Гейман Нил. Дети Ананси

   «Я слабее, чем думала, – решила Мэв. – Пожалуй, попрошу, чтобы сразу прислали и „скорую“».
   В кармане юбки у нее был серебряный телефончик, при звонке игравший мелодию «Зеленые рукава». С огромным облегчением Мэв обнаружила, что телефончик на месте и взять его она может без всяких проблем. Она набрала номер службы спасения. И, ожидая ответа, задумалась, а почему до сих пор говорят набирать, когда циферблаты на телефонах канули в Лету, ведь давно уже появились телефоны с кнопками и раздражающе гадкими звонками. В юности у нее был приятель, который умел изображать (и постоянно это делал) звонок первых радиотелефонов. Оглядываясь назад, Мэв решила, что это было единственным его стоящим достижением. Интересно, что с ним сталось? Интересно, как живет человек, только и умеющий, что имитировать звонок радиотелефона, в мире, где телефонные звонки сами умеют имитировать все что угодно…
   – Просим прощения за задержку при соединении, – произнес механический голос. – Пожалуйста, не кладите трубку.
   Мэв чувствовала странное спокойствие, словно больше с ней уже ничего не может случиться.
   – Алло? – раздался в трубке мужской голос – очень, очень деловитый.
   – Мне нужна полиция, – сказала Мэв.
   – Полиция вам не нужна, – отозвался голос. – Все преступления разберет соответствующая и неизбежная инстанция.
   – Знаете, я, наверное, ошиблась номером.
   – Сходным образом, – продолжал мужской голос, – все номера в конечном итоге верные. Они – просто наборы цифр и потому не могут быть верными или неверными.
   – Хорошо вам говорить, – не выдержала Мэв. – Но мне очень нужно дозвониться в полицию. А еще мне, наверное, нужна «скорая помощь». И, по всей видимости, я не туда попала.
   Она оборвала звонок. Может, «999» с сотового не набирается? Вызвав на экран телефонную книгу, она набрала номер сестры. Телефон разок звякнул, и знакомый голос произнес:
   – Позвольте прояснить. Я не говорю, что вы намеренно ошиблись номером. Полагаю, числа, из которых состоят все номера, по природе своей верны. За исключением числа «пи», разумеется. За число «пи» я не поручусь. От одних мыслей о нем голова раскалывается, оно все крутится и крутится в мозгу, и крутится, и крутится…
   Нажав красную кнопку, Мэв отключилась и набрала номер управляющего в своем банке. Ответивший голос произнес:
   – И вот, пожалуйста, я болтаю об истинности чисел, а вы, без сомнения, думаете, всему свое время и место…
   Щелк. Номер лучшей подруги.
   – …тогда как в настоящий момент нам бы следовало обсудить, как с вами в конечном итоге поступить. Боюсь, сегодня у нас движение особенно напряженное, поэтому если вы не против немного подождать там, где находитесь, вас заберут…
   Голос был успокаивающий и ободряющий, как у пастора на радио, который рассказывает, о чем думал сегодня утром перед службой.
   Если бы не снизошедшая на Мэв безмятежность, бывшая танцовщица впала в панику. А так просто задумалась. Очевидно, надо предположить, что ее телефон – как это называется – «взломали»? Поэтому придется просто выйти на улицу, найти постового констебля и официально подать заявление. Когда Мэв нажала кнопку вызова лифта, ничего не произошло, поэтому она спустилась по лестнице, думая, что полицейского, наверное, на месте не окажется, их никогда нет под рукой, когда они нужны, вечно раскатывают в своих машинах, которые так и проносятся мимо. На взгляд Мэв, полиции следовало бы ходить парами, сообщать гражданам, который час, или ждать у водосточных люков, когда в них попытаются спуститься бандиты с мешками награбленного через плечо…
   В вестибюле полицейских оказалось даже двое – мужчина и женщина. Несмотря на штатское платье, с первого взгляда видно, кто они, таких ни с кем не перепутаешь. Мужчина был крепким и краснолицым, женщина – худенькой, смуглой и, в иных обстоятельствах, показалась бы исключительно хорошенькой.
   – Нам известно, что она входила сюда, – говорила женщина. – Секретарша в приемной помнит, как она пришла незадолго до перерыва на ленч. Но когда она вернулась, обоих уже не было.
   – По-твоему, они сбежали, чтобы остаток жизни провести вместе? – спросил здоровяк.
   – Прошу прощения, – вежливо сказала Мэв Ливингстон.
   – Вероятно. Должно же быть какое-то простое объяснение. Исчезновение Грэхема Хорикса. Исчезновение Мэв Ливингстон. Хотя бы Нанси у нас под арестом.
   – Никуда мы не убегали, – решительно сказала Мэв, но ее слова оставили без внимания.
   Полицейские вошли в лифт и захлопнули за собой дверь. Мэв осталось только смотреть, как они рывками поднимаются к потолку.
   Сотовый все еще был у нее в руке и сейчас вдруг завибрировал, а потом начал играть «Зеленые рукава». На экране возникла фотография Морриса. Мэв нервно нажала кнопку «прием».
   – Да?
   – Привет, солнышко. Как делишки?
   – Спасибо, прекрасно. – А потом: – Моррис? – А потом: – Нет, не прекрасно. На самом деле ужасно.
   – Эх, – вздохнул Моррис. – Так я и думал. Впрочем, теперь уже ничего не поделаешь. Время двигаться дальше.
   – Моррис? Откуда ты звонишь?
   – Трудно объяснить, – ответил он. – Если уж на то пошло, я вообще не звоню. Просто очень хотел тебе помочь.
   – Наш Грэхем Хорикс оказался негодяем.
   – Да, солнышко, – сказал Моррис. – Но пришло время забыть и отпустить. Повернуться спиной.
   – Он ударил меня по затылку, – пожаловалась мужу Мэв. – И он крал наши деньги.
   – Это лишь материальное, золотко, – утешил ее Моррис. – Теперь ты по ту сторону…
   – Моррис, – твердо сказала Мэв, – этот гадкий червяк пытался убить твою жену. Тебе бы следовало проявить побольше беспокойства.
   – Не надо так, золотко. Я просто пытаюсь объяснить…
   – Должна тебе сказать, Моррис, что если ты займешь такую позицию, мне придется самой со всем разобраться. Уж я-то не собираюсь такое забывать. Тебе хорошо говорить, ты мертв. Тебе о таком волноваться не приходится.
   – Ты тоже мертва, золотко.
   – А это тут при чем? – взвилась было она, но осеклась: – Я что? – А после, прежде чем он успел вставить хотя бы слово: – Я же сказала, что он пытался меня убить. Я не говорила, что он преуспел.
   – Э-э-э… – Покойный Моррис Ливиигстон терялся в словах. – Мэв, дорогая, я знаю, это может оказаться для тебя потрясением, но правда в том…
   Телефон издал «пи-ип», и на экране появился значок пустой батарейки.
   – Боюсь, я тебя не понимаю, Моррис, – сказала Мэв. – Кажется, у меня телефон разрядился.
   – У тебя нет батарейки, – сказал он. – У тебя нет телефона. Это иллюзия. Я все пытаюсь тебе сказать, что ты теперь за гранью – опять из головы вылетело… Ах нет, нам не полагается это называть… в общем, становишься… о черт... как бабочки и червячки… Ну, сама понимаешь…
   – Гусеницы, – сказала Мэв. – Думаю, ты имел в виду гусениц и бабочек.
   – Э-э-э… вроде того, – сказал в телефоне голос Морриса. – Гусеницы. Их я и имел в виду. Так во что превращаются червячки?
   – Ни во что они не превращаются, Моррис, – несколько раздраженно ответила Мэв. – Они просто червяки.
   Серебряный телефончик слабо икнул, высветил значок пустой батарейки и выключился.
   Закрыв его, Мэв убрала аппарат в карман, потом подошла к ближайшей стене и ради эксперимента надавила на нее пальцем. На ощупь стена была липкой и похожей на желе. Она надавила чуть сильнее, и вся рука целиком ушла в стену. А потом прошла насквозь.
   – Ну вот, – сказана она вслух.
   И – не впервые в жизни – пожалела, что не послушалась Морриса, которому (надо признать) сейчас известно о смерти и ее правилах гораздо больше нее. «Ладно, – подумала она. – Быть мертвой немногим отличается от всего остального на свете: учишься и импровизируешь на ходу».
   Выйдя через главную дверь, она очутилась по ту сторону стены – в вестибюле. Попробовала еще раз – с тем же результатом. Тогда она вошла в бюро путешествий на первом этаже и попыталась выбраться наружу через западную стену. Через стену-то она прошла, но все равно оказалась в главном вестибюле, только попала в него с восточной стороны. «Словно ты в телевизоре и пытаешься выбраться через экран», – решила Мэв. С точки зрения топографии, теперь ее вселенная, похоже, ограничена дурацким офисным зданием.
   Она поднялась наверх посмотреть, что делают полицейские. Они как раз рассматривали стол и беспорядок, который оставил, собирая вещи, Грэхем Хорикс.
   – Знаете, – любезно сказала Мэв. – А ведь я в чулане за книжным шкафом. Честное слово, я там.
   Полицейские ее проигнорировали.. Присев на корточки, женщина порылась в мусорной корзине.
   – Есть! – победно сказала она и вытащила белую мужскую рубашку, забрызганную высохшей кровью. Рубашку она положила в полиэтиленовый пакет. Здоровяк достал сотовый.
   – Присылайте судмедэкспертов.
 
   Теперь камеру номер шесть Толстый Чарли считал не узилищем, а убежищем. Во-первых, камеры находились глубоко в недрах здания, далеко от мест обитания даже самых предприимчивых из мира пернатых. Во-вторых, брата нигде поблизости нет. Его уже радовало, что в камере номер шесть вообще ничего не происходит. «Ничего» было бесконечно предпочтительнее ужасов и неприятностей, какие то и дело на него сыпались. Даже мир, населенный исключительно замками, тараканами и людьми по имени К., казался гораздо привлекательнее того, где злобные птицы хором каркали его имя.
   Дверь открылась.
   – Разве вас не учили, что надо стучать? – спросил Толстый Чарли.
   – Нет, – сказал надзиратель. – На самом деле у нас не стучат. Ваш адвокат наконец пришел.
   – Мистер Мерримен? – спросил Толстый Чарли, но осекся.
   Леонард Мерримен был округлым джентльменом в узеньких золотых очках, и мужчина позади надзирателя никак на него не походил.
   – Все в порядке, – сказал мужчина, который не был его адвокатом. – Можете нас оставить.
   – Нажмите кнопку звонка, когда закончите, – сказал надзиратель и запер за собой дверь.
   Паук взял Толстого Чарли за руку.
   – Я тебя отсюда вытаскиваю.
   – Но я не хочу, чтобы меня вытаскивали! Я ничего не сделал.
   – Отличная причина выбираться.
   – Но если я выберусь, то выйдет, что я сбежал, а значит, виноват. Я же стану беглым заключенным!
   – Ты не заключенный, – весело возразил Паук. – Тебе еще не предъявили никаких обвинений. Ты просто помогаешь им в расследовании. Да, кстати, есть хочешь?
   – Немного.
   – Чего бы тебе хотелось? Чай? Кофе? Горячий шоколад?
   При упоминании о горячем шоколаде у Толстого Чарли потекли слюнки.
   – Ужасно хочется, – признался он.
   – Значит, горячий шоколад.
   Схватив Толстого Чарли за руку, Паук велел:
   – Закрой глаза.
   Толстый Чарли послушался, хотя и сомневался, что от этого станет лучше. Мир растянулся и сжался, и Толстый Чарли подумал, что его сейчас стошнит. Потом в голове у него все улеглось, по щеке его погладил теплый ветер.
   Он открыл глаза.
   Они стояли под открытым небом, на большой ярмарочной площади, в стране, которая никак не походила на Англию.
   – Где мы?
   – Кажется, это называется Скопье. Городок у границы Италии или еще где-то. Я уже давно сюда приезжаю. Тут готовят потрясающий горячий шоколад. Лучшего я не пробовал.
   Они сели за маленький деревянный столик, выкрашенный в огненно-красный цвет. Подошел официант и сказал что-то на языке, который Толстому Чарли показался совсем не итальянским.
   – Дос шоколадос, приятель, – сказал Паук.
   Официант кивнул и удалился.
   – Ну вот, – сказал Толстый Чарли, – сейчас ты втянул меня в еще большие неприятности. Теперь меня объявят в международный розыск или еще что. Про меня станут писать в газетах.
   – И что они тебе сделают? – улыбнулся Паук. – Посадят в тюрьму?
   – Хватит.
   Появился горячий шоколад, и официант разлил его в крошечные чашечки. Температурой он напоминал раскаленную лаву, а консистенцией – что-то среднее между шоколадным супом и шоколадным кремом, но пах восхитительно.
   – Послушай, – начал Паук, – ну и напортачили мы с воссоединением семьи, правда?
   – Мы напортачили? – переспросил с нажимом на первом слове Толстый Чарли. – Это не я украл мою невесту. Это не я устроил так, чтобы меня уволили. Это не я устроил так, чтобы меня арестовали…
   – Нет, – согласился Паук. – Но это ты вовлек в наше дело птиц, да?
   Толстый Чарли рискнул сделать крошечный глоток из своей чашки.
   – Ух! Кажется, я только что обжегся. – Он посмотрел на брата и увидел у него на лице собственное выражение: тревогу, усталость, испуг. – Да, это я вовлек в наше дело птиц. И что теперь?
   – Кстати, здесь готовят довольно вкусную лапшу с мясной подливой.
   – Ты уверен, что мы в Италии?
   – Не совсем.
   – Можно задать тебе вопрос?
   Паук кивнул.
   Толстый Чарли постарался подобрать слова:
   – Та история с птицами. Когда они объявляются стаями и делают вид, будто сбежали из фильма Альфреда Хичкока. Как по-твоему, такое возможно только в Англии?
   – А что?
   – Потому что, кажется, голуби нас заметили.
   Голуби были заняты совсем не тем, что полагается делать голубям. Они не клевали корки от сандвичей и не дергали вверх-вниз головами, выискивая оброненную туристами еду. Они стояли совершенно неподвижно и смотрели. Вдруг захлопали крылья, и к ним присоединилась еще сотня птиц, большая их часть приземлилась на статую толстяка в огромной шляпе, которая стояла в центре площади. Толстый Чарли поглядел на голубей, голуби глядели на него.
   – И что нас ждет в худшем случае? – вполголоса спросил он. – Они нас обкакают?
   – Не знаю. Но боюсь, они способны на много большее. Допивай свой шоколад.
   – Но он же горячий!
   – Тогда нам понадобится пара бутылок воды, верно? Гарсон?
   Негромкий шорох крыльев, перебранка подлетевших пернатых, и за всем этим – негромкое гульканье, точно кто-то шушукается.
   Официант принес им воду, и Паук, на котором, как заметил Толстый Чарли, вдруг снова появилась черная с красным кожаная куртка, распихал бутылки по карманам.
   – Это же всего лишь голуби, – сказал Толстый Чарли, но, уже произнося эти слова, понял, что они не соответствуют действительности. Это были не просто голуби. Это была армия. Статуя толстяка почти скрылась из виду под серыми и бурыми перьями.
   – Кажется, до того, как птицы решили стакнуться против нас, они мне больше нравились.
   – И они здесь повсюду, – добавил Паук, потом схватил Толстого Чарли за руку. – Закрой глаза.
   Птицы как одна поднялись в воздух. Толстый Чарли зажмурился.
   Голуби набросились, как волк на отару…
   Тишина, давление… И Толстый Чарли подумал: «Я в печке». Открыв глаза, он сообразил, что нисколечко не ошибся: истинная печь с красными барханами, которые, уменьшаясь, уходили вдаль, чтобы слиться с жемчужным небом на горизонте.
   – Пустыня, – объяснил Паук. – Я подумал, это недурная мысль. Зона, свободная от птиц. Место, где можно спокойно поговорить. – Он протянул Толстому Чарли бутылку с водой.
   – Спасибо.
   – Итак. Не хочешь рассказать, откуда берутся птицы?
   – Есть одно место. Я туда ходил. Там была уйма человеко-зверей. Они все… м-м-м… Они знали папу. Там была птица, ну одновременно и женщина, и птица.
   Паук наградил его нехорошим взглядом.
   – «Есть такое место»? А подоходчивее нельзя?
   – Склон горы, а в нем пещеры. А еще там был обрыв, где скалы уходят в пустоту. Словно бы конец света.
   – Начало света, – поправил Паук. – Я слышал про пещеры. Одна знакомая девчонка про них рассказывала. Но сам там никогда не бывал. Так, значит, ты познакомился с Женщиной-Птицей и…
   – Она пообешала, что заставит тебя уйти. И… э-э-э… Ну… я принял ее предложение.
   – А вот это, – сказал Паук с улыбкой кинозвезды, – было чертовски глупо.
   – Я не просил ее причинять тебе вред.
   – А как по-твоему, что она собиралась сделать, чтобы от меня избавиться? Написать мне увещевательное письмо?
   – Не знаю. Я не подумал. Был слишком расстроен.
   – Замечательно. Ну, если выйдет по ее, ты будешь расстроен, а я мертв. Мог бы просто попросить меня уйти, знаешь ли.
   – Я и просил!
   – Э-э-э… И что я сказал?
   – Что тебе нравится у меня дома и что ты никуда не уйдешь.
   Паук отпил воды.
   – А ей? Что в точности ты ей сказал?
   Толстый Чарли постарался вспомнить. А ведь если подумать, сказал он довольно странную вещь.
   – Только, что дам ей кровь Ананси, – неохотно признался он.
   – Что?
   – Она об этом меня попросила.
   Не веря своим ушам, Паук уставился на него во все глаза.
   – Но это же не только я. Это же мы оба!
   Внезапно у Толстого Чарли пересохло во рту. Он понадеялся, что причиной тому был воздух пустыни, и отпил воды из бутылки.
   – Подожди-ка. Почему мы в пустыне?
   – Никаких птиц. Помнишь?
   – Тогда что это? – спросил Толстый Чарли и указал на небо.
   Сперва они казались крошечными, потом стало ясно, что они просто очень высоко: они кружили и ложились на крыло.
   – Стервятники, – объяснил Паук. – Они на живое не нападают.
   – Ага, – согласился Толстый Чарли. – А голуби боятся людей.
   Точки закружили ниже; спускаясь, птицы словно бы увеличивались в размерах.
   – Намек понял, – сказал Паук, а потом: – Вот черт! Они были не одни.
   Кто-то наблюдал за ними с дальнего бархана.
   – Кыш! – крикнул Толстый Чарли. Его голос поглотил песок. – Я беру свои слова назад! Сделка отменяется! Оставь нас в покое!
   На жарком ветру затрепыхались полы плаща, и бархан опустел.
   – Она ушла, – с облегчением сказал Толстый Чарли. – Кто бы мог подумать, что все будет так просто.
   Паук тронул его за плечо и указал вправо. Теперь женщина в буром плаще стояла на соседней песчаной гряде, так близко, что видны были черные стеклянистые глаза.
   Стервятники превратились в растрепанные черные тени над головой и вскоре приземлились на песок: их голые розовато-лиловые шеи (лишенные перьев потому, что так много проще совать голову в гниющий труп) вытянулись, подслеповатые глазки уставились на братьев, словно птицы раздумывали, подождать ли, пока они умрут, или сделать что-нибудь, дабы ускорить этот процесс.
   – О чем еще шла речь при сделке? – спросил Паук.
   – А?..
   – Еще что-нибудь было? Она дала тебе что-нибудь, чтобы ее скрепить? Иногда в подобных случаях бывает обмен.
   Стервятники понемногу подбирались ближе, смыкали ряды, сужали круг. В небе появились новые черные мазки, которые росли, зигзагом приближаясь к братьям. Пальцы Паука сжались на запястье Толстого Чарли.
   – Закрой глаза.
   Холод ударил Толстого Чарли как прямой хук в живот. Он сделал глубокий вдох и почувствовал, что ему заморозило легкие. Он кашлял и кашлял, а кругом диким зверем завывал ветер.
   Он открыл глаза.
   – Можно спросить, где мы теперь?
   – В Антарктиде, – ответил Паук и доверху застегнул кожаную куртку, хотя холод ему как будто не слишком мешал. – Боюсь, тут прохладно.
   – А середины у тебя не бывает? Из пустыни прямо к торосам?
   – Зато здесь нет птиц, – объяснил Паук.
   – Не проще было бы перенестись в какое-нибудь здание и посидеть в четырех стенах, где уютно и птиц нет? Могли бы пообедать.
   – Ну да. Теперь ты жалуешься, что щеки покусывает?
   – Тут не только щеки покусывает. Тут холодина страшная. Да и вообще, смотри!!!
   Толстый Чарли указал на небо. В холодной вышине неподвижно висела бледная закорючка, похожая на миниатюрную букву «ш».
   – Альбатрос, – сказал он.
   – Фрегат, – возразил Паук.
   – Что?
   – Это не альбатрос, а фрегат. Он, наверное, вообще нас не заметил.
   – Он-то, возможно, нет, – признал Толстый Чарли. – А вон те?
   Повернувшись, Паук увидел еще кое-что, что кричало явно не как «фрегат». Возможно, пингвинов, которые, переваливаясь, падая на брюхо и скользя по льду, надвигались на братьев, было меньше миллиона, но впечатление создавалось именно такое. Как правило, смертельный страх при виде пингвинов испытывают лишь мелкие рыбешки, но если этих симпатяг достаточно много…
   Толстый Чарли без спроса взял Паука за руку и закрыл глаза.
   А когда открыл их, кругом было теплее, хотя он так и не понял, где очутился. Все было цвета ночи.
   – Я ослеп?
   – Мы в заброшенной угольной шахте, – сказал Паук. – Пару лет назад я видел ее фотографию в каком-то журнале. Если только не существует безглазых зябликов, которые эволюционировали, чтобы пользоваться темнотой и питаться углем, нам, пожалуй, ничего не грозит.
   – Шутишь, да? Насчет безглазых зябликов?
   – Более-менее.
   Толстый Чарли вздохнул, и этот вздох эхом прокатился по подземной пещере.
   – Знаешь, – сказал он, – если бы ты просто исчез из моей жизни, если бы ты уехал из моего дома, когда я тебя попросил, мы не попали бы в такой переплет.
   – Помощи от тебя ни на грош.
   – А я и не собирался тебе помогать. Один бог знает, как я буду объясняться с Рози.
   Паук кашлянул.
   – Думаю, об этом тебе волноваться нечего.
   – Потому что?..
   – Она с нами порвала.
   Повисло долгое молчание. Потом Толстый Чарли сказал:
   – Конечно, порвала.
   – Я тут немного напортил. – Пауку явно было не по себе.
   – А что, если я ей все объясню? То есть скажу, что я это не ты, что ты выдавал себя за меня…
   – Уже сказал. Вот тут она и решила, что никого из нас больше не хочет видеть.
   – И меня тоже?
   – Боюсь, и тебя тоже.
   Тишина.
   – Послушай, – произнес из темноты голос Паука. – На самом деле я вовсе не собирался… Ну, когда я появился у тебя на пороге, я хотел лишь поздороваться. А не… э-э-э… Я действительно все испоганил, да?
   – Ты пытаешься извиниться?
   Тишина, потом:
   – Да. Наверное.
   Снова тишина.
   – Хорошо, извини, что я попросил Женщину-Птицу от тебя избавиться.
   Не видя Паука, произнести это почему-то было легче.
   – Ага. Спасибо. Хотелось бы только знать, как от нее самой теперь избавиться.
   – Перо! – воскликнул вдруг Толстый Чарли.
   – О чем это ты?
   – Ты спрашивал, дала ли она мне что-нибудь, чтобы скрепить сделку. Дала. Она дала мне перо.
   – Где оно?
   Толстый Чарли постарался вспомнить.
   – Точно не знаю. Оно было у меня, когда я очнулся в гостиной миссис Дунвидди. А в самолете уже нет. Наверное, оно все еще у миссис Дунвидди.
   Молчание, ставшее ответом на эти слова, было долгим и мрачным. Толстый Чарли даже забеспокоился, что Паук сбежал и бросил его в темноте под миром. Наконец он не выдержал:
   – Ты еще здесь?
   – Здесь.
   – Рад слышать. Если бы ты меня тут бросил, не знаю, как бы я выбрался.
   – Не искушай меня.
   Снова молчание.
   – В какой мы стране? – спросил Толстый Чарли.
   – В Польше, кажется. Я же говорил, что видел лишь фотографию. Только на ней были лампы.
   – Тебе нужно увидеть фотографию места, чтобы в него попасть?
   – Мне нужно знать, где оно.
   Просто поразительно, думал Толстый Чарли, как тихо в этой шахте. У нее совершенно особенная тишина. Он задумался о тех отрезках вечности, когда отсутствуют звуки. Интересно, отличается ли тишина могилы от, скажем, молчания космоса?
   – Я помню миссис Дунвидди, – сказал вдруг Паук. – Щуплая старушонка. Толстые линзы. Полагаю, нам придется поехать во Флориду и забрать у нее перо. А потом отдадим его Птице. Она отзовет своих кошмарных тварей.
   Толстый Чарли допил воду из бутылки, которую они прихватили с собой из кафе на маленькой площади, расположенной где-то в не-Италии. Закрутив на место крышку, он поставил пустую бутылку куда-то в темноту, спросив себя, можно ли считать, что он мусорит, если этого никто не видит?
   – Тогда возьми меня за руку и пойдем к миссис Дунвидди.
   Паук издал какой-то странный звук. В нем не было ни бравады, ни храбрости, напротив, он казался обеспокоенным и тревожным. Толстый Чарли вообразил себе, как Паук в темноте сдувается, словно лягушка-бык или старый воздушный шарик. За все время их недолгого знакомства Толстому Чарли очень хотелось посмотреть, как с Паука собьют спесь, как он хнычет, точно перепуганный шестилетний мальчишка.
   – Подожди-ка. Ты боишься миссис Дунвидди?
   – Я… я и близко не могу к ней подойти.
   – Если тебя это хоть сколько-нибудь утешит, ребенком я тоже ее боялся, а потом столкнулся с ней после похорон и увидел, что она совсем не страшная. Нисколечки не страшная. Она просто старушка. – Тут в памяти у него снова всплыли черные свечи и брошенные в миску травы. – Ну, может, чуток жутковатая. Но ты же взрослый. Сам увидишь, все будет в порядке.
   – Она заставила меня уйти, – сказал Паук. – А я не хотел. Но я разбил шар у нее в саду. Большой стеклянный шар, как гигантская елочная игрушка.
   – И я тоже. Как же она сердилась!
   – Знаю. – Голос из темноты звучал растерянно и встревоженно. – Это случилось одновременно. Так все началось.
   – Ладно. Послушай, это еще не конец света. Ты перенесешь меня во Флориду, а я поеду и заберу у миссис Дунвидди перо. Я ее не боюсь. А ты можешь держаться подальше.
   – Не могу. Я не могу появиться там же, где она.
   – И что ты хочешь этим сказать? Что на тебя наложен ордер, который запрещает тебе к ней приближаться?
   – Более-менее. Да… Я скучаю по Рози. И мне очень жаль. Ну… сам знаешь.
   Толстый Чарли подумал о Рози. Удивительно, и почему ему так трудно вспомнить ее лицо? Он подумал, каково это, не иметь тещей маму Рози, о двух силуэтах за шторой его спальни.