Страница:
Клемент Фрейд рассказал мне, как добиться от британских властей получения статуса постоянного жителя, хотя и намекнул при этом, что не берется оказать мне какие-то особые услуги, в чем я в общем-то и не нуждался. Через некоторое время, пройдя все необходимые официальные процедуры, моя семья получила разрешение на постоянное жительство, и мы обосновались на верхнем этаже одного из лондонских домов, выходящих окнами на верхушки деревьев в Гайд парке. Мы с Клементом стали друзьями и вскоре после моего приезда в Англию купили вскладчину скаковую лошадь, назвав ее, кстати, Спунбендер (что значит Ложкосгибательница). Мы доверили ее очень известному тренеру Тоби Болдингу. В первой из своих скачек наша лошадь пришла шестой, а во второй была уже третьей. 26 ноября 1986 года я впервые сам пришел посмотреть ее в деле. Эта скачка состоялась в 15 часов 30 минут в Хантингдоне. За день до этого в прессе появилось сообщение, что я якобы собираюсь оказать своей лошади телепатическую помощь с трибуны.
Обозреватель газеты «Сан» известный эксперт по лошадям Тимплгейт сказал, что он предпочитает доверять своему опыту и объективным показателям, по которым явным фаворитом скачек является Джем под седлом наездника Причера, и они должны одолеть любые телепатические силы Геллера.
Моя лошадь начала слабо и держалась на восьмой позиции из девятнадцати до самого последнего препятствия. Но как только лошади вышли на финишную прямую, она показала всем, на что способна, постепенно обгоняя соперников и продвигаясь вперед. В итоге наша Спунбендер закончила дистанцию второй, уступив победителю лишь пару футов. А фаворита Джема что-то вообще не было видно в поле зрения.
Я был даже рад в какой-то степени, что моя лошадь была второй, а не первой. Если бы она выиграла, я уверен, мне тотчас же выдвинули бы обвинение в том, что я как-то мысленно ее стимулировал, или отравил других лошадей, или, может быть, наслал на них какую-то порчу. Второе место было вполне почетным, и, главное, я увидел то, что моя лошадь не нуждается в помощи экстрасенса для того, чтобы когда-нибудь одержать победу.
Как-то раз в 1985 году Клемент Фрейд пригласил меня в свой загородный дом на благотворительную вечеринку с лотереей. Я решил продемонстрировать свои методы достижения победы при помощи магического числа «11». Я попросил продать мне лотерейные билеты под номерами 11 и 121 (11 раз по 11). Первый из них выиграл большой набор фарфоровой и фаянсовой посуды с изображенными на ней портретами деятелей либеральной партии. А второй завоевал высший приз — огромное количество самой великолепной выпивки и еды. Я все это вернул устроителям лотереи, потому что не хотел слишком далеко заходить в подобных вещах.
Это вообще мой счастливый номер — 11, он меня постоянно сопровождал в 1985 году. Когда Андриа Пухарич был в Лондоне проездом на какую-то конференцию, я заказал ему номер в гостинице Ройал-Гарден рядом с моим домом. На следующий день я решил навестить его.
«Вот забавно, — сказал я, когда приехал к нему. — Ты остановился в том же номере, что Байрон и Мария Джанис, которые были здесь на прошлой неделе, — 1105».
Вскоре еще один мой друг позвонил из США и попросил зарезервировать номер в любой гостинице, где-нибудь поблизости от меня. Я снова позвонил в Ройал-Гарден, и, как потом оказалось, номер ему достался опять же 1105. А спустя еще неделю все повторилось еще раз уже с совсем другим человеком. Четыре раза подряд!
Я стал чувствовать себя немножко параноиком. Может быть, моих друзей специально селили в один и то же номер, чтобы прослушивать их разговоры? Я даже поговорил об этом с хозяином отеля. Он уверил меня, что это чистое совпадение.
В декабре того же года я смотрел передачу Би-би-си — трансляцию аукциона, средства от которого шли на счет Фонда по изучению лейкемии. Что-то подтолкнуло меня принять участие в розыгрыше золотого браслета с рубинами. Я тотчас же позвонил на аукцион и назвал свою цену, а вскоре услышал, что именно я выиграл браслет. И конечно, вы догадались номер лота, по которому разыгрывался приз, был 11.
Еще одно случайное совпадение, которое меня позабавило, было связано одновременно и со счастливым числом, и с моей фамилией, которая в общем-то совсем не сложна для произношения или написания. И действительно, в тысячах заметок обо мне на протяжении многих лет до января 1986 года я ни разу не видел ошибок в печатных материалах. Но вот мне в руки попался журнал Общества психических исследований, в котором было опубликовано письмо старого друга Брайана Инглиса. И там есть такая фраза: «В этих условиях Геллер (в строчком английском написании три буквы „л“ напоминают единицы и составляют число 111) предполагает заниматься…»
Глава 12. В борьбе за мир
Обозреватель газеты «Сан» известный эксперт по лошадям Тимплгейт сказал, что он предпочитает доверять своему опыту и объективным показателям, по которым явным фаворитом скачек является Джем под седлом наездника Причера, и они должны одолеть любые телепатические силы Геллера.
Моя лошадь начала слабо и держалась на восьмой позиции из девятнадцати до самого последнего препятствия. Но как только лошади вышли на финишную прямую, она показала всем, на что способна, постепенно обгоняя соперников и продвигаясь вперед. В итоге наша Спунбендер закончила дистанцию второй, уступив победителю лишь пару футов. А фаворита Джема что-то вообще не было видно в поле зрения.
Я был даже рад в какой-то степени, что моя лошадь была второй, а не первой. Если бы она выиграла, я уверен, мне тотчас же выдвинули бы обвинение в том, что я как-то мысленно ее стимулировал, или отравил других лошадей, или, может быть, наслал на них какую-то порчу. Второе место было вполне почетным, и, главное, я увидел то, что моя лошадь не нуждается в помощи экстрасенса для того, чтобы когда-нибудь одержать победу.
Как-то раз в 1985 году Клемент Фрейд пригласил меня в свой загородный дом на благотворительную вечеринку с лотереей. Я решил продемонстрировать свои методы достижения победы при помощи магического числа «11». Я попросил продать мне лотерейные билеты под номерами 11 и 121 (11 раз по 11). Первый из них выиграл большой набор фарфоровой и фаянсовой посуды с изображенными на ней портретами деятелей либеральной партии. А второй завоевал высший приз — огромное количество самой великолепной выпивки и еды. Я все это вернул устроителям лотереи, потому что не хотел слишком далеко заходить в подобных вещах.
Это вообще мой счастливый номер — 11, он меня постоянно сопровождал в 1985 году. Когда Андриа Пухарич был в Лондоне проездом на какую-то конференцию, я заказал ему номер в гостинице Ройал-Гарден рядом с моим домом. На следующий день я решил навестить его.
«Вот забавно, — сказал я, когда приехал к нему. — Ты остановился в том же номере, что Байрон и Мария Джанис, которые были здесь на прошлой неделе, — 1105».
Вскоре еще один мой друг позвонил из США и попросил зарезервировать номер в любой гостинице, где-нибудь поблизости от меня. Я снова позвонил в Ройал-Гарден, и, как потом оказалось, номер ему достался опять же 1105. А спустя еще неделю все повторилось еще раз уже с совсем другим человеком. Четыре раза подряд!
Я стал чувствовать себя немножко параноиком. Может быть, моих друзей специально селили в один и то же номер, чтобы прослушивать их разговоры? Я даже поговорил об этом с хозяином отеля. Он уверил меня, что это чистое совпадение.
В декабре того же года я смотрел передачу Би-би-си — трансляцию аукциона, средства от которого шли на счет Фонда по изучению лейкемии. Что-то подтолкнуло меня принять участие в розыгрыше золотого браслета с рубинами. Я тотчас же позвонил на аукцион и назвал свою цену, а вскоре услышал, что именно я выиграл браслет. И конечно, вы догадались номер лота, по которому разыгрывался приз, был 11.
Еще одно случайное совпадение, которое меня позабавило, было связано одновременно и со счастливым числом, и с моей фамилией, которая в общем-то совсем не сложна для произношения или написания. И действительно, в тысячах заметок обо мне на протяжении многих лет до января 1986 года я ни разу не видел ошибок в печатных материалах. Но вот мне в руки попался журнал Общества психических исследований, в котором было опубликовано письмо старого друга Брайана Инглиса. И там есть такая фраза: «В этих условиях Геллер (в строчком английском написании три буквы „л“ напоминают единицы и составляют число 111) предполагает заниматься…»
Глава 12. В борьбе за мир
Теплым вечером в июне 1986 года вереница автобусов поднималась по горной дороге южной части Испании. Конечным пунктом эскорта была роскошная вилла, занимавшая территорию в пять раз больше, чем государство Монако. Пассажирами автобуса были почти четыреста человек гостей, приглашенных на виллу по случаю дня рождения ее хозяина и его юного наследника. Тем временем с 285-фунтовой яхты, стоявшей на якоре у Марбеллы, сновал туда-сюда вертолет, привозя самых почетных и именитых гостей.
Это был необычный прием. Один из самых богатых и влиятельных людей планеты отмечал одновременно пятилетие сына и свое собственное пятидесятилетие. Список приглашенных, по всей видимости, мало отличался от рейтинг-листа «Кто есть кто на Ближнем Востоке». Большинство гостей были арабами. Прилетели сюда и многочисленные посланцы Ближнего Востока. Кроме них, на прием были приглашены знаменитости и, разумеется, близкие друзья виновника торжества из других регионов мира.
Автобусы свернули на дорогу, вдоль которой в два ряда стояли солдаты караула, одетые в средневековую форму и держащие в руках большие старинные пики. Затем автобусы припарковались перед огромной виллой, где хозяин уже ожидал гостей, чтобы их поприветствовать. По крайней мере, для трех гостей это была первая встреча с ним.
Хотя знали они об этом человеке очень много. Владелец колоссальной триады нефтяных компаний Саудовской Аравии, он, как говорили, был счастливым обладателем двух миллиардов фунтов стерлингов. Его благосостояние ежедневно увеличивалось приблизительно еще на миллион фунтов стерлингов, и он четко знал, как их потратить. Помимо этой роскошной испанской сельской виллы, у него было одиннадцать не менее роскошных домов по всему свету. Приемы, которые он устраивал, приводили в шок всех газетчиков, писавших для светской хроники, непостижимыми суммами суперзатрат на их проведение. Его яхта «Набилла» стала знаменитой после съемок очередного фильма о Джеймсе Бонде под названием «Никогда больше не говори слово „никогда“.
Среди гостей, выходивших из автобусов и выстраивавшихся в ряд, чтобы пожать руку господину Аднану Хашогги, были американец еврейского происхождения Байрон Джанис и два израильтянина — Шипи и я. Вы можете спросить, что мы делали на этом блестящем собрании элиты арабского мира? Разрешите мне объяснить.
Около года назад мы с Байроном разговаривали о путях, при помощи которых люди, подобные нам, — музыканты и популярные исполнители, выступающие на сцене, — могли бы использовать свой талант на то, чтобы объединить людей и повернуть их умы и помыслы в направлении мира, а не войны. Мы оба чувствовали, что могли бы сделать больше, чем просто развлекать публику во время приятного вечера тем искусством, которым владеем. Но как и с чего начать? Ну, скажем, развязать войну значительно проще, согласитесь, а вот как человеку наладить всеобщий мир? Впрочем, у меня была одна мысль.
„Нравится нам это или нет, Байрон, — сказал я, — но многие регионы мира управляются очень сильными и влиятельными личностями. Яне вижу возможностей для установления настоящего мира до тех пор, пока они не соберутся вместе и совместными усилиями не разрушат те препятствия, которые держат их на расстоянии друг от друга“.
Мы составили список людей, которые могли бы, на наш взгляд, тем или иным способом повлиять на умы и сердца народов. И первое имя, пришедшее нам в голову, было имя Ад-нана Хашогги. Мы решили поскорее связаться с ним и начали интересоваться, как это можно сделать. Однако выйти на него оказалось делом весьма нелегким. Создавалось впечатление, что этот человек был постоянно в пути. В конце концов мы написали ему письмо, спрашивая, нельзя ли с ним встретиться. Полтора месяца никакого ответа не было, но затем Байрону позвонил человек и представился как один из ближайших помощников Хашогги.
С какой целью вы хотели бы встретиться с ним? — спросил он.
Мы хотели обсудить кое-какие вопросы, — сказал Байрон. — У нас есть предложения к господину Хашогги.
Я понимаю, — сказал помощник. — А что конкретно вас интересует?
Байрон перешел прямо к самому главному:
— В мире много проблем, и нам кажется, что вместе мы могли бы определиться, что можно сделать в ближайшее время для их решения.
Тон голоса помощника сразу же изменился.
— Мы всегда готовы к этому, — ответил он и торжественно объявил о намерении пригласить нас на день рождения господина Хашогги. Вот так просто все и произошло.
Вскоре пришли и официальные приглашения на наши имена.
Я все-таки решил еще раз позвонить, чтобы спросить, не хотели бы они получить какую-то информацию обо мне, потому что немного беспокоился о том, знает ли Хашогги, что я израильтянин. „Не беспокойтесь, ничего не нужно, господин Геллер“, — ответили мне. — Мы знаем о вас все».
На этот раз я стал одним из немногих израильтян, удостоенных чести лично засвидетельствовать почтение одному из самых богатых людей мира — знаменитому арабу из Саудовской Аравии.
Пока наша очередь продвигалась по направлению к Хашогги, я вспоминал тот день, когда стоял в похожей очереди в Белом доме, чтобы передать свое мысленное послание Картеру. Сейчас мне, возможно, предстояло отправить еще одно такое послание.
Подошла моя очередь. Помощник что-то шепнул на ухо Ха-шогги. И после секундной паузы мы, обменявшись быстрыми взглядами, пожали друг другу руки. У меня сразу же возникло чувство, что передо мной человек огромной доброты и тепла. Но момент был, конечно, неподходящим для разговора о мире на планете.
Меня, как и других, привели в огромный стеклянный павильон, специально построенный по случаю торжества. Все было как на съемочной площадке в Голливуде. Музыканты играли на сцене, столы накрыты, — словом, все было готово к торжественной церемонии. Все самые прекрасные женщины мира, блистающие новейшими моделями из лучших ателье и салонов, казалось, были на этом празднестве. Здесь можно было увидеть столько поистине не имеющих цены драгоценностей, сколько, пожалуй, не увидишь во всех витринах Бонд-стрит или Пятой авеню. Изумруды размером в мячик для гольфа, колье, состоящие из россыпи шести, семикаратных алмазов, самые немыслимые украшения из всех драгоценных камней, извлекаемых из недр планеты, — все это можно было лицезреть на приеме. Над куполообразным потолком здания летали аэростаты, шампанское текло, как вода в реке Иордан. Шум стоял невообразимый. Несмотря на мой достаточно богатый опыт визитов и приемов на самом высоком уровне в Мексике, Западной Германии и других домах президентов, диктаторов и министров, должен признаться откровенно, ничего подобного я не видел.
Хотя помощник Хашогти предварительно заручился нашим согласием продемонстрировать свои возможности (Байрону — на рояле, а мне — с железными предметами), было совершенно очевидно, что это совсем не подходящий случай для представления любого рода. Это был огромный веселящийся муравейник, а вовсе не встреча для каких-то показов. Среди знаменитостей, которых я узнал в тот вечер, были Брук Шилдс — друг семьи Хашогги, Ширли Бесси, исполнившая только поздравительную песенку «Хеппи берсдей ту ю», и собственной персоной агент 007 — Шон Коннери. Он жил по соседству с хозяином виллы и приехал поздравить его вовсе не в роли секретного агента, но тем не менее его присутствие только усиливало иллюзии, будто я нахожусь на съемочной площадке Голливуда во время съемки очередной серии фильмов про Джеймса Бонда.
В первый час пиршества не было и намека на присутствие хозяина, и мы решили расслабиться и вволю насладиться жизнью. Но вскоре ко мне подошел помощник и, взяв меня за руку, сказал, что со мной хотела бы встретиться жена господина Хашогти. Я подумал, что это уже первый шаг в правильном направлении.
Все мои ожидания того, как может выглядеть жена миллиардера из Саудовской Аравии, не имели ничего общего с тем, что я увидел в действительности. Передо мной была восхитительнейшая итальянская леди примерно моего возраста, которая приветствовала меня ослепительной улыбкой, с которой сравниться могла бы разве что Софи Лорен.
«О, Ури Геллер! — воскликнула она. — Я так много о вас слышала. Проходите и садитесь, пожалуйста, вот сюда».
Я был так ошеломлен ее красотой, что едва не потерял дар речи. Она сразу же вручила мне дорогую ложку и попросила показать, что я могу с ней сделать. Я предложил ей самой держать ложку и внимательно следить за тем, как она по моей команде начнет сгибаться вверх. Так и случилось. Она была очень довольна.
После этого помощник повел меня знакомиться с другими высокими персонами — членом королевской семьи Файзал и прочими столпами арабского общества — шейхом таким-то и принцем таким-то. Все они, естественно, люди, обладающие значительной властью, так же как и хозяин дома, произвели на меня прекрасное впечатление, какое всегда остается от людей с большой душой и добрым сердцем. В них не было никакой заносчивости или высокомерия.
Мне удалось согнуть еще пару ложек в этом стремительно несущемся кабаре, и я, надо сказать, уже достаточно устал, когда наконец неутомимый, но тоже изрядно употевший помощник снова отыскал меня и привел в личную комнату Аднана Хашогти. Я молил Бога, чтобы у меня хватило сил по крайней мере на то, чтобы согнуть еще одну ложку, если это вдруг понадобится, а главное — сделать то, зачем я здесь находился, — передать послание.
К моему огорчению, Хашогги в комнате не оказалось. Там был его сын, с которым мы немного поговорили. Мне показалось, что он был весьма заинтригован, услышав, что я из Израиля. С трудом удержался, чтобы не спросить его, первый ли я израильтянин, которого он видит в жизни? Потом почему-то решил рассказать о том, что среди моих родственников есть настоящий араб. Мать моей жены была какое-то время замужем за палестинцем, уехавшим вместе с дочкой после развода в Рийяд, где они живут и по сей день. Вот так вышло, что у меня появилась родственница-арабка — сводная сестра моей жены, с которой мы поддерживаем дружеские отношения.
Не успел я начать рассказывать эту достаточно сложную историю, как господин Хашогги наконец-то вошел в комнату и вторично за вечер поприветствовал меня. Атмосфера вокруг царила сердечная и доброжелательная. Как я и ожидал, первое, о чем он меня попросил, разумеется — согнуть очередную ложку. Но это была просьба, от которой я, конечно, не мог отмахнуться. К счастью, все прошло успешно. Ну и, естественно, Хашогги тотчас же захотел проверить, не могу ли я и его научить делать то же самое?
За несколько минут разговора я очень устал и почувствовал себя предельно истощенным, но не оттого, что гнул ложки, а потому, что все это время посылал Хашогги мысленное послание, заключавшееся лишь в одном слове: «Мир».
Хотя мы перебросились буквально несколькими фразами, я был уверен, что до него дошел мой импульс. Когда мы расставались, он сделал то, что, убежден, еще ни один сановитый саудовец никогда не делал с израильтянином, — подошел ко мне и крепко расцеловал в обе щеки.
Я почувствовал, что выполнил свою миссию. Настало время уезжать, и я направился к выходу, еще не вполне осознав, что произошло, и вдруг столкнулся с едва ли не единственным человеком, с которым был знаком задолго до этого вечера. Им был продюсер телевизионной компании Эн-би-си Робин Лич, который был очень удивлен, увидев меня. Пару лет назад он снимал интервью со мной для своего сериала «Образ жизни богатых и известных», но сейчас он записывал пример образа жизни человека, куда более богатого, чем я. Не успел я сообразить, что к чему, как увидел перед самым лицом телекамеру, направленную на меня, и микрофон, который Робин уже подносил ко мне со словами: «Что вы думаете о сегодняшнем вечере?»
Я не помню, конечно, какие именно слова я произносил, но смысл их сводился к следующему:
«Как вы можете задавать мне такой банальный вопрос? Что вы хотите, чтобы я рассказал? Что это великий вечер, что еда и шампанское великолепны? Посмотрите на людей вокруг меня? Неужели вы не видите, что я, израильтянин, нахожусь среди тех, кого принято считать моими врагами, — здесь египтяне, иорданцы, палестинцы, шейхи и принцы, даже члены королевской семьи. И знаете ли вы, что Аднан Хашогги на прощание крепко обнял и расцеловал меня в обе щеки? Все барьеры между нами были разрушены в тот момент, когда он сделал этот дружеский жест. Итак, я среди так называемых врагов. Но все, что я чувствую, — это ощущение мира, любви и единства. Вот главное впечатление от этой встречи. Любой может широко отпраздновать свой день рождения, но пригласить на него „врагов“ — это совсем непросто».
Эти мои слова вовсе не переоценка того, что произошло. Порой можно разрушить барьеры одним правильным жестом. Когда такая крупная политическая фигура, как президент Египта Садат, прилетел в Израиль и только ступил на землю страны, с которой воевал несколько лет назад, всем стало ясно, что влияние этого шага поистине неоценимо, хотя в тот момент он еще не сказал ни единого слова. Ненависть между египтянами и израильтянами стала очень быстро рассеиваться. И не от того, что он что-нибудь заявил, а от того, что он реально сделал.
Можно переделать мир в лучшую или худшую сторону, казалось бы, самыми простыми жестами и намерениями, если к ним прилагается сила и влияние. Вспомните, как поп-певец Боб Джелдоф ни с того ни с сего передал 50 миллионов фунтов стерлингов голодающим африканцам. Это были не просто деньги, но изменение в отношении человека к другим людям. Вот в чем главное достижение. Это, конечно, было движение души, но и работа ума одновременно. Ведь важно создать прецедент. И если ему это удалось, то и любому другому должно быть подвластно. Все, что для этого необходимо, кроме возможностей, — воображение.
Ровно через год после приема у господина Хашогги я узнал о курьезном последствии моей встречи с ним и передачи ему моего молчаливого послания. Осенью 1986 года группа телевизионщиков Эн-би-си снова приехала снимать меня дома для своей программы, привезя с собой копию того материала, который она сделала на дне рождения. После того как я уехал с вечера, телевизионщики взяли интервью и у хозяина дома, у которого спросили, имеется ли у него вот в такой торжественный день — пятидесятилетие — какое-нибудь пожелание ко всей нашей планете. Он ответил, что да и что его можно выразить одним словом — «Мир».
С огорчением узнал в 1989 году, что Хашогги оказался замешан в противозаконных махинациях бывшего президента Филлипин Маркоса и его жены. Насколько я мог убедиться, вполне возможно благополучно устроить свою жизнь, не будучи втянутым ни в какие нелегальные аферы, и я надеюсь, что миролюбивые стороны характера Хашогги — те стороны, которые я видел, — в конце концов возобладают.
Когда я учился в колледже Терра Санта на Кипре, я часто развлекал класс игрой своего воображения. В конце семестра наши учителя часто просили нас сочинить какой-нибудь рассказ или историю. Я быстро стал в этом жанре самым удачливым. Один из моих друзей по классу — Джозеф Чарльз хорошо помнил мои космические фантазии даже через двадцать лет. «Они у тебя всегда были про ракеты и про людей из других миров, — рассказывал он, когда мы с ним встретились в 1985 году в Лондоне. — Ты рассказывал про летающие тарелки, маленьких космонавтов, и твои истории иногда длились по два или три часа. Если ты не успевал закончить рассказ до звонка, то спокойно мог продолжить его с того же места, на котором остановился, и через день, и через неделю. Жаль, что я их тогда не записывал». (Я позже все-таки сумел написать сам один из них в романе «Пампинн».)
Кстати, игрой воображения можно отчасти объяснить и некоторые несуразицы и несоответствия в книге Андриа Пухарича «Ури», вышедшей в 1974 году. Он включил в нее много материала о сверхземных силах, которые, по его предположению, контролировали меня. Хотя многие страницы книги — это точный и правдивый пересказ реальных фактов, многие читатели были основательно сбиты с толку, введены в заблуждение, читая страницы, посвященные космическим фантазиям. Признаюсь, что и мне они доставили немалые затруднения. Нельзя забывать, что весь этот фантастический материал был получен под гипнозом, и я, конечно, не могу отвечать за все, что рисовало мое воображение в этом состоянии. Одна из причин, по которой я решил написать книгу «Моя история», заключалась в том, что мне хотелось изложить собственную версию происходящих событий, хотя нужно подчеркнуть, что существует лишь малая доля вероятности в том, что моя энергия имеет какую-то внеземную связь. Но, несмотря ни на что, мы с Андриа остались близкими друзьями, и я никогда не забуду, как много он сделал для меня и моего успеха.
Я рад, что сегодня ученые проявляют все больше интереса к, казалось бы, ненаучным явлениям, таким, как воображение и фантазия, но вас, наверное, удивит то, что я уже не хочу знать, к каким открытиям и выводам могут прийти ученые, исследуя эти проблемы. В молодости, когда я только обнаружил в себе способности делать вещи, которые другие люди находят необычными, я принял все это как дар природы, как какой-то особый талант и не задавал себе лишних вопросов, а попросту использовал его, не думая о научных объяснениях того, как это я могу заставлять двигаться стрелки часов или угадывать то, о чем думают другие люди.
Потом настало время, когда мне было любопытно узнать, как же эти вещи делаются. Но стоило мне начать всерьез работать с учеными в 1972 году, как я обнаружил, что существует некий защитный барьер между мной и теми, кто желает узнать, как работают мои энергетические силы, как мне удается использовать их. Барьер возник для того, чтобы не допустить никаких объяснений. И каждый раз, когда кто-то проделывал небольшую дырочку в этом барьере и начинал ковыряться дальше, чтобы подвести подо все это какую-нибудь научную теорию, я чувствовал себя под угрозой. Мне было страшно от мысли, что Хал Путхофф, Рассел Тарг или Уилбор Франклин подойдут ко мне однажды и скажут: «Эй, Ури, мы, наконец, выяснили, как ты делаешь это». Мне это вряд ли доставит радость, ведь мой защитный барьер в таком случае будет полностью уничтожен. Это не значит, что я не собираюсь больше показывать свои способности тем ученым, которые просят меня об этом. Я очень уважаю этих людей и восхищаюсь ими, но мне не хочется, чтобы они вторгались слишком глубоко в мою сущность и копошились там в поисках ответов на свои вопросы.
Я не хочу загромождать голову теориями и научными выкладками. К тому же все равно эти теории будут отвергнуты, затем вокруг них развернется ожесточенная борьба и т. д.
А я, знаете ли, предпочитаю пробежаться по парку и насладиться природой, что значительно приятнее и полезнее, чем забивать себе голову различными теориями о тайнах жизни. Мне гораздо больше нравится творить и оживлять эти тайны.
Это был необычный прием. Один из самых богатых и влиятельных людей планеты отмечал одновременно пятилетие сына и свое собственное пятидесятилетие. Список приглашенных, по всей видимости, мало отличался от рейтинг-листа «Кто есть кто на Ближнем Востоке». Большинство гостей были арабами. Прилетели сюда и многочисленные посланцы Ближнего Востока. Кроме них, на прием были приглашены знаменитости и, разумеется, близкие друзья виновника торжества из других регионов мира.
Автобусы свернули на дорогу, вдоль которой в два ряда стояли солдаты караула, одетые в средневековую форму и держащие в руках большие старинные пики. Затем автобусы припарковались перед огромной виллой, где хозяин уже ожидал гостей, чтобы их поприветствовать. По крайней мере, для трех гостей это была первая встреча с ним.
Хотя знали они об этом человеке очень много. Владелец колоссальной триады нефтяных компаний Саудовской Аравии, он, как говорили, был счастливым обладателем двух миллиардов фунтов стерлингов. Его благосостояние ежедневно увеличивалось приблизительно еще на миллион фунтов стерлингов, и он четко знал, как их потратить. Помимо этой роскошной испанской сельской виллы, у него было одиннадцать не менее роскошных домов по всему свету. Приемы, которые он устраивал, приводили в шок всех газетчиков, писавших для светской хроники, непостижимыми суммами суперзатрат на их проведение. Его яхта «Набилла» стала знаменитой после съемок очередного фильма о Джеймсе Бонде под названием «Никогда больше не говори слово „никогда“.
Среди гостей, выходивших из автобусов и выстраивавшихся в ряд, чтобы пожать руку господину Аднану Хашогги, были американец еврейского происхождения Байрон Джанис и два израильтянина — Шипи и я. Вы можете спросить, что мы делали на этом блестящем собрании элиты арабского мира? Разрешите мне объяснить.
Около года назад мы с Байроном разговаривали о путях, при помощи которых люди, подобные нам, — музыканты и популярные исполнители, выступающие на сцене, — могли бы использовать свой талант на то, чтобы объединить людей и повернуть их умы и помыслы в направлении мира, а не войны. Мы оба чувствовали, что могли бы сделать больше, чем просто развлекать публику во время приятного вечера тем искусством, которым владеем. Но как и с чего начать? Ну, скажем, развязать войну значительно проще, согласитесь, а вот как человеку наладить всеобщий мир? Впрочем, у меня была одна мысль.
„Нравится нам это или нет, Байрон, — сказал я, — но многие регионы мира управляются очень сильными и влиятельными личностями. Яне вижу возможностей для установления настоящего мира до тех пор, пока они не соберутся вместе и совместными усилиями не разрушат те препятствия, которые держат их на расстоянии друг от друга“.
Мы составили список людей, которые могли бы, на наш взгляд, тем или иным способом повлиять на умы и сердца народов. И первое имя, пришедшее нам в голову, было имя Ад-нана Хашогги. Мы решили поскорее связаться с ним и начали интересоваться, как это можно сделать. Однако выйти на него оказалось делом весьма нелегким. Создавалось впечатление, что этот человек был постоянно в пути. В конце концов мы написали ему письмо, спрашивая, нельзя ли с ним встретиться. Полтора месяца никакого ответа не было, но затем Байрону позвонил человек и представился как один из ближайших помощников Хашогги.
С какой целью вы хотели бы встретиться с ним? — спросил он.
Мы хотели обсудить кое-какие вопросы, — сказал Байрон. — У нас есть предложения к господину Хашогги.
Я понимаю, — сказал помощник. — А что конкретно вас интересует?
Байрон перешел прямо к самому главному:
— В мире много проблем, и нам кажется, что вместе мы могли бы определиться, что можно сделать в ближайшее время для их решения.
Тон голоса помощника сразу же изменился.
— Мы всегда готовы к этому, — ответил он и торжественно объявил о намерении пригласить нас на день рождения господина Хашогги. Вот так просто все и произошло.
Вскоре пришли и официальные приглашения на наши имена.
Я все-таки решил еще раз позвонить, чтобы спросить, не хотели бы они получить какую-то информацию обо мне, потому что немного беспокоился о том, знает ли Хашогги, что я израильтянин. „Не беспокойтесь, ничего не нужно, господин Геллер“, — ответили мне. — Мы знаем о вас все».
* * *
Я стряхнул нафталинные шарики с парадного френча, который не одевал с тех пор, как был членом жюри пышного представления «Мисс планета» несколько лет назад.На этот раз я стал одним из немногих израильтян, удостоенных чести лично засвидетельствовать почтение одному из самых богатых людей мира — знаменитому арабу из Саудовской Аравии.
Пока наша очередь продвигалась по направлению к Хашогги, я вспоминал тот день, когда стоял в похожей очереди в Белом доме, чтобы передать свое мысленное послание Картеру. Сейчас мне, возможно, предстояло отправить еще одно такое послание.
Подошла моя очередь. Помощник что-то шепнул на ухо Ха-шогги. И после секундной паузы мы, обменявшись быстрыми взглядами, пожали друг другу руки. У меня сразу же возникло чувство, что передо мной человек огромной доброты и тепла. Но момент был, конечно, неподходящим для разговора о мире на планете.
Меня, как и других, привели в огромный стеклянный павильон, специально построенный по случаю торжества. Все было как на съемочной площадке в Голливуде. Музыканты играли на сцене, столы накрыты, — словом, все было готово к торжественной церемонии. Все самые прекрасные женщины мира, блистающие новейшими моделями из лучших ателье и салонов, казалось, были на этом празднестве. Здесь можно было увидеть столько поистине не имеющих цены драгоценностей, сколько, пожалуй, не увидишь во всех витринах Бонд-стрит или Пятой авеню. Изумруды размером в мячик для гольфа, колье, состоящие из россыпи шести, семикаратных алмазов, самые немыслимые украшения из всех драгоценных камней, извлекаемых из недр планеты, — все это можно было лицезреть на приеме. Над куполообразным потолком здания летали аэростаты, шампанское текло, как вода в реке Иордан. Шум стоял невообразимый. Несмотря на мой достаточно богатый опыт визитов и приемов на самом высоком уровне в Мексике, Западной Германии и других домах президентов, диктаторов и министров, должен признаться откровенно, ничего подобного я не видел.
Хотя помощник Хашогти предварительно заручился нашим согласием продемонстрировать свои возможности (Байрону — на рояле, а мне — с железными предметами), было совершенно очевидно, что это совсем не подходящий случай для представления любого рода. Это был огромный веселящийся муравейник, а вовсе не встреча для каких-то показов. Среди знаменитостей, которых я узнал в тот вечер, были Брук Шилдс — друг семьи Хашогги, Ширли Бесси, исполнившая только поздравительную песенку «Хеппи берсдей ту ю», и собственной персоной агент 007 — Шон Коннери. Он жил по соседству с хозяином виллы и приехал поздравить его вовсе не в роли секретного агента, но тем не менее его присутствие только усиливало иллюзии, будто я нахожусь на съемочной площадке Голливуда во время съемки очередной серии фильмов про Джеймса Бонда.
В первый час пиршества не было и намека на присутствие хозяина, и мы решили расслабиться и вволю насладиться жизнью. Но вскоре ко мне подошел помощник и, взяв меня за руку, сказал, что со мной хотела бы встретиться жена господина Хашогти. Я подумал, что это уже первый шаг в правильном направлении.
Все мои ожидания того, как может выглядеть жена миллиардера из Саудовской Аравии, не имели ничего общего с тем, что я увидел в действительности. Передо мной была восхитительнейшая итальянская леди примерно моего возраста, которая приветствовала меня ослепительной улыбкой, с которой сравниться могла бы разве что Софи Лорен.
«О, Ури Геллер! — воскликнула она. — Я так много о вас слышала. Проходите и садитесь, пожалуйста, вот сюда».
Я был так ошеломлен ее красотой, что едва не потерял дар речи. Она сразу же вручила мне дорогую ложку и попросила показать, что я могу с ней сделать. Я предложил ей самой держать ложку и внимательно следить за тем, как она по моей команде начнет сгибаться вверх. Так и случилось. Она была очень довольна.
После этого помощник повел меня знакомиться с другими высокими персонами — членом королевской семьи Файзал и прочими столпами арабского общества — шейхом таким-то и принцем таким-то. Все они, естественно, люди, обладающие значительной властью, так же как и хозяин дома, произвели на меня прекрасное впечатление, какое всегда остается от людей с большой душой и добрым сердцем. В них не было никакой заносчивости или высокомерия.
Мне удалось согнуть еще пару ложек в этом стремительно несущемся кабаре, и я, надо сказать, уже достаточно устал, когда наконец неутомимый, но тоже изрядно употевший помощник снова отыскал меня и привел в личную комнату Аднана Хашогти. Я молил Бога, чтобы у меня хватило сил по крайней мере на то, чтобы согнуть еще одну ложку, если это вдруг понадобится, а главное — сделать то, зачем я здесь находился, — передать послание.
К моему огорчению, Хашогги в комнате не оказалось. Там был его сын, с которым мы немного поговорили. Мне показалось, что он был весьма заинтригован, услышав, что я из Израиля. С трудом удержался, чтобы не спросить его, первый ли я израильтянин, которого он видит в жизни? Потом почему-то решил рассказать о том, что среди моих родственников есть настоящий араб. Мать моей жены была какое-то время замужем за палестинцем, уехавшим вместе с дочкой после развода в Рийяд, где они живут и по сей день. Вот так вышло, что у меня появилась родственница-арабка — сводная сестра моей жены, с которой мы поддерживаем дружеские отношения.
Не успел я начать рассказывать эту достаточно сложную историю, как господин Хашогги наконец-то вошел в комнату и вторично за вечер поприветствовал меня. Атмосфера вокруг царила сердечная и доброжелательная. Как я и ожидал, первое, о чем он меня попросил, разумеется — согнуть очередную ложку. Но это была просьба, от которой я, конечно, не мог отмахнуться. К счастью, все прошло успешно. Ну и, естественно, Хашогги тотчас же захотел проверить, не могу ли я и его научить делать то же самое?
За несколько минут разговора я очень устал и почувствовал себя предельно истощенным, но не оттого, что гнул ложки, а потому, что все это время посылал Хашогги мысленное послание, заключавшееся лишь в одном слове: «Мир».
Хотя мы перебросились буквально несколькими фразами, я был уверен, что до него дошел мой импульс. Когда мы расставались, он сделал то, что, убежден, еще ни один сановитый саудовец никогда не делал с израильтянином, — подошел ко мне и крепко расцеловал в обе щеки.
Я почувствовал, что выполнил свою миссию. Настало время уезжать, и я направился к выходу, еще не вполне осознав, что произошло, и вдруг столкнулся с едва ли не единственным человеком, с которым был знаком задолго до этого вечера. Им был продюсер телевизионной компании Эн-би-си Робин Лич, который был очень удивлен, увидев меня. Пару лет назад он снимал интервью со мной для своего сериала «Образ жизни богатых и известных», но сейчас он записывал пример образа жизни человека, куда более богатого, чем я. Не успел я сообразить, что к чему, как увидел перед самым лицом телекамеру, направленную на меня, и микрофон, который Робин уже подносил ко мне со словами: «Что вы думаете о сегодняшнем вечере?»
Я не помню, конечно, какие именно слова я произносил, но смысл их сводился к следующему:
«Как вы можете задавать мне такой банальный вопрос? Что вы хотите, чтобы я рассказал? Что это великий вечер, что еда и шампанское великолепны? Посмотрите на людей вокруг меня? Неужели вы не видите, что я, израильтянин, нахожусь среди тех, кого принято считать моими врагами, — здесь египтяне, иорданцы, палестинцы, шейхи и принцы, даже члены королевской семьи. И знаете ли вы, что Аднан Хашогги на прощание крепко обнял и расцеловал меня в обе щеки? Все барьеры между нами были разрушены в тот момент, когда он сделал этот дружеский жест. Итак, я среди так называемых врагов. Но все, что я чувствую, — это ощущение мира, любви и единства. Вот главное впечатление от этой встречи. Любой может широко отпраздновать свой день рождения, но пригласить на него „врагов“ — это совсем непросто».
Эти мои слова вовсе не переоценка того, что произошло. Порой можно разрушить барьеры одним правильным жестом. Когда такая крупная политическая фигура, как президент Египта Садат, прилетел в Израиль и только ступил на землю страны, с которой воевал несколько лет назад, всем стало ясно, что влияние этого шага поистине неоценимо, хотя в тот момент он еще не сказал ни единого слова. Ненависть между египтянами и израильтянами стала очень быстро рассеиваться. И не от того, что он что-нибудь заявил, а от того, что он реально сделал.
Можно переделать мир в лучшую или худшую сторону, казалось бы, самыми простыми жестами и намерениями, если к ним прилагается сила и влияние. Вспомните, как поп-певец Боб Джелдоф ни с того ни с сего передал 50 миллионов фунтов стерлингов голодающим африканцам. Это были не просто деньги, но изменение в отношении человека к другим людям. Вот в чем главное достижение. Это, конечно, было движение души, но и работа ума одновременно. Ведь важно создать прецедент. И если ему это удалось, то и любому другому должно быть подвластно. Все, что для этого необходимо, кроме возможностей, — воображение.
Ровно через год после приема у господина Хашогги я узнал о курьезном последствии моей встречи с ним и передачи ему моего молчаливого послания. Осенью 1986 года группа телевизионщиков Эн-би-си снова приехала снимать меня дома для своей программы, привезя с собой копию того материала, который она сделала на дне рождения. После того как я уехал с вечера, телевизионщики взяли интервью и у хозяина дома, у которого спросили, имеется ли у него вот в такой торжественный день — пятидесятилетие — какое-нибудь пожелание ко всей нашей планете. Он ответил, что да и что его можно выразить одним словом — «Мир».
С огорчением узнал в 1989 году, что Хашогги оказался замешан в противозаконных махинациях бывшего президента Филлипин Маркоса и его жены. Насколько я мог убедиться, вполне возможно благополучно устроить свою жизнь, не будучи втянутым ни в какие нелегальные аферы, и я надеюсь, что миролюбивые стороны характера Хашогги — те стороны, которые я видел, — в конце концов возобладают.
* * *
Я с интересом недавно прочитал мнения ученых, которые занимаются изучением людей, склонных к фантазии. Они обнаружили, что эти люди имеют куда больше способностей в области телепатии, ясновидения и предсказывания, чем те, кто не проявляет склонности к фантазированию. Было также установлено, что такие люди хорошие гипнотизеры, хотя они, как правило, вполне нормальные люди и живут такой же полноценной творческой и личной жизнью, как и те, у кого не слишком развито воображение. Сколько себя помню, я вечно чего-то выдумывал, сочинял и фантазировал. Даже тогда, когда был совсем маленьким мальчиком, у которого почти не было покупных игрушек. Я уже рассказывал о своих первых детских экспериментах в космических путешествиях, когда я запускал маленькие ракеты, сделанные из старых пуль, к Луне и звездам. Задолго до того, как первый спутник был запущен на орбиту в 1957 году, я проектировал специальные костюмы для космонавтов со всеми необходимыми приспособлениями для кислорода и тепла, протеинов и жидкостей — словом, все вплоть до самых мелких деталей.Когда я учился в колледже Терра Санта на Кипре, я часто развлекал класс игрой своего воображения. В конце семестра наши учителя часто просили нас сочинить какой-нибудь рассказ или историю. Я быстро стал в этом жанре самым удачливым. Один из моих друзей по классу — Джозеф Чарльз хорошо помнил мои космические фантазии даже через двадцать лет. «Они у тебя всегда были про ракеты и про людей из других миров, — рассказывал он, когда мы с ним встретились в 1985 году в Лондоне. — Ты рассказывал про летающие тарелки, маленьких космонавтов, и твои истории иногда длились по два или три часа. Если ты не успевал закончить рассказ до звонка, то спокойно мог продолжить его с того же места, на котором остановился, и через день, и через неделю. Жаль, что я их тогда не записывал». (Я позже все-таки сумел написать сам один из них в романе «Пампинн».)
Кстати, игрой воображения можно отчасти объяснить и некоторые несуразицы и несоответствия в книге Андриа Пухарича «Ури», вышедшей в 1974 году. Он включил в нее много материала о сверхземных силах, которые, по его предположению, контролировали меня. Хотя многие страницы книги — это точный и правдивый пересказ реальных фактов, многие читатели были основательно сбиты с толку, введены в заблуждение, читая страницы, посвященные космическим фантазиям. Признаюсь, что и мне они доставили немалые затруднения. Нельзя забывать, что весь этот фантастический материал был получен под гипнозом, и я, конечно, не могу отвечать за все, что рисовало мое воображение в этом состоянии. Одна из причин, по которой я решил написать книгу «Моя история», заключалась в том, что мне хотелось изложить собственную версию происходящих событий, хотя нужно подчеркнуть, что существует лишь малая доля вероятности в том, что моя энергия имеет какую-то внеземную связь. Но, несмотря ни на что, мы с Андриа остались близкими друзьями, и я никогда не забуду, как много он сделал для меня и моего успеха.
Я рад, что сегодня ученые проявляют все больше интереса к, казалось бы, ненаучным явлениям, таким, как воображение и фантазия, но вас, наверное, удивит то, что я уже не хочу знать, к каким открытиям и выводам могут прийти ученые, исследуя эти проблемы. В молодости, когда я только обнаружил в себе способности делать вещи, которые другие люди находят необычными, я принял все это как дар природы, как какой-то особый талант и не задавал себе лишних вопросов, а попросту использовал его, не думая о научных объяснениях того, как это я могу заставлять двигаться стрелки часов или угадывать то, о чем думают другие люди.
Потом настало время, когда мне было любопытно узнать, как же эти вещи делаются. Но стоило мне начать всерьез работать с учеными в 1972 году, как я обнаружил, что существует некий защитный барьер между мной и теми, кто желает узнать, как работают мои энергетические силы, как мне удается использовать их. Барьер возник для того, чтобы не допустить никаких объяснений. И каждый раз, когда кто-то проделывал небольшую дырочку в этом барьере и начинал ковыряться дальше, чтобы подвести подо все это какую-нибудь научную теорию, я чувствовал себя под угрозой. Мне было страшно от мысли, что Хал Путхофф, Рассел Тарг или Уилбор Франклин подойдут ко мне однажды и скажут: «Эй, Ури, мы, наконец, выяснили, как ты делаешь это». Мне это вряд ли доставит радость, ведь мой защитный барьер в таком случае будет полностью уничтожен. Это не значит, что я не собираюсь больше показывать свои способности тем ученым, которые просят меня об этом. Я очень уважаю этих людей и восхищаюсь ими, но мне не хочется, чтобы они вторгались слишком глубоко в мою сущность и копошились там в поисках ответов на свои вопросы.
Я не хочу загромождать голову теориями и научными выкладками. К тому же все равно эти теории будут отвергнуты, затем вокруг них развернется ожесточенная борьба и т. д.
А я, знаете ли, предпочитаю пробежаться по парку и насладиться природой, что значительно приятнее и полезнее, чем забивать себе голову различными теориями о тайнах жизни. Мне гораздо больше нравится творить и оживлять эти тайны.