Герролд Дэвид. День проклятия

   — Сейчас сожгу их к чертям, — пообещала она.
   — Нет, не надо. — Я схватил ее за руку.
   Она сбросила мою руку, но все-таки оставила в покое приборы и что-то коротко буркнула в микрофон. Две другие вертушки, отвалив, взмыли вверх, оставив нашу машину в одиночестве кружиться над кошмаром.
   — Ладно, Джим. Что здесь, по-твоему, происходит? — спросила она.
   Вероятно, меня выдал мой голос.
   — Мы ошиблись, — ответил я. — Страшно, непростительно ошиблись.
   Флетчер недоуменно уставилась на меня. Ее лицо было пепельно-серым. Я убежденно кивнул.
   — Мы настолько завязли в своем земном мышлении, что, попытавшись смоделировать иное восприятие — прости, Флетч, — не справились с задачей. Мы ошиблись, считая, что этим существам присуще нечто большее, чем мы видим. Они — то, что они есть.
   Я отвернулся от продолжавшейся внизу кровавой бойни. С меня достаточно.
   — Но методика сработала, — возразила Флетчер. — Ты же танцевал с ними.
   Бедная Флетч! Она так ничего и не поняла.
   — Нет. Как бы мне ни хотелось, она не сработала. — Я покачал головой. Мои доказательства умирали там, внизу. — Червям мы до лампочки, кроликособакам тоже. Мы для них пустое место.
   — А пение? — спросила Лиз.
   — Самое гнусное во всем этом деле. Пение — это… — Я не мог подобрать слова, — … как бы сигнал, что еда готова и ее можно потреблять.
   — Боже! — ужаснулась Флетчер. — Стадо…
   — Именно стадо. — Меня замутило от того, что я понял. — Что бы ни ждало в будущем человечество, такие стада — один из возможных вариантов. Мы научимся, или превратимся, или мутируем в… добычу, которая не сопротивляется. — Я едва выговаривал слова. — А в награду черви гарантируют нашему виду выживание. Это суть их взаимоотношений с кроликособаками — как у нас с коровами, курами, овцами.
   — Пошел ты… — буркнула Лиз. — Никогда не стану овцой.
   Ее руки инстинктивно потянулись к приборам управления огнем.
   Внизу черви закончили трапезу. Несмотря на отвращение, я не мог удержаться, чтобы не посмотреть на них. Каждый большой хторр сожрал по нескольку кроликосо-бак, более мелкие — по одной-две. Иерархия? Или аппетит? О, многого мы еще не знаем.
   Теперь кроликособаки отошли от червей и словно просыпались, приходили в себя, выглядели они… счастливыми.
   — Нет, — нарушила молчание Флетчер. — Все это догадки.
   — Хочешь, приземлимся и проверим?
   — У тебя нет доказательств, Джим. Это просто… приступ безумия.
   Но уверенности в ее голосе не чувствовалось.
   — Вот именно, — согласился я. — Только спятила жратва. Кроликособаки создали нечто вроде религиозного культа червей. Быть съеденными — для них почетно.. Они обожают червей.
   Лиз оторвалась от приборов и пристально взглянула на меня.
   — Откуда тебе это известно?
   Я беспомощно пожал плечами.
   — Не знаю. Просто… чувствую.
   — Смотрите, — показала Флетчер.
   Черви собирались группами по трое или четверо. Они ползли круг за кругом, а потом накинулись друг на друга, сплетаясь в извивающуюся груду. Мы с Лиз видели это раньше. Спустя секунду сплелись и катались все черви.
   — Господи, — проговорила Флетчер. — Они ведут себя, как Счастливчик и Крошка.
   — Ты такого еще не видела, да? — еле слышно вымолвил я.
   Флетчер либо не расслышала, либо не захотела отвечать. Во всяком случае, никак не отреагировала.
   Черви начали успокаиваться. Они замерли на мгновение, потом расцепились, нашли новых партнеров — и все началось снова.
   — Похоже на змеиный клубок, — заметила Лиз. —
   Чем они занимаются?
   — Мы называем это общением, — пояснил я. — Так они обмениваются информацией.
   — Нет, — возразила Флетчер. — Это поведенческий танец встречи. Они исполняют его, когда…
   — Не нет, а да! Они исполняют его, когда хотят поговорить! — Я почти кричал. — Я не знаю его механизма. Научный отдел считает это невозможным. Но они занимаются именно этим!
   Флетчер сверкнула на меня глазами и отвернулась к окну, высматривая доказательства моей неправоты. Или правоты.
   — Впечатление такое, словно они спариваются, — заметила Лиз.
   — Спаривание и есть разновидность коммуникации, — машинально ответил я.
   И тут меня осенило.
   Общение. У них все было общением.
   Только мы смотрели на него с точки зрения передачи информации, вместо того чтобы взглянуть на него как на передачу чувств. Флетчер права и не права одновременно, а я оказался еще большим дураком. Я вошел в круг, веря, что нескольких обезьяньих воплей и банана в придачу достаточно для контакта с монстрами.
   Я быстро сказал:
   — Знаю, что происходит и почему мы потерпели неудачу. Мы настроились не на ту волну.
   — Что? — обернулась ко мне Флетчер. Я пояснил:
   — Нам никогда не удастся перевести ни одно человеческое слово на язык хторранских криков и трелей, потому что их язык состоит не из слов. Вернее, он лишь частично вербален — состоит наполовину из слов, наполовину из знаков. Мы пытались разгадать их язык, слыша одни только гласные и не слыша согласных. — Я показал вниз. — Вот их язык. Мы не можем контактировать с ними. И никогда не сможем.
   Лиз кружила над червями на минимальной высоте. Вертолет резко бросало то вверх, то вниз, мой желудок начал протестовать. Неожиданно я сообразил, что мы с Флетчер все еще голые. Впрочем, сейчас это не имело значения.
   Черви не обращали на нас внимания. Они были целиком поглощены друг другом. Кроликособаки снова ухаживали за ними, ели цветы, спали, свернувшись клубочком. Хторры продолжали скользить в сложном кружеве танца.
   Мой мозг работал на полных оборотах, одна идея рождалась за другой.
   — Обратите внимание, мы — существа, наделенные речью. Кроме гениталий, самая чувствительная часть нашего тела — рот. С его помощью мы выражаем свои сокровенные чувства. С его помощью обмениваемся информацией. А у хторран имеются нервы снаружи. Как они ощущают самих себя? Или свое место во Вселенной? — И сам же ответил: — Держу пари, они чувствуют себя теснее связанными с окружающим миром и друг с другом, чем мы. Мы только болтаем да проповедуем. А они занимаются любовью.
   Лиз нетерпеливо перебила меня:
   — Прибереги это для их некролога, Джим. Ты уже сказал то, что я хотела узнать.
   Она наклонилась вперед и снова занялась приборами управления огнем.
   — Хороший червь, ..
   Пушки вертолета взревели, заглушив последние слова.

 

   В. Как хторране называют гранату?

   О. Зубодробилка.

ГРАНАТА

   Мораль и польза должны быть конгруэнтны. Если они не совпадают, то с чем-то из них не все благополучно.

Соломон Краткий

 
   Я пришел навестить Дьюка.
   Он выглядел лучше. И то же время — хуже. Теперь безысходность стала очевидной. Когда я присел рядом с его койкой, он отвернулся.
   Я сказал:
   — Дьюк, я кое-что принес.
   Он по-прежнему не смотрел на меня.
   Я подождал, пока сестра выйдет из палаты.
   — Не мое дело, как ты собираешься прятать ее, Дьюк, и где, но… Ладно, держи. — Я вложил гранату ему в руку. В оставшуюся руку. Граната была маленькая, но мощная. Такая не подведет.
   Дьюк не пошевелился. Граната лежала у него на ладони, как камень.
   Не сделал ли я очередную ошибку?
   Наверное, следует уйти.
   Дьюк повернул голову.
   Рука с гранатой поднялась, словно он зажал в кулаке свою жизнь. Рука как бы сама по себе с трудом поднесла ее к лицу, чтобы Дьюк мог ее рассмотреть. Глаза моргнули, приобрели осмысленное выражение и холодно посмотрели на гранату. Рука поворачивала ее то так, то эдак. Большой палец нащупал чеку.
   Рот Дьюка открылся. Он примерился, сможет ли вытащить чеку зубами. Неужели взорвет ее прямо сейчас?
   Нет. Зубы отпустили кольцо. Он просто попробовал его на вкус. По его лицу пробежало нечто вроде улыбки.
   А потом рука опустилась, и граната исчезла под простыней.
   Дьюк так и не посмотрел на меня.
   Я подождал, но он снова отвернулся к стене. Даже не сказал спасибо.
   Спустя секунду я встал и вышел.
   Больше я Дьюка не видел.