Страница:
Герасимов Сергей
Фантастические рассказы и повести
Сергей Герасимов
ФАНТАСТИЧЕСКИЕ РАССКАЗЫ И ПОВЕСТИ
В сборник вошли в основном НФ-рассказы, хотя есть и фэнтэзи. Напряженный сюжет, темы самые разные и всегда оригинальны. Сколько бы вы ни прочли фантастики до сих пор - об этом вы, скорее всего, ещё не читали. Если вам понравились рассказы из сборника "Закат в заливе Циклопов" (который может прочесть каждый желающий), то вам понравятся и эти. Повесть "Эпоха игры" была опубликована на дисках серии "библиотека в кармане" (кажется, с номера четвертого и выше), остальное, насколько я знаю, в электронном виде не выходило. Большинство рассказов новые - последних двух-трех лет, - хотя примерно половина из них уже успели засветиться в журналах.
Содержание:
Шизофрения
Муравейник
Диско-жизнь
Контакт
Небесное тяготение
Country of well
(повесть)
Бесплатный вальс во дворце привидений
Посещение больницы
Война с плесенью
Паркетный вор
Самая опасная профессия
Животное
Голый млеч
Бабочка и мышь
Записки пропавшего без вести
Две новелы о корабле и человеке
Стеклянный рыцарь
Уроборос
Голый человек
Эпоха игры
(повесть)
ШИЗОФРЕНИЯ
Подвал принадлежал отцу. Он его сам выкопал или получил в наследство от своего отца. Отец был человеком заносчивым, нелюдимым и со странностями, очень худым и щетинистым, похожим на плохого Дон-Кихота. Мне он казался до невозможности умным - хотя теперь я не знаю, может быть это просто аберрация детства. Он единственный человек, которого я по-настоящему любил и люблю.
В те дни, когда он собирался спуститься в подвал, у него всегда бывало особенное настроение. Можно подумать, что внизу целые золотые горы. На самом деле же - ничего.
Вся ценность подвала заключалась в том, что он принадлежал только тебе. Никто чужой не мог сюда сунуться. Согласитесь, что в жизни немного таких вещей.
Металлическая заслонка с цифрами и буквами какого-то древнего года, кованая и такая маленькая, что даже ребенку приходится наклоняться. Потом лестница вниз, очень крутая и длинная; наклон был почти вертикалью, лестница проходила в трубе, а изнутри труба всегда была влажной и пахла чем-то несолнечным. Потом площадка, изгиб узкого коридорчика и ещё один глубокий спуск. Все вместе означало глубину метров двадцать. Сто девять ступенек. В самом низу кирпичная камера величиной с небольшую комнату. Высокий и всегда мокрый свод потолка. Отец расставлял свечи и расказывал. Я слушал развесив уши. Он рассказывал о том, насколько подвал хорош. Он многое скрывал от меня, поэтому я не всегда его понимал. Подвал как подвал. Не знаю, как это сооружение вентилировалось.
Дышать там было трудно. Стены внизу были кирпичными, очень холодными и липкими, в каком-то клейком налете - как будто здесь сутками напролет ползают армии слизней. Однажды я оторвал от стены что-то вроде липкой и прочной паутины, но отец категорически приказал бросить. Сама темнота в углах, шевелящася от свечей, казалась липкой и жуткой.
Постараюсь объяснить сущность этой жути. Попробуйте представить себе самый темный ужас, а потом вычесть из него страх - и тот остаток, который вы получите, и есть атмосфера подвала. Подвал был совсем не страшен, но жуток до ломоты в спине. Был в этой атмосфере ещё и сильный оттенок чего-то такого - вот как будто на темной лестнице целуешься взасос с женой лучшего друга, а он сам идет в двух ступенькакх впереди и может обернуться. Грешная радость на краю гибели.
Уже только это чувство, которое ты переживал в подвале, безусловно приятное, заставляло туда возвращаться.
Позднее я узнал причину такой необычной атмосферы подвала - подвал не принадлежал к нашему миру. Не знаю, откуда он вылупился и как присосался к нам со стороны какого-нибудь астрала, неизвестного измерения пространства или черт знает чего. Но время в подвале текло совершенно ненормально или вообще не текло. Это была всего одна из многих странностей. Когда я спускался в подвал, мои часы останавливались, и если на них было 11-45, то, как бы долго я ни оставался внизу, они все равно показывали 11-45, очень редко - 11-46; я поднимался к солнцу и там было все то же утро и ещё не успевала опасть занавеска, поднятая ветром, а кофе не успевал остыть. Но я пробыл внизу много часов.
Воздух на лестнице был вязким и липким, это трудно передать словами, ведь ничего подобного вне подвала не существует, это была, скорее, липкость мазута, но без всякого запаха мазута. И мрак подвала был особенным: лучи свечей в нем как будто замедлялись, тормозились и достигали твоего глаза уже на излете. Это делало свечи чуть-чуть похожими на одуванчики. Я много раз пытался туда провести электричество, но электричество выталкивалось из подвала как масло из воды.
Когда мне было уже под тридцать, я по-настоящему полюбил подвал. Я сам открыл, что в нем есть несколько камер и, в отличие от главной комнаты, они опасны. Отец просто не говорил мне о них, оберегая. Был довольно большой серый зал сразу за стенкой, почти что черный, все цвета там исчезали и оставался лишь черно-серый кошмар. Уровень пола там был метра на полтора ниже, чем в главной комнате - и это был не пол. Когда ты становился на него, он казался твердым, но уже через несколько секунд проваливался под ногами - и ты падал в точно такой же зал, но этажом ниже - те же темно-темно серые с подтеками грязи стены, намек на свет идущий как будто из окон у потолка, а на самом деле ниоткуда, - и поверхность, на которой ты стоишь. Еще минута - и ты проваливаешься глубже на этаж, потом еще, и так далее. Поступательная бездна. Дна не существует. Никакой мебели, или вещей за которые можно схватиться.
Было и другое помещение - ты открывал дверь и попадал во двор, присыпанный хрустящим песочком. В противоположном конце двора - массивная кирпичная арка. Но, стоит пойти, и видишь, что на самом деле ступаешь по тоненьким планочкам, вроде гнилой дранки, а песок просыпается между ними и вот уже дыры здесь и там; дыр все больше и больше; а внизу, на глубине метра в четыре, чавкает жидкая черная грязь - достаточно жидкая, чтобы ты в ней сразу утонул. Еще один зал был вообще не залом - ты выходил на гранитный выступ стены шириной в пару ладоней. Стена окружала дворик замка, и была метров сто высотой. Сам круглый дворик внизу казался с такой высоты пятачком. Ты оказывался на выступе внутренней стены и совсем рядом было окно, в которое нужно влезть и кого-то спасти, - но до окна нужно допрыгнуть. Допрыгнуть несложно, но я так ни разу и не решился. Стоя на этом уступе и ощущая неслышную мольбу о помощи, я впервые понял, что в подвале, кроме меня, есть ещё кто-то.
Возможно, здешние жители так же многочислены, как и обитатели верхнего мира.
Была ещё одна комната, которая меня сильно волновала. Комната была бесконечной длины и с пологим полом. Пол наклонялся и уходил вниз. Чем ниже, тем темнее. Комната, точнее широкий коридор, заворачивала медленно, и из-за поворота вроде бы лился свет. Иногда в этом коридоре появлялась едва различимая женщина, она была круглолица и несчастна, к ней хотелось подойти. Но я знал, что стоит сделать шаг, как назад не вернешься. Никто этого и не скрывал. В том-то была и вся прелесть этой ловушки с кусочком сыра - мышка знала что поймается, и сама решала ловиться ей или нет.
Наверно были и другие места. Я уже тогда подозревал, что подвал бесконечен.
Я люблю одиночество и терпеть не могу общество людей. То есть, я могу терпеть его, но недолго. Нужно зарабатывать деньги. Нужно ходить по магазинам, готовить пищу и все такое. Если бы не это, я бы больше времени проводил в подвале. Я бы оставался там на месяцы и годы. Время там стояло и за годы я бы не постарел. Я собирался исследовать новые камеры, хотя уже предчувствовал, что безопасной не найду. Безопасной была лишь маленькая, темная и скользкая кирпичная комнатка со свечами.
Все, что я рассказываю о подвале, я узнал не за день и не за два. Я проводил поиски, исследования, я принимал надежные меры безопасности. Я чертил схемы и карты, изучал спелеологию и развивал свое тело. Я бы просто сразу погиб, если бы сунулся куда-то не подумавши. Все это было просто захватывающе. Вы не понимаете, что значит самому открывать целый мир. Не город, не континет, не планету, - а целую параллельную Вселенную. Со временем я стал подниматься на поверхность только по необходимости и сразу же стремился вниз.
Люди вверху меня не одобряли.
Мне говорили, что я замираю на месте и стою так несколько секунд или минут. Как мумия или как статуя. Я как будто засыпаю с открытыми глазами. Люди стали избегать меня и пытались даже заставить лечится. Меня это раздражало. Я ведь просто опускался в подвал. То, что им виделось секундами неподвижности, было для меня часами или днями интереснейших поисков.
Я стал отвечать, что я просто очень задумываюсь, и приводил в пример Сократа, у которого были точно такие, хотя и более длительные приступы однажды он целый день простоял в прострации неподвижный, а когда вышел из этого состояния, то не хотел ни пить ни есть. Я знаю, что у него был свой подвал и он успевал там хорошо пообедать.
Считалось, что у меня удивительные математические способности - и за это мне прощали легкие странности. Когда-то действительно я увлекался математикой и сейчас знаю её на таком уровне, что мог бы неплохо преподавать. Но дело не в этом. Когда мне дают, например, перемножить двадцатизначные числа, я записываю их на листке и ухожу в подвал. Там я перемножаю их на механическом калькуляторе и выхожу на поверхность. Люди видят, что я задумался на несколько секунд - и все. Ведь в подвале время не идет. Поэтому и считают меня гением особого рода. Я зарабатываю на представлениях, мои афиши не раз появлялись во многих городках. Еще я зарабатываю тем, что срочно решаю всякие сложные контрольные маменькиным сынкам, которых впихнули в институты. Беру заказы сегодня на сегодня.
Но появилась женщина и все испортила. У неё была удивительная способность втираться в доверие. А может быть не удивительная, а обычная для женщины. Она все просила пустить и напрашивалась, и хотела узнать мою тайну, и говорила, что пойдет со мной везде, и все трудности разделит. Я её пустил. Не сразу конечно, пришлось долго обьяснять. Как и все люди, она поначалу не видела входа, ей приходилось втолковывать очевидное. Она не видела входа, но видела что нечто есть. У неё была нужная склонность или способность. Мы очень много говорили и иногда я растворялся в странных испарениях нашего разговора; непонятно было о чем мы говорим и зачем, каждый говорил на своем языке, но какое-то понимание происходило. Да и не какое-то: бывали обвалы, лавины понимания. Наконец она вошла - мне сразу не понравилось как она вошла. Не так входил я или отец. Она протиснулась боком и почти задом наперед. И все время, пока она спускалась, ей было страшно. Чем глубже, тем страшнее. Она не видела, что мой подвал не страшен. Только с третьего раза она смогла спуститься в камеру со свечами.
- Здесь ничего нет, - разочаровалась она, - пустая комната с кирпичными стенами. Здесь темно, душно и страшно, и скользкий мох.
- Зато это только наше, - ответил я, - никто не прийдет сюда и не сможет отнять.
Ей не понравилось убогость помещения и я пообещал исправить дело. Со свечами я ничего поделать не мог, но для большего помещения можно будет использовать факелы. Я решил расширить основную камеру и благоустроить её. Времени у меня было на это - хоть отбавляй. Я решил выкопать ещё один большой зал и все там сделать красиво и удобно. Принести мебель, покрасить что-нибудь, убрать мусор. Но вначале я принес цветы - вниз.
Это были крупные лилии. Они вели себя очень странно. По мере того, как я спускался, они превратитлись в орхидеи, потом завяли и рассыпались в черную пыль. Она была как крахмал на ощупь. Я повторил то же с розами, пионами и хризантемами - и с тем ж результатом. Лишь орхидеи я побоялся нести вниз - не знаю почему, но побоялся.
Я попробовал заменить свечи факелами - но они давали не намного больше света; пламя не поднималась в них, а стекало медовыми языками; от этого становилось слишком тепло и душно, пахло горелым. Я вернулся к свечам. Потом я разобрал кирпичную стенку, за которой не было никаких камер, а был лишь пустой грунт, и начал копать. Землю я выносил наверх и выбрасывал. Это была долгая и изнурительная работа. К счастью, грунт оказался похожим на черный мел - он хорошо резался любыми инструментами и был настолько прочен, что я не боялся обвала. Не знаю как долго я работал, время ведь не имело значения. По земному счету прошло бы дней сто пятьдесят - именно столько раз я прерывал свою работу долгим сном. В коротких перерывах я читал книги при свечах и успел прочитать семь, а одну из них дважды.
Когда большая комната была готова, я принес туда немного старой мебели, два зеркала, кувшины и всякую мелочь. Вначале, скажу вам честно, у меня была мечта - выкопать целую галерею и даже стометровый бассейн. Но я сел за расчеты и вычислил, что работать придтся лет триста. Никакое чувство не выдержит.
Она была уверена, что мы виделись вчера. Я привел её вниз и показал, что получилось. Она сказала, что хочет сделать подвал более живым и поэтому принесла с собой орхидеи. Не знаю, что случилось и почему, но я очень рассердился. Я сбросил баночку с орхидеями со стола, стал кричать и топать ногами - в общем, вел себя отвратительно. Она бросилась бежать и я погнался за ней. Но она взлетела по лестнице так быстро, что я намного отстал. Потом я бежал за ней по улице и что-то выкрикивал. Кажется, угрозы. Во мне вдруг проснулась неестественная дикость и сила. А после этого я вернулся домой. Эта женщина научила меня двум вещам: никогда не доверять женщинам и бояться себя. И ещё я почти поверил, что в моем подвале ничего особенного нет. Ну подвал, ну и что? Зачем мне туда лезть? Она просто заставила меня взглянуть на это со стороны и почти убедила. Я решил больше не спускаться.
С этого дня я перестал думать о женщинах и стал вести себя как обычный человек: здоровался со всеми, уступал места в транспорте, не заговаривал с незнакомцами и не ходил задом наперед, даже если мне хотелось. Я ограничил свою свободу. Так продолжалось довольно долго. Вначале я скучал, а потом стал забывать подвал. Мне все говорили, что я выгляжу лучше, хотя я чувствовал что катастрофически старею. Возраст наваливался - как будто каждый день на тебя набрасывают ещё одно толстое пуховое одеяло. Ведь раньше, когда я большую часть времени проводил в подвале, я старел гораздо медленней - раза в три. На самом деле мне за пятьдесят, но выгляжу я на тридцать.
Люди старались не говорить со мной о моем прошлом, так, как будто в нем была постыдная тайна. Они считали мой подвал позором - позором для себя, как ни странно. Я не мог им обьяснить и не хотел. Но меня все это бесило. Однажды я ввязался в спор с кузеном, который стал доказывать мне, что я сумасшедший, по крайней мере был сумасшедшим. Я говорил ему про подвал, но он не понимал и твердил свое. У меня уже не осталось никаких доводов и я сказал - ну ладно, давай я тебе принесу что-нибудь оттуда.
Я пошел в подвал принести что нибудь, никогда не видевшее света. Что-то не от мира сего. Я хотел вначале принести кирпич, но потом придумал лучше. За то время, пока меня не было, подвал изменился. Орхидеи, которые я сбросил со стола, не умерли, а размножились и выросли до размеров цветной капусты - теперь они расли везде на стенах, и их цветки были похожи на головы ящериц с открытыми пастями. Я сорвал одну и принес ему в доказательство.
Я ткнул цветок ему прямо в лицо - пусть видит.
Когда он увидел, то ужасно испугался и стал метаться по комнате. Он, который только что сам обвинял меня в безумии, вел себя как безумец. Мне пришлось бегать за ним, чтобы вручить орхидею. Когда я его догнал, он начал отчаяно отбиваться, но быстро перестал.
Я пошевелил его и так и этак и убедился, что он мертв. Все дело видно было в цветке - не даром я не хотел нести орхидеи вниз. Нужно было что-то делать с телом. Я поступил проще всего - я дал себе клятву никогда не спускаться в подвал и, чтобы подтвердить свое решение, сбросил тело вниз. Я послушал, как оно загрохотало по ступенькам.
После этого я жил как в тумане. Я отвечал на распросы, что-то обьяснял и вел себя как нормальный человек. Я знал, что принял правильное решение. И вскоре я посмотрел на дело другими глазами - мой подвал и вправду делал меня безумным или хотя бы нездоровым. Поэтому скажем ему "нет". Навсегда.
Я был очень хитер, я могу быть нечеловечески хитер, когда нужно. Никто меня не заподозрил. Мой кузен исчез бесследно, никого не нашли, никаких следов, или орудий, или улик. Никакого тела. Никакого мотива. Все было погребено там, внизу. Но однажды вечером я шел, чтобы принять ванну, половица проломилась у меня под ногой и я полетел вниз. Не знаю как я не убился, упав с такой высоты. Я снова оказался в подвале, вернее подвал сам достал меня. Я увидел, что орхидеи размножились ещё сильнее, теперь они росли на стенах сплошным живым ковром. Они полностью высосали тело, которое я сбросил, осталась лишь костная труха и металлические части одежды. Перед тем как выйти наружу, я нарвал целый букет.
Объясняю зачем.
Отсюда, из темноты, я яснее видел и понимал то, что творится наверху. Эти люди, которые задавали вопросы, и приходили, и выпытывали, хотели меня поймать. А поймать хотели для того, чтобы убить. Они думали, что я в чем-то виноват. Но виноват не я, а женщина, которая заразила мой подвал орхидеями. Они придут ещё раз. Там, в верхнем мире, я слаб и беззащитен. Любой негодяй может меня обидеть. Я решил обороняться и для этого нарвал букет холодных цветов.
Я вышел на дорогу и стал раздавать цветы тем, кто казался мне опасным. Они не хотели брать, но я заставлял. За две ночи я раздал все и решил спуститься за новыми. Но оказалось, что цветов мне не хватило. Я как раз собирался спуститься, когда незнакомые люди ворвались в мой дом, связали меня и увезли.
Я плохо помню то, что происходило дальше. Меня обвиняли в убийстве и многих нападениях, в том числе на одного ребенка, а я обьяснял, что они показались мне опасными и я просто дал им цветы. Я был очевидно прав, но они не понимали. Их логика была извращена и поэтому они называли сумасшедшим меня. Но я могу дать им сто очков вперед по рассудительности. Спросите меня когда родился Наполеон - и я отвечу. Спросите сколько спутников у Сатурна и я отвечу тоже - не говоря уже о математических поблемах. В математике я почти бог. Я беру такие интегралы, что любой академик разведет своими высохшими лапками. Конечно, я не могу сказать какой сегодня день и год или в какой стране живу - но это ведь понятно, я давно уже не интересуюсь политикой, а мое время, личное время, течет по другим законам. В подвале нет ни дней, ни ночей, ни зим, ни весен.
Скоро мне стали колоть лекарства. Они так мутили рассудок, что я был как сильно пьяный и не мог найти вход в подвал, чтобы сбежать. От этих лекарств я себя ужасно чувствовал. У меня дергались мышцы по всему телу. Я не мог ни рисовать, ни запустить палец в ухо или нос, потому что и палец, и нос все время сдвигался. Моя нижняя губа все время дрожала и вытягивлась лодочкой. И были отчаянные, костоломные судороги. Они увидели, что я почти мертв, и прекратили лечить.
Тогда моя воля прояснилась. Я увидел вход в подвал, наконец-то. Он был все время рядом, просто он изменился внешне. Он стал современнее и шире. Он напоминал вход в станцию метро. После того, как я спускался по бледным мраморным ступеням, у меня перед лицом оказывалась бетонная балка (от чего-то горячая), под которую я мог пролезть только на четвереньах или по-пластунски. За нею была спасительна темнота и все та же узкая лестница вниз. Так я ушел от них.
Теперь им никогда не достать меня. Возвращаться я не собираюсь. А даже если бы и собрался, то не смог бы. Когда я в первый раз поднялся наверх, чтобы принять пищу, я заметил, что балка опустилась и теперь я уже не могу пролезть под ней. Я сел на ступеньках и обдумал создавшееся положение. Мне не хотелось весь остаток жизни просидеть в темноте. Я люблю солце, люблю перебирать в пальцах пластинки травы, люблю сбегать вниз с холмов и при этом кричать. Я люблю море и облака. Люблю спать в лесу и давить комаров. Я люблю все, кроме людей - к сожалению, их развелось слишком много в верхнем мире и от них просто нет жизни. Я подумал - с каждым годом люди становились все хуже - это я определил по тому, как они относились ко мне - так стоит ли цепляться за жизнь с ними? И, с другой стороны, нижний мир так же бесконечен, как и верхний, нужно только исследовать его.
Но это не убеждало.
Я ушел в воспоминания. Я снова стал ребенком и завалился на сеновал, потом стал старше и целовал некрасивую девчонку, которой после выпускного вечера дал свой пиджак (было холодно), от чего-то вспомнил табачный ларек у моих окон. Я не хотел терять свои воспоминания. Расстаться навсегда трудно даже с гадостями, а с детством или юностью?
Я вернулся вниз и принес с собой инструмент для копания. Я стал царапать плиту, но в этот раз она висела ещё ниже. На ней не осталось даже маленьких царапин. Тогда я все же попробовал протиснуться, но застрял и содрал себе кожу на спине. Плита была горячей, почти как сковородка, я едва терпел. Я почти высунул голову и слышал голоса. Видеть я не мог ничего, кроме ступеней, а свет был таким текучим, что все мутилось. Но голоса я слышал явно - они говорили, что я сумасшедший. Шизофреник. Это меня вначале растроило, а затем рассмешило. Если уже я сумасшедший, - то кто такие они? Задайте мне любой вопрос и я отвечу. Спросите, когда родился Наполеон - я знаю. Спросите, почему дует ветер - и я тоже знаю. Я абсолютно здоров, я помню все, что со мной случалось, я могу обьяснить причины всех своих поступков, у меня не бывает галлюцинаций, вещи вокруг меня тверды и устойчивы. Я даже не верю в духов и чертей. Я умею писать, читать и считать.
Пока я раздумывал об этом, мне в щель просунули тарелку супа. Я начал пить его губами. Ничего, вкусно. Суп меня успокоил, видно подмешали что-то. Они постоянно меня обманывают. Они ведут себя так, будто я не человек, который имеет право на собственное мнение. Я не хочу чтобы меня успокаивали из-под тишка. Сьев суп, я окончательно решил, что больше не вернусь к ним.
Они думают, что их жизнь реальна, а моя выдумана. Но разве можно выдумать вот это? Вот я переворачиваю старый кирпич и вижу, что под ним образовалась ямка - что, эту ямку я тоже выдумал? Я провожу рукой по стене - и ощущаю влажную шершавость, это все реально. А вот свежий скол на уголке, вот капля, которая скоро упадет с потолка, а другие капли уже продолбили мокрую ямку. Разве бывают такие галлюцинации? Эта свеча фантазия? - но у стены лежит консервная банка и приглядевшись, я могу видеть, как отраженный от неё свет подсвечивает стену. Когда я пью воду из пластмассовой кружки с тонким дном, я вижу, как просвечивается дно. Я могу подсчитать количество кирпичей в стене и их всегда будет одинаковое количество. Я могу ударить в стену и разбить руку - я что ли сам выдумал эти ссадины? Вот обрывок бумаги под ногами, а вот моя распатланная тень на стене. Они не верят, что это настоящее. Но нет способа доказать, что они правы. Или что неправы. Просто я живу в других измерениях, в которые никто из них не может проникнуть. Я может быть, войду в одну из комнат и выйду где-нибудь в созвездии Ориона.
Просто здесь это правильно и реально. Вот краска на столе облезла от сырости - это уж я точно не выдумывал и даже не хотел. Здесь живут такие же люди, как и там. Например, печальная женщина. Но как как обьяснить им эту реальность, если я даже не могу поговорить с ними. Да и не важно для меня их мнение.
У меня есть работа здесь. Я буду Колумбом - я открою новые пространства. Может быть, я познакомлюсь с печальной женщиной или ещё с кем-нибудь и мы заведем с нею детей. Много детей. И - берегитесь. По вашим часам пройдут считанные дни, а здесь, внизу, уже разрастутся мощные толпы моих потомков, сильных, умных и злых. Мы прокопаем ходы в другие подвалы. Ведь не один же я такой, в конце концов. И вы сами признаете, что психов становится больше. Все больше ваших уходят в подвалы. И наступит день, когда наши люди взломают преграды, и вырвутся, и снесут все, что вы там понастроили. Берегитесь. Мы установим власть подвала. Вам осталось недолго. Совсем недолго. Тогда вы поверите в нашу реальность. МУРАВЕЙНИК
Они искали место для отдыха. Их было четверо; сейчас они оказались довольно далеко за городом, километрах в четырех от того места, кончалась автобусная линия. Дальше шел густой лес, кончавшийся неизвестно где заказник. Они свернули влево у широкого старого дуба, там, где виднелась табличка: "Памятник природы. Охраняется законом. Высота - "На этом же дубе, но чуть повыше таблички, красовалось самодельное изображение купидона со стрелой в пухлой ручке. Купидон был нарисован на куске фанеры.
- Интересно, - сказал Жорж, - это акварельная краска. Значит, вешали вчера или сегодня, иначе бы краску смыло дождем. А кажется, что место глухое, дальше некуда.
Они свернули на дорожку, которая вскоре растеряла остатки асфальта и стала просто широкой лесной тропой. Где-то рядом должно быть озеро, судя по карте.
- Что вы скажете об этих деревьях? - спросила Нана. - По вашему, это сосны?
- Сосны, а что же еще?
- Разве сосны такие бывают?
Все чаще среди деревьев попадались странные сосны с обломанными верхушками. В них была накая-то невнятная прочность и плотность. Явная неправильность, трудновыразимая словами. Рыжие, чешуйчатые, со смоляным запахом, но все равно не сосны. И они были чересчур прямыми и высокими. Несколько ветвей наверху - и обломанная вершина. Не спиленная, а именно сломанная.
ФАНТАСТИЧЕСКИЕ РАССКАЗЫ И ПОВЕСТИ
В сборник вошли в основном НФ-рассказы, хотя есть и фэнтэзи. Напряженный сюжет, темы самые разные и всегда оригинальны. Сколько бы вы ни прочли фантастики до сих пор - об этом вы, скорее всего, ещё не читали. Если вам понравились рассказы из сборника "Закат в заливе Циклопов" (который может прочесть каждый желающий), то вам понравятся и эти. Повесть "Эпоха игры" была опубликована на дисках серии "библиотека в кармане" (кажется, с номера четвертого и выше), остальное, насколько я знаю, в электронном виде не выходило. Большинство рассказов новые - последних двух-трех лет, - хотя примерно половина из них уже успели засветиться в журналах.
Содержание:
Шизофрения
Муравейник
Диско-жизнь
Контакт
Небесное тяготение
Country of well
(повесть)
Бесплатный вальс во дворце привидений
Посещение больницы
Война с плесенью
Паркетный вор
Самая опасная профессия
Животное
Голый млеч
Бабочка и мышь
Записки пропавшего без вести
Две новелы о корабле и человеке
Стеклянный рыцарь
Уроборос
Голый человек
Эпоха игры
(повесть)
ШИЗОФРЕНИЯ
Подвал принадлежал отцу. Он его сам выкопал или получил в наследство от своего отца. Отец был человеком заносчивым, нелюдимым и со странностями, очень худым и щетинистым, похожим на плохого Дон-Кихота. Мне он казался до невозможности умным - хотя теперь я не знаю, может быть это просто аберрация детства. Он единственный человек, которого я по-настоящему любил и люблю.
В те дни, когда он собирался спуститься в подвал, у него всегда бывало особенное настроение. Можно подумать, что внизу целые золотые горы. На самом деле же - ничего.
Вся ценность подвала заключалась в том, что он принадлежал только тебе. Никто чужой не мог сюда сунуться. Согласитесь, что в жизни немного таких вещей.
Металлическая заслонка с цифрами и буквами какого-то древнего года, кованая и такая маленькая, что даже ребенку приходится наклоняться. Потом лестница вниз, очень крутая и длинная; наклон был почти вертикалью, лестница проходила в трубе, а изнутри труба всегда была влажной и пахла чем-то несолнечным. Потом площадка, изгиб узкого коридорчика и ещё один глубокий спуск. Все вместе означало глубину метров двадцать. Сто девять ступенек. В самом низу кирпичная камера величиной с небольшую комнату. Высокий и всегда мокрый свод потолка. Отец расставлял свечи и расказывал. Я слушал развесив уши. Он рассказывал о том, насколько подвал хорош. Он многое скрывал от меня, поэтому я не всегда его понимал. Подвал как подвал. Не знаю, как это сооружение вентилировалось.
Дышать там было трудно. Стены внизу были кирпичными, очень холодными и липкими, в каком-то клейком налете - как будто здесь сутками напролет ползают армии слизней. Однажды я оторвал от стены что-то вроде липкой и прочной паутины, но отец категорически приказал бросить. Сама темнота в углах, шевелящася от свечей, казалась липкой и жуткой.
Постараюсь объяснить сущность этой жути. Попробуйте представить себе самый темный ужас, а потом вычесть из него страх - и тот остаток, который вы получите, и есть атмосфера подвала. Подвал был совсем не страшен, но жуток до ломоты в спине. Был в этой атмосфере ещё и сильный оттенок чего-то такого - вот как будто на темной лестнице целуешься взасос с женой лучшего друга, а он сам идет в двух ступенькакх впереди и может обернуться. Грешная радость на краю гибели.
Уже только это чувство, которое ты переживал в подвале, безусловно приятное, заставляло туда возвращаться.
Позднее я узнал причину такой необычной атмосферы подвала - подвал не принадлежал к нашему миру. Не знаю, откуда он вылупился и как присосался к нам со стороны какого-нибудь астрала, неизвестного измерения пространства или черт знает чего. Но время в подвале текло совершенно ненормально или вообще не текло. Это была всего одна из многих странностей. Когда я спускался в подвал, мои часы останавливались, и если на них было 11-45, то, как бы долго я ни оставался внизу, они все равно показывали 11-45, очень редко - 11-46; я поднимался к солнцу и там было все то же утро и ещё не успевала опасть занавеска, поднятая ветром, а кофе не успевал остыть. Но я пробыл внизу много часов.
Воздух на лестнице был вязким и липким, это трудно передать словами, ведь ничего подобного вне подвала не существует, это была, скорее, липкость мазута, но без всякого запаха мазута. И мрак подвала был особенным: лучи свечей в нем как будто замедлялись, тормозились и достигали твоего глаза уже на излете. Это делало свечи чуть-чуть похожими на одуванчики. Я много раз пытался туда провести электричество, но электричество выталкивалось из подвала как масло из воды.
Когда мне было уже под тридцать, я по-настоящему полюбил подвал. Я сам открыл, что в нем есть несколько камер и, в отличие от главной комнаты, они опасны. Отец просто не говорил мне о них, оберегая. Был довольно большой серый зал сразу за стенкой, почти что черный, все цвета там исчезали и оставался лишь черно-серый кошмар. Уровень пола там был метра на полтора ниже, чем в главной комнате - и это был не пол. Когда ты становился на него, он казался твердым, но уже через несколько секунд проваливался под ногами - и ты падал в точно такой же зал, но этажом ниже - те же темно-темно серые с подтеками грязи стены, намек на свет идущий как будто из окон у потолка, а на самом деле ниоткуда, - и поверхность, на которой ты стоишь. Еще минута - и ты проваливаешься глубже на этаж, потом еще, и так далее. Поступательная бездна. Дна не существует. Никакой мебели, или вещей за которые можно схватиться.
Было и другое помещение - ты открывал дверь и попадал во двор, присыпанный хрустящим песочком. В противоположном конце двора - массивная кирпичная арка. Но, стоит пойти, и видишь, что на самом деле ступаешь по тоненьким планочкам, вроде гнилой дранки, а песок просыпается между ними и вот уже дыры здесь и там; дыр все больше и больше; а внизу, на глубине метра в четыре, чавкает жидкая черная грязь - достаточно жидкая, чтобы ты в ней сразу утонул. Еще один зал был вообще не залом - ты выходил на гранитный выступ стены шириной в пару ладоней. Стена окружала дворик замка, и была метров сто высотой. Сам круглый дворик внизу казался с такой высоты пятачком. Ты оказывался на выступе внутренней стены и совсем рядом было окно, в которое нужно влезть и кого-то спасти, - но до окна нужно допрыгнуть. Допрыгнуть несложно, но я так ни разу и не решился. Стоя на этом уступе и ощущая неслышную мольбу о помощи, я впервые понял, что в подвале, кроме меня, есть ещё кто-то.
Возможно, здешние жители так же многочислены, как и обитатели верхнего мира.
Была ещё одна комната, которая меня сильно волновала. Комната была бесконечной длины и с пологим полом. Пол наклонялся и уходил вниз. Чем ниже, тем темнее. Комната, точнее широкий коридор, заворачивала медленно, и из-за поворота вроде бы лился свет. Иногда в этом коридоре появлялась едва различимая женщина, она была круглолица и несчастна, к ней хотелось подойти. Но я знал, что стоит сделать шаг, как назад не вернешься. Никто этого и не скрывал. В том-то была и вся прелесть этой ловушки с кусочком сыра - мышка знала что поймается, и сама решала ловиться ей или нет.
Наверно были и другие места. Я уже тогда подозревал, что подвал бесконечен.
Я люблю одиночество и терпеть не могу общество людей. То есть, я могу терпеть его, но недолго. Нужно зарабатывать деньги. Нужно ходить по магазинам, готовить пищу и все такое. Если бы не это, я бы больше времени проводил в подвале. Я бы оставался там на месяцы и годы. Время там стояло и за годы я бы не постарел. Я собирался исследовать новые камеры, хотя уже предчувствовал, что безопасной не найду. Безопасной была лишь маленькая, темная и скользкая кирпичная комнатка со свечами.
Все, что я рассказываю о подвале, я узнал не за день и не за два. Я проводил поиски, исследования, я принимал надежные меры безопасности. Я чертил схемы и карты, изучал спелеологию и развивал свое тело. Я бы просто сразу погиб, если бы сунулся куда-то не подумавши. Все это было просто захватывающе. Вы не понимаете, что значит самому открывать целый мир. Не город, не континет, не планету, - а целую параллельную Вселенную. Со временем я стал подниматься на поверхность только по необходимости и сразу же стремился вниз.
Люди вверху меня не одобряли.
Мне говорили, что я замираю на месте и стою так несколько секунд или минут. Как мумия или как статуя. Я как будто засыпаю с открытыми глазами. Люди стали избегать меня и пытались даже заставить лечится. Меня это раздражало. Я ведь просто опускался в подвал. То, что им виделось секундами неподвижности, было для меня часами или днями интереснейших поисков.
Я стал отвечать, что я просто очень задумываюсь, и приводил в пример Сократа, у которого были точно такие, хотя и более длительные приступы однажды он целый день простоял в прострации неподвижный, а когда вышел из этого состояния, то не хотел ни пить ни есть. Я знаю, что у него был свой подвал и он успевал там хорошо пообедать.
Считалось, что у меня удивительные математические способности - и за это мне прощали легкие странности. Когда-то действительно я увлекался математикой и сейчас знаю её на таком уровне, что мог бы неплохо преподавать. Но дело не в этом. Когда мне дают, например, перемножить двадцатизначные числа, я записываю их на листке и ухожу в подвал. Там я перемножаю их на механическом калькуляторе и выхожу на поверхность. Люди видят, что я задумался на несколько секунд - и все. Ведь в подвале время не идет. Поэтому и считают меня гением особого рода. Я зарабатываю на представлениях, мои афиши не раз появлялись во многих городках. Еще я зарабатываю тем, что срочно решаю всякие сложные контрольные маменькиным сынкам, которых впихнули в институты. Беру заказы сегодня на сегодня.
Но появилась женщина и все испортила. У неё была удивительная способность втираться в доверие. А может быть не удивительная, а обычная для женщины. Она все просила пустить и напрашивалась, и хотела узнать мою тайну, и говорила, что пойдет со мной везде, и все трудности разделит. Я её пустил. Не сразу конечно, пришлось долго обьяснять. Как и все люди, она поначалу не видела входа, ей приходилось втолковывать очевидное. Она не видела входа, но видела что нечто есть. У неё была нужная склонность или способность. Мы очень много говорили и иногда я растворялся в странных испарениях нашего разговора; непонятно было о чем мы говорим и зачем, каждый говорил на своем языке, но какое-то понимание происходило. Да и не какое-то: бывали обвалы, лавины понимания. Наконец она вошла - мне сразу не понравилось как она вошла. Не так входил я или отец. Она протиснулась боком и почти задом наперед. И все время, пока она спускалась, ей было страшно. Чем глубже, тем страшнее. Она не видела, что мой подвал не страшен. Только с третьего раза она смогла спуститься в камеру со свечами.
- Здесь ничего нет, - разочаровалась она, - пустая комната с кирпичными стенами. Здесь темно, душно и страшно, и скользкий мох.
- Зато это только наше, - ответил я, - никто не прийдет сюда и не сможет отнять.
Ей не понравилось убогость помещения и я пообещал исправить дело. Со свечами я ничего поделать не мог, но для большего помещения можно будет использовать факелы. Я решил расширить основную камеру и благоустроить её. Времени у меня было на это - хоть отбавляй. Я решил выкопать ещё один большой зал и все там сделать красиво и удобно. Принести мебель, покрасить что-нибудь, убрать мусор. Но вначале я принес цветы - вниз.
Это были крупные лилии. Они вели себя очень странно. По мере того, как я спускался, они превратитлись в орхидеи, потом завяли и рассыпались в черную пыль. Она была как крахмал на ощупь. Я повторил то же с розами, пионами и хризантемами - и с тем ж результатом. Лишь орхидеи я побоялся нести вниз - не знаю почему, но побоялся.
Я попробовал заменить свечи факелами - но они давали не намного больше света; пламя не поднималась в них, а стекало медовыми языками; от этого становилось слишком тепло и душно, пахло горелым. Я вернулся к свечам. Потом я разобрал кирпичную стенку, за которой не было никаких камер, а был лишь пустой грунт, и начал копать. Землю я выносил наверх и выбрасывал. Это была долгая и изнурительная работа. К счастью, грунт оказался похожим на черный мел - он хорошо резался любыми инструментами и был настолько прочен, что я не боялся обвала. Не знаю как долго я работал, время ведь не имело значения. По земному счету прошло бы дней сто пятьдесят - именно столько раз я прерывал свою работу долгим сном. В коротких перерывах я читал книги при свечах и успел прочитать семь, а одну из них дважды.
Когда большая комната была готова, я принес туда немного старой мебели, два зеркала, кувшины и всякую мелочь. Вначале, скажу вам честно, у меня была мечта - выкопать целую галерею и даже стометровый бассейн. Но я сел за расчеты и вычислил, что работать придтся лет триста. Никакое чувство не выдержит.
Она была уверена, что мы виделись вчера. Я привел её вниз и показал, что получилось. Она сказала, что хочет сделать подвал более живым и поэтому принесла с собой орхидеи. Не знаю, что случилось и почему, но я очень рассердился. Я сбросил баночку с орхидеями со стола, стал кричать и топать ногами - в общем, вел себя отвратительно. Она бросилась бежать и я погнался за ней. Но она взлетела по лестнице так быстро, что я намного отстал. Потом я бежал за ней по улице и что-то выкрикивал. Кажется, угрозы. Во мне вдруг проснулась неестественная дикость и сила. А после этого я вернулся домой. Эта женщина научила меня двум вещам: никогда не доверять женщинам и бояться себя. И ещё я почти поверил, что в моем подвале ничего особенного нет. Ну подвал, ну и что? Зачем мне туда лезть? Она просто заставила меня взглянуть на это со стороны и почти убедила. Я решил больше не спускаться.
С этого дня я перестал думать о женщинах и стал вести себя как обычный человек: здоровался со всеми, уступал места в транспорте, не заговаривал с незнакомцами и не ходил задом наперед, даже если мне хотелось. Я ограничил свою свободу. Так продолжалось довольно долго. Вначале я скучал, а потом стал забывать подвал. Мне все говорили, что я выгляжу лучше, хотя я чувствовал что катастрофически старею. Возраст наваливался - как будто каждый день на тебя набрасывают ещё одно толстое пуховое одеяло. Ведь раньше, когда я большую часть времени проводил в подвале, я старел гораздо медленней - раза в три. На самом деле мне за пятьдесят, но выгляжу я на тридцать.
Люди старались не говорить со мной о моем прошлом, так, как будто в нем была постыдная тайна. Они считали мой подвал позором - позором для себя, как ни странно. Я не мог им обьяснить и не хотел. Но меня все это бесило. Однажды я ввязался в спор с кузеном, который стал доказывать мне, что я сумасшедший, по крайней мере был сумасшедшим. Я говорил ему про подвал, но он не понимал и твердил свое. У меня уже не осталось никаких доводов и я сказал - ну ладно, давай я тебе принесу что-нибудь оттуда.
Я пошел в подвал принести что нибудь, никогда не видевшее света. Что-то не от мира сего. Я хотел вначале принести кирпич, но потом придумал лучше. За то время, пока меня не было, подвал изменился. Орхидеи, которые я сбросил со стола, не умерли, а размножились и выросли до размеров цветной капусты - теперь они расли везде на стенах, и их цветки были похожи на головы ящериц с открытыми пастями. Я сорвал одну и принес ему в доказательство.
Я ткнул цветок ему прямо в лицо - пусть видит.
Когда он увидел, то ужасно испугался и стал метаться по комнате. Он, который только что сам обвинял меня в безумии, вел себя как безумец. Мне пришлось бегать за ним, чтобы вручить орхидею. Когда я его догнал, он начал отчаяно отбиваться, но быстро перестал.
Я пошевелил его и так и этак и убедился, что он мертв. Все дело видно было в цветке - не даром я не хотел нести орхидеи вниз. Нужно было что-то делать с телом. Я поступил проще всего - я дал себе клятву никогда не спускаться в подвал и, чтобы подтвердить свое решение, сбросил тело вниз. Я послушал, как оно загрохотало по ступенькам.
После этого я жил как в тумане. Я отвечал на распросы, что-то обьяснял и вел себя как нормальный человек. Я знал, что принял правильное решение. И вскоре я посмотрел на дело другими глазами - мой подвал и вправду делал меня безумным или хотя бы нездоровым. Поэтому скажем ему "нет". Навсегда.
Я был очень хитер, я могу быть нечеловечески хитер, когда нужно. Никто меня не заподозрил. Мой кузен исчез бесследно, никого не нашли, никаких следов, или орудий, или улик. Никакого тела. Никакого мотива. Все было погребено там, внизу. Но однажды вечером я шел, чтобы принять ванну, половица проломилась у меня под ногой и я полетел вниз. Не знаю как я не убился, упав с такой высоты. Я снова оказался в подвале, вернее подвал сам достал меня. Я увидел, что орхидеи размножились ещё сильнее, теперь они росли на стенах сплошным живым ковром. Они полностью высосали тело, которое я сбросил, осталась лишь костная труха и металлические части одежды. Перед тем как выйти наружу, я нарвал целый букет.
Объясняю зачем.
Отсюда, из темноты, я яснее видел и понимал то, что творится наверху. Эти люди, которые задавали вопросы, и приходили, и выпытывали, хотели меня поймать. А поймать хотели для того, чтобы убить. Они думали, что я в чем-то виноват. Но виноват не я, а женщина, которая заразила мой подвал орхидеями. Они придут ещё раз. Там, в верхнем мире, я слаб и беззащитен. Любой негодяй может меня обидеть. Я решил обороняться и для этого нарвал букет холодных цветов.
Я вышел на дорогу и стал раздавать цветы тем, кто казался мне опасным. Они не хотели брать, но я заставлял. За две ночи я раздал все и решил спуститься за новыми. Но оказалось, что цветов мне не хватило. Я как раз собирался спуститься, когда незнакомые люди ворвались в мой дом, связали меня и увезли.
Я плохо помню то, что происходило дальше. Меня обвиняли в убийстве и многих нападениях, в том числе на одного ребенка, а я обьяснял, что они показались мне опасными и я просто дал им цветы. Я был очевидно прав, но они не понимали. Их логика была извращена и поэтому они называли сумасшедшим меня. Но я могу дать им сто очков вперед по рассудительности. Спросите меня когда родился Наполеон - и я отвечу. Спросите сколько спутников у Сатурна и я отвечу тоже - не говоря уже о математических поблемах. В математике я почти бог. Я беру такие интегралы, что любой академик разведет своими высохшими лапками. Конечно, я не могу сказать какой сегодня день и год или в какой стране живу - но это ведь понятно, я давно уже не интересуюсь политикой, а мое время, личное время, течет по другим законам. В подвале нет ни дней, ни ночей, ни зим, ни весен.
Скоро мне стали колоть лекарства. Они так мутили рассудок, что я был как сильно пьяный и не мог найти вход в подвал, чтобы сбежать. От этих лекарств я себя ужасно чувствовал. У меня дергались мышцы по всему телу. Я не мог ни рисовать, ни запустить палец в ухо или нос, потому что и палец, и нос все время сдвигался. Моя нижняя губа все время дрожала и вытягивлась лодочкой. И были отчаянные, костоломные судороги. Они увидели, что я почти мертв, и прекратили лечить.
Тогда моя воля прояснилась. Я увидел вход в подвал, наконец-то. Он был все время рядом, просто он изменился внешне. Он стал современнее и шире. Он напоминал вход в станцию метро. После того, как я спускался по бледным мраморным ступеням, у меня перед лицом оказывалась бетонная балка (от чего-то горячая), под которую я мог пролезть только на четвереньах или по-пластунски. За нею была спасительна темнота и все та же узкая лестница вниз. Так я ушел от них.
Теперь им никогда не достать меня. Возвращаться я не собираюсь. А даже если бы и собрался, то не смог бы. Когда я в первый раз поднялся наверх, чтобы принять пищу, я заметил, что балка опустилась и теперь я уже не могу пролезть под ней. Я сел на ступеньках и обдумал создавшееся положение. Мне не хотелось весь остаток жизни просидеть в темноте. Я люблю солце, люблю перебирать в пальцах пластинки травы, люблю сбегать вниз с холмов и при этом кричать. Я люблю море и облака. Люблю спать в лесу и давить комаров. Я люблю все, кроме людей - к сожалению, их развелось слишком много в верхнем мире и от них просто нет жизни. Я подумал - с каждым годом люди становились все хуже - это я определил по тому, как они относились ко мне - так стоит ли цепляться за жизнь с ними? И, с другой стороны, нижний мир так же бесконечен, как и верхний, нужно только исследовать его.
Но это не убеждало.
Я ушел в воспоминания. Я снова стал ребенком и завалился на сеновал, потом стал старше и целовал некрасивую девчонку, которой после выпускного вечера дал свой пиджак (было холодно), от чего-то вспомнил табачный ларек у моих окон. Я не хотел терять свои воспоминания. Расстаться навсегда трудно даже с гадостями, а с детством или юностью?
Я вернулся вниз и принес с собой инструмент для копания. Я стал царапать плиту, но в этот раз она висела ещё ниже. На ней не осталось даже маленьких царапин. Тогда я все же попробовал протиснуться, но застрял и содрал себе кожу на спине. Плита была горячей, почти как сковородка, я едва терпел. Я почти высунул голову и слышал голоса. Видеть я не мог ничего, кроме ступеней, а свет был таким текучим, что все мутилось. Но голоса я слышал явно - они говорили, что я сумасшедший. Шизофреник. Это меня вначале растроило, а затем рассмешило. Если уже я сумасшедший, - то кто такие они? Задайте мне любой вопрос и я отвечу. Спросите, когда родился Наполеон - я знаю. Спросите, почему дует ветер - и я тоже знаю. Я абсолютно здоров, я помню все, что со мной случалось, я могу обьяснить причины всех своих поступков, у меня не бывает галлюцинаций, вещи вокруг меня тверды и устойчивы. Я даже не верю в духов и чертей. Я умею писать, читать и считать.
Пока я раздумывал об этом, мне в щель просунули тарелку супа. Я начал пить его губами. Ничего, вкусно. Суп меня успокоил, видно подмешали что-то. Они постоянно меня обманывают. Они ведут себя так, будто я не человек, который имеет право на собственное мнение. Я не хочу чтобы меня успокаивали из-под тишка. Сьев суп, я окончательно решил, что больше не вернусь к ним.
Они думают, что их жизнь реальна, а моя выдумана. Но разве можно выдумать вот это? Вот я переворачиваю старый кирпич и вижу, что под ним образовалась ямка - что, эту ямку я тоже выдумал? Я провожу рукой по стене - и ощущаю влажную шершавость, это все реально. А вот свежий скол на уголке, вот капля, которая скоро упадет с потолка, а другие капли уже продолбили мокрую ямку. Разве бывают такие галлюцинации? Эта свеча фантазия? - но у стены лежит консервная банка и приглядевшись, я могу видеть, как отраженный от неё свет подсвечивает стену. Когда я пью воду из пластмассовой кружки с тонким дном, я вижу, как просвечивается дно. Я могу подсчитать количество кирпичей в стене и их всегда будет одинаковое количество. Я могу ударить в стену и разбить руку - я что ли сам выдумал эти ссадины? Вот обрывок бумаги под ногами, а вот моя распатланная тень на стене. Они не верят, что это настоящее. Но нет способа доказать, что они правы. Или что неправы. Просто я живу в других измерениях, в которые никто из них не может проникнуть. Я может быть, войду в одну из комнат и выйду где-нибудь в созвездии Ориона.
Просто здесь это правильно и реально. Вот краска на столе облезла от сырости - это уж я точно не выдумывал и даже не хотел. Здесь живут такие же люди, как и там. Например, печальная женщина. Но как как обьяснить им эту реальность, если я даже не могу поговорить с ними. Да и не важно для меня их мнение.
У меня есть работа здесь. Я буду Колумбом - я открою новые пространства. Может быть, я познакомлюсь с печальной женщиной или ещё с кем-нибудь и мы заведем с нею детей. Много детей. И - берегитесь. По вашим часам пройдут считанные дни, а здесь, внизу, уже разрастутся мощные толпы моих потомков, сильных, умных и злых. Мы прокопаем ходы в другие подвалы. Ведь не один же я такой, в конце концов. И вы сами признаете, что психов становится больше. Все больше ваших уходят в подвалы. И наступит день, когда наши люди взломают преграды, и вырвутся, и снесут все, что вы там понастроили. Берегитесь. Мы установим власть подвала. Вам осталось недолго. Совсем недолго. Тогда вы поверите в нашу реальность. МУРАВЕЙНИК
Они искали место для отдыха. Их было четверо; сейчас они оказались довольно далеко за городом, километрах в четырех от того места, кончалась автобусная линия. Дальше шел густой лес, кончавшийся неизвестно где заказник. Они свернули влево у широкого старого дуба, там, где виднелась табличка: "Памятник природы. Охраняется законом. Высота - "На этом же дубе, но чуть повыше таблички, красовалось самодельное изображение купидона со стрелой в пухлой ручке. Купидон был нарисован на куске фанеры.
- Интересно, - сказал Жорж, - это акварельная краска. Значит, вешали вчера или сегодня, иначе бы краску смыло дождем. А кажется, что место глухое, дальше некуда.
Они свернули на дорожку, которая вскоре растеряла остатки асфальта и стала просто широкой лесной тропой. Где-то рядом должно быть озеро, судя по карте.
- Что вы скажете об этих деревьях? - спросила Нана. - По вашему, это сосны?
- Сосны, а что же еще?
- Разве сосны такие бывают?
Все чаще среди деревьев попадались странные сосны с обломанными верхушками. В них была накая-то невнятная прочность и плотность. Явная неправильность, трудновыразимая словами. Рыжие, чешуйчатые, со смоляным запахом, но все равно не сосны. И они были чересчур прямыми и высокими. Несколько ветвей наверху - и обломанная вершина. Не спиленная, а именно сломанная.