Страница:
Лодка поплыла быстрей, подгоняемая течением начавшегося прилива. В лунной дорожке я увидел, как мягко покачивается на плаву тело Акио. Я не собирался возвращаться, чтобы добить его. Надеялся, что он захлебнется или замерзнет до смерти, пусть судьба решает. Я взялся за весло и направился к дальнему берегу.
Добравшись до земли, я почувствовал настоящий холод. Кричали первые петухи, луна опустилась низко к горизонту. Трава на берегу хрустела от инея, камни и ветки сияли снежной белизной. Я спугнул спящую цаплю. Может быть, это та самая цапля, что прилетала за рыбой в сад Шигеру. Она вспорхнула с верхних ветвей ивы со знакомым слуху шлепком крыльев.
Силы были на исходе, но я слишком перенервничал и не думал о сне. Во всяком случае, надо было двигаться и попробовать согреться. Быстрым шагом я пошел по узкой горной тропе, ведущей на юго-восток. Луна светила ярко, и я знал дорогу. К рассвету я пересек первый перевал и спустился к деревушке.
В селении царила тишина, лишь одинокая старуха раздувала угли в очаге. Она разогрела мне суп за монету. Я пожаловался на престарелого хозяина, который послал меня, несмотря на непогоду, через горы в далекий храм. Он сам вряд ли переживет зиму, а я там застряну надолго.
Она хихикнула:
– Тогда тебе придется стать монахом!
– Только не мне. Я люблю женщин.
Мои слова позабавили старуху, и она добавила к завтраку маринованные сливы. Увидев пригоршню монет, она предложила мне ночлег и еду. После горячей пищи я почувствовал приближение демона сна. Хотелось немедленно лечь, однако я очень боялся, что меня узнают, и уже пожалел об излишней разговорчивости. Я оставил Акио в реке, но волны часто выбрасывают свои жертвы на берег, как живых, так и мертвых. Я опасался преследования. Гордиться побегом из Племени не стоило. Ведь я поклялся когда-то подчиняться им, и в тусклом утреннем свете начинал осознавать, как сложится теперь моя жизнь. Я принял решение вернуться к Отори, но вместе с этим обрекал себя на постоянный страх смерти. Племя соберет все силы, чтобы наказать изменника за ослушание. Проскользнуть сквозь паутину шпионов будет сложно, нужно передвигаться проворнее любого гонца и добраться до Тераямы до снегов.
Под свинцовым небом к вечеру второго дня пути я дошел до Цувано. Нахлынули воспоминания о первом знакомстве с Каэдэ, о наших занятиях, о тех днях, когда я в нее влюбился. А вдруг имя Каэдэ уже вывели на надгробной плите? Неужели мне придется до конца жизни каждый год зажигать свечи в день поминовения мертвых? Воссоединимся ли мы в другом мире, или нам не суждено встретиться ни здесь, ни на небесах? Меня терзали горе и стыд. Каэдэ чувствовала себя со мной в безопасности, а я бросил ее. Если судьба проявит благосклонность и вернет Каэдэ, я никогда больше ее не оставлю.
Я глубоко сожалел о своем решении уйти с Племенем и не раз перебирал в голове причины столь рискованного выбора. С одной стороны, я заключил договор и посвятил Племени свою жизнь. С другой – винил себя за тщеславие. Я хотел постичь и развить ту часть своей натуры, которая досталась мне от отца, от семьи Кикута, от Племени: темное наследие, дарующее таланты – предмет моей гордости. Я охотно поддался на уговоры, мне не хватило мудрости различить в них лесть, притворство и жестокость, мною попросту манипулировали. Интересно, есть ли у меня шансы спастись от преследования?
От мыслей голова шла кругом. Я шел будто в тумане. Посреди дня я немного поспал в канаве у дороги и проснулся от холода. Сохранить тепло поможет только движение. Я обогнул город и, спускаясь по горе, увидел за рекой дорогу. Течение казалось не очень сильным из-за половодья, вызванного грозами, которые некогда задержали нас в Цувано. Берега выправили, деревянный мост так и остался разрушенным. Я заплатил лодочнику за переправу на другой берег. Так поздно уже никто не путешествовал, я оказался его последним клиентом. Лодочник с любопытством разглядывал меня. Вряд ли он из Племени, но мне было неловко в его присутствии. Я покинул лодку на противоположном берегу и быстро зашагал прочь. Когда я обернулся на повороте дороги, лодочник все еще смотрел вслед. Я кивнул на прощанье – он не ответил.
Стало невыносимо холодно, тело пронизывал влажный ледяной ветер. Я пожалел о том, что не позаботился о ночлеге. Если попаду в буран до следующего селения, то вряд ли выживу. До Ямагаты несколько дней пути. На границе феодов стоят посты, но, несмотря на письмо Ихиро и внешность слуги, мне не хотелось проводить там ночь – слишком много любопытных людей, слишком много стражников. Оставалось только продолжать путь.
Наступила ночь. Даже с моими тренированными глазами было трудно различать дорогу. Дважды я сбился с пути, пришлось возвращаться по своему следу. Один раз я провалился в какую-то канаву с водой, промочил ноги до колен. Завывал ветер, из леса доносились странные звуки, и на ум приходили легенды о чудовищах и оборотнях, появилось такое ощущение, что за мной шагают мертвецы.
К тому времени как на востоке начало розоветь небо, я промерз до костей, меня всего трясло. Я обрадовался рассвету, но он не спас меня от мороза. Зато утро напомнило, насколько я одинок. Впервые закралась мысль, что если на границе феодов встретятся люди Араи, то придется сдаваться. Они отведут меня к Араи, но перед этим наверняка накормят и дадут напиться горячего. Меня посадят у огня и заварят обжигающий чай. Я уже ощущал лицом тепло пара, руками – чашку. Погрузившись в фантазии, я не заметил, как сзади появился человек.
Чье-то присутствие за спиной просто поразило меня, и я резко обернулся. Как мог я не услышать звук шагов по дороге, дыхание? Я опасался окончательной потери слуха. Казалось, путник свалился с неба или пришел по воздуху, как привидение. Тут я понял, что передо мной действительно покойник, если разум мой не помутился от истощения. Это был неприкасаемый, Е-Ан, которого замучили до смерти люди Араи в Ямагате.
От изумления я чуть не упал в обморок. Кровь отлила от головы, и я покачнулся. Е-Ан удержал меня от падения вполне реальными руками, сильными и грубыми, с запахом дубленой кожи. Земля и небо закружились, темные пятна поплыли перед глазами. Е-Ан опустил меня на землю, бережно поддерживая голову. В ушах стоял оглушительный рев. Я сидел, сгорбившись, а он удерживал меня, пока не стих шум и не прояснилось в глазах. Я посмотрел под ноги. Трава покрылась инеем, мелкие осколки грязного льда лежали между камнями. В кедрах завывал ветер. Помимо него, единственным звуком был стук моих зубов.
Е-Ан заговорил. Узнать его голос не составило труда.
– Простите меня, господин. Я напугал вас. Я не хотел вас встревожить.
– Мне сказали, что ты умер. Передо мной живой человек или дух?
– Ну, возможно, я и умер на некоторое время, – прошептал он. – Так решили люди Араи и выкинули мое тело у болота. Но Тайный Бог имел на меня иные виды и послал обратно в этот мир. Моя работа здесь не завершена.
Я осторожно приподнял голову и посмотрел на Е-Ана. У него появился свежий шрам, недавно заживший, от носа до уха, несколько зубов отсутствовали. Я взял его руку, подтянул к себе и увидел изуродованные пальцы без ногтей.
– Я должен просить у тебя прощения, – сказал я, борясь с приступом тошноты.
– На все, что случается с нами, воля Бога, – ответил он.
Я усомнился, что Господь может уготовить человеку истязания, однако промолчал.
– Как ты нашел меня?
– Ко мне пришел лодочник и сказал, что переправлял юношу, похожего на вас. Я ждал добрых вестей. Я знал, что вы вернетесь. – Он поднял котомку с обочины дороги и принялся развязывать ее. – В конце концов пророчество должно сбыться.
– Что за пророчество?
Я вспомнил, как жена Кенжи назвала его умалишенным.
Е-Ан промолчал. Он достал два пирога из проса, помолился и протянул один мне.
– Ты всегда меня кормишь, – сказал я. – Боюсь, я не смогу есть.
– Тогда выпейте.
Е-Ан протянул грубую флягу из бамбука. Я сомневался, что спиртное пойдет на пользу, но нужно было хотя бы согреться. Когда напиток достиг желудка, снова нахлынула ревущая темнота. Подступила тошнота, и я еще долго сотрясался в неистовых приступах.
Е-Ан цокнул языком, словно лошади или быку. Он обладал терпением человека, привыкшего иметь дело с животными, хотя кожевник сталкивается с ними перед самой их смертью и снимает с них шкуру. Когда я пришел в себя, то сказал, что пора продолжать путь.
– Куда вы направляетесь? – спросил он.
– В Тераяму. Я там перезимую.
– Что ж, – произнес он и, как обычно, замолчал. Е-Ан молился, прислушивался к внутренним голосам, о чем-то раздумывал. – Хорошо, – наконец сказал он. – Мы пойдем через горы. Если идти по дороге, вас остановят на границе, к тому же этот путь займет много времени, до Ямагаты не добраться до снегов.
– Через горы?
Я посмотрел на остроконечные вершины, простиравшиеся на северо-востоке. Дорога из Цувано в Ямагату проходила у подножия гор, а Тераяма лежала прямо за ними. Над горной цепью висели низкие серые облака с тусклым влажным сиянием, которое предвещает снега.
– Впереди крутой подъем, – сказал Е-Ан. – Надо немного отдохнуть и набраться сил, чтобы совершить восхождение.
– У меня нет времени, я должен попасть в храм до снегов.
Я попробовал подняться на ноги.
Е-Ан посмотрел на небо и втянул воздух.
– Сегодня слишком холодно для снега, но метель может начаться завтра. Мы попросим Тайного Бога задержать снегопад.
Он встал и помог мне подняться.
– Идти можете? Отсюда недалеко до моего дома. Отдохнете у меня, а затем я отведу вас к человеку, который покажет путь через горы.
Я еле стоял, казалось, мое тело потеряло вес, будто я раздвоился и очутился в двойнике. Я был благодарен Племени: они научили меня находить те запасы сил, о которых большинство людей не подозревает. Постепенно я восстановил дыхание, и ко мне вернулось немного энергии и стойкости. Е-Ан, конечно же, решил, что подействовали молитвы. Он внимательно посмотрел на меня глубоко запавшими глазами, слегка улыбнулся и зашагал по дороге.
Я на секунду задумался, мне так не хотелось возвращаться назад, удлиняя себе путь, который дался с таким трудом, да еще в компании с кожевником. Одно дело разговаривать с ним ночью, наедине, совсем другое – идти рядом, показываться в его обществе. Я напомнил себе, что я пока не господин Отори и уже не член Племени, что Е-Ан предложил мне помощь и укрытие, и все равно по коже шли мурашки оттого, что я следую за неприкасаемым.
После часа пути мы свернули с дороги на тропу, которая проходила вдоль берега узкой реки через убогие деревушки. Дети подбегали клянчить съестное, но, завидев неприкасаемого, спешили обратно.
Во второй деревне ребятам постарше хватило наглости даже бросаться камнями. Мне едва не попали в спину, но я услышал приближение камня и вовремя увернулся. Я собирался проучить сорванцов, однако Е-Ан остановил меня.
Еще издали я почувствовал резкий запах дубленой кожи. Река расширилась и впала в основное русло. У слияния стояли деревянные каркасы, на которых растягивали шкуры. Влага защищала от мороза, но когда он усилится, шкуры уберут на хранение до весны. Мужчины уже работали, все они – неприкасаемые, конечно же, все полуголые, несмотря на холод, и худые, как скелеты, с покорным взглядом забитой собаки. Над рекой висел туман, смешавшийся с дымом костров. Через реку перекинулся подвесной мост из камыша и бамбука, переплетенного веревками. Я вспомнил, как Е-Ан просил меня приходить к мосту неприкасаемых, если понадобится помощь. Теперь меня привела сюда судьба, а он, естественно, решил, что это Тайный Бог.
Там, где заканчивались каркасы, расположились деревянные лачуги. Домишки выглядели такими непрочными, что, казалось, их могло сдуть одним порывом ветра. Я следовал за Е-Аном в ближайшую хижину, люди не отрывались от работы, но я ощущал на себе внимательные взгляды. Каждый смотрел на меня с напряженной мольбой, словно я что-то для них значил, словно я мог им как-то помочь.
Преодолевая брезгливость, я ступил внутрь. К счастью, снимать обувь не пришлось, пол был земляной. В очаге горел тусклый огонь. В воздухе повисло столько дыма, что у меня защипало глаза. В углу кто-то лежал, свернувшись калачиком под кипой шкур.
Я подумал, что это жена Е-Ана, но там оказался мужчина, тот самый, что перевозил меня через реку. Он подполз на коленях и поклонился, упав головой в грязь у моих ног.
– Он шел почти всю ночь, чтобы сообщить мне, что видел вас, – извиняясь, объяснил Е-Ан. – Ему надо отдохнуть перед возвращением.
Я понимал, какая это жертва: не просто одинокая прогулка в кромешной тьме, но и опасность попасться грабителям или патрулю, к тому же, потеря выручки за день.
– Почему он решился на такие трудности?
Лодочник поднялся, искоса посмотрел на меня.
Он ничего не ответил, но во взоре промелькнуло то же самое выражение, что у кожевников – отрешенность и голод. Много месяцев назад я уже видел такой взгляд на лицах встречных, когда мы возвращались из Тераямы в Ямагату. Тогда народ смотрел так на Шигеру. Они ждали некого обещания – справедливости, сострадания, – а теперь эти люди просили того же от меня. Какие бы небылицы Е-Ан ни сочинял обо мне, легенды порождали надежду.
Трудно было не откликнуться. Я вспомнил селян, земледельцев, спрятанные от хозяев поля. С ними обращались как с собаками, били и морили голодом, а я видел в них людей с разумом и сердцем не хуже, чем у любого воина или торговца. Я вырос среди таких людей, меня учили, что для Тайного Бога все равны. Неважно, кем я стал, неважно, какие знания получил от Отори и Племени, я не мог забыть о вере, хотя искренне желал этого.
– Теперь это ваш человек, – сказал Е-Ан. – Как и я, как все мы. Только попросите, и мы сделаем все.
Он улыбнулся, в тусклом свете сверкнули обломки выбитых зубов. Кожевник заварил чай и протянул мне деревянную чашечку. Поднимавшийся пар окутал мое лицо. Чай был заварен из веток, какие мы использовали в Мино.
– Что с вас спросишь? Мне сейчас нужна армия!
Я отпил чая и почувствовал, как по телу распространяется тепло.
– Да, армия, – согласился Е-Ан. – Вам предстоит много сражаться. Так гласит пророчество.
– Чем же вы мне поможете? Вам же запрещено убивать.
– Пусть убивают воины, – ответил Е-Ан. – Существует много не менее важных занятий, недоступных воину. Он сочтет ниже своего достоинства строить, резать скот, хоронить. Вы поймете это, когда мы вам понадобимся.
Чай успокоил измученный желудок. Е-Ан достал два шарика проса, но у меня Fie было аппетита, и я решил отдать свою долю лодочнику. Е-Ан возражать не стал, он просто убрал порцию подальше. Я заметил, как лодочник проследил глазами за шариком, и дал ему несколько монет. Он не хотел брать, но я силой вложил деньги в руку.
Е-Ан пробормотал благословение на дорогу и отодвинул шкуры, чтобы я мог занять место лодочника. Чай согревал тело. Шкуры отвратительно пахли, зато спасали от холода и приглушали звуки. Я подумал, что любой умирающий от голода кожевник выдаст меня за тарелку супа, но выбора не было, оставалось только довериться Е-Ану. Я уступил темноте и погрузился в сон.
Е-Ан разбудил меня через несколько часов. Уже давно минул полдень. Он предложил чаю, который ничем не отличался от пустого кипятка, и извинился, что не может накормить меня.
– Пора отправляться в путь, – сказал он, – если мы хотим добраться до угольщиков засветло.
– До угольщиков? – переспросил я.
Обычно я просыпаюсь мгновенно, но в тот день меня неудержимо тянуло ко сну.
– Они все еще в горах. Угольщики знают лесные тропы и помогут незаметно перейти границу. Они уйдут оттуда с первым снегом. – Е-Ан задумался на минуту и добавил: – Нам надо переговорить кое с кем по дороге.
– С кем именно?
– Это не займет много времени. – Он улыбнулся.
Мы вышли, я опустился на колени у реки и ополоснул лицо ледяной водой. Е-Ан оказался прав, температура упала, воздух стал суше. Снег вряд ли пойдет.
Пока я отряхивал с рук воду, он что-то сказал мужчинам. Взгляды устремились в мою сторону. Когда мы уходили, они прервали работу и встали на колени, опустив головы.
– Они знают, кто я? – тихо спросил я Е-Ана и снова испугался, что меня выдадут люди, которые живут впроголодь.
– Они знают, что вы Отори Такео, – ответил он. – Ангел из Ямагаты, который установит справедливость и мир. Так гласит пророчество.
– Что за пророчество? – еще раз спросил я.
– Скоро сами услышите, – ответил он.
Меня переполняли дурные предчувствия. Что я делаю? Как решаюсь доверить свою жизнь умалишенному? Я чувствовал, как каждая минута промедления сокращает мои шансы добраться до Тераямы до снегов и увеличивает опасность попасть в руки Племени. Лишь Е-Ан может помочь мне перебраться через горы. Я был вынужден следовать за ним.
Мы пересекли речушку через рыбную запруду. Навстречу изредка попадались люди: пара рыбаков и девушки, которые несли еду земледельцам, жгущим рисовые стебли на полях и разбрасывающим навоз. Девушки поднимались вдоль берега, не пересекая нам путь, а один из рыбаков плюнул в нашу сторону. Другой выругался на Е-Ана за то, что тот отравил воду. Я шел с опущенной головой, отвернув лицо, но на меня и так никто не обращал внимания. Рыбаки старались не смотреть на нас, словно один взгляд способен осквернить и принести неудачу.
Е-Ан, по всей видимости, не замечал враждебности, уйдя в себя, словно закутался в темный плащ. Однако когда мы отошли, он сказал:
– Нам не разрешают пользоваться деревянным мостом для перевозки шкур. Поэтому кожевникам пришлось построить собственный. Теперь деревенский мост разрушен, а они не хотят ходить по нашему. – Он покачал головой и прошептал: – Если бы только они познали Тайного Бога.
Мы долго шли по берегу реки, а затем повернули на северо-восток и начали подъем. Клены и березы с голыми ветвями сменились соснами и кедрами. В чаще леса стало совсем темно, тропы поднимались все круче, и вот мы уже карабкались по камням и валунам, передвигаясь на четвереньках по почти вертикальному склону. Сон освежил меня, и я почувствовал прилив сил. Е-Ан взбирался без устали, почти не сбиваясь с дыхания. Я попытался прикинуть его возраст. Нидцета и страдания истощили кожевника, поэтому он выглядел стариком, однако не исключено, что ему не исполнилось и тридцати лет. В нем было нечто неземное, словно он и впрямь вернулся с того света.
В конце концов мы добрались до гребня и очутились на небольшой равнине. Посредине лежал огромный камень, упавший с верхней скалы. Где-то внизу сверкала река, почти такая же далекая, как Цувано. По долине стлался дым с туманом. Облака опустились низко, спрятав горный хребет с противоположной стороны. Подъем разогрел меня, заставил даже пропотеть, и когда мы остановились, изо рта шел пар. Несколько поздних ягод краснели на голых кустах, остальная растительность сливалась с землей. Даже вечнозеленые деревья превратились в черные. Где-то капала вода, на утесе каркали две вороны. Когда они замолчали, я услышал чье-то дыхание.
Звук, размеренный и медленный, доносился прямо от камня. Я замедлил собственное дыхание, коснулся руки Е-Ана и кивнул в сторону валуна.
Он улыбнулся и тихо произнес:
– Все в порядке. Нас ждут.
Вороны снова закаркали, громко, зловеще. Я задрожал от холода, вернулись страхи предыдущей ночи. Убраться бы подальше от странного места. Мне не хотелось ни с кем разговаривать, кто бы ни прятался за камнем. Ровное нечеловеческое дыхание внушало ужас.
– Идем, – сказал Е-Ан, и я побрел за ним мимо камня, стараясь не смотреть вниз.
За валуном скрывалась пещера. С тесных сводов капала вода. За долгие века известковые отложения образовали пики и колонны, а вода выточила в каменистой породе канал, который вел к глубокому озерцу с ровным белым известняковым берегом. Сама вода казалась абсолютно черной.
Покатые своды пещеры повторяли форму горы. Внутри, на сухом месте, виднелся силуэт сидящего человека. Неподвижную фигуру легко было принять за бело-серую известняковую статую, если бы не отчетливо слышное дыхание. Невозможно было определить, мужчина это или женщина. Мне пришло в голову, что я вижу древнего человека, отшельника, монаха или монахиню, существо, утратившее половую принадлежность и приблизившееся к миру иному так близко, что практически превратилось в тень. Волосы спадали белой шалью, лицо и руки были серыми, как старая бумага.
Человек сидел на полу пещеры и медитировал. Перед ним находилось нечто вроде каменного алтаря с поблекшими цветами – осенними лилиями – и жертвоприношениями: два померанца со сморщенной кожурой, небольшой кусок ткани и несколько мелких монет. Ничем не примечательное место поклонения божеству горы, за исключением высеченного на камне знака Потаенных, того самого, что госпожа Маруяма вывела пальцем на моей ладони в Шигаве.
Е-Ан развязал котомку и достал последний пирог из проса. Опустился на колени и осторожно положил подношение на алтарь, затем поклонился до земли. Человек поднял веки и посмотрел на нас, посмотрел, но не увидел. Глаза разъела слепота. На лице появилось выражение, вынудившее меня пасть на колени, – выражение глубочайшей нежности и сострадания, одухотворенное неземным знанием. Я не сомневался, что передо мной священное создание.
– Томасу, – произнесло таинственное существо, и я понял, что слышу женский голос.
Меня так давно никто не называл по имени, которое дала мне мама, что волосы встали дыбом, и я задрожал, уже не от холода.
– Сядь, – велела она. – Мне многое нужно тебе поведать. Ты Томасу из Мино, но ты также и Отори, и Кикута. В тебе перемешаны три крови. Ты рожден среди Потаенных, но жизнь твоя вышла на поверхность и более тебе не принадлежит. Земля выполнит повеление Небес.
Она замолчала. Шло время. Я продрог до костей и уже стал сомневаться, что дождусь продолжения. Сначала я поразился, откуда она обо мне все знает, но потом решил, что проговорился Е-Ан. Если это и есть пророчество, то оно слишком туманно и ничего не объясняет. Меня пугала перспектива замерзнуть до смерти, но от бегства удерживала на месте сила слепых глаз женщины.
Я слышал наше дыхание, звуки горы, грубое карканье ворон, шелест кедров на северо-восточном ветру, журчанье и капанье воды, стоны самой горы от низкой температуры и падающих камней.
– Твои земли будут простираться от моря до моря, – наконец произнесла она. – Но мир дается ценой кровопролитий. Пять битв принесут тебе мир, четыре победы и одно поражение. Многие падут в боях, но ты останешься невредим, если только смерть не придет от руки собственного сына.
Последовала еще одна длительная пауза. С каждой секундой все больше смеркалось, воздух холодел. Взгляд мой блуждал по пещере. Рядом с женщиной стояло молитвенное колесо на деревянной подставке с резными листьями лотоса по бокам. Обстановка немного смутила меня. Я знал, что во многие горные святилища не пускают женщин, и нигде не найдешь такого набора символов, словно Тайный Бог, Просветленный и духи гор обитали здесь все вместе.
Женщина продолжила, будто прочла мои мысли. В голосе звучало нечто вроде смеха, смешанного с удивлением:
– Все едино. Сохрани это в своем сердце. Все едино.
Она коснулась молитвенного колеса, и оно завертелось. Вращение словно прокралось в мои вены, в кровь. Женщина начала тихо напевать слова, которые я раньше никогда не слышал и не понимал. Слова струились над нами, разносились в воздухе, исчезая на ветру. Но вот они прозвучали снова прощальным благословением Потаенных. Женщина протянула нам чаши и велела отпить из озерца.
На поверхности воды уже появилась тонкая корочка льда, зубы свело от холода. Е-Ан, не теряя времени, вывел меня наружу и встревоженно посмотрел на север. Я в последний раз взглянул на женщину из пещеры. Она сидела недвижно и казалась издалека частью скалы. Мне не верилось, что она останется там одна на ночь.
– Как она там живет? – спросил я Е-Ана. – Так же можно умереть от холода.
– Силы поддерживает Бог, – нахмурился он в ответ. – Не так уж важно, мертва она или жива.
– Значит, она как ты?
– Она святая. Когда-то я принимал ее за ангела, но она человек, преображенный силой Бога.
Е-Ану не хотелось разговаривать. Он уловил мое нетерпение. Мы спустились быстрым шагом до небольшого каменного ската, на который пришлось карабкаться. По другую сторону шла узкая тропинка, вытоптанная людьми, которые в одиночку ходили в темный лес. Тропинка поднималась вверх.
Опавшие листья и иголки приглушали шаги. Под покровом деревьев казалось, что уже наступила ночь. Е-Ан двигался быстро. Я немного согрелся, но ноги и ступни начали каменеть, словно я превращался в известняк от выпитой в пещере воды. Сердце тоже застыло от непостижимых слов женщины о моем будущем. Я никогда не принимал участия в войнах: неужели мне действительно предстоит пять битв? Если кровопролитие – цена мира, то в пяти сражениях прольется слишком много крови. Невыносимой печалью наполняла мысль о том, что мой сын, еще не рожденный, должен убить меня.
Я догнал Е-Ана и схватил его за руку:
Добравшись до земли, я почувствовал настоящий холод. Кричали первые петухи, луна опустилась низко к горизонту. Трава на берегу хрустела от инея, камни и ветки сияли снежной белизной. Я спугнул спящую цаплю. Может быть, это та самая цапля, что прилетала за рыбой в сад Шигеру. Она вспорхнула с верхних ветвей ивы со знакомым слуху шлепком крыльев.
Силы были на исходе, но я слишком перенервничал и не думал о сне. Во всяком случае, надо было двигаться и попробовать согреться. Быстрым шагом я пошел по узкой горной тропе, ведущей на юго-восток. Луна светила ярко, и я знал дорогу. К рассвету я пересек первый перевал и спустился к деревушке.
В селении царила тишина, лишь одинокая старуха раздувала угли в очаге. Она разогрела мне суп за монету. Я пожаловался на престарелого хозяина, который послал меня, несмотря на непогоду, через горы в далекий храм. Он сам вряд ли переживет зиму, а я там застряну надолго.
Она хихикнула:
– Тогда тебе придется стать монахом!
– Только не мне. Я люблю женщин.
Мои слова позабавили старуху, и она добавила к завтраку маринованные сливы. Увидев пригоршню монет, она предложила мне ночлег и еду. После горячей пищи я почувствовал приближение демона сна. Хотелось немедленно лечь, однако я очень боялся, что меня узнают, и уже пожалел об излишней разговорчивости. Я оставил Акио в реке, но волны часто выбрасывают свои жертвы на берег, как живых, так и мертвых. Я опасался преследования. Гордиться побегом из Племени не стоило. Ведь я поклялся когда-то подчиняться им, и в тусклом утреннем свете начинал осознавать, как сложится теперь моя жизнь. Я принял решение вернуться к Отори, но вместе с этим обрекал себя на постоянный страх смерти. Племя соберет все силы, чтобы наказать изменника за ослушание. Проскользнуть сквозь паутину шпионов будет сложно, нужно передвигаться проворнее любого гонца и добраться до Тераямы до снегов.
Под свинцовым небом к вечеру второго дня пути я дошел до Цувано. Нахлынули воспоминания о первом знакомстве с Каэдэ, о наших занятиях, о тех днях, когда я в нее влюбился. А вдруг имя Каэдэ уже вывели на надгробной плите? Неужели мне придется до конца жизни каждый год зажигать свечи в день поминовения мертвых? Воссоединимся ли мы в другом мире, или нам не суждено встретиться ни здесь, ни на небесах? Меня терзали горе и стыд. Каэдэ чувствовала себя со мной в безопасности, а я бросил ее. Если судьба проявит благосклонность и вернет Каэдэ, я никогда больше ее не оставлю.
Я глубоко сожалел о своем решении уйти с Племенем и не раз перебирал в голове причины столь рискованного выбора. С одной стороны, я заключил договор и посвятил Племени свою жизнь. С другой – винил себя за тщеславие. Я хотел постичь и развить ту часть своей натуры, которая досталась мне от отца, от семьи Кикута, от Племени: темное наследие, дарующее таланты – предмет моей гордости. Я охотно поддался на уговоры, мне не хватило мудрости различить в них лесть, притворство и жестокость, мною попросту манипулировали. Интересно, есть ли у меня шансы спастись от преследования?
От мыслей голова шла кругом. Я шел будто в тумане. Посреди дня я немного поспал в канаве у дороги и проснулся от холода. Сохранить тепло поможет только движение. Я обогнул город и, спускаясь по горе, увидел за рекой дорогу. Течение казалось не очень сильным из-за половодья, вызванного грозами, которые некогда задержали нас в Цувано. Берега выправили, деревянный мост так и остался разрушенным. Я заплатил лодочнику за переправу на другой берег. Так поздно уже никто не путешествовал, я оказался его последним клиентом. Лодочник с любопытством разглядывал меня. Вряд ли он из Племени, но мне было неловко в его присутствии. Я покинул лодку на противоположном берегу и быстро зашагал прочь. Когда я обернулся на повороте дороги, лодочник все еще смотрел вслед. Я кивнул на прощанье – он не ответил.
Стало невыносимо холодно, тело пронизывал влажный ледяной ветер. Я пожалел о том, что не позаботился о ночлеге. Если попаду в буран до следующего селения, то вряд ли выживу. До Ямагаты несколько дней пути. На границе феодов стоят посты, но, несмотря на письмо Ихиро и внешность слуги, мне не хотелось проводить там ночь – слишком много любопытных людей, слишком много стражников. Оставалось только продолжать путь.
Наступила ночь. Даже с моими тренированными глазами было трудно различать дорогу. Дважды я сбился с пути, пришлось возвращаться по своему следу. Один раз я провалился в какую-то канаву с водой, промочил ноги до колен. Завывал ветер, из леса доносились странные звуки, и на ум приходили легенды о чудовищах и оборотнях, появилось такое ощущение, что за мной шагают мертвецы.
К тому времени как на востоке начало розоветь небо, я промерз до костей, меня всего трясло. Я обрадовался рассвету, но он не спас меня от мороза. Зато утро напомнило, насколько я одинок. Впервые закралась мысль, что если на границе феодов встретятся люди Араи, то придется сдаваться. Они отведут меня к Араи, но перед этим наверняка накормят и дадут напиться горячего. Меня посадят у огня и заварят обжигающий чай. Я уже ощущал лицом тепло пара, руками – чашку. Погрузившись в фантазии, я не заметил, как сзади появился человек.
Чье-то присутствие за спиной просто поразило меня, и я резко обернулся. Как мог я не услышать звук шагов по дороге, дыхание? Я опасался окончательной потери слуха. Казалось, путник свалился с неба или пришел по воздуху, как привидение. Тут я понял, что передо мной действительно покойник, если разум мой не помутился от истощения. Это был неприкасаемый, Е-Ан, которого замучили до смерти люди Араи в Ямагате.
От изумления я чуть не упал в обморок. Кровь отлила от головы, и я покачнулся. Е-Ан удержал меня от падения вполне реальными руками, сильными и грубыми, с запахом дубленой кожи. Земля и небо закружились, темные пятна поплыли перед глазами. Е-Ан опустил меня на землю, бережно поддерживая голову. В ушах стоял оглушительный рев. Я сидел, сгорбившись, а он удерживал меня, пока не стих шум и не прояснилось в глазах. Я посмотрел под ноги. Трава покрылась инеем, мелкие осколки грязного льда лежали между камнями. В кедрах завывал ветер. Помимо него, единственным звуком был стук моих зубов.
Е-Ан заговорил. Узнать его голос не составило труда.
– Простите меня, господин. Я напугал вас. Я не хотел вас встревожить.
– Мне сказали, что ты умер. Передо мной живой человек или дух?
– Ну, возможно, я и умер на некоторое время, – прошептал он. – Так решили люди Араи и выкинули мое тело у болота. Но Тайный Бог имел на меня иные виды и послал обратно в этот мир. Моя работа здесь не завершена.
Я осторожно приподнял голову и посмотрел на Е-Ана. У него появился свежий шрам, недавно заживший, от носа до уха, несколько зубов отсутствовали. Я взял его руку, подтянул к себе и увидел изуродованные пальцы без ногтей.
– Я должен просить у тебя прощения, – сказал я, борясь с приступом тошноты.
– На все, что случается с нами, воля Бога, – ответил он.
Я усомнился, что Господь может уготовить человеку истязания, однако промолчал.
– Как ты нашел меня?
– Ко мне пришел лодочник и сказал, что переправлял юношу, похожего на вас. Я ждал добрых вестей. Я знал, что вы вернетесь. – Он поднял котомку с обочины дороги и принялся развязывать ее. – В конце концов пророчество должно сбыться.
– Что за пророчество?
Я вспомнил, как жена Кенжи назвала его умалишенным.
Е-Ан промолчал. Он достал два пирога из проса, помолился и протянул один мне.
– Ты всегда меня кормишь, – сказал я. – Боюсь, я не смогу есть.
– Тогда выпейте.
Е-Ан протянул грубую флягу из бамбука. Я сомневался, что спиртное пойдет на пользу, но нужно было хотя бы согреться. Когда напиток достиг желудка, снова нахлынула ревущая темнота. Подступила тошнота, и я еще долго сотрясался в неистовых приступах.
Е-Ан цокнул языком, словно лошади или быку. Он обладал терпением человека, привыкшего иметь дело с животными, хотя кожевник сталкивается с ними перед самой их смертью и снимает с них шкуру. Когда я пришел в себя, то сказал, что пора продолжать путь.
– Куда вы направляетесь? – спросил он.
– В Тераяму. Я там перезимую.
– Что ж, – произнес он и, как обычно, замолчал. Е-Ан молился, прислушивался к внутренним голосам, о чем-то раздумывал. – Хорошо, – наконец сказал он. – Мы пойдем через горы. Если идти по дороге, вас остановят на границе, к тому же этот путь займет много времени, до Ямагаты не добраться до снегов.
– Через горы?
Я посмотрел на остроконечные вершины, простиравшиеся на северо-востоке. Дорога из Цувано в Ямагату проходила у подножия гор, а Тераяма лежала прямо за ними. Над горной цепью висели низкие серые облака с тусклым влажным сиянием, которое предвещает снега.
– Впереди крутой подъем, – сказал Е-Ан. – Надо немного отдохнуть и набраться сил, чтобы совершить восхождение.
– У меня нет времени, я должен попасть в храм до снегов.
Я попробовал подняться на ноги.
Е-Ан посмотрел на небо и втянул воздух.
– Сегодня слишком холодно для снега, но метель может начаться завтра. Мы попросим Тайного Бога задержать снегопад.
Он встал и помог мне подняться.
– Идти можете? Отсюда недалеко до моего дома. Отдохнете у меня, а затем я отведу вас к человеку, который покажет путь через горы.
Я еле стоял, казалось, мое тело потеряло вес, будто я раздвоился и очутился в двойнике. Я был благодарен Племени: они научили меня находить те запасы сил, о которых большинство людей не подозревает. Постепенно я восстановил дыхание, и ко мне вернулось немного энергии и стойкости. Е-Ан, конечно же, решил, что подействовали молитвы. Он внимательно посмотрел на меня глубоко запавшими глазами, слегка улыбнулся и зашагал по дороге.
Я на секунду задумался, мне так не хотелось возвращаться назад, удлиняя себе путь, который дался с таким трудом, да еще в компании с кожевником. Одно дело разговаривать с ним ночью, наедине, совсем другое – идти рядом, показываться в его обществе. Я напомнил себе, что я пока не господин Отори и уже не член Племени, что Е-Ан предложил мне помощь и укрытие, и все равно по коже шли мурашки оттого, что я следую за неприкасаемым.
После часа пути мы свернули с дороги на тропу, которая проходила вдоль берега узкой реки через убогие деревушки. Дети подбегали клянчить съестное, но, завидев неприкасаемого, спешили обратно.
Во второй деревне ребятам постарше хватило наглости даже бросаться камнями. Мне едва не попали в спину, но я услышал приближение камня и вовремя увернулся. Я собирался проучить сорванцов, однако Е-Ан остановил меня.
Еще издали я почувствовал резкий запах дубленой кожи. Река расширилась и впала в основное русло. У слияния стояли деревянные каркасы, на которых растягивали шкуры. Влага защищала от мороза, но когда он усилится, шкуры уберут на хранение до весны. Мужчины уже работали, все они – неприкасаемые, конечно же, все полуголые, несмотря на холод, и худые, как скелеты, с покорным взглядом забитой собаки. Над рекой висел туман, смешавшийся с дымом костров. Через реку перекинулся подвесной мост из камыша и бамбука, переплетенного веревками. Я вспомнил, как Е-Ан просил меня приходить к мосту неприкасаемых, если понадобится помощь. Теперь меня привела сюда судьба, а он, естественно, решил, что это Тайный Бог.
Там, где заканчивались каркасы, расположились деревянные лачуги. Домишки выглядели такими непрочными, что, казалось, их могло сдуть одним порывом ветра. Я следовал за Е-Аном в ближайшую хижину, люди не отрывались от работы, но я ощущал на себе внимательные взгляды. Каждый смотрел на меня с напряженной мольбой, словно я что-то для них значил, словно я мог им как-то помочь.
Преодолевая брезгливость, я ступил внутрь. К счастью, снимать обувь не пришлось, пол был земляной. В очаге горел тусклый огонь. В воздухе повисло столько дыма, что у меня защипало глаза. В углу кто-то лежал, свернувшись калачиком под кипой шкур.
Я подумал, что это жена Е-Ана, но там оказался мужчина, тот самый, что перевозил меня через реку. Он подполз на коленях и поклонился, упав головой в грязь у моих ног.
– Он шел почти всю ночь, чтобы сообщить мне, что видел вас, – извиняясь, объяснил Е-Ан. – Ему надо отдохнуть перед возвращением.
Я понимал, какая это жертва: не просто одинокая прогулка в кромешной тьме, но и опасность попасться грабителям или патрулю, к тому же, потеря выручки за день.
– Почему он решился на такие трудности?
Лодочник поднялся, искоса посмотрел на меня.
Он ничего не ответил, но во взоре промелькнуло то же самое выражение, что у кожевников – отрешенность и голод. Много месяцев назад я уже видел такой взгляд на лицах встречных, когда мы возвращались из Тераямы в Ямагату. Тогда народ смотрел так на Шигеру. Они ждали некого обещания – справедливости, сострадания, – а теперь эти люди просили того же от меня. Какие бы небылицы Е-Ан ни сочинял обо мне, легенды порождали надежду.
Трудно было не откликнуться. Я вспомнил селян, земледельцев, спрятанные от хозяев поля. С ними обращались как с собаками, били и морили голодом, а я видел в них людей с разумом и сердцем не хуже, чем у любого воина или торговца. Я вырос среди таких людей, меня учили, что для Тайного Бога все равны. Неважно, кем я стал, неважно, какие знания получил от Отори и Племени, я не мог забыть о вере, хотя искренне желал этого.
– Теперь это ваш человек, – сказал Е-Ан. – Как и я, как все мы. Только попросите, и мы сделаем все.
Он улыбнулся, в тусклом свете сверкнули обломки выбитых зубов. Кожевник заварил чай и протянул мне деревянную чашечку. Поднимавшийся пар окутал мое лицо. Чай был заварен из веток, какие мы использовали в Мино.
– Что с вас спросишь? Мне сейчас нужна армия!
Я отпил чая и почувствовал, как по телу распространяется тепло.
– Да, армия, – согласился Е-Ан. – Вам предстоит много сражаться. Так гласит пророчество.
– Чем же вы мне поможете? Вам же запрещено убивать.
– Пусть убивают воины, – ответил Е-Ан. – Существует много не менее важных занятий, недоступных воину. Он сочтет ниже своего достоинства строить, резать скот, хоронить. Вы поймете это, когда мы вам понадобимся.
Чай успокоил измученный желудок. Е-Ан достал два шарика проса, но у меня Fie было аппетита, и я решил отдать свою долю лодочнику. Е-Ан возражать не стал, он просто убрал порцию подальше. Я заметил, как лодочник проследил глазами за шариком, и дал ему несколько монет. Он не хотел брать, но я силой вложил деньги в руку.
Е-Ан пробормотал благословение на дорогу и отодвинул шкуры, чтобы я мог занять место лодочника. Чай согревал тело. Шкуры отвратительно пахли, зато спасали от холода и приглушали звуки. Я подумал, что любой умирающий от голода кожевник выдаст меня за тарелку супа, но выбора не было, оставалось только довериться Е-Ану. Я уступил темноте и погрузился в сон.
Е-Ан разбудил меня через несколько часов. Уже давно минул полдень. Он предложил чаю, который ничем не отличался от пустого кипятка, и извинился, что не может накормить меня.
– Пора отправляться в путь, – сказал он, – если мы хотим добраться до угольщиков засветло.
– До угольщиков? – переспросил я.
Обычно я просыпаюсь мгновенно, но в тот день меня неудержимо тянуло ко сну.
– Они все еще в горах. Угольщики знают лесные тропы и помогут незаметно перейти границу. Они уйдут оттуда с первым снегом. – Е-Ан задумался на минуту и добавил: – Нам надо переговорить кое с кем по дороге.
– С кем именно?
– Это не займет много времени. – Он улыбнулся.
Мы вышли, я опустился на колени у реки и ополоснул лицо ледяной водой. Е-Ан оказался прав, температура упала, воздух стал суше. Снег вряд ли пойдет.
Пока я отряхивал с рук воду, он что-то сказал мужчинам. Взгляды устремились в мою сторону. Когда мы уходили, они прервали работу и встали на колени, опустив головы.
– Они знают, кто я? – тихо спросил я Е-Ана и снова испугался, что меня выдадут люди, которые живут впроголодь.
– Они знают, что вы Отори Такео, – ответил он. – Ангел из Ямагаты, который установит справедливость и мир. Так гласит пророчество.
– Что за пророчество? – еще раз спросил я.
– Скоро сами услышите, – ответил он.
Меня переполняли дурные предчувствия. Что я делаю? Как решаюсь доверить свою жизнь умалишенному? Я чувствовал, как каждая минута промедления сокращает мои шансы добраться до Тераямы до снегов и увеличивает опасность попасть в руки Племени. Лишь Е-Ан может помочь мне перебраться через горы. Я был вынужден следовать за ним.
Мы пересекли речушку через рыбную запруду. Навстречу изредка попадались люди: пара рыбаков и девушки, которые несли еду земледельцам, жгущим рисовые стебли на полях и разбрасывающим навоз. Девушки поднимались вдоль берега, не пересекая нам путь, а один из рыбаков плюнул в нашу сторону. Другой выругался на Е-Ана за то, что тот отравил воду. Я шел с опущенной головой, отвернув лицо, но на меня и так никто не обращал внимания. Рыбаки старались не смотреть на нас, словно один взгляд способен осквернить и принести неудачу.
Е-Ан, по всей видимости, не замечал враждебности, уйдя в себя, словно закутался в темный плащ. Однако когда мы отошли, он сказал:
– Нам не разрешают пользоваться деревянным мостом для перевозки шкур. Поэтому кожевникам пришлось построить собственный. Теперь деревенский мост разрушен, а они не хотят ходить по нашему. – Он покачал головой и прошептал: – Если бы только они познали Тайного Бога.
Мы долго шли по берегу реки, а затем повернули на северо-восток и начали подъем. Клены и березы с голыми ветвями сменились соснами и кедрами. В чаще леса стало совсем темно, тропы поднимались все круче, и вот мы уже карабкались по камням и валунам, передвигаясь на четвереньках по почти вертикальному склону. Сон освежил меня, и я почувствовал прилив сил. Е-Ан взбирался без устали, почти не сбиваясь с дыхания. Я попытался прикинуть его возраст. Нидцета и страдания истощили кожевника, поэтому он выглядел стариком, однако не исключено, что ему не исполнилось и тридцати лет. В нем было нечто неземное, словно он и впрямь вернулся с того света.
В конце концов мы добрались до гребня и очутились на небольшой равнине. Посредине лежал огромный камень, упавший с верхней скалы. Где-то внизу сверкала река, почти такая же далекая, как Цувано. По долине стлался дым с туманом. Облака опустились низко, спрятав горный хребет с противоположной стороны. Подъем разогрел меня, заставил даже пропотеть, и когда мы остановились, изо рта шел пар. Несколько поздних ягод краснели на голых кустах, остальная растительность сливалась с землей. Даже вечнозеленые деревья превратились в черные. Где-то капала вода, на утесе каркали две вороны. Когда они замолчали, я услышал чье-то дыхание.
Звук, размеренный и медленный, доносился прямо от камня. Я замедлил собственное дыхание, коснулся руки Е-Ана и кивнул в сторону валуна.
Он улыбнулся и тихо произнес:
– Все в порядке. Нас ждут.
Вороны снова закаркали, громко, зловеще. Я задрожал от холода, вернулись страхи предыдущей ночи. Убраться бы подальше от странного места. Мне не хотелось ни с кем разговаривать, кто бы ни прятался за камнем. Ровное нечеловеческое дыхание внушало ужас.
– Идем, – сказал Е-Ан, и я побрел за ним мимо камня, стараясь не смотреть вниз.
За валуном скрывалась пещера. С тесных сводов капала вода. За долгие века известковые отложения образовали пики и колонны, а вода выточила в каменистой породе канал, который вел к глубокому озерцу с ровным белым известняковым берегом. Сама вода казалась абсолютно черной.
Покатые своды пещеры повторяли форму горы. Внутри, на сухом месте, виднелся силуэт сидящего человека. Неподвижную фигуру легко было принять за бело-серую известняковую статую, если бы не отчетливо слышное дыхание. Невозможно было определить, мужчина это или женщина. Мне пришло в голову, что я вижу древнего человека, отшельника, монаха или монахиню, существо, утратившее половую принадлежность и приблизившееся к миру иному так близко, что практически превратилось в тень. Волосы спадали белой шалью, лицо и руки были серыми, как старая бумага.
Человек сидел на полу пещеры и медитировал. Перед ним находилось нечто вроде каменного алтаря с поблекшими цветами – осенними лилиями – и жертвоприношениями: два померанца со сморщенной кожурой, небольшой кусок ткани и несколько мелких монет. Ничем не примечательное место поклонения божеству горы, за исключением высеченного на камне знака Потаенных, того самого, что госпожа Маруяма вывела пальцем на моей ладони в Шигаве.
Е-Ан развязал котомку и достал последний пирог из проса. Опустился на колени и осторожно положил подношение на алтарь, затем поклонился до земли. Человек поднял веки и посмотрел на нас, посмотрел, но не увидел. Глаза разъела слепота. На лице появилось выражение, вынудившее меня пасть на колени, – выражение глубочайшей нежности и сострадания, одухотворенное неземным знанием. Я не сомневался, что передо мной священное создание.
– Томасу, – произнесло таинственное существо, и я понял, что слышу женский голос.
Меня так давно никто не называл по имени, которое дала мне мама, что волосы встали дыбом, и я задрожал, уже не от холода.
– Сядь, – велела она. – Мне многое нужно тебе поведать. Ты Томасу из Мино, но ты также и Отори, и Кикута. В тебе перемешаны три крови. Ты рожден среди Потаенных, но жизнь твоя вышла на поверхность и более тебе не принадлежит. Земля выполнит повеление Небес.
Она замолчала. Шло время. Я продрог до костей и уже стал сомневаться, что дождусь продолжения. Сначала я поразился, откуда она обо мне все знает, но потом решил, что проговорился Е-Ан. Если это и есть пророчество, то оно слишком туманно и ничего не объясняет. Меня пугала перспектива замерзнуть до смерти, но от бегства удерживала на месте сила слепых глаз женщины.
Я слышал наше дыхание, звуки горы, грубое карканье ворон, шелест кедров на северо-восточном ветру, журчанье и капанье воды, стоны самой горы от низкой температуры и падающих камней.
– Твои земли будут простираться от моря до моря, – наконец произнесла она. – Но мир дается ценой кровопролитий. Пять битв принесут тебе мир, четыре победы и одно поражение. Многие падут в боях, но ты останешься невредим, если только смерть не придет от руки собственного сына.
Последовала еще одна длительная пауза. С каждой секундой все больше смеркалось, воздух холодел. Взгляд мой блуждал по пещере. Рядом с женщиной стояло молитвенное колесо на деревянной подставке с резными листьями лотоса по бокам. Обстановка немного смутила меня. Я знал, что во многие горные святилища не пускают женщин, и нигде не найдешь такого набора символов, словно Тайный Бог, Просветленный и духи гор обитали здесь все вместе.
Женщина продолжила, будто прочла мои мысли. В голосе звучало нечто вроде смеха, смешанного с удивлением:
– Все едино. Сохрани это в своем сердце. Все едино.
Она коснулась молитвенного колеса, и оно завертелось. Вращение словно прокралось в мои вены, в кровь. Женщина начала тихо напевать слова, которые я раньше никогда не слышал и не понимал. Слова струились над нами, разносились в воздухе, исчезая на ветру. Но вот они прозвучали снова прощальным благословением Потаенных. Женщина протянула нам чаши и велела отпить из озерца.
На поверхности воды уже появилась тонкая корочка льда, зубы свело от холода. Е-Ан, не теряя времени, вывел меня наружу и встревоженно посмотрел на север. Я в последний раз взглянул на женщину из пещеры. Она сидела недвижно и казалась издалека частью скалы. Мне не верилось, что она останется там одна на ночь.
– Как она там живет? – спросил я Е-Ана. – Так же можно умереть от холода.
– Силы поддерживает Бог, – нахмурился он в ответ. – Не так уж важно, мертва она или жива.
– Значит, она как ты?
– Она святая. Когда-то я принимал ее за ангела, но она человек, преображенный силой Бога.
Е-Ану не хотелось разговаривать. Он уловил мое нетерпение. Мы спустились быстрым шагом до небольшого каменного ската, на который пришлось карабкаться. По другую сторону шла узкая тропинка, вытоптанная людьми, которые в одиночку ходили в темный лес. Тропинка поднималась вверх.
Опавшие листья и иголки приглушали шаги. Под покровом деревьев казалось, что уже наступила ночь. Е-Ан двигался быстро. Я немного согрелся, но ноги и ступни начали каменеть, словно я превращался в известняк от выпитой в пещере воды. Сердце тоже застыло от непостижимых слов женщины о моем будущем. Я никогда не принимал участия в войнах: неужели мне действительно предстоит пять битв? Если кровопролитие – цена мира, то в пяти сражениях прольется слишком много крови. Невыносимой печалью наполняла мысль о том, что мой сын, еще не рожденный, должен убить меня.
Я догнал Е-Ана и схватил его за руку: