Страница:
— Как ты думаешь, они могут напасть в такой вьюге? — спросил я.
— Это естественная среда их обитания, — ответил Дьюк. — Похоже, здесь они свободно ориентируются. Пока не окажусь внутри вертушки, я не буду чувствовать себя в безопасности. — Он взглянул на пеленгатор. — Чуть левее, Джим. Мы уже почти дошли до спуска…
— О! — Я остановился.
— Что там?
Дьюк подошел и вгляделся в розовый сумрак. Их было трое. Они напоминали кроликов с болтающимися ушами. Или щенков. Коротенькие толстые тельца покрывал блестящий розовый мех. А может, его припорошило пудрой — поди разбери.
Большие круглые лица с короткими тупыми рыльцами. Подробности терялись под слоем розового искрящегося пуха, ни носов, ни ртов не было видно, а глаза щурились от пыли узкими щелочками. Пыль покрывала их с головы до ног. Словно китайчата на фабрике сахарной ваты.
Кроличьи уши. Щенячьи мордочки. Это не вязалось с моими представлениями о пришельцах из космоса. И уж во всяком случае, с представлением о разумной жизни на Хторре.
Их лица не выражали ни доброжелательности, ни враждебности, ни любопытства. Но в том, что мы находимся в центре их внимания, сомневаться не приходилось.
Покосившись на Дьюка, я вздрогнул: еще пятеро подкрадывались к нам сзади.
Я резко обернулся. Из кустов выходили все новые и новые кроликособаки.
Они шли отовсюду. Мы попали в окружение.
Дьюк первым нарушил молчание и очень ласково сказал:
— Ну вот, опять ты втянул меня в историю. Я взглянул на него.
— Для пострадавшего вы держитесь весьма неплохо. Дьюк не ответил, он изучал кроликособак, пытаясь выявить вожака. Потом спросил:
— Ты вроде бы считаешься ученым. Как по-хторран-будет «друг»?
— Единственное хторранское слово, которое я знаю, переводится как «жратва».
— Тогда не стоит начинать, пока мы не выясним, что они едят.
— Они… нетравоядные.
— Откуда ты знаешь?
— Глаза расположены на лицевой части черепа. Хищникам необходимо стереоскопическое зрение, чтобы выслеживать жертву. А жертве положено иметь глаза по бокам головы, чтобы вовремя заметить хищника. По крайней мере, на нашей планете принято так. Я могу ошибаться, но… Если они едят мясо, то, вероятно, обладают интеллектом.
— Почему?
— Много ли надо мозгов, чтобы щипать траву? Дьюк немного подумал и кивнул. Кроликособаки не двигались — просто сидели и смотрели на нас.
— Держу пари, — добавил я, — что эти существа всеядны. Согласно теории Коэна, интеллект в первую очередь развивается у охотников, но сохраняется лишь у тех из них, кто не зависит от охоты целиком.
— Ну? — поинтересовался Дьюк. — Так грозит нам опасность или нет?
— Оружия у них нет… А если они разумны, то должны быть удивлены не меньше нас с тобой.
Дьюк медленно повернулся, рассматривая кольцо ма-леньких, на удивление терпеливых китайчат.
— Неверные предпосылки, Джим.
— Чем же они неверны? — Я тоже изучал зверюшек.
— Ты заранее предполагаешь, что эти существа разум ны. А если нет? Чем не волчья стая?
Мысль ошеломила меня. Дьюк был прав. Я без всяких на то оснований с одного взгляда очеловечил кроликосо-бак, вполне естественно предположив, что любое гума-ноидоподобное существо обязано быть разумным.
— К сожалению, ты прав, Дьюк.
— Извиняться будешь потом. Сначала надо выбраться отсюда.
Одна из фигурок шевельнулась и апатично почесала ухо задней лапой. Точьв-точь кутенок. Черт возьми! Эти зверюшки выглядят слишком забавными, чтобы таить опасность.
Я взглянул на Дьюка:
— Ты по-прежнему считаешь их волчьей стаей?
— Сейчас не до гипотез, — осадил он меня и с хрустом пошел по мерзлой пудре. Кое-где она уже растаяла, и там его ботинки чавкали, как по грязи.
Дьюк отошел немного и остановился. Две кроликосо-баки, сидевшие прямо на его пути, поднялись и, возбужденно кулдыкая, замахали лапками. Дьюк оглянулся на меня. Что делать?
Кроликособаки тоже переглянулись и заверещали, как бурундуки, только тоном ниже. Одна скакнула к другой и принялась махать руками, как руководитель группы поддержки на стадионе. Она кулдыкала и пищала, обращаясь к соседке, заламывала свои маленькие обезьяньи лапки, сплетала кисти и трясла ими, словно смешивала мартини, подпрыгивала, поднимая клубы розовой пудры, а потом схватила себя за щеки и растянула их в странной смешной ухмылке.
Ее соседка строила забавные гримасы и лепетала что-то в ответ. Все это напоминало жаркий спор. Вторая кроликособака потрясала сжатыми кулачками, ворчала и топала, поднимая еще большие клубы розовой пыли.
Первая кроликособака сильнее выразила свое неудовольствие. Она ухватила спорщицу за щеки и растянула их, перекосив ее мордочку набок. Потом отпустила щеки, и они с громким шлепком приняли нормальную форму. Но вторую кроликособаку это не впечатлило. Она погрозила первой пальцем, извивающимся, словно щупальце.
Спор возобновился. Тембр голосов изменился, будто на магнитофоне увеличили скорость воспроизведения.
А потом все вдруг стихло. Кроликособаки превратились в любовную пару: гладили друг друга, ворковали, как голуби, прижимались рыльцами к щекам. Поговорив еще немного, уже более спокойным тоном, они замолчали и повернули мордочки к нам.
— И я должен воспринимать их всерьез, да? — осведомился Дьюк. — После такого представления?
Я пожал плечами.
— Нас двое, а их — туча. — Я оглянулся. Кроликосо-бак стало значительно больше. Все время подходили новые. — Сейчас или никогда, Дьюк.
— Согласен.
Он шагнул вперед…
На этот раз заверещали все сразу. С писком и кулдыканьем зверьки подпрыгивали на месте — зрелище смешное и страшное одновременно.
— Охлади-ка немного их пыл, Джим, — предложил Дьюк. — Может, тогда нам дадут пройти.
Кивнув, я прицелился в середину пустой полосы между нами и кроликособаками и, легонько коснувшись спуска, выпустил клуб морозного пара.
Они бросились назад, испуганно вереща, но панике не поддались и не разбежались. Существа принюхивались к воздуху, болезненно морщась от холода, потом поскакали на исходные позиции.
— Я могу заморозить парочку, — сказал я. — Но вряд ли это пойдет на пользу будущим контактам.
Дьюк подумал и покачал головой.
— Пожалуй, немного огня будет кстати. Он поднял огнемет.
Краем глаза я уловил какое-то движение.
— Дьюк! Постой.
Дьюк замер. Сквозь розовую пыль приближалось что-то большое и темное. Я уже знал что. Вот зачем нас держали здесь — ждали его.
Это был огромный червь. Пять метров в длину и около двух в обхвате. Глаза его были прикрыты — для защиты от пыли.
И тут я увидел на черве кроликособак. Самая крупная сидела на вершине мозгового сегмента и погоняла червя, чирикая и похлопывая по спине. Толстощекое существо вело себя как заправский водитель автобуса. Сзади расположились еще три кроликособаки. Ни дать ни взять туристы, только видеокамер не хватает. Если бы они не сидели на двухтонной всеядной твари, можно было бы посмеяться.
Хторр плавно остановился, повернул морду к нам, моргнул и издал тихую трель: «Трллп?» Потом снова закрыл глаза и, казалось, задремал.
Я посмотрел на Дьюка. Мне еще не доводилось видеть такого покорного червя. Дьюк поймал мой взгляд и пожал плечами, но огнемет держал по-прежнему наготове.
Кроликособаки, оседлавшие червя, что-то спросили у тех, которые окружали нас. Те заверещали в ответ. Несколько полезло на спину хторра, чтобы держать совет с вновь прибывшими.
Дьюк чуть-чуть опустил огнемет.
— Джим, как тебе это нравится?
— Не знаю. Хочется думать, что эти кролики все же наделены интеллектом, пусть более низким, чем у червей. Черви — хозяева, кроликособаки — свора, а мы, так сказать, почетные гости на их сегодняшней охоте.
Дьюк внимательно меня выслушал.
— Сейчас нам надо побыстрее шевелить мозгами. С одним червем мы справимся. Но все семейство нам не одолеть.
Я кивнул.
— Собираешься пустить в ход огнемет?
Дьюк не ответил. Он поудобнее перехватил оружие и Расставил ноги пошире. Червь внезапно проснулся. Его глаза выкатились наружу и уставились прямо на Дькжа. В то же мгновение все кроликособаки с тявканьем спрыгнули на землю. Я пытался понять, что происходит.
Червь пробулькал: «Хторрллпп?», вопросительно посмотрел на Дьюка и пополз вперед.
«Не-е-т!»
… Дьюк выстрелил. Влажность — только она спасла Дьюка, уверен. Та влага, что осталась в воздухе после жидкого азота.
На какую-то долю секунды огненная струя зависла, а затем рванулась назад и окутала Дьюка. Не успел он вскрикнуть, как вдруг превратился в пылающий оранжевый факел.
Виновата была пыль. Она оказалась такой мелкой, что не горела, а взрывалась. Даже порошкообразный водород не столь опасен.
Не раздумывая, я направил фризер на Дьюка и выстрелил. Пламя исчезло почти мгновенно. С шипением и треском в воздух поднялись огромные клубы холодного пара. Где-то внутри находился Дьюк.
Я обязан был это сделать, иначе целый океан пудры взорвался бы и превратился в огненный смерч — у меня не было выбора. На месте Дьюка показалась черная обугленная фигура. Она повалилась ничком. Кроликособаки исчезли, словно растворились в розовом мареве. Червь тоже. Я даже не заметил, когда они убрались. Остались только мы с Дьюком посреди еще тлеющего черного кратера. У меня наступила разрядка.
— Ах ты, сукин сын! — кричал я, шлепая к нему по грязи. — Я же кричал: «Подожди!» Тебе что, никто не рассказывал о зерне на элеваторах? О пыли? Кретин, упрямый осел! — Я снял с Дьюка баллоны с горючим и перевернул на спину. Он был еще жив и дышал отрывисто и хрипло. Маска и очки спасли лицо и легкие. Значит, у него оставался шанс. Может быть, оставался…
Я приподнял Дьюка за ремни амуниции, намотал один из них на руку и потащил. Нести командира в этой пыли мне было не под силу. Ругался я не переставая.
Все кругом вдруг потеряло очертания, стало неясным и расплывчатым. Даже солнце исчезло. Небо и земля слились. Я не видел собственных рук. Если я выпущу Дьюка, то уже не найду.
Я слышал о белой мгле в Антарктиде, но сейчас угодил в переделку покруче — в калифорнийскую розовую мглу.
Я не знал, где нахожусь. Но что еще хуже — я не знал, где находится вертолет.
Я замер. Надо идти дальше — но куда? Я полностью потерял ориентировку и боялся сделать хоть шаг из страха, что пойду не туда. Вертушка могла находиться всего в Нескольких метрах от нас, но разглядеть ее было невозможно.
Неправильный шаг означал смерть. Я стоял, парализованный страхом, и дрожал от понимания собственной беспомощности. Надо что-то делать! Дьюк нуждался в безотлагательной помощи, да и воздуха у нас оставалось совсем немного.
Еще этот пеленгатор куда-то запропастился. Тем временем розовая мгла стала еще плотнее, видимость приблизилась к нулю.
Я обязан предпринять что-то. Немедленно. Даже если это окажется ошибкой. Я ни разу не свернул, пока тащил Дьюка, значит, по-прежнему двигаюсь куда надо? Черт его знает!
Направив фризер вперед, я выпустил струю. Послышалось шипение, лицо обдало холодом.
Я рассчитывал на успех, но все-таки потихоньку продвигался, пробуя почву ногой, прежде чем ступить.
Но как я ни осторожничал, нога вдруг провалилась в пустоту. Мы покатились по длинному откосу и врезались в сугроб. Теперь я уже не мог разобрать, где верх, где низ: со всех сторон нас окружали комья розовой паутины. Я выстрелил из фризера туда, куда, по моему мнению, следовало идти. Холод словно разбудил меня.
Я задержал дыхание, сел, потом кое-как встал. Ремень Дьюка по-прежнему намотан на мою руку. Слава Богу! Он со мной.
Я снова двинулся вперед, измотанный, злой. Проклятье! Я, Джим Маккарти, не желаю умирать такой смертью! Я еще молод, мне всего двадцать четыре! Это так мало! Я нужен, я незаменимый специалист в войне против Хторра!
— Эй, Боже! Слышишь? Говорит Джеймс Эдвард Маккарти! Ты поторопился! Я еще мало жил! Давай рассудим по совести.
Шатаясь, я волок Дьюка, распыляя перед собой холод и стараясь не поскользнуться. Теперь я не знал, куда иду.
— Эй, Боже, подай знак! Хоть какой-нибудь, любой. Пожалуйста, спаси меня, спаси Дьюка. Ну хорошо, спаси хотя бы Дьюка. На моей совести уже смерть Шорти. Разве этого мало? Позволь мне спасти Дьюка, а? Потом можешь забрать меня, если хочешь. Я устал умирать, Господи… — Слезы мешали мне говорить. — Прости меня, Боже, я был глуп. Пожалуйста. Мне казалось, что Ты готовил меня к большему. Но ведь так у Тебя ничего не получится, верно?
В горле пересохло. Голос сел. Я и сам не знал, зачем все это говорю — просто надо что-то говорить, пока я еще могу идти.
И вдруг что-то произошло. Что-то изменилось. Я осознал, чем занимаюсь. И вспомнил, как Дьюк однажды посоветовал: «Попробуй, иногда помогает». Меня снова начали душить слезы. Все это глупо. Но… Я действительно хотел, чтобы Господь услышал меня. Если бы это было возможно.
— Я не знаю, как сделать, чтобы Ты услышал меня, правда, не знаю. Я буду просто говорить с Тобой, хорошо?.. Позволь начать с самого начала. Я ведь делаю это ради Дьюка. Я всегда был эгоистом и… Да, да, я знаю, что Ты не можешь спасти одного Дьюка, без меня, но…
Ноги шагали, язык работал. Я двигался вперед и молился:
— Боже… Не знаю, верю ли в Тебя. Не знаю, существуешь ли Ты. Никогда не задумывался над этим. Значит… я лишь еще один проклятый ханжа, зовущий Тебя на помощь, когда не остается никакой надежды. Я схожу с ума, Боже! Впрочем, это не совсем так. Я всегда думал, что однажды у меня появится шанс добраться до сути. Ты меня слушаешь?
Я споткнулся и упал ничком в розовую пыль. Каким-то непонятным образом ремень Дьюка вырвался из руки. Я даже почувствовал, как он ускользает.
Я лежал в пыли абсолютно неподвижно: Дьюк был от меня в нескольких сантиметрах, и если я пошевелюсь, то могу потерять его. Надо быть осторожным. Очень осторожным.
Поднявшись на колени, я перегнулся как можно дальше назад и стал шарить в пыли.
— Пожалуйста, Боже, позволь мне найти Дькжа. Мне больше ничего не надо. Только найти его.
В ушах слышался какой-то посторонний звук, но я не обращал на него внимания. Я должен найти Дьюка! Осторожно начал разворачиваться, моля Господа, чтобы не съехать дальше по склону, потом лег плашмя и вытянул руки как можно дальше. Мои пальцы прикоснулись к чему-то, вцепились…
Рука Дьюка. Спасибо Тебе, Господи! Я нащупал его лицо. Розовая пелена накрыла весь мир. Боже упаси еще раз увидеть такое! Только бы Дьюк был жив. Я прижался к его лицу и попытался прислушаться. Кругом стоял адский шум, но изпод маски доносился хрип. Он дышал! Это была райская музыка. Спасибо, Господи! А теперь помоги мне дотащить его до вертушки.
Шум в ушах становился все громче и неприятнее. Настойчивее. Что это за чертовщина? Похоже на сирену.
Я замер и, затаив дыхание, прислушался. Пыль поглощала звук. Казалось, он доносится откуда-то издалека, хотя на самом деле был где-то рядом. И напоминал рыдания.
Да это же сирена! Сквозь розовую мглу доносились серии коротких нарастающих завываний.
Вертушка? Или что-то еще? Но чем бы это ни оказалось, оно находилось слева. Я шел не туда! Впрочем, уже не важно. Спасибо, Господи!
Я обмотал ремень вокруг пояса, поднялся на ноги, повернулся лицом по направлению к источнику звука и шагнул вперед, таща Дьюка за собой. Теперь я слушал только сирену.
Она выла, как сотня демонов. Как маленькая сучка, которую били. Захлебывающиеся пурпурные визги. Только они в этом мире были розовыми. Всеми силами я стремился к ним.
Жидкий азот примораживал пыль. Под ногами хрустели и, потрескивая, рассыпались пушистые комья паутины. Все по-прежнему оставалось розовым. Но я слышал сирену и знал, что теперь мы спасены!
Спасибо Тебе, Боже. Спасибо! Значит, есть еще для меня работа, есть!
На вертушку я просто наткнулся. Как нашел люк — не знаю. Просто начал шарить по обшивке и, не переставая, стучал и кричал. Машина зарылась в пудру так глубоко, что пришлось колотить по крыше.
— Лиз! Открывай свою чертову дверь!
Люк неожиданно распахнулся прямо перед носом, и я упал в него, даже не успев ничего понять — просто упал, провалился, потянув за собой Дьюка. Сверху полетела пыль. Кто-то потащил меня вперед. Послышалось:
— О Боже…
— Позаботься о Дьюке! — крикнул я. — Я в порядке. Займись Дьюком!
— Подожди! Я закрою люк! — крикнула в ответ Лиз. — Пыль летит внутрь.
Она закашлялась и исчезла.
Я лежал, прислушиваясь к биению своего сердца, непрерывному завыванию сирены и собственным всхлипам. Не мог пошевелить и пальцем, но обязан был встать. Встав на четвереньки, я услышал, как с шипением закрывается люк. Звук мне не понравился, но я по-прежнему ничего не видел, разве что теперь все вокруг было не розовым, а серым и расплывчатым. Я протер очки.
— Не снимай маску! — Лиз оказалась рядом. — Мак-карти, слышишь? Ты понял? Не снимай маску.
Я сумел кивнуть и выдохнул:
— Воды.
Она вложила мне в руку пластиковую бутылку, я жадно присосался к ней. Жидкость была сладкой. Все вокруг — тоже. Я вдруг снова почувствовал запах пудры, свежеиспеченных булочек, жевательной резинки, зефира, батата, безе и сахарной ваты. Она была повсюду.
— Маккарти! Я не могу закрыть люк, пыль забила пазы.
— Черт! — Я на четвереньках пополз на голос. — Ни черта не вижу. Где фризер?
Лиз сунула мне что-то округлое и холодное.
— Направьте дуло на дверь и отойдите в сторону. Дью-ка тоже уберите!
Я почувствовал на плечах ее руки. Она развернула меня.
— Подождите минутку! — сказала Лиз; по полу проволокли что-то тяжелое. — Все в порядке.
Я выстрелил. Хлопок был слишком громким, а холод слишком сильным. Что-то хрустнуло. Не самый остроумный выход, конечно. Я чувствовал, как вокруг клубится холодный пар. Жидкий азот всегда сильно действует при комнатной температуре.
Лиз прошла мимо меня в нос вертолета. Снова послышалось шипение люка. Его сопровождал треск ломающейся и даже взрывающейся при соприкосновении с теплым металлом пудры.
Люк захлопнулся, секундой позже Лиз выключила сирену. Все вокруг стало черным и тихим.
— Здесь есть хоть какой-нибудь свет? — завопил я. — Ничего не вижу!
— Оставайтесь на месте. Сейчас.
Я слышал, как Лиз возится в носу корабля, и через несколько секунд увидел перед глазами проблеск.
— Вы что-нибудь видите?
— Смутно. Вижу огонь. Он двигается.
— Это фонарик. — Она протерла мои очки. — Не снимайте маску. А теперь что вы видите?
— Стало светлее.
— Расслабьтесь. Пыль стоит столбом, а вентиляторы включить нельзя — их сразу забьет. Потерпите минутку. Похоже, из-за фризера пыль оседает.
— Кажется, возвращается зрение, — сказал я. — Кошмар.
— Да уж, забавнее не бывает. — И тут Лиз взвизгнула: — Боже мой! Что с Дьюком?
Я напряженно всматривался в него, но ничего не мог понять, Дьюк превратился в мумию, обугленную и припорошенную розовой сахарной пудрой. Он лежал на полу и хрипло дышал.
У меня тоже горели легкие. Несмотря на маски, мы вдохнули, наверное, килограммы пыли. Двигаться не хотелось. Лечь бы на пол и умереть. Но я был жив. Пока жив. А поэтому пополз на карачках за коробкой с красным крестом. Лиз направилась за мной. Что-что, а порядок мы знали.
Комбинезон Дьюка пришлось разрезать. Местами он был прожжен, местами все еще заморожен. Вместе с тканью отходили куски обгоревшей кожи. Сверху все припорашивала пыль.
Насколько сильно пострадал Дьюк, понять было трудно. Мы сняли с него рубашку и начали прикреплять к груди покерные фишки датчиков. Последние три я наклеил на лоб и на виски. Потом мы завернули его в стерильное одеяло. Я отыскал еще один электрод и пристроил на сгибе локтя. Туда же я прикрепил капельницу-экструдер, ввел Дьюку пол-литра искусственной крови и заправил капельницу глюкозой и антибиотиками.
Покончив с этим, я снял с Дьюка очки и маску. Глаза его отекли, из носа шла кровь. Лизард осторожно промокнула ему лицо влажным полотенцем. Я нашел новую кислородную маску и аккуратно надел. Мы наткнулись на вертушку как раз вовремя: его баллон с воздухом был почти пуст.
Надпись на экране медицинского компьютера свидетельствовала, что Дьюк в шоке. Ультразвуковой сканер, вмонтированный в одеяло, выдал нечто невнятное, но затем вспыхнула красная надпись: «Нуждается в помощи».
При этом мозг Дьюка посылал устойчивые импульсы. Это был хороший признак. Сердце тоже работало нормально.
Я стянул маску и зашвырнул ее подальше. Упав, она подняла небольшое розовое облачко.
По-прежнему хотелось умереть.
— Дайте мне полотенце.
Лиз бросила мне гигиенический пакет. Я развернул полотенце и зарылся лицом в его прохладную свежесть.
— Спасибо! Спасибо за полотенце. Спасибо за сирену. Спасибо за то, что оказались на месте. Спасибо за то, что спасли жизнь Дьюку. — Я сам толком не знал, кого благодарил — Лиз или Господа. Скорее всего, обоих. — Спасибо вам.
На последних словах мой голос сел. Лиз вложила мне в руки еще одну бутылку с водой.
— Что произошло? — спросила она.
Прислонившись спиной к переборке, я молча пил воду. Лиз сняла маску. Лицо ее, за исключением глаз и рта, было в розовой пудре — отталкивающее зрелище. Мы выглядели сейчас пародией на людей. Она устроилась у противоположной переборки.
Я перевел дыхание. Грудь жгло, говорить не хотелось.
— Вы видите перед собой величайшего кретина на Земле. Так по-идиотски еще никто не поступал…
— Вводную часть можете опустить, сомнений на сей счет у меня никогда не было, — перебила Лиз. — Расскажите о том, чего я не знаю.
— Простите. Я завел нас в ловушку. По крайней мере, так считает Дьюк, хотя сам я до сих пор не уверен. Впрочем, все равно. — Я присосался к бутылке. Боже, как хочется пить! Из-за этой пудры, что ли? Я взглянул на Лиз и тихо продолжил: — Как бы то ни было, мы видели необычных существ. Они походят на маленьких пушистых человечков, сбежавших из Диснейленда. У них круглые мордочки, узкие глаза и висячие уши. Они пищат, как бурундуки, и переваливаются, как утки. При разговоре гримасничают и машут руками. Словом, достаточно смешные, чтобы не воспринимать их всерьез. Эти человечки окружили нас и не давали пройти. Потом оказалось, что они задерживали нас для червя. Трое, нет, четверо приехали верхом на папе-черве. Прибывшие посовещались с теми, что окружили нас. А потом червь пошел на Дьюка. Вроде бы он и не нападал, но Дьюк выстрелил, и его огнемет взорвался. Вероятно, из-за пыли — она настолько мелкая, что воспламеняется мгновенно.
Я еше покопался в памяти. Продолжать не хотелось — о дальнейшем я предпочел бы умолчать.
Лиз не торопила меня. Она выжидала.
Я не знал, как вести себя дальше. Когда мы ввалились в вертушку, мне хотелось разрыдаться, выплакаться на чьей-нибудь груди. На женской груди, ибо любая женщина может утешить отчаявшегося — по крайней мере, я считал, что женщины должны быть такими. Наверное, потому, что всегда был обделен женской лаской.
Но здесь нельзя рассчитывать даже на сочувствие.
Здесь была Лиз. Солдат, а не женщина. Жесткая, как новенькая банкнота. Я боялся ее.
Я снова присосался к бутылке, но она уже опустела. Лиз порылась в запасах и вручила мне еще одну. Пока я пил, она тихо спросила:
— Испугался?
— Странно! Я действительно испугался, но теперь, а не когда это случилось. — Я вытянул руку. — Видите, дрожит.
Она кивнула.
— Знакомое ощущение. Те, кто никогда не переживал такого, называют это храбростью.
— Да какая там храбрость. Просто… просто я выполнял свой долг — времени, чтобы подумать, у меня не было.
Ее взгляд слишком глубоко проникал в душу. Я отвел глаза, уставился в пол, потом на стенки, на потолок. Понимает ли она, как близок я к истерике? Она снова тихо заговорила:
— Однажды я видела взрыв в ангаре. Огонь занялся метрах в десяти от меня. Сначала он казался маленьким. Загорелась мусорная корзина — какой-то идиот бросил туда горящий окурок. Но внезапно пламя выплеснулось на стену. Я поворачивалась к двери в тот момент, когда огонь коснулся перекрытия. Пыль там копилась, наверное, не меньше полувека. Пламя мгновенно обогнало меня, занялся весь потолок. Я услышала чей-то крик и побежала. Из дверей меня вытолкнуло горячим ветром. Я выскочила на улицу, промчалась метров двадцать и, оглянувшись, увидела, как лопается стена. Я припустила дальше и обернулась еще раз, когда крыша здания поднималась на оранжевом шаре пламени. Все заняло меньше десяти секунд. Даже сейчас меня трясет при воспоминании об этом. Но я не помню, чтобы испугалась тогда.
— Это естественная среда их обитания, — ответил Дьюк. — Похоже, здесь они свободно ориентируются. Пока не окажусь внутри вертушки, я не буду чувствовать себя в безопасности. — Он взглянул на пеленгатор. — Чуть левее, Джим. Мы уже почти дошли до спуска…
— О! — Я остановился.
— Что там?
Дьюк подошел и вгляделся в розовый сумрак. Их было трое. Они напоминали кроликов с болтающимися ушами. Или щенков. Коротенькие толстые тельца покрывал блестящий розовый мех. А может, его припорошило пудрой — поди разбери.
Большие круглые лица с короткими тупыми рыльцами. Подробности терялись под слоем розового искрящегося пуха, ни носов, ни ртов не было видно, а глаза щурились от пыли узкими щелочками. Пыль покрывала их с головы до ног. Словно китайчата на фабрике сахарной ваты.
Кроличьи уши. Щенячьи мордочки. Это не вязалось с моими представлениями о пришельцах из космоса. И уж во всяком случае, с представлением о разумной жизни на Хторре.
Их лица не выражали ни доброжелательности, ни враждебности, ни любопытства. Но в том, что мы находимся в центре их внимания, сомневаться не приходилось.
Покосившись на Дьюка, я вздрогнул: еще пятеро подкрадывались к нам сзади.
Я резко обернулся. Из кустов выходили все новые и новые кроликособаки.
Они шли отовсюду. Мы попали в окружение.
В. Что сказал хторранин, проглотив включенную бензопилу?
О. Крепкий поцелуй.
РОЗОВАЯ МГЛА
Каждая ошибка — лишний повод для самоистязания.
Соломон Краткий
Дьюк первым нарушил молчание и очень ласково сказал:
— Ну вот, опять ты втянул меня в историю. Я взглянул на него.
— Для пострадавшего вы держитесь весьма неплохо. Дьюк не ответил, он изучал кроликособак, пытаясь выявить вожака. Потом спросил:
— Ты вроде бы считаешься ученым. Как по-хторран-будет «друг»?
— Единственное хторранское слово, которое я знаю, переводится как «жратва».
— Тогда не стоит начинать, пока мы не выясним, что они едят.
— Они… нетравоядные.
— Откуда ты знаешь?
— Глаза расположены на лицевой части черепа. Хищникам необходимо стереоскопическое зрение, чтобы выслеживать жертву. А жертве положено иметь глаза по бокам головы, чтобы вовремя заметить хищника. По крайней мере, на нашей планете принято так. Я могу ошибаться, но… Если они едят мясо, то, вероятно, обладают интеллектом.
— Почему?
— Много ли надо мозгов, чтобы щипать траву? Дьюк немного подумал и кивнул. Кроликособаки не двигались — просто сидели и смотрели на нас.
— Держу пари, — добавил я, — что эти существа всеядны. Согласно теории Коэна, интеллект в первую очередь развивается у охотников, но сохраняется лишь у тех из них, кто не зависит от охоты целиком.
— Ну? — поинтересовался Дьюк. — Так грозит нам опасность или нет?
— Оружия у них нет… А если они разумны, то должны быть удивлены не меньше нас с тобой.
Дьюк медленно повернулся, рассматривая кольцо ма-леньких, на удивление терпеливых китайчат.
— Неверные предпосылки, Джим.
— Чем же они неверны? — Я тоже изучал зверюшек.
— Ты заранее предполагаешь, что эти существа разум ны. А если нет? Чем не волчья стая?
Мысль ошеломила меня. Дьюк был прав. Я без всяких на то оснований с одного взгляда очеловечил кроликосо-бак, вполне естественно предположив, что любое гума-ноидоподобное существо обязано быть разумным.
— К сожалению, ты прав, Дьюк.
— Извиняться будешь потом. Сначала надо выбраться отсюда.
Одна из фигурок шевельнулась и апатично почесала ухо задней лапой. Точьв-точь кутенок. Черт возьми! Эти зверюшки выглядят слишком забавными, чтобы таить опасность.
Я взглянул на Дьюка:
— Ты по-прежнему считаешь их волчьей стаей?
— Сейчас не до гипотез, — осадил он меня и с хрустом пошел по мерзлой пудре. Кое-где она уже растаяла, и там его ботинки чавкали, как по грязи.
Дьюк отошел немного и остановился. Две кроликосо-баки, сидевшие прямо на его пути, поднялись и, возбужденно кулдыкая, замахали лапками. Дьюк оглянулся на меня. Что делать?
Кроликособаки тоже переглянулись и заверещали, как бурундуки, только тоном ниже. Одна скакнула к другой и принялась махать руками, как руководитель группы поддержки на стадионе. Она кулдыкала и пищала, обращаясь к соседке, заламывала свои маленькие обезьяньи лапки, сплетала кисти и трясла ими, словно смешивала мартини, подпрыгивала, поднимая клубы розовой пудры, а потом схватила себя за щеки и растянула их в странной смешной ухмылке.
Ее соседка строила забавные гримасы и лепетала что-то в ответ. Все это напоминало жаркий спор. Вторая кроликособака потрясала сжатыми кулачками, ворчала и топала, поднимая еще большие клубы розовой пыли.
Первая кроликособака сильнее выразила свое неудовольствие. Она ухватила спорщицу за щеки и растянула их, перекосив ее мордочку набок. Потом отпустила щеки, и они с громким шлепком приняли нормальную форму. Но вторую кроликособаку это не впечатлило. Она погрозила первой пальцем, извивающимся, словно щупальце.
Спор возобновился. Тембр голосов изменился, будто на магнитофоне увеличили скорость воспроизведения.
А потом все вдруг стихло. Кроликособаки превратились в любовную пару: гладили друг друга, ворковали, как голуби, прижимались рыльцами к щекам. Поговорив еще немного, уже более спокойным тоном, они замолчали и повернули мордочки к нам.
— И я должен воспринимать их всерьез, да? — осведомился Дьюк. — После такого представления?
Я пожал плечами.
— Нас двое, а их — туча. — Я оглянулся. Кроликосо-бак стало значительно больше. Все время подходили новые. — Сейчас или никогда, Дьюк.
— Согласен.
Он шагнул вперед…
На этот раз заверещали все сразу. С писком и кулдыканьем зверьки подпрыгивали на месте — зрелище смешное и страшное одновременно.
— Охлади-ка немного их пыл, Джим, — предложил Дьюк. — Может, тогда нам дадут пройти.
Кивнув, я прицелился в середину пустой полосы между нами и кроликособаками и, легонько коснувшись спуска, выпустил клуб морозного пара.
Они бросились назад, испуганно вереща, но панике не поддались и не разбежались. Существа принюхивались к воздуху, болезненно морщась от холода, потом поскакали на исходные позиции.
— Я могу заморозить парочку, — сказал я. — Но вряд ли это пойдет на пользу будущим контактам.
Дьюк подумал и покачал головой.
— Пожалуй, немного огня будет кстати. Он поднял огнемет.
Краем глаза я уловил какое-то движение.
— Дьюк! Постой.
Дьюк замер. Сквозь розовую пыль приближалось что-то большое и темное. Я уже знал что. Вот зачем нас держали здесь — ждали его.
Это был огромный червь. Пять метров в длину и около двух в обхвате. Глаза его были прикрыты — для защиты от пыли.
И тут я увидел на черве кроликособак. Самая крупная сидела на вершине мозгового сегмента и погоняла червя, чирикая и похлопывая по спине. Толстощекое существо вело себя как заправский водитель автобуса. Сзади расположились еще три кроликособаки. Ни дать ни взять туристы, только видеокамер не хватает. Если бы они не сидели на двухтонной всеядной твари, можно было бы посмеяться.
Хторр плавно остановился, повернул морду к нам, моргнул и издал тихую трель: «Трллп?» Потом снова закрыл глаза и, казалось, задремал.
Я посмотрел на Дьюка. Мне еще не доводилось видеть такого покорного червя. Дьюк поймал мой взгляд и пожал плечами, но огнемет держал по-прежнему наготове.
Кроликособаки, оседлавшие червя, что-то спросили у тех, которые окружали нас. Те заверещали в ответ. Несколько полезло на спину хторра, чтобы держать совет с вновь прибывшими.
Дьюк чуть-чуть опустил огнемет.
— Джим, как тебе это нравится?
— Не знаю. Хочется думать, что эти кролики все же наделены интеллектом, пусть более низким, чем у червей. Черви — хозяева, кроликособаки — свора, а мы, так сказать, почетные гости на их сегодняшней охоте.
Дьюк внимательно меня выслушал.
— Сейчас нам надо побыстрее шевелить мозгами. С одним червем мы справимся. Но все семейство нам не одолеть.
Я кивнул.
— Собираешься пустить в ход огнемет?
Дьюк не ответил. Он поудобнее перехватил оружие и Расставил ноги пошире. Червь внезапно проснулся. Его глаза выкатились наружу и уставились прямо на Дькжа. В то же мгновение все кроликособаки с тявканьем спрыгнули на землю. Я пытался понять, что происходит.
Червь пробулькал: «Хторрллпп?», вопросительно посмотрел на Дьюка и пополз вперед.
«Не-е-т!»
… Дьюк выстрелил. Влажность — только она спасла Дьюка, уверен. Та влага, что осталась в воздухе после жидкого азота.
На какую-то долю секунды огненная струя зависла, а затем рванулась назад и окутала Дьюка. Не успел он вскрикнуть, как вдруг превратился в пылающий оранжевый факел.
Виновата была пыль. Она оказалась такой мелкой, что не горела, а взрывалась. Даже порошкообразный водород не столь опасен.
Не раздумывая, я направил фризер на Дьюка и выстрелил. Пламя исчезло почти мгновенно. С шипением и треском в воздух поднялись огромные клубы холодного пара. Где-то внутри находился Дьюк.
Я обязан был это сделать, иначе целый океан пудры взорвался бы и превратился в огненный смерч — у меня не было выбора. На месте Дьюка показалась черная обугленная фигура. Она повалилась ничком. Кроликособаки исчезли, словно растворились в розовом мареве. Червь тоже. Я даже не заметил, когда они убрались. Остались только мы с Дьюком посреди еще тлеющего черного кратера. У меня наступила разрядка.
— Ах ты, сукин сын! — кричал я, шлепая к нему по грязи. — Я же кричал: «Подожди!» Тебе что, никто не рассказывал о зерне на элеваторах? О пыли? Кретин, упрямый осел! — Я снял с Дьюка баллоны с горючим и перевернул на спину. Он был еще жив и дышал отрывисто и хрипло. Маска и очки спасли лицо и легкие. Значит, у него оставался шанс. Может быть, оставался…
Я приподнял Дьюка за ремни амуниции, намотал один из них на руку и потащил. Нести командира в этой пыли мне было не под силу. Ругался я не переставая.
Все кругом вдруг потеряло очертания, стало неясным и расплывчатым. Даже солнце исчезло. Небо и земля слились. Я не видел собственных рук. Если я выпущу Дьюка, то уже не найду.
Я слышал о белой мгле в Антарктиде, но сейчас угодил в переделку покруче — в калифорнийскую розовую мглу.
Я не знал, где нахожусь. Но что еще хуже — я не знал, где находится вертолет.
В. Что бы вы сказали хторранину, атакующему батальон?
О. Не балуйся с едой.
ГОСПОДЬ
Недостаток десяти заповедей в том, что в них слишком часто повторяется «не делай…» и слишком редко — «делай…».
Соломон Краткий
Я замер. Надо идти дальше — но куда? Я полностью потерял ориентировку и боялся сделать хоть шаг из страха, что пойду не туда. Вертушка могла находиться всего в Нескольких метрах от нас, но разглядеть ее было невозможно.
Неправильный шаг означал смерть. Я стоял, парализованный страхом, и дрожал от понимания собственной беспомощности. Надо что-то делать! Дьюк нуждался в безотлагательной помощи, да и воздуха у нас оставалось совсем немного.
Еще этот пеленгатор куда-то запропастился. Тем временем розовая мгла стала еще плотнее, видимость приблизилась к нулю.
Я обязан предпринять что-то. Немедленно. Даже если это окажется ошибкой. Я ни разу не свернул, пока тащил Дьюка, значит, по-прежнему двигаюсь куда надо? Черт его знает!
Направив фризер вперед, я выпустил струю. Послышалось шипение, лицо обдало холодом.
Я рассчитывал на успех, но все-таки потихоньку продвигался, пробуя почву ногой, прежде чем ступить.
Но как я ни осторожничал, нога вдруг провалилась в пустоту. Мы покатились по длинному откосу и врезались в сугроб. Теперь я уже не мог разобрать, где верх, где низ: со всех сторон нас окружали комья розовой паутины. Я выстрелил из фризера туда, куда, по моему мнению, следовало идти. Холод словно разбудил меня.
Я задержал дыхание, сел, потом кое-как встал. Ремень Дьюка по-прежнему намотан на мою руку. Слава Богу! Он со мной.
Я снова двинулся вперед, измотанный, злой. Проклятье! Я, Джим Маккарти, не желаю умирать такой смертью! Я еще молод, мне всего двадцать четыре! Это так мало! Я нужен, я незаменимый специалист в войне против Хторра!
— Эй, Боже! Слышишь? Говорит Джеймс Эдвард Маккарти! Ты поторопился! Я еще мало жил! Давай рассудим по совести.
Шатаясь, я волок Дьюка, распыляя перед собой холод и стараясь не поскользнуться. Теперь я не знал, куда иду.
— Эй, Боже, подай знак! Хоть какой-нибудь, любой. Пожалуйста, спаси меня, спаси Дьюка. Ну хорошо, спаси хотя бы Дьюка. На моей совести уже смерть Шорти. Разве этого мало? Позволь мне спасти Дьюка, а? Потом можешь забрать меня, если хочешь. Я устал умирать, Господи… — Слезы мешали мне говорить. — Прости меня, Боже, я был глуп. Пожалуйста. Мне казалось, что Ты готовил меня к большему. Но ведь так у Тебя ничего не получится, верно?
В горле пересохло. Голос сел. Я и сам не знал, зачем все это говорю — просто надо что-то говорить, пока я еще могу идти.
И вдруг что-то произошло. Что-то изменилось. Я осознал, чем занимаюсь. И вспомнил, как Дьюк однажды посоветовал: «Попробуй, иногда помогает». Меня снова начали душить слезы. Все это глупо. Но… Я действительно хотел, чтобы Господь услышал меня. Если бы это было возможно.
— Я не знаю, как сделать, чтобы Ты услышал меня, правда, не знаю. Я буду просто говорить с Тобой, хорошо?.. Позволь начать с самого начала. Я ведь делаю это ради Дьюка. Я всегда был эгоистом и… Да, да, я знаю, что Ты не можешь спасти одного Дьюка, без меня, но…
Ноги шагали, язык работал. Я двигался вперед и молился:
— Боже… Не знаю, верю ли в Тебя. Не знаю, существуешь ли Ты. Никогда не задумывался над этим. Значит… я лишь еще один проклятый ханжа, зовущий Тебя на помощь, когда не остается никакой надежды. Я схожу с ума, Боже! Впрочем, это не совсем так. Я всегда думал, что однажды у меня появится шанс добраться до сути. Ты меня слушаешь?
Я споткнулся и упал ничком в розовую пыль. Каким-то непонятным образом ремень Дьюка вырвался из руки. Я даже почувствовал, как он ускользает.
Я лежал в пыли абсолютно неподвижно: Дьюк был от меня в нескольких сантиметрах, и если я пошевелюсь, то могу потерять его. Надо быть осторожным. Очень осторожным.
Поднявшись на колени, я перегнулся как можно дальше назад и стал шарить в пыли.
— Пожалуйста, Боже, позволь мне найти Дькжа. Мне больше ничего не надо. Только найти его.
В ушах слышался какой-то посторонний звук, но я не обращал на него внимания. Я должен найти Дьюка! Осторожно начал разворачиваться, моля Господа, чтобы не съехать дальше по склону, потом лег плашмя и вытянул руки как можно дальше. Мои пальцы прикоснулись к чему-то, вцепились…
Рука Дьюка. Спасибо Тебе, Господи! Я нащупал его лицо. Розовая пелена накрыла весь мир. Боже упаси еще раз увидеть такое! Только бы Дьюк был жив. Я прижался к его лицу и попытался прислушаться. Кругом стоял адский шум, но изпод маски доносился хрип. Он дышал! Это была райская музыка. Спасибо, Господи! А теперь помоги мне дотащить его до вертушки.
Шум в ушах становился все громче и неприятнее. Настойчивее. Что это за чертовщина? Похоже на сирену.
Я замер и, затаив дыхание, прислушался. Пыль поглощала звук. Казалось, он доносится откуда-то издалека, хотя на самом деле был где-то рядом. И напоминал рыдания.
Да это же сирена! Сквозь розовую мглу доносились серии коротких нарастающих завываний.
Вертушка? Или что-то еще? Но чем бы это ни оказалось, оно находилось слева. Я шел не туда! Впрочем, уже не важно. Спасибо, Господи!
Я обмотал ремень вокруг пояса, поднялся на ноги, повернулся лицом по направлению к источнику звука и шагнул вперед, таща Дьюка за собой. Теперь я слушал только сирену.
Она выла, как сотня демонов. Как маленькая сучка, которую били. Захлебывающиеся пурпурные визги. Только они в этом мире были розовыми. Всеми силами я стремился к ним.
Жидкий азот примораживал пыль. Под ногами хрустели и, потрескивая, рассыпались пушистые комья паутины. Все по-прежнему оставалось розовым. Но я слышал сирену и знал, что теперь мы спасены!
Спасибо Тебе, Боже. Спасибо! Значит, есть еще для меня работа, есть!
В. Как хторране называют пуделя?
О. Закуска.
ПЫЛЬ
Нужное находишь в самом дальнем углу.
Соломон Краткий
На вертушку я просто наткнулся. Как нашел люк — не знаю. Просто начал шарить по обшивке и, не переставая, стучал и кричал. Машина зарылась в пудру так глубоко, что пришлось колотить по крыше.
— Лиз! Открывай свою чертову дверь!
Люк неожиданно распахнулся прямо перед носом, и я упал в него, даже не успев ничего понять — просто упал, провалился, потянув за собой Дьюка. Сверху полетела пыль. Кто-то потащил меня вперед. Послышалось:
— О Боже…
— Позаботься о Дьюке! — крикнул я. — Я в порядке. Займись Дьюком!
— Подожди! Я закрою люк! — крикнула в ответ Лиз. — Пыль летит внутрь.
Она закашлялась и исчезла.
Я лежал, прислушиваясь к биению своего сердца, непрерывному завыванию сирены и собственным всхлипам. Не мог пошевелить и пальцем, но обязан был встать. Встав на четвереньки, я услышал, как с шипением закрывается люк. Звук мне не понравился, но я по-прежнему ничего не видел, разве что теперь все вокруг было не розовым, а серым и расплывчатым. Я протер очки.
— Не снимай маску! — Лиз оказалась рядом. — Мак-карти, слышишь? Ты понял? Не снимай маску.
Я сумел кивнуть и выдохнул:
— Воды.
Она вложила мне в руку пластиковую бутылку, я жадно присосался к ней. Жидкость была сладкой. Все вокруг — тоже. Я вдруг снова почувствовал запах пудры, свежеиспеченных булочек, жевательной резинки, зефира, батата, безе и сахарной ваты. Она была повсюду.
— Маккарти! Я не могу закрыть люк, пыль забила пазы.
— Черт! — Я на четвереньках пополз на голос. — Ни черта не вижу. Где фризер?
Лиз сунула мне что-то округлое и холодное.
— Направьте дуло на дверь и отойдите в сторону. Дью-ка тоже уберите!
Я почувствовал на плечах ее руки. Она развернула меня.
— Подождите минутку! — сказала Лиз; по полу проволокли что-то тяжелое. — Все в порядке.
Я выстрелил. Хлопок был слишком громким, а холод слишком сильным. Что-то хрустнуло. Не самый остроумный выход, конечно. Я чувствовал, как вокруг клубится холодный пар. Жидкий азот всегда сильно действует при комнатной температуре.
Лиз прошла мимо меня в нос вертолета. Снова послышалось шипение люка. Его сопровождал треск ломающейся и даже взрывающейся при соприкосновении с теплым металлом пудры.
Люк захлопнулся, секундой позже Лиз выключила сирену. Все вокруг стало черным и тихим.
— Здесь есть хоть какой-нибудь свет? — завопил я. — Ничего не вижу!
— Оставайтесь на месте. Сейчас.
Я слышал, как Лиз возится в носу корабля, и через несколько секунд увидел перед глазами проблеск.
— Вы что-нибудь видите?
— Смутно. Вижу огонь. Он двигается.
— Это фонарик. — Она протерла мои очки. — Не снимайте маску. А теперь что вы видите?
— Стало светлее.
— Расслабьтесь. Пыль стоит столбом, а вентиляторы включить нельзя — их сразу забьет. Потерпите минутку. Похоже, из-за фризера пыль оседает.
— Кажется, возвращается зрение, — сказал я. — Кошмар.
— Да уж, забавнее не бывает. — И тут Лиз взвизгнула: — Боже мой! Что с Дьюком?
Я напряженно всматривался в него, но ничего не мог понять, Дьюк превратился в мумию, обугленную и припорошенную розовой сахарной пудрой. Он лежал на полу и хрипло дышал.
У меня тоже горели легкие. Несмотря на маски, мы вдохнули, наверное, килограммы пыли. Двигаться не хотелось. Лечь бы на пол и умереть. Но я был жив. Пока жив. А поэтому пополз на карачках за коробкой с красным крестом. Лиз направилась за мной. Что-что, а порядок мы знали.
Комбинезон Дьюка пришлось разрезать. Местами он был прожжен, местами все еще заморожен. Вместе с тканью отходили куски обгоревшей кожи. Сверху все припорашивала пыль.
Насколько сильно пострадал Дьюк, понять было трудно. Мы сняли с него рубашку и начали прикреплять к груди покерные фишки датчиков. Последние три я наклеил на лоб и на виски. Потом мы завернули его в стерильное одеяло. Я отыскал еще один электрод и пристроил на сгибе локтя. Туда же я прикрепил капельницу-экструдер, ввел Дьюку пол-литра искусственной крови и заправил капельницу глюкозой и антибиотиками.
Покончив с этим, я снял с Дьюка очки и маску. Глаза его отекли, из носа шла кровь. Лизард осторожно промокнула ему лицо влажным полотенцем. Я нашел новую кислородную маску и аккуратно надел. Мы наткнулись на вертушку как раз вовремя: его баллон с воздухом был почти пуст.
Надпись на экране медицинского компьютера свидетельствовала, что Дьюк в шоке. Ультразвуковой сканер, вмонтированный в одеяло, выдал нечто невнятное, но затем вспыхнула красная надпись: «Нуждается в помощи».
При этом мозг Дьюка посылал устойчивые импульсы. Это был хороший признак. Сердце тоже работало нормально.
Я стянул маску и зашвырнул ее подальше. Упав, она подняла небольшое розовое облачко.
По-прежнему хотелось умереть.
— Дайте мне полотенце.
Лиз бросила мне гигиенический пакет. Я развернул полотенце и зарылся лицом в его прохладную свежесть.
— Спасибо! Спасибо за полотенце. Спасибо за сирену. Спасибо за то, что оказались на месте. Спасибо за то, что спасли жизнь Дьюку. — Я сам толком не знал, кого благодарил — Лиз или Господа. Скорее всего, обоих. — Спасибо вам.
На последних словах мой голос сел. Лиз вложила мне в руки еще одну бутылку с водой.
— Что произошло? — спросила она.
Прислонившись спиной к переборке, я молча пил воду. Лиз сняла маску. Лицо ее, за исключением глаз и рта, было в розовой пудре — отталкивающее зрелище. Мы выглядели сейчас пародией на людей. Она устроилась у противоположной переборки.
Я перевел дыхание. Грудь жгло, говорить не хотелось.
— Вы видите перед собой величайшего кретина на Земле. Так по-идиотски еще никто не поступал…
— Вводную часть можете опустить, сомнений на сей счет у меня никогда не было, — перебила Лиз. — Расскажите о том, чего я не знаю.
— Простите. Я завел нас в ловушку. По крайней мере, так считает Дьюк, хотя сам я до сих пор не уверен. Впрочем, все равно. — Я присосался к бутылке. Боже, как хочется пить! Из-за этой пудры, что ли? Я взглянул на Лиз и тихо продолжил: — Как бы то ни было, мы видели необычных существ. Они походят на маленьких пушистых человечков, сбежавших из Диснейленда. У них круглые мордочки, узкие глаза и висячие уши. Они пищат, как бурундуки, и переваливаются, как утки. При разговоре гримасничают и машут руками. Словом, достаточно смешные, чтобы не воспринимать их всерьез. Эти человечки окружили нас и не давали пройти. Потом оказалось, что они задерживали нас для червя. Трое, нет, четверо приехали верхом на папе-черве. Прибывшие посовещались с теми, что окружили нас. А потом червь пошел на Дьюка. Вроде бы он и не нападал, но Дьюк выстрелил, и его огнемет взорвался. Вероятно, из-за пыли — она настолько мелкая, что воспламеняется мгновенно.
Я еше покопался в памяти. Продолжать не хотелось — о дальнейшем я предпочел бы умолчать.
Лиз не торопила меня. Она выжидала.
Я не знал, как вести себя дальше. Когда мы ввалились в вертушку, мне хотелось разрыдаться, выплакаться на чьей-нибудь груди. На женской груди, ибо любая женщина может утешить отчаявшегося — по крайней мере, я считал, что женщины должны быть такими. Наверное, потому, что всегда был обделен женской лаской.
Но здесь нельзя рассчитывать даже на сочувствие.
Здесь была Лиз. Солдат, а не женщина. Жесткая, как новенькая банкнота. Я боялся ее.
Я снова присосался к бутылке, но она уже опустела. Лиз порылась в запасах и вручила мне еще одну. Пока я пил, она тихо спросила:
— Испугался?
— Странно! Я действительно испугался, но теперь, а не когда это случилось. — Я вытянул руку. — Видите, дрожит.
Она кивнула.
— Знакомое ощущение. Те, кто никогда не переживал такого, называют это храбростью.
— Да какая там храбрость. Просто… просто я выполнял свой долг — времени, чтобы подумать, у меня не было.
Ее взгляд слишком глубоко проникал в душу. Я отвел глаза, уставился в пол, потом на стенки, на потолок. Понимает ли она, как близок я к истерике? Она снова тихо заговорила:
— Однажды я видела взрыв в ангаре. Огонь занялся метрах в десяти от меня. Сначала он казался маленьким. Загорелась мусорная корзина — какой-то идиот бросил туда горящий окурок. Но внезапно пламя выплеснулось на стену. Я поворачивалась к двери в тот момент, когда огонь коснулся перекрытия. Пыль там копилась, наверное, не меньше полувека. Пламя мгновенно обогнало меня, занялся весь потолок. Я услышала чей-то крик и побежала. Из дверей меня вытолкнуло горячим ветром. Я выскочила на улицу, промчалась метров двадцать и, оглянувшись, увидела, как лопается стена. Я припустила дальше и обернулась еще раз, когда крыша здания поднималась на оранжевом шаре пламени. Все заняло меньше десяти секунд. Даже сейчас меня трясет при воспоминании об этом. Но я не помню, чтобы испугалась тогда.