Гайдуков Сергей. Мастер тату

   Веревку притащили из багажника одной из милицейских машин, и подполковник велел перегородить сквер, отправив одновременно двух человек в разные концы сквера, чтобы те заворачивали прохожих, если те вступят на помеченную белыми контурами асфальтовую дорожку.
   – Затопчут... – фыркнул Львов. – Все, что можно, уже смыло дождем.
   – Два трупа? – шепнул Кирилл, вырастая за спиной Львова. Спрошено было не из простого любопытства, а для того, чтобы быть в курсе. Подполковник рвал и метал уже по какому-то новому поводу, так что разумно было держаться от начальства в стороне, сохраняя при этом серьезный вид и обладая всей нужной информацией. Кирилл подъехал позже остальных, и в его знаниях были пробелы.
   – Два трупа?
   – Три, – сказал Львов, протягивая Кириллу пачку "Мальборо". – Там еще собачка в кустах валяется.
   – По мертвым собакам уголовные дела не заводят, – блеснул познаниями в юриспруденции Кирилл.
   – Но ее же убили, – рассудительно произнес Львов. – Она стала трупом. Значит, всего три трупа.
   – Ладно, пусть будет три, – согласился Кирилл.
   – Все трое из пистолета, – продолжил информировать младшего коллегу Львов. – В девушку одна пуля, в собаку две, в мужчину три.
   – По возрастающей, – сделал вывод Кирилл. – А свидетели есть?
   – Те, которые слышали. Тех, которые видели, – не имеется.
   – Мотивы?
   – Хрен его знает, – пожал плечами Львов. – У мужчины бумажника не было, но если он выгуливал собаку, то мог просто не взять его с собой. У девушки в сумке деньги остались нетронутыми. У собаки не было ничего.
   – Значит, не ограбление. Значит... – Кирилл посмотрел вверх. – А этот фонарь работает? В смысле, он работал ночью?
   – Я приехал в половине пятого, он горел.
   – Так что, их убивали прямо под фонарем?! На свету? Псих какой-то!
   – Тихо, – посоветовал Львов.
   – Ну нет, сам посуди – кто способен убить двух человек и собаку посреди сквера, под фонарем, на свету? Денег не взял, зато убил собаку. Маньяк какой-то!
   Подполковник, словно радиолокатор, медленно развернулся в их сторону:
   – Если еще раз я услышу это слово... Если кто-то еще скажет "маньяк", этот кто-то лично от меня получит в...
   Кирилл поспешно укрылся за спиной Львова, а тот невозмутимо курил, согласно кивая на все слова начальника.
   – Это не маньяк, Иванов, это просто убийство. Повторите, – строго заключил подполковник.
   – Это не маньяк, – послушно повторил Кирилл.
   – И то верно, – тихо заметил Львов, когда подполковник отвернулся. – Это не маньяк, Киря. Маньяки, они "стволы" не жалуют. Они предпочитают ручную работу. В этом для них весь кайф.
   Кирилл согласно кивнул.
   – Но чем-то ведь он ей руку оттяпал, – задумчиво произнес Львов.
   – А? – Кирилл не сразу понял, о чем речь. – Кому? Какую руку?
   – Правую. По плечо, – пояснил Львов. – Думаешь, откуда столько крови?
   Кирилл, как загипнотизированный, подошел к белому контуру на асфальте и присел на корточки, разглядывая неестественно темные лужи. Тихо, чтобы никто не услышал, он прошептал:
   – Это не простое убийство. Это совсем не простое убийство.
   – Собачку жалко, – сказал Львов и бросил окурок в кусты. – Собачка-то просто пописать вышла.

Глава 5

   Глаза были обычные, карие, отличавшиеся от тысяч других разве что тем, что между ними и Молчуном располагались толстые линзы очков. Мужчине было лет тридцать пять, он был одет в красный спортивный костюм и кроссовки. Ни дать ни взять только что вернувшийся с тренировки спортсмен. "Спортсмен" не стал здороваться, он выглянул на лестничную площадку, осмотрел ее и удивленно уставился на Молчуна:
   – А где девчонки-то?
   – Попозже, – веско сказал Молчун. – Давайте зайдем в квартиру.
   – Давайте, – пожал плечами "спортсмен". – Но ведь вы из "Каприза"? Я ведь вам звонил? Оттуда?
   "Из налоговой инспекции", – злорадно подумал Молчун, но лишь успокаивающе кивнул хозяину квартиры.
   – Хорошо, – сказал "спортсмен".
   – Не очень, – возразил Молчун, уже успевший осмотреться в квартире.
   – Почему?
   – Потому, – буркнул Молчун и бесцеремонно прошел в глубь квартиры. Так и есть, не послышалось: в комнате на диване сидел еще один мужчина. При взгляде на него Молчун слегка опешил – лицо показалось знакомым. Еще через пару секунд Молчун понял, на кого именно похож невысокий полный мужчина средних лет. Мужчина был похож на Лужкова – это и ввело Молчуна в состояние ступора: он не знал, что ему делать в такой ситуации – то ли заломить двойную цену, то ли радостно объявить о льготном обслуживании. Гошина инструкция варианта с Лужковым не предусматривала. К счастью, еще через миг Молчун сообразил, что это все же не Лужков, а всего лишь похожий на него человек. Достаточно было посмотреть на забрызганные весенней уличной грязью его ботинки, чтобы осознать всю пропасть между ним и московским мэром. Позже, присмотревшись получше, Молчун понял, что и сильного сходства нет. Человек на диване напоминал одновременно и Лужкова, и еще какого-то актера, не русского, иностранного. Имен Молчун не запоминал, а вот лицо из телевизора впечаталось в память. Взять этого актера, добавить чуток Лужкова, присыпать пылью и перхотью – в точности будет мужик на диване.
   – Непорядок, – сказал Молчун "спортсмену", закончив анализировать внешность человека на диване. – Договаривались на одного человека, а вас тут двое.
   – Разве? Разве на одного? – удивился "спортсмен", и вышло у него это довольно правдоподобно. – Это недоразумение... Кажется, я так и говорил по телефону: нас двое и девочек двое.
   – Девочек двое, – согласился Молчун. – И вас двое. И на всю ночь. Это не двести баксов, это уже все триста.
   – Правда? – "Спортсмен" почесал в затылке, а мужик на диване вздохнул и тихо сказал ему:
   – Заплати.
   – Вот именно, – кивнул Молчун. Подход полу-Лужкова показался ему разумным. Ни споров, ни скандалов. Просто заплати и живи спокойно.
   Пока "спортсмен" вытаскивал деньги, Молчун на всякий пожарный заглянул в ванную комнату и на кухню. Никого там не обнаружив, Молчун окончательно успокоился. Вернувшись в комнату, он увидел "спортсмена", горделиво потрясавшего пачкой денег.
   – Черт с тобой, – тоном проигравшегося в рулетку миллиардера сказал "спортсмен", подтягивая свободной рукой красные штаны. – Вот твои деньги.
   Молчун протянул руку, но "спортсмен" с ехидной улыбкой спрятал деньги за спину и поинтересовался:
   – Деньги-то при мне, а где бабы?
   – Сначала бабки, потом бабы, – буркнул Молчун, забрал у "спортсмена" деньги и стал пересчитывать купюры. Каламбур насчет баб и бабок придумал не Молчун, это было произведение Гоши, далеко не единственное в этом роде. Профессиональный юмор, язви его...
   Молчун вышел в коридор, достал мобильник и позвонил Кристине в машину, сказав, чтобы девушки поднимались. Через пару минут Кристина переступила порог квартиры, приветственно пропев:
   – Здравствуйте, мальчики...
   Следом появилась Мила с выражением смертной тоски на кукольном личике. "Эта подруга слишком много о себе думает", – решил Молчун. Краем уха он слышал, что Мила то ли была моделью где-то в провинции, то ли хотела стать моделью, но что-то там у нее не заладилось, и вот теперь она расхаживала совсем не по подиуму, таская при этом оставшееся с прежней работы надменно-холодное выражение лица. Гоша называл такие гримасы "эксклюзивная стервозность", а когда Молчун выразил сомнение, стоит ли держать такую цацу в конторе, снисходительно заметил ему:
   – Вообще у нас должно быть как в зоопарке – каждой твари по паре. А что касается Милы... Честное слово, есть мужчины, которым такой тип нравится. – Гоша подумал и добавил: – Хотя есть еще больше мужчин, которым нравится бить баб такого типа по морде... И твоя задача, Молчун, следить, чтобы Милу не забили до смерти.
   Сейчас ситуация складывалась для Милы самым благоприятным образом – стоило ей пройти, чуть покачивая узкими бедрами, на середину комнаты, как полу-Лужков встрепенулся и уставился на девушку. Он буквально ел ее глазами. Особенно его манили Милины ноги. Что ж, Молчун мог его понять.
   Пока мужчины таращились на бывшую модель, Кристина отступила на шаг и шепнула Молчуну:
   – Ну, раз их двое, то через два часа.
   – Чего?
   – Через два часа забирай нас, – зло прошипела Кристина. – Я тут до утра куковать не собираюсь, мне деньги нужно зарабатывать!
   – Посмотрим, – сказал Молчун. В его записной книжке значилось "на ночь", и Молчуну не хотелось нарушать инструкцию. Эта дурацкая исполнительность была заложена в нем с армии. В конторе приказов не было, была инструкция Гоши и был список клиентов, который выдавал Молчуну диспетчер. Для него это и были приказы.
   – На что ты хочешь посмотреть? – не унималась Кристина. – Попроси, я тебе покажу, как товарищу по работе. И покажу, и дам потрогать. Ты только попроси, не смущайся. А то ты такой весь из себя застенчивый...
   – Ну, мне пора! – Молчун громко бросил это, но ни "спортсмен", ни полу-Лужков не обернулись, увлекшись общением с длинноногой Милой. "Спортсмен" уже извлек откуда-то бутылку водки и стаканы. Мила брезгливо морщилась, но хозяев квартиры это, кажется, ничуть не раздражало.
   – Два часа, – сказала Кристина в спину Молчуну и закрыла за ним дверь.

Глава 6

   Подполковник Бородин выбрал из органайзера ручку подешевле и треснул тыльным ее концом по столу:
   – Я уже во второй раз говорю – кончайте базар!
   – Бог троицу любит, – пробормотал Львов. Он предусмотрительно расположился за противоположным концом длинного стола для заседаний и теперь мог безнаказанно бурчать себе под нос все что вздумается. Рядом с ним старший оперуполномоченный Хорьков увлеченно разглядывал старый номер "Плейбоя", держа его на коленях.
   – Дашь потом посмотреть? – спросил Львов.
   – Ага... – Хорьков с трудом оторвался от занятия, куда более увлекательного, нежели совещание, которое подполковник Бородин уже минут десять безуспешно пытался начать. – У меня этого добра завались... Взяли одного типа с фальшивыми баксами, а в машине у него штук десять таких журналов...
   – В третий раз! – Подполковник стукнул ручкой по столу и огорченно вздохнул, увидев, что колпачок все-таки треснул. Кирилл появился в дверях именно в эту тяжкую минуту и получил по полной программе. Пока гнев подполковника изливался наружу, Кирилл на всякий случай застыл на месте, а под конец Бородин рявкнул:
   – Всё, садитесь, Иванов! Где стоите, там и садитесь, хватит бегать!
   Львов со своего места подавал приятелю знаки, но подполковник в упор сверлил Кирилла тяжелым взглядом, так что до Львова Кириллу в этот день добраться было не суждено, и он сел у двери, в паре метров от Бородина. Впоследствии Львов сокрушенно утверждал, что из-за такого расклада все и вышло и что если бы Киря сел рядом с ним, то ничего бы и не случилось... Кто знает?
   – Начнем, – сказал подполковник. – Проведем совещание по-деловому, без лишних разговоров, не отвлекаясь на посторонние темы, хотя некоторые взяли моду... – Тут Бородин замолчал, и вопрос о моде так и остался нераскрытым. Очевидно, подполковник вспомнил свое обещание не отвлекаться на посторонние темы. – Сначала об убийстве в Пушкинском сквере, – сказал Бородин, хмурясь. – Кажется, все там присутствовали. Не во время убийства, я имею в виду, а утром, когда прочесывали сквер. Нашли гильзы от пистолета, но этого явно недостаточно... И вообще – убийство это выходит за все рамки. И портит нам всю картину. Поэтому все должны в меру возможностей внести свой вклад в раскрытие. Вот Охременко свой вклад уже внес...
   Львов посмотрел на то, что подполковник назвал вкладом Охременко, и уважительно покачал головой: на стенде висел здоровенный плакат – схема места преступления. Штатный художник лежал третью неделю с гриппом, поэтому ответственное задание Бородин свалил на старшину Охременко, имевшего неосторожность при поступлении на службу заявить, что в детстве он посещал художественную школу. Правда, всего шесть месяцев и без особых успехов. Схему Охременко начертил черным фломастером на обратной стороне старого плаката с перечислением статей морального кодекса строителя коммунизма. Особенно старшине удались угловатые елки вдоль сквера, а также траектории пуль, изображенные пунктиром.
   – Просто Пикассо какой-то, – прошептал Львов Хорькову, но тот не отреагировал.
   – ...довести до вашего сведения, – увеличил свою громкость Бородин, – основные факты по этому делу. Позавчера, пятнадцатого апреля, около двадцати трех часов на пульт дежурного поступил сигнал от жительницы дома номер 89 по улице Калинина, что напротив сквера. Жительница сообщила, что со стороны сквера были слышны выстрелы. По данному сигналу была отправлена патрульная машина, усилиями которой в сквере было обнаружено два мертвых тела. Одно тело мужское, другое женское. Здесь же имелось тело мертвой собаки. Как выяснилось потом, животное также имеет отношение к делу – его смерть наступила от ранения, нанесенного огнестрельным оружием...
   – Класс! – прошептал Хорьков, переворачивая страницу. Львов завистливо покосился в его сторону и вздохнул – самому заняться было нечем, а Кирилл сидел слишком далеко, чтобы играть с ним в морской бой. Убийство в сквере Львова мало интересовало, потому что на прошлой неделе Бородин торжественно повесил на Львова другое "общественно значимое" преступление – поджог винного магазина. При этом подполковник поклялся в ближайшее время Львова больше не грузить, а стало быть, можно было не таращиться на произведение художника Охременко и не слушать рассуждения Бородина о расположении мертвых тел в сквере.
   Львов осторожно тронул кончиком языка зуб – тот молчал, как и должно было быть после двух таблеток аспирина. Зуб молчал, а подполковник говорил, говорил, говорил... Скучающий взгляд Львова поплыл вдоль бывшей ленинской комнаты – Бородин рубит ладонью воздух, Охременко рисует чертиков, Ибрагимов зевает, Ло-бановский смотрит в окно, Мухин дремлет, Хорьков пускает слюни над страницами "Плейбоя", Амиров грызет ногти... Львов недоуменно нахмурился. Кирилл Иванов внимательно слушает подполковника Бородина. Кирилл Иванов пристально смотрит на подполковника Бородина и на схему рядом с ним. Глаза Кирилла... Львов впервые наяву увидел, что это значит – "глаза горели". Львову все это страшно не понравилось.
   – ...на спине, ее смерть наступила от единственного ранения, нанесенного в голову из огнестрельного оружия. Мужчина лежит лицом вниз, на теле обнаружены три пулевых ранения. Ему стреляли в спину, возможно, что в этот момент мужчина пытался убежать от преступника. Одна пуля, попала в мягкие ткани ноги, другая прошла вскользь по ребрам, и лишь третья оказалась смертельной. Документы, деньги и прочие ценные вещи остались на телах, поэтому мотив убийства пока неясен. В то же время не возникло проблем с установлением личностей убитых. Это Жданова Елена, семьдесят восьмого года рождения, учетчица на оптовой базе промтоваров, и Хрипачев Эдуард Иванович, сорок второго года рождения, полковник в отставке. Жданова возвращалась домой после занятий на вечерних курсах секретарей-референтов, а Хрипачев, как утверждает жена, выгуливал собаку. Знакомы между собой они скорее всего не были. Во всяком случае, пока никаких тому доказательств мы не имеем. И все это очень плохо, – мрачно заключил Бородин. – Потому что, когда патруль облазил сквер в двенадцать ночи, они ничего не нашли. Утром вы сами облазили там все кругом, но нашли только восемь гильз. Из этого каши не сваришь! Из-за ночного дождя собака след не взяла... – Бородин многозначительно потряс в воздухе сломанной ручкой. – В этом деле нужно копать, копать и еще раз копать!
   Подполковник оглядел подчиненных и не увидел желающих немедленно начать раскопки. Правда, Иванов смотрел как-то уж... Бородин решил, что Иванов прикидывается, и отвел от него глаза.
   – Давайте высказывайтесь. – Бородин наугад ткнул в Ибрагимова, тот потянулся и заявил:
   – Любовники.
   – То есть?
   – Этот дед тайком от жены бегал в сквер на свидания с молодой любовницей, – лениво выдал Ибрагимов как само собой разумеющееся. – А собаку брал для прикрытия.
   – Ага, – иронически кивнул подполковник. – А жена этого Хрипачева, ей пятьдесят семь лет, подкараулила их и замочила из пистолета. Причем и собачку тоже.
   – Допустим, не его жена... – попытался спасти версию Ибрагимов. – Допустим, у этой девчонки был кто-то еще. Другой парень. Он приревновал и замочил всех, кого...
   – Рука.
   Ибрагимов недовольно обернулся к Кириллу:
   – Что – рука?
   – Какую бы версию сейчас тут ни выдвигали, все равно одно останется необъясненным. Это ее рука.
   – Да, – согласился Бородин. – С рукой нехорошо вышло.
   – Все легко объясняется, – не сдавался Ибрагимов. – Парень отрезал руку на память о любимой девушке.
   – А ты попробуй, – предложил Кирилл. – Попробуй как-нибудь своей любимой девушке руку по плечо отрезать. Тяжелая работа, надо тебе сказать. Я разговаривал с экспертом, он говорит – чисто отрезано, будто хирург работал. А для этого нужно иметь инструмент, потому что перочинным ножичком такого не сделаешь... Да и что это за страсть такая – хранить руку любимой девушки? Это же не локон, не туфля...
   – Мог бы просто палец отрезать, – сказал Охременко. – Чего мучиться?
   – Или ухо, – предложил Лобановский. – Это тоже просто, это не руку по плечо пилить...
   – Да погодите вы, – махнул рукой Бородин и поощрительно кивнул Кириллу: – Ну а у тебя какая версия? Сам ты что скажешь?
   – Это маньяк, – просто сказал Кирилл. – Серийный убийца. Псих, которому нравится отрезать женщинам руки.
   – Так. – Бородин сел и закрыл лицо рукой. Ибрагимов укоризненно посмотрел на Кирилла, но тот был невозмутим, и даже указательный палец Львова, вертевшийся у виска, не нарушил Кириллова спокойствия. – Так, Иванов...
   – Да, Леонид Сергеевич...
   – Я ведь что говорил вчера в сквере... Кто скажет такое слово, тому что?
   – Тому вы дадите в морду, – подсказал Охременко.
   – Совершенно верно, – кивнул Бородин. – Причем сказано было именно в твой адрес, а ты никаких выводов не сделал...
   – У меня такая версия.
   – Нехорошая у тебя версия, Иванов. Ну зачем нам маньяк? С чего вдруг именно на нашей территории – маньяк? Ни у кого нет, а у нас будет. Зачем нам такое счастье?!
   – Месяц назад, – твердо сказал Кирилл, – в другом районе города была убита женщина. Ее нашли в кабине лифта. Две пули в грудь и отрезана кисть руки. Это не только наш маньяк, это маньяк общегородского значения.
   – Месяц назад? – Бородин задумчиво поскреб в затылке. – А что-то я не помню такого... Не помню я такого в ориентировках, вот и все. Откуда ты это выкопал, Иванов?
   – В газете прочитал.
   – Ха, – сказал Ибрагимов.
   – А в ориентировки это могло не попасть по очень простой причине – там тоже решили: на фига нам маньяк? Быстренько подогнали дело под какого-нибудь подвернувшегося бомжа, да и закрыли.
   – Бред, – безапелляционно заявил Бородин. – В морду я тебе не дам, это непедагогично. А вот плакат на пару с Охременко вы сделаете. Там нужно текст закона об оперативно-разыскной деятельности через трафарет набить... Этим ты и займешься.
   – Весь закон? – с благоговейным трепетом поинтересовался Амиров.
   – Весь, – сурово отрезал подполковник.
   – Круто... – оценил Амиров.
   – Какой, к черту, закон! – взорвался Иванов. – Я вам говорю про психа, про серийного убийцу, который от обычного преступника отличается тем, что никогда не останавливается! Другие убивают из-за денег, из ненависти – убивают, чтобы получить свое и на этом успокоиться. А этот не остановится, потому что у него есть такая физиологическая потребность организма – убивать! И ваше счастье, Леонид Сергеевич, если следующую жертву он найдет на чужой территории...
   – У нас, слава богу, плюрализм, – вздохнул Бородин. – Каждый имеет право на свою точку зрения. Ибрагимов думает, что это преступление на почве страсти, а ты, Иванов, думаешь, что это маньяк. Флаг вам в руки обоим, потому что доказательств ни первой версии, ни второй, ни десятой – нету. Просто нету. И я сказал уже, что нужно копать, копать... А чего это ты, Иванов, так суетишься? С экспертом уже успел поболтать... Может, девушка знакомая?
   – Нет, не знал я эту девушку, – замотал головой Кирилл. – И никакого личного интереса у меня нет...
   – Значит, я могу смело поручить тебе это дело, – сказал Бородин с явным удовлетворением. – Копай, доказывай... Только не в ущерб другим делам. И само собой, не в ущерб работе над плакатом.
   – Я сделаю, – сказал Кирилл, не уточнив, что именно он сделает и к чему именно вообще относится его заявление – то ли к убийству в Пушкинском сквере, то ли к набивке текста закона об оперативно-разыскной работе.
   – Дело это слишком серьезное, чтобы ты один его разгребал, – продолжал между тем подполковник. – Нужна группа поддержки из сотрудников поопытнее...
   Сотрудники поопытнее стали оперативно съезжать под стол или закрываться от взгляда Бородина невесть откуда взявшимися листами документов, что должно было означать крайнюю форму загруженности.
   – Львов, – сказал Бородин, и Львов вздрогнул. До этой секунды он расслабленно покачивался на стуле, наблюдая за классической сценой под названием "молодо-зелено" и подыскивая слова, которые нужно будет сказать Кире после совещания. Когда подполковник назвал его фамилию, во рту у Львова заклокотали совсем другие слова. И он чуть не упал со стула.
   – Львов пусть тебе посодействует, – сказал Бородин. – По-приятельски...
   – А винный магазин! – вырвалось у Львова. – Я же...
   – У всех работы по горло, – отрезал Бородин. – Винный магазин само собой остается на тебе, не расстраивайся. И еще будешь направлять Иванова, осуществлять контроль, так сказать...
   Львов посмотрел через стол на Кирилла, и в этом взгляде было много такого, что выразить словами было бы сложновато. И тут в мертвой тишине явственно прозвучал шепот увлекшегося Хорькова:
   – И вот этой бы я впендюрил...
   – А третьим будет Хорьков, – немедленно заявил Бородин, после чего случились две минуты всенародного ликования, в котором не участвовали лишь Кирилл, Львов и Хорьков. Львов показывал Кириллу кулак, тот делал недоуменное лицо, а Хорьков растерянно таращился на остальных и не понимал, с чем его поздравляют.

Глава 7

   Теперь Молчуну нужно было забросить Мышку на Котельническую набережную. Он ехал по Ленинскому проспекту в обратном направлении и думал, что с Котельнической набережной придется мчать в контору, брать там новых девок, раскидывать их по Москве, затем забирать Мышку и снова ехать на Ленинский, за Кристиной и Милой – если уж пообещали, что затрахают тех двоих за пару часов, значит, так оно и будет. Короче говоря, дел хватит на всю ночь. Крепче за баранку держись, шофер, и не надейся, что выдастся тебе свободная минутка, чтобы спокойно почитать колонку объявлений, где предлагают работу, как эта, хуже, чем эта, и гораздо хуже, чем эта. Хороших предложений Молчуну пока не попадалось.
   – Молчун, – сказала внезапно Мышка, и Молчун вздрогнул от неожиданности. – Можно, я к тебе перелезу? На переднее сиденье.
   – Это зачем? – насторожился Молчун, не отрывая глаз от дороги.
   – Ну... – Мышка положила подбородок на верхушку сиденья, и ее лицо оказалось непривычно близко от Молчуна. Получалось, что она шепчет ему на ухо. – Ну а чего я тут одна буду сидеть? Как дура, – добавила Мышка.
   Молчун не понимал, почему на переднем сиденье Мышка дурой уже не будет, однако ничего криминального в Мышкиной просьбе не было, и Молчун, для виду наморщившись и потянув паузу, в конце концов пробурчал:
   – Только быстро.
   Он хотел притормозить, но Мышке этого и не понадобилось – в один миг ее тело переметнулось через спинку сиденья и оказалось рядом с Молчуном. Он краем глаза заметил черные кружевные трусики, но возбуждения от этого не испытал. Много всякого он уже повидал на этой работе.
   Мышка устраивалась на переднем сиденье, а Молчун тем временем свернул вправо, на Садовое кольцо. Между домами стояла ментовская машина, но даже если это и была засада ГИБДД, "девятка" проскочила ее без проблем. А может, машина стояла там вовсе по другим делам. Во всяком случае, у Молчуна поднялось настроение.
   – Чего там не сиделось-то? – спросил он Мышку.
   – Страшно, – коротко пояснила Мышка, подтягивая колготки.
   – Где? – недоверчиво покосился Молчун.
   – Сзади, – сказала Мышка. – Одной страшно.
   Молчун недоуменно фыркнул. Он кое-что знал о страхе, и для него это слово никак не было связано с задним сиденьем "девятки". Ведь там не водилось призраков с дырой посреди бледного черепа. Молчун так и сказал:
   – Да чего же там страшного?