Страница:
Каждое из этих названий – имя открытия твоего отца. Он постоянно совершенствовал генератор, потому что постоянно расширял возможности преобразования пространства.
Теперь о каждом из них конкретно.
“Зеркало”. Об этом ты уже знаешь.
“Уйти, чтобы остаться”. Твой отец научился организовывать подпространство закрытого типа. Генератор Рочерса формирует вокруг себя собственную замкнутую реальность, которая не имеет никакого отношения к реальности нашей Вселенной, и таким образом “выпадает” из нее. Это наиболее безопасная функция генератора, поэтому больше ничего объяснять не буду. Включи его и узнай все сам”.
– Уже, – пробормотал я. И добавил. – Если бы я знал про “Зеркало”…
“Режим “Ловушка”. Здесь “Ланцелотт” – а как ты понял, именно так мы назвали генератор Рочерса – формирует подпространство открытого типа сложной топографической конфигурации. Это означает, что создается некий невидимый и бесконечный мир, в который очень просто войти, но вот выйти…
Сделать это почти невозможно. Потому что в этом мире очень много пространственных фокусов. Так называемые “ямы”, в которые лучше не проваливаться: они не имеют дна, и твой провал-полет в них обречен стать вечным. Замкнутые кривые, которые кажутся прямыми, и приводят тебя всегда в начальную точку движения. Огромное количество “дверей”, проходя в которые, никогда не знаешь, где окажешься…
Представь себе: ты идешь по чистому зеленому полю. Вдалеке – лес, ты движешься к нему. И незаметно для себя пересекаешь незримую границу подпространства, созданного “Ланцелоттом”. Казалось бы, для тебя ничего не меняется. Но можешь быть уверен, что до леса ты теперь никогда не дойдешь. А если попадешь на опушку, то случайно, не по своей воле. Окажешься не в том месте и не в то время, в какое рассчитывал возле леса оказаться.
Ты сделаешь несколько шагов по тропинке и неожиданно найдешь себя на краю поля около реки, в километре правее своего прежнего местоположения. Ты кинешься вперед и через пять минут спотыкливого бега по прямой увидишь, что прибежал точно на то место, откуда стартовал… Ну и так далее.
Выйти из “Ловушки” ты уже не сможешь, ибо конфигурация подпространства такова, что ни одна траектория пути не выведет тебя к исходной точке – точке входа в ”Ловушку”. Если же программа развертки создана так, что подпространство имеет “ямы” и “двери”, ведущие в иные регионы Вселенной, то ты можешь вылететь в открытый Космос где-нибудь вблизи Полярной звезды или выпасть в небо над Центральным мегаполисом… Вариантов масса, и все они – легко и просто задаются оператором.
Ты осознаешь, как гениален был Дэниел Кристофер Рочерс?
Об “Окне” я расскажу тебе позже…
Предела глубине и охвату своих замыслов Рочерс не видел. И, наверно, он был прав: он сделал бы еще много открытий. Ведь для того, чтобы создать, изучить и освоить “Зеркало” и все остальное, нам хватило всего пятнадцати лет. Пятнадцати из шестнадцати, что мы провели вместе. Но потом…
Потом два мощнейших фактора вторглись в нашу нелегкую и азартную жизнь. Они опрокинули все наши планы. И привели к тому, что мне пришлось покинуть твоего отца.
Два фактора, две причины, две беды.
Несчастье в эксперименте с “коридором зеркал” и инциндент при открытии планеты с морем протоплазмы”.
Уокер долго молчал, опустив голову. Потом, казалось, через силу – продолжил:
“Сначала о “коридоре зеркал”. Потому что именно это – во всяком случае, я так считаю – вызвало к жизни вторую беду.
Ты, верно, не раз наблюдал общеизвестный феномен: если одно зеркало поставить напротив другого, то в любом из них образуется бесконечный коридор отражений. Создав “Ланцелотта”, Рочерс не мог пройти мимо возможности построить коридор отражений своих “зеркал”. Ведь это интересно, правда, Дэн?
Смотри, если смонтировать второй генератор и развернуть два “зеркала” напротив друг друга, – даже необязательно напротив, важен сам факт наличия второго “зеркала” – то в каждой из образовавшихся вселенных будет стоять “зеркало”, открывающее вход во вселенную, в которой стоит “зеркало”, которое является ходом в… Ну и так до бесконечности.
Одним включением двух генераторов создать мириады, бесконечное множество идентичных миров!
Интересно? Нет! Это страшно! Потому что с бесконечностью не шутят, ибо она – одна. А все остальное, как говорится, от лукавого. И Рочерс это прекрасно понимал. Последствия одновременного включения двух его “зеркал” и создания бесконечного количества бесконечностей были непредсказуемы.
Он не решался на этот опыт много лет. Но часто мысленно возвращался к нему. Советовался со мной, мы спорили. Он доказывал безопасность эксперимента, я ее отрицал. Потом через какое-то время мы почему-то менялись ролями. И так без конца. А однажды утром вышли вдвоем из своего жилья-ангара и отправились в подземный город. Но не в сектор Z, где обычно работали и где стоял звездолет с “Ланцелоттом”, а в лабораторию-мастерскую.
И за сутки смонтировали второй генератор.
А на следующий день произвели одновременное включение. “Ланцелотт” и “Ланцелотт-1” развернули “зеркала” до неба по противоположные стороны нашей поляны…”
Уокер остановился, чтобы прикурить потухшую сигару, и я заметил, как дрожали пальцы его руки, когда он потянулся за зажигалкой.
“Ты скажешь, что мы рисковали. И не только своими жизнями – жизнью Вселенной… Наверно, ты будешь прав. Но… Я верил в гениальность Рочерса. Если он все-таки пошел на эксперимент после стольких лет раздумий и колебаний, то его интуиция знала, на что толкает твоего отца. Во всяком случае, насчет судьбы мироздания он не беспокоился. Он как-то сказал мне:
– Создатель слишком умен для того, чтобы вложить в руки двух идиотов оружие, способное разнести его детище на куски. Самое худшее, что нас ожидает, это отеческий урок: ”Спички детям не игрушка!” А вот насколько урок будет жесток, я не знаю.
Он был прав. И насчет осторожности Создателя, и насчет урока…
Два огромных “зеркала” встали напротив друг друга и “отразили” каждое в самое себя – противоположное, а в нем – опять самое себя, и в нем – коридор “зеркал”, коридор вселенных, которому не было конца. Вселенных, не имеющих края.
А потом произошла катастрофа. Она длилась секунду-две, не более, но нам с Рочерсом хватило, Дэн. Хватило на всю оставшуюся жизнь.
Я вдруг почувствовал, как сквозь меня несется неслышный и невидимый, но чудовищный в своей разрушительной силе поток. Это был даже не поток – шквал. Шквал чего? – спросишь ты. Я не отвечу. Не знаю. Он не был ни ветром, ни водой, ни энергией. Нечто нематериальное, ни на что не похожее, мистическое и страшное, пронзало мое тело и уносило в никуда мои мысли, чувства, годы.
Меня. Мою жизнь.
Больно не было. Я испытывал только невыносимое напряжение, которое не давало мне дышать. Поток не имел вектора направленности. Он несся одновременно в обе стороны: из одного коридора отражений в другой. При этом вокруг ничего не изменилось, все осталось тем же – и лес, и поляна, и “зеркала”…
А я стоял и разевал рот, как рыба, выкинутая на берег. Я скосил глаза – единственное движение, которое я мог сделать, находясь под воздействием потока! – на Рочерса и увидел, что он тоже стоит ни жив ни мертв. Не шевелясь. И еще я увидел, как на его голове встали дыбом седые волосы. Я отвел взгляд. Седые. Ты помнишь волосы отца, Дэн? Черные, как смоль. И через пятнадцать лет после вашей разлуки они были черные, как смоль. А за те две страшные секунды стали седыми…
И вдруг раздался взрыв. “Ланцелотт-1” взорвался. Тело Рочерса, который стоял рядом с ним, было отброшено на несколько метров в сторону. А потом то же самое произошло и со мной. “Ланцелотт”, который опекал я, взлетел на воздух, и меня отшвырнуло в противоположную от Дэниела сторону. Я потерял сознание.
Очухались мы довольно быстро и почти одновременно. Взрыв не нанес мне никаких травм, если не считать нескольких ушибов и несерьезных ожогов. Я с трудом сел на земле. Невредимый Рочерс медленно поднимался на ноги в десяти метрах от меня.
“Зеркала” исчезли. Оба генератора представляли из себя кучи дымящегося металла. Твой отец подошел, остановился напротив и внимательно вгляделся в меня. Его седые волосы развевались на ветру. Лицо, постаревшее лет на двадцать, – изборожденное морщинами, потемневшее, с запавшими глазами – ничего не выражало.
Я молчал.
Он нагнулся и провел рукой по моим волосам:
– Ты поседел, Джеймс…
Голос его резанул слух незнакомым, старчески-скрипучим тембром.
Я не вскочил и не рванул в жилблок за зеркалом. Мне достаточно было того, что я видел, глядя на твоего отца.
– Я что-то ослаб, – сказал он и тяжело сел рядом со мной на землю. Потом выдернул из своей прически несколько седых волосков и долго молчал, держа их перед глазами. – Старость – не радость, – молвил он наконец и с грустной спокойной улыбкой заглянул мне в лицо. – С тобой все в порядке?
Я не ответил и отвернулся от него. Он немного помешкал, а потом положил мне руку на плечо.
– Что это было, Дэн? – тихо спросил я.
– Временной ветер, Джеймс, – так же тихо ответил он. – Временной ветер. Он стирал вселенные, которые мы наплодили. Отправлял их в Лету. И чуть не отправил нас к праотцам… Если бы генераторы не взорвались, мы бы через секунду превратились в скелетированные трупы, а потом рассыпались бы пеплом.
– Почему взорвались генераторы?
– Они состарились. Так же, как и мы. В каждом из них усох от времени какой-то один и тот же блочок, скорее всего, в схеме питания. И замкнул накоротко электроцепь. Это вызвало взрывы… – Он обнял меня за плечи и ободряюще покачал из стороны в сторону. – Нам повезло, Джеймс. Эти взрывы прервали опыт почти сразу, не дали нас убить. Я думаю, поток был нарастающим. Создатель собирался в считанные секунды провести лишние вселенные через все витки эволюции. Ведь миры, завершившие эволюцию, насколько мы знаем, свертываются в точки… Так он стирал наш “коридор зеркал”…
– Откуда ты все это знаешь? – слабым голосом спросил я.
Он улыбнулся слабой морщинистой улыбкой, уголки его усохших губ при этом съехали вниз.
– Просто увидел. За ту секунду, что мы стояли на ветру. Увидел… Как я не подумал о факторе времени раньше?
– А наша Вселенная? Она тоже…
Он понял меня сразу.
– Нет. Она в плане. С ней бы ничего не случилось. Воздействие оказано только на поляну и на нас. Мы оказались в узловой точке… Как думаешь, насколько мы состарились?
Я повернулся к нему и вгляделся в лицо семидесятилетнего старика.
– Лет на двадцать.
– Еще по-божески…
Он с кряхтеньем поднялся на ноги и подал мне руку. Я встал, и мы медленно побрели к нашему жилищу.
Ты можешь себе вообразить, как потрясла нас происшедшая катастрофа. В полной мере мы осознали чудовищность того, что нам довелось пережить, не сразу. А через несколько часов, когда оправились от шока, пришли в отчаяние.
Мы потеряли драгоценные годы жизни, силы – так необходимые нам годы и силы. Теперь мы должны были ожидать снижения работоспособности, остроты мышления, возрастных недомоганий. Мы с Рочерсом никогда не жаловались на здоровье. Но после эксперимента с “коридором зеркал” уже не могли думать о своем самочувствии с прежней беспечностью.
Судьба подвела нас к роковому рубежу. За ним начинались испытания, которых мы не ждали, не учитывали в своих планах, – слабость, болезни, наступающая старость.
Не скажу, что лишние два десятка лет, прибавленные к моему возрасту, слишком отяготили меня. Я чувствовал себя почти по-прежнему, если не брать в расчет постоянно одолевающую слабость. Но вот с твоим отцом, Дэн, все было иначе.
Ты знаешь, что он на пять лет старше меня. Видимо, в том возрастном периоде, в котором мы находились, пять лет решали многое. Рочерс ощущал себя дряхлым стариком. Он стал плохо есть, мало спать. При ходьбе шаркал ногами, что раньше ему было вовсе несвойственно.
И еще, Дэн. Он в конце концов заболел. И болезнь эта была странной…”
Дядя Уокер вдруг встал, исчез с экрана, а когда появился вновь, держал в руках фотографию. Он поднес ее к видеокамере, и я увидел на снимке отца. Такого, каким я его знал в детстве. На меня смотрел крепкий тридцатипятилетний мужчина. Прямой разворот плеч, густые черные волосы, гордая и спокойная осанка…
Общее впечатление здоровья и силы нарушал только лихорадочный румянец на щеках и напряженное выражение глаз.
“Этот снимок я сделал в то самое время – время нашей старости. Ты удивлен?
Таким он становился периодически. Приблизительно раз в месяц. Мгновенное омолаживание, возврат в прошлое. На двадцать-двадцать пять лет назад. Эти катаклизмы сопровождались огромным выплеском энергии. Обмен веществ бурно ускорялся. Он не мог усидеть на месте, становился моторным, дерганым. Начинал громко говорить, мысли путались, мешались, он махал руками и ходил из угла в угол.
В такие моменты я отправлялся с ним в лес. Он не терял трезвости оценки ситуации, понимал, что дело неладно. И начинал сбрасывать с себя навязанную энергетику. Он бегал вокруг поляны – круг за кругом, круг за кругом, часами – и ругался. Боже, как он ругался, Дэн! И успокаивался только через пять-шесть часов – тогда, когда силы покидали его, лицо покрывалось морщинами, а волосы стремительно седели вновь.
Это было ужасно. Но ужаснее картины приступов было то, что после каждого из них он катастрофически увядал. Болезнь – если это можно назвать болезнью, – изматывала его. Он пропускал через себя временные потоки. Именно так он определял причину всплесков внутренней энергии и мгновенного омолаживания. И эти потоки изматывали его.
Раз от разу, из месяца в месяц – он изнемогал…
– Меня не отпускает временной ветер, Джеймс, – обессиленно говорил он после каждого приступа. – Он хочет доконать меня. Сколько мне еще осталось? Год, два? Нам надо спешить.
Вот что стало лейтмотивом его деятельности после катастрофы – “нам надо спешить”. Вот что стало причиной инциндента при открытии планеты с протоплазмой.
И причиной моего ухода.
“Надо спешить…” Рочерс теперь каждый божий день работал так, как будто этот день был последним в его жизни.
Ты все понял из объяснения работы “Ланцелотта” в режиме “Ловушка”? Из него ясно, что твой отец научился делать так называемые “пространственные коридоры”, ходы в другие регионы Вселенной. В нашем трехмерном пространстве эти коридоры-ходы выглядели так, что их уместнее было бы назвать ”дырами”. Мы задавали “Ланцелотту” координаты региона, куда хотели бы попасть, он тратил секунду на то, чтобы соотнести их с координатной сеткой карты звездного неба и…
Вместо стены леса перед нами возникало овальное окно от земли до неба. В этом окне чернел безмолвный звездный Космос. Никакого физического барьера между миром Земли и Космосом не существовало. Поэтому поднимался дикий ветер. Воздух засасывался в пустоту “дыры”, нас вместе с оборудованием толкало в свистящую и гудящую пропасть… Мы мгновенно выключали генератор…
Естественно, в условиях Земли мы ставили подобные опыты всего несколько раз и лишь для того, чтобы убедиться в точности теоретических расчетов. Более длительные и серьезные эксперименты мы проводили в Космосе, находясь на борту нашего звездолета.
Ты уже понял, что все, связанное с нашей работой, было чертовски опасно. И для нас, и для Земли. Ведь если, например, “Ланцелотту” задать координаты центра какой-нибудь белой, желтой или красной звезды и развернуть окно в пределах Солнечной системы…
Появится еще одно солнце в нашей планетарной системе. Все сгорит, Дэн! И не только это – нарушится физическое равновесие системы, планеты притянутся к новой звезде… Да что говорить, это даже не катастрофа – конец всему!”
Уокер вдруг прервался, остро посмотрел на меня и произнес бесцветным голосом:
“Это функция “Окно”, Дэн. Четвертый сенсор справа. Как задавать координаты цели-региона, ты узнаешь немного позже. – Значительно помолчал и продолжил. – Но я отвлекся…
Итак, Рочерс мог делать пространственные коридоры. Существенным ограничением возможностей “Ланцелотта” являлось то, что радиус его действия не превышал тысячи световых лет. Находясь на Земле или даже на значительном удалении от нее, мы не могли вышагнуть за пределы Млечного пути. А твой отец хотел выходить из Солнечной системы в другие галактики, переплюнуть в дальности проникновения в просторы Вселенной разведчиков Дальнего Космоса, делая всего один шаг.
И достигнуть края, если он есть. Или того рубежа, за которым скрываются великие тайны мироздания.
Он почему-то верил в то, что во Вселенной есть подобный рубеж, Дэн!
И он изо всех сил добивался расширения возможностей “Ланцелотта”. Он проводил тысячи опытов, и все они были связаны с организацией пространственных “коридоров” в разных регионах Галактики. Он считал, что свойства пространства в центре Млечного пути и на его периферии различны. Использование этого различия для достижения успеха было стержнем его идеи. И это определяло всю трудность и длительность нашей работы.
Мы носились на звездолете по всей Галактике – и в режиме линейного перемещения, и в гиперпространстве – и везде дырявили и дырявили несчастную Вселенную. Это не глупость и не сумасшествие. Такова была специфика решения поставленной задачи: сотни, тысячи “дыр”.
Тот самый случай, когда количество должно было перерасти в качество.
Но добиться нового качества нам так и не удалось. Месяцы и месяцы экспериментов, ночи без сна, сутки без отдыха, наплевательство на режим, болезнь и усталость, изощреннейшие схемы построения экспериментов – ничто не помогало.
Я начал приходить в отчаяние и все чаще со страхом смотрел на твоего отца. Он находился в состоянии той крайней сосредоточенности и устремленности к одной цели, которое очень часто наводит на мысль о душевном нездоровье. Мне казалось, что все возможности уже исчерпаны, мы действительно сделали, что могли. Я говорил ему об этом – он не хотел и слушать.
И изнемогал – от приступов своей странной болезни, от неподъемной тяжести возложенной на себя работы.
Завершение истории было неожиданным. В одном из экспериментов мы не смогли закрыть “дыру” в пространстве…
В тот день после недельного путешествия мы вышли из гиперпространства на краю Галактики, в одном посещаемом, но почти неосвоенном секторе. Как обычно, нам предстояло провести серию “экспериментов”, которая начиналась образованием “дыры”.
Не знаю почему, но Рочерс вдруг изменил своему обычному правилу задавать такие координаты дальнего конца пространственного “коридора”, чтобы “дыра” находилась вдали от звезд. Он составил график эксперимента так, что “коридор” должен был протянуться к какому-то совершенно незнакомому желтому светилу и буквально уткнуться в его планетарную систему.
Зачем ему это было нужно – не знаю. Наверно, для разнообразия. Мы ничем не рисковали. Нам вряд ли что-нибудь угрожало: мы были мобильны, сидели в звездолете. В худшем случае нас ожидали две вещи: узреть либо неприглядный ландшафт какой-нибудь мертвой планеты, либо – ее внутренности.
После подготовки “Ланцелотта” к работе и включения функции “Окно” недалеко от нас в космосе развернулась пространственная “дыра”.
Мы взглянули в нее и обмерли.
“Дыра” выходила на “живую” планету.
Здесь я должен кое-что пояснить, Дэн. Я и твой отец никогда не были звездными путешественниками, всю жизнь проторчали на Земле. Другие миры, населенные живыми существами, мы никогда не видели в реалии – только на экранах телевизоров. Тем более никогда не примеряли на себя роли первооткрывателей подобных миров. И вдруг…
На этой планете никто из землян еще не был. В каталоге освоенных звездных систем желтое светило, к которому мы протянули наш “коридор”, не значилось. И именно поэтому мы с восторгом пионеров Космоса смотрели на то, что открылось нашим взорам.
Планета была покрыта обширными водными пространствами и густой зеленой растительностью. Это уже, как ты понимаешь, было необычно и включало нашу находку в число редких открытий. Но главное – на обращенном к нам полушарии мы обнаружили странное красно-коричневое пятно. Оно было похоже на огромное озеро или маленькое море, если бы не его странный, какой-то пугающий цвет.
Мы включили видеотелескопы и хорошенько рассмотрели пятно в упор на экране внешнего обзора. Оно оказалось не озером или морем, а огромным живым организмом. Скопищем бурлящей протоплазмы терракотового цвета…”
Какая-то зыбкая тень пронеслась в моем мозгу при этих словах. Я остановил воспроизведение записи, тряхнул головой и, вопреки удовлетворенности наступающим отрезвлением, отхлебнул из бутылки.
Терракотовая протоплазма…
Из глубин моего полупьяного существа появился Дэнни-дурак и серьезным тоном подсказал:
– Это прототип энергетической биоплазмы на Горо-2. Даже не прототип, а отец родной. Все пошло оттуда. С планеты, которую открыли Уокер и твой отец.
– О, черт! – выпучил я глаза и снова включил видеозапись.
“Скажу честно, Дэн, – продолжал Уокер. – После того, как первые восторги и удивление оставили нас, это море протоплазмы нам не понравилось. От него исходили какие-то зловещие волны…
Может быть, ты знаешь подобное ощущение: когда знакомишься с человеком определенного типа, тебе становится не по себе, ты маешься невнятным ощущением опасности, тревоги, тебе хочется уйти, прервать контакт.
То же самое происходило и с нами, когда мы смотрели на живое море плоти. Только было это ощущение раз в десять сильнее. А ведь оно находилось не менее чем в сотне тысяч километров от нас…
Всего пять минут мы пялились в “окно”, и этого нам хватило с лихвой.
– Ты же не хочешь приземляться, Дэниел? – спросил я.
– Нет, Джеймс, – ответил он, не отрывая встревоженного взгляда от неведомого существа. – Нет. – Потом поднял на меня глаза. И я понял, что он не хочет показать мне охватившую его тревогу. – Давай закрывать “дыру”. – И решительно подал “Ланцелотту” команду.
“Ланцелотт” выполнил необходимые операции.
А на экране внешнего обзора звездолета ничто не изменилось.
“Дыра” в пространство только что открытой нами планеты не исчезла. Видеотелескопы по-прежнему воспроизводили изображение бурлящего терракотового моря и услужливо подступающих к нему зеленых массивов инопланетной сельвы.
Я не буду рассказывать, Дэн, что мы предпринимали для того, чтобы закрыть “дыру”. Это была целая эпопея. Мы провели там сутки и ничего не добились. Ничего. Зато узнали кое-что новенькое.
Мы точно определили, что образованный пространственный коридор нам не дает свернуть сложное и мощное силовое поле, образованное терракотовой биоплазмой. Природа этого поля неопределима. Ясно, что оно не электрическое, не магнитное, оно не искажает радиоволны. Не гравитационнное, но что-то сродни этому… Ведь гравитация и пространственно-временные метаморфозы очень тесно связаны… Не могу ничего сказать точно.
Во всяком случае это поле способно фиксировать пространственные изменения, это его свойство мы испытали, так сказать, на собственной шкуре. И еще мы поняли то, что оно не дает смещаться в пространстве нашей “дыре”. Планета с биоплазмой, как и любая другая, неслась по орбите вокруг светила и вращалась вокруг своей оси. Представляешь, какую сложную траекторию в космическом пространстве описывал регион с протоплазменным морем? Так вот, “дыра” в течение суток находилась точно в том же положении относительно моря, что и в момент ее образования.
По-существу, получалось, что терракотовый организм притянул к себе конец нашего пространственного “коридора” и никому не собирался его отдавать. И не позволял его закрыть.
Обескураженные, мы нырнули в гиперпространство и завалились спать. А на следующий день за завтраком Рочерс как ни в чем не бывало быстро заговорил о проведении следующих запланированных экспериментов. Я уставился на него, забыв проглотить расжеванный кусок бекона:
– Подожди, Дэн… Я что-то не понял. Разве мы не будем заниматься незакрытой “дырой”?
Теперь он уставился на меня. С неподдельным изумлением. И глаза его горели лихорадочным огнем фаната: как всегда каждый день перед началом работы.
– А зачем? Нам надо спешить. Вперед, Джеймс, и только вперед!
Я вскипел:
– Да ты что, Дэн! Ты разве не понял, на что мы наткнулись?! Ты разве ничего не почувствовал?
Он сморгнул, и я понял, что он сейчас соврет:
– Нет. Не почувствовал.
– Эта протоплазма – агрессивная сволочь, Дэн! И я кожей чувствую: она способна на многое. Я даже думать не хочу – на что. Достаточно уже того, что она не дала нам свернуть “коридор”. На нее можно было бы не обращать внимания, если бы она не запустила свои поганые лапы в сектор Галактики, который вскоре будет активно осваиваться. Благодаря нам она теперь имеет ход в регион, который через пару лет будет пронизан сотнями караванных путей пассажирских “тихоходов” и транспортных кораблей! Разведчики Дальнего Космоса перед “длинным стартом” выныривают из гиперпространства именно в том квадрате! А ты знаешь, как они любопытны. Они не оставят “окно” без внимания, если наткнутся на него. И вляпаются в эту дрянь, которая может создавать суперполя и лезет во все дыры!
Теперь о каждом из них конкретно.
“Зеркало”. Об этом ты уже знаешь.
“Уйти, чтобы остаться”. Твой отец научился организовывать подпространство закрытого типа. Генератор Рочерса формирует вокруг себя собственную замкнутую реальность, которая не имеет никакого отношения к реальности нашей Вселенной, и таким образом “выпадает” из нее. Это наиболее безопасная функция генератора, поэтому больше ничего объяснять не буду. Включи его и узнай все сам”.
– Уже, – пробормотал я. И добавил. – Если бы я знал про “Зеркало”…
“Режим “Ловушка”. Здесь “Ланцелотт” – а как ты понял, именно так мы назвали генератор Рочерса – формирует подпространство открытого типа сложной топографической конфигурации. Это означает, что создается некий невидимый и бесконечный мир, в который очень просто войти, но вот выйти…
Сделать это почти невозможно. Потому что в этом мире очень много пространственных фокусов. Так называемые “ямы”, в которые лучше не проваливаться: они не имеют дна, и твой провал-полет в них обречен стать вечным. Замкнутые кривые, которые кажутся прямыми, и приводят тебя всегда в начальную точку движения. Огромное количество “дверей”, проходя в которые, никогда не знаешь, где окажешься…
Представь себе: ты идешь по чистому зеленому полю. Вдалеке – лес, ты движешься к нему. И незаметно для себя пересекаешь незримую границу подпространства, созданного “Ланцелоттом”. Казалось бы, для тебя ничего не меняется. Но можешь быть уверен, что до леса ты теперь никогда не дойдешь. А если попадешь на опушку, то случайно, не по своей воле. Окажешься не в том месте и не в то время, в какое рассчитывал возле леса оказаться.
Ты сделаешь несколько шагов по тропинке и неожиданно найдешь себя на краю поля около реки, в километре правее своего прежнего местоположения. Ты кинешься вперед и через пять минут спотыкливого бега по прямой увидишь, что прибежал точно на то место, откуда стартовал… Ну и так далее.
Выйти из “Ловушки” ты уже не сможешь, ибо конфигурация подпространства такова, что ни одна траектория пути не выведет тебя к исходной точке – точке входа в ”Ловушку”. Если же программа развертки создана так, что подпространство имеет “ямы” и “двери”, ведущие в иные регионы Вселенной, то ты можешь вылететь в открытый Космос где-нибудь вблизи Полярной звезды или выпасть в небо над Центральным мегаполисом… Вариантов масса, и все они – легко и просто задаются оператором.
Ты осознаешь, как гениален был Дэниел Кристофер Рочерс?
Об “Окне” я расскажу тебе позже…
Предела глубине и охвату своих замыслов Рочерс не видел. И, наверно, он был прав: он сделал бы еще много открытий. Ведь для того, чтобы создать, изучить и освоить “Зеркало” и все остальное, нам хватило всего пятнадцати лет. Пятнадцати из шестнадцати, что мы провели вместе. Но потом…
Потом два мощнейших фактора вторглись в нашу нелегкую и азартную жизнь. Они опрокинули все наши планы. И привели к тому, что мне пришлось покинуть твоего отца.
Два фактора, две причины, две беды.
Несчастье в эксперименте с “коридором зеркал” и инциндент при открытии планеты с морем протоплазмы”.
Уокер долго молчал, опустив голову. Потом, казалось, через силу – продолжил:
“Сначала о “коридоре зеркал”. Потому что именно это – во всяком случае, я так считаю – вызвало к жизни вторую беду.
Ты, верно, не раз наблюдал общеизвестный феномен: если одно зеркало поставить напротив другого, то в любом из них образуется бесконечный коридор отражений. Создав “Ланцелотта”, Рочерс не мог пройти мимо возможности построить коридор отражений своих “зеркал”. Ведь это интересно, правда, Дэн?
Смотри, если смонтировать второй генератор и развернуть два “зеркала” напротив друг друга, – даже необязательно напротив, важен сам факт наличия второго “зеркала” – то в каждой из образовавшихся вселенных будет стоять “зеркало”, открывающее вход во вселенную, в которой стоит “зеркало”, которое является ходом в… Ну и так до бесконечности.
Одним включением двух генераторов создать мириады, бесконечное множество идентичных миров!
Интересно? Нет! Это страшно! Потому что с бесконечностью не шутят, ибо она – одна. А все остальное, как говорится, от лукавого. И Рочерс это прекрасно понимал. Последствия одновременного включения двух его “зеркал” и создания бесконечного количества бесконечностей были непредсказуемы.
Он не решался на этот опыт много лет. Но часто мысленно возвращался к нему. Советовался со мной, мы спорили. Он доказывал безопасность эксперимента, я ее отрицал. Потом через какое-то время мы почему-то менялись ролями. И так без конца. А однажды утром вышли вдвоем из своего жилья-ангара и отправились в подземный город. Но не в сектор Z, где обычно работали и где стоял звездолет с “Ланцелоттом”, а в лабораторию-мастерскую.
И за сутки смонтировали второй генератор.
А на следующий день произвели одновременное включение. “Ланцелотт” и “Ланцелотт-1” развернули “зеркала” до неба по противоположные стороны нашей поляны…”
Уокер остановился, чтобы прикурить потухшую сигару, и я заметил, как дрожали пальцы его руки, когда он потянулся за зажигалкой.
“Ты скажешь, что мы рисковали. И не только своими жизнями – жизнью Вселенной… Наверно, ты будешь прав. Но… Я верил в гениальность Рочерса. Если он все-таки пошел на эксперимент после стольких лет раздумий и колебаний, то его интуиция знала, на что толкает твоего отца. Во всяком случае, насчет судьбы мироздания он не беспокоился. Он как-то сказал мне:
– Создатель слишком умен для того, чтобы вложить в руки двух идиотов оружие, способное разнести его детище на куски. Самое худшее, что нас ожидает, это отеческий урок: ”Спички детям не игрушка!” А вот насколько урок будет жесток, я не знаю.
Он был прав. И насчет осторожности Создателя, и насчет урока…
Два огромных “зеркала” встали напротив друг друга и “отразили” каждое в самое себя – противоположное, а в нем – опять самое себя, и в нем – коридор “зеркал”, коридор вселенных, которому не было конца. Вселенных, не имеющих края.
А потом произошла катастрофа. Она длилась секунду-две, не более, но нам с Рочерсом хватило, Дэн. Хватило на всю оставшуюся жизнь.
Я вдруг почувствовал, как сквозь меня несется неслышный и невидимый, но чудовищный в своей разрушительной силе поток. Это был даже не поток – шквал. Шквал чего? – спросишь ты. Я не отвечу. Не знаю. Он не был ни ветром, ни водой, ни энергией. Нечто нематериальное, ни на что не похожее, мистическое и страшное, пронзало мое тело и уносило в никуда мои мысли, чувства, годы.
Меня. Мою жизнь.
Больно не было. Я испытывал только невыносимое напряжение, которое не давало мне дышать. Поток не имел вектора направленности. Он несся одновременно в обе стороны: из одного коридора отражений в другой. При этом вокруг ничего не изменилось, все осталось тем же – и лес, и поляна, и “зеркала”…
А я стоял и разевал рот, как рыба, выкинутая на берег. Я скосил глаза – единственное движение, которое я мог сделать, находясь под воздействием потока! – на Рочерса и увидел, что он тоже стоит ни жив ни мертв. Не шевелясь. И еще я увидел, как на его голове встали дыбом седые волосы. Я отвел взгляд. Седые. Ты помнишь волосы отца, Дэн? Черные, как смоль. И через пятнадцать лет после вашей разлуки они были черные, как смоль. А за те две страшные секунды стали седыми…
И вдруг раздался взрыв. “Ланцелотт-1” взорвался. Тело Рочерса, который стоял рядом с ним, было отброшено на несколько метров в сторону. А потом то же самое произошло и со мной. “Ланцелотт”, который опекал я, взлетел на воздух, и меня отшвырнуло в противоположную от Дэниела сторону. Я потерял сознание.
Очухались мы довольно быстро и почти одновременно. Взрыв не нанес мне никаких травм, если не считать нескольких ушибов и несерьезных ожогов. Я с трудом сел на земле. Невредимый Рочерс медленно поднимался на ноги в десяти метрах от меня.
“Зеркала” исчезли. Оба генератора представляли из себя кучи дымящегося металла. Твой отец подошел, остановился напротив и внимательно вгляделся в меня. Его седые волосы развевались на ветру. Лицо, постаревшее лет на двадцать, – изборожденное морщинами, потемневшее, с запавшими глазами – ничего не выражало.
Я молчал.
Он нагнулся и провел рукой по моим волосам:
– Ты поседел, Джеймс…
Голос его резанул слух незнакомым, старчески-скрипучим тембром.
Я не вскочил и не рванул в жилблок за зеркалом. Мне достаточно было того, что я видел, глядя на твоего отца.
– Я что-то ослаб, – сказал он и тяжело сел рядом со мной на землю. Потом выдернул из своей прически несколько седых волосков и долго молчал, держа их перед глазами. – Старость – не радость, – молвил он наконец и с грустной спокойной улыбкой заглянул мне в лицо. – С тобой все в порядке?
Я не ответил и отвернулся от него. Он немного помешкал, а потом положил мне руку на плечо.
– Что это было, Дэн? – тихо спросил я.
– Временной ветер, Джеймс, – так же тихо ответил он. – Временной ветер. Он стирал вселенные, которые мы наплодили. Отправлял их в Лету. И чуть не отправил нас к праотцам… Если бы генераторы не взорвались, мы бы через секунду превратились в скелетированные трупы, а потом рассыпались бы пеплом.
– Почему взорвались генераторы?
– Они состарились. Так же, как и мы. В каждом из них усох от времени какой-то один и тот же блочок, скорее всего, в схеме питания. И замкнул накоротко электроцепь. Это вызвало взрывы… – Он обнял меня за плечи и ободряюще покачал из стороны в сторону. – Нам повезло, Джеймс. Эти взрывы прервали опыт почти сразу, не дали нас убить. Я думаю, поток был нарастающим. Создатель собирался в считанные секунды провести лишние вселенные через все витки эволюции. Ведь миры, завершившие эволюцию, насколько мы знаем, свертываются в точки… Так он стирал наш “коридор зеркал”…
– Откуда ты все это знаешь? – слабым голосом спросил я.
Он улыбнулся слабой морщинистой улыбкой, уголки его усохших губ при этом съехали вниз.
– Просто увидел. За ту секунду, что мы стояли на ветру. Увидел… Как я не подумал о факторе времени раньше?
– А наша Вселенная? Она тоже…
Он понял меня сразу.
– Нет. Она в плане. С ней бы ничего не случилось. Воздействие оказано только на поляну и на нас. Мы оказались в узловой точке… Как думаешь, насколько мы состарились?
Я повернулся к нему и вгляделся в лицо семидесятилетнего старика.
– Лет на двадцать.
– Еще по-божески…
Он с кряхтеньем поднялся на ноги и подал мне руку. Я встал, и мы медленно побрели к нашему жилищу.
Ты можешь себе вообразить, как потрясла нас происшедшая катастрофа. В полной мере мы осознали чудовищность того, что нам довелось пережить, не сразу. А через несколько часов, когда оправились от шока, пришли в отчаяние.
Мы потеряли драгоценные годы жизни, силы – так необходимые нам годы и силы. Теперь мы должны были ожидать снижения работоспособности, остроты мышления, возрастных недомоганий. Мы с Рочерсом никогда не жаловались на здоровье. Но после эксперимента с “коридором зеркал” уже не могли думать о своем самочувствии с прежней беспечностью.
Судьба подвела нас к роковому рубежу. За ним начинались испытания, которых мы не ждали, не учитывали в своих планах, – слабость, болезни, наступающая старость.
Не скажу, что лишние два десятка лет, прибавленные к моему возрасту, слишком отяготили меня. Я чувствовал себя почти по-прежнему, если не брать в расчет постоянно одолевающую слабость. Но вот с твоим отцом, Дэн, все было иначе.
Ты знаешь, что он на пять лет старше меня. Видимо, в том возрастном периоде, в котором мы находились, пять лет решали многое. Рочерс ощущал себя дряхлым стариком. Он стал плохо есть, мало спать. При ходьбе шаркал ногами, что раньше ему было вовсе несвойственно.
И еще, Дэн. Он в конце концов заболел. И болезнь эта была странной…”
Дядя Уокер вдруг встал, исчез с экрана, а когда появился вновь, держал в руках фотографию. Он поднес ее к видеокамере, и я увидел на снимке отца. Такого, каким я его знал в детстве. На меня смотрел крепкий тридцатипятилетний мужчина. Прямой разворот плеч, густые черные волосы, гордая и спокойная осанка…
Общее впечатление здоровья и силы нарушал только лихорадочный румянец на щеках и напряженное выражение глаз.
“Этот снимок я сделал в то самое время – время нашей старости. Ты удивлен?
Таким он становился периодически. Приблизительно раз в месяц. Мгновенное омолаживание, возврат в прошлое. На двадцать-двадцать пять лет назад. Эти катаклизмы сопровождались огромным выплеском энергии. Обмен веществ бурно ускорялся. Он не мог усидеть на месте, становился моторным, дерганым. Начинал громко говорить, мысли путались, мешались, он махал руками и ходил из угла в угол.
В такие моменты я отправлялся с ним в лес. Он не терял трезвости оценки ситуации, понимал, что дело неладно. И начинал сбрасывать с себя навязанную энергетику. Он бегал вокруг поляны – круг за кругом, круг за кругом, часами – и ругался. Боже, как он ругался, Дэн! И успокаивался только через пять-шесть часов – тогда, когда силы покидали его, лицо покрывалось морщинами, а волосы стремительно седели вновь.
Это было ужасно. Но ужаснее картины приступов было то, что после каждого из них он катастрофически увядал. Болезнь – если это можно назвать болезнью, – изматывала его. Он пропускал через себя временные потоки. Именно так он определял причину всплесков внутренней энергии и мгновенного омолаживания. И эти потоки изматывали его.
Раз от разу, из месяца в месяц – он изнемогал…
– Меня не отпускает временной ветер, Джеймс, – обессиленно говорил он после каждого приступа. – Он хочет доконать меня. Сколько мне еще осталось? Год, два? Нам надо спешить.
Вот что стало лейтмотивом его деятельности после катастрофы – “нам надо спешить”. Вот что стало причиной инциндента при открытии планеты с протоплазмой.
И причиной моего ухода.
“Надо спешить…” Рочерс теперь каждый божий день работал так, как будто этот день был последним в его жизни.
Ты все понял из объяснения работы “Ланцелотта” в режиме “Ловушка”? Из него ясно, что твой отец научился делать так называемые “пространственные коридоры”, ходы в другие регионы Вселенной. В нашем трехмерном пространстве эти коридоры-ходы выглядели так, что их уместнее было бы назвать ”дырами”. Мы задавали “Ланцелотту” координаты региона, куда хотели бы попасть, он тратил секунду на то, чтобы соотнести их с координатной сеткой карты звездного неба и…
Вместо стены леса перед нами возникало овальное окно от земли до неба. В этом окне чернел безмолвный звездный Космос. Никакого физического барьера между миром Земли и Космосом не существовало. Поэтому поднимался дикий ветер. Воздух засасывался в пустоту “дыры”, нас вместе с оборудованием толкало в свистящую и гудящую пропасть… Мы мгновенно выключали генератор…
Естественно, в условиях Земли мы ставили подобные опыты всего несколько раз и лишь для того, чтобы убедиться в точности теоретических расчетов. Более длительные и серьезные эксперименты мы проводили в Космосе, находясь на борту нашего звездолета.
Ты уже понял, что все, связанное с нашей работой, было чертовски опасно. И для нас, и для Земли. Ведь если, например, “Ланцелотту” задать координаты центра какой-нибудь белой, желтой или красной звезды и развернуть окно в пределах Солнечной системы…
Появится еще одно солнце в нашей планетарной системе. Все сгорит, Дэн! И не только это – нарушится физическое равновесие системы, планеты притянутся к новой звезде… Да что говорить, это даже не катастрофа – конец всему!”
Уокер вдруг прервался, остро посмотрел на меня и произнес бесцветным голосом:
“Это функция “Окно”, Дэн. Четвертый сенсор справа. Как задавать координаты цели-региона, ты узнаешь немного позже. – Значительно помолчал и продолжил. – Но я отвлекся…
Итак, Рочерс мог делать пространственные коридоры. Существенным ограничением возможностей “Ланцелотта” являлось то, что радиус его действия не превышал тысячи световых лет. Находясь на Земле или даже на значительном удалении от нее, мы не могли вышагнуть за пределы Млечного пути. А твой отец хотел выходить из Солнечной системы в другие галактики, переплюнуть в дальности проникновения в просторы Вселенной разведчиков Дальнего Космоса, делая всего один шаг.
И достигнуть края, если он есть. Или того рубежа, за которым скрываются великие тайны мироздания.
Он почему-то верил в то, что во Вселенной есть подобный рубеж, Дэн!
И он изо всех сил добивался расширения возможностей “Ланцелотта”. Он проводил тысячи опытов, и все они были связаны с организацией пространственных “коридоров” в разных регионах Галактики. Он считал, что свойства пространства в центре Млечного пути и на его периферии различны. Использование этого различия для достижения успеха было стержнем его идеи. И это определяло всю трудность и длительность нашей работы.
Мы носились на звездолете по всей Галактике – и в режиме линейного перемещения, и в гиперпространстве – и везде дырявили и дырявили несчастную Вселенную. Это не глупость и не сумасшествие. Такова была специфика решения поставленной задачи: сотни, тысячи “дыр”.
Тот самый случай, когда количество должно было перерасти в качество.
Но добиться нового качества нам так и не удалось. Месяцы и месяцы экспериментов, ночи без сна, сутки без отдыха, наплевательство на режим, болезнь и усталость, изощреннейшие схемы построения экспериментов – ничто не помогало.
Я начал приходить в отчаяние и все чаще со страхом смотрел на твоего отца. Он находился в состоянии той крайней сосредоточенности и устремленности к одной цели, которое очень часто наводит на мысль о душевном нездоровье. Мне казалось, что все возможности уже исчерпаны, мы действительно сделали, что могли. Я говорил ему об этом – он не хотел и слушать.
И изнемогал – от приступов своей странной болезни, от неподъемной тяжести возложенной на себя работы.
Завершение истории было неожиданным. В одном из экспериментов мы не смогли закрыть “дыру” в пространстве…
В тот день после недельного путешествия мы вышли из гиперпространства на краю Галактики, в одном посещаемом, но почти неосвоенном секторе. Как обычно, нам предстояло провести серию “экспериментов”, которая начиналась образованием “дыры”.
Не знаю почему, но Рочерс вдруг изменил своему обычному правилу задавать такие координаты дальнего конца пространственного “коридора”, чтобы “дыра” находилась вдали от звезд. Он составил график эксперимента так, что “коридор” должен был протянуться к какому-то совершенно незнакомому желтому светилу и буквально уткнуться в его планетарную систему.
Зачем ему это было нужно – не знаю. Наверно, для разнообразия. Мы ничем не рисковали. Нам вряд ли что-нибудь угрожало: мы были мобильны, сидели в звездолете. В худшем случае нас ожидали две вещи: узреть либо неприглядный ландшафт какой-нибудь мертвой планеты, либо – ее внутренности.
После подготовки “Ланцелотта” к работе и включения функции “Окно” недалеко от нас в космосе развернулась пространственная “дыра”.
Мы взглянули в нее и обмерли.
“Дыра” выходила на “живую” планету.
Здесь я должен кое-что пояснить, Дэн. Я и твой отец никогда не были звездными путешественниками, всю жизнь проторчали на Земле. Другие миры, населенные живыми существами, мы никогда не видели в реалии – только на экранах телевизоров. Тем более никогда не примеряли на себя роли первооткрывателей подобных миров. И вдруг…
На этой планете никто из землян еще не был. В каталоге освоенных звездных систем желтое светило, к которому мы протянули наш “коридор”, не значилось. И именно поэтому мы с восторгом пионеров Космоса смотрели на то, что открылось нашим взорам.
Планета была покрыта обширными водными пространствами и густой зеленой растительностью. Это уже, как ты понимаешь, было необычно и включало нашу находку в число редких открытий. Но главное – на обращенном к нам полушарии мы обнаружили странное красно-коричневое пятно. Оно было похоже на огромное озеро или маленькое море, если бы не его странный, какой-то пугающий цвет.
Мы включили видеотелескопы и хорошенько рассмотрели пятно в упор на экране внешнего обзора. Оно оказалось не озером или морем, а огромным живым организмом. Скопищем бурлящей протоплазмы терракотового цвета…”
Какая-то зыбкая тень пронеслась в моем мозгу при этих словах. Я остановил воспроизведение записи, тряхнул головой и, вопреки удовлетворенности наступающим отрезвлением, отхлебнул из бутылки.
Терракотовая протоплазма…
Из глубин моего полупьяного существа появился Дэнни-дурак и серьезным тоном подсказал:
– Это прототип энергетической биоплазмы на Горо-2. Даже не прототип, а отец родной. Все пошло оттуда. С планеты, которую открыли Уокер и твой отец.
– О, черт! – выпучил я глаза и снова включил видеозапись.
“Скажу честно, Дэн, – продолжал Уокер. – После того, как первые восторги и удивление оставили нас, это море протоплазмы нам не понравилось. От него исходили какие-то зловещие волны…
Может быть, ты знаешь подобное ощущение: когда знакомишься с человеком определенного типа, тебе становится не по себе, ты маешься невнятным ощущением опасности, тревоги, тебе хочется уйти, прервать контакт.
То же самое происходило и с нами, когда мы смотрели на живое море плоти. Только было это ощущение раз в десять сильнее. А ведь оно находилось не менее чем в сотне тысяч километров от нас…
Всего пять минут мы пялились в “окно”, и этого нам хватило с лихвой.
– Ты же не хочешь приземляться, Дэниел? – спросил я.
– Нет, Джеймс, – ответил он, не отрывая встревоженного взгляда от неведомого существа. – Нет. – Потом поднял на меня глаза. И я понял, что он не хочет показать мне охватившую его тревогу. – Давай закрывать “дыру”. – И решительно подал “Ланцелотту” команду.
“Ланцелотт” выполнил необходимые операции.
А на экране внешнего обзора звездолета ничто не изменилось.
“Дыра” в пространство только что открытой нами планеты не исчезла. Видеотелескопы по-прежнему воспроизводили изображение бурлящего терракотового моря и услужливо подступающих к нему зеленых массивов инопланетной сельвы.
Я не буду рассказывать, Дэн, что мы предпринимали для того, чтобы закрыть “дыру”. Это была целая эпопея. Мы провели там сутки и ничего не добились. Ничего. Зато узнали кое-что новенькое.
Мы точно определили, что образованный пространственный коридор нам не дает свернуть сложное и мощное силовое поле, образованное терракотовой биоплазмой. Природа этого поля неопределима. Ясно, что оно не электрическое, не магнитное, оно не искажает радиоволны. Не гравитационнное, но что-то сродни этому… Ведь гравитация и пространственно-временные метаморфозы очень тесно связаны… Не могу ничего сказать точно.
Во всяком случае это поле способно фиксировать пространственные изменения, это его свойство мы испытали, так сказать, на собственной шкуре. И еще мы поняли то, что оно не дает смещаться в пространстве нашей “дыре”. Планета с биоплазмой, как и любая другая, неслась по орбите вокруг светила и вращалась вокруг своей оси. Представляешь, какую сложную траекторию в космическом пространстве описывал регион с протоплазменным морем? Так вот, “дыра” в течение суток находилась точно в том же положении относительно моря, что и в момент ее образования.
По-существу, получалось, что терракотовый организм притянул к себе конец нашего пространственного “коридора” и никому не собирался его отдавать. И не позволял его закрыть.
Обескураженные, мы нырнули в гиперпространство и завалились спать. А на следующий день за завтраком Рочерс как ни в чем не бывало быстро заговорил о проведении следующих запланированных экспериментов. Я уставился на него, забыв проглотить расжеванный кусок бекона:
– Подожди, Дэн… Я что-то не понял. Разве мы не будем заниматься незакрытой “дырой”?
Теперь он уставился на меня. С неподдельным изумлением. И глаза его горели лихорадочным огнем фаната: как всегда каждый день перед началом работы.
– А зачем? Нам надо спешить. Вперед, Джеймс, и только вперед!
Я вскипел:
– Да ты что, Дэн! Ты разве не понял, на что мы наткнулись?! Ты разве ничего не почувствовал?
Он сморгнул, и я понял, что он сейчас соврет:
– Нет. Не почувствовал.
– Эта протоплазма – агрессивная сволочь, Дэн! И я кожей чувствую: она способна на многое. Я даже думать не хочу – на что. Достаточно уже того, что она не дала нам свернуть “коридор”. На нее можно было бы не обращать внимания, если бы она не запустила свои поганые лапы в сектор Галактики, который вскоре будет активно осваиваться. Благодаря нам она теперь имеет ход в регион, который через пару лет будет пронизан сотнями караванных путей пассажирских “тихоходов” и транспортных кораблей! Разведчики Дальнего Космоса перед “длинным стартом” выныривают из гиперпространства именно в том квадрате! А ты знаешь, как они любопытны. Они не оставят “окно” без внимания, если наткнутся на него. И вляпаются в эту дрянь, которая может создавать суперполя и лезет во все дыры!