Герасимов Сергей Владимирович. Фантастические рассказы и повести

   Она стала одеваться. Выйдя на крыльцо, она остановилась, чтобы полюбоваться закатом. Горел закат, заставляя глядеть на себя. Он полосой пробивался между облаков, красный и только красный, с дымными клочьями по красному фону. Очень похожий на пожар. Яркий треугольник медленно плыл над просветом между кленами, сверху размытый, а снизу очерченный тонкими, очень четкими полосами, которые вдруг превратились в собственный негатив. Наглядевшись на свою красоту, туча чуть сползла в сторону (казалось что свет не лучится, а клубится, как дым) и сразу стала темной, снизу опушенной светом, а за ней раскинулось море темно-розового огня. Плоскость провалилась в третье измерение. Ближе к зениту небо оказалось голубым и быстро плывущим, с вертикальными туманными полосами. Полосы не двигались, а сиреневые барашки текли, уменьшаясь в размерах и исчезая, как будто стирались небесным трением или высыхали на небесной сковороде. А далеко впереди другая туча, дальний родственник этой, распласталась, лежа на горизонте; целиком поместилась в светлый просвет, заняла его, оставив вокруг себя лишь каемку цвета. Зачем все это так красиво?
   Она сошла с крыльца и пошла к машине. Шуршали мертвые листья и прилипали к подошвам. Алиса подняла два и поднесла к лицу, вдыхая запах смерти. Таксист ждал, ему было заплачено. Мертвые мыши лежали на дороге, висели на ветвях, привязанные за хвостики, похожие на клочки серой ваты или грязные тряпочки. Со вчерашнего дня Алиса успела привыкнуть к ним и не удивлялась. Мыши лежали на карнизах, на скамейках, а две очень пушистеньких и почти живых с виду оказались на капоте машины. Алиса подняла одну и посмотрела в её маленькие полуприкрытые глазки. Глазки были совершенно настоящими.
   - Что там такое? - спросил таксист.
   Алиса бросила мышь ему на колени, но он ничего не увидел.
   Когда они проехали аллею, Алиса приказала направить машину наискосок, прямо через поле. Поле было покрыто хрупкими пушистыми скелетиками трав, высотой по плечо человеку и сплетенными плотно, как войлок, в один гудящий под ветром ковер. Еще месяц назад они были тупыми и жизнерадостно ветвистыми сорняками, а теперь они мудры, они знают тайну, они знают, что такое смерть. Машина ехала медленно и мертвые мыши время от времени падали на лобовое стекло.
   * * *
   Пол часа спустя доктор Кунц позвонил к Надеждиной и поговорил с женой. Жена сказала, что не вернется до утра, так как по программе всю ночь новые фильмы. Еще жена спросила, как пациентке понравилось в гостях.
   - Она сразу уехала, - сказал доктор Кунц.
   - Почему?
   - Забыла медицинскую карточку.
   - С каких это пор ты принимаешь на дому?
   - Это исключительный случай.
   - Она вернется? - спросила Регина.
   - Да, только съездит за карточкой.
   Поговорив с женой, он включил свет, задернул занавески и стал ходить по комнате взад-вперед. Алиса сразу согласилась поехать за деньгами, это хорошо. Это очень хорошо. У неё такая грудь и она вся такая молодая... Просто одно лучше другого... И ещё она сказала... Как же она это сказала?... Она сказала, что сейчас ей деньги не нужны. Но ведь ей действительно сейчас деньги не нужны. Она расстается с ними без сожаления. Бедная девочка.
   Бедная девочка появилась в половине десятого.
   - Хочешь послушать музыку? - спросил доктор Д.
   - Хочу.
   - Какую?
   - Какую угодно, но тихую. Ты уже все приготовил?
   - Нет, - сказал доктор Д. - я передумал. Только не перебивай меня. Ведь тебе деньги не нужны, правильно?
   - Но я поэтому их и отдаю. Разве бы я стала?
   - У тебя нет родственников?
   - Я жила с теткой, которую ненавижу. Мама оставила мне несколько тысяч. Тетка только и ждет, когда я умру - чтобы забрать деньги. Но я их лучше сожгу, чем оставлю ей.
   - И много у тебя осталось?
   - Четыре сотни.
   - А остальное?
   - Протрынькала.
   - Тогда привези мне все что осталось.
   - Но мы договорились! - она вскрикнула и стала похожа на ребенка, лет десяти или восьми.
   - Привези мне все - и оставшиеся дни ты проживешь не в палате, а в моем доме. До того момента, когда тебе станет плохо. Регину я прогоню на время, она у меня послушная.
   - Ты скотина.
   - Я просто уравниваю спрос и предложение. Этого требуют законы рынка.
   Алиса подумала о том, что сможет запросто убить этого плохого человека или поджечь его дом или сделать ещё что-нибудь детективное - но не сейчас, а через неделю или через две, когда доктор надоест ей.
   - Такси ещё ждет?
   - Я заплатила, чтобы он ждал до утра.
   - Тогда поезжай.
   Алиса уехала.
   Доктор Кунц вынул деньги из тайника (он не доверял банкам), сдернул скатерть со стола и долго выбирал куда её пристроить. Пристроил на шкафу, аккуратно свернув. Потом положил банкноты прямо на дубовые доски. В его доме многое было из дуба: мебель, полы, двери. Да, двери - он обмер. Двери остались незаперты!
   Он выглянул: никого. Да тут и не бывает никого по вечерам. Очень спокойное место. Он запер дубовую дверь, дважды повернув ключ, и успокоился, начал пересчитывать деньги. Он прекрасно знал сумму, но само пересчитывание доставляло ему блаженство. Он редко пересчитывал деньги лишь тогда, когда в доме не было жены. Иногда общая сумма не сходилась и доктор Кунц пересчитывал деньги ещё несколько раз, для верности. Когда сумма сходилась, он все равно пересчитывал несколько раз, просто раскладывая деньги разными кучками. Ему нравилось созерцать эти кучки.
   В них было что-то эротическое, в этих бумажечках. Ему нравилось ощущать в пальцах их податливую плотность, гладить их, раскладывать их на равные суммы, аккуратно вынимать из большого кошелька со змейкой-молнией, чтобы не дай бог, не зацепить за зубчики - ведь от этого банкноты рвутся. О, этот кошелек! Сколько лет, сколько трудов, сколько сконцентрированного, дистиллированного напряжения души! Здесь были банкноты-юноши, полные надежд, о, их ждут ещё многие встречи впереди, множество влюбленных пальцев ещё будут гладить их чуть шероховатые, будто живые поверхности, здесь были и дряхлые старцы, нашедшие в большом кошеле свой мягкий матерчатый приют. Они все ещё бодры, готовы на одну или две последние авантюры. Глядящие из под полуприкрытых век, мягкотелые, обрюзгшие, с остатками карандашных надписей, полученных ещё в молодости...
   Он поднял глаза и увидел синюю, неестественно вытянутую физиономию, заглядывающую в окно. Несколько секунд они неподвижно глядели в глаза друг другу, потом доктор Кунц бросился к двери. Дверь Снова Была Не Заперта!
   Выскочив на крыльцо, он увидел жутко длинноногую тень, убегающую по дороге. Уже во всю светила луна, старалась, мерзкая, изо всех сил, круглая и полная как ночной горшок. Войдя в дом, он трижды проверил замок и, наконец, успокоился.
   * * *
   Он вздрогнул, когда вошла Алиса. Было около двенадцати.
   - Как ты вошла?
   - Дверь была не заперта.
   - Врешь, я её запер сам. Я проверял.
   - Может быть, ты только подумал запереть или замок не защелкнулся. У меня когда-то так было.
   Доктор Кунц подошел, отодвинул её от двери (Боже, какое тело!) и ещё раз запер дверь. Замок был вполне исправен. Трижды дернув дверь изо всех сил, доктор вернулся к столу.
   - Вот это да! - восхитилась Алиса, - это тебе за операции платят или за любовь?
   Она смотрела на деньги.
   - За работу. Я очень хорошо работаю.
   Он начал собирать деньги в одну пачку. Пачку он обычно оборачивал фольгой и обвязывал резиночкой.
   - Не убирай! Мне нравится на них смотреть, - сказала Алиса и начала раздеваться. Я хочу, чтобы они всю ночь лежали на столе. Вот, я добавляю к ним свои. Деньги любят, когда их много.
   * * *
   Она проснулась рано и увидела клены, простреленные солнцем, и муравья на тумбочке. "Привет", - сказала муравью и муравей ответил шевелением передних лапок. Любимый человек мирно сопел рядом.
   - А ты знаешь, - сказала она ему, - этой ночью я поняла что-то очень важное. Я поняла, что смерть неправильна, никто не должен умирать. Ты понимаешь?
   Но человек продолжал спать, намаявшись за ночь.
   Она встала, накинула прохладную рубашку, подошла к столу, на котором лежали деньги. Положила ладони на дубовую доску и пошевелила десятью живыми предметами поверх одного неживого. Вид этих стопочек волновал её сильнее, чем мужское тело. Доктор забыл их спрятать. Конечно, он уверен, что мне деньги не нужны. А ведь они действительно не нужны.
   Она сложила все деньги в свою сумочку и приготовилась уходить. Доктор Кунц пошевелился на постели.
   - Ты ищешь туалет?
   - Да.
   Она подошла к постели и в её руке оказалась тяжелая стекляння пепельница. Она вдруг увидела какое странное и чужое у этого человека лицо. Тогда пусть и получает свое. Его глаза были блаженно закрыты. Ух, кобель ты проклятый! Она размахнулась как молотобоец и тяжело опустила мертвый предмет на живое тело. Ударила сочно, от души, так что едва не повредила запястье. Пепельница упала на пол; вмятина во лбу несколько секунд оставалась белой, будто восковой, а потом вдруг наполнилась кровью. Сколько же там было? Пересчитать сейчас или потом? Потом, а то может вернуться жена. Жены обычно возвращаются вдруг.
   Она стала одеваться, но руки и ноги не слушались. Что-то порвалось, что-то оказалось наизнанку и так и было надето, что-то совсем не нашлось. Быстрее! Она накинула плащ и толкнула дверь. Дверь не открывалась. Замок! Она провернула замок дважды. Господи, не в ту сторону! Повернула ещё раз и ещё раз. Дверь оставалась запертой. Алиса взглянула в окно - за стеклом плясала и гимасничала уродливая синяя копия её самой. За вторым окном прыгал точно такой же урод. И те же синие физиономии появились на семейных портретах, украшавших стены комнаты. Синие тени вставали в углах; она вновь услышала знакомый шорох и увидела, как дубовый пол мелко вскипает и начинает превращаться в неровную плитку. Ну что же, не открываете дверь - и не надо.
   Алиса подняла тяжелый дубовый табурет и выбила окно. Такси уже нет. Конечно, не стал дожидаться всю ночь. Получил деньги и укатил. Она повернула защелку и окно открылось - можно было и не разбивать.
   Она бежала по дороге, ведущей вниз. Нужно спрятаться, затеряться среди людей. Я знаю, с деньгами можно спрятаться, не найдут. Мне нельзя бежать так, не выдержит сердце. Мне можно, мне все можно. Я все равно умру... - в её груди взорвалась ракета. Колени подогнулись и она упала на спину. Она видела, как клены вырастают, вырастают, и превращуются в уродливые обгорелые сосны. Стволы сосен налились кровью и стали пульсировать, полупрозрачны. Высокие кроны задергались от бешено бьющего пульса; ветер застонал в агонии; голова запрокинулась и глаза увидели домик с распахнутым окном - дом корчился от боли, боль была невыносима, такой боли просто не бывает, вы не поверите мне, что я это видела, что я чувствовала это; воздух стал густым, как патока, и облака забились в судорогах от удушья - отдайте воздух, им тоже хочется дышать! Она подтянула сумочку с деньгами к свой груди - в сумочке билось огромное живое сердце, его удары отдавались в пальцах; она расстегнула змейку и увидела, как над дорогой летит смерть. Смерть была похожа на черную женщину с белым лицом, её черные крылья с белыми кончиками, метра четыре с половиной в размахе, почти не двигались, она легко и невесомо планировала в восходящем воздушном потоке, над нагретой дорогой, - совсем как дельтаплан. Вот она приземлилась, оперла косу о вербу (верба сразу завяла, пожелтев), сняла сапог и перемотала портянку. Потом разбежалась, подпрыгнула, оттолкнулась от дороги и снова полетела. Нужно успеть достать деньги и дать ей, она возьмет, сейчас все берут, я не знаю никого, кто бы не брал - какая ей разница, пускай уберет свою косу, пусть срежет косой кого-нибудь другого. Я же ей заплачу за это. Ее пальцы, замедляясь и деревенея, ещё шарили в сумочке. Вот пальцы остановились, став десятью неживыми предметами, лежащими поверх одного. Сколько она возьмет за мою жизнь? - нужно поторговаться, я не хочу отдавать все...
   * * *
   Доктор Кунц открыл глаза и увидел, что лежит на траве. Лето сияло, лето пело, лето светилось; дубовое редколесье плыло среди запахов и звуков. Солнце, мошкара, хрусткая мягкость палой листвы. Он привстал и легко вышел из своего тела. Тело осталось лежать спокойное, старое, морщинистое, бездыханное, с закрытыми глазами. Похожее на резиновый манекен, из которого начал выходить воздух. Прямо в центре лба - глубокая вмятина, заполненная подсыхающей кровью. Доктор Кунц поднял руку и коснулся своего нового лба. Дыра была и тут, такая, что хоть пальцы просовывай. Череп явно проломлен. Подумаешь, мне ведь совсем не больно.
   Он обернулся и увидел своего отца. Отцу было около сорока, всего лишь.
   - Ну что, пойдем? - спросил отец. В его глазах светили веселые огоньки, и доктор Кунц мгновенно вспомнил и это выражение, и этот прищур, и эту интонацию властной доброты - и внутри него разорвалась бомба памяти.
   Он заплакал и размазал слезы по лицу.
   - Пошли, - повторил отец. - Нюня ты моя.
   - А это? - спросил доктор Кунц детским голосом и показал на лежащее тело.
   - Да брось ты его. Оно тебе не понадобится.
   - Я не могу.
   - Как хочешь, - сказал отец и стал уходить.
   - Подожди!
   - Что?
   - Я прожил с ним сорок лет. Я не могу так сразу.
   - Да, - согласился отец, - это всегда немного больно. Но только поначалу. Поверь мне, я это пережил. Это не важно. Все важное останется с тобой.
   - Я не хочу умирать.
   - Тогда прощай.
   Лес исчез, как будто скрытый внезапным беззвучным ливнем и превратился во внутренность огромного зала. Маленький доктор Кунц был вдвое ниже своей матери. Молодая мать, совсем такая, как на старых фотографиях, разговаривала с кассиршей кинотеатра.
   - Ну вы ведь только что вышли, - сказала кассирша.
   - Он хочет посмотреть мультфильм ещё раз, вы видите. Ты хочешь?
   - Да, хочу, - ответил маленький доктор Кунц. Хочу про Змея Горыныча.
   - Сколько раз ты смотрел? - спросила кассирша, наклонившись.
   - Четыре, - ответила мать.
   - Мама, а я уже умер? - спросил доктор Кунц.
   - Почти, сынок.
   - Я хочу обратно.
   - А как же я? - спросила мать. - Ты хочешь меня оставить?
   - А ты не уходи от меня.
   - Но я не могу.
   - Останься со мной. Что тебе стоит. Мы не виделись десять лет. Останься, ради меня.
   - Я не могу, - повторила мать.
   - Останься. Просто поговори со мной. Расскажи мне. Просто скажи, что у тебя все в порядке. Пожалуйста. Я очень скучал без тебя. Я не сразу это понял, но понял: никто мне не сможет тебя заменить. Я знаю, это банально, так банально, что... Но это правда.
   - Так вы будете умирать или нет? - вмешалась кассирша.
   - Нет, - ответила мать.
   Доктор Кунц ощутил жуткую головную боль и открыл глаза. Над глазами висел потолок. Все лицо было в липкой крови.
   У меня проломлен череп, - вспомнил он, - значит, мне нужно быть очень осторожным. Позвонить в клинику. Или в неотложку. Нет, в клинику, оттуда приедут быстрее. Наши неотложки только за смертью посылать. Где телефон? Ага, вон валяется в углу. Прийдется встать. Раз я до сих пор жив, возможно, обойдется. Проверим движения. Так, руки и ноги слушаются. Координация сохранена. А ведь она могла повредить лобные доли.
   Доктор Кунц очень медленно встал с кровати, не забывая придерживать на голом пузе простыню.
   - Я пришла, - сказал голос за спиною.
   - Мама?
   Доктор повернулся и увидел мать. Но, поворачиваясь, он увидел и ещё кое-что.
   - Я пришла, чтобы поговорить с тобой. Ты меня звал.
   - Подожди, мама, - сказал доктор Кунц.
   Поворачиваясь, он увидел, что исчезли все деньги, с вечера разложенные на столе. Эта сволочь меня ещё и обокрала!
   - Сынок, я не могу ждать.
   - Подожди чуть-чуть.
   Он подошел к выбитому окну и увидел мертвую Алису, валявшуюся посреди дороги. Дохлая как дохлая собака. Так ей и надо. Никого и ничего поблизости. Лишь голые сосновые стволы цвета крови. А ведь ещё вчера здесь расли клены...
   - Сынок, - позвала мать.
   - Сейчас, сейчас.
   Сумочка до сих пор лежит у неё на груди. Сдохла, а не отпустила. Нужно успеть забрать деньги, пока не появился кто-то еще. Пойди потом докажи, что они твои.
   Он стал вылазить через выбитое окно и снова увидел мать. С ней что-то происходило. Менялся цвет и фактура кожи. Еще мгновение - и она рассыпалась на множество мертвых бабочек, каждая величиной с кленовый лист. Но доктору Кунцу уже было не до того. Он бежал по дороге и видел, как сосны укорачиваются, вновь превращаясь в клены. Вместо листьев на кленах висели крупные желтые бабочки, желто-оранжевые, с черными ободками на крыльях, крылья, будто обожженые на огне. И на каждом черном ободке - по две полоски из кроваво-красных пятнышек. Он бежал и топтал бабочкек ногами. Вдруг его левая нога подломилась в колене, стала мягкой, как тряпичная. Доктор Кунц свалился на бок. Сейчас он не чувствовал и второй ноги.
   Паралич, - подумал он. - Но почему ноги? Ведь спинной мозг цел. Если что и повреждено, то...
   Он перевернулся на грудь и стал ползти, подтягиваясь на руках. До цели оставалось всего метров десять, не больше. Заветная сумочка была прямо перед глазами. Змейка расстегнута, пачка купюр высунула свой уголок. Родные вы мои. Сколько сил, сколько мук, сколько унижений и страхов - и все ради вас. И теперь отдать просто так? Не доползти какие-то несколько шагов?
   Сейчас он полз, просто извиваясь туловищем, как червь. Его руки ещё могли двигаться, но шевелились хаотично, дергались, подпрыгивали, жили собственной жизнью, вполне отделенной от жизни остального тела. Доктор Кунц ещё мог кое-как выбросить их вперед, но силы в этих конечностях уже не было.
   До лежащей женщины оставалось всего метра два, когда доктор Кунц понял, что не доползет. Он со стоном перевернулся на спину и увидел, как с ветки клена прямо на его лицо падает большая оранжево-желтая бабочка. Бабочка падала медленно, и он успел рассмотреть и узор из точек, и черные лапки, и хоботок, и пушистые усики-антенны.
   Бабочка упала и нежно легла на его лицо, расправив крылья, закрыв мертвые глаза, все ещё выражающие тихую грусть, и ужасную рану во лбу, и губы, застывшие то ли в гримасе недовольства, то ли в улыбке недоумения.
   ЗАПИСКИ ПРОПАВШЕГО БЕЗ ВЕСТИ
   А теперь ещё об одной сенсации.
   Неподалеку от хорода Х... были найдены
   два человека, которые считались
   погибшими много лет назад. В результате
   несчастного случая они оказались
   замурованными, но не погибли, а сумели
   приспособиться и прожить почти девять
   лет. Они потеряли дар речи, но за два
   месяца, прошедшие после их спасения,
   снова научились говорить. Их личности
   идентифицированы и они полностью
   восстановлены в правах. Только дружба и
   взаимовыручка позволила им остаться
   людьми в самых невероятных условиях
   существования. Вместе с ними было
   найдено существо мужского пола, напо
   минающее обезьяну или паука. Существо
   назвали "Самец", но оно так и не
   научилось откликаться на эту кличку.
   Самца поместили в клетку зоопарка, но он
   отказывался принимать пищу и вскоре
   умер. Ученые пока не нашли обьяснения
   этой загадки. Мир все ещё полон чудес.
   Из газет
   Почему это случилось именно со мной? Первые дни я не переставал задавать себе этот вопрос, хотя смысла в нем было немного. Правда, я отношусь к тем людям, которые предпочитают задавать вопросы вместо того чтобы действовать. Хорошо уже, что я осознаю этот свой недостаток. Когда я осознаю его, я решаю, что нужно наконец что-нибудь сделать и делаю что-нибудь. Но так как я не особенно привык действовать, то результат получается совсем неожиданным и, конечно же, это не тот результат, который был мне нужен.
   Так вышло и на этот раз. Я взял с собой немного провизии, чемодан с бельем и двумя книгами, кошку и отправился на новоселье.Мне тридцать девять лет, из них двадцать я простоял в очереди на квартиру, хотя квартира была положена мне с самого начала как молодому специалисту, очень важному для производства. И вот теперь, когда я имел в руках ордер, оказалось, что мой дом все ещё недостроен. Как специалист умственного труда я привык решать проблемы логическим путем. Если документ у меня есть, решил я, значит я имею право поселяться.
   Мой новый шестнадцатиэтажный дом был построен за городской чертой, потому что все места в городе были заняты. Перед домом простирался пустырь, за домом - невозделанные поля. Там и сям на расстоянии нескольких километров друг от друга выростали из чернозема другие шестнадцатиэтажные дома, в точности похожие на мой. С удовольствием я отметил, что мой дом был почти готов, в отличие от остальных, больше похожих на гнилые зубные пеньки разной степени разрушенности. Кошку я застегнул в сумке чтобы она не нашла дороги назад. Говорят что кошки не могут ориентироваться, если не знают по какой дороге их несли. Для того чтобы кошке было ещё труднее сбежать, я постоянно переворачивал сумку, вертел её и перекладывал из руки в руку. Кошка тихо и безнадежно мяукала, расчитывая на мою жалость. Если бы я знал тогда, что ей суждено стать моим спасителем и моим единственным другом на много лет, я бы обращался с нею повежливее.
   Несмотря на поздний вечер, кран у моего дома работал, поднимая кирпичи, а рабочие довольно бодро суетилирсь. Каждый, видимо, желал поскорее разделаться с этим домом, чтобы с новыми силами взяться за другой. Моя квартира находилась на пятнадцатом этаже, а недостроенным оставался только шестнадцатый. Я остановился, задрав голову, и стал смотреть как споро и уверенно работают строители. Один из них остановился рядом со мной. Это был худой человек в грязной куртке и с приподнятыми плечами, на которых он, наверное, привык носить тяжести. Он снял желтую каску и надел вместо неё шапку-ушанку в знак того, что работа близится к концу. Когда он говорил, он размахивал левой рукой - возможно, профессиональная привычка.
   - Как вам это нравится? - спросил он.
   - Нужно ещё посмотреть внутри, - ответил я уклончиво.
   - Да что внутри! - обиделся строитель, - внутри все в порядке. А закончить дом до завтрашнего утра, как вам такое нравится?
   Он поспешил по своим делам, а я стал подниматься по лестнице. Лестница была заляпана цементом. По дороге я встретил ещё нескольких спешащих строителей. Несмотря на спешку, они останавливались и говорили мне несколько фраз о своих профессиональный неурядицах и проблемах. Все они были очень добрыми и приятными людьми. Еще я встретил нарядно одетую женщину, которая стояла и кучерявила свои волосы. Я поздоровался с ней, как с будущей соседкой. Она смутилась и ушла. Сзади было заметно, что у неё толстые ноги.
   Дверь в моей квартире открывалась вовнутрь, а не наружу, как я ожидал, поэтому, повернув ключ, я долго дергал её на себя и уже почти отчаялся, когда ко мне подошел один из строителей и просто толкнул дверь. В перекрытиях следующего этажа ещё оставалось довольно большое отверстие, в которое строители передавали по цепочке кирпичи. В отверстии виднелось небо, начинавшее темнеть.
   Я выпустил кошку, которая уже смирилась и притихла, и кошка бодро вбежала в комнату. Говорят, что это хороший знак. Если кошка заходит с удовольствием, то на новом месте проживешь долго. Так оно и оказалось впоследствии.
   Внутри квартира была уже оклеена обоями и имела вполне жилой вид. Во второй комнате стояла большая грубая кровать с матрасом, на которой, я думаю, отдыхали рабочие и играли в карты. Колода карт валялась здесь же. Еще в комнате был старый шкаф без дверок и несколько стульев. Я запер дверь и, так как время было позднее, лег на кровать и решил спать. Впервые у меня появилась возможность провести ночь в собственной квартире. Я предвкушал приятные сны, но не тут то было: неугомонные рабочие продолжали строительство весь вечер и ночь, поднимая очень сильный шум. Шум стих только к утру, когда небо стало светлеть, и только тогда мне удалось уснуть. Кошка не спала вовсе и ходила, принюхиваясь к новому месту.
   Я проснулся поздно от ярких солнечных лучей, которые подползали к моему лицу. Проснувшись, я сразу почувствовал радость от того, что нахожусь в собственном доме (хотя это была всего лишь квартира, я предпочитаю называть её домом). Впереди было целое воскресенье и я собирался дважды сьездить домой за вещами, чтобы придать дому более-менее уютный вид, а на вечер пригласить кого-нибудь в гости. Впрочем, я пока ещё не знал кого приглашать, потому что друзей у меня немного, а хороших друзей вообще нет. Не потому что я плохой человек, а потому что я от природы нелюдим и не умею знакомитья с людьми. Я обычно поддерживаю беседу, если человек сам обращается ко мне, но заговорить самому всегда казалось мне непреодолимо трудным. Я умею обходиться без общества и редко страдаю от одиночества. Я научился использовать одиночество для чтения книг, например, или для разных раздумий. Если бы не это, не знаю, смог ли бы я выдержать последующие годы.
   Подойдя к двери, я толкнул её по привычке, но она не открылась. Я смутно помнил, что с дверью в моем доме было что-то не так, но не мог припомнить что именно. Несколько минут я упорно толкал дверь, пока не понял, что её нужно тянуть. Я потянул дверь на себя и увидел за ней новенькую, ещё не до конца просохшую стену. Прямо посреди стены стояли два огромных бетонных блока, а пространство между ними было заложено белым кирпичем. Сначала я не поверил своим глазам. Бывает такое чувство, когда ты понимаешь, что нужно верить то ли глазам, то ли логике, но не можешь поверить ни тому, ни другому. Я больше привык верить логике, поэтому я прикрыл дверь и сделал большой круг по квартире, прежде чем снова взяться за дверную ручку. Честно говоря, я всерьез надеялся, что в этот раз за дверью окажется проход. Но нет, стена оставалась там же - весомая, грубая и зримая.