Геммел Дэвид. Грозовой щит

   – Что ты думаешь о них? – спросил у Биаса царь Итаки.
   – Крепкие воины. Там был бой. У высокого рана на лице.
   – Бой? Конечно, там был бой. На песке лежит отрезанная голова, – хмыкнул Одиссей, отступив от них и глядя на приближающуюся троицу. Высокого мужчину с шрамом на лице он видел впервые, но крепко сложенный светловолосый воин в тяжелых бронзовых доспехах показался ему знакомым. Он вспомнил, что это микенец.
   Когда они подошли ближе, Одиссей увидел, что рана на лице высокого воина пришлась по более старому шраму. Кровь все еще капала на его темную тунику.
   – Я – Каллиадес, – представился молодой воин. – Мне и моим друзьям нужно место на корабле, царь Одиссей.
   – Каллиадес, хм, кажется, я слышал это имя раньше. Микенский воин, который сражался вместе с Аргуриосом.
   – Да. И против него. Великий человек.
   – А ты – Одноухий Банокл, – сказал Одиссей, повернувшись к великану. – Теперь я тебя вспомнил. Ты искал повод для драки с пятью членами моей команды два года назад.
   – Я победил их всех! – радостно воскликнул Банокл.
   – Это неправда, как и то, что есть на свете волосатое яйцо, – ответил Одиссей с усмешкой. – Когда я оттащил их, ты лежал, прикрыв голову руками, а град ударов сыпался на тебя со всех сторон.
   – Просто немного отдохнул, чтобы восстановить силы, – пожал плечами великан. – Во имя Гефеста, как только я встал бы на ноги, оторвал бы им головы.
   – Вне всяких сомнений, – согласился царь Итаки. – А что случилось с тобой? – спросил он у шлюхи с обрезанными волосами.
   – Я держу путь в Трою, – ответила она ему. Этот голос! Одиссей замолчал, прищурил глаза и внимательно всмотрелся в ее лицо. Он, конечно, узнал ее; теперь ему было понятно, что она отрезала свои волосы не из-за вшей. Последний раз, когда он ее видел, ей было двенадцать; тогда она воспользовалась ножницами, чтобы отрезать золотые локоны, и обнажила череп, порезав кожу в некоторых местах. Это было печальное зрелище.
   Он понял по выражению ее лица: девушка догадалась, что царь Итаки узнал ее.
   – Меня зовут Пирия, – солгала она, встретившись с ним взглядом.
   – Добро пожаловать в мой лагерь, Пирия, – сказал Одиссей и увидел чувство облегчения в ее глазах.
   Отвернувшись от них, царь Итаки наблюдал за тем, как отчаливали пиратские галеры. Это дало ему время подумать. Он оказался в затруднительном положении. Девушка путешествовала под вымышленным именем. Это могло означать, что она покинула Храм на острове без разрешения. Женщин отправляли служить на Теру, чтобы они оставались там до конца своих дней. Более чем за тридцать лет он встречал только двух женщин, которых отпустили с острова.
   Он слышал историю о другой беглянке – историю, которая произошла много лет назад. Ее вернули на остров и похоронили заживо, заставив служить богу под горой.
   Царь Итаки думал, что делать. Если девчонка сбежала и станет известно, что он сознательно помогал ей, то его может проклясть Главная жрица. Дело осложнял тот факт, что старуха принадлежала к царской семье Микен, и ее ненависть могла дорого обойтись Одиссею в его торговле с материком. Возможно, он вызовет враждебность и со стороны ее родственника, царя Агамемнона.
   Пиратские галеры вышли в чистую голубую воду, и Одиссей наблюдал за тем, как они подняли парус.
   Его тревожило еще одно. Почему двое микенских воинов путешествовали с пиратами, и почему они теперь ищут место на корабле, курс которого им неизвестен?
   Слова Каллиадеса эхом прозвучали у него в голове. Одиссей спросил об Аргуриосе, а молодой микенец сказал, что сражался с ним и против него. Единственный раз, когда микенские воины сражались против Аргуриоса, – это было во время битвы в Трое прошлой осенью. Агамемнон приказал убить всех, кто принимал участие в этом деле. Что ему рассказывал Нестор? Двое из них сбежали, и их объявили вне закона.
   Прекрасная Гера! Он стоял сейчас со сбежавшей жрицей и двумя микенскими изгнанниками.
   – «Пенелопа» – маленький корабль, – сказал он наконец, – и, когда прибудет наш груз, будет мало кают. Мы плывем в Трою на свадьбу царского сына, Гектора. Но мы будем останавливаться на многочисленных островах по дороге. Куда вы направлялись? – спросил он Каллиадеса.
   Микенец печально улыбнулся.
   – Туда, куда нас приведет попутный ветер, – ответил он.
   – Ветер не будет попутным, если человек не знает, куда направляется, – возразил ему царь Итаки.
   – Все ветра попутные для человека, которого это не беспокоит.
   – Мне нужно еще подумать, – сказал Одиссей. – Идите и позавтракайте с нами. Биас зашьет рану на твоем лице, и ты сможешь рассказать мне, как начал собирать головы.
   Каллиадес сел возле костра. Его раздражение росло. Чернокожий моряк, Биас, присел рядом с ним; одной рукой придерживая кожу на лице микенца, а другой сжимая бронзовую иголку с черной ниткой, он сшивал края раны, стягивая их. Поблизости Банокл рассказывал Одиссею и команде «Пенелопы» смешную версию спасения Пирии и боя с Арелосом. Он преподносил это так, словно Арелос был полубогом на поле битвы. Правда была прозаичнее. Этот человек был просто умелым бойцом, но ему недоставало настоящей ловкости. Бой был коротким и кровавым. Каллиадес быстро наступал, нанося смертельные раны. Арелос упал вперед, поранив щеку микенца.
   Молодой воин посмотрел в темные глаза Биаса. Мужчина улыбался, слушая рассказ Банокла.
   – Хорошая история, – услышал он слова Одиссея, когда его друг закончил свой непомерно раздутый рассказ. – Но ей недостает поистине сильного финала.
   – Но он победил и выжил, – возразил великан.
   – Конечно, это так, но чтобы история заставила людей дрожать от нетерпения, нужна тайна. Как насчет… когда голова Арелоса слетела с его тела, из его шеи поднялась струя черного дыма? Этот дым образовал фигуру человека в высоком шлеме с султаном».
   – Мне это нравится, – улыбнулся Банокл. – Так что это за фигура из дыма?
   – Я не знаю. Это твоя история. Возможно, это был демон, который овладел Арелосом. Ты уверен, что не видел небольшую струйку дыма?
   – Теперь, когда ты об этом упомянул, я вспомнил, что видел, – признался великан, вызвав смех всего экипажа.
   Каллиадес закрыл глаза. Биас засмеялся.
   – Добро пожаловать на «Пенелопу», – прошептал он, – где правда всегда ведет к златоголосой лжи. Вот, рана зашита. Я сниму швы через несколько дней.
   – Благодарю тебя, Биас. Итак, что привело «Пенелопу» на этот остров? Лен на плантациях все еще цветет, а я не видел здесь никакого признака других товаров?
   – Ты скоро это узнаешь, – ответил ему Биас. – Это должен быть веселый день. По крайней мере, для пассажиров. Команда вряд ли будет много смеяться.
   Сев, он зачерпнул пригоршню песка, стирая кровь с пальцев.
   – Вокруг этой раны будет хороший синяк, – добавил он.
   – Куда «Пенелопа» направляется дальше?
   – День мы будем плыть на восток, затем, если боги благословят нас, мы направимся на северо-восток, на Криос, потом на восточное побережье и в Трою».
   Банокл присоединился к ним, протянув Каллиадесу буханку черного хлеба и кусок сыра.
   – Ты слышал о струйке дыма? – спросил великан.
   – Да.
   – По-твоему, это могло быть на самом деле?
   – Я не знаю, Банокл. Там не было струйки дыма.
   – Я знаю. Но это заинтересовывает слушателей. Биас засмеялся.
   – Это был дух злого воина из древних времен, который обречен никогда не увидеть Елисейские поля. Его душа попала в ловушку древнего кинжала, который главарь пиратов нашел в оскверненной им могиле. Когда Арелос украл кинжал, злой дух овладел им, наполнив его ненавистью ко всему живому.
   – Вот теперь это история, которую можно рассказывать, – восхищенно воскликнул Банокл.
   Чернокожий моряк покачал головой.
   – Нет, парень, это взято из историй Одиссея. Если тебе повезет, ты услышишь много историй за время путешествия. Мы будем останавливаться на ночь где-нибудь рядом с другими кораблями, моряки будут умолять Одиссея рассказать им историю или две. Ты, возможно, услышишь и эту, хотя он, конечно, придумал много новых за эту зиму. Когда мы последний раз разговаривали, он приготовил кое-что о ведьме со змеями вместо волос. Я с нетерпением жду этой истории, – Биас бросил взгляд вдоль берега. – Теперь начинается веселье, – сказал он.
   Каллиадес повернулся. Всего в двухстах шагах он увидел толстую старую женщину в бесформенном одеянии из выцветшего желтого льна, которая привела на берег стадо черных свиней. Она снова и снова била своим посохом по бокам животное, которое хотело отойти в сторону, и оно послушно возвращалось на место.
   – Это твой груз? – спросил молодой микенец.
   – Да.
   – Тебе нужна помощь, чтобы убить их? – поинтересовался Банокл.
   – Их не собираются убивать, – ответил Биас. – Мы отвезем их живыми на другой остров. Свиная лихорадка унесла все поголовье, и там есть торговец, который готов хорошо заплатить за новое стадо.
   – Перевозить живых свиней? – великан был поражен. – Как вы загоните их на корабль?
   Биас вздохнул.
   – Мы сделаем для них загон из двух мачт в центре палубы.
   – Зачем кому-то перевозить живых свиней? – спросил Банокл. – Они усеют всю палубу дерьмом. Я вырос на свиной ферме. Поверьте мне: свиньи действительно умеют гадить.
   Каллиадес поднялся на ноги и отошел в сторону. Его не интересовали свиньи и их экскременты. Но он наблюдал за тем, как старая толстая женщина шла с животными по берегу. Они радостно шагали за ней, негромко попискивая и похрюкивая. Одиссей направился к ней. Когда он подошел, три свиньи бросились прочь, но женщина свистнула, и животные остановились и вернулись назад.
   – Добро пожаловать в мой лагерь, Кирка, – сказал Одиссей. – Всегда рад тебя видеть.
   – Прибереги свою лесть для других, царь Итаки.
   Она мрачно посмотрела на «Пенелопу», затем резко засмеялась.
   – Я надеюсь, ты получишь мешок с золотом за свои хлопоты, – съязвила старуха. – Тебе придется потрудиться. Мои малыши вряд ли будут рады выйти в море.
   – Они мне кажутся довольно послушными.
   – Потому что я с ними. Когда Порфеос впервые пришел ко мне с этой идеей, я подумала, что он глуповат. Ты отверг его план, и я, полагаясь на твой ум, согласилась.
   Она осмотрела пляж.
   – Кстати, где он?
   – Спит мертвым сном по дороге домой.
   Каллиадес услышал, как старуха издала кудахтающий звук. Она покачала головой.
   – Такой молодой! Человек с таким чувством юмора должен жить до глубокой старости.
   Старуха посмотрела на Одиссея и, помолчав, спросила:
   – Итак, почему ты передумал?
   – Это просто сделка. У Ористенеса больше нет свиней. А у фермера без свиней нет цели в жизни.
   – Ты подумал над тем, почему больше никто не привозит ему живых свиней?
   – Меня не волнует то, что делают или не делают другие. Большая черная свинья начала сопеть рядом с Одиссеем, тычась мордой в его голую ногу. Царь Итаки попытался отпихнуть ее.
   – Ты ему нравишься, – заметила старуха.
   – Он мне тоже. Я уверен, что скоро мы подружимся. Ты можешь мне что-нибудь посоветовать?
   – Принеси побольше воды, чтобы облить ею палубы. И несколько шин для переломов: твоя команда пострадает, если свиньи впадут в панику и сломают заграждение. Если ты доберешься до острова Ористеноса без проблем, убедись, что Генни на месте, – посоветовала она, похлопав посохом по большой черной свинье. – Спусти его первым на берег. Другие соберутся вокруг него. Если Генни будет доволен, тебе будет проще. Если он исчезнет, жди проблем.
   Каллиадес увидел, что Пирия также ушла от костра и села на камень в стороне. Он подошел к ней. Девушка подняла глаза, но не поприветствовала его.
   – Зачем свиньи на берегу? – спросила она.
   – Одиссей собирается перевезти их на другой остров.
   – Мы будем путешествовать вместе со свиньями?
   – Похоже на то. – Между ними воцарилось молчание, затем микенец спросил: – Ты хочешь побыть одна?
   – Ты даже представить себе не можешь, как сильно я хочу побыть одна, Каллиадес. Но я не одна. Меня окружают мужчины – и свиньи. Между ними нет большой разницы, – добавила она с усмешкой.
   Микенец отвернулся, но Пирия окликнула его.
   – Подожди! Прости, Каллиадес. Я не имела в виду тебя. Ты был добр со мной, и мои слова меньше всего относятся к тебе.
   – Есть много жестоких мужчин, – сказал он, садясь на камень рядом с ней, – которых я видел. Но я видел и доброту. Порой жестокие мужчины проявляли доброту, а добрые мужчины – жестокость. Я не понимаю этого. Но я знаю, что не все мужчины похожи на пиратов, которые захватили тебя. Ты видишь там старика? – микенец показал на седовласого человека, стоящего в стороне от команды и наблюдающего, как ведут свиней к «Пенелопе». Он был высоким и сутулым; поверх его темной туники, расшитой золотом, был накинут голубой плащ.
   – И что?
   – Это Нестор с Пилоса. Когда я был ребенком, то работал там на плантациях льна. Я был рабом, сыном раба. У царя было много сыновей. Каждого из них посылали на весь сезон работать вместе с рабами на полях. Их руки кровоточили, а спины болели. Моя мать рассказывала мне, что царь делал это, чтобы его сыновья поняли, какая тяжелая жизнь за пределами дворца, и не презирали тех, кто работал на плантациях. Сам Нестор путешествовал по своим владениям, разговаривая с теми, кто работает на него, следя, чтобы их хорошо кормили и одевали. Он хороший человек.
   – У которого все же есть рабы, – возразила она. Каллиадес был озадачен ее словами.
   – Конечно, у него есть рабы. Он царь.
   – Твоя мать родилась рабыней?
   – Нет. Ее забрали из деревни на Ликийском побережье.
   – Как меня пираты?
   – Полагаю, так.
   – Тогда Нестор такой же, как они. Он берет то, что хочет. Но он хороший человек, потому что кормит и одевает людей, которых разлучил с любимыми и семьями. Меня тошнит от такого добра.
   Молодой микенец замолчал. «На свете всегда были рабы, как и цари. Так будет всегда. Как еще цивилизация может процветать?» – подумал он и посмотрел на «Пенелопу».
   Несколько моряков поднимали парус с помощью двух канатов. Они спустили веревки с палубы корабля, вытащенного на берег, и пытались поднять свинью в этом холсте. Животное начало визжать и бить ногами. Этот звук испугал других свиней. Четверо побежали вдоль берега, а моряки – за ними. Старая карга с посохом покачала головой и отошла подальше от этой неразберихи. Каллиадес увидел, как Банокл бросился на большую свинью, которая изменила курс, пока великан находился в прыжке. Воин растянулся на песке, а головой угодил в воду. Через несколько минут на берегу воцарился хаос. Одиссей начал раздавать приказы.
   Свинью в парусе наполовину подняли на палубу, но она так отчаянно била ногами, что канаты качались из стороны в сторону. Внезапно животное начало мочиться, обливая людей внизу.
   Оставшиеся свиньи – их было около пятнадцати – сбились вместе и бросились по берегу прямо к Одиссею. Ему ничего не оставалось, как бежать. Вид коренастого царя в его широком золотом поясе, преследуемого стадом визжащих свиней, – это было уже слишком для команды. Моряки разразились смехом.
   – Похоже, будет длинный день, – заметил Каллиадес. Он поглядел на Пирию. Девушка тоже смеялась.
   На это было приятно смотреть.
   В этот момент Одиссей остановился, повернувшись лицом к стаду.
   – Хватит! – заревел он громким, словно раскаты грома, голосом. Животные, испуганные шумом, бросились прочь от него. Одна большая черная свинья поспешила к царю и начала тереться о его ногу. Одиссей наклонился и похлопал ее по широкой шее. Затем он зашагал назад к «Пенелопе», а черная свинья потрусила рядом с ним. Другие животные начали визжать тише и собрались позади царя.
   – Смейтесь надо мной, вы, негодные дети животных! – разбушевался царь Итаки, когда подошел к своей команде. – Во имя Ареса, если я смогу научить этих свиней грести, то избавлюсь от всех вас.
   – Необычный человек, – улыбнулся молодой микенец. – Ему можно доверять?
 
   – Почему ты меня об этом спрашиваешь? – ответила вопросом на вопрос Пирия.
   – Потому что ты знаешь его. Я понял это по его глазам, когда ты говорила.
   Девушка молчала какое-то время. Затем кивнула:
   – Я знала его. Он посещал дом… моего отца… много раз. Я не могу ответить на твой вопрос, Каллиадес. Одиссей был когда-то торговцем рабов. Много лет назад его знали как Грабителя городов. Я не очень охотно доверилась бы человеку, который заслужил такое прозвище. Но у меня нет выбора.
 

Глава 4 Путешествие свиней

   Чернокожий моряк тихо сидел среди скал, накинув на свои широкие плечи старый гиматий. Команда все еще пыталась погрузить свиней. Биас даже не пробовал помочь им. Его возраст приближался к пятидесяти, и ему нужно было беречь свою метательную руку, если он хочет поучаствовать в Играх в Трое. Поэтому он сидел спокойно и точил свои ножи с костяными рукоятками. Одиссей заявил, что его любовь к ножам была свойственна ему, как нубийцу, но Биасу, который родился на Итаке и не знал других нубийцев, это казалось малоправдоподобным. Его мать никогда не рассказывала о борьбе на ножах.
   – Ты мог бы быть внуком царя Нубии, – сказал ему однажды Одиссей. – Ты мог бы быть наследником огромного государства с золотыми дворцами и тысячами наложниц.
   – А если бы у моего достоинства были пальцы, я мог бы ими чесать мою задницу, – ответил Биас.
   – Это твой недостаток, Биас. У тебя нет воображения, – упрекнул его царь Итаки.
   Чернокожий моряк тогда засмеялся.
   – Зачем человеку, который путешествует с тобой, царь рассказчиков историй, нужно воображение? Зачем, когда я путешествую с тобой по небу на летающем корабле, кидаю копья в луну и нанизываю ожерелье из звезд для царицы джунглей? Моряки просили меня по возвращении домой дать им подержать мою корону. Почему так много людей верит в твои истории?
   – Им хочется в них верить, – объяснил ему Одиссей. – Большинство людей работают от заката до рассвета. У них трудная жизнь, они умирают молодыми. Им хочется думать, что боги улыбаются, глядя на них, что их жизнь имеет больше значения, чем на самом деле. Мир был бы печальным местом без историй, Биас.
   Моряк улыбнулся при этом воспоминании, затем вложил ножи в ножны и встал. Одиссей подошел к нему.
   – Ты – ленивый сын коровы, – сказал царь. – Зачем тебе телосложение, как у буйвола, если ты не пользуешься своей силой, когда это необходимо?
   – Я пользуюсь ею, – ответил чернокожий моряк, – но не со свиньями. И я не видел, чтобы ты тащил их на палубу.
   – Это потому, что я царь, – усмехнулся Одиссей. Он сел, жестом пригласив Биаса присоединиться к нему. – Так что ты думаешь о наших пассажирах?
   – Мне они нравятся.
   – Ты даже не знаешь их.
   – Тогда зачем ты меня спрашиваешь? Царь Итаки вздохнул.
   – Эти люди – микенские воины, объявленные вне закона. Я думаю, не сдать ли их в Киосе. За них можно получить много золота.
   Биас засмеялся.
   – Что тебя развеселило? – возмутился Одиссей. Биас посмотрел в сердитые глаза царя.
   – Я служил тебе двадцать пять лет. Я видел тебя пьяным, мрачным, рассерженным, печальным. Я видел тебя резким и мстительным, щедрым и прощающим. Во имя богов, Одиссей, нет ничего, чего бы я не знал о тебе.
   В этот момент последняя свинья вырвалась от людей, которые пытались погрузить ее на корабль. Она побежала с визгом вдоль берега. Несколько моряков бросилось за ней. Биас замолчал, наблюдая за погоней. Леукону удалось поймать животное, он поднял его своими большими руками и зашагал обратно к «Пенелопе».
   – Это как со свиньями, – продолжил чернокожий моряк. – Ты говорил о прибыли. Но это не так. Это из-за мертвого Порфеоса. Его глупого плана, который так много значил для него. Ты смеялся над ним. Теперь ты оплакиваешь Порфеоса, и это твой долг перед его памятью.
   – Я могу спросить, какое это имеет отношение к микенцам? – фыркнул Одиссей.
   – Да, и ты уже знаешь, о чем я. Ты можешь говорить все, что хочешь, о том, чтобы продать Каллиадеса и великана за золото. Но ты не думаешь об этом на самом деле, Одиссей. Двое храбрых мужчин спасли молодую женщину на этом острове, и они пришли к тебе за помощью. Ты хочешь заставить меня поверить, что собираешься предать их? Я не поверю. Если бы все боги Олимпа зависели от нас и требовали бы, чтобы ты предал этих людей, ты и тогда бы отказался. И я скажу тебе еще кое-что: каждый моряк в твоей команде поддержал бы тебя.
   – Зачем им делать такую глупость? – тихо спросил царь. Его гнев утих.
   – Потому что они слушают твои истории о героях, Одиссей, и они знают истинную суть их.
   День был спокойным, дул легкий ветерок, когда «Пенелопа» вышла в море. Каллиадес, Банокл и Пирия стояли на левой стороне маленькой палубы, на корме. С правой стороны Одиссей орудовал длинным рулевом веслом, в то время как Биас отсчитывал ритм для гребцов. Нестор и два его сына расположились на носу в двадцати шагах от них.
   Каллиадес стоял молча, восхищаясь красотой старого корабля. Вытащенный на берег, он казался грубым и неуклюжим, ее обшивка выглядела потертой. Но «Пенелопа» скользила по Великому зеленому, словно танцовщица. Пиратский корабль тяжело передвигался и с трудом боролся с волнами, но его киль был весь в заплатах, а команда слишком беспечна и неопытна. Тридцать моряков «Пенелопы» были опытными, весла поднимались и погружались в воду в отлаженном ритме.
   Маленькое стадо свиней собрали в центре, в загоне треугольной формы. Это ограждение состояло из двух мачт, которые лежали на поднятых деревянных колодках, а между ними была натянута сетка из связанных веревок. В начале путешествия животные выглядели достаточно спокойными.
   Каллиадес посмотрел на Пирию. При ярком солнечном свете ее лицо казалось измученным, проступили синяки. Под правым глазом распухло, и микенец увидел глубокие царапины на ее шее. «Кто ты? – думал он. – Откуда ты знаешь Одиссея?»
   Он заметил ее замешательство, когда она рассказывала о посещениях царем Итаки ее семьи. Слово «дом» использовалось вместо какого-то другого. Какого? Фермы? Дворца? Имения? Молодой микенец нисколько не сомневался, что Пирия была родом из богатой семьи. Девушка, задумавшись, смотрела на море и не обращала на него внимания. Каллиадес заявил пиратам, что считает ее красивой. Он так сказал, что пресечь обычные оскорбления, которыми мужчины награждали ее. Теперь воин понял, что в его словах была доля правды. «Как странно, подумал он, – что, отрезав волосы, она раскрыла свою красоту». Ее шея была длинной и изящной, а профиль утонченным. Девушка посмотрела на него в ответ, ее взгляд стал суровым, губы сжались. Пирия отвернулась от него.
   Он хотел заговорить с ней, но передумал. «У тебя есть другие заботы, – упрекнул Каллиадес себя. – Одиссею известно твое имя». Это был сюрприз. Микенец не считал себя знаменитым, и у него не было причин думать, что его знают за пределами Микен. На самом деле это означало, что царь Итаки мог также знать о награде, которую Агамемнон назначил за его голову.
   Молодой микенец посмотрел на Банокла. Его совершенно не беспокоили мысли о предательстве или плене. Воин прошел по узкому проходу между заграждением и гребцами и встал, дружелюбно болтая со светловолосым моряком, Леуконом. У Ба-нокла был дар завоевывать любовь окружающих.
   Одиссей позвал Биаса, приказав ему взять рулевое весло. Затем коренастый царь прошел мимо Пирии и направился на нос. Когда он проходил рядом с ограждением, самая большая из черных свиней негромко хрюкнула и высунула к нему голову. Одиссей остановился и почесал животное за ухом. Свинья наклонила голову. Царь Итаки погладил ее и пошел к Нестору. Черная свинья наблюдала за ним.
   – Он всегда умел находить общий язык с животными, – сказал Биас. – Кроме лошадей. Худший наездник из тех, что я видел.
   Постепенно лучи солнца становились все теплее, ветер стих. Предупреждение Банокла о свиньях было напрасным. Они оказались сообразительными животными. Пол их заграждения был покрыт сухой травой, чтобы впитывать мочу, но животные пользовались только первой частью их загона для испражнений. Микенцам повезло, что они на корме – не то что Нестору и его сыновьям. Престарелый правитель держал платок у носа.
   Но хуже всех было гребцам, чьи сиденья располагались справа и слева от растущей кучи навоза.
   К полудню, когда «Пенелопа» безмятежно проплыла мимо группы островов, небо начало темнеть, а над кораблем стали собираться тяжелые облака. Поднялся ветер.
   Каллиадес посмотрел на небо.
   – Надвигается шторм? – спросил он Биаса. Чернокожий моряк покачал головой.
   – Становится свежо. Ничего страшного. Мы направляемся вон к тому острову, – добавил он, показав на отдаленную золотую скалу на горизонте. – Мы высадимся на Скале Титана еще до заката.
   Теперь «Пенелопа» проплывала мимо группы островов с высокими скалами и узкими пляжами. В отдалении Каллиадес увидел быстро надвигающуюся темную тучу. Он указал на нее Биасу. Это была огромная стая птиц, которые улетали со стороны моря. Группа из двадцати или больше дельфинов появилась на горизонте, прыгая, извиваясь, и быстро проплыла мимо корабля в том же южном направлении, что и птицы.
   – Что-то обеспокоило птиц и рыбу, – заметил Биас.
   Кто– то громко вздохнул. Главный гребец, Леукон, превозмогая запах навоза, выпустил свое весло и нагнулся за борт, чтобы опустошить содержимое желудка в море. Банокл побежал по узкому проходу между загоном для свиней и гребцами.