– Кстати, – покосился на него Димон, – у нас нету больше с собой?.. – он поясняюще щелкнул ногтем по горлу.
– Вот кто мразь кирная, – во весь голос объявил Пухлый, ткнув в Боярского пальцем: – Синюган болотный!
Кто-нибудь видел багровеющего, как осьминог, певца Кузьмина? Картина супер!
– Да я просто так спросил. Знал, что ни у кого нет, – принялся вилять Дима, но Пухлый был непреклонен.
– Ха-ха-ха, синюха! Сам хуже ганса, постоянно в дымину! Вот бы тебя на войну, ты бы там заколдырился: не только оружие – и шинель бы пропил, а потом, в хлам ужратый, заснул бы стоя и замерз бы, как генерал Карбышев. Хо-хо, синий следопыт!
Дима обиделся, но больше не пытался унять разошедшегося Вована. О сотовом радиотелефоне он, похоже, забыл. Я же, глядя на Пухлого, поражался его выдержке. Только что поставил ловушку на человека, завтра планировал принять бой, а сейчас хохочет как ни в чем не бывало. Неужели столь безмерно уповает на свое знание леса? Или просто шмали обкурился?
Даже я, друг детства, не мог представить, что творится в голове у Пухлого.
13
Возня в картах и лесные ночевки исчерпали мои жизненные ресурсы. Пока коллеги разводили костер, я тщетно реанимировался. Их безучастные взгляды свидетельствовали, что у каждого в этом лесу хватает своих забот.
– Ну, у тебя и харя, – с бесцеремонной прямотой сообщил Пухлый проковылявшему мимо него Балдорису.
Обычно спросонок он был неразговорчив. Такая неестественная для Вована активность настораживала. Пухлый словно разогревался, как разминается бегун перед стартом. А может, просто курнул анаши спозаранку. Его поведение заставляло задуматься, какие упражнения нам сегодня предстоят: безобидный бег с препятствиями либо опасный биатлон. Ни носиться, ни тем более стрелять расположен я отнюдь не был. Остальные трофейщики, думаю, тоже.
Жизнь постепенно загоняла меня в цейтнот.
– Неужели я так плохо выгляжу, насколько себя чувствую? – сохранил остатки юмора синявинский Рэмбо.
– У тебя ебало как у Ганнибала, – ответил непредсказуемый Вова.
Балдорис не стал спорить, только задумчиво поправил за козырек гансовку и прошествовал дальше, почесывая искусанную комарами щеку. Какого из Ганнибалов – римского полководца или предка Пушкина – имел в виду Чачелов, осталось неизвестным, потому что из чащобы, откуда мы вчера пришли, донесся пронзительный вопль.
– Курочка в гнезде, яичко в пизде! – Я быстрее остальных сообразил, что это может означать, и вскочил, схватив винтовку.
Кто-то попался в ловушку. Шел в потемках по примятому папоротнику и угодил на острые колья. Сильно вряд ли поранился – выемка в земле была не настолько глубокой – но пропороть бедро, рассадить бок или руку вполне мог.
А кому ходить по лесу в начале шестого утра? Только «немцам».
Раненый в любом случае задержит преследователей. Из леса доносились неразборчивые возгласы. Как я определил, все с одного места. Оступившемуся товарищу оказывали медицинскую помощь.
– Собираемся, быстро! – скомандовал Пухлый, закидывая на спину рюкзак.
– Что случилось? – не понял Глинник. – Кто кричал?
Причитания от капкана затихли.
– Немцы идут.
– Какие немцы???
Все остальные принялись торопливо навьючиваться.
– Вчерашние, – отрезал Пухлый. – Постой немного и узнаешь.
Глинник перестал задавать глупые вопросы и присоединился ко всеобщему копошению.
– Есть, – негромко сказал Аким. – Легки на помине.
Промеж деревьев шустро сновали люди в цветастом, а потому хорошо приметном камуфляже.
– Придется стрелять. – Пухлый снял затвор МП-40 с предохранительного взвода. – Аллее пункер.
Не знаю, были ли нападающие панками, но повоевать они любили. По нам открыли огонь. Боря с Димой попадали на землю. Аким сноровисто вскинул к плечу шпалер и шарахнул по воякам стоя. Я припал на колено, захватил в целик фигуру немца. Он бежал прямо на меня, пестрое пятно дергалось. Я нажал на спуск, подведя мушку под центр силуэта. Куда-нибудь да попаду. Куда конкретно, значения не имеет. Пуля в туловище выводит человека из строя. «Немец» упал.
– Шнель-шнель! – во всю глотку заорал Пухлый, ускоряя пинком под зад нерасторопного Балдориса. Сам он не стрелял. – Держаться берега, на дорогу не выходить!
Он был прав. На открытом пространстве нам из автоматов быстро наведут решку. В зарослях предпочтительнее одиночный прицельный огонь.
«Немцы» больше не шмаляли – сами залегли в страхе. Мы сквозанули от них, пронеслись через дорогу, нырнули в лес и вскоре выдохлись. Партизанская жизнь с ее недоеданием, ночевками под открытым небом и постоянными маневрами здоровья не прибавляла. Балдорис стер ноги и поэтому все время отставал. Мы были вынуждены приноравливаться к его скорости. Соответственно, снизили темп марша.
Именно благодаря этому Акимов заметил мину и сумел вовремя остановиться.
Черный капроновый шнур был натянут на высоте бедра. Деревья впереди редели, видно было реку. Кто-то установил натяжник, чтобы идущие к поляне не могли пройти опушку незамеченными. К сосне была привязана сигнальная мина. Мы с Акимом аккуратно сняли ее.
– Они от нас не отстанут, – сказал Глинник.
– Уже отстали, – дернул я башкой в ту сторону, откуда мы пришли.
– Надо все-таки позвонить, – завел старую песню Дима.
– Никуда не надо звонить, – осадил его Пухлый. – Сам видишь, что это не менты. Это мастодонты какие-то уродские вроде нас, лесные братья. Немцы, короче. Войну нам объявили.
– Придется воевать, – хмыкнул Боря. Из-под каски его текли струйки пота. Таскать на горбу, помимо вещмешка, двенадцатикилограммовый деготь, да еще бегом, занятие изнурительное. Меня самого уже одолела трешка, хотелось бросить ее и забыть, что оружие вообще есть на свете.
– Чисто по жизни, впереди должна быть засада. – Пухлый снял рюкзак, убрал в него мину и достал бинокль в твердом кожаном футляре. – Надо произвести разведку. Пойдем, Ильен, и ты, Аким. Остальным – тусоваться, не давать Димону звонить. Наблюдать за лесом, немцы могут догнать.
Раздав ценные указания, Пухлый бесшумно двинулся к опушке. Я натянул капюшон своего маскировочного комплекта, словно это делало меня невидимым. У кромки леса мы остановились. Пухлый достал из футляра «цейсе».
– Вижу снайпера, – шепнул он, передавая бинокль Акиму. Тот посмотрел в указанном направлении и протянул оптику мне.
– Гляди на двойную сосну, – негромко сказал Аким. – Видишь в развилке снайперское гнездо?
Я приник к окулярам. Мощная цейссовская оптика давала двенадцатикратное увеличение. На приметном дереве я без труда различил мохнатый, неброской зеленой расцветки ком, из которого торчал вороненый ствол. Человек, замотанный в масксеть, примостился на рогатине, наблюдая за лесом. Ждал сигнала красными ракетами, указывающими местонахождение противника, а при нашем появлении на открытом пространстве – множил на ноль кого мог. Тактика, не свойственная милиции. Подобным образом действовали финны в приснопамятную кампанию. Ныне так могли поступить только люди, зацикленные на той эпохе, изучившие ее столь подробно, что решили воплотить на практике. То есть отмороженные трофейные мастодонты.
– Нам и впрямь объявили самую настоящую войну, – молвил я, отдавая бинокль.
– Всамоделишную, – процедил Аким, двигая желваками. Борода его грозно топорщилась. Заметно было, что по отношению к подонкам, затеявшим с нами смертоубийственную игру, он настроен весьма категорично. – Чудом на растяжку не нарвались.
– Проворонь ты нитку – и капут, – вполголоса сказал Пухлый. – Запросто могли осколочную мину поставить – у них в голове ведь накакано.
– Интересно им, петухам, – поддакнул я. – Развлекаются, ребятишки.
– Обходить снайпера не имеет смысла, – продолжал рассуждать вслух Чачелов. – У него наверняка другие натяжники стоят.
– Да и наблюдатель такой может быть в лесу не один, если его запросто на ночь в засаде оставили, – поделился я своими соображениями. – Если только нас на него не гнали специально.
– Вряд ли всю ночь сидел. Недавно вылез, – высказался Аким и сделал неожиданный вывод, – а потому у него глаз сейчас весьма острый.
– Как плохо, – пробормотал я. – Будем отступать?
На меня не обратили внимания.
– Сможешь его застрелить? – спросил Пухлый Акима.
Помедлив, тот кивнул.
– Сниму. До него метров сто пятьдесят. – Он сдвинул на затылок ушанку и пристально вгляделся в цель. – Попаду, будь уверен. «Кукушка» эта из своего гнезда вылетит – только перья посыплются.
– Тогда вали.
Участь снайпера была решена.
Акимов снял шпалер с предохранителя. Медленно вскинул к плечу. Без бинокля снайпер казался лиственным пучком-переростком, неизвестным образом очутившимся на сосне. Аким пару раз глубоко вздохнул, на миг прикрыл тыльной стороной кисти правый глаз, уверенным движением положил руку на спусковой крючок, прицелился и задержал дыхание. Хлобыстнул выстрел. Пучок свалился на землю.
– Готовченко, – доложил Аким, передергивая затвор. – Пошел на удобрения.
«Где-то за лесом что-то полыхнуло, и сквозь чащу леса Иван стремительно отправился на тот свет».
– Не двигается, – оторвался Пухлый от бинокля. – Хорошо шандарахнулся.
– Знатно, должно быть, с такой-то высоты, – согласился Аким.
– Пошли, пока не очухался!
Мы поспешили к подбитому снайперу. Он не шевелился.
Пухлый ухватился за край маскировочной сети, потянул. Вывалилась винтовка. Я поймал ее за ствол. Это оказалась СВДУ – «драгуновка» в компактной модификации булл-пап, с магазином позади спускового крючка. Знатоки Финской войны были оснащены новейшим оружием спецназа!
«Камуфляж капрала Папича» продолжал разматываться. Наконец Вован сдернул его. Лицо у парня было неестественно вывернуто к спине. Смерть наступила не от пули: упал вниз головой и сломал шею. Он был высокий и светловолосый.
Я ощутил озноб. Человека этого я знал. Более того, чуть было не зарубил мечом в собственной квартире. У моих ног лежал альбинос: полноправный представитель «Светлого братства», возможный потомок великих выходцев из легендарных северных земель. Без сомнения, это был он, только рубиновые кроличьи глаза помутнели и стали коричневыми.
Нас преследовали настоящие немцы.
– Отвоевался, засранец, – нервно выдохнул Аким, одновременно гордясь и боясь своей победы. Не каждый же день приходится убивать человека. Мне приходилось. Я знал, что ничего хорошего в этом нет.
– Надо сваливать, – хмуро буркнул Пухлый. – Димон совсем на измены сядет, когда увидит.
Неуловимая глазом черная нитка простегнула тело Акима насквозь. Гулко раскатился по лесу выстрел. Мы повалились на землю все вместе: я, отбросив СВДУ, ничком; Пухлый, выставив автомат, приткнулся за труп «светлого брата»; а Акимов – навзничь.
Мы лежали, не поднимая головы, стараясь угадать, где примостился стрелок. Акимов начал хрипеть. Рукавом он терся о мою щеку. Пуля ударила его рядом с сердцем. Из открытого рта рвался протяжный предсмертный выдох. Меня стало трясти от отвращения.
Пухлый медленно отползал за дерево.
– Ка-ка-ая су-ука! – прошипел он.
Я тоже заскользил на брюхе, волоча за ремень трешку. Аким наконец-то замолк.
– Второй снайпер, – сообщил Пухлый. – Был где-то поблизости.
– Что будем делать?
– Снимать штаны и бегать!
– Понял.
Примерно так и поступили. Не снимая штанов, встали на четыре кости и прыснули в кусты со скоростью тараканов.
– Сука! Сука! Сука! Сука! – порыкивал Пухлый, проламываясь сквозь заросли.
Я бежал на четвереньках в кильватере, винтовка цеплялась за все подряд – лесная почва изобиловала торчащими корнями и корягами.
Оттарабанили метров двести с гаком. Я рассадил колени до живого мяса, угодил рукой в заячье говно и разорвал камуфляж.
Подняться осмелились только на безопасном от стрелка расстоянии. Резво порысили, глядя под ноги, чтобы не задеть натяжник или другой сюрприз, коими нынче изобиловала Синява. К реке больше не приближались. Наши следопуты остались далеко в стороне. Наверное, услышали стрельбу и теперь настороженно прислушиваются к каждому шороху. Придется им подождать – нас более занимал вопрос спасения собственной задницы, поэтому мы описали большую дугу, чтобы обойти возможных снайперов и прочих охотников за человеческими головами.
Собственно, охотились-то всего за одной головой – моей. Вернее, за Доспехами Чистоты, а голова прилагалась в качестве дополнения. Только откуда «Светлое братство» прознало, что я отправился на маневры? Насчет Синявино я ничего Стаценко не говорил. Значит, стукачи исключались. О моей поездке знала только Маринка. Как «братья» могли вызнать у нее?!
Работающий в бешеном режиме мозг порождал ужасные сцены допросов. Белокурые бестии ради достижения великой цели способны на все. Выходит, братству так нужны Доспехи, что в район моего предполагаемого местонахождения отправилась розыскная экспедиция. Общество всерьез вознамерилось разделаться со мной и Борей. Заодно натаскать молодежь. Пусть набирается боевого опыта, необходимого для грядущих великих свершений. Желающие пойти на воинскую службу получили ее. Задача простая: одного захватить, остальных уничтожить. Глухомань позволяет творить что угодно. Все-таки настигли меня и здесь! Но каким образом проведали о моем трофейщицком турне? Как найти дачу Пухлого, знала лишь Маринка. Я ей рассказал. Что они сделали с моей женой?!!
– Сбро-од, стройся! – командирским голосом гаркнул Пухлый, беря в руки браконьерский половник. – На раздачу пищи в колонну по одному становись!
Он щедро набухал каждому варева в котелок, и лишь когда подошел черед Крейзи, безучастно развел руками:
– На вас лимит исчерпан.
– Как это исчерпан?! – возмутился Сашка.
– Ваши продуктовые карточки крысы съели! – совсем по-лошадиному заржал накурившийся Пухлый, из него опять поперла дурь.
– Ладно, Вован, харе глумиться-то, – попробовал уговорить его Крейзи.
– Иди отсюда, на супец сегодня ты горбат, – ответствовал раздатчик.
– Я сейчас возьму пэпэша и разнесу тебя с котлом вместе! – вспыхнул Сашка.
От безумного друга можно было всего ожидать.
– Ну, начинается утро в колхозе. – Я отобрал у Пухлого поварешку и налил Крейзи похлебки.
– Идите клюйте говно, – проводил его Пухлый.
– Ты тоже иди, – выделил я ему положенную порцию, – нечего тут узурпировать.
– Так невозможно, – заартачился Пухлый. – Брат ты мне или не брат, рад ты мне или не рад?
– Рад-рад, – прогнал я его, – топай жрать и мне не мешай.
Пухлый что-то хрюкнул себе под нос, примостился на сидоре и застучал ложкой в котелке.
Накормив всю братию, я и сам смог перекусить. Мне нравится готовить и есть собственную стряпню.
Я уминал ужин, сидя у костра, и думал, что до темноты мы вряд ли успеем выйти к домику лесника. Впрочем, продуктов на завтра хватит. Мужики запаслись дня на три. Учитывая, что нас вдвое больше, нетрудно посчитать расход. В самый раз завтра сытыми потусоваться.
Я был в отряде за интенданта и суперкарго, чем весьма гордился. Тесак в бобровых ножнах повесил на ремень поверх КЗСа. Нож придавал солидности. Вдобавок трататуй получился вкусным, ребята его оценили. Я повеселел. Действительно, счастье – есть. Есть самому и давать есть другим.
Решили заварить чай. Дима подхватил казанок и отправился по воду.
Вернулся он неожиданно быстро и с немытым котлом. Это я как начальник административно-хозяйственной части заметил в первую очередь.
– Какие-то хмыри в лесу, – сообщил он, – с оружием и в камуфляже.
Мы повскакали, лапая железо.
– Что за хмыри? – спросил Глинник. – Охотники?
– Что за оружие? – лениво перебил Пухлый, более смекалистый даже в упыханном состоянии. Из всех нас только он остался сидеть.
– «Калашники».
– Может, милиция, – ляпнул тупорылый Валдорис. – Вдруг лесник настучал?
– Сколько их? – не вставая, продолжил задавать вопросы по делу Вован.
– Не сосчитал, – пожал плечами Дима. – Человек семь-восемь.
– Это уже серьезно, – резюмировал Пухлый. – Куда они направлялись?
– В нашу сторону.
– Да что же ты сразу не сказал?! – Пухлого с вещмешка как ветром сдуло. – Далеко они?
Мент не успел ответить.
– Вижу троих, – доложил Аким, – четверых… пятерых.
Пухлый уже затягивал на груди поперечную лямку. Самодельный рюкзак был сшит им как раз для подобных случаев. Иногда в лесу приходится быстро убегать.
Теперь и они нас увидели.
– Эй, кто вы? Стоять! – послышались крики.
– Вот уж на фиг, – пробормотал я, отщелкивая пуговку трешкиного предохранителя.
Ментам я сдаваться в плен не хотел. А кто еще мог ходить по Синяве с «Калашниковыми» – какие-нибудь добровольные дружинники из бригады народного ополчения, поднятые по тревоге шерифом? Навряд ли. Да и откуда у дружинников автоматы? Может быть, солдаты из ближайшей воинской части, взявшей нечто наподобие шефства над лесничеством? В любом случае нотациями не отделаешься, за лесника спросят по всей строгости военного времени. Иного в Синяве не было уже пятьдесят лет.
Мысли эти промелькнули в мозгу меньше чем за секунду. Однако сходным образом думал не только я.
– Ментов на хуй! – однозначно высказался Боря и открыл огонь из «Дегтярева».
Дружинники бросились врассыпную.
– О-о, какая попсня, – обалдело протянул Пухлый, когда деготь смолк.
Он развернулся и побежал прочь. Мы за ним.
С солидным запозданием вслед нам заработали автоматы Калашникова. Началась война – явление в этих местах заурядное.
* * *
– Выключи ты свой телефон, – посоветовал я Диме, – а лучше засунь его в задницу совсем.Перепуганный мент собирался звонить коллегам, чтобы они как-нибудь приостановили прочесывающих лес автоматчиков. Никому из нас засвечиваться таким образом не хотелось. К тому же было неясно, что за людей мы встретили. Сомнения возникали прежде всего из-за их одежды. Вольные стрелки щеголяли в разноцветной натовской милитари, ношение которой не свойственно рядовым сотрудникам милиции и уж тем более солдатам срочной службы.
Балдорис предположил, что мы столкнулись с «новыми русскими», вышедшими поохотиться на людей. Лабас с его идеями был подвергнут анафеме. Пухлый заявил, что это такие же дураки вроде нас, только еще глупее; какие-нибудь «зеленые следопыты», не сумевшие даже накопать приличного оружия, но затеявшие схожие с нашими маневры. Спорить ребята не стали, лишь бдительно осаживали Димона с его «Моторолой». Покидать Синяву было разумнее, не вступая в контакт с органами следствия. Ночь пересидеть в дебрях, а с рассветом уйти из леса и от преследователей. К бесу Крутого Уокера! Связываться из-за него с отморозками никому на фиг не нужно.
Мы выбрали место для ночевки, уклонившись от возможной встречи как с милитаристами, так и с обиженными браконьерами.
Уже стемнело, и мы остановились у речки, не доходя до разрушенного моста. Взорванный во время войны старый мост колоритно торчал из воды. От него к Молодцово вела ухабистая заросшая дорога. До поселка было идти часа три, не меньше, поэтому мы решили сделать привал.
Развели костер. Набрали в реке воды. Пока она закипала, я отлучился похезать. На тропинке, по которой мы сюда явились, была замечательная ямка. Ее-то я и наметил загадить. Пусть кто-нибудь ненароком наступит!
Едва я нацелился присесть среди папоротников, как передо мной вырос Пухлый. Должно быть, бесшумно шел по пятам. Он превосходно умел это делать даже в литой резиновой обуви. Пухлый поигрывал акимовской пехотной лопаткой.
– Не занимайтесь экоцидом, деточка, – задержал он процесс дефекации, – не пачкайте природу своим калом.
– Навоз – это удобрение, – буркнул я, с подозрением косясь на лопатку. Уж не вздумал ли начинающий каннибал раскроить мне череп?
– Да. Навоз – удобрение. Но у вас, деточка, – кал!
– Чего ты хочешь? – раздраженно спросил я.
– Я хочу, чтобы ты не запакостил яму, – спокойно ответил Пухлый. – Ходи срать на мост, как это делаю я.
За Пухлым действительно водилась такая привычка. Когда мы бандой следопутов тусовались вблизи моста, Вован всегда бегал откладывать личинки туда. Но я не был в такой степени панком, чтобы гонять по ночнику к черту на рога. Тем более когда чай вот-вот заварится.
– Почему я не должен срать в эту яму?
– Потому что я хочу ее раскопать, – заявил Пухлый.
– Лады, – сдался я, застегивая штаны. – А что мне делать?
– Настрогай кольев.
Пухлый деловито перевесил за спину автомат и принялся углублять выемку. Зашуршал, замотался высокий орляк, скрывая выброшенную землю.
Отойдя к лагерю, чтобы идущие за нами не заметили свежих затесов, я срубил шесть прямых крепких веток и заточил с обеих концов украденным тесаком. Пухлый готовил ловушку. Интересно, на кого? Кандидатур было немного. Я обдумал их, справляя нужду, затем подобрал колышки и навестил Вована.
Землекоп закруглялся. Мы воткнули палочки в дно ямы. Накрыли примятым папоротником. Произвели вокруг маскировочную работу. Теперь со стороны казалось, будто по тропинке прошли в ряд несколько человек. Ямы заметно не было.
– Ja,годится, – оценил капкан Пухлый.
– Ну и что мы сделали? – осведомился я.
– Насрали кому-то в душу. Причем по-настоящему. Это тебе не природу губить.
– А толку?
– С рассветом немцы двинутся за нами. Они сейчас где-то неподалеку ночуют, – потянул носом Пухлый, – из леса гарью тянет. Тоже костер развели.
– Какие-такие «немцы»?
– Немцы – это все, кто не с нами, – безапелляционным тоном пояснил Чачелов.
– Ты про этих… милиционеров? – уточнил я.
– Какие там милиционеры. Лесник по-любому не успел бы собрать мусоров. Да и вряд ли бы сумел. Кто бы из местных ментов вписался на такое дело? Его не впервые обстреливают. Да и не менты это. Какие-то…
– Придурки вроде нас, – обреченно договорил я.
– Исключительные дураки!
– А что ты еще о них думаешь?
– Я думаю, что они от нас не отстанут. Чисто по жизни. Захотелось им поиграть в партизан и карателей. Они и приехали в лес пострелять, а Боря им повод хороший дал. Теперь они нас преследуют. Наверное, придется дать бой.
– Ты серьезно?
– Если не получится уйти.
Я снова почувствовал обреченность. Что это – злая судьба или Фортуна на время отвернулась от меня?
– Что грустишь? – проявил неожиданное участие Пухлый.
– Все люди как люди, а я как хрен на блюде! – сокрушенно произнес я, находясь под гнетом размышлений.
– С чего ты взял?
– А-а… бляди и вору долго оправдываться, – не стал я вдаваться в подробности своих злоключений.
– Не кисни, – ободрил меня Вова. – Прорвемся.
– Не хочется, но придется.
– И мне не катит стреляться с какими-то отморозками. Эх, Лучше бы я женился на этой дуре с Рыбацкого! – вздохнул Вован.
Свою первую любовь он всегда вспоминал, когда дела шли наперекосяк. Была в жизни Чачелова печальная love story. Дама сердца, обитавшая в Рыбацком, никак не могла выбрать из двух Вованов, кого она больше хочет, – Рыжего или Пухлого. Наконец более шустрый Рыжий сделал ей ребенка и ушел в армию, а Пухлый остался копать трофеи и размышлять у костра о превратностях судьбы. Потом тоже отдал Родине священный долг, но не настолько поглупел, чтобы жениться на матери-одиночке. Я бы тоже ни за что так не сделал, даже если бы попал на три года во флот. Но срочную я не служил. Хватило и военной кафедры.
Мы подошли к костру, чай только заварился. Боря налил мне полную кружку и щедро подсластил. Дима хвастался, как он откопал немецкого синьора.
– В Апраксине откопал в канаве ганса, всего обложенного бутылками. Это был какой-то фашистский главбух. Бутылок там черт знает сколько было. Он ими, наверное, отбивался. Оружия при нем не оказалось, ремень отсутствовал, даже пуговицы на шинели были все оторваны. Просто панк гнилой! Он только пил, кидался в противника бутылками и камнями – там еще булыжников куча нашлась, и опять пил! Его, наверное, и не убивал никто. Сам упал с перепоя, вырубился и замерз, мразь синяя.
– Просто спился человек на фронте, – сочувственным тоном констатировал Акимов.
– Кстати, – покосился на него Димон, – у нас нету больше с собой?.. – он поясняюще щелкнул ногтем по горлу.
– Вот кто мразь кирная, – во весь голос объявил Пухлый, ткнув в Боярского пальцем: – Синюган болотный!
Кто-нибудь видел багровеющего, как осьминог, певца Кузьмина? Картина супер!
– Да я просто так спросил. Знал, что ни у кого нет, – принялся вилять Дима, но Пухлый был непреклонен.
– Ха-ха-ха, синюха! Сам хуже ганса, постоянно в дымину! Вот бы тебя на войну, ты бы там заколдырился: не только оружие – и шинель бы пропил, а потом, в хлам ужратый, заснул бы стоя и замерз бы, как генерал Карбышев. Хо-хо, синий следопыт!
Дима обиделся, но больше не пытался унять разошедшегося Вована. О сотовом радиотелефоне он, похоже, забыл. Я же, глядя на Пухлого, поражался его выдержке. Только что поставил ловушку на человека, завтра планировал принять бой, а сейчас хохочет как ни в чем не бывало. Неужели столь безмерно уповает на свое знание леса? Или просто шмали обкурился?
Даже я, друг детства, не мог представить, что творится в голове у Пухлого.
13
так приветствовал Пухлый наступление нового дня. Погодка была и в самом деле аховая. Траву покрыла обильная роса. С реки тянул противный низовой ветер, от которого не спасал даже спальный мешок. Отсырело все, что только могло отсыреть. Костер давно погас, от холода ломило спину. Часы показывали пять утра. Фиолетовый лес был наполнен предрассветной тишиной. Звери уже дремали, а птицы еще не пробудились. Даже страшные голоса заткнулись. Только полусумасшедшие люди продирали глаза, будучи не в состоянии мучиться сходным образом дальше. Проклиная на чем свет стоит свою глупость и обстоятельства, по воле которых оказались в такой задроте, «синие следопыты» готовились к новым испытаниям. Злословили под аккомпанемент скулежа Крейзи, во сне инстинктивно заползшего на теплое кострище и прожегшего угольками в нескольких местах драгоценные галифе. Теперь Сашкин зад был фрагментарно оголен. Сквозь дыры просвечивали лишенные загара убогие ляжки. Сие неэстетичное зрелище отравляло и без того скверное настроение.
– Осень настала, холодно стало.
Птички говно перестали клевать.
Старая лошадь забор обосрала.
Ну и погодка, мать-перемать! —
Возня в картах и лесные ночевки исчерпали мои жизненные ресурсы. Пока коллеги разводили костер, я тщетно реанимировался. Их безучастные взгляды свидетельствовали, что у каждого в этом лесу хватает своих забот.
– Ну, у тебя и харя, – с бесцеремонной прямотой сообщил Пухлый проковылявшему мимо него Балдорису.
Обычно спросонок он был неразговорчив. Такая неестественная для Вована активность настораживала. Пухлый словно разогревался, как разминается бегун перед стартом. А может, просто курнул анаши спозаранку. Его поведение заставляло задуматься, какие упражнения нам сегодня предстоят: безобидный бег с препятствиями либо опасный биатлон. Ни носиться, ни тем более стрелять расположен я отнюдь не был. Остальные трофейщики, думаю, тоже.
Жизнь постепенно загоняла меня в цейтнот.
– Неужели я так плохо выгляжу, насколько себя чувствую? – сохранил остатки юмора синявинский Рэмбо.
– У тебя ебало как у Ганнибала, – ответил непредсказуемый Вова.
Балдорис не стал спорить, только задумчиво поправил за козырек гансовку и прошествовал дальше, почесывая искусанную комарами щеку. Какого из Ганнибалов – римского полководца или предка Пушкина – имел в виду Чачелов, осталось неизвестным, потому что из чащобы, откуда мы вчера пришли, донесся пронзительный вопль.
– Курочка в гнезде, яичко в пизде! – Я быстрее остальных сообразил, что это может означать, и вскочил, схватив винтовку.
Кто-то попался в ловушку. Шел в потемках по примятому папоротнику и угодил на острые колья. Сильно вряд ли поранился – выемка в земле была не настолько глубокой – но пропороть бедро, рассадить бок или руку вполне мог.
А кому ходить по лесу в начале шестого утра? Только «немцам».
Раненый в любом случае задержит преследователей. Из леса доносились неразборчивые возгласы. Как я определил, все с одного места. Оступившемуся товарищу оказывали медицинскую помощь.
– Собираемся, быстро! – скомандовал Пухлый, закидывая на спину рюкзак.
– Что случилось? – не понял Глинник. – Кто кричал?
Причитания от капкана затихли.
– Немцы идут.
– Какие немцы???
Все остальные принялись торопливо навьючиваться.
– Вчерашние, – отрезал Пухлый. – Постой немного и узнаешь.
Глинник перестал задавать глупые вопросы и присоединился ко всеобщему копошению.
– Есть, – негромко сказал Аким. – Легки на помине.
Промеж деревьев шустро сновали люди в цветастом, а потому хорошо приметном камуфляже.
– Придется стрелять. – Пухлый снял затвор МП-40 с предохранительного взвода. – Аллее пункер.
Не знаю, были ли нападающие панками, но повоевать они любили. По нам открыли огонь. Боря с Димой попадали на землю. Аким сноровисто вскинул к плечу шпалер и шарахнул по воякам стоя. Я припал на колено, захватил в целик фигуру немца. Он бежал прямо на меня, пестрое пятно дергалось. Я нажал на спуск, подведя мушку под центр силуэта. Куда-нибудь да попаду. Куда конкретно, значения не имеет. Пуля в туловище выводит человека из строя. «Немец» упал.
– Шнель-шнель! – во всю глотку заорал Пухлый, ускоряя пинком под зад нерасторопного Балдориса. Сам он не стрелял. – Держаться берега, на дорогу не выходить!
Он был прав. На открытом пространстве нам из автоматов быстро наведут решку. В зарослях предпочтительнее одиночный прицельный огонь.
«Немцы» больше не шмаляли – сами залегли в страхе. Мы сквозанули от них, пронеслись через дорогу, нырнули в лес и вскоре выдохлись. Партизанская жизнь с ее недоеданием, ночевками под открытым небом и постоянными маневрами здоровья не прибавляла. Балдорис стер ноги и поэтому все время отставал. Мы были вынуждены приноравливаться к его скорости. Соответственно, снизили темп марша.
Именно благодаря этому Акимов заметил мину и сумел вовремя остановиться.
Черный капроновый шнур был натянут на высоте бедра. Деревья впереди редели, видно было реку. Кто-то установил натяжник, чтобы идущие к поляне не могли пройти опушку незамеченными. К сосне была привязана сигнальная мина. Мы с Акимом аккуратно сняли ее.
– Они от нас не отстанут, – сказал Глинник.
– Уже отстали, – дернул я башкой в ту сторону, откуда мы пришли.
– Надо все-таки позвонить, – завел старую песню Дима.
– Никуда не надо звонить, – осадил его Пухлый. – Сам видишь, что это не менты. Это мастодонты какие-то уродские вроде нас, лесные братья. Немцы, короче. Войну нам объявили.
– Придется воевать, – хмыкнул Боря. Из-под каски его текли струйки пота. Таскать на горбу, помимо вещмешка, двенадцатикилограммовый деготь, да еще бегом, занятие изнурительное. Меня самого уже одолела трешка, хотелось бросить ее и забыть, что оружие вообще есть на свете.
– Чисто по жизни, впереди должна быть засада. – Пухлый снял рюкзак, убрал в него мину и достал бинокль в твердом кожаном футляре. – Надо произвести разведку. Пойдем, Ильен, и ты, Аким. Остальным – тусоваться, не давать Димону звонить. Наблюдать за лесом, немцы могут догнать.
Раздав ценные указания, Пухлый бесшумно двинулся к опушке. Я натянул капюшон своего маскировочного комплекта, словно это делало меня невидимым. У кромки леса мы остановились. Пухлый достал из футляра «цейсе».
– Вижу снайпера, – шепнул он, передавая бинокль Акиму. Тот посмотрел в указанном направлении и протянул оптику мне.
– Гляди на двойную сосну, – негромко сказал Аким. – Видишь в развилке снайперское гнездо?
Я приник к окулярам. Мощная цейссовская оптика давала двенадцатикратное увеличение. На приметном дереве я без труда различил мохнатый, неброской зеленой расцветки ком, из которого торчал вороненый ствол. Человек, замотанный в масксеть, примостился на рогатине, наблюдая за лесом. Ждал сигнала красными ракетами, указывающими местонахождение противника, а при нашем появлении на открытом пространстве – множил на ноль кого мог. Тактика, не свойственная милиции. Подобным образом действовали финны в приснопамятную кампанию. Ныне так могли поступить только люди, зацикленные на той эпохе, изучившие ее столь подробно, что решили воплотить на практике. То есть отмороженные трофейные мастодонты.
– Нам и впрямь объявили самую настоящую войну, – молвил я, отдавая бинокль.
– Всамоделишную, – процедил Аким, двигая желваками. Борода его грозно топорщилась. Заметно было, что по отношению к подонкам, затеявшим с нами смертоубийственную игру, он настроен весьма категорично. – Чудом на растяжку не нарвались.
– Проворонь ты нитку – и капут, – вполголоса сказал Пухлый. – Запросто могли осколочную мину поставить – у них в голове ведь накакано.
– Интересно им, петухам, – поддакнул я. – Развлекаются, ребятишки.
– Обходить снайпера не имеет смысла, – продолжал рассуждать вслух Чачелов. – У него наверняка другие натяжники стоят.
– Да и наблюдатель такой может быть в лесу не один, если его запросто на ночь в засаде оставили, – поделился я своими соображениями. – Если только нас на него не гнали специально.
– Вряд ли всю ночь сидел. Недавно вылез, – высказался Аким и сделал неожиданный вывод, – а потому у него глаз сейчас весьма острый.
– Как плохо, – пробормотал я. – Будем отступать?
На меня не обратили внимания.
– Сможешь его застрелить? – спросил Пухлый Акима.
Помедлив, тот кивнул.
– Сниму. До него метров сто пятьдесят. – Он сдвинул на затылок ушанку и пристально вгляделся в цель. – Попаду, будь уверен. «Кукушка» эта из своего гнезда вылетит – только перья посыплются.
– Тогда вали.
Участь снайпера была решена.
Акимов снял шпалер с предохранителя. Медленно вскинул к плечу. Без бинокля снайпер казался лиственным пучком-переростком, неизвестным образом очутившимся на сосне. Аким пару раз глубоко вздохнул, на миг прикрыл тыльной стороной кисти правый глаз, уверенным движением положил руку на спусковой крючок, прицелился и задержал дыхание. Хлобыстнул выстрел. Пучок свалился на землю.
– Готовченко, – доложил Аким, передергивая затвор. – Пошел на удобрения.
«Где-то за лесом что-то полыхнуло, и сквозь чащу леса Иван стремительно отправился на тот свет».
– Не двигается, – оторвался Пухлый от бинокля. – Хорошо шандарахнулся.
– Знатно, должно быть, с такой-то высоты, – согласился Аким.
– Пошли, пока не очухался!
Мы поспешили к подбитому снайперу. Он не шевелился.
Пухлый ухватился за край маскировочной сети, потянул. Вывалилась винтовка. Я поймал ее за ствол. Это оказалась СВДУ – «драгуновка» в компактной модификации булл-пап, с магазином позади спускового крючка. Знатоки Финской войны были оснащены новейшим оружием спецназа!
«Камуфляж капрала Папича» продолжал разматываться. Наконец Вован сдернул его. Лицо у парня было неестественно вывернуто к спине. Смерть наступила не от пули: упал вниз головой и сломал шею. Он был высокий и светловолосый.
Я ощутил озноб. Человека этого я знал. Более того, чуть было не зарубил мечом в собственной квартире. У моих ног лежал альбинос: полноправный представитель «Светлого братства», возможный потомок великих выходцев из легендарных северных земель. Без сомнения, это был он, только рубиновые кроличьи глаза помутнели и стали коричневыми.
Нас преследовали настоящие немцы.
– Отвоевался, засранец, – нервно выдохнул Аким, одновременно гордясь и боясь своей победы. Не каждый же день приходится убивать человека. Мне приходилось. Я знал, что ничего хорошего в этом нет.
– Надо сваливать, – хмуро буркнул Пухлый. – Димон совсем на измены сядет, когда увидит.
Неуловимая глазом черная нитка простегнула тело Акима насквозь. Гулко раскатился по лесу выстрел. Мы повалились на землю все вместе: я, отбросив СВДУ, ничком; Пухлый, выставив автомат, приткнулся за труп «светлого брата»; а Акимов – навзничь.
Мы лежали, не поднимая головы, стараясь угадать, где примостился стрелок. Акимов начал хрипеть. Рукавом он терся о мою щеку. Пуля ударила его рядом с сердцем. Из открытого рта рвался протяжный предсмертный выдох. Меня стало трясти от отвращения.
Пухлый медленно отползал за дерево.
– Ка-ка-ая су-ука! – прошипел он.
Я тоже заскользил на брюхе, волоча за ремень трешку. Аким наконец-то замолк.
– Второй снайпер, – сообщил Пухлый. – Был где-то поблизости.
– Что будем делать?
– Снимать штаны и бегать!
– Понял.
Примерно так и поступили. Не снимая штанов, встали на четыре кости и прыснули в кусты со скоростью тараканов.
– Сука! Сука! Сука! Сука! – порыкивал Пухлый, проламываясь сквозь заросли.
Я бежал на четвереньках в кильватере, винтовка цеплялась за все подряд – лесная почва изобиловала торчащими корнями и корягами.
Оттарабанили метров двести с гаком. Я рассадил колени до живого мяса, угодил рукой в заячье говно и разорвал камуфляж.
Подняться осмелились только на безопасном от стрелка расстоянии. Резво порысили, глядя под ноги, чтобы не задеть натяжник или другой сюрприз, коими нынче изобиловала Синява. К реке больше не приближались. Наши следопуты остались далеко в стороне. Наверное, услышали стрельбу и теперь настороженно прислушиваются к каждому шороху. Придется им подождать – нас более занимал вопрос спасения собственной задницы, поэтому мы описали большую дугу, чтобы обойти возможных снайперов и прочих охотников за человеческими головами.
Собственно, охотились-то всего за одной головой – моей. Вернее, за Доспехами Чистоты, а голова прилагалась в качестве дополнения. Только откуда «Светлое братство» прознало, что я отправился на маневры? Насчет Синявино я ничего Стаценко не говорил. Значит, стукачи исключались. О моей поездке знала только Маринка. Как «братья» могли вызнать у нее?!
Работающий в бешеном режиме мозг порождал ужасные сцены допросов. Белокурые бестии ради достижения великой цели способны на все. Выходит, братству так нужны Доспехи, что в район моего предполагаемого местонахождения отправилась розыскная экспедиция. Общество всерьез вознамерилось разделаться со мной и Борей. Заодно натаскать молодежь. Пусть набирается боевого опыта, необходимого для грядущих великих свершений. Желающие пойти на воинскую службу получили ее. Задача простая: одного захватить, остальных уничтожить. Глухомань позволяет творить что угодно. Все-таки настигли меня и здесь! Но каким образом проведали о моем трофейщицком турне? Как найти дачу Пухлого, знала лишь Маринка. Я ей рассказал. Что они сделали с моей женой?!!