Гейдж Паулина. Искушение фараона

   Гори взглянул отцу прямо в глаза и улыбнулся:
   – Уверяю тебя, царевич, со мной все в порядке. Я последую твоему совету и буду соблюдать пост. Наверное, все дело в том, что мы с Антефом в последнее время слишком много предавались возлияниям, слишком много и неразборчиво ели и слишком часто ложились в постель на рассвете.
   Хаэмуасу вдруг припомнилось чувство, охватившее его накануне ночью, когда он шел по тропинке в пальмовой роще Табубы, возвращаясь к лодке, и он невольно поежился.
   – Сегодня приезжает Антеф.
   – Да. – Гори выпрямился. Он еще не успел наложить на лицо краску, и Хаэмуас с облегчением заметил, что румянец постепенно возвращается, а в глазах загорается обычный яркий свет. – Отец, ты еще не занимался свитком?
   Хаэмуасу не было нужды уточнять, каким именно. Вот уже три месяца, как для него существовал лишь один свиток, ни на минуту не оставлявший его в покое, страх перед которым таился в глубине сознания, постоянно напоминая о себе, как ноющий больной зуб.
   – Нет, пока нет, – ответил он. – А почему ты спрашиваешь?
   Гори снова отвел взгляд и сидел, уставившись в одну точку на противоположной стене.
   – Потому что вчера я навещал Табубу. Я хотел встретиться с Сисенетом, но его не оказалось дома. Он начитанный человек, и я подумал, что смогу еще раз обсудить с ним все, что касается гробницы.
   Хаэмуаса охватила беспричинная тревога, к которой примешивалась и ревность.
   – Ты навещал Табубу? – резко переспросил он. – Ты отправился к ней, ничего не сказав мне? Ты проводил с ней время наедине?
   Гори непонимающе смотрел на него.
   – Да, и нам кажется, что Сисенет может помочь разобраться в тексте этого свитка. Она сама предположила, что брат может оказаться нам полезным. Она сказала, что у него имеется некоторый опыт в переводах древних записей, и, если ты позволишь, я бы хотел пригласить Сисенета к нам, чтобы он взглянул на свиток.
   – Она приедет к нам сегодня, чтобы навестить Нубнофрет, – сказал Хаэмуас, хотя ему по какой-то непонятной причине не хотелось сообщать об этом Гори. – Я сам поговорю с ней об этом. Думаю, если Сисенет приедет взглянуть на записи, ничего страшного со свитком не произойдет. – «А не случится ли чего со мной самим?» – внезапно пришла ему в голову совершенно иррациональная мысль.
   – Приедет сегодня? – воскликнул Гори. – Откуда ты знаешь? Вчера она ничего мне не говорила.
   «Гори, несомненно, что-то тревожит, – подумал Хаэмуас. – Интересно, что же случилось».
   – Твоя мать только и говорит, как ей хотелось бы еще раз встретиться с Табубой, вот я и послал ей записку вчера вечером, – объяснил сыну Хаэмуас. – Ответа я не получил, значит, она приняла приглашение. – «Никогда прежде я не лгал своему сыну, – мрачно подумал Хаэмуас, – но, сдается мне, это будет не единственная ложь. Возможно, и он, сознательно что-то недоговаривая, тоже не до конца честен со мной?»
   – Вот как? – только и сказал Гори. – В таком случае я останусь сегодня дома. Этот свиток вызывает у меня живейший интерес. – С трудом поднявшись, он вдруг быстро склонился к отцу и поцеловал его. Потом, хромая, вышел из комнаты.
   Табуба приехала вскоре после того, как закончился дневной сон, когда весь дом уже успел напитаться солнечным теплом. Хаэмуас, к великой радости Нубнофрет, сообщил ей, что Табуба приезжает специально ради нее, чтобы пару часов провести в приятных женских разговорах. Поэтому на причале, чтобы встретить ее и проводить в дом, стояла Вернуро, служанка и компаньонка Нубнофрет.
   Когда доложили о прибытии гостьи, Нубнофрет только что поднялась с постели и сидела за туалетным столиком с зеркалом в руках, совершенно обнаженная, если не считать тонкой полотняной повязки, наброшенной на бедра. Слуга как раз накладывал сурьму ей на веки, но, повинуясь слову госпожи, немедленно удалился. Нубнофрет повернулась, желая обнять гостью.
   – Табуба, как я рада, что ты собралась меня навестить! – воскликнула она, обдав гостью терпким мускусным запахом духов. Я знала, что мы с тобой подружимся. Ведь подруга – это так важно, особенно если живешь в браке с мужчиной, для которого превыше всех прочих обязанностей – его многочисленные государственные дела. Садись. Извини за неубранную постель, я совсем недавно встала. – Она вздохнула. – Жара становится невыносимой, и мне кажется, у меня лицо просто распухает. А у тебя такой свежий вид!
   Табуба отказалась от предложенного стула и устроилась на постели, поджав ноги и подоткнув под спину подушку. Нубнофрет заметила, что сегодня Табуба предпочла своим старомодным нарядам, плотно облегающим тело, восхитительное белое платье длиной до лодыжек, собранное на груди на желтую кокетку, украшенную изящной вышивкой. Платье было без рукавов и выглядело очаровательно. Одну руку Табубы выше локтя сжимал золотой браслет, в ушах качались длинные золотые капли. Ее лицо было тщательно загримировано, волосы, лишенные каких бы то ни было украшений, аккуратно собраны в высокую прическу. Усевшись поудобнее, она улыбнулась, глядя в глаза Нубнофрет.
   – А мне нравится жара, – сказала она. – В жару, царевна, я отлично сплю, хотя, конечно, остерегаюсь проводить долгие часы на открытом солнце в это время года. Не желает ли царевна присесть рядом со мной?
   С легким вздохом Нубнофрет опустилась на постель и улеглась на бок, подперев голову рукой, на которую свешивались ее черные кудри.
   – Вернуро скоро принесет напитки и угощение, – сказала она. – Я подумала, нам лучше не выходить из дома. В спальне немного прохладнее, чем в саду, там словно в печи. И нет даже легчайшего ветерка, ни один волос не шелохнется. Скажи мне, Табуба, ты уже свела знакомство с кем-нибудь из мемфисской знати? Как тебе здесь нравится?
   Табуба засмеялась. Это был свободный, непринужденный смех, но Нубнофрет показалось, что при этом сверкнул хищный оскал.
   – Мы получаем множество приглашений от обитателей северных окрестностей Мемфиса, – ответила она. – Я уверена, им интересно познакомиться с нами поближе, и в этом желании нет ничего предосудительного. Но приглашения мы принимаем редко. Нам нравится жить спокойно, тихой и размеренной жизнью. Мемфис прекрасное, великолепное место, но нам вполне хватает просто сознания того, что все удовольствия и радости, какие он может предоставить, всегда здесь, рядом, словно лакомства на тарелке, стоит лишь руку протянуть.
   – И такая жизнь не кажется тебе скучной? – спросила Нубнофрет. – Ведь хозяйство, должно быть, не отнимает у тебя много времени?
   – Нет, не отнимает, – подтвердила Табуба. – Но свои часы я посвящаю исследованиям истории Египта – его отношений с другими странами во времена правления Осирис Хатшепсут, той, что назначила одного из моих предков на должность надсмотрщика караванных путей из Коптоса к Восточному морю. В свободное время я люблю просто гулять по городу. Люблю ходить пешком.
   «Даже и не знаю, что думать о тебе, – размышляла Нубнофрет не без легкой зависти. – Обязанностей у тебя немного, не то что у меня. Ты вольна делать все, что пожелаешь.
   Старинные корни твоей семьи в Коптосе. Тогда почему ты сама здесь?»
   – Это довольно необычное занятие для женщины, – сказала она, и ее голос прозвучал несколько более язвительно, чем она сама того хотела. – Я говорю об исторических исследованиях. Что же до пеших прогулок, я вижу, какое благотворное влияние они оказывают на твое тело. Ты прекрасно сложена, Табуба!
   – Царевна, ты не должна недооценивать и собственную красоту, – пылко возразила Табуба, и Нубнофрет поняла, что собеседница верно угадала, в чем истинная причина едва уловимой нотки горечи, прозвучавшей в ее словах. – Мужчинам вовсе не всегда нравятся худые и физически крепкие женщины. Твои груди – само воплощение женственности, такие полные, с крупными сосками. Округлость бедер радует глаз, а изгиб живота для всякого мужчины станет свидетельством твоей плодовитости и чувственности. Ты создана для любви.
   Нубнофрет несколько удивили прямота и откровенность ее слов, а когда Табуба легко провела рукой по ее икре, она и вовсе смутилась. Но это касание было скорее дружеским, ободряющим.
   – Жаль, что Хаэмуас не разделяет этого мнения, – рассмеялась Нубнофрет. – Иногда мне кажется, что он вообще перестал меня замечать. Я для него – хранительница дома, я веду хозяйство, воспитываю его детей и принимаю нескончаемых высокопоставленных гостей. – Она покачала головой. – И эти заботы отнимают все мое время, так что иногда я и сама не чувствую больше себя женщиной. Но так устроена жизнь, ты согласна, Табуба? Когда проходит юность, романтика остается позади, ей нет места в размеренных буднях долгого брака.
   – Совсем не обязательно, – мягко возразила ее собеседница. – Хаэмуас навещает время от времени своих наложниц?
   Нубнофрет задумалась, прежде чем ответить на этот вопрос. Нет ли здесь нарушения правил приличия или же это обычный предмет, о котором одна взрослая женщина вправе побеседовать с другой? Глядя на открытое, полное дружеского участия лицо Табубы, Нубнофрет решила остановиться на втором варианте. Она покачала головой, отбросив со лба прилипшие волосы.
   – Нет, он к ним вообще не прикасается. Я и сама давно уже их не видела. Они приходят и уходят, когда им заблагорассудится, встречаются с родственниками, иногда, получив разрешение, отправляются в дальние поездки, а бывает, помогают мне развлекать важных гостей. Они очень милы, но не из тех, конечно же, с кем можно водить дружбу. Нет, Табуба. Если Хаэмуасу нужна женщина, он приходит ко мне.
   – Я знаю, он очень тебя любит, – сказала Табуба. – Возможно, кажется, что он не слишком балует тебя вниманием, но на самом деле он очень высоко тебя ценит.
   – Вполне возможно, – Нубнофрет снова вздохнула, – но это любовь скорее к товарищу, к другу, а не те чувства, какие мужчина питает к своей возлюбленной. И все равно я не жалуюсь. Я счастлива. – Впервые эти слова, к которым она так часто прибегала в своих мысленных монологах, прозвучали неубедительно. «На самом ли деле это так? – размышляла Нубнофрет. – Правда?» – А ты, – продолжала она, – твой муж давно умер, ты не чувствуешь себя одиноко?
   – Да, чувствую, – честно призналась Табуба. – Но я предпочту коротать свой век вдовой, чем вступить в брак просто для того, чтобы избавиться от одиночества. Чужие богатства мне ни к чему, а позаботиться обо мне может мой дорогой Сисенет. Да, царевна, я жажду любви, но не готова платить за нее любую цену. И условия должна ставить я сама.
   Нубнофрет подумала, что ей очень нравится Табуба.
   – Мы знакомы со многими достойными мужами Египта, – сказала она. – Может быть, ты хотела бы с кем-нибудь из них встретиться? Знаешь, я ведь хорошая сваха! – И обе разразились громким смехом. Нубнофрет села на постели и вытерла глаза краем своей набедренной повязки. В эту минуту вошла Вернуро и с поклоном принялась расставлять на столике кувшины с водой, вином, пивом, а также блюда с угощениями.
   – Благодарю за заботу, царевна, – с трудом отдышавшись, проговорила Табуба, – но я предпочитаю сама наводить на людей скуку, нежели терпеть кого-нибудь постороннего, кто бы наводил скуку на меня. Мне, пожалуйста, вина, – продолжала она в ответ на безмолвное приглашение Нубнофрет. Вернуро тихонько вышла.
   А как же Хармин? – продолжала расспросы Нубнофрет. Она обладала тонко развитым чувством общественной иерархии, прекрасно понимала, насколько важно занимать в этой иерархии подобающее место, и просто не представляла, как семья благородного происхождения может не испытывать желания продвинуться по этой лестнице вверх. – Разве он не хотел бы получить какую-нибудь должность при дворе или хотя бы место жреца?
   – Нет, не думаю, – ответила Табуба, потягивая вино. – Он, конечно же, унаследует мое родовое имение, пусть оно и невелико, и уже теперь он имеет возможность распоряжаться состоянием, оставленным ему отцом. Он ценит благополучную и спокойную жизнь, но, в силу характера, не захочет вращаться в обществе властей предержащих.
   Нубнофрет такой ответ пришелся по душе. Явный интерес, который к молодому человеку питала Шеритра, несколько тревожил ее мать – а вдруг он всего лишь пытается проложить себе дорогу ко двору правителя Египта?
   – Я очень надеюсь, что они с Шеритрой хорошо проводят сегодня время, – осторожно заметила она. – Они отправились вверх по реке, насколько я знаю, чтобы наблюдать за животными на болотах, и, если повезет, они надеются увидеть крокодила. Правда, я совсем не завидую тому, что они гуляют в такую жару.
   Табуба обеими руками сжимала чашу с вином.
   – Я как раз хотела поговорить с тобой о юной царевне, – нерешительно начала она. – Мне кажется, она очень застенчива и дичится людей.
   – Да, это так, – сказала Нубнофрет. Ее мучила жажда, и половину вина из своей чаши она уже выпила. По телу разлилось умиротворяющее тепло, сознание приятно затуманилось. – Шеритра совершенно лишена уверенности в себе. Она умна и могла бы составить счастье любого молодого человека, но она и смотреть ни на кого из них не желает. Меня поразило до глубины души, с какой легкостью тебе удалось ее разговорить.
   – Возможно, она чувствует, что мне по душе ее общество. – Табуба вытянула ноги и поудобнее устроилась на подушках. – Я хочу попросить тебя об одном одолжении, царевна.
   «Какая жалость! – лениво подумала Нубнофрет. – Я всегда рада оказывать услуги старым друзьям или людям моего положения, но эта женщина пока что ни то ни другое. А я уже подумала, что начинаю к ней привязываться». Она ждала продолжения.
   – Позволь Шеритре погостить некоторое время в моем доме. Мне часто не хватает женского общества, ведь моя семья – это двое мужчин, а у нас с царевной нашлось много общих тем для разговора. Я, возможно, сумела бы помочь ей обрести уверенность, научила бы красиво одеваться, а мне с ней хорошо, потому что она умеет меня рассмешить.
   «Рассмешить? – Нубнофрет искренне удивилась. – Чтобы Шеритра могла кого-нибудь рассмешить? Хотя, возможно, в этом есть некоторый смысл. Хаэмуас говорил как-то, что отправит Шеритру в Фаюм погостить к Сунеро, если я не перестану одергивать ее. Вообще-то, мои замечания для ее же пользы». И Нубнофрет уже охватило знакомое чувство легкого раздражения, какое Шеритра без труда умела вызывать у матери.
   – Но, Табуба, а как же эта новая привязанность, недавно возникшая между моей дочерью и твоим сыном? – возразила она. – Не слишком разумно позволять им жить под одной крышей.
   – Но это ведь моя крыша, царевна, – напомнила Табуба. – А я придерживаюсь самых высоких нравственных устоев. Царевна, разумеется, возьмет с собой собственных слуг, а также стражников, каких Хаэмуас сочтет необходимым назначить в свиту для ее безопасности. У нас степенная семья и строгие правила, – продолжала она с улыбкой, – а иногда хочется чего-нибудь поживее.
   Нубнофрет сдалась на уговоры, чему в немалой степени способствовало выпитое вино. Без Шеритры жизнь в этом доме станет намного спокойнее, и, возможно, ей удастся хотя бы отчасти вернуть былую близость с мужем, если между ними не будет постоянных трений из-за дочери.
   – Она ведь не просто царевна, – напомнила Нубнофрет Табубе. – В ее жилах течет кровь богов, поэтому к ней должны относиться с особым почтением, охранять ее и оберегать. Но… – Она улыбнулась. – Мы спросим саму Шеритру, когда она вернется домой, а последнее слово, конечно, останется за мужем. О боги! Какая жара! Не хочешь ли искупаться?
   Табуба кивнула и поблагодарила хозяйку за приглашение. Нубнофрет позвала служанок, и вскоре обе женщины, совершенно обнаженные, стояли бок о бок в каменной купальне под струями благоухающей лотосовой воды. Чаши с вином они по-прежнему держали в руках и непринужденно болтали, обсуждая новейшее средство для смягчения волос.
   Когда на закате Шеритра вернулась домой, охваченная приятным возбуждением и радостью после прекрасно проведенного дня, она увидела, что обе женщины сидят на тростниковых циновках у бассейна и поглощены разговором. Жара спала, и все вокруг – их тела, лужайка, цветы на клумбах – погрузилось в медное сияние последних солнечных лучей. Обе женщины подняли головы и улыбнулись Шеритре, когда она приблизилась к ним по сухой траве, и Нубнофрет приглашающим жестом похлопала рукой по циновке.
   – Хорошо провела время? – спросила она, а Шеритра, усаживаясь подле матери в сгущающейся тени, отбрасываемой полосатым бело-голубым навесом, заметила, что рядом лежат два пустых кувшина из-под вина, а речь Нубнофрет утратила четкость. Она немало удивилась, потому что ей редко доводилось видеть, чтобы Нубнофрет теряла контроль над собой под действием вина, но одновременно девушка наблюдала за ней с радостью. Морщинки на лице матери, которой было уже тридцать пять лет, начинали постепенно застывать, преждевременно превращаясь в извечно строгое, суровое выражение, которое теперь, под действием вина, пропало, и в ее великолепных глазах светились довольство и нега.
   – Отлично, – ответила Шеритра, кивая Табубе в ответ на ее почтительный полупоклон. – Примерно в пяти милях от города, вверх по течению, у западного берега, мы с Хармином нашли бухточку, в том месте, где в Нил впадает старый заброшенный канал. Устье совсем заросло, там полно птичьих гнезд, водится всякая живность. Мы провели там целый день. Но крокодила так и не видели. Из-за жары на время обеда мы укрылись в большой каюте на лодке. А сейчас Хармин поехал домой. – Она повернулась к Табубе. – Прошу прощения, Табуба, если бы я знала о твоем визите, я пригласила бы его сюда, чтобы потом вы вместе отправились домой.
   – Ничего страшного, царевна, – ответила Табуба. – Мы с твоей матушкой прекрасно скоротали сегодня время в женской компании, а Хармин, я уверена, нарушил бы нашу идиллию!
   Шеритра с любопытством взглянула на обеих женщин. Они казались чистейшим воплощением томной изнеженной женственности, их словно окутывала аура взаимного доверия, и Шеритре отчего-то сделалось не по себе. У нее самой не было близких подруг. К бестолковой болтовне распущенных дочек знакомых своего отца она всегда питала глубочайшее презрение; этих вечно хихикающих девчонок интересовали только мода, косметика, новые прически, что недавно стали так популярны в Дельте, а еще молодые люди – у кого из них самое красивое и крепкое тело. Переводя взгляд с мечтательного, полусонного лица матери на Табубу, томно и чувственно раскинувшуюся на циновке, Шеритра думала, что все эти вопросы женщины обсудили сегодня самым тщательнейшим образом. Нубнофрет подтвердила ее догадки.
   – Мы весь день сегодня только и занимались тем, что пили вино и болтали о самых незначительных пустяках, – объяснила она. – Мне такие разговоры на пользу.
   – Я тоже великолепно провела время, – вступила в разговор Табуба. – Мне не хватает женского общества, а с прислугой я не разговариваю. – Она бросила на Нубнофрет вопросительный взгляд, словно ожидая какого-то продолжения.
   Нубнофрет кашлянула.
   – Табуба любезно приглашает тебя погостить в ее доме некоторое время, – сказала она. – Я полагаю, Шеритра, если ты сама не против, смена обстановки пошла бы тебе на пользу. Ну, что скажешь?
   Шеритра внимательно всматривалась в лицо матери, вслушивалась в тон, каким были произнесены эти слова. Часто бывало так, что в вопросе подобного рода уже содержался намек на ожидаемый ответ, и девушка тогда понимала, что выбора на самом деле у нее нет. На этот раз, однако, Шеритра не уловила никакого скрытого приказа и, несмотря на свою повышенную, сверхъестественную чувствительность, не заподозрила, что от нее хотят избавиться. Нубнофрет смотрела на нее, прищурив от солнца глаза, подведенные сурьмой. «Я буду рядом с Хармином, – думала Шеритра. – Час за часом быть вместе, говорить с ним, видеть его прекрасный образ, возможно, целовать его, возможно даже… Но ведь так не полагается, так нельзя». Шеритра задумалась, сама не заметив, как ее брови нахмурились, а мать тем временем продолжала:
   – Разумеется, с тобой поедет Бакмут, твой личный писец и служанка. Отец подберет для тебя подходящую стражу. – «А также соглядатая, чтобы сообщать ему о каждом моем шаге, – уныло добавила про себя Шеритра. – Но ведь так положено».
   – А что говорит отец? – спросила она.
   – Я пока не спрашивала его мнения, – призналась Нубнофрет. – Я решила сначала узнать, что ты сама об этом думаешь. Ну, что скажешь?
   – Соглашайся, царевна! – принялась уговаривать ее Табуба. – Я буду польщена и почту за честь для себя, если ты погостишь в моем доме, и мне будет приятно иметь такую собеседницу. А Хармин будет рад превыше всякой меры, я уверена! – Искоса бросив взгляд на Нубнофрет, она простодушно добавила: – Или я сказала слишком много? – Но Нубнофрет была занята тем, что втирала лотосовое масло в кожу рук и на ее вопрос лишь рассеянно кивнула.
   – Полагаю, он будет очень рад, – сухо произнесла она, – и я вовсе не возражаю, при условии, что он не сможет проводить время наедине с моей дочерью. – Она резко вскинула взгляд и посмотрела на девушку. – Шеритра, не думай, что ты должна ехать.
   «Но ты хочешь, чтобы я поехала, – недовольно думала Шеритра. – Отлично вижу, что так оно и есть. Если бы мне захотелось поступить тебе назло, я бы отказалась, но ты прекрасно знаешь – не так ли, мамочка? – что я не могу упустить шанс стать ближе Хармину».
   – Совсем наоборот, – сказала она, – я с удовольствием поеду. Благодарю тебя, Табуба.
   Табуба ласково ей улыбнулась:
   – Вот и прекрасно! Я распоряжусь, чтобы тебе приготовили комнату. Вообще-то я отдам тебе свою спальню, ведь она самая большая во всем доме. У нас есть еще несколько незанятых комнат.
   Шеритра не возражала. Она – царевна, и ей по праву положено занимать наилучшее место где бы то ни было.
   – Когда бы ты хотела приехать? – продолжала Табуба. Шеритра пристально посмотрела на мать.
   – Завтра, – сказала она.
   – Отлично! – Табуба выпрямилась на циновке.
   В эту секунду из тени террасы появились Хаэмуас и Гори и направились к ним. Гори сильно хромал. Поднявшись с места, Табуба приветствовала их с таким изяществом, что Шеритру охватила зависть. «Еще месяц назад я бы и внимания не обратила, – подумала она про себя, – а если бы и заметила, мне было бы все равно. Я бы просто в душе посмеялась над ней, а теперь я сама, ради Хармина, хочу овладеть этой естественной уверенностью и грацией». Шеритра неловко поднялась, чтобы подставить отцу щеку для поцелуя. Гори улыбнулся сестре и тяжело опустился в кресло, услужливо поданное расторопными слугами.
   – Итак, – начал Хаэмуас. Бегло, хотя и ласково, поприветствовав Нубнофрет, он теперь не спускал взгляда с Табубы. – Похоже, мы, мужчины, нарушили вашу идиллию. У вас такой довольный вид. Ну как, вы успели разрешить все неотложные государственные дела и определить судьбы Египта?
   Шеритра подумала, что такой снисходительный тон отцу вовсе не свойствен. «Что-то его тревожит. А почему это Гори так мрачно уставился в землю? Ну нет, никому не позволю испортить мне настроение в такой замечательный день». Нубнофрет рассказывала мужу о приглашении Табубы, и девушка прислушивалась, как они обсуждают между собой ее решение. Отец не имел серьезных возражений. Шеритре показалось, что, несмотря на высказанные им кое-какие замечания и требования, в общем и целом он точно так же, как и мать, рад этому неожиданному повороту событий. Удивленная и несколько уязвленная, она старалась поймать его взгляд, чтобы прочесть в нем поддержку и одобрение, но ее усилия не принесли результата. Табуба ждала, прищурив от солнца глаза и медленно переводя взгляд с одного на другого. Она не делала попыток вмешаться в их разговор, и Шеритре казалось, что в ее молчании и отстраненности есть какое-то самодовольство. Наконец отец повернулся к ней.
   – Я буду скучать без тебя, Солнышко, – весело начал он. – Но мы с мамой, разумеется, будем часто навещать тебя, пока ты не захочешь вернуться домой.
   «Мама не будет, – мятежно подумала Шеритра, – а что до тебя, милый отец…» Внезапно ее осенила дикая мысль, и Шеритра судорожно вздохнула. Неужели такое возможно? Хаэмуас не проявлял никаких признаков радости или воодушевления. Шеритра незаметно переключила внимание на Табубу. Женщина улыбалась каким-то своим мыслям и водила рукой по траве. Шеритра стала всматриваться в ярко блестевшие глаза отца, приглядывалась к его резким движениям. Сердце у нее упало. «Значит, вот в чем дело. Если я буду гостить у Табубы, это даст отцу возможность приезжать туда в любое время, когда только ему захочется. А мне почему-то кажется, что такое желание у него будет возникать весьма и весьма часто».
   Шеритра не понимала, почему ее охватила тревога, едва только она поняла, что Хаэмуас питает интерес к другой женщине. Возможно, такие перемены пойдут ему на пользу, помогут вернуть уходящую молодость. И все же, припомнив тот странный, вызвавший их обоюдное смущение недавний разговор, она поняла, что все не так просто. Сама она искренне восхищалась Табубой, но ведь она не мужчина. А для мужчин Табуба опасна, инстинктивно чувствовала Шеритра.
   Девушка тайно, из-под опущенных ресниц, разглядывала брата. Гори сидел, склонив темную голову, уставившись в одну точку на своем больном колене. «О, Хатхор, только не это! – думала Шеритра, охваченная ужасом. – Только не это, почему они оба? А Табуба знает?»