Страница:
– Я уже говорил, что прихожусь двоюродным братом твоему отцу, – сказал Котаро. – Должен признаться, он был старше меня и стал бы мастером после смерти нашего деда. Акио – мой племянник и прямой наследник. В связи с твоим возвращением вновь возникают вопросы о наследии и старшинстве. Как они решатся, зависит от твоего поведения в ближайшие несколько месяцев.
Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять, о чем он говорит.
– Акио воспитан в Племени, – медленно сказал я. – И он, и многие другие обладают знаниями, недоступными мне. Я не хочу занимать чужое место.
– Да, претендентов хоть отбавляй, – согласился Котаро, – они покладисты, хорошо обучены и достойны самого высокого поста. Но из наследственных талантов Кикуты необычайная острота слуха досталась только тебе. К тому же никто из них не посмел бы войти в одиночку в замок Ямагата.
Казалось, события в Ямагате происходили в прошлой жизни. Я уже не помнил, что подвигло меня забраться в замок и помочь уйти в мир иной Потаенным, которых посадили в клетки и подвесили с высоких стен. Так я совершил первое убийство. Не стоило этого делать: я необдуманно привлек к себе внимание Племени, меня захватили в плен и лишили свободы выбора. Нет смысла распутывать нити, которые сплелись в узел после смерти Шигеру.
– Несмотря ни на что, – продолжил Котаро, – ты должен знать, что я не вправе относиться к тебе иначе, чем к остальным юношам твоего поколения. У меня нет любимчиков. Какими бы ты ни обладал талантами, нам от них не будет проку без твоего содействия. Вряд ли стоит напоминать, что ты поклялся служить Племени. Останешься здесь на неделю. Показываться наружу нельзя, никто не должен знать, что ты здесь. Все это время ты должен без устали тренироваться, чтобы приобрести навыки настоящего жонглера. Я найду тебя в Мацуэ до наступления зимы. От тебя зависит, как ты пройдешь испытание.
– Кто знает, когда мы увидимся снова, – сказал Кенжи, пристально глядя на меня. На долю секунды мне показалось, что он сожалеет о расставании и раздражен этим. – Моя часть работы закончена, – продолжал он. – Я нашел тебя, по мере сил обучил, позаботился о сохранности твоей жизни и привел к Племени. Боюсь, Акио окажется более строгим наставником. – Он улыбнулся, обнажив редкие зубы. – Но за тобой присмотрит Юки.
При этих словах я невольно покраснел. Мы даже не прикасались друг к другу, но между нами завязались теплые отношения, и Кенжи почувствовал это.
Оба учителя поднялись и обняли меня. Кенжи с улыбкой потрепал меня по плечу.
– Делай, что тебе велят, – сказал он. – И научись жонглировать.
Мне хотелось поговорить с Кенжи наедине – между нами многое осталось неразрешенным. Он попрощался со мной, как любящий учитель, которого я перерос, и, наверное, поступил правильно. К тому же мне предстояло учиться, а люди Племени не тратят времени на прошлое и не привыкли оглядываться назад.
После ухода наставников комната показалась мне еще более мрачной и душной. Я слышал, как они удалялись. Долгие сборы и прощания не для них. Кенжи и Котаро несли все необходимое в руках: легкие вязанки из грубой ткани, запасные пары сандалий, рисовые лепешки с подсоленными сливами. Я задумался о дорогах, которые они истоптали, путешествуя по Трем Странам. Племя сплело обширную паутину во многих деревнях и городах. Куда бы они ни пошли, везде найдутся родственники. Люди Племени никогда не останутся без крова и защиты.
Я слышал, как Юки пообещала проводить путников до моста, а женщина, которая недавно бранилась на солдат, крикнула им вслед:
– Будьте осторожны. Звуки шагов стихли.
Как невыносимо одиноко и тоскливо, а ведь мне предстояло провести здесь целую неделю. Плохо соображая, что делаю, я принялся строить планы, как выбраться отсюда. Я смирился с тем, что останусь в Племени, и не собирался спасаться бегством. Хотелось просто выйти наружу, посмотреть на ночную Ямагату, наконец, проверить, по силам ли мне обмануть бдительность сторожей.
Вскоре я услышал чьи-то шаги. Дверь отодвинулась, и внутрь скользнула женщина. Она принесла еду: рис, маринады, небольшой кусок сушеной рыбы, чашу супа. Незнакомка опустилась на колени и поставила поднос на пол.
– Вот, поешь. Ты, должно быть, голоден.
Я умирал от голода. От запаха пищи закружилась голова. Я набросился на еду, как волк. Она сидела и наблюдала за мной.
– Так значит, это ты доставил моему бедному мужу столько хлопот, – сказала она, когда я добирал последние зерна риса.
Жена Кенжи. Я поднял глаза и поймал ее взгляд. У нее была гладкая кожа, столь же бледная, как у него. Когда люди долго живут в браке, они становятся похожи друг на друга. Густые волосы сохранили черноту, только на макушке появилось несколько седых прядей. Она была коренастой и крепкой, настоящая горожанка с ловкими натруженными руками. Из рассказа Кенжи я запомнил только то, что она хорошо готовит. И правда, еда оказалась вкусной.
Я похвалил угощение, и ее лицо озарилось улыбкой. Я тотчас узнал в ней мать Юки. Тот же разрез глаз, та же форма губ.
– Кто бы мог подумать, что ты появишься после столь долгих лет, – продолжила она с материнской болтливостью. – Я хорошо знала Исаму, твоего отца. Никто не подозревал о твоем существовании до происшествия с Шинтаро. Невероятно, как тебе удалось перехитрить самого опасного наемного убийцу в Трех Странах! В семье Кикуты обрадовались, когда узнали, что Исаму оставил сына. К тому же мальчика с такими талантами! Мы все были очень довольны.
Я ничего не ответил. Она казалась добродушной пожилой женщиной, но ведь и Кенжи некогда выглядел безобидным стариком. Во мне проснулся отголосок того самого недоверия, которое я ощутил, впервые увидев Кенжи на улице в Хаги. Я старался наблюдать незаметно, а она открыто рассматривала меня. Жена Кенжи словно бросала мне вызов, но я не собирался вступать в противоборство, пока не узнаю больше о ней и ее возможностях.
– Кто убил моего отца? – вдруг спросил я.
– Доподлинно установить не удалось. Прошли годы, пока мы убедились, что он мертв. Он скрывался в уединенном месте.
– Это сделал человек из Племени?
Она рассмеялась, что меня изрядно разозлило.
– Кенжи сказал, что ты никому не доверяешь. Это правильно, но на меня ты можешь положиться.
– Как и на него, – пробормотал я.
– Замысел Шигеру привел бы тебя к гибели, – кротко сказала она. – Для Кикуты, для всего Племени важно сохранить тебя живым. В последние годы очень редко встречается такой кладезь талантов.
Я усмехнулся, пытаясь уловить тайный смысл слов сквозь завесу лести. Она налила чаю, и я выпил его одним глотком. От духоты разболелась голова.
– Ты напряжен, – сказала она, забирая из моих рук чашку, отодвинула поднос в сторону и подошла ко мне вплотную.
Опустившись на колени, жена Кенжи начала массировать мне шею и плечи сильными гибкими пальцами. Она размяла мне спину, затем сказала:
«Закрой глаза» и перешла на затылок. Ощущение было необычайным. Я едва не застонал от удовольствия. Пальцы словно жили собственной жизнью.
С шорохом скользнула дверь. Я резко открыл глаза. В комнате никого не было, но я все еще чувствовал прикосновение рук. По спине пробежала дрожь. Безобидная на вид женщина обладала не меньшей силой, чем сам Кенжи.
Она унесла мой нож.
Мне дали имя Минору, но продолжали называть по-разному. Когда мы оставались наедине с Юки, она обращалась ко мне «Такео», словно преподносила великий дар. Акио свысока бросал: «ты». Наверное, он имел на это право. Акио был старше меня, лучше тренирован и обучен, к тому же мне велели подчиняться. Поведение Акио раздражало, ведь я привык, что ко мне относятся с уважением, как к воину Отори и наследнику Шигеру.
Тренировки начались сразу после обеда. Я и не знал, что мышцы рук могут так сильно болеть. Правое запястье еще не окрепло после первой схватки с Акио. К концу дня в нем пульсировала каждая клеточка. Мы начали с упражнений для развития реакции. Даже с поврежденной рукой Акио без труда опережал меня. Мы сидели друг против друга, и он снова и снова шлепал меня по рукам, а я не успевал убрать ладони.
За стремительными движениями Акио мне не удавалось даже уследить. Терпеливый сначала, с приближением вечера, устав от моей неловкости, он рассердился не на шутку.
Вскоре к нам присоединилась Юки.
– Если ты наставишь Такео синяков на руках, дело быстрей не пойдет, – тихо заметила она.
– Пожалуй, стоит украсить синяком его лицо, – пробормотал Акио, и, не успел я опомниться, как он стиснул мои ладони правой рукой, а левой двинул в челюсть.
Это был настоящий удар, от которого брызнули слезы из глаз.
– Не такой уж ты и смельчак без ножа, – отметил он, отпуская мои руки.
Юки промолчала. Во мне все кипело. Просто возмутительно, он позволил себе ударить наследника клана Отори. Заточение, намеренное издевательство, безразличие Юки – чаша терпения переполнилась, и я потерял контроль над собой. Акио моментально повторил тот же трюк, на сей раз правой рукой. Удар получился еще сильней, а уклониться я не сумел. В глазах потемнело. Во мне закипела ярость, как уже было в случае с Кенжи. Я бросился на Акио.
Лет до семнадцати меня частенько охватывало неуправляемое бешенство. Я до сих пор помню те приступы, когда на свободу вырывались самые низменные чувства. Словно что-то ослепляло, делая меня безразличным к опасности, и я твердо знал лишь одно: терпеть насилие или издевки я не буду.
После короткого замешательства я схватил Акио за горло, но силы были неравны. Вдвоем они с легкостью усмирили меня. Юки сдавила мне шею так, что я начал терять сознание. Сильнейший удар в живот окончательно добил меня. Я согнулся, хватая ртом воздух, а подоспевший Акио скрутил мне за спиной руки.
Мы сидели в обнимку на тюфяке и тяжело дышали. Наверное, со стороны нас можно было принять за приятелей. Схватка длилась не больше минуты. Я думал, что Юки на моей стороне, и никак не ожидал, что она нанесет мне такой сокрушительный удар. Я злобно уставился на нее.
– Ты должен научиться контролировать свои чувства, – спокойно сказала она.
Акио отпустил мои руки и опять присел на колени:
– Давай начнем заново.
– Не смей бить меня по лицу, – заявил я.
– Юки права, синяки на руках тебе ни к чему, – ответил он. – Так что будь проворней.
Я поклялся, что не позволю снова ударить себя. Мы приступили к тренировке. Отомстить не получилось, но я увернулся и спрятал руки до удара. Наблюдая за Акио, я начал ловить любой намек на движение. В итоге мне удалось задеть кончики его пальцев. Акио молча кивнул, и мы перешли на шары.
Так шли часы: шары перелетали из одной ладони в другую, изредка падали на циновки. К концу второго дня я жонглировал тремя шарами в древнем стиле, а к вечеру третьего дня – четырьмя. Акио иногда заставал меня врасплох и шлепал по рукам, но в целом я делал успехи в изысканном танце с шарами.
На четвертый день шары стали мерещиться мне, как только я закрывал глаза. Занятия жонглированием невыразимо наскучили. Необъяснимая одержимость или стремление достичь совершенства заставляют фанатиков вроде Акио усердно развивать мастерство. Я быстро понял, что не принадлежу к подобному типу людей. Жонглирование меня не интересовало, я не видел смысла в этом искусстве и ненавидел тренировки. Приходилось стараться по простой причине – чтобы избежать побоев. Акио обращался со мной грубо, но я ничего не мог поделать. Дважды его провокации приводили меня в ярость, но они с Юки научились предвидеть мои вспышки и успевали связать меня, пока никто не пострадал.
На четвертую ночь, как только дом погрузился в сон, я решил совершить вылазку. Все надоело, я не мог заснуть, очень хотелось вдохнуть свежего воздуха, но прежде всего проверить, сумею ли я выйти отсюда. Чтобы убедиться в справедливости закона Племени, необходимо его хотя бы раз нарушить и посмотреть, что будет. Покорность по принуждению бессмысленна, как и жонглирование. Они могли с тем же успехом посадить меня на цепь, как собаку, я бы рычал и кусался по команде.
Я изучил планировку дома: в свободные часы мысленно рисовал схемы и внимательно вслушивался. Я узнал, где кто спит. Юки с матерью – в дальней комнате вместе с двумя женщинами, которых я никогда не видел, но слышал. Одна из них работала в лавке, разговаривала на местном наречии и громко шутила с покупателями. Юки обращалась к ней «тетушка». Другая была служанкой. Она убирала дом, занималась приготовлением пищи, вставала раньше всех и ложилась последней. Говорила очень мало, тихим голосом, с заметным северным акцентом. Служанку звали Садако. Все в доме поддразнивали Садако и отдавали ей распоряжения, она же всегда отвечала робко и почтительно. Я ни разу не видел этих женщин, но узнал о них довольно много.
Акио и другие мужчины спали в комнате наверху, под крышей. Каждую ночь один из них присоединялся к тем, кто охранял дом. Акио дежурил прошлой ночью, а досталось опять мне, потому что он не выспался и пришел на тренировку в дурном расположении духа. Когда служанка отправилась спать, еще горели лампы, и я слышал, как кто-то из мужчин помогал ей закрывать двери и ставни. Деревянные панели скользили, производя порой глухие удары, отчего неизменно начинали лаять собаки.
Собак было три, каждая с особым лаем. Ночью один и тот же человек подзывал псов свистом и кормил. Я учился подражать ему, когда оставался один. К счастью, никто вокруг не обладал способностями Кикуты, и меня не слышали.
На ночь засов опускали на парадные двери, а задние охраняли, но одна дверца слева оставалась незапертой. За ней находился узкий коридор между домом и внешней стеной, который вел к отхожему месту. Меня водили туда три-четыре раза в день. Я даже выходил во двор после наступления темноты: пару раз мылся в небольшой бане, которая стояла поодаль, между дальним углом дома и воротами. Меня прятали, по словам Юки, для моей же безопасности. Насколько я понял, никто не ожидал, что я попытаюсь сбежать, меня не сторожили.
Я долго лежал, прислушиваясь к звукам в доме, различал дыхание женщин внизу и мужской храп под крышей. За стенами постепенно стихал город. Наконец пришло знакомое состояние. Не могу его описать, но знаю, как свои пять пальцев. Я не ощущал ни страха, ни возбуждения. Сознание словно отключилось. Я весь обратился в слух и продолжал действовать по наитию. Казалось, время замедлило свой ход. Какие-то секунды ушли на то, чтобы открыть дверь потайной комнаты. Я знал, что выберусь из помещения бесшумно и дойду до внешней двери неслышно. Вот я уже стою у выхода, ловлю каждый звук вокруг, и вдруг слышу шорох шагов. Жена Кенжи проснулась, вышла из своей спальни и направилась к потайной комнате. Скользнула дверь, прошло несколько секунд. Она появилась с лампой в руке и быстро, но спокойно зашагала ко мне. Мне пришло в голову применить еще один фокус и стать невидимым, но в этом не было смысла. Она наверняка сразу же разглядит меня и поднимет шум на весь дом.
Не промолвив ни слова, я направился в сторону туалета, а затем вернулся в потайную комнату. Проходя мимо женщины, я чувствовал на себе пристальный взгляд. Она молча кивнула мне, но, похоже, обо всем догадалась.
В комнате стало совсем душно. Заснуть не удавалось. Я вновь погрузился в состояние обостренной интуиции и попробовал уловить чужое дыхание. В конце концов я убедил себя, что она уже заснула. Я встал, медленно открыл дверь и вышел. Лампа еще горела. Рядом сидела жена Кенжи. Она открыла глаза и увидела меня прямо перед собой.
– Опять в уборную? – спросила она тихо.
– Не могу уснуть.
– Сядь. Я заварю чаю.
Плавным движением она поднялась на ноги и положила мне руку на плечо. Несмотря на возраст и полноту она была гибкой, как девочка.
– Не сбеги! – предупредила она с насмешкой.
Я сел на циновку и попытался собраться с мыслями, Я все еще был полон решимости выбраться на свободу. Зашипел чайник – это жена Кенжи раздула угли. Зазвенел чугун, звякнула керамика. Она вернулась с чаем, опустилась на колени, наполнила чашку и передала мне. Нас разделял тусклый луч света. Сделав глоток, я пристально посмотрел ей в глаза и увидел в них задор и насмешку. Нетрудно было догадаться, что она не верит в мои способности, но с какой-то целью продолжает мне льстить. Вдруг ее веки задрожали и опустились. Я выронил чашку, подхватил пошатнувшуюся женщину и усадил на циновку. Жена Кенжи крепко спала. В свете лампы поднимался пар от пролитого чая.
Я не ожидал такого поворота событий, но остался доволен. Унаследованные от поколений Племени способности пригодились как нельзя кстати. Жаль, что я не догадался усыпить ее раньше, хотя мне и в голову не приходило померяться силами с женой мастера Муто. Во всяком случае, больше ничто не мешало выбраться из дома.
Скрипнула боковая дверь, ведущая в сад, и сразу же зашевелились собаки. Я тихонько посвистел, так, чтобы услышали только они. Один из псов завилял хвостом и подбежал ближе. Я всегда нравился собакам, и этот пес не стал исключением. Он обнюхал протянутую руку и уткнулся в нее мордой. Месяц опустился низко, мягкий свет отражался в глазах пса. Мы несколько мгновений смотрели друг на друга, потом он зевнул, показав большие белые зубы, лег у моих ног и заснул.
Меня преследовала навязчивая мысль: собака – это одно, жена мастера Муто – совсем другое, но я предпочел не думать о плохом. Присев на корточки, я погладил пса по голове и поглядел на стену.
Перебраться через ограду оказалось непросто. Навес крыши над стеной столь широк и крут, что без захвата за него не зацепишься. В конце концов я влез на крышу бани и прыгнул на навес. Я стал невидимым, пробрался поверху прочь от охраняемых задних ворот и спрыгнул на улицу. У стены ненадолго задержался, чтобы прислушаться. Охранники мирно беседовали. Собаки молчали. Город спал.
Как и раньше, в памятную ночь в замке Ямагата, я окольными путями двинулся по направлению к реке. Ветви прибрежных ив слегка колыхались на осеннем ветру, пожелтевшие листья плавали на поверхности воды.
Я затаился под покровом ветвей. Интересно, в чьих руках теперь находится город? Союзник Йоды, которого навещал покойный Шигеру, свергнут вместе с кланом Тогана. Вероятно, Араи поставил какого-то временного правителя. Нигде не слышно шагов патруля. Я взглянул на замок, пытаясь рассмотреть на стенах головы Потаенных, которых я освободил от мук, отправив на тот свет. Память подводила: то ли все это приснилось, то ли мне рассказали о чужом подвиге.
Пока я предавался воспоминаниям, кто-то незаметно приблизился к берегу. Сырая земля смягчала шаги, и незнакомец подошел почти вплотную. Мне следовало бы уйти, но взыграло любопытство. Человек появился у реки в необычно поздний час, к тому" же он мог меня увидеть.
На берегу стоял мужчина среднего роста, очень худой – единственное, что я рассмотрел в темноте. Он огляделся украдкой и опустился на колени у самой воды, словно для молитвы. Ветер дул с моря, донося резкий смрад от сырости, грязи и от человека.
Запах показался знакомым. Я втягивал воздух, как собака, пытаясь вспомнить, где ощущал подобное зловоние раньше. Наконец до меня дошло – это запах кожевни. Мужчина на берегу, должно быть, кожевник, а значит, неприкасаемый. Я вспомнил, что разговаривал с этим человеком, когда покидал стены замка. Среди растерзанных Потаенных был его брат, которому я даровал свободу через смерть. Я принял другой внешний облик и оставил у реки своего двойника, а кожевник решил, что увидел божество, и распространил в городе слух об Ангеле Ямагаты. Я догадался, почему он молится здесь. При первой нашей встрече у меня не поднялась рука уничтожить опасного свидетеля. Теперь я смотрел на него с тревожной симпатией, как на жертву, которую пощадил.
Я почувствовал боль утраты и тоску по далекому детству, по словам и ритуалам, которые утешали меня в те годы. Мирное существование казалось столь же незыблемым, как смена времен года и движение Луны и звезд по небосклону. Судьба прервала спокойную жизнь среди Потаенных в тот день, когда Шигеру спас меня в Мино. С тех пор я скрываю свое происхождение, ни с кем не могу поделиться тайной, никогда не смею открыто молиться. Но иногда ночью я читаю молитвы той веры, в которой меня воспитали, обращаюсь к Тайному Богу, как и моя мать. Мне захотелось подойти к человеку у берега и поговорить с ним.
Однако господин клана Отори и представитель Племени должен избегать кожевников, потому что они убивают животных и считаются грязными. С другой стороны, Потаенные верят, что Тайный Бог создал всех людей равными. Так учила меня мать. Все же осторожность удерживала меня поодаль, под ивой. Вскоре я услышал его шепот и различил знакомые слова молитвы.
В ту ночь я вел себя опрометчиво, и на сей раз решил отсидеться в тени, как вдруг неподалеку послышались шаги. На ближайшем мосту появился патруль, вероятно, люди Араи. Солдаты остановились посреди моста и стали смотреть вниз на реку.
– Опять этот сумасшедший, – произнес один из них. – Болтается здесь каждую ночь.
– Всыпь ему как следует. Тогда он тут больше не появится.
– Уже пробовал. Не действует.
– Приходит за новыми тумаками?
– Давай запрем его на пару ночей.
– Лучше просто утопим в реке.
Патрульные рассмеялись. Шаги стали громче, ускорились, затем ненадолго пропали, пока солдаты обходили дома. Расстояние оставалось приличным, кожевник на берегу ничего не слышал. Я не собирался безучастно смотреть, как стражники скинут человека в воду. Моего человека – он уже принадлежал мне.
Я выскользнул из-под веток ивы, подбежал к берегу и похлопал кожевника по плечу.
– Быстро прячься! – прошептал я.
Он сразу же узнал меня и, громко охнув от изумления, бросился в ноги. Вдалеке на параллельной улице показался патруль, но бедолага продолжал бессвязно причитать. Я встряхнул его, приставил палец ко рту и, стараясь не смотреть в глаза, потянул под покров деревьев.
Оставлю его здесь, подумал я. Меня стражники не заметят. Но тут же услышал громкий топот за углом и понял, что слишком поздно.
Бриз трепал листья ивы и поднимал рябь на воде. Где-то прокричал петух, в храме зазвонил колокол.
– Исчез! – раздался голос в десяти шагах от нас.
– Паршивые неприкасаемые, – выругался второй стражник.
– Кто, по-твоему, хуже – неприкасаемые или Потаенные?
– Самое противное, когда в одном человеке и то, и другое!
Послышался скрежет вынимаемого меча. Один из солдат хлестнул им по камышу, потом по иве. Мужчина рядом со мной напрягся, задрожал, но не издал ни звука. От него разило паленой кожей, я боялся, что стражники учуют его, однако вонь с реки, видимо, перебивала все запахи.
Я мог бы отвлечь внимание и увести патруль от неприкасаемого, но тут спавшие в камыше утки вдруг вспорхнули с громким кряканьем, разбередив водную гладь и нарушив ночную тишину. Стражники вскрикнули от удивления, затем посмеялись друг над другом. Они отпустили еще пару шуток, поворчали, покидали камни в уток и ушли в противоположном направлении. Я долго слышал эхо шагов по городу, постепенно они утихли. Пришла пора отругать кожевника.
– Что ты делаешь здесь так поздно? Тебя запросто могли утопить.
Он снова бросился к моим ногам.
– Поднимись, – попросил я. – Расскажи все по порядку.
Он сел, мельком взглянул на меня и тотчас опустил глаза.
– Я прихожу сюда почти каждую ночь, – пробормотал он. – Я молился Богу, чтобы увидеть вас еще раз. Мне никогда не забыть, что вы сделали для моего брата, для всех них. – Он замолчал на мгновенье, а затем прошептал: – Я думал, вы ангел. Но люди говорят, что вы сын господина Отори. Вы убили господина Йоду, чтобы отомстить за смерть отца. Теперь у нас новый хозяин – Араи Даичи из Кумамото. Стражники прочесывают город – ищут вас. Я догадался, что вы здесь, и пришел снова повидаться с вами. Не прогоняйте меня. Я узнаю вас в любом обличье, ведь такой подвиг мог совершить только ангел божий.
Слова кожевника помогли мне осознать, в какой опасности я нахожусь. Пора было уходить.
– Иди домой. Никому не говори, что видел меня.
Кожевник, кажется, не услышал моих слов. Он был крайне возбужден: глаза сверкали, на губах поблескивали капельки слюны.
– Останьтесь, господин, – попросил он. – Каждую ночь я приношу сюда еду и вино. Я должен разделить их с вами, потом вы благословите меня, и я умру счастливым.
Он достал маленький сверток. Разворачивая еду и раскладывая ее на земле между нами, он произносил первую молитву Потаенных. От знакомых слов на глаза навернулись слезы, и когда он закончил, я в ответ тихо прочитал вторую молитву. Мы вместе начертали в воздухе священный знак над пищей и приступили к трапезе.
Угощение оказалось прискорбно скромным – пирог из проса с запеченной в него рыбьей кожей, однако в еде содержались все составляющие ритуальной пищи моего детства. Неприкасаемый принес небольшую флягу и налил в деревянные чашки домашнее вино, очень терпкое. Мы сделали по глотку, не более, и вкус напомнил мне о доме. Показалось, что рядом мама, и стало нестерпимо грустно.
– Ты священник? – прошептал я, дивясь, как ему удалось скрыться от преследования клана Тогана.
– Мой брат был священником. Тот, которого вы милосердно спасли. После его смерти я делаю все что могу для нашего народа – для тех, кто выжил.
Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять, о чем он говорит.
– Акио воспитан в Племени, – медленно сказал я. – И он, и многие другие обладают знаниями, недоступными мне. Я не хочу занимать чужое место.
– Да, претендентов хоть отбавляй, – согласился Котаро, – они покладисты, хорошо обучены и достойны самого высокого поста. Но из наследственных талантов Кикуты необычайная острота слуха досталась только тебе. К тому же никто из них не посмел бы войти в одиночку в замок Ямагата.
Казалось, события в Ямагате происходили в прошлой жизни. Я уже не помнил, что подвигло меня забраться в замок и помочь уйти в мир иной Потаенным, которых посадили в клетки и подвесили с высоких стен. Так я совершил первое убийство. Не стоило этого делать: я необдуманно привлек к себе внимание Племени, меня захватили в плен и лишили свободы выбора. Нет смысла распутывать нити, которые сплелись в узел после смерти Шигеру.
– Несмотря ни на что, – продолжил Котаро, – ты должен знать, что я не вправе относиться к тебе иначе, чем к остальным юношам твоего поколения. У меня нет любимчиков. Какими бы ты ни обладал талантами, нам от них не будет проку без твоего содействия. Вряд ли стоит напоминать, что ты поклялся служить Племени. Останешься здесь на неделю. Показываться наружу нельзя, никто не должен знать, что ты здесь. Все это время ты должен без устали тренироваться, чтобы приобрести навыки настоящего жонглера. Я найду тебя в Мацуэ до наступления зимы. От тебя зависит, как ты пройдешь испытание.
– Кто знает, когда мы увидимся снова, – сказал Кенжи, пристально глядя на меня. На долю секунды мне показалось, что он сожалеет о расставании и раздражен этим. – Моя часть работы закончена, – продолжал он. – Я нашел тебя, по мере сил обучил, позаботился о сохранности твоей жизни и привел к Племени. Боюсь, Акио окажется более строгим наставником. – Он улыбнулся, обнажив редкие зубы. – Но за тобой присмотрит Юки.
При этих словах я невольно покраснел. Мы даже не прикасались друг к другу, но между нами завязались теплые отношения, и Кенжи почувствовал это.
Оба учителя поднялись и обняли меня. Кенжи с улыбкой потрепал меня по плечу.
– Делай, что тебе велят, – сказал он. – И научись жонглировать.
Мне хотелось поговорить с Кенжи наедине – между нами многое осталось неразрешенным. Он попрощался со мной, как любящий учитель, которого я перерос, и, наверное, поступил правильно. К тому же мне предстояло учиться, а люди Племени не тратят времени на прошлое и не привыкли оглядываться назад.
После ухода наставников комната показалась мне еще более мрачной и душной. Я слышал, как они удалялись. Долгие сборы и прощания не для них. Кенжи и Котаро несли все необходимое в руках: легкие вязанки из грубой ткани, запасные пары сандалий, рисовые лепешки с подсоленными сливами. Я задумался о дорогах, которые они истоптали, путешествуя по Трем Странам. Племя сплело обширную паутину во многих деревнях и городах. Куда бы они ни пошли, везде найдутся родственники. Люди Племени никогда не останутся без крова и защиты.
Я слышал, как Юки пообещала проводить путников до моста, а женщина, которая недавно бранилась на солдат, крикнула им вслед:
– Будьте осторожны. Звуки шагов стихли.
Как невыносимо одиноко и тоскливо, а ведь мне предстояло провести здесь целую неделю. Плохо соображая, что делаю, я принялся строить планы, как выбраться отсюда. Я смирился с тем, что останусь в Племени, и не собирался спасаться бегством. Хотелось просто выйти наружу, посмотреть на ночную Ямагату, наконец, проверить, по силам ли мне обмануть бдительность сторожей.
Вскоре я услышал чьи-то шаги. Дверь отодвинулась, и внутрь скользнула женщина. Она принесла еду: рис, маринады, небольшой кусок сушеной рыбы, чашу супа. Незнакомка опустилась на колени и поставила поднос на пол.
– Вот, поешь. Ты, должно быть, голоден.
Я умирал от голода. От запаха пищи закружилась голова. Я набросился на еду, как волк. Она сидела и наблюдала за мной.
– Так значит, это ты доставил моему бедному мужу столько хлопот, – сказала она, когда я добирал последние зерна риса.
Жена Кенжи. Я поднял глаза и поймал ее взгляд. У нее была гладкая кожа, столь же бледная, как у него. Когда люди долго живут в браке, они становятся похожи друг на друга. Густые волосы сохранили черноту, только на макушке появилось несколько седых прядей. Она была коренастой и крепкой, настоящая горожанка с ловкими натруженными руками. Из рассказа Кенжи я запомнил только то, что она хорошо готовит. И правда, еда оказалась вкусной.
Я похвалил угощение, и ее лицо озарилось улыбкой. Я тотчас узнал в ней мать Юки. Тот же разрез глаз, та же форма губ.
– Кто бы мог подумать, что ты появишься после столь долгих лет, – продолжила она с материнской болтливостью. – Я хорошо знала Исаму, твоего отца. Никто не подозревал о твоем существовании до происшествия с Шинтаро. Невероятно, как тебе удалось перехитрить самого опасного наемного убийцу в Трех Странах! В семье Кикуты обрадовались, когда узнали, что Исаму оставил сына. К тому же мальчика с такими талантами! Мы все были очень довольны.
Я ничего не ответил. Она казалась добродушной пожилой женщиной, но ведь и Кенжи некогда выглядел безобидным стариком. Во мне проснулся отголосок того самого недоверия, которое я ощутил, впервые увидев Кенжи на улице в Хаги. Я старался наблюдать незаметно, а она открыто рассматривала меня. Жена Кенжи словно бросала мне вызов, но я не собирался вступать в противоборство, пока не узнаю больше о ней и ее возможностях.
– Кто убил моего отца? – вдруг спросил я.
– Доподлинно установить не удалось. Прошли годы, пока мы убедились, что он мертв. Он скрывался в уединенном месте.
– Это сделал человек из Племени?
Она рассмеялась, что меня изрядно разозлило.
– Кенжи сказал, что ты никому не доверяешь. Это правильно, но на меня ты можешь положиться.
– Как и на него, – пробормотал я.
– Замысел Шигеру привел бы тебя к гибели, – кротко сказала она. – Для Кикуты, для всего Племени важно сохранить тебя живым. В последние годы очень редко встречается такой кладезь талантов.
Я усмехнулся, пытаясь уловить тайный смысл слов сквозь завесу лести. Она налила чаю, и я выпил его одним глотком. От духоты разболелась голова.
– Ты напряжен, – сказала она, забирая из моих рук чашку, отодвинула поднос в сторону и подошла ко мне вплотную.
Опустившись на колени, жена Кенжи начала массировать мне шею и плечи сильными гибкими пальцами. Она размяла мне спину, затем сказала:
«Закрой глаза» и перешла на затылок. Ощущение было необычайным. Я едва не застонал от удовольствия. Пальцы словно жили собственной жизнью.
С шорохом скользнула дверь. Я резко открыл глаза. В комнате никого не было, но я все еще чувствовал прикосновение рук. По спине пробежала дрожь. Безобидная на вид женщина обладала не меньшей силой, чем сам Кенжи.
Она унесла мой нож.
Мне дали имя Минору, но продолжали называть по-разному. Когда мы оставались наедине с Юки, она обращалась ко мне «Такео», словно преподносила великий дар. Акио свысока бросал: «ты». Наверное, он имел на это право. Акио был старше меня, лучше тренирован и обучен, к тому же мне велели подчиняться. Поведение Акио раздражало, ведь я привык, что ко мне относятся с уважением, как к воину Отори и наследнику Шигеру.
Тренировки начались сразу после обеда. Я и не знал, что мышцы рук могут так сильно болеть. Правое запястье еще не окрепло после первой схватки с Акио. К концу дня в нем пульсировала каждая клеточка. Мы начали с упражнений для развития реакции. Даже с поврежденной рукой Акио без труда опережал меня. Мы сидели друг против друга, и он снова и снова шлепал меня по рукам, а я не успевал убрать ладони.
За стремительными движениями Акио мне не удавалось даже уследить. Терпеливый сначала, с приближением вечера, устав от моей неловкости, он рассердился не на шутку.
Вскоре к нам присоединилась Юки.
– Если ты наставишь Такео синяков на руках, дело быстрей не пойдет, – тихо заметила она.
– Пожалуй, стоит украсить синяком его лицо, – пробормотал Акио, и, не успел я опомниться, как он стиснул мои ладони правой рукой, а левой двинул в челюсть.
Это был настоящий удар, от которого брызнули слезы из глаз.
– Не такой уж ты и смельчак без ножа, – отметил он, отпуская мои руки.
Юки промолчала. Во мне все кипело. Просто возмутительно, он позволил себе ударить наследника клана Отори. Заточение, намеренное издевательство, безразличие Юки – чаша терпения переполнилась, и я потерял контроль над собой. Акио моментально повторил тот же трюк, на сей раз правой рукой. Удар получился еще сильней, а уклониться я не сумел. В глазах потемнело. Во мне закипела ярость, как уже было в случае с Кенжи. Я бросился на Акио.
Лет до семнадцати меня частенько охватывало неуправляемое бешенство. Я до сих пор помню те приступы, когда на свободу вырывались самые низменные чувства. Словно что-то ослепляло, делая меня безразличным к опасности, и я твердо знал лишь одно: терпеть насилие или издевки я не буду.
После короткого замешательства я схватил Акио за горло, но силы были неравны. Вдвоем они с легкостью усмирили меня. Юки сдавила мне шею так, что я начал терять сознание. Сильнейший удар в живот окончательно добил меня. Я согнулся, хватая ртом воздух, а подоспевший Акио скрутил мне за спиной руки.
Мы сидели в обнимку на тюфяке и тяжело дышали. Наверное, со стороны нас можно было принять за приятелей. Схватка длилась не больше минуты. Я думал, что Юки на моей стороне, и никак не ожидал, что она нанесет мне такой сокрушительный удар. Я злобно уставился на нее.
– Ты должен научиться контролировать свои чувства, – спокойно сказала она.
Акио отпустил мои руки и опять присел на колени:
– Давай начнем заново.
– Не смей бить меня по лицу, – заявил я.
– Юки права, синяки на руках тебе ни к чему, – ответил он. – Так что будь проворней.
Я поклялся, что не позволю снова ударить себя. Мы приступили к тренировке. Отомстить не получилось, но я увернулся и спрятал руки до удара. Наблюдая за Акио, я начал ловить любой намек на движение. В итоге мне удалось задеть кончики его пальцев. Акио молча кивнул, и мы перешли на шары.
Так шли часы: шары перелетали из одной ладони в другую, изредка падали на циновки. К концу второго дня я жонглировал тремя шарами в древнем стиле, а к вечеру третьего дня – четырьмя. Акио иногда заставал меня врасплох и шлепал по рукам, но в целом я делал успехи в изысканном танце с шарами.
На четвертый день шары стали мерещиться мне, как только я закрывал глаза. Занятия жонглированием невыразимо наскучили. Необъяснимая одержимость или стремление достичь совершенства заставляют фанатиков вроде Акио усердно развивать мастерство. Я быстро понял, что не принадлежу к подобному типу людей. Жонглирование меня не интересовало, я не видел смысла в этом искусстве и ненавидел тренировки. Приходилось стараться по простой причине – чтобы избежать побоев. Акио обращался со мной грубо, но я ничего не мог поделать. Дважды его провокации приводили меня в ярость, но они с Юки научились предвидеть мои вспышки и успевали связать меня, пока никто не пострадал.
На четвертую ночь, как только дом погрузился в сон, я решил совершить вылазку. Все надоело, я не мог заснуть, очень хотелось вдохнуть свежего воздуха, но прежде всего проверить, сумею ли я выйти отсюда. Чтобы убедиться в справедливости закона Племени, необходимо его хотя бы раз нарушить и посмотреть, что будет. Покорность по принуждению бессмысленна, как и жонглирование. Они могли с тем же успехом посадить меня на цепь, как собаку, я бы рычал и кусался по команде.
Я изучил планировку дома: в свободные часы мысленно рисовал схемы и внимательно вслушивался. Я узнал, где кто спит. Юки с матерью – в дальней комнате вместе с двумя женщинами, которых я никогда не видел, но слышал. Одна из них работала в лавке, разговаривала на местном наречии и громко шутила с покупателями. Юки обращалась к ней «тетушка». Другая была служанкой. Она убирала дом, занималась приготовлением пищи, вставала раньше всех и ложилась последней. Говорила очень мало, тихим голосом, с заметным северным акцентом. Служанку звали Садако. Все в доме поддразнивали Садако и отдавали ей распоряжения, она же всегда отвечала робко и почтительно. Я ни разу не видел этих женщин, но узнал о них довольно много.
Акио и другие мужчины спали в комнате наверху, под крышей. Каждую ночь один из них присоединялся к тем, кто охранял дом. Акио дежурил прошлой ночью, а досталось опять мне, потому что он не выспался и пришел на тренировку в дурном расположении духа. Когда служанка отправилась спать, еще горели лампы, и я слышал, как кто-то из мужчин помогал ей закрывать двери и ставни. Деревянные панели скользили, производя порой глухие удары, отчего неизменно начинали лаять собаки.
Собак было три, каждая с особым лаем. Ночью один и тот же человек подзывал псов свистом и кормил. Я учился подражать ему, когда оставался один. К счастью, никто вокруг не обладал способностями Кикуты, и меня не слышали.
На ночь засов опускали на парадные двери, а задние охраняли, но одна дверца слева оставалась незапертой. За ней находился узкий коридор между домом и внешней стеной, который вел к отхожему месту. Меня водили туда три-четыре раза в день. Я даже выходил во двор после наступления темноты: пару раз мылся в небольшой бане, которая стояла поодаль, между дальним углом дома и воротами. Меня прятали, по словам Юки, для моей же безопасности. Насколько я понял, никто не ожидал, что я попытаюсь сбежать, меня не сторожили.
Я долго лежал, прислушиваясь к звукам в доме, различал дыхание женщин внизу и мужской храп под крышей. За стенами постепенно стихал город. Наконец пришло знакомое состояние. Не могу его описать, но знаю, как свои пять пальцев. Я не ощущал ни страха, ни возбуждения. Сознание словно отключилось. Я весь обратился в слух и продолжал действовать по наитию. Казалось, время замедлило свой ход. Какие-то секунды ушли на то, чтобы открыть дверь потайной комнаты. Я знал, что выберусь из помещения бесшумно и дойду до внешней двери неслышно. Вот я уже стою у выхода, ловлю каждый звук вокруг, и вдруг слышу шорох шагов. Жена Кенжи проснулась, вышла из своей спальни и направилась к потайной комнате. Скользнула дверь, прошло несколько секунд. Она появилась с лампой в руке и быстро, но спокойно зашагала ко мне. Мне пришло в голову применить еще один фокус и стать невидимым, но в этом не было смысла. Она наверняка сразу же разглядит меня и поднимет шум на весь дом.
Не промолвив ни слова, я направился в сторону туалета, а затем вернулся в потайную комнату. Проходя мимо женщины, я чувствовал на себе пристальный взгляд. Она молча кивнула мне, но, похоже, обо всем догадалась.
В комнате стало совсем душно. Заснуть не удавалось. Я вновь погрузился в состояние обостренной интуиции и попробовал уловить чужое дыхание. В конце концов я убедил себя, что она уже заснула. Я встал, медленно открыл дверь и вышел. Лампа еще горела. Рядом сидела жена Кенжи. Она открыла глаза и увидела меня прямо перед собой.
– Опять в уборную? – спросила она тихо.
– Не могу уснуть.
– Сядь. Я заварю чаю.
Плавным движением она поднялась на ноги и положила мне руку на плечо. Несмотря на возраст и полноту она была гибкой, как девочка.
– Не сбеги! – предупредила она с насмешкой.
Я сел на циновку и попытался собраться с мыслями, Я все еще был полон решимости выбраться на свободу. Зашипел чайник – это жена Кенжи раздула угли. Зазвенел чугун, звякнула керамика. Она вернулась с чаем, опустилась на колени, наполнила чашку и передала мне. Нас разделял тусклый луч света. Сделав глоток, я пристально посмотрел ей в глаза и увидел в них задор и насмешку. Нетрудно было догадаться, что она не верит в мои способности, но с какой-то целью продолжает мне льстить. Вдруг ее веки задрожали и опустились. Я выронил чашку, подхватил пошатнувшуюся женщину и усадил на циновку. Жена Кенжи крепко спала. В свете лампы поднимался пар от пролитого чая.
Я не ожидал такого поворота событий, но остался доволен. Унаследованные от поколений Племени способности пригодились как нельзя кстати. Жаль, что я не догадался усыпить ее раньше, хотя мне и в голову не приходило померяться силами с женой мастера Муто. Во всяком случае, больше ничто не мешало выбраться из дома.
Скрипнула боковая дверь, ведущая в сад, и сразу же зашевелились собаки. Я тихонько посвистел, так, чтобы услышали только они. Один из псов завилял хвостом и подбежал ближе. Я всегда нравился собакам, и этот пес не стал исключением. Он обнюхал протянутую руку и уткнулся в нее мордой. Месяц опустился низко, мягкий свет отражался в глазах пса. Мы несколько мгновений смотрели друг на друга, потом он зевнул, показав большие белые зубы, лег у моих ног и заснул.
Меня преследовала навязчивая мысль: собака – это одно, жена мастера Муто – совсем другое, но я предпочел не думать о плохом. Присев на корточки, я погладил пса по голове и поглядел на стену.
Перебраться через ограду оказалось непросто. Навес крыши над стеной столь широк и крут, что без захвата за него не зацепишься. В конце концов я влез на крышу бани и прыгнул на навес. Я стал невидимым, пробрался поверху прочь от охраняемых задних ворот и спрыгнул на улицу. У стены ненадолго задержался, чтобы прислушаться. Охранники мирно беседовали. Собаки молчали. Город спал.
Как и раньше, в памятную ночь в замке Ямагата, я окольными путями двинулся по направлению к реке. Ветви прибрежных ив слегка колыхались на осеннем ветру, пожелтевшие листья плавали на поверхности воды.
Я затаился под покровом ветвей. Интересно, в чьих руках теперь находится город? Союзник Йоды, которого навещал покойный Шигеру, свергнут вместе с кланом Тогана. Вероятно, Араи поставил какого-то временного правителя. Нигде не слышно шагов патруля. Я взглянул на замок, пытаясь рассмотреть на стенах головы Потаенных, которых я освободил от мук, отправив на тот свет. Память подводила: то ли все это приснилось, то ли мне рассказали о чужом подвиге.
Пока я предавался воспоминаниям, кто-то незаметно приблизился к берегу. Сырая земля смягчала шаги, и незнакомец подошел почти вплотную. Мне следовало бы уйти, но взыграло любопытство. Человек появился у реки в необычно поздний час, к тому" же он мог меня увидеть.
На берегу стоял мужчина среднего роста, очень худой – единственное, что я рассмотрел в темноте. Он огляделся украдкой и опустился на колени у самой воды, словно для молитвы. Ветер дул с моря, донося резкий смрад от сырости, грязи и от человека.
Запах показался знакомым. Я втягивал воздух, как собака, пытаясь вспомнить, где ощущал подобное зловоние раньше. Наконец до меня дошло – это запах кожевни. Мужчина на берегу, должно быть, кожевник, а значит, неприкасаемый. Я вспомнил, что разговаривал с этим человеком, когда покидал стены замка. Среди растерзанных Потаенных был его брат, которому я даровал свободу через смерть. Я принял другой внешний облик и оставил у реки своего двойника, а кожевник решил, что увидел божество, и распространил в городе слух об Ангеле Ямагаты. Я догадался, почему он молится здесь. При первой нашей встрече у меня не поднялась рука уничтожить опасного свидетеля. Теперь я смотрел на него с тревожной симпатией, как на жертву, которую пощадил.
Я почувствовал боль утраты и тоску по далекому детству, по словам и ритуалам, которые утешали меня в те годы. Мирное существование казалось столь же незыблемым, как смена времен года и движение Луны и звезд по небосклону. Судьба прервала спокойную жизнь среди Потаенных в тот день, когда Шигеру спас меня в Мино. С тех пор я скрываю свое происхождение, ни с кем не могу поделиться тайной, никогда не смею открыто молиться. Но иногда ночью я читаю молитвы той веры, в которой меня воспитали, обращаюсь к Тайному Богу, как и моя мать. Мне захотелось подойти к человеку у берега и поговорить с ним.
Однако господин клана Отори и представитель Племени должен избегать кожевников, потому что они убивают животных и считаются грязными. С другой стороны, Потаенные верят, что Тайный Бог создал всех людей равными. Так учила меня мать. Все же осторожность удерживала меня поодаль, под ивой. Вскоре я услышал его шепот и различил знакомые слова молитвы.
В ту ночь я вел себя опрометчиво, и на сей раз решил отсидеться в тени, как вдруг неподалеку послышались шаги. На ближайшем мосту появился патруль, вероятно, люди Араи. Солдаты остановились посреди моста и стали смотреть вниз на реку.
– Опять этот сумасшедший, – произнес один из них. – Болтается здесь каждую ночь.
– Всыпь ему как следует. Тогда он тут больше не появится.
– Уже пробовал. Не действует.
– Приходит за новыми тумаками?
– Давай запрем его на пару ночей.
– Лучше просто утопим в реке.
Патрульные рассмеялись. Шаги стали громче, ускорились, затем ненадолго пропали, пока солдаты обходили дома. Расстояние оставалось приличным, кожевник на берегу ничего не слышал. Я не собирался безучастно смотреть, как стражники скинут человека в воду. Моего человека – он уже принадлежал мне.
Я выскользнул из-под веток ивы, подбежал к берегу и похлопал кожевника по плечу.
– Быстро прячься! – прошептал я.
Он сразу же узнал меня и, громко охнув от изумления, бросился в ноги. Вдалеке на параллельной улице показался патруль, но бедолага продолжал бессвязно причитать. Я встряхнул его, приставил палец ко рту и, стараясь не смотреть в глаза, потянул под покров деревьев.
Оставлю его здесь, подумал я. Меня стражники не заметят. Но тут же услышал громкий топот за углом и понял, что слишком поздно.
Бриз трепал листья ивы и поднимал рябь на воде. Где-то прокричал петух, в храме зазвонил колокол.
– Исчез! – раздался голос в десяти шагах от нас.
– Паршивые неприкасаемые, – выругался второй стражник.
– Кто, по-твоему, хуже – неприкасаемые или Потаенные?
– Самое противное, когда в одном человеке и то, и другое!
Послышался скрежет вынимаемого меча. Один из солдат хлестнул им по камышу, потом по иве. Мужчина рядом со мной напрягся, задрожал, но не издал ни звука. От него разило паленой кожей, я боялся, что стражники учуют его, однако вонь с реки, видимо, перебивала все запахи.
Я мог бы отвлечь внимание и увести патруль от неприкасаемого, но тут спавшие в камыше утки вдруг вспорхнули с громким кряканьем, разбередив водную гладь и нарушив ночную тишину. Стражники вскрикнули от удивления, затем посмеялись друг над другом. Они отпустили еще пару шуток, поворчали, покидали камни в уток и ушли в противоположном направлении. Я долго слышал эхо шагов по городу, постепенно они утихли. Пришла пора отругать кожевника.
– Что ты делаешь здесь так поздно? Тебя запросто могли утопить.
Он снова бросился к моим ногам.
– Поднимись, – попросил я. – Расскажи все по порядку.
Он сел, мельком взглянул на меня и тотчас опустил глаза.
– Я прихожу сюда почти каждую ночь, – пробормотал он. – Я молился Богу, чтобы увидеть вас еще раз. Мне никогда не забыть, что вы сделали для моего брата, для всех них. – Он замолчал на мгновенье, а затем прошептал: – Я думал, вы ангел. Но люди говорят, что вы сын господина Отори. Вы убили господина Йоду, чтобы отомстить за смерть отца. Теперь у нас новый хозяин – Араи Даичи из Кумамото. Стражники прочесывают город – ищут вас. Я догадался, что вы здесь, и пришел снова повидаться с вами. Не прогоняйте меня. Я узнаю вас в любом обличье, ведь такой подвиг мог совершить только ангел божий.
Слова кожевника помогли мне осознать, в какой опасности я нахожусь. Пора было уходить.
– Иди домой. Никому не говори, что видел меня.
Кожевник, кажется, не услышал моих слов. Он был крайне возбужден: глаза сверкали, на губах поблескивали капельки слюны.
– Останьтесь, господин, – попросил он. – Каждую ночь я приношу сюда еду и вино. Я должен разделить их с вами, потом вы благословите меня, и я умру счастливым.
Он достал маленький сверток. Разворачивая еду и раскладывая ее на земле между нами, он произносил первую молитву Потаенных. От знакомых слов на глаза навернулись слезы, и когда он закончил, я в ответ тихо прочитал вторую молитву. Мы вместе начертали в воздухе священный знак над пищей и приступили к трапезе.
Угощение оказалось прискорбно скромным – пирог из проса с запеченной в него рыбьей кожей, однако в еде содержались все составляющие ритуальной пищи моего детства. Неприкасаемый принес небольшую флягу и налил в деревянные чашки домашнее вино, очень терпкое. Мы сделали по глотку, не более, и вкус напомнил мне о доме. Показалось, что рядом мама, и стало нестерпимо грустно.
– Ты священник? – прошептал я, дивясь, как ему удалось скрыться от преследования клана Тогана.
– Мой брат был священником. Тот, которого вы милосердно спасли. После его смерти я делаю все что могу для нашего народа – для тех, кто выжил.