Гейман Нил. Дети Ананси

   – Где все остальные? – спросил он.
   – Собутыльники твоего папы пошли пить. Они собираются устроить большую рыбалку с моста в его память. – Миссис Хигглер вылила остатки кофе из своей ведерной походной кружки в раковину, чтобы заменить его дымящейся жидкостью из недавно выкапавшей свое кофеварки.
   Дочиста облизав пальцы розовым язычком, миссис Дунвидди прошаркала к столу, где над нетронутой тарелкой сидел Толстый Чарли. Маленьким мальчиком Толстый Чарли искренне верил, что миссис Дунвидди ведьма. И не симпатичная, а такая, которую приходится посадить в печку, чтобы сбежать. Сегодня он увидел ее впервые за двадцать лет и тем не менее с трудом подавил отчаянное желание с визгом забиться под стол.
   – Я видела уйму смертей, – сказала миссис Дунвидди. – За мои-то годы. Поживи с мое, своими глазами увидишь. Все однажды умрут, только дайте время. – Она помолчала. – Однако… Никогда бы не подумала, что такое случится с твоим папой. – Она покачала головой.
   – Каким он был? – спросил Толстый Чарли. – Когда был молодым?
   Миссис Дунвидди поглядела на него через толстые, очень толстые линзы и, поджав губы, покачала головой.
   – Меня тогда еще не было, – сказала она. – Ешь свою говядину.
   Вздохнув, Толстый Чарли взялся за еду.
   Сгущались сумерки, все разошлись.
   – Где ты собираешься ночевать? – спросила миссис Хигглер.
   – Сниму комнату в мотеле, наверное.
   – Когда у тебя есть отличная спальня здесь? И отличный дом в квартале отсюда? Ты его еще даже не видел. Думаю, твой отец хотел бы, чтобы ты там остановился.
   – Я бы предпочел мотель. Мне не по себе при мысли о том, чтобы спать в отцовском доме.
   – Ну, не я деньги на ветер выбрасываю, – пожала плечами миссис Хигглер. – Тебе ведь еще надо решить, что с ним делать. И с его вещами.
   – Мне все равно, – ответил Толстый Чарли. – Устроим распродажу. Выставим их на аукцион в Интернет. Свезем на свалку.
   – Это что еще за глупости? – вскинулась старуха.
   Порывшись в ящиках буфета, она достала ключ от входной двери с большой бумажной биркой.
   – Перед переездом он оставил мне запасной ключ, – сказала она. – На случай, если свой потеряет, или запрется изнутри, или еще что-нибудь. Он говаривал, что голову потерял бы, не будь она прикреплена к шее. Продавая свой прошлый дом, он сказал: «Не волнуйся, Каллианна, далеко я не уеду». И ведь в том доме он жил, сколько я себя помню, а потом вдруг решил, что он для него слишком велик и что нужно переезжать.
   Не переставая говорить, она вывела Толстого Чарли к брюквенному седану, на котором они проехали несколько улиц, пока не добрались до одноэтажного деревянного домика.
   Миссис Хигглер отперла дверь, и они вошли.
   Пахло знакомым: смутно сладким, будто, когда кухней пользовались в последний раз, здесь пекли шоколадное печенье, но было это давным-давно. Еще тут было слишком жарко. Миссис Хигглер толкнула дверь в маленькую гостиную и включила встроенный в окно кондиционер. Кондиционер загремел и затрясся и стал гонять теплый воздух, запахло мокрой псиной.
   Вокруг дивана, который Толстый Чарли помнил с детства, горами лежали книги, на столике стояли фотографии в рамках. На одной, черно-белой, – мама Толстого Чарли, когда была молодой: черные блестящие волосы уложены в высокую прическу, Платье с блестками. Рядом фотография самого Толстого Чарли в возрасте пяти-шести лет возле зеркальной двери: на первый взгляд казалось, с фотографии смотрят два маленьких серьезных мальчика.
   Толстый Чарли взял наугад книгу из стопки – это оказалась монография по итальянской архитектуре.
   – Он увлекался итальянской архитектурой?
   – Да. Страстно.
   – Я не знал.
   Пожав плечами, миссис Хигглер отпила кофе. Открыв обложку, Толстый Чарли увидел имя отца, аккуратно выведенное на первой странице. И закрыл книгу,
   – Я его по-настоящему и не знал.
   – Его не так легко было понять, – сказала миссис Хигглер. – Я была знакома с ним… сколько? Почти шестьдесят лет? И я его не знала.
   – Вы, наверное, познакомились, когда он был мальчиком.
   Миссис Хигглер помедлила, как будто что-то вспоминала, потом очень тихо произнесла:
   – Я познакомилась с ним, когда была девочкой.
   Толстый Чарли счел, что пора сменить тему, поэтому указал на фотографию матери:
   – У него тут мамина фотография.
   Старуха с шумом отхлебнула кофе.
   – Снимал на лодке, – сказала она. – Еще до твоего рождения. Были такие яхты, на которых можно пообедать, а потом тебя увозили мили на три, за пределы территориальных вод, и там по-крупному играли на деньги. Потом возвращались. Не знаю, ходят ли еще такие. Твоя мать говорила, что тогда она впервые попробовала стейк.
   Толстый Чарли постарался представить себе, какими были родители до его рождения.
   – Он всегда был представительным мужчиной, – задумчиво продолжала миссис Хигглер, точно прочла его мысли. – До самого конца. У него была такая улыбка, от которой девушке хотелось расправить плечи. И он всегда отлично одевался. Все дамы его любили.
   Ответ Толстый Чарли знал еще до того, как задал вопрос:
   – И вы?..
   – Разве респектабельной вдове задают такие вопросы? – Она отпила кофе. Толстый Чарли ждал ответа. – Однажды я его поцеловала. Давно, давным-давно, до того, как он встретил твою мать. Он хорошо, так хорошо умел целоваться. Я надеялась, что он позвонит, снова поведет меня на танцы, а он пропал. Отсутствовал… сколько? Год? Два? А к тому времени, когда вернулся, я уже была замужем за мистером Хигглером, а он привез твою мать. Встретил ее на островах.
   – Вы расстроились?
   – Я была замужней женщиной. – Еще глоток кофе. – И к тому же его невозможно было ненавидеть. Даже по-настоящему на него сердиться. И то, как он на нее смотрел… Проклятие, если бы он хоть когда-нибудь посмотрел так на меня, я умерла бы счастливой. Знаешь, это ведь я была замужней подругой невесты на свадьбе твоей матери.
   – Я не знал…
   Теперь кондиционер начал с ревом выплевывать холодный воздух. Но от него все равно пахло мокрой псиной.
   – Как по-вашему, они были счастливы? – спросил Толстый Чарли.
   – Вначале. – Она подняла огромную кружку-термос, как будто собралась отпить еще, но передумала. – Вначале. Но даже она не смогла надолго удержать его при себе. У него было столько дел. Твой отец был очень занятым человеком.
   Толстый Чарли попытался определить, шутит миссис Хигглер или нет, но так и не смог. Однако она не улыбнулась.
   – Столько дел? Каких, например? Рыбачить с моста? Играть в домино на веранде? Ждать неизбежного изобретения караоке? Он не был занятым человеком. Сомневаюсь, что за все то время, что я его знал, он хотя бы день работал.
   – Тебе не следует говорить так про отца.
   – Но это же правда! Он был никчемным. Скверным мужем и скверным отцом.
   – И что с того! – с нажимом сказала миссис Хигглер. – Его нельзя судить по тем же меркам, что и обычного человека. Надо помнить, Толстый Чарли, твой отец был богом.
   – Богом среди людей?
   – Нет. Просто богом. – Она произнесла это совершенно буднично и так нормально, как если сказала бы: «у него был диабет» или просто «он был негром».
   Толстому Чарли хотелось обратить все в шутку, но в глазах у миссис Хигглер он увидел нечто такое, что все остроты вылетели у него из головы. Поэтому он только негромко сказал:
   – Он не был богом. Боги особенные. Мифические. Они творят чудеса и так далее.
   – Верно, – согласилась миссис Хигглер. – Пока он был жив, мы бы тебе не сказали, но теперь, когда его нет, вреда от этого не будет.
   – Он не был богом. Он был моим папой.
   – Можно быть и тем, и другим, – пожала плечами старуха. – Такое случается.
   Словно споришь с сумасшедшей, подумал про себя Чарли, а потом сообразил, что надо бы просто заткнуться, но его язык продолжал молоть сам по себе. Как раз сейчас он выдал:
   – Да ладно вам! Ведь будь мой отец богом, у него были бы божественные силы.
   – И были. Правда, он редко ими пользовался. Но он был старым. А как еще, по-твоему, ему удавалось не работать? Всякий раз, когда требовались деньги, он играл в лотерею или ехал в Холлендейл и там ставил на лошадиных или на собачьих бегах. Никогда не выигрывал помногу, чтобы не привлекать внимания. Ровно столько, чтобы перебиться.
   Толстый Чарли никогда в жизни ничего не выигрывал. Вообще ничего. В различных офисных тотализаторах можно было смело рассчитывать, что его лошадь вообще не выйдет на старт или что его команду отправят в какой-нибудь доселе неслыханный дивизион на задворках цивилизованного спорта. Неудачи оставляли о себе неприятный осадок.
   – Если мой отец был богом, а должен сказать, что я ни в коей мере с этим не согласен, то почему я не бог? Вы ведь пытаетесь сказать, что я сын бога, да?
   – По всей очевидности.
   – Тогда почему у меня не получается выигрывать на скачках или творить чудеса?
   Она шмыгнула носом.
   – Все хорошее досталось твоему брату.
   Тут Толстый Чарли поймал себя на том, что улыбается. И вздохнул с облегчением. Значит, она все-таки шутит.
   – Ага. Только ведь у меня нет брата, миссис Хигглер.
   – Конечно, есть. Вон там вы с ним вместе сфотографированы.
   Хотя он прекрасно знал, что увидит, Толстый Чарли все же перевел взгляд на фотофафию. Старуха определенно помешалась. Стопроцентно.
   – Миссис Хигглер, – как можно мягче сказал он, – это я… Просто я ребенком. На фотографии я стою возле зеркальной двери. Это я и мое отражение.
   – Да, но еще это твой брат.
   – У меня никогда не было брата.
   – Конечно, был. И я по нему не скучаю. Из вас двоих ты всегда был хорошим. А от него, пока он жил здесь, были одни только беды. – И прежде чем Толстый Чарли успел хоть что-нибудь вставить, старуха добавила: – Он уехал, когда ты был совсем маленьким.
   Толстый Чарли подался вперед и своей лапищей накрыл костлявую ручку миссис Хигглер, ту, в которой не было кружки с кофе.
   – Это не так, – сказал он.
   – Луэлла Дунвидди заставила его уехать, – не унималась старуха. – Он ее боялся. Но все равно возвращался время от времени. Умел очаровывать, когда хотел. – Она допила кофе.
   – Мне всегда хотелось иметь брата, – потерянно протянул Толстый Чарли.
   Миссис Хигглер встала.
   – Этот дом сам себя не уберет, – сказала она. – У меня в багажнике есть мусорные мешки. Нам, пожалуй, понадобится уйма мусорных мешков.
   – Да, – согласился Толстый Чарли.
   Ночь он провел в мотеле. Утром они встретились в доме его отца и стали собирать хлам в большие черные мусорные мешки. Вскоре в коридоре выстроились пакеты с вещами, которые предстояло отдать на благотворительность. А еще появилась коробка с мелочами, которые Толстый Чарли хотел оставить на память, в основном фотофафии детских лет и до его рождения.
   Тут был старый ларь, похожий на пиратский сундук для сокровищ, набитый документами и старыми бумагами. Устроившись рядом с ним на полу, Толстый Чарли взялся их разбирать. Из спальни с очередным набитым поеденной молью одеждой мешком вышла миссис Хигглер.
   – Этот сундук твой брат ему подарил, – ни с того ни сего сказала она.
   Так она впервые коснулась своих вчерашних фантазий.
   – Жаль, что у меня не было брата, – отозвался Толстый Чарли и сам не понял, что сказал, пока не услышал:
   – Я же говорила. У тебя есть брат.
   – Ну и где мне искать этого мифического брата?
   Позднее он не раз будет спрашивать себя, что толкнуло его на этот вопрос. Потакал ли он помешавшейся женщине? Подтрунивал ли над ней? Или просто надо было как-то заполнить повисшую паузу?
   Пожевав нижнюю губу, старуха кивнула.
   – Да. Тебе нужно знать. Это твое наследие. Твоя кровь. Подойди поближе.
   Она поманила его узловатым пальцем.
   Толстый Чарли нагнулся. Губы старухи коснулись его уха, когда она прошептала:
   – …нужда в нем… попроси…
   – Что?
   – Я сказала, – обычным голосом произнесла она, – что если у тебя возникнет нужда в нем, просто попроси паука. И он мигом прибежит.
   – Попросить паука?
   – А я что сказала? Ты что, думаешь, я для моциона разговариваю? Упражняю легкие? Никогда не слышал про то, как говорят с пчелами? Когда я была девочкой на Сан Андреасе, до того, как мои родные переехали сюда, пчелам рассказывали все хорошие новости. Так это и происходит. Скажи пауку. Я так посылала сообщения твоему отцу, когда он исчезал.
   – Ну ладно…
   – И не говори таким тоном «ну ладно».
   – Каким?
   – Точно я выжила из ума. Ты думаешь, я не знаю, что к чему?
   – М-м-м. Уверен, что знаете. Честное слово.
   Но миссис Хигглер не смягчилась. Даже отходить не начала. Взяв со стола кружку, она с обиженным видом прижала ее к груди. Вот теперь Толстый Чарли своего добился, и миссис Хигглер твердо вознамерилась ему это показать.
   – Я ничего такого делать не обязана, сам знаешь, – сказала она. – И помогать тебе тоже. Я делаю это только ради твоего отца, потому что он был особенный, и ради матери, потому что она была хорошей женщиной. Я тебе серьезные вещи говорю, важные вещи. Тебе бы следовало меня послушать. Тебе бы следовало мне поверить.
   – Я вам верю, – насколько мог убедительно сказал Толстый Чарли.
   – А теперь ты только потакаешь старухе.
   – Нет, – солгал он. – Честно-пречестно.
   В его словах звенела искренность. Его занесло за тысячу миль от дома, в дом покойного отца, к сумасшедшей старухе на грани апоплексического удара. Он признал бы, что луна – это необычный тропический плод, лишь бы ее успокоить.
   Миссис Хигглер шмыгнула носом.
   – Беда с вами, молодежью, – сказала она. – Вы думаете, будто все знаете, а сами только вчера на свет родились. Да я за свою жизнь забыла больше, чем ты когда-либо знал. Ты ничегошеньки не знаешь о своем отце, ты ничегошеньки не знаешь о своей семье. Я сказала, что твой отец бог, а ты даже не спросил, какой именно.
   Толстый Чарли порылся в памяти, стараясь вспомнить имена каких-нибудь богов.
   – Зевс? – рискнул он.
   Миссис Хигглер издала странный придушенный звук, точно чайник, подавляющий в себе желание закипеть. И Толстому Чарли осталось только признать свое поражение.
   – Купидон?
   Она издала новый звук, который начался как возмущенный треск, а закончился хихиканьем.
   – Так и представляю себе, как твой папочка разгуливает в пушистых памперсах с огромным луком и стрелой.
   Она опять захихикала и едва не поперхнулась кофе.
   – В стародавние времена, когда он был богом, его звали Ананси.
 
   Вы скорее всего знаете кое-какие сказки про Ананси. Наверное, нет на свете людей, которые не знали бы каких-нибудь историй про Ананси.
   Когда мир был молод и все истории рассказывались впервые, Ананси был пауком. Он попадал в разные переплеты и всегда из них выпутывался. Знаете сказку о Смоляном Чучелке, которую обычно рассказывают про Братца Кролика? Изначально это была история про Ананси. Кое-кто считает его кроликом. Но они ошибаются. Он не был кроликом. Он был пауком.
   Истории про Ананси живут с тех пор, как люди рассказывают друг другу сказки. В далекой Африке, где все начиналось, когда люди еще не рисовали на скалах пещерных львов и медведей, уже тогда они рассказывали истории – про обезьян и львов и про бизонов. Людей всегда тянуло к великим историям, уводящим в мечту. Так они наделяли свой мир смыслом. Все, кто бегает, ползает, летает и качается на ветках, оказались в этих сказках, и различные племена почитали различных существ.
   Уже тогда Лев был царем зверей, а Газель – самой быстроногой, Обезьяна – самой глупой, Тигр – самым ужасным, но людям хотелось слушать истории не про них. Им хотелось веселья и смеха.
   Ананси дал имя историям. Всякая сказка, всякая песня – про него. В незапамятные времена все они принадлежали Тигру (так люди островов называли любых крупных хищных кошек), и эти сказки были мрачными и злыми, полными боли и неизменно плохо кончались. Но так было давным-давно. Сегодня все истории принадлежат Ананси.
   А поскольку мы только что были на похоронах, давайте я расскажу вам историю про Ананси и про то, как умерла его бабушка. (Ну да, она была очень, очень старой женщиной и почила во сне. Такое случается.) Она умерла вдали от дома, поэтому Ананси прошел через весь остров с тележкой, поднял тело бабушки, посадил его в тележку и покатил домой. Он собирался похоронить ее под большим баньяновым деревом за своей хижиной.
   Так вот, проходит он через город, а ведь тележку пришлось толкать все утро, и думает: «Мне нужно выпить виски». Идет он в лавку, так как в этом городке есть лавка и там продается все, что только душа пожелает, но у лавочника очень скверный характер. Так вот, Ананси заходит и заказывает стакан виски. Потом еще стакан, и еще и думает: «Сыграю-ка я шутку с этим малым». «Эй, – говорит он лавочнику, – пойди отнеси виски моей бабушке, она спит в тележке на дворе. Возможно, тебе придется ее разбудить, ведь она спит крепко». Лавочник идет на двор, подходит с бутылкой к тележке и говорит старушке: «Эй, вот твой виски», – но старушка ничего ему не отвечает. А лавочник сердится все больше и больше, ведь у него такой скверный характер. Он говорит: «Вставай, старуха, просыпайся и пей свой виски!» Но старушка все не отвечает. И вдруг делает то, что делают иногда мертвецы на жаре: громко пускает ветер. А лавочник, осерчав на старушку, которая пустила на него ветер, ее ударил, потом другой раз и третий, да так, что она выпала из тележки на землю.
   Тут Ананси выбегает из лавки и начинает вопить, и плакать, и голосить: «Ах моя бабушка! Она мертва! Посмотри, что ты наделал! Убийца! Злодей!» Тогда лавочник просит Ананси: «Только не говори никому», – и дает Ананси пять бутылок виски, и кошель золота, и мешок бананов, ананасов и манго, лишь бы он поскорее убрался со своей бабушкой и тележкой. (Понимаете, он-то думает, что убил бабушку Ананси.)
   Так вот, Ананси катит тележку домой и закапывает бабушку под большим баньяновым деревом.
   На следующий день идет мимо дома Ананси Тигр и чует запах готовящейся еды. Поэтому он входит туда незваный и видит, как Ананси пирует, а у Ананси нет выбора, только пригласить Тигра разделить с ним трапезу.
   «Братец Ананси, – говорит Тигр, – говори, где ты взял эту прекрасную еду, и не лги мне. И где ты взял эти бутылки с виски и кошель с золотыми монетами? Если солжешь, я вырву тебе горло!»
   А Ананси отвечает: «Я не могу лгать тебе, Братец Тигр. Все это добро я получил за то, что повез мою мертвую бабушку в город. И лавочник дал мне все это добро за то, что я привез ему мою мертвую бабушку».
   Но у Тигра нет ни живой, ни мертвой бабушки, зато у его жены есть мать, поэтому он идет домой и вызывает к себе на двор мать жены, говоря: «Выходи, бабушка, так как нам надо поговорить». И она выходит, оглядывается подозрительно по сторонам и спрашивает: «В чем дело?» Ну, Тигр ее убивает, хотя его жена ее любит, и кладет ее тело в тележку.
   Потом привозит тележку в городок, а на тележке его мертвая теща. «Кому тут мертвое тело? – кричит он. – Кому нужна мертвая бабушка?» Но все только потешаются над ним, смеются и издеваются, а поняв, что он говорит серьезно и никуда не уйдет, начинают забрасывать его гнилыми плодами, так что ему приходится убегать, поджав хвост.
   Так Ананси не в первый раз выставил Тигра дураком, и не в последний. Жена Тигра не дает ему забыть, что он убил ее мать. Бывают дни, когда Тигр думает, что лучше бы ему вообще не родиться на свет.
   Вот вам типичная история про Ананси.
   Конечно, ведь любые истории принадлежат Ананси.
   В стародавние времена все звери хотели, чтобы сказки называли в их честь. Это было в те дни, когда песни, которыми творился мир, еще пелись, в те дни, когда еще выпевали небо, и радугу, и океан, в те дни, когда звери были людьми, а не только животными. И паучок Ананси одурачивал всех, особенно Тигра, потому что хотел, чтобы все истории назвали его именем.
   Сказки – как пауки: у них длинные ноги. Сказки – как паутина, в которой запутывается человек, но которая так красива, когда рассматриваешь, как изящно сплетаются ниточки над листком, как драгоценными каплями блестит на них утренняя роса.
   В чем дело? Хотите знать, выглядел ли Ананси как паук? Конечно, выглядел – кроме тех случаев, когда выглядел как человек.
   Нет, он никогда не менял облик. Все дело в том, как рассказывать историю. Ни в чем больше.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

в которой происходит воссоединение семьи

   Толстый Чарли улетел домой в Англию, во всяком случае, к тому дому, какой у него вообще имелся. Когда с чемоданчиком и большой, оклеенной скотчем картонной коробкой он прошел через таможню, то увидел в зале ожидания Рози. Она крепко его обняла.
   – Как прошло?
   Он пожал плечами:
   – Могло быть и хуже.
   – Теперь тебе незачем волноваться, что он приедет на свадьбу и поставит тебя в неловкое положение.
   – Это точно.
   – Мама говорит, в знак уважения нам следует отложить свадьбу на несколько месяцев.
   – Твоя мама просто хочет, чтобы мы отложили свадьбу, и точка.
   – Ерунда. Она считает тебя завидной партией.
   – Твоя мать не назвала бы «завидной партией» Брэда Питта, Билла Гейтса и принца Уильяма в одном лице. На свете нет человека, достойного стать ее зятем.
   – Ты ей нравишься, – как послушная дочь и без тени убежденности сказала Рози.
   Ни для кого не секрет, что Толстый Чарли не нравился ее маме. Мама Рози казалась клубком нервов, натянутых из-за невесть откуда взявшихся предрассудков, фобий и враждебности. Она жила в великолепной квартире на Уимпол-стрит, где в гигантском холодильнике прозябали лишь бутылки с витаминизированной водой и ржаные хлебцы. В вазах на антикварных сервантах возлежали восковые фрукты, с которых дважды в неделю сметали пыль.
   При первом своем посещении этой квартиры Толстый Чарли один такой надкусил. Он крайне нервничал и, не зная, чем занять руки, взял яблоко (крайне реалистичное, надо сказать) и его надкусил. Рози, гримасничая, подавала ему отчаянные знаки. Выплюнув в руку кусок воска, Толстый Чарли подумал, не сделать ли вид, что он любит восковые фрукты, или, может, лучше изобразить, что с самого начала знал, что оно искусственное, и лишь хотел рассмешить. Однако мать Рози подняла бровь, забрала у него остатки яблока и отрывисто объяснила, сколько стоят сейчас настоящие восковые фрукты, если вообще удается их найти, а после бросила объедки в корзинку для мусора. Остаток визита он просидел на краешке дивана, вкус во рту у него был такой, словно он съел свечку, а мать Рози не спускала с него глаз, дабы он не посмел отведать еще какой-нибудь из ее драгоценных плодов или попытаться обглодать ножку чиппендейловского стула.
   На сервантах в квартире матери Рози стояли большие цветные фотографии в серебряных рамках: Рози ребенком, родители Рози. Толстый Чарли внимательно их изучил, стараясь отыскать разгадку великой тайны, которой являлась сама Рози. Ее отец, который умер, когда Рози не исполнилось и пятнадцати, был огромным толстяком. Начинал он как повар, потом выбился в шеф-повара и, наконец, открыл собственный ресторан. Фотографии запечатлели его элегантным, одетым с иголочки, точно перед каждым снимком над ним потрудился целый отдел дорогого мужского магазина, он был круглым и улыбчивым и локоть держал согнутым, чтобы мать Рози могла положить на сгиб руку.
   – Он изумительно готовил, – сказала Рози.
   На фотографиях мать Рози была соблазнительной и улыбчивой. Теперь, двенадцать лет спустя, она походила на исхудавшую до скелета актрису Эрту Китт, и Толстый Чарли ни разу не видел на ее лице улыбки.
   – Твоя мама что, вообще никогда не готовит? – спросил после того первого визита Толстый Чарли.
   – Не знаю. Никогда такого не видела.
   – Чем же она питается? Не может же она жить на хлебцах и воде.
   – Наверное, заказывает что-нибудь на дом.
   Толстый Чарли решил, что уж скорее мама Рози вылетает по ночам летучей мышью, чтобы сосать кровь у спящих младенцев. Однажды он изложил эту теорию Рози, но она не увидела в ней ничего смешного.
   Мать Рози сказала дочери: мол, уверена, Чарли женится на ней ради денег.
   – Каких денег? – спросила Рози.
   Мать обвела рукой квартиру, охватив этим жестом восковые фрукты, антикварную мебель и картины на стенах, и поджала губы.
   – Но это же все твое! – пылко возразила Рози.
   Она ведь жила на зарплату, работая в одном лондонском благотворительном обществе. А зарплата у нее была маленькая, поэтому Рози то и дело залезала в деньги, которые отец оставил ей по завещанию. Так удавалось оплачивать скромную квартирку, которую Рози делила с чередой австралиек и новозеландок, и на подержанный «фольксваген-гольф».
   По дороге к дому Толстого Чарли Рози решила, что надо сменить тему.
   – У меня отключили воду. Во всем здании.
   – Это почему?
   – Из-за миссис Клингер этажом ниже. Она заявила, мол, что-то подтекает.
   – Скорее всего сама миссис Клингер.
   – Чарли!!! А потому, ну… Можно мне сегодня принять ванну у тебя?
   – Тебе потереть спинку?
   – Чарли!!!
   – Ладно, ладно. Нет проблем.
   Не отводя глаз от багажника идущей впереди машины, Рози вдруг сняла руку с рычага передач и сжала лапищу Толстого Чарли.
   – Мы и так скоро поженимся, – улыбнулась она.
   – Знаю, – отозвался Толстый Чарли.
   – И тогда у нас на все будет уйма времени, верно?
   – Уйма, – согласился Толстый Чарли.
   – Знаешь, что сказала однажды мама? – спросила Рози.
   – М-м-м. Снявши волосы, по голове не плачут?