Страница:
— Все правильно. Да и вряд ли я составил бы хорошую компанию.
Она схватила меня и потащила на террасу, громко выкрикивая:
— Алан! Алан! Джим приехал! Джим, ты ведь помнишь Алана?
— Того, что увлекался серфингом?
— Да нет, глупенький. Того звали Бобби. — Бобби был всего на два года старше меня; когда я видел его в последний раз, он еще не решил, кем будет, когда вырастет. — А это Алан Уайз. Я же рассказывала тебе.
— Нет, ты рассказывала об Алане Плескоу.
— Разве?
— Да. Не думаю, что я знаком с этим Аланом.
— О, тогда…
Этот Алан оказался высоким блондином с седеющими висками. Когда он улыбался, от глаз разбегались лучики морщин. Рукопожатие его было чуть сердечнее, чем надо, а грудь находилась в состоянии неуклонного сползания к животу.
На террасе был еще один человек, коротенький и смуглый, смахивающий на японца. Очки с толстыми стеклами и темно-серый деловой костюм делали его похожим на адвоката. Алан представил его как Сибуми Та-кахару. Мистер Такахара вежливо поклонился. Я поклонился в ответ.
Алан потрепал меня по плечу и сказал:
— Ну, сынок, небось хорошо вернуться домой и отведать добрую мамочкину стряпню, а?
— Что?.. Да, сэр, конечно.
Только это был не мой дом, а мать вряд ли готовила со времен крушения «Гинденбурга».
— Что будем пить? — спросил Алан. Он уже стоял у бара и накладывал лед в стаканы. — Нита, хочешь повторить?
— Вы умеете готовить «Сильвию Плат»?
— Что?
— Да так, не обращайте внимания. Все равно у вас, наверное, не найдется нужных ингредиентов.
Мать с удивлением посмотрела на меня:
— Что это за «Сильвия», Джим? Я пожал плечами:
— Не важно, я пошутил.
— Нет, расскажи, — продолжала настаивать мать. Ей ответил Такахара:
— Этот коктейль состоит из слоя ртути, слоя оливкового масла и слоя мятного ликера. Пьют только верхний слой.
Я пристально посмотрел на него; его глазки поблескивали.
Мать нахмурилась.
— Не поняла юмора. Алан, а ты?
— Боюсь, для меня он тоже слишком тонок, милая. Как насчет «Красной смерти»?
— Нет, благодарю. За последний месяц я нахлебался ее по горло. Пиво, если не возражаете.
— — Какие могут быть возражения? — Алан исчез за стойкой бара, оттуда донеслось бормотание: — Пиво, пиво… Где же пиво? Ага, вот оно! — Он выпрямился с тонкой зеленой бутылкой в руках. — Из личных запасов. Исключительно для вас!
Он церемонно открыл бутылку и стал наливать пиво в стакан.
— По стенке, пожалуйста, — попросил я. — А?
— Пиво наливают по стенке стакана, а не льют на середину.
— Теперь все равно поздно. Простите. — Он вручил мне стакан с пеной и полупустую бутылку. — В следующий раз буду знать, ладно?
— Да, конечно, — ответил я и подумал, что следующего раза не будет.
— Наверное, я просто не привык наливать, — сказал Алан, усаживаясь. Он посмотрел на мою мать и похлопал по кушетке. Она подошла и села, пожалуй, слишком близко. — Я чересчур избалован. — Он улыбнулся и обнял мать за плечи.
— Алан, Джим сражается с этими ужасными хаторра-нами.
— Неужели? — Он, похоже, заинтресовался. — Вы в самом деле видели их?
— Прежде всего, они называются «хторранами». Звук «ха» глухой. Как в имени Виктор, если опустить первые две буквы.
— О, я ведь никогда не смотрю новости. — Мать, как бы извиняясь, взмахнула рукой. — Я только читала о них в утренних газетах.
— А что касается вашего вопроса. — Я повернулся к симпатяге Алану и холодно бросил: — Да, я видел несколько штук.
— Правда? — удивился он. — Они существуют?
Я кивнул, отпил пива и вытер рот тыльной стороной ладони. Я не мог решить, оставаться ли в рамках приличий или резать правду. У матери было выражение «потанцуй для бабушки», на лице Алана Уайза застыла широкая пластиковая улыбка, но мистер Такахара внимательно смотрел на меня. Правда одержала верх.
Я окинул взглядом Алана Уайза и спросил:
— Где вы жили, если не знаете, что происходит? Он пожал плечами.
— Здесь, в старых добрых Соединенных Штатах Америки. А где были вы?
— В Колорадо, Вайоминге, Северной Калифорнии.
— Вы шутите! Как их там?.. Торране уже в Калифорнии?
— Самое обширное заражение, какое я видел, находится на северном берегу Клеар-Лейк.
— Но… Черт меня возьми. — Он посмотрел на мать и слегка сжал ее плечи. — — Я этого не знал. Давай как-нибудь в воскресенье прокатимся туда и полюбуемся ими. Как ты считаешь, Нита?
Неужели он всерьез? Я поставил стакан и тихо сказал:
— Там запретная зона. Но даже если бы ее не было, я не думаю, что такая прогулка закончится хорошо.
— Ну-ну, рассказывайте. — Он отмахнулся от меня так же легко, как если бы я рассказал о розовом небе. Здесь, далеко на юге у побережья, оно не было розовым. — Я думаю, вы слегка преувеличиваете. Это просто образчик армейского мышления, благодаря которому нас втянули в пакистанский конфликт двадцать лет назад. Вы, разумеется, не помните — были тогда крохой…
— Я знаю о Пакистане, В больнице у меня было много времени для чтения.
— Джим, разрешите мне кое-что сказать. Задеревьями вы не видите леса. У вас отсутствует чувство перспективы и не хватает объективности. Понимаете, дело с вашими кторранами, хторранами — или как их там — явно раздуто. Нет, погодите. — Он поднял руку, чтобы я не перебивал. — Я не сомневаюсь, что за этим что-то скрывается. Я даже верю в существование пожилой леди, которая испачкала свое белье при виде больших розовых гусениц. Но если вы взглянете на картину в целом — как привык делать я, — то поймете, что молодой человек вашего возраста уже должен задуматься о будущем.
— Если оно есть, это будущее, — сухо заметил я. Глаза Такахары сузились.
— Только не повторяйте этот либерально-пораженческий вздор. Такая песня может разжалобить разве что конгрессмена, но перед вами Алан Уайз, и вы знаете, что ваша матушка не станет связываться с каким-то болваном.
— М-м-м, не спорю.
— Послушайте, я же знаю правила игры. Армии необходимо, чтобы война выглядела серьезной, иначе не оправдать крупные военные ассигнования. Изучай историю, сынок! Чем больше тратится денег, тем хуже идут дела на войне. Все затеяно ради простака налогоплательщика и его потом заработанных денежек. Правда заключается в том, что сейчас перед умным человеком, знающим, как правильно читать газеты, открываются необыкновенные возможности.
— Не понял.
— Я толкую о деньгах, сынок. Акционерные общества, лицензии, федеральные субсидии. Я хочу, чтобы ты знал, где кроются неограниченные возможности!
— А?
— Манна сыплется с неба! — воскликнул Алан. — Хватай лопату и греби! Я работаю над освоением заброшенных земель и каждый день вижу, как люди сколачивают целые состояния. Огромные территории ждут снятия вето, целые города. Кто-то должен позаботиться о них, и этот кто-то станет богатым. Очень богатым. Правительство это знает. Армия тоже. Но военный психоз мешает людям правильно оценить реальное положение дел. Правительство снова запускает руку им в карман. Все эти военные страсти — отличный повод для армии наложить лапу на невостребованную собственность. Не поддайся на обман, сынок. Читай в газетах не только байки об этих кторранах, и ты увидишь, что творится вокруг.
Мать погладила его руку.
— Алан так много работает. — Ее взгляд предостерегал меня: не спорь.
— Мистер Уайз.
— Просто Алан, — поправил он.
— Мистер Уайз, — повторил я. — Я лейтенант Специальных Сил. Мы выполняем задания, не входящие в компетенцию регулярной армии. А раз так, — пояснил я, — мы находимся в прямом подчинении президента Соединенных Штатов. В настоящее время перед Спецсилами поставлена одна, и только одна, задача: уничтожить всех хторранских брюхоногих — мы называем их червями — на всей территории США и Аляски. Гавайи пока не заражены. В ходе выполнения операций я столкнулся с более чем сотней этих монстров, На моем личном счету два десятка — это один из самых высоких показателей в Спецсилах. Я считаюсь асом и расскажу вам о червях…
— Джим, — перебила меня мать. — — По-моему, сейчас не время и не место для фронтовых баек.
Я запнулся и посмотрел на нее и Алана Уайза. Они раскраснелись от выпитого и выглядели довольными. О мистере Такахаре я не мог сказать ничего — сфинкс, да и только.
О чем однажды меня предупреждал Дьюк? Когда спорят пьяный и дурак, нельзя определить, кто из них кто. Надо подождать, пока пьяный протрезвеет — тогда другой и есть дурак. Как узнать, что спорят именно они? Проще простого. Тот, кто вступает в спор с пьяным, уже дурак.
Все правильно.
— Нет, нет, дорогая. Пусть говорит. Я хочу послушать. — Алан Уайз повернулся к матери и потерся о ее щеку, шею, куснул за мочку уха. Она взвизгнула и запротестовала, но не отодвинулась.
Я не выдержал.
— Я вообще-то сомневаюсь, что у нас получится разговор…
— А? — Он вскинул на меня глаза.
— У вас нет ни малейшего представления о предмете разговора, мистер Уайз. Когда вы будете лучше информированы, тогда и побеседуем. — Я встал. Их лица вытянулись. — Прошу извинить. Я хочу принять ванну.
Мать ждала меня под дверью ванной. Я бы удивился, если бы ее здесь не оказалось.
— Какая муха тебя укусила? — зло прошипела она. — Я хотела всего лишь посумерничать с двумя самыми близкими людьми. Разве это так много? Почему ты всегда все портишь? Вот что, надо вернуться и извиниться…
Вместо ответа я направился к двери. Ее голос зазвучал на октаву выше:
— Куда ты?
— Обратно в военно-промышленный комплекс, промывать мозги доверчивой публике, — проворчал я.
Симпатяга Алан Уайз прислонился к косяку парадной двери. Наверное, он думал, что это меня остановит.
— Сынок…
— Я вам не сынок, — огрызнулся я.
— Извинишься ты передо мной или нет, не так уж важно. Но извиниться перед своей матерью ты обязан. Ты нагрубил ей в ее же доме.
У меня было наготове с полдюжины ответов, причем большинство из них касалось посетителей мамочкиной спальни. Но я посчитал их недостойными.
Я открыл было рот, но тут же закрыл его. Ситуация была патовая — любое слово обернется против меня. Отодвинув Уайза в сторону, я обидел бы мать. Извиняться же я не собирался, потому что извиняюсь только перед симпатичными мне людьми.
— Послушайте, — начал я. — Я не хотел обидеть вас. Вероятно, в своей области вы ориентируетесь прекрасно, но в моей работе не понимаете ничего. Я хорошо знаю хторранскую экологию. Я трое суток зарывался в нее по самые уши, а потом три недели отлеживался на больничной койке. Можете говорить что угодно, но я-то видел червей собственными глазами…
И запнулся, пораженный неожиданной мыслью.
Просидеть трое суток в розовой пыли и не заметить очевидного!
Тамошние черви первыми в моей практике не сразу напали на человека.
Я пошел на террасу, махнув рукой, чтобы меня оставили в покое.
Что, если он прав?.. Не в том, что ведется грязная политическая игра, а по поводу червей? Вдруг они и в самом деле не так уж агрессивны?
Я взял пиво и облокотился на перила. Передо мной возвышались горы СантаКрус. Интересно, есть ли там черви?
Смотри, размышлял я, каждого червя, который мне попадался, я встречал с огнеметом и сжигал. И делал это потому, что все черви, которых я видел до розовой пыли, вели себя враждебно.
У меня всегда было оружие, а там, в пыли, я впервые оказался безоружным. И тут же впервые столкнулся с мирными червями.
Может, хторры каким-то образом чувствуют враждебность и реагируют на нее соответственно?
Идея меня увлекла.
А если столкнуться с червем в ситуации, исключающей агрессию, нападет ли он? Впрочем, проверить это невозможно. И выброси это из головы. Безопасного эксперимента не существует. Мы привыкли считать, что черви опасны, и потому сжигаем их. А вдруг они нападают на нас, так как мы опасны для них?
Другое неизвестное в уравнении, разумеется, кролико-собаки. Исходя из наблюдений, можно с большой долей вероятности предположить, что кроликособаки управляют червями. Значит, червей можно контролировать. Если бы только знать как…
Нужна доктор Флетчер.
— Джим! — Это была мать. — Ты себя хорошо чувствуешь?
Я обернулся. За ней стоял Алан Уайз, тоже встревоженный. Мистер Такахара предусмотрительно куда-то исчез.
— Я чувствую себя прекрасно. Правда хорошо. Просто… Только что я понял очень важную вещь. — Я посмотрел на Алана Уайза. — Благодаря вам. Ваши слова натолкнули меня на одну мысль. И еще… — Какого черта! Лиз говорит, здесь мне нет равных. — Прошу прощения, что сорвался, я не хотел.
— Прощаю.
Алан великодушно махнул рукой. Пусть он зануда, но причин ненавидеть его за это у меня больше нет.
Я повернулся к мамочке:
— Мне надо срочно вернуться в Окленд.
— Не пообедав? Ты ведь только что приехал.
— Ваше дело не может подождать? — спросил Алан.
— Оно действительно важное.
— Обед тоже важное дело. Алан хочет поговорить с тобой. Я и пригласила тебя специально для этого.
Мы начали со свежего томатного сока, паштета и шпинатного салата. Интересно, где она достает шпинат? Такой обед стоит больших денег. Значит, на то имеются веские причины.
Я нахваливал каждое блюдо и ждал, когда подадут главное. Неужели все это ради Алана? И какая роль отведена мистеру Такахаре?
Алан поддерживал вежливую застольную беседу. По-видимому, моя вспышка вызвала в нем здоровое чувство страха перед армией Соединенных Штатов, или, по крайней мере, перед моей принадлежностью к ней.
Говорил он теперь более обтекаемо и уклончиво.
— Послушайте, Джим, я ведь не шутил насчет возможности делать деньги. Известно ли вам, например, что прямо сейчас продаются июльские доллары? Купив их в декабре, вы получите тридцать процентов навара. Цены на рынке так и скачут. Новая игра напоминает бейсбол, только гораздо увлекательнее. Теперь, когда банки реорганизованы, в этой стране стало реальным получать прибыль за счет инфляции. Тридцать процентов — разумный уровень, так как гарантирует хороший экономический рост.
Я пожал плечами.
— Вероятно, вы правы, Алан, Я не разбираюсь в экономике.
Он одобрительно кивнул:
— В том-то и дело. Если бы вы перевели сейчас свои купоны во фьючерсные доллары, то через восемнадцать месяцев удвоили бы капитал.
— Ну и?..
Он повернулся к матери, она — ко мне.
— Дорогой, разве вам не платят что-то вроде премий за каждого убитого хаторранина?
Вот он — гвоздь программы! Правительство Соединенных Штатов платило один миллион долларов бонами за каждого убитого червя и десять миллионов за пойманного живьем. Я уже получил шесть премий, ждал седьмую и разделил с другими еще сто шесть коллективных премий. По последним данным, я стоил 22, 2 миллиона кей-си, хотя мне от них ни жарко, ни холодно. Куда можно пристроить такие деньги?
Мать, оказывается, знала куда. Я посмотрел на нее, потом на Алана.
— Не верю своим ушам. Так вот в чем дело?
Я отодвинул стул и встал. Алан протянул руку:
— Подождите, Джим, выслушайте меня.
— И не подумаю. Не прошло и получаса, когда вы и мысли не допускали, что черви опасны. А теперь просите у меня деньги, которые государство заплатило мне за уничтожение червей. Простите, но это слишком уж отдает лицемерием.
Меня охватил гнев. Алан воскликнул:
— Джим! Я же не знал об источнике ваших денег, простите.
Я с интересом посмотрел на него:
— Правда?
— Честное слово. Извините, я был не в курсе. — Он даже расстроился. — Вы имеете полное право разозлиться на меня. Если вы получили в качестве премий двадцать два миллиона бонами, то, согласен, вы знаете, о чем говорите.
— Откуда вам известна сумма? Я не упоминал о ней.
— Нита говорила, что у вас открыт счет, но умолчала, откуда деньги. Сожалею, Джим, в самом деле.
Два извинения подряд! Этот человек просто-таки и отчаянии. Я сел на место, с любопытством ожидая развития событий.
Алан взглянул на мою мать:
— Нита, радость моя, приготовь кофе. Она кивнула и вышла.
— Кофе? Настоящий?
— На что только не пойдешь ради любимого сына. — Алан нервно улыбнулся и позволил себе чуточку расслабиться. — Я хотел бы предоставить вам шанс, Джим. Выслушайте меня.
Я пожал плечами.
— Выслушать я могу, но никаких денег одалживать не собираюсь.
Мистер Такахара вежливо кашлянул. Мы повернулись к нему.
— Если позволите, — начал он. — На самом деле это я собираюсь сделать вам выгодное предложение. Мистер Уайз, — Такахара церемонно поклонился, — пригласил меня сюда специально для встречи с вами.
— Слушаю вас, сэр.
— Я не собираюсь брать у вас взаймы, молодой человек. Необходимая сумма уже собрана. Могу ли я посвятить вас в суть дела?
— Конечно.
— Моя компания участвует в крупном проекте восстановления земель. Пока я не могу раскрыть все карты, но это один из крупнейших проектов, какие когдалибо затевались. Не знаю, знакомы ли вы хоть немного с законами, регулирующими восстановление земель. Они очень строги. Просто создать компанию и пойти на аукцион нельзя.
— Это может сделать любой жулик, — перебил его Алан.
Мистер Такахара вежливо повернулся к Уайзу. Тот моментально прикусил язык. Такахара улыбнулся и снова занялся мной.
— Это делается так. Вы вносите на имя третьего лица залог, равный одному проценту стоимости вашей заявки. Внесенная сумма определяет ваш будущий доход.
Появилась мать с кофе. Алан и я подождали, пока она его разольет. Аромат был сногсшибательный. Я сто лет не пил настоящий кофе.
— Итак, — подвел итог Алан, испортив мне все удовольствие от напитка, — вы уловили, какие грандиозные возможности открывает наш план? Вы можете внести деньги на закрытый залоговый счет, а наша компания подаст заявку на очень крупную недвижимость. Вот Почему я предлагаю вам вложить деньги во фьючерсные доллары. Федеральное правительство акцептирует их как постоянно увеличивающееся дополнительное обеспечение. Вы положите их на ротационный счет.
— Что будет, если я захочу взять свои деньги обратно? Алан хмыкнул:
— Не захотите. Я заметил:
— Получается, я рискую своими деньгами, а вы получаете с них прибыль?
Мистер Такахара снова подал голос:
— Потрясающий кофе.
Мать улыбнулась и, кажется, растерялась:
— Что вы… Спасибо.
Только после этого реверанса он взглянул на меня;
— Вы ничем не рискуете, так как будете владеть пропорциональной вашему вкладу долей. Такие условия вам не предложит никакая другая компания.
Алан Уайз добавил:
— Ваши двадцать два миллиона превратятся в сто. — Он выжидательно посмотрел на меня. — Ну как, стоящее дельце, а?
Я колебался.
— Не буду с вами спорить. М-м… Сколько будете с этого иметь лично вы?
Алан простер руки жестом бессребреника.
— Я… участвующий агент. Вношу свой пакет и получаю пункты.
— Пункты?
— Акции.
— Вот как?
— Джим, — добавил Алан, — нам нужны не столько ваши деньги, сколько ваш опыт. И… вот еще что. Я не хотел говорить об этом, но получается не совсем честно. — Он взглянул на мою мамочку, потом на меня. — Нита просила меня перевести вас из армии в какое-нибудь… более безопасное место. Вы лежали в госпитале и все такое… Знаете, все матери одинаковы. Она страшно переживала. Мне неизвестно ваше нынешнее служебное положение, но обязательный срок вы отслужили, и кое-что можно сделать. У меня есть связи в Денвере, и… понимаете, все можно устроить. И раз уж эти черви так опасны, как вы говорите, следует хорошенько поразмыслить над этим. Я предлагаю вам спокойную и прибыльную альтернативу. Свой долг родине вы отдали. Теперь пора подумать о себе, да и о матери тоже.
Я посмотрел на нее. Всего было чересчур: косметики, украшений, духов… И надежды в глазах. Мне стало неуютно.
— Отличный кофе. — Я задумчиво поставил чашку. Они не отрывали от меня глаз.
— Я должен подумать.
Отец учил меня, что вежливая форма отказа заключается именно в словах: «Я должен подумать». Их надо повторять до тех пор, пока от тебя не отстанут. Прием действует безотказно на всех, кроме продавцов подержанных автомобилей и букинистов.
— Безусловно! — согласился Алан Уайз, немного переигрывая восторг. — Вы должны убедиться, что получите выгоду. Я не собираюсь впутывать вас в дело, пока вы не убедитесь окончательно. Только еще один факт, строго между нами. Вы ничего не слышали, хотя как раз это стоит услышать… — Он обвел всех взглядом и уставился на меня. — Вы готовы? — спросил он тоном драматического актера.
— Думаю, что смогу выдержать, — ответил я.
— Только одно слово, — прошептал он. — Манхэттен.
— Не выйдет. Денвер наложил вето на все операции с недвижимостью сроком на три года и, скорее всего, продлит срок еще года на три. Даже ребята из корпуса консервации должны подписывать соответствующие бумаги, прежде чем им разрешают войти туда. Вам не удастся отщипнуть и крошки от этого пирога.
Алан широко развел руками:
— Пусть все идет своим чередом. А вы запомните это слово.
Я почувствовал, что мой скепсис проявляется слишком явно, взял чашку, но она была пуста.
— Ладно… Как я уже сказал, мне надо подумать. Мистер Такахара салфеткой промокнул губы и заметил:
— Я вас отлично понял.
Алану Уайзу я ни капельки не доверял, но Такахара относился совершенно к другой категории людей.
— Это правда — насчет Манхэттена? — спросил я его.
— Я подвел бы доверившихся мне людей, если бы выложил вам все, что знаю, — ответил он.
— Да, конечно, но вы не ответили на мой вопрос. На его лице появилась улыбка Будды.
— Скажу только одно: в течение ближайших восемнадцати месяцев будут расконсервированы дополнительные участки.
— М-м. — Мне только и оставалось мычать, потому что это ничего не проясняло. — Спасибо.
— Уверен, вы понимаете, что это означает на самом деле, — сказал Алан чуточку быстрее, чем следовало.
— Да, но повторяю: мне надо подумать.
— Разумеется. Я не хочу торопить вас. Вот моя карточка. Если возникнут вопросы, звоните в любое время.
Я сунул визитку в карман, даже не взглянув на нее, и повернулся к матери:
— Ты говорила, что занимаешься каким-то проектом, связанным с картами?
Она покачала головой.
— Я сотрудничаю с управлением по устройству беженцев. Мы подыскиваем места для новых поселений, вот и все. А в качестве модели используем Семью — тот детский лагерь, помнишь?
— Если не ошибаюсь, он расположен на новом полуострове, да? Ну и как идут дела?
— Прекрасно.
Но я видел, что ей совсем не хочется говорить о работе. Ее глаза потухли, она извинилась и вышла на кухню. Донеслось звяканье тарелок.
Мы смущенно переглянулись.
— Итак, когда вы известите нас о своем решении? — поинтересовался Алан.
— О, через день-другой. Надо все хорошенько обдумать.
— Конечно. Думайте сколько угодно, только учтите, что мы долго ждать не можем.
— Спасибо, учту. — Я вежливо улыбнулся обоим. Вопрос был закрыт — обсуждение закончено.
Потом мы погуляли по террасе — Алан, я и загадочный мистер Такахара — и поболтали насчет «Дерби». Беседа носила нарочито отвлеченный характер. Мистер Такахара предположил, что робот прячется где-нибудь на сборочном конвейере. В конце концов, кому придет в голову заглянуть туда? Я согласился, что это интересная идея. Своей версии у меня не было.
Появилась мать, я попрощался и быстренько удалился.
На обратном пути я поймал себя на том, что все время напеваю. Все прекрасно: родилась новая гипотеза по червям, а мамуля со своим дружком решили за меня вторую проблему.
Выйти в отставку? Ни за что!
Мамочка была в ярости. Сомнений не оставалось — слишком ласковым был ее голос. И еще это подчеркнутое «Джеймс».
О-хо-хо.
В последний раз она назвала меня Джеймсом, когда мне было четырнадцать и она обнаружила, что я выливаю в ванну нитроглицерин. Сделать его несложно, гораздо труднее — избавиться от него. Боже, как она разъярилась! Называла меня Джеймсом целых полгода. Я даже испугался, что придется сменить имя, пока в конце концов отец не заставил маму прекратить, заявив, что она тормозит мое развитие.
— Джеймс, — сказала она таким вежливым и ледяным тоном, что телефонная трубка в моей руке замерзла. — Я приезжаю сегодня утром. Позавтракаем вместе. Только не говори, что у тебя другие планы. Я уже побеседовала с твоим начальником. Жду в 12.30 в «Оверлук».
— Хорошо, мама. Этот паразит тоже приедет?
— Будем только ты и я. Кстати, подумай о своих манерах. Мы собираемся в ресторан для взрослых.
В трубке послышались не гудки, нет, а треск ломающегося льда. Ледники снова пришли в движение.
В Спецсилах, к сожалению, не обучают материться. Предполагается, что ты уже освоил это в регулярных частях и ко времени перехода в Спецсилы ты обязан стать виртуозом.
Она схватила меня и потащила на террасу, громко выкрикивая:
— Алан! Алан! Джим приехал! Джим, ты ведь помнишь Алана?
— Того, что увлекался серфингом?
— Да нет, глупенький. Того звали Бобби. — Бобби был всего на два года старше меня; когда я видел его в последний раз, он еще не решил, кем будет, когда вырастет. — А это Алан Уайз. Я же рассказывала тебе.
— Нет, ты рассказывала об Алане Плескоу.
— Разве?
— Да. Не думаю, что я знаком с этим Аланом.
— О, тогда…
Этот Алан оказался высоким блондином с седеющими висками. Когда он улыбался, от глаз разбегались лучики морщин. Рукопожатие его было чуть сердечнее, чем надо, а грудь находилась в состоянии неуклонного сползания к животу.
На террасе был еще один человек, коротенький и смуглый, смахивающий на японца. Очки с толстыми стеклами и темно-серый деловой костюм делали его похожим на адвоката. Алан представил его как Сибуми Та-кахару. Мистер Такахара вежливо поклонился. Я поклонился в ответ.
Алан потрепал меня по плечу и сказал:
— Ну, сынок, небось хорошо вернуться домой и отведать добрую мамочкину стряпню, а?
— Что?.. Да, сэр, конечно.
Только это был не мой дом, а мать вряд ли готовила со времен крушения «Гинденбурга».
— Что будем пить? — спросил Алан. Он уже стоял у бара и накладывал лед в стаканы. — Нита, хочешь повторить?
— Вы умеете готовить «Сильвию Плат»?
— Что?
— Да так, не обращайте внимания. Все равно у вас, наверное, не найдется нужных ингредиентов.
Мать с удивлением посмотрела на меня:
— Что это за «Сильвия», Джим? Я пожал плечами:
— Не важно, я пошутил.
— Нет, расскажи, — продолжала настаивать мать. Ей ответил Такахара:
— Этот коктейль состоит из слоя ртути, слоя оливкового масла и слоя мятного ликера. Пьют только верхний слой.
Я пристально посмотрел на него; его глазки поблескивали.
Мать нахмурилась.
— Не поняла юмора. Алан, а ты?
— Боюсь, для меня он тоже слишком тонок, милая. Как насчет «Красной смерти»?
— Нет, благодарю. За последний месяц я нахлебался ее по горло. Пиво, если не возражаете.
— — Какие могут быть возражения? — Алан исчез за стойкой бара, оттуда донеслось бормотание: — Пиво, пиво… Где же пиво? Ага, вот оно! — Он выпрямился с тонкой зеленой бутылкой в руках. — Из личных запасов. Исключительно для вас!
Он церемонно открыл бутылку и стал наливать пиво в стакан.
— По стенке, пожалуйста, — попросил я. — А?
— Пиво наливают по стенке стакана, а не льют на середину.
— Теперь все равно поздно. Простите. — Он вручил мне стакан с пеной и полупустую бутылку. — В следующий раз буду знать, ладно?
— Да, конечно, — ответил я и подумал, что следующего раза не будет.
— Наверное, я просто не привык наливать, — сказал Алан, усаживаясь. Он посмотрел на мою мать и похлопал по кушетке. Она подошла и села, пожалуй, слишком близко. — Я чересчур избалован. — Он улыбнулся и обнял мать за плечи.
— Алан, Джим сражается с этими ужасными хаторра-нами.
— Неужели? — Он, похоже, заинтресовался. — Вы в самом деле видели их?
— Прежде всего, они называются «хторранами». Звук «ха» глухой. Как в имени Виктор, если опустить первые две буквы.
— О, я ведь никогда не смотрю новости. — Мать, как бы извиняясь, взмахнула рукой. — Я только читала о них в утренних газетах.
— А что касается вашего вопроса. — Я повернулся к симпатяге Алану и холодно бросил: — Да, я видел несколько штук.
— Правда? — удивился он. — Они существуют?
Я кивнул, отпил пива и вытер рот тыльной стороной ладони. Я не мог решить, оставаться ли в рамках приличий или резать правду. У матери было выражение «потанцуй для бабушки», на лице Алана Уайза застыла широкая пластиковая улыбка, но мистер Такахара внимательно смотрел на меня. Правда одержала верх.
Я окинул взглядом Алана Уайза и спросил:
— Где вы жили, если не знаете, что происходит? Он пожал плечами.
— Здесь, в старых добрых Соединенных Штатах Америки. А где были вы?
— В Колорадо, Вайоминге, Северной Калифорнии.
— Вы шутите! Как их там?.. Торране уже в Калифорнии?
— Самое обширное заражение, какое я видел, находится на северном берегу Клеар-Лейк.
— Но… Черт меня возьми. — Он посмотрел на мать и слегка сжал ее плечи. — — Я этого не знал. Давай как-нибудь в воскресенье прокатимся туда и полюбуемся ими. Как ты считаешь, Нита?
Неужели он всерьез? Я поставил стакан и тихо сказал:
— Там запретная зона. Но даже если бы ее не было, я не думаю, что такая прогулка закончится хорошо.
— Ну-ну, рассказывайте. — Он отмахнулся от меня так же легко, как если бы я рассказал о розовом небе. Здесь, далеко на юге у побережья, оно не было розовым. — Я думаю, вы слегка преувеличиваете. Это просто образчик армейского мышления, благодаря которому нас втянули в пакистанский конфликт двадцать лет назад. Вы, разумеется, не помните — были тогда крохой…
— Я знаю о Пакистане, В больнице у меня было много времени для чтения.
— Джим, разрешите мне кое-что сказать. Задеревьями вы не видите леса. У вас отсутствует чувство перспективы и не хватает объективности. Понимаете, дело с вашими кторранами, хторранами — или как их там — явно раздуто. Нет, погодите. — Он поднял руку, чтобы я не перебивал. — Я не сомневаюсь, что за этим что-то скрывается. Я даже верю в существование пожилой леди, которая испачкала свое белье при виде больших розовых гусениц. Но если вы взглянете на картину в целом — как привык делать я, — то поймете, что молодой человек вашего возраста уже должен задуматься о будущем.
— Если оно есть, это будущее, — сухо заметил я. Глаза Такахары сузились.
— Только не повторяйте этот либерально-пораженческий вздор. Такая песня может разжалобить разве что конгрессмена, но перед вами Алан Уайз, и вы знаете, что ваша матушка не станет связываться с каким-то болваном.
— М-м-м, не спорю.
— Послушайте, я же знаю правила игры. Армии необходимо, чтобы война выглядела серьезной, иначе не оправдать крупные военные ассигнования. Изучай историю, сынок! Чем больше тратится денег, тем хуже идут дела на войне. Все затеяно ради простака налогоплательщика и его потом заработанных денежек. Правда заключается в том, что сейчас перед умным человеком, знающим, как правильно читать газеты, открываются необыкновенные возможности.
— Не понял.
— Я толкую о деньгах, сынок. Акционерные общества, лицензии, федеральные субсидии. Я хочу, чтобы ты знал, где кроются неограниченные возможности!
— А?
— Манна сыплется с неба! — воскликнул Алан. — Хватай лопату и греби! Я работаю над освоением заброшенных земель и каждый день вижу, как люди сколачивают целые состояния. Огромные территории ждут снятия вето, целые города. Кто-то должен позаботиться о них, и этот кто-то станет богатым. Очень богатым. Правительство это знает. Армия тоже. Но военный психоз мешает людям правильно оценить реальное положение дел. Правительство снова запускает руку им в карман. Все эти военные страсти — отличный повод для армии наложить лапу на невостребованную собственность. Не поддайся на обман, сынок. Читай в газетах не только байки об этих кторранах, и ты увидишь, что творится вокруг.
Мать погладила его руку.
— Алан так много работает. — Ее взгляд предостерегал меня: не спорь.
— Мистер Уайз.
— Просто Алан, — поправил он.
— Мистер Уайз, — повторил я. — Я лейтенант Специальных Сил. Мы выполняем задания, не входящие в компетенцию регулярной армии. А раз так, — пояснил я, — мы находимся в прямом подчинении президента Соединенных Штатов. В настоящее время перед Спецсилами поставлена одна, и только одна, задача: уничтожить всех хторранских брюхоногих — мы называем их червями — на всей территории США и Аляски. Гавайи пока не заражены. В ходе выполнения операций я столкнулся с более чем сотней этих монстров, На моем личном счету два десятка — это один из самых высоких показателей в Спецсилах. Я считаюсь асом и расскажу вам о червях…
— Джим, — перебила меня мать. — — По-моему, сейчас не время и не место для фронтовых баек.
Я запнулся и посмотрел на нее и Алана Уайза. Они раскраснелись от выпитого и выглядели довольными. О мистере Такахаре я не мог сказать ничего — сфинкс, да и только.
О чем однажды меня предупреждал Дьюк? Когда спорят пьяный и дурак, нельзя определить, кто из них кто. Надо подождать, пока пьяный протрезвеет — тогда другой и есть дурак. Как узнать, что спорят именно они? Проще простого. Тот, кто вступает в спор с пьяным, уже дурак.
Все правильно.
— Нет, нет, дорогая. Пусть говорит. Я хочу послушать. — Алан Уайз повернулся к матери и потерся о ее щеку, шею, куснул за мочку уха. Она взвизгнула и запротестовала, но не отодвинулась.
Я не выдержал.
— Я вообще-то сомневаюсь, что у нас получится разговор…
— А? — Он вскинул на меня глаза.
— У вас нет ни малейшего представления о предмете разговора, мистер Уайз. Когда вы будете лучше информированы, тогда и побеседуем. — Я встал. Их лица вытянулись. — Прошу извинить. Я хочу принять ванну.
В. Что надо сделать, если хторранин пригласил вас на обед?
О. Оставить завещание.
«МЫ КУПИМ МАНХЭТГЕН…»
Все, что стоит делать, не стоит делать даром.
Соломон Краткий
Мать ждала меня под дверью ванной. Я бы удивился, если бы ее здесь не оказалось.
— Какая муха тебя укусила? — зло прошипела она. — Я хотела всего лишь посумерничать с двумя самыми близкими людьми. Разве это так много? Почему ты всегда все портишь? Вот что, надо вернуться и извиниться…
Вместо ответа я направился к двери. Ее голос зазвучал на октаву выше:
— Куда ты?
— Обратно в военно-промышленный комплекс, промывать мозги доверчивой публике, — проворчал я.
Симпатяга Алан Уайз прислонился к косяку парадной двери. Наверное, он думал, что это меня остановит.
— Сынок…
— Я вам не сынок, — огрызнулся я.
— Извинишься ты передо мной или нет, не так уж важно. Но извиниться перед своей матерью ты обязан. Ты нагрубил ей в ее же доме.
У меня было наготове с полдюжины ответов, причем большинство из них касалось посетителей мамочкиной спальни. Но я посчитал их недостойными.
Я открыл было рот, но тут же закрыл его. Ситуация была патовая — любое слово обернется против меня. Отодвинув Уайза в сторону, я обидел бы мать. Извиняться же я не собирался, потому что извиняюсь только перед симпатичными мне людьми.
— Послушайте, — начал я. — Я не хотел обидеть вас. Вероятно, в своей области вы ориентируетесь прекрасно, но в моей работе не понимаете ничего. Я хорошо знаю хторранскую экологию. Я трое суток зарывался в нее по самые уши, а потом три недели отлеживался на больничной койке. Можете говорить что угодно, но я-то видел червей собственными глазами…
И запнулся, пораженный неожиданной мыслью.
Просидеть трое суток в розовой пыли и не заметить очевидного!
Тамошние черви первыми в моей практике не сразу напали на человека.
Я пошел на террасу, махнув рукой, чтобы меня оставили в покое.
Что, если он прав?.. Не в том, что ведется грязная политическая игра, а по поводу червей? Вдруг они и в самом деле не так уж агрессивны?
Я взял пиво и облокотился на перила. Передо мной возвышались горы СантаКрус. Интересно, есть ли там черви?
Смотри, размышлял я, каждого червя, который мне попадался, я встречал с огнеметом и сжигал. И делал это потому, что все черви, которых я видел до розовой пыли, вели себя враждебно.
У меня всегда было оружие, а там, в пыли, я впервые оказался безоружным. И тут же впервые столкнулся с мирными червями.
Может, хторры каким-то образом чувствуют враждебность и реагируют на нее соответственно?
Идея меня увлекла.
А если столкнуться с червем в ситуации, исключающей агрессию, нападет ли он? Впрочем, проверить это невозможно. И выброси это из головы. Безопасного эксперимента не существует. Мы привыкли считать, что черви опасны, и потому сжигаем их. А вдруг они нападают на нас, так как мы опасны для них?
Другое неизвестное в уравнении, разумеется, кролико-собаки. Исходя из наблюдений, можно с большой долей вероятности предположить, что кроликособаки управляют червями. Значит, червей можно контролировать. Если бы только знать как…
Нужна доктор Флетчер.
— Джим! — Это была мать. — Ты себя хорошо чувствуешь?
Я обернулся. За ней стоял Алан Уайз, тоже встревоженный. Мистер Такахара предусмотрительно куда-то исчез.
— Я чувствую себя прекрасно. Правда хорошо. Просто… Только что я понял очень важную вещь. — Я посмотрел на Алана Уайза. — Благодаря вам. Ваши слова натолкнули меня на одну мысль. И еще… — Какого черта! Лиз говорит, здесь мне нет равных. — Прошу прощения, что сорвался, я не хотел.
— Прощаю.
Алан великодушно махнул рукой. Пусть он зануда, но причин ненавидеть его за это у меня больше нет.
Я повернулся к мамочке:
— Мне надо срочно вернуться в Окленд.
— Не пообедав? Ты ведь только что приехал.
— Ваше дело не может подождать? — спросил Алан.
— Оно действительно важное.
— Обед тоже важное дело. Алан хочет поговорить с тобой. Я и пригласила тебя специально для этого.
Мы начали со свежего томатного сока, паштета и шпинатного салата. Интересно, где она достает шпинат? Такой обед стоит больших денег. Значит, на то имеются веские причины.
Я нахваливал каждое блюдо и ждал, когда подадут главное. Неужели все это ради Алана? И какая роль отведена мистеру Такахаре?
Алан поддерживал вежливую застольную беседу. По-видимому, моя вспышка вызвала в нем здоровое чувство страха перед армией Соединенных Штатов, или, по крайней мере, перед моей принадлежностью к ней.
Говорил он теперь более обтекаемо и уклончиво.
— Послушайте, Джим, я ведь не шутил насчет возможности делать деньги. Известно ли вам, например, что прямо сейчас продаются июльские доллары? Купив их в декабре, вы получите тридцать процентов навара. Цены на рынке так и скачут. Новая игра напоминает бейсбол, только гораздо увлекательнее. Теперь, когда банки реорганизованы, в этой стране стало реальным получать прибыль за счет инфляции. Тридцать процентов — разумный уровень, так как гарантирует хороший экономический рост.
Я пожал плечами.
— Вероятно, вы правы, Алан, Я не разбираюсь в экономике.
Он одобрительно кивнул:
— В том-то и дело. Если бы вы перевели сейчас свои купоны во фьючерсные доллары, то через восемнадцать месяцев удвоили бы капитал.
— Ну и?..
Он повернулся к матери, она — ко мне.
— Дорогой, разве вам не платят что-то вроде премий за каждого убитого хаторранина?
Вот он — гвоздь программы! Правительство Соединенных Штатов платило один миллион долларов бонами за каждого убитого червя и десять миллионов за пойманного живьем. Я уже получил шесть премий, ждал седьмую и разделил с другими еще сто шесть коллективных премий. По последним данным, я стоил 22, 2 миллиона кей-си, хотя мне от них ни жарко, ни холодно. Куда можно пристроить такие деньги?
Мать, оказывается, знала куда. Я посмотрел на нее, потом на Алана.
— Не верю своим ушам. Так вот в чем дело?
Я отодвинул стул и встал. Алан протянул руку:
— Подождите, Джим, выслушайте меня.
— И не подумаю. Не прошло и получаса, когда вы и мысли не допускали, что черви опасны. А теперь просите у меня деньги, которые государство заплатило мне за уничтожение червей. Простите, но это слишком уж отдает лицемерием.
Меня охватил гнев. Алан воскликнул:
— Джим! Я же не знал об источнике ваших денег, простите.
Я с интересом посмотрел на него:
— Правда?
— Честное слово. Извините, я был не в курсе. — Он даже расстроился. — Вы имеете полное право разозлиться на меня. Если вы получили в качестве премий двадцать два миллиона бонами, то, согласен, вы знаете, о чем говорите.
— Откуда вам известна сумма? Я не упоминал о ней.
— Нита говорила, что у вас открыт счет, но умолчала, откуда деньги. Сожалею, Джим, в самом деле.
Два извинения подряд! Этот человек просто-таки и отчаянии. Я сел на место, с любопытством ожидая развития событий.
Алан взглянул на мою мать:
— Нита, радость моя, приготовь кофе. Она кивнула и вышла.
— Кофе? Настоящий?
— На что только не пойдешь ради любимого сына. — Алан нервно улыбнулся и позволил себе чуточку расслабиться. — Я хотел бы предоставить вам шанс, Джим. Выслушайте меня.
Я пожал плечами.
— Выслушать я могу, но никаких денег одалживать не собираюсь.
Мистер Такахара вежливо кашлянул. Мы повернулись к нему.
— Если позволите, — начал он. — На самом деле это я собираюсь сделать вам выгодное предложение. Мистер Уайз, — Такахара церемонно поклонился, — пригласил меня сюда специально для встречи с вами.
— Слушаю вас, сэр.
— Я не собираюсь брать у вас взаймы, молодой человек. Необходимая сумма уже собрана. Могу ли я посвятить вас в суть дела?
— Конечно.
— Моя компания участвует в крупном проекте восстановления земель. Пока я не могу раскрыть все карты, но это один из крупнейших проектов, какие когдалибо затевались. Не знаю, знакомы ли вы хоть немного с законами, регулирующими восстановление земель. Они очень строги. Просто создать компанию и пойти на аукцион нельзя.
— Это может сделать любой жулик, — перебил его Алан.
Мистер Такахара вежливо повернулся к Уайзу. Тот моментально прикусил язык. Такахара улыбнулся и снова занялся мной.
— Это делается так. Вы вносите на имя третьего лица залог, равный одному проценту стоимости вашей заявки. Внесенная сумма определяет ваш будущий доход.
Появилась мать с кофе. Алан и я подождали, пока она его разольет. Аромат был сногсшибательный. Я сто лет не пил настоящий кофе.
— Итак, — подвел итог Алан, испортив мне все удовольствие от напитка, — вы уловили, какие грандиозные возможности открывает наш план? Вы можете внести деньги на закрытый залоговый счет, а наша компания подаст заявку на очень крупную недвижимость. Вот Почему я предлагаю вам вложить деньги во фьючерсные доллары. Федеральное правительство акцептирует их как постоянно увеличивающееся дополнительное обеспечение. Вы положите их на ротационный счет.
— Что будет, если я захочу взять свои деньги обратно? Алан хмыкнул:
— Не захотите. Я заметил:
— Получается, я рискую своими деньгами, а вы получаете с них прибыль?
Мистер Такахара снова подал голос:
— Потрясающий кофе.
Мать улыбнулась и, кажется, растерялась:
— Что вы… Спасибо.
Только после этого реверанса он взглянул на меня;
— Вы ничем не рискуете, так как будете владеть пропорциональной вашему вкладу долей. Такие условия вам не предложит никакая другая компания.
Алан Уайз добавил:
— Ваши двадцать два миллиона превратятся в сто. — Он выжидательно посмотрел на меня. — Ну как, стоящее дельце, а?
Я колебался.
— Не буду с вами спорить. М-м… Сколько будете с этого иметь лично вы?
Алан простер руки жестом бессребреника.
— Я… участвующий агент. Вношу свой пакет и получаю пункты.
— Пункты?
— Акции.
— Вот как?
— Джим, — добавил Алан, — нам нужны не столько ваши деньги, сколько ваш опыт. И… вот еще что. Я не хотел говорить об этом, но получается не совсем честно. — Он взглянул на мою мамочку, потом на меня. — Нита просила меня перевести вас из армии в какое-нибудь… более безопасное место. Вы лежали в госпитале и все такое… Знаете, все матери одинаковы. Она страшно переживала. Мне неизвестно ваше нынешнее служебное положение, но обязательный срок вы отслужили, и кое-что можно сделать. У меня есть связи в Денвере, и… понимаете, все можно устроить. И раз уж эти черви так опасны, как вы говорите, следует хорошенько поразмыслить над этим. Я предлагаю вам спокойную и прибыльную альтернативу. Свой долг родине вы отдали. Теперь пора подумать о себе, да и о матери тоже.
Я посмотрел на нее. Всего было чересчур: косметики, украшений, духов… И надежды в глазах. Мне стало неуютно.
— Отличный кофе. — Я задумчиво поставил чашку. Они не отрывали от меня глаз.
— Я должен подумать.
Отец учил меня, что вежливая форма отказа заключается именно в словах: «Я должен подумать». Их надо повторять до тех пор, пока от тебя не отстанут. Прием действует безотказно на всех, кроме продавцов подержанных автомобилей и букинистов.
— Безусловно! — согласился Алан Уайз, немного переигрывая восторг. — Вы должны убедиться, что получите выгоду. Я не собираюсь впутывать вас в дело, пока вы не убедитесь окончательно. Только еще один факт, строго между нами. Вы ничего не слышали, хотя как раз это стоит услышать… — Он обвел всех взглядом и уставился на меня. — Вы готовы? — спросил он тоном драматического актера.
— Думаю, что смогу выдержать, — ответил я.
— Только одно слово, — прошептал он. — Манхэттен.
— Не выйдет. Денвер наложил вето на все операции с недвижимостью сроком на три года и, скорее всего, продлит срок еще года на три. Даже ребята из корпуса консервации должны подписывать соответствующие бумаги, прежде чем им разрешают войти туда. Вам не удастся отщипнуть и крошки от этого пирога.
Алан широко развел руками:
— Пусть все идет своим чередом. А вы запомните это слово.
Я почувствовал, что мой скепсис проявляется слишком явно, взял чашку, но она была пуста.
— Ладно… Как я уже сказал, мне надо подумать. Мистер Такахара салфеткой промокнул губы и заметил:
— Я вас отлично понял.
Алану Уайзу я ни капельки не доверял, но Такахара относился совершенно к другой категории людей.
— Это правда — насчет Манхэттена? — спросил я его.
— Я подвел бы доверившихся мне людей, если бы выложил вам все, что знаю, — ответил он.
— Да, конечно, но вы не ответили на мой вопрос. На его лице появилась улыбка Будды.
— Скажу только одно: в течение ближайших восемнадцати месяцев будут расконсервированы дополнительные участки.
— М-м. — Мне только и оставалось мычать, потому что это ничего не проясняло. — Спасибо.
— Уверен, вы понимаете, что это означает на самом деле, — сказал Алан чуточку быстрее, чем следовало.
— Да, но повторяю: мне надо подумать.
— Разумеется. Я не хочу торопить вас. Вот моя карточка. Если возникнут вопросы, звоните в любое время.
Я сунул визитку в карман, даже не взглянув на нее, и повернулся к матери:
— Ты говорила, что занимаешься каким-то проектом, связанным с картами?
Она покачала головой.
— Я сотрудничаю с управлением по устройству беженцев. Мы подыскиваем места для новых поселений, вот и все. А в качестве модели используем Семью — тот детский лагерь, помнишь?
— Если не ошибаюсь, он расположен на новом полуострове, да? Ну и как идут дела?
— Прекрасно.
Но я видел, что ей совсем не хочется говорить о работе. Ее глаза потухли, она извинилась и вышла на кухню. Донеслось звяканье тарелок.
Мы смущенно переглянулись.
— Итак, когда вы известите нас о своем решении? — поинтересовался Алан.
— О, через день-другой. Надо все хорошенько обдумать.
— Конечно. Думайте сколько угодно, только учтите, что мы долго ждать не можем.
— Спасибо, учту. — Я вежливо улыбнулся обоим. Вопрос был закрыт — обсуждение закончено.
Потом мы погуляли по террасе — Алан, я и загадочный мистер Такахара — и поболтали насчет «Дерби». Беседа носила нарочито отвлеченный характер. Мистер Такахара предположил, что робот прячется где-нибудь на сборочном конвейере. В конце концов, кому придет в голову заглянуть туда? Я согласился, что это интересная идея. Своей версии у меня не было.
Появилась мать, я попрощался и быстренько удалился.
На обратном пути я поймал себя на том, что все время напеваю. Все прекрасно: родилась новая гипотеза по червям, а мамуля со своим дружком решили за меня вторую проблему.
Выйти в отставку? Ни за что!
В. Что может быть отвратительнее хторранина, больного триппером?
О. Адвокат, заразивший его.
МАТЬ
Ваши родители преуспевали? И как долго вы им этого не прощали?
Соломон Краткий
Мамочка была в ярости. Сомнений не оставалось — слишком ласковым был ее голос. И еще это подчеркнутое «Джеймс».
О-хо-хо.
В последний раз она назвала меня Джеймсом, когда мне было четырнадцать и она обнаружила, что я выливаю в ванну нитроглицерин. Сделать его несложно, гораздо труднее — избавиться от него. Боже, как она разъярилась! Называла меня Джеймсом целых полгода. Я даже испугался, что придется сменить имя, пока в конце концов отец не заставил маму прекратить, заявив, что она тормозит мое развитие.
— Джеймс, — сказала она таким вежливым и ледяным тоном, что телефонная трубка в моей руке замерзла. — Я приезжаю сегодня утром. Позавтракаем вместе. Только не говори, что у тебя другие планы. Я уже побеседовала с твоим начальником. Жду в 12.30 в «Оверлук».
— Хорошо, мама. Этот паразит тоже приедет?
— Будем только ты и я. Кстати, подумай о своих манерах. Мы собираемся в ресторан для взрослых.
В трубке послышались не гудки, нет, а треск ломающегося льда. Ледники снова пришли в движение.
В Спецсилах, к сожалению, не обучают материться. Предполагается, что ты уже освоил это в регулярных частях и ко времени перехода в Спецсилы ты обязан стать виртуозом.