Геммел Дэвид. Грозовой щит

   Одиссей направил их к главному костру и подождал, пока раненым помогли спуститься с поврежденного судна.
   Желание получить прибыль было хорошим объяснением нападения. Одиссей рассмеялся: вряд ли кто-нибудь заплатил хоть медную монету, чтобы вернуть Идоменея.
   Узнав одного из моряков, Одиссей подошел к тому месту, где он сидел, и опустился на песок рядом с ним.
   – Думал, что ты погибнешь сегодня, – сказал он. У седого моряка был глубокий порез на плече и вторая небольшая рана на бедре. Рана на плече сильно кровоточила. Биас тоже подошел к нему с иголкой и мотком тонкой нитки.
   Раненный мужчина вздохнул.
   – Черт, я боюсь швов, Одиссей. Мои раны и сами по себе болят.
   – Тогда что ты до сих пор делаешь на море, старый дурак? Я слышал, что у тебя есть маленькая ферма.
   – Все еще есть. Я взял новую молодую жену, у меня двое сыновей, – моряк покачал головой. – Я слишком стар, чтобы терпеть шум и постоянные приказы.
   Одиссей усмехнулся.
   – Так сражение с пиратами предпочтительней?
   – Кто бы мог подумать, что пираты окажутся настолько глупыми, чтобы выступить против Мерионеса? Во имя богов, нам пришлось убить семьдесят человек сегодня. Представляешь, мы потеряли тридцать человек во время боя!
   – Что произошло? – спросил царь Итаки, пока Биас вдевал нитку в иголку.
   – Мы плыли на Киос. Пиратский флот настиг нас сзади, со стороны мыса. Шесть галер. Я думал, что с нами покончено. – Он посмотрел на царей у костра. – Но с нами был Мерионес. Лучший боец на Зеленом море. Мы были на грани. Нас взяли на абордаж. Дошло до рукопашной. – Мужчина криво усмехнулся. – Тогда старый Острозуб налег на них. Тебе нужно было видеть удивление на их лицах.
   – Острозуб? – поинтересовался царь Итаки, стягивая края кожи вместе, чтобы Биас мог пронзить их иголкой. Старый моряк поморщился.
 
   – Царь Идоменей. Мы называем его Острозубом. Он не возражает. По правде говоря, думаю, ему нравится это прозвище. Он прекрасный боец. Хочу сказать, энергичный, как тощая шлюха, хладнокровный, как змея, но когда дело доходит до боя… Послушай, он двигался среди них так быстро, выкрикивая проклятия и боевые кличи! Это нужно было видеть. Сердце радуется при виде такого храброго царя.
   – Боги всегда благословляют человека с храбростью в сердце.
   – Я надеюсь, ты прав, царь. Нас спасла топнувшая нога богов. Когда море начало дрожать, они прекратили атаку. Но эти пираты вернутся завтра.
 

Глава 7 Круг убийц

   Одиссей подошел к костру и сел рядом со спящим Генни. Одетый в черное Мерионес рухнул на песок и протер глаза. «Он выглядит усталым», – подумал царь Итаки. Мерионес был сильным человеком, но уже не молодым. Битва с пиратами, а затем долгая борьба со стихией утомили его. Нестор подбросил хвороста в огонь, затем размялся, поглаживая левое колено. Суставы старого царя были негибкими, насколько было известно Одиссею, и болели ужасно. Царь Идоменей снял свой меч с поясом и положил его на песок. Одиссей посмотрел на него. Ему тоже было уже за сорок. «Весь мир стареет», – мрачно подумал царь Итаки. Он лениво погладил свинью, затем приподнял край одолженного плаща. Свинья негромко хрюкнула и открыла глаза. Она подняла голову и потерлась о руку Одиссея.
   – Просто нужно рассказать историю, – усмехнулся Мерионес.
   – Я не в настроении для историй, – хмыкнул царь Итаки.
   – Тогда я расскажу ее за тебя, – настаивал Мерионес. – Одиссей, очевидно, возвращался к острову Царицы-ведьмы. Ты помнишь, что много лет назад все члены твоей команды превратились в свиней – так ты можешь начать.
   Одиссей улыбнулся.
   – Это было бы хорошее начало. И ты прав, Мерионес. Ты помнишь моего моряка, Порфеоса? – добавил он, гладя свинью. – Он просто не смог устоять перед красотой Царицы-ведьмы. Все шло хорошо, пока она не заметила, что он смотрит на ее грудь. Я скажу вам, друзья, что это не очень разумно – смотреть на грудь ведьмы. И вот результат. Мы оставили его в команде из верности, но он больше подходит в роли вонючки на пиру.
   – Как звали эту Царицу-ведьму? – спросил Мерионес.
   – Кирка. Это самая красивая женщина из тех, что ты видел. Мерионес громко засмеялся, затем показал на загон, где спали другие свиньи.
   – А кто эти несчастные парни? Они тоже смотрели на грудь Царицы?
   – Боюсь, что да, – ответил ему Одиссей. – Кажется, они все – цари далеких островов, находящихся за Сциллой и Харибдой. Каждый из них приехал на Остров Царицы, чтобы добиться ее руки. С самого начала это была неудачная идея, потому что Царица уже отдала свое сердце красивому моряку, человеку гордого ума, обаяния и невероятной хитрости.
   – И это был ты, конечно? Царь Итаки засмеялся.
   – Тебя смутило описание? Конечно, это я. Нестор расхохотался.
   – Знаешь, почему она не превратила тебя в свинью, Одиссей? Тебе бы пошло это на пользу.
   – Хватит выдумок о свиньях, – оборвал их Идоменей. – Что мы будем делать с пиратами завтра? У меня меньше дюжины людей, способных сражаться, а у тебя команда из тридцати человек. Одна маленькая галера против четырех военных кораблей».
   Одиссей вздохнул и повернулся к царю Крита.
   – Почему твои люди называют тебя Острозубом? – спросил он. – Я не вижу острого клыка.
   – Мне бы тоже хотелось услышать ответ на этот вопрос, – вмешался Нестор.
   – На вас обоих повлияла луна? – заворчал Идоменей. – Больше двух сотен бойцов выжидают момента, чтобы напасть на нас, а все, о чем вы можете думать, – это свиньи и прозвища.
   – Никто не нападет на нас сегодня, – объяснил ему Одиссей. – Мы – три царя, сидящие у теплого огня. Когда золотой Аполлон поднимется в небе завтра, будет время побеспокоиться о пиратах.
   Одиссей приказал одному из моряков принести еды гостям, затем откинулся назад, облокотившись о спящую черную свинью.
   – Итак, Идоменей, позабавь нас историей.
   Идоменей потер лицо, затем снял шлем и положил его на песок.
   – Они называют меня Острозубом, – устало объяснил он, – потому что однажды во время битвы я откусил человеку палец.
   – Палец? – воскликнул Нестор. – Во имя богов, человек, ты похож на каннибала.
   – Один палец не делает из меня каннибала, – возразил Идоменей.
   – Интересная точка зрения, – заметил Одиссей. – А сколько пальцев нужно съесть человеку, прежде чем его можно будет назвать каннибалом?
   – Я не ел палец! Я боролся с противником, и мой меч сломался. У него был нож, и я укусил его за руку, когда мы сцепились.
   – По-моему, это похоже на поведение каннибала, – сказал Нестор с серьезным лицом. Идоменей зло посмотрел на старого царя, и Одиссей, не в состоянии больше сдерживаться, засмеялся.
   Царь Идоменей перевел взгляд с одного на другого.
   – Черт побери вас обоих! – воскликнул он, вызвав своими словами новый взрыв хохота.
   Моряки принесли им еду, и они ели молча.
   – Интересно, почему пираты так обнаглели в этот сезон, – заметил Нестор, когда они поставили пустые тарелки на песок.
   – Не следует удивляться: это из-за смерти Геликаона, – объяснил ему Идоменей.
   – Что?! – спросил Одиссей со сжавшимся от страха сердцем.
   – Разве эта новость не достигла Итаки? Его закололи на пиру в честь его собственной свадьбы, – рассказал Идоменей. – один из членов его команды – человек, которому он доверял. Это прекрасная причина не доверять никому, по-моему. В любом случае, новость о его смерти облетела Зеленое море за эти последние недели. Флот Геликаона больше не плавает. Поэтому некому охотиться за пиратами. А ты знаешь, как они боялись корабля Счастливчика.
   – И правильно, – вмешался Мерионес. – «Ксантос» со своими огненными метательными снарядами приводил их в ужас. Все еще можно услышать рассказы о том, как он заживо сжег команду пиратов.
   Одиссей вскочил на ноги и ушел от костра. Редкие воспоминания посетили его: молодой Геликаон, прыгающий с вершины скалы в Дардании; сын Лаэрт, умирающий в Доме чумы; Геликаон постарше в Бухте Голубых сов, влюбившийся с первого взгляда в Андромаху. Все больше и больше воспоминаний охватывало его.
   Найдя место подальше от моряков, он сел, глядя на туман и думая о смерти своего сына, о том, какую боль это причинило его сердцу и до сих пор причиняет. Он не понимал до этого момента, что его чувства к Геликаону были так тесно связаны с этой потерей. Юноша, которого он взял на борт «Пенелопы», обладал всеми качествами, которые каждый хотел бы видеть в своем сыне, и его гордость за этого мальчика была огромна.
   Отец Геликаона, царь Энхис поверил, что его сын слабый и трусливый, но он ошибся. Геликаон показал себя. Он сражался с пиратами и плавал во время шторма без слова жалобы. Все, что ему было нужно, – это наставник, который верил в него больше, чем бессердечный отец, желавший уничтожить его. Одиссей стал таким наставником и полюбил этого парня.
   Именно любовь заставила его пойти на огромный риск, который и сделал из него известного человека, имеющего сильных врагов.
   Как такой молодой и храбрый человек, как Геликаон, мог умереть, пока такие старики, как он сам, Нестор и Идоменей, все еще шутили у костра?
   С тяжелым вздохом он встал и пошел дальше вверх по скале. Достигнув вершины, он увидел севернее на берегу еще огни: там причалили четыре пиратских судна.
   Он постоял немного, наблюдая за ними с мрачными мыслями.
   Потом Одиссей услышал шум и обернулся. Черная свинья, таща за собой желтый плащ, поднялась по скале и встала рядом с ним.
   – Я потерял сегодня моего мальчика, Генни, – сказал он, опустившись на колени и погладив по бокам животное. Генни прижался к нему. Голос царя задрожал, и он, глубоко вздохнув, попытался сдержать слезы.
   – Боги ненавидят плакс, – произнес он со злостью в голосе. Встав на ноги, он мрачно посмотрел на лагерь пиратов. – Ты знаешь, кто я, Генни? Я – Одиссей, Царь лжи, Хозяин историй. Я не буду плакать по мертвым. Я буду помнить о них в своем сердце и проживу свою жизнь так, чтобы они гордились мной. Там внизу злые сыны коров, которые завтра будут пытаться причинить нам вред. У нас нет мечей и луков, чтобы победить их числом, но, во имя Гадеса, у нас есть хитрость, чтобы провести их. Генни, мальчик мой, завтра тебя заберет Ористинес в ленивую и беззаботную жизнь. Сегодня ты можешь пойти со мной, если захочешь, и у нас будет приключение. Что скажешь?
   Свинья подняла голову и посмотрела на человека. Одиссей улыбнулся.
   – Тебя беспокоит опасность, как я погляжу. Да, это правда, они могут убить нас. Но, Генни, никто не живет вечно.
   С этими словами он начал спускаться вниз по холму по направлению к пиратскому лагерю. Секунду свинья стояла спокойно, а затем побежала за человеком, желтый плащ волочился по грязи позади него.
   Каллиадес закончил помогать раненым, потом нашел Банокла, который сидел немного в стороне от главного костра и наблюдал за тремя царями. Великан выглядел удрученным.
   – Я думаю, что мы рассердили одного из богов, – угрюмо заметил Банокл. – Удача покинула нас, с тех пор как мы уехали из Трои.
   Каллиадес сел рядом с ним.
   – Мы живы, мой друг. Этой удачи для меня достаточно.
   – Я пытался понять, кого из богов мы рассердили, – настаивал великан, перебирая густую светловолосую бороду. – Я всегда приносил жертвы Аресу перед битвой и иногда Зевсу, Всеобщему отцу. Однажды я понес двух голубей в храм Посейдона, но я был голоден и обменял их на пирог. Может быть, это Посейдон?
   – Ты думаешь, что бог глубин затаил на тебя злобу из-за двух голубей?
   – Я не знаю, что может разгневать богов, – сказал Банокл. – Я знаю только, что удача не на нашей стороне. Поэтому кто-то из них должен быть в паршивом настроении.
   Каллиадес засмеялся.
   – Давай поговорим об удаче, друг мой. Когда ты оказался на лестнице лицом к лицу с Аргуриосом и Геликаоном, ты должен был умереть. Во имя богов, это два самых свирепых воина, которых я когда-либо видел. Вместо этого ты споткнулся, получил рану в руку и выжил. Я? Я умело обращаюсь с мечом…
   – Ты лучший, – прервал его друг.
   – Нет, но это не важно. Я тоже отважился выступить с мечом против Аргуриоса и получил царапину на лице. Итак, мы выжили. Но мы все равно должны были погибнуть. Когда нас окружили троянские воины, у нас не было шанса выбраться. Царь Приам отпустил нас. Что это такое, если не удача?
   Банокл подумал.
   – Я допускаю, что не все так плохо. Но не очень-то и хорошо. Один корабль – и не военный – против четырех пиратских судов завтра. Какие у нас шансы?
   – Мы могли бы остаться на острове и позволить «Пенелопе» уплыть без нас.
   – Не будет ли это трусостью? – спросил Банокл с внезапной надеждой в голосе.
   – Да.
   – Что ты имеешь в виду, говоря «да»? Ты умный человек. Не мог бы ты найти причину остаться, чтобы это не выглядело трусостью?
   – Полагаю, что мог бы, если бы захотел, – сказал ему Каллиадес.
   Он посмотрел туда, где, закутавшись в плащ, сидела Пирия.
   – Думаю, она тебе нравится, – заметил великан. – По крайней мере, я надеюсь на это после всех проблем, которые она навлекла на нас.
   – Она не любит мужчин, – возразил молодой воин. – Но ты прав. Она мне нравится.
   – Мне нравилась однажды женщина, – вспомнил Банокл. – Или, по крайней мере, я думал, что нравилась.
   – Ты оставил борозды на всем западном побережье. Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что тебе когда-то нравилась женщина?
   – Ты знаешь! Нравилась. Даже после совокупления с ней.
   – Тебе нравилось ее общество?
   – Да. У нее были зеленые глаза. Мне нравилось смотреть в них. И она умела петь.
   Каллиадес вздохнул:
   – Похоже, у этой истории несчастливый конец. Что ты сделал? Переспал с ее сестрой? Съел ее собаку?
   – Работорговцы забрали ее из нашей деревни. Большинство мужчин было в горах, они валили лес, собирали сухой хворост для костров зимой. Они забрали двадцать женщин. Я встретил старого друга из нашей деревни пару лет назад. Он служил моряком на торговом судне. Он встретился с ней на Родосе, она вышла замуж за торговца. Четверо детей. Друг рассказал, что она выглядела достаточно счастливой. Это хороший конец?
   Каллиадес помолчал какое-то время, затем похлопал Банокла по плечу.
   – Мы могли бы остаться, потому что мы пассажиры, мы не знали конечной цели нашего пути. Поэтому мы могли бы сделать это место конечной целью нашего путешествия, а это означает, что нам не придется сражаться вместе с Одиссеем против пиратов. Как это звучит?
   Банокл выглядел угрюмым.
   – Все еще звучит трусливо. – Он посмотрел вверх. – Куда пошла эта свинья?
   Каллиадес обернулся и увидел, как свинья в желтом плаще отошла от костра и начала подниматься по горной тропе. Одиссея не было видно, а другие цари расположились возле огня.
   – Никогда не думал, что увижу, как царь рискует жизнью ради свиньи, – сказал великан. – Это не имеет смысла.
   – И для меня. Но я был рад, когда свинья оказалась на берегу.
   – Почему? – спросил Банокл удивленно. Молодой воин пожал плечами.
   – Я не знаю. Она не должна была проплыть такое расстояние. Только храбрость – и беспокойное море – помогли ей добраться до бухты.
   – Храбрая свинья? – презрительно усмехнулся великан. – Ты думаешь, что ее мясо отличается на вкус?
   – Сомневаюсь, что мы это выясним. Одиссей, похоже, убьет любого, кто попытается причинить вред животному. – Генни
 
   был почти на вершине скалы. – Давай, пусть пастух вернет ее обратно в лагерь.
   – Иди ты. Я устал, мне здесь неплохо.
   – Ты разбираешься в свиньях – или так говоришь. И я сомневаюсь, что смогу один заставить ее вернуться назад.
   Банокл с трудом встал на ноги.
   – Я мог бы выбрать Эрутроса в качестве своего побратима, – сказал он.
   – Ты меня дурачишь.
   – Он бы не стал заставлять брата возвращать пропавшую свинью.
   – Эрутрос мертв. Если бы у него был выбор, держу пари, он бы предпочел охотиться за свиньей, чем идти по Темной дороге.
   – В твоих словах есть правда, – согласился великан.
 

Глава 8 Хозяин золотой лжи

   Банокл все еще ворчал, когда они карабкались по горной тропе, но Каллиадес не слушал его. Его тревожили мысли о Пирии. Великан был прав. Она действительно нравилась ему. Было что-то в этой высокой, изящной женщине, что глубоко трогало его. Она была сильной, гордой и дерзкой, но больше всего его привлекало ее одиночество, и микенец чувствовал в ней родственную душу.
   Тогда почему за ее голову назначена такая цена? Он уже знал, что она не рабыня, но беглянка. Одиссей сказал, что награда, назначенная за нее, во много раз превышает награду за него и Банокла. Если это правда, то ее должен был назначить богатый царь. И она не смогла бы далеко уплыть на этой маленькой лодке. Каллиадес подумал о землях и больших островах по дороге. Одиссей был царем Итаки и близлежащих островов, а Нестор – хозяином Пилоса. На материке дальше к западу лежала Спарта, но ею правил Менелай, брат Агамемнона, который пока был неженат. И она, конечно, не смогла приплыть оттуда. Идоменей, царь Крита, был теперь здесь, и, очевидно, он ничего не знал о беглой женщине. Если бы это было не так, он бы узнал Пирию, когда проходил мимо нее к костру.
   Затем он вспомнил Великий Храм. Они проплывали мимо большого острова и видели на вершине горы в отдалении невероятное зрелище: огромная лошадь смотрела на море. Микенец узнал от пиратов, что это был храм Коня, построенный на золото царя Приама.
   – Остров женщин, – рассказал ему один из членов команды, – там живут только дочери царей или девушки благородного происхождения. Я бы не возражал провести там несколько дней, признаюсь тебе.
   – Совсем нет мужчин – даже стражи? – спросил Банокл.
   – Ни одного.
   – Тогда почему на остров не нападают? – поинтересовался великан.
   Мужчина снисходительно посмотрел на Банокла.
   – Главная жрица родом из Микен, и все женщины – дочери царей. В случае нападения на Теру из каждого города приплывут галеры, и все царства будут преследовать тех, кто осмелится на такое преступление, чтобы отомстить им. Они будут рыскать по морям, пока не сожгут все пиратские корабли. Поэтому все стараются держаться подальше от Теры.
   Каллиадес остановился, не дойдя до вершины холма. Банокл посмотрел на него.
   – Что случилось?
   – Ничего. Я просто думаю.
   Пирия, должно быть, с Теры. Микенцу было мало известно о Храме, но великан заинтересовался и разговаривал об этом с пиратами. Поэтому Каллиадес спросил:
   – Ты помнишь остров, который мы проплывали, с храмом Коня?
   – Конечно. Остров женщин, – усмехнулся Банокл. – Думаю, потерпевшим кораблекрушение там хорошо. Боги, ты никогда не хотел, чтобы тебя спасли?
   – Наверное, нет. Женщины когда-нибудь покидают это место? Чтобы выйти замуж или вернуться домой?
   – Я не знаю. Нет, подожди! Кто-то сказал, что прошлым летом была девушка, которую отправили в Трою. Вот именно! Отправили, чтобы она вышла замуж за Гектора. Не помню ее имя. Так, да, им, наверное, можно покидать остров. – Банокл пошел дальше, затем остановился. – Хотя кто-то еще говорил, что несколько лет назад девушку убили за то, что она покинула остров без разрешения. Почему ты спрашиваешь?
   – Просто любопытно.
   Они поднялись на скалу и увидели Одиссея, идущего вниз по тропе на другой стороне горы, а свинья семенила рядом с ним. Он направлялся к берегу, на который были вытащены четыре корабля.
   Каллиадес оглядел местность. На пляже было около двух сотен человек. В ярком свете их костров он смог разглядеть, что некоторые из них лечили раны. Другие ели и пили.
   – Я думаю, это пираты, которые напали на царя Идоменея, – сказал молодой воин.
   – А почему он идет к ним? – спросил Банокл. – Ты думаешь, он знает их?
   – Ты бы мог узнать человека с такого расстояния?
   – Нет.
   – И у кораблей нет меток. Я не думаю, что он знает их.
   – Тогда это безумие! – воскликнул его друг. – Они убьют его и заберут золотой пояс. А свинью съедят, – добавил он.
   – Я согласен, и Одиссей, должно быть, тоже это знает. Он умный человек, и у него есть план, – сказал Каллиадес. – И, во имя богов, он хладнокровный человек!
   Банокл пробормотал грязное проклятие.
   – Ты думаешь о том, чтобы спуститься вниз, да? Та удача, что у нас осталось, помещается в горшок, и ты собираешься написать в него.
   Молодой воин засмеялся.
   – Возвращайся назад, друг мой. Я хочу посмотреть, как развернется эта пьеса.
   С этими словами он пошел дальше. Через несколько минут Банокл присоединился к нему; микенец знал, что так и будет. Великан молча шел рядом с ним, выражение его лица было злым и решительным.
   Каллиадес увидел, что Одиссей обернулся, но не стал дожидаться их. Они вместе с Генни продолжили путь, спустились и зашагали вдоль берега. Несколько пиратов посмотрели вверх, затем растолкали своих товарищей. Собралась толпа и смотрела на странное зрелище, которое представляли собой уродливый человек в золотом поясе и свинья в желтом плаще.
   Одиссей продолжал идти, вероятно, не беспокоясь из-за возникшего к ним интереса.
   Каллиадес и Банокл были в двадцати шагах позади него, когда от костра отделилась худая фигура и встала на дороге Одиссея.
   – Кто бы ты ни был, тебе здесь не рады, – сказал этот человек.
   – Мне рады везде, Ослиная морда, – ответил царь. – Я – Одиссей, царь Итаки и хозяин Зеленого моря.
   Он посмотрел мимо оскорбленного человека и закричал:
   – Это ты, Иссопон, прячешься у огня? Во имя богов, почему тебя до сих пор никто не убил?
   – Потому что они не могут поймать меня, – ответил дородный воин с черной бородой с серебряными прядями. С трудом поднявшись на ноги, он пошел навстречу Одиссею. Он не предложил руки, а встал рядом с худым пиратом и добавил:
   – Я не знал, что ты плаваешь в этих водах.
   – «Пенелопа» находится на следующем пляже, – сказал Одиссей. – Если бы ты знал, то отправил бы разведчиков. Твои парни выглядят так, словно принимали участие в битве, но, поскольку я не слышал пения и хвастливых речей, полагаю, вы проиграли ее.
   – Мы не проиграли, – огрызнулся первый из пиратов. – Она пока не закончена.
   Одиссей повернулся и посмотрел на четыре галеры на берегу.
   – Ну, ты сражался не против «Ксантоса», – сказал он, – потому что я не вижу повреждения от огня на твоих судах.
   – «Ксантос» не плавает в этом сезоне, – заметил Иссопон.
   – Ты ошибаешься, мой друг. Я видел, как его черная лошадь проплыла только вчера. Но это неважно.
   Подойдя к ближайшему моряку, Одиссей наклонился и поднял кувшин с вином, стоящий рядом с ним на песке. Приложив его к губам, он жадно напился.
   Воцарилось молчание, и Каллиадес почувствовал возникшее напряжение. Казалось, никто не заметил его и Банокла. Все взгляды были прикованы к царю Итаки. Одиссей же выглядел совершенно спокойным. Он выпил еще, затем погладил Генни, который сел рядом с ним.
   – Почему свинья в плаще? – спросил Иссопон.
   – Мне бы хотелось тебе рассказать, – ответил царь Итаки, – но бедный Генни смущается из-за этого.
   – Это была Царица-ведьма, правда? – закричал кто-то из пиратов.
   – Никогда не следует смотреть на грудь ведьмы, – согласился Одиссей. – Не имеет значения, насколько она прекрасна. Неважно, насколько привлекательна у нее грудь. Генни знал это. Мы все знали это. Но когда задул этот холодный ветер, и ее соски поднялись под золотым хитоном… ну, это было слишком для мальчика.
   – Расскажи нам! – закричал другой пират. За ним последовал целый хор умоляющих голосов. Шум испугал Генни, и он поднялся на ноги.
   – Не могу, парни. Генни умрет от стыда. Но я могу рассказать вам историю о пиратстве и золотом руне, мужчине без сердца и женщине такой чистоты и красоты, что, где бы она ни ступала, вокруг ее ног расцветали цветы. Хотите услышать эту историю?
   Поднялся невероятный рев, и пираты устроились на песке большим кругом вокруг него. Каллиадес и Банокл сели среди них, и Одиссей начал свой рассказ.
   Для Каллиадеса время, проведенное на берегу, было настоящим откровением. Этот вечер он никогда потом не мог забыть. Голос Одиссея стал глубоким и звучал почти гипнотически, когда он рассказывал историю путешествия, произошедшую много лет назад. Он рассказывал о бурях и знаках, волшебном тумане, который окутал все, когда они приблизились к побережью Ликии.
   – Я был тогда юношей, почти мальчиком, – говорил царь Итаки. – Корабль назывался «Кровавый ястреб», им управлял Праксинос. Возможно, вы вспомните это имя.
   Каллиадес увидел, как кто-то из стариков кивнул.
   – О, – продолжил свой рассказ Одиссей, – имя живет до сих пор, обычно его шепчет ветер в холодные зимние ночи. Это был одержимый человек, потому что мечты о Золотом руне преследовали его во сне и наяву.
   Все молчали, пока Одиссей рассказывал свою историю. Никто не двигался, пираты даже не добавляли хвороста в огонь. Каллиадес закрыл глаза, потому что слова рассказчика превращались в его голове в картины. Он видел гладкий черный корабль и его кроваво-красный парус и почти чувствовал холод тумана, опустившегося вокруг, когда стих ветер.
   – Теперь у Золотого руна своя странная история, – сказал царь Итаки. – Как многие из вас знают, есть люди, которые используют руно, чтобы собирать золото в высоких горах на востоке. Они опускают его в сильное течение реки, и золотая пыль и кусочки драгоценного металла прилипают к шерсти. Но это руно было особенным. Умная старая женщина когда-то рассказала мне, что оно появилось от волшебного ребенка, наполовину бога и наполовину человека. В один прекрасный день, когда его преследовали злые люди, он превратился в барана и захотел смешаться со стадом овец. Но мальчик-пастух заметил его и предупредил преследователей. Прежде чем он успел принять свой прежний облик, они напали на него с ножами и мечами. Никто из них не захотел есть это проклятое мясо, но мальчик-пастух снял с него кожу и продал руно человеку, разыскивающему золото. И с этого, парни, началась легенда. Он отправился в горы, нашел подходящий ручей и положил руно под воду. Вскоре оно начало мерцать и блестеть, к закату оно было так нагружено золотом, что этому человеку понадобилась вся сила, чтобы вытащить его. И это было только начало. Он повесил руно сушиться, а затем начал вычесывать из него золото. Он чесал и чесал. Ему удалось наполнить четыре маленьких мешка, а руно все еще мерцало, словно украденное солнце. Весь следующий день этот золотоискатель вычесывал шкуру и наполнил еще восемь мешков. А руно все еще было полным. Не имея больше мешков, он осторожно свернул руно и сел, не зная, что делать. Другие мужчины начали спускаться с гор, жалуясь, что все золото пропало. Не осталось даже крупинки. Человек этот не был юношей и не страдал жадностью. Он спустил мешки в долину и на собранное золото построил дом, приобрел лошадей и скот. Он взял жену и зажил спокойной и довольной жизнью. У него был сын, любимый сын, которого сразила чума. Человек был в отчаянии, потому что мальчик, который был для него солнцем и луной, умирал. Пастух рассказал ему о целительнице, которая жила в горной пещере, и человек отправился туда, взвалив сына на спину.