Страница:
Анри Гидель
Коко Шанель
Это одна из самых умных и приятных женщин и самая сильная женщина, с которой мне когда-либо приходилось иметь дело.
Уинстон Черчилль
Ее элегантность потрясает воображение даже непосвященных!
Кристиан Диор
Коко Шанель говорила мне: «Человек-легенда обречен растворить себя в мифе – и тем самым укрепить миф». Сама она так и поступила. Выдумала себе все – семью, биографию, дату рождения и даже имя.
Сальвадор Дали
Все в наших руках, поэтому не стоит их опускать!
Бедность – не противоположность роскоши.
Истинная элегантность предполагает беспрепятственную свободу движения. Элегантность не в том, чтобы надеть новое платье. Элегантна – потому что элегантна, новое платье тут ни при чем. Можно быть элегантной в юбке и в хорошо подобранной фуфайке. Было бы несчастьем, если надо было бы одеваться у Шанель, чтобы быть элегантной. Это так ограничивает!
Чтобы великолепно выглядеть, необязательно быть молодой и красивой.
Своей манерой одеваться я вызывала насмешки окружающих, но в этом и состоял секрет моего успеха. Я выглядела не так, как все.
Коко Шанель
ПРЕЛЮДИЯ
…Март 1895 года. Петляя, взбирается на холм дорога из Брива в Туль. Она узка, эта дорога, гораздо уже, чем в наши дни. Кое-где по вершинам соседних холмов еще белеют пятна снега, которые зимнему солнцу было не под силу растопить. Вихляя из стороны в сторону, в гору с трудом взбирается влекомая жалкой клячонкой двуколка под серым брезентом. Возница – одетый в складчатую рубаху красивый черноусый брюнет лет сорока. В немудреном экипаже сидят, прижимаясь друг к другу, три девчушки с худыми грустными личиками; их головки повязаны бахромчатыми платками.
Час спустя двуколка останавливается перед сиротским приютом в Обазене. Заведение помещается в старинном аббатстве, вокруг которого сгрудились городские домишки. Здесь заканчивается путь трех юных пассажирок. Привязанная за недоуздок к одному из платанов, служащих украшением площади, кляча ржет и фыркает в ожидании хозяина.
Вскоре массивная, обитая гвоздями дверь отворяется, и возница выходит один. Шаг его непринужден; похоже, он даже слегка улыбается.
Возницу зовут Альберт Шанель, он ярмарочный торговец. Три девчушки, отданные им в приют, – его собственные дочери. Несколько дней назад они потеряли мать, и родной отец решил избавиться от них. Никогда больше им не суждено его увидеть…
Старшую из юных барышень зовут Джулия, ей тринадцать лет; среднюю – Габриель, ей двенадцать; и наконец, младшей, Антуанетте, всего восемь.
Двадцать лет спустя о Габриель – под именем Коко Шанель – узнает весь мир.
Час спустя двуколка останавливается перед сиротским приютом в Обазене. Заведение помещается в старинном аббатстве, вокруг которого сгрудились городские домишки. Здесь заканчивается путь трех юных пассажирок. Привязанная за недоуздок к одному из платанов, служащих украшением площади, кляча ржет и фыркает в ожидании хозяина.
Вскоре массивная, обитая гвоздями дверь отворяется, и возница выходит один. Шаг его непринужден; похоже, он даже слегка улыбается.
Возницу зовут Альберт Шанель, он ярмарочный торговец. Три девчушки, отданные им в приют, – его собственные дочери. Несколько дней назад они потеряли мать, и родной отец решил избавиться от них. Никогда больше им не суждено его увидеть…
Старшую из юных барышень зовут Джулия, ей тринадцать лет; среднюю – Габриель, ей двенадцать; и наконец, младшей, Антуанетте, всего восемь.
Двадцать лет спустя о Габриель – под именем Коко Шанель – узнает весь мир.
1
СЕМЬЯ ЯРМАРОЧНЫХ ТОРГОВЦЕВ
Отец Габриель увидел свет в Ниме, она сама – в Сомюре, и тем не менее всегда невозмутимо твердила: «Я из Оверни!» И этот парадокс – еще не самый существенный из тех, что можно было слышать из уст Габриель! В действительности же все гораздо сложнее.
Корни семьи Шанель следует искать в севеннской земле, на севере департамента Гар. Здесь, в деревушке Понтейль, затерявшейся среди суровых, подолгу укутанных зимними снегами земель, можно выйти на след предков Коко. Источником существования местным жителям служил главным образом сбор каштанов, которые они продавали осенью на ярмарке; но в ту эпоху, в начале XIX века, каштаны значили для них нечто большее, чем просто хлеб насущный. Они любили собираться по вечерам, и по воскресеньям, засиживаясь допоздна, в единственном на всю округу кабачке – здесь пили, ели, рассказывали старинные местные легенды и обменивались свежими сплетнями. Кабачок располагался в бывшей ферме – солидной каменной постройке с толстыми стенами и узкими, словно бойницы, окнами. Казалось, будто это сооружение само выросло из севеннской земли, богатой древними корнями и преданиями, о которых шепчутся вековые каштаны, тысячами произрастающие на окрестных холмах, уходящих в бесконечность.
Владельцем кабачка, утолявшим жажду местных пейзан, наполняя им кувшинчики кисловатым вином (каковое их вполне удовлетворяло, ибо лучшего им ни при какой погоде не доводилось пробовать), был не кто иной, как прадед Габриель, Жозеф Шанель, родившийся в этой же деревне в эпоху Революции, в 1792 году. Кроме сего местного деликатеса, Жозеф и его благоверная продавали своим клиентам водку, вызывавшую пожар в глотке, превосходный домашний хлеб, выпеченный в печи, выходящей прямо в общий зал, а также масло и чесночную колбасу, вызывавшую всеобщее одобрение.
Но было бы напрасным думать, что хозяйство процветало. Семья Шанель была только нанимателем части дома, примыкавшей к общему залу (где и принимали клиентов), – там были камин с прокопченной чугунной доской, кровать за занавеской да свисавшая с потолка шарообразная керосиновая лампа. Также имелась плохо освещенная комнатка, где на соломенных тюфяках спала детвора, да погреб, своды которого блестели от сырости.
Жозеф собственноручно соорудил сундук, в котором его половина держала белье и одежду. Им же были изготовлены длинный стол и стулья для посетителей кабачка. Исполненный наивной гордости за свое столярное мастерство, образцом которому послужили творения краснодеревщиков минувшего столетия, он не колеблясь ставил собственное клеймо на своих скромных произведениях. Но, как добрый католик, он почитал бы святотатством ставить инициалы «J.C.» (совпадающие с инициалами господа нашего Иисуса Христа!), и потому он вырезал просто двойное «С» (разве мог он тогда знать, что в будущем этому знаку уготована удивительная, славная судьба!).
С 1830 по 1842 год Жозеф Шанель произвел на свет пятерых детей, из них одну дочь. Что касается сыновей, то нас интересует второй, Анри-Адриен Шанель, дедушка Габриель. Родился он в 1832 году, в начале правления Луи-Филиппа. Но чем он, «ле Шанель», как уважительно называли его местные пейзане, будет существовать впоследствии? Доходами от кабачка? Об этом не могло быть и речи: традиция обязывала, чтобы коммерческое предприятие наследовал старший сын в семье. Что ж! Как и остальные братья, он станет сельскохозяйственным рабочим, поденщиком, будет продавать крестьянам свою силу, свои руки, свой опыт, которые нынче так ценятся! Землю он знает хорошо. Жаль только, что не обучен ничему другому…
К несчастью, в 1850-е годы на регион обрушился суровый кризис: каштаны, служившие местным жителям источником существования, оказались поражены некоей серьезной болезнью, иссушавшей их стволы и листву. Представьте же себе тысячи умирающих деревьев, в агонии простерших к небу свои оголенные ветви! Каких агрономов заинтересовала бы эта несчастная земля? А может, зло пройдет само собою, как дурной сон? Напрасная надежда! Люди устраивали крестные шествия, призывая на помощь всех святых… Все вотще! Небо оставалось глухо к их мольбам.
И начался массовый исход.
Первыми уезжали молодые. Жозеф остался при своем кабачке, а вот сыновья покинули здешние леса и горы в поисках работы. Анри-Адриен снялся с места в 1854 году. Ему было тогда двадцать два. Но город пугал его: в местечке Алес, что в семи-восьми часах езды от родной деревушки, требовались рабочие для угольных шахт, однако ехать туда он не решился. Лучше уж устроиться где-нибудь поближе, в Сен-Жан-де-Валерискле. Он нанялся в питомник шелковичных червей, который держала семья Фурнье, отдавая свою заботу шелковицам, червям, коконам. Ему по нраву этот труд, вполне соответствующий его нехитрой крестьянской выучке, а хозяин не мог нарадоваться такому ревностному работнику. Так бы все шло и дальше, да вот беда: приглянулась новому работнику хозяйская дочь, юная Виржини-Анжелина, которой едва исполнилось шестнадцать лет. Опасная связь раскрылась очень скоро; бедная Анжелина, скомпрометированная в глазах сельчан, рисковала навсегда остаться без жениха. И главное, кто соблазнитель – бродяга, оборванец, все добро которого помешается в котомке из серого сукна, которую он принес с собою! Вот это бесило чету Фурнье более всего. Неважно, пусть он покроет грех! Родители соблазненной девушки так и объявили виновнику: если он откажется на ней жениться, то его тут же передадут в руки жандармов: ведь девушка не достигла совершеннолетия. Молодых поспешно обвенчали в маленькой деревушке Ганьер близ Бесежа; случилось это все в том же, 1854 году.
Но оставаться в краю, где пересуды и не думали утихать и где все показывали на них пальцем, молодые не могли. Решили – самым правильным будет податься в Ним, в пятнадцати лье к югу отсюда, и обосноваться там. В конце концов, большой город, где их никто не знает и легко затеряться. Прошения четы Фурнье не следует ждать ни сейчас, ни в будущем, отношения с ними разорваны навеки. Таковы были суровые нравы в крестьянской среде.
Однако вопрос, на какие средства кормить Анжелину, оставался открытым. Город Ним был выбран нашим героем еще и вот по какой причине: он рассчитывал встретить там многих своих односельчан, ранее бежавших сюда от нищеты и сумевших устроиться. Как, например, родной брат Эрнест, сделавшийся торговцем рыбой. Наверняка не без его помощи Анри-Адриен поселился в старой части города, на улице Ба д'Аржан, неподалеку от самого крупного в Ниме рынка, где надеялся преуспеть в роли торговца. Но вскоре его постигло разочарование. Выходец из крестьянской среды, он не умел продавать горожанам разные там галстуки, шарфы, береты и рабочую одежду – все это беспорядочно грудилось у него на прилавке: он был далек от тонкостей и навыков, которых требовала профессия. Лучше уж он сделается торговцем вразнос, возя свой товар по всему краю от ярмарки к ярмарке – туда по крайней мере съезжаются крестьяне, с которыми он сумеет найти общий язык. И что же? Очень быстро оказалось, что выбор сделан верный и это ремесло сможет его прокормить. К тому же оно как нельзя лучше соответствовало его бродяжнической натуре – ему по сердцу странствовать, спасаясь от монотонности бытия. И вот его можно встретить на всех ярмарках департамента – в Сен-Жан-дю-Гар, в Андузе, в Ремулене, в Юзее, не говоря уже о Пон-Сент-Эспри или Эг-Морте. Его тряскую тележку узнают на всех дорогах Гара – то она пересекает пустошь, прокладывая колею, то взбирается по петляющим тропам на холмы Эгюйя. В любую пору катит тележка – то под знойным полуденным солнцем макушки лета, то среди пушистых снегов долгих севеннских зим.
Шатаясь по городам и весям, Анри-Адриен умудрился обзавестись многоголосой оравой детей – общим числом девятнадцать, если быть точным. Тогда, в XIX столетии, столь многочисленные семьи не были таким, как сейчас, исключением – взять хотя бы Адольфа Тьера, который сам был девятнадцатым ребенком у своего отца. Первенец Анри-Адриена, появившийся на свет в 1856 году, был не кто иной, как Альберт, будущий отец Габриель. Его мать Анжелина, которой едва исполнилось девятнадцать, одна отправилась в нимский родильный приют – муж задержался на ярмарке, опасаясь, что прогорит, и не приехал поддержать свою супругу. Также не пришел поддержать роженицу никто из остальных членов семьи – такие нравы царили в этой среде, и правило «каждый сам за себя» никого не шокировало.
Среди многочисленных братишек и сестренок (почти все из которых появлялись на свет волею случая, от ярмарки к ярмарке) Альберт оказывал некоторое предпочтение родившейся в 1863 году крошке Луизе, будущей тетушке Габриель. Оба ребенка вместе вносили свой вклад в прокорм семьи: родители сдавали их «напрокат» крестьянам на время сенокоса и сбора винограда. Очень часто им также приходилось переносить на голове до рынка тяжелые тюки предназначенного для продажи белья и одежды.
Вполне естественно, будущий отец Габриель унаследовал от отца профессию, позволявшую избежать нищеты. Отслужив положенный срок в армии, Альберт еще несколько лет жил бок о бок с родителями, осваивая ремесло торговца вразнос. Словоохотливый Альберт всегда привлекал публику неистощимым красноречием, и потому дела у него неизменно шли на лад. И вот в один прекрасный день он решил расправить собственные крылья и посвятить себя бродячей жизни, как и его родители.
Обладая более дерзким, чем у отца, темпераментом, Альберт отваживался выезжать с товаром и в соседние департаменты – он торговал, помимо всего прочего, также и галантереей, сладостями, пряниками и даже вином. Предлагая покупателю в качестве «приложения», скажем, к розовому платью стаканчик гарского вина с колечком колбасы и краюхою хлеба, он нередко вдохновлял его на приобретение нескольких бутылок, а то и бочонка.
Однажды, в ноябре 1881 года, когда устраивается сен-мартенская ярмарка, Альберт слез со своей двуколки и установил лотки на площади маленького городка Курпьер,[1] что на севере департамента Пюи-де-Дом, невдалеке от Тьера, овернского центра по изготовлению ножей. Курпьер, который в описываемую эпоху насчитывал едва 2000 жителей, возвышался над долиной чудесной и богатой рыбой реки Доу,[2] куда по воскресеньям со всей округи радиусом в пять-шесть лье съезжались любители поудить форель. В центре городка высилась возведенная еще в каролингскую эпоху церковь Св. Мартина, вокруг которой теснились многочисленные средневековые домишки, образуя узкие и извилистые улочки. Население городка составляли крестьяне, ремесленники (гончары, портные, сапожники, мастера по изготовлению деревянных сабо и разные прочие), а также коммерсанты – свидетельством их высокой активности служили несколько рынков, расположенных в центре города. Помимо традиционных торговых рядов, здесь имелись также рынок каштанов, рынок пряжи, гончарный рынок и даже рынок деревянных сабо…
Видя, что жизнь здесь бьет полным ключом, Альберт поддался искушению спокойно переждать здесь мертвый сезон. Остановился он у некоего Марена Деволя, потомственного плотника и сироты с малых лет. Этот молодой человек пользовался столь серьезной репутацией, что ему было доверено попечительство над младшей сестрой Жанной, 19 лет. Она обучалась ремеслу швеи и жила у своего дядюшки – местного виноградаря по имени Огюстен Шардон, который тринадцать лет назад, по смерти матери девочки, взял ее к себе.
Нетрудно догадаться, что сердцееду Альберту, любившему быстрые приключения без продолжений, не стоило ни малейшего труда совратить юную сестру своего хозяина. Неопытная в науке жизни девушка, которой не случалось бывать даже в Клермон-Ферране, не говоря уже о Тьере или Риоме, была так обольщена ласковыми речами, что частенько оказывалась у двери соседнего амбара и одним прыжком ныряла в мягкий, душистый сеновал, где балдахином служила густая паутина. Кстати сказать, это была не единственная женщина, соблазненная нашим ловеласом в Курпьере; но она оказалась единственной, имевшей несчастье забеременеть.
Дни текли за днями, Жанна лила потоки слез и задавала себе вопросы: что ждет ее, как отреагирует брат, когда узнает? Но и для Альберта ситуация выглядела достаточно сложной. Конечно, это был далеко не первый случай подобных «подвигов» бродячего торговца во время поездок по ярмаркам. Но будем смотреть на вещи просто! На этот случай нашему герою был ведом только один выход, столь же эффективный, сколь и неджентльменский – бежать, бежать без оглядки! И в будущем исключить Курпьер из своих маршрутов. Вот и все.
Однажды июльским утром 1832 года ничего не подозревавший Марен постучал в дверь к своему постояльцу и обнаружил, что комната пуста. Кровать была застелена, а комната тщательно убрана. Марен стал теряться в догадках, что же послужило причиной такого необъяснимого бегства. Прошло еще несколько недель, и дядюшка Огюстен Шардон заметил, как у его племянницы округлился стан. Какой скандал! Рыдая, бедняжка созналась во всем, но дядюшка был неумолим: сама согрешила, сама и отвечай! Безжалостно изгнанная из дядюшкиного дома, несчастная Жанна нашла пристанище у брата. Семья Деволь была крайне возмущена поведением Альберта – это ему, негодяю, с рук не сойдет, его найдут во что бы то ни стало! На поиски беглеца устремился весь клан Деволь; на помощь пришел мэр городка Виктор Шамерла, как если бы была задета честь не только семьи, но и всего Курпьера! Но отыскать Альберта оказалось не так-то просто: всякий знает, бродячий торговец нынче здесь, а завтра там. После нескольких месяцев расспросов удалось вычислить местопребывание родителей Альберта: Анри-Адриена и его жены Анжелины, временно проживавших в Клермоне, в полусотне километров от Курпьера. Напуганные угрозами, которые во множестве обрушили на них члены семьи Деволь, они выдали адрес, по которому скрывался их отпрыск: Обен, департамент Ардеш. Жанна не колебалась ни мгновения. Хотя беременность уже была на последнем сроке, она одна, без спутников, отважно пустилась в путь до Обена. Там она узнала, что Альберт поселился в местной гостинице на правах пансионера и живет припеваючи: сладко ест, сладко пьет и охотно принимает деловых партнеров из разных мест.
Представьте же себе смятение Альберта, когда он увидел на пороге гостиницы отнюдь не тонкий силуэт той, которую он соблазнил несколько месяцев назад! Для него это была уже история минувших дней. Но реальность предстала перед ним во всей своей суровости. Как принял вошедшую ярмарочный торговец? Об этом мы никогда не узнаем. Известно только, что вечером следующего дня Жанна разрешилась от бремени в скромной комнате все той же гостиницы, где ей непрерывно приносили тазы с горячей водой и меняли белье. Теперь уж Альберту потруднее будет смыться, избежав скандала! Имевшееся-таки у него понятие о приличии да крохи совестливости довершили дело – молодой папаша согласился признать свою плоть и кровь, крошку Джулию, которая только что появилась на свет.
Джулия будет старшей сестрой Габриель. Но связать себя с Жанной брачными узами – это совсем другая история. В глазах Альберта это значило повязать себя по рукам и ногам на всю жизнь – ведь развода тогда еще не существовало.[3] При одной мысли неисправимого 26-летнего бродягу прошибал холодный пот. Тем не менее мэрия, чтобы спасти честь мундира, записала крохотную Джулию «рожденной от родителей, состоящих в законном браке». Обенский трактирщик, неспособный отказать в просьбе даже такому клиенту, как вертопрах Альберт, скрепил своею подписью эту ложь во спасение.
Теперь молодой чете требовалось выбрать для себя место жительства. Альберт не такой человек, чтобы подчиниться мнению подруги или хотя бы прислушаться к нему, – он все будет решать сам! Остаться в Ардеше? Об этом не может быть и речи: край беден, клиенты редки и не внушают доверия. В любом случае нужно искать счастья где-нибудь в другом месте. Но где? В Курпьере? Под бдительным оком клана Деволь? Нет, боже упаси! Равным образом следует избегать Оверни, где жили его родители: такая близость заставит его почувствовать себя скованным. Начнут еще читать мораль… Нет, лучше держаться от них подальше! Он выбрал Сомюр. Жанна последовала за ним. А что еще она могла сделать, кстати сказать? Но почему выбор Альберта пал на Сомюр? Возможно, ему пришло на ум, что богатые урожаи винограда, которым славится эта местность, позволят ему целиком посвятить себя высокодоходной торговле престижными марками вин. Ведь случалось же ему, торгуя трикотажем, продать бочонок-другой севеннского кислого винишка! Этот прожект еще долго будет будоражить его мысли…
В январе 1883 года Альберт, Жанна и Джулия прибыли в Сомюр. Стоит ли удивляться, что не прошло и трех месяцев после рождения первой дочери бродячего торговца, а его подруга снова понесла под сердцем ребенка?
Сомюр произвел на Альберта и Жанну благоприятное впечатление. Над городом, раскинувшимся по берегам величественно-широкой в этом месте Луары, вознесся массивный замок, возведенный на вершине нависшего над рекой утеса; уже много веков он смотрел с высоты на людскую суету; а жизнь в городе в описываемый период била ключом, хотя население не превышало шестнадцати тысяч. Такое оживление было обязано главным образом наличию в городе появившейся еще в эпоху Реставрации знаменитой Школы кавалерии. Любо-дорого было смотреть на учащихся и их наставников, на строгую элегантность униформ – кепи, венгерки с бранденбурами,[4] скроенные по фигуре, изящно облегающие, украшенные золочеными пуговицами, стеки с серебряными ручками. Воспитанники щеголяли с бахвальством денди… Апофеоз наступал в августе – на площади Шардонне устраивались конные состязания, привлекавшие толпы людей. Здесь, в городе, где царила лошадь, собиралась обосноваться семья Шанель. Как обычно, Альберт избрал местом проживания старинный квартал в непосредственной близости от того места, где он намеревался начать свою коммерцию. В данном случае это был старинный, XVI века дом с узким фасадом по адресу: улица Сен-Жан, 29. На этой улице было множество лавок, и находилась она по соседству с двумя рынками – на площади Биланж, обращенной к мосту Пон-Кассар, и на площади Сен-Пьер. Но, понятное дело, он часто покидает Сомюр, разъезжая по ярмаркам в таких местах, как Анжу или Турен. Однако, несмотря на все усилия, дела у него шли явно не блестяще – он снимал лишь убогую комнатенку в мансарде – здесь, в этой пропахшей сыростью берлоге, в тесноте и большой обиде приютилась его еще покуда маленькая семья.
В этих условиях Альберт дает понять Жанне, что пора и ей самой заняться делом и зарабатывать себе на жизнь. Но где работать? На рынках? Беременность уже не позволяла ей этого. Что ж, будет заниматься чем бог пошлет: будет гладильщицей, судомойкой в отеле «Бельведер» или даже горничной в одном из тех домов, которые, как заметил Гитри, всегда на замке, ибо их хозяйки не отличаются особой приветливостью. И так до самого срока родин бегала по городу бедняжка Жанна, предлагая свои услуги по хозяйству – то обходя дом за домом в кварталах близ набережной, где над Луарой выгнулись в дугу мосты, то взбираясь по крутизне ведущих к замку мощенных грубым камнем переулков, неизменно таская на руках старшего ребенка, которого не с кем было оставить.
Тогда, в 1883 году, уклад жизни в старых кварталах Сомюра, по которым в поисках куска хлеба ходила изнуренная, осунувшаяся Жанна, мало чем отличался от эпохи Бальзака, который поселил в этих же кварталах меланхоличную Эжени Гранде.
Корни семьи Шанель следует искать в севеннской земле, на севере департамента Гар. Здесь, в деревушке Понтейль, затерявшейся среди суровых, подолгу укутанных зимними снегами земель, можно выйти на след предков Коко. Источником существования местным жителям служил главным образом сбор каштанов, которые они продавали осенью на ярмарке; но в ту эпоху, в начале XIX века, каштаны значили для них нечто большее, чем просто хлеб насущный. Они любили собираться по вечерам, и по воскресеньям, засиживаясь допоздна, в единственном на всю округу кабачке – здесь пили, ели, рассказывали старинные местные легенды и обменивались свежими сплетнями. Кабачок располагался в бывшей ферме – солидной каменной постройке с толстыми стенами и узкими, словно бойницы, окнами. Казалось, будто это сооружение само выросло из севеннской земли, богатой древними корнями и преданиями, о которых шепчутся вековые каштаны, тысячами произрастающие на окрестных холмах, уходящих в бесконечность.
Владельцем кабачка, утолявшим жажду местных пейзан, наполняя им кувшинчики кисловатым вином (каковое их вполне удовлетворяло, ибо лучшего им ни при какой погоде не доводилось пробовать), был не кто иной, как прадед Габриель, Жозеф Шанель, родившийся в этой же деревне в эпоху Революции, в 1792 году. Кроме сего местного деликатеса, Жозеф и его благоверная продавали своим клиентам водку, вызывавшую пожар в глотке, превосходный домашний хлеб, выпеченный в печи, выходящей прямо в общий зал, а также масло и чесночную колбасу, вызывавшую всеобщее одобрение.
Но было бы напрасным думать, что хозяйство процветало. Семья Шанель была только нанимателем части дома, примыкавшей к общему залу (где и принимали клиентов), – там были камин с прокопченной чугунной доской, кровать за занавеской да свисавшая с потолка шарообразная керосиновая лампа. Также имелась плохо освещенная комнатка, где на соломенных тюфяках спала детвора, да погреб, своды которого блестели от сырости.
Жозеф собственноручно соорудил сундук, в котором его половина держала белье и одежду. Им же были изготовлены длинный стол и стулья для посетителей кабачка. Исполненный наивной гордости за свое столярное мастерство, образцом которому послужили творения краснодеревщиков минувшего столетия, он не колеблясь ставил собственное клеймо на своих скромных произведениях. Но, как добрый католик, он почитал бы святотатством ставить инициалы «J.C.» (совпадающие с инициалами господа нашего Иисуса Христа!), и потому он вырезал просто двойное «С» (разве мог он тогда знать, что в будущем этому знаку уготована удивительная, славная судьба!).
С 1830 по 1842 год Жозеф Шанель произвел на свет пятерых детей, из них одну дочь. Что касается сыновей, то нас интересует второй, Анри-Адриен Шанель, дедушка Габриель. Родился он в 1832 году, в начале правления Луи-Филиппа. Но чем он, «ле Шанель», как уважительно называли его местные пейзане, будет существовать впоследствии? Доходами от кабачка? Об этом не могло быть и речи: традиция обязывала, чтобы коммерческое предприятие наследовал старший сын в семье. Что ж! Как и остальные братья, он станет сельскохозяйственным рабочим, поденщиком, будет продавать крестьянам свою силу, свои руки, свой опыт, которые нынче так ценятся! Землю он знает хорошо. Жаль только, что не обучен ничему другому…
К несчастью, в 1850-е годы на регион обрушился суровый кризис: каштаны, служившие местным жителям источником существования, оказались поражены некоей серьезной болезнью, иссушавшей их стволы и листву. Представьте же себе тысячи умирающих деревьев, в агонии простерших к небу свои оголенные ветви! Каких агрономов заинтересовала бы эта несчастная земля? А может, зло пройдет само собою, как дурной сон? Напрасная надежда! Люди устраивали крестные шествия, призывая на помощь всех святых… Все вотще! Небо оставалось глухо к их мольбам.
И начался массовый исход.
Первыми уезжали молодые. Жозеф остался при своем кабачке, а вот сыновья покинули здешние леса и горы в поисках работы. Анри-Адриен снялся с места в 1854 году. Ему было тогда двадцать два. Но город пугал его: в местечке Алес, что в семи-восьми часах езды от родной деревушки, требовались рабочие для угольных шахт, однако ехать туда он не решился. Лучше уж устроиться где-нибудь поближе, в Сен-Жан-де-Валерискле. Он нанялся в питомник шелковичных червей, который держала семья Фурнье, отдавая свою заботу шелковицам, червям, коконам. Ему по нраву этот труд, вполне соответствующий его нехитрой крестьянской выучке, а хозяин не мог нарадоваться такому ревностному работнику. Так бы все шло и дальше, да вот беда: приглянулась новому работнику хозяйская дочь, юная Виржини-Анжелина, которой едва исполнилось шестнадцать лет. Опасная связь раскрылась очень скоро; бедная Анжелина, скомпрометированная в глазах сельчан, рисковала навсегда остаться без жениха. И главное, кто соблазнитель – бродяга, оборванец, все добро которого помешается в котомке из серого сукна, которую он принес с собою! Вот это бесило чету Фурнье более всего. Неважно, пусть он покроет грех! Родители соблазненной девушки так и объявили виновнику: если он откажется на ней жениться, то его тут же передадут в руки жандармов: ведь девушка не достигла совершеннолетия. Молодых поспешно обвенчали в маленькой деревушке Ганьер близ Бесежа; случилось это все в том же, 1854 году.
Но оставаться в краю, где пересуды и не думали утихать и где все показывали на них пальцем, молодые не могли. Решили – самым правильным будет податься в Ним, в пятнадцати лье к югу отсюда, и обосноваться там. В конце концов, большой город, где их никто не знает и легко затеряться. Прошения четы Фурнье не следует ждать ни сейчас, ни в будущем, отношения с ними разорваны навеки. Таковы были суровые нравы в крестьянской среде.
Однако вопрос, на какие средства кормить Анжелину, оставался открытым. Город Ним был выбран нашим героем еще и вот по какой причине: он рассчитывал встретить там многих своих односельчан, ранее бежавших сюда от нищеты и сумевших устроиться. Как, например, родной брат Эрнест, сделавшийся торговцем рыбой. Наверняка не без его помощи Анри-Адриен поселился в старой части города, на улице Ба д'Аржан, неподалеку от самого крупного в Ниме рынка, где надеялся преуспеть в роли торговца. Но вскоре его постигло разочарование. Выходец из крестьянской среды, он не умел продавать горожанам разные там галстуки, шарфы, береты и рабочую одежду – все это беспорядочно грудилось у него на прилавке: он был далек от тонкостей и навыков, которых требовала профессия. Лучше уж он сделается торговцем вразнос, возя свой товар по всему краю от ярмарки к ярмарке – туда по крайней мере съезжаются крестьяне, с которыми он сумеет найти общий язык. И что же? Очень быстро оказалось, что выбор сделан верный и это ремесло сможет его прокормить. К тому же оно как нельзя лучше соответствовало его бродяжнической натуре – ему по сердцу странствовать, спасаясь от монотонности бытия. И вот его можно встретить на всех ярмарках департамента – в Сен-Жан-дю-Гар, в Андузе, в Ремулене, в Юзее, не говоря уже о Пон-Сент-Эспри или Эг-Морте. Его тряскую тележку узнают на всех дорогах Гара – то она пересекает пустошь, прокладывая колею, то взбирается по петляющим тропам на холмы Эгюйя. В любую пору катит тележка – то под знойным полуденным солнцем макушки лета, то среди пушистых снегов долгих севеннских зим.
Шатаясь по городам и весям, Анри-Адриен умудрился обзавестись многоголосой оравой детей – общим числом девятнадцать, если быть точным. Тогда, в XIX столетии, столь многочисленные семьи не были таким, как сейчас, исключением – взять хотя бы Адольфа Тьера, который сам был девятнадцатым ребенком у своего отца. Первенец Анри-Адриена, появившийся на свет в 1856 году, был не кто иной, как Альберт, будущий отец Габриель. Его мать Анжелина, которой едва исполнилось девятнадцать, одна отправилась в нимский родильный приют – муж задержался на ярмарке, опасаясь, что прогорит, и не приехал поддержать свою супругу. Также не пришел поддержать роженицу никто из остальных членов семьи – такие нравы царили в этой среде, и правило «каждый сам за себя» никого не шокировало.
Среди многочисленных братишек и сестренок (почти все из которых появлялись на свет волею случая, от ярмарки к ярмарке) Альберт оказывал некоторое предпочтение родившейся в 1863 году крошке Луизе, будущей тетушке Габриель. Оба ребенка вместе вносили свой вклад в прокорм семьи: родители сдавали их «напрокат» крестьянам на время сенокоса и сбора винограда. Очень часто им также приходилось переносить на голове до рынка тяжелые тюки предназначенного для продажи белья и одежды.
Вполне естественно, будущий отец Габриель унаследовал от отца профессию, позволявшую избежать нищеты. Отслужив положенный срок в армии, Альберт еще несколько лет жил бок о бок с родителями, осваивая ремесло торговца вразнос. Словоохотливый Альберт всегда привлекал публику неистощимым красноречием, и потому дела у него неизменно шли на лад. И вот в один прекрасный день он решил расправить собственные крылья и посвятить себя бродячей жизни, как и его родители.
Обладая более дерзким, чем у отца, темпераментом, Альберт отваживался выезжать с товаром и в соседние департаменты – он торговал, помимо всего прочего, также и галантереей, сладостями, пряниками и даже вином. Предлагая покупателю в качестве «приложения», скажем, к розовому платью стаканчик гарского вина с колечком колбасы и краюхою хлеба, он нередко вдохновлял его на приобретение нескольких бутылок, а то и бочонка.
Однажды, в ноябре 1881 года, когда устраивается сен-мартенская ярмарка, Альберт слез со своей двуколки и установил лотки на площади маленького городка Курпьер,[1] что на севере департамента Пюи-де-Дом, невдалеке от Тьера, овернского центра по изготовлению ножей. Курпьер, который в описываемую эпоху насчитывал едва 2000 жителей, возвышался над долиной чудесной и богатой рыбой реки Доу,[2] куда по воскресеньям со всей округи радиусом в пять-шесть лье съезжались любители поудить форель. В центре городка высилась возведенная еще в каролингскую эпоху церковь Св. Мартина, вокруг которой теснились многочисленные средневековые домишки, образуя узкие и извилистые улочки. Население городка составляли крестьяне, ремесленники (гончары, портные, сапожники, мастера по изготовлению деревянных сабо и разные прочие), а также коммерсанты – свидетельством их высокой активности служили несколько рынков, расположенных в центре города. Помимо традиционных торговых рядов, здесь имелись также рынок каштанов, рынок пряжи, гончарный рынок и даже рынок деревянных сабо…
Видя, что жизнь здесь бьет полным ключом, Альберт поддался искушению спокойно переждать здесь мертвый сезон. Остановился он у некоего Марена Деволя, потомственного плотника и сироты с малых лет. Этот молодой человек пользовался столь серьезной репутацией, что ему было доверено попечительство над младшей сестрой Жанной, 19 лет. Она обучалась ремеслу швеи и жила у своего дядюшки – местного виноградаря по имени Огюстен Шардон, который тринадцать лет назад, по смерти матери девочки, взял ее к себе.
Нетрудно догадаться, что сердцееду Альберту, любившему быстрые приключения без продолжений, не стоило ни малейшего труда совратить юную сестру своего хозяина. Неопытная в науке жизни девушка, которой не случалось бывать даже в Клермон-Ферране, не говоря уже о Тьере или Риоме, была так обольщена ласковыми речами, что частенько оказывалась у двери соседнего амбара и одним прыжком ныряла в мягкий, душистый сеновал, где балдахином служила густая паутина. Кстати сказать, это была не единственная женщина, соблазненная нашим ловеласом в Курпьере; но она оказалась единственной, имевшей несчастье забеременеть.
Дни текли за днями, Жанна лила потоки слез и задавала себе вопросы: что ждет ее, как отреагирует брат, когда узнает? Но и для Альберта ситуация выглядела достаточно сложной. Конечно, это был далеко не первый случай подобных «подвигов» бродячего торговца во время поездок по ярмаркам. Но будем смотреть на вещи просто! На этот случай нашему герою был ведом только один выход, столь же эффективный, сколь и неджентльменский – бежать, бежать без оглядки! И в будущем исключить Курпьер из своих маршрутов. Вот и все.
Однажды июльским утром 1832 года ничего не подозревавший Марен постучал в дверь к своему постояльцу и обнаружил, что комната пуста. Кровать была застелена, а комната тщательно убрана. Марен стал теряться в догадках, что же послужило причиной такого необъяснимого бегства. Прошло еще несколько недель, и дядюшка Огюстен Шардон заметил, как у его племянницы округлился стан. Какой скандал! Рыдая, бедняжка созналась во всем, но дядюшка был неумолим: сама согрешила, сама и отвечай! Безжалостно изгнанная из дядюшкиного дома, несчастная Жанна нашла пристанище у брата. Семья Деволь была крайне возмущена поведением Альберта – это ему, негодяю, с рук не сойдет, его найдут во что бы то ни стало! На поиски беглеца устремился весь клан Деволь; на помощь пришел мэр городка Виктор Шамерла, как если бы была задета честь не только семьи, но и всего Курпьера! Но отыскать Альберта оказалось не так-то просто: всякий знает, бродячий торговец нынче здесь, а завтра там. После нескольких месяцев расспросов удалось вычислить местопребывание родителей Альберта: Анри-Адриена и его жены Анжелины, временно проживавших в Клермоне, в полусотне километров от Курпьера. Напуганные угрозами, которые во множестве обрушили на них члены семьи Деволь, они выдали адрес, по которому скрывался их отпрыск: Обен, департамент Ардеш. Жанна не колебалась ни мгновения. Хотя беременность уже была на последнем сроке, она одна, без спутников, отважно пустилась в путь до Обена. Там она узнала, что Альберт поселился в местной гостинице на правах пансионера и живет припеваючи: сладко ест, сладко пьет и охотно принимает деловых партнеров из разных мест.
Представьте же себе смятение Альберта, когда он увидел на пороге гостиницы отнюдь не тонкий силуэт той, которую он соблазнил несколько месяцев назад! Для него это была уже история минувших дней. Но реальность предстала перед ним во всей своей суровости. Как принял вошедшую ярмарочный торговец? Об этом мы никогда не узнаем. Известно только, что вечером следующего дня Жанна разрешилась от бремени в скромной комнате все той же гостиницы, где ей непрерывно приносили тазы с горячей водой и меняли белье. Теперь уж Альберту потруднее будет смыться, избежав скандала! Имевшееся-таки у него понятие о приличии да крохи совестливости довершили дело – молодой папаша согласился признать свою плоть и кровь, крошку Джулию, которая только что появилась на свет.
Джулия будет старшей сестрой Габриель. Но связать себя с Жанной брачными узами – это совсем другая история. В глазах Альберта это значило повязать себя по рукам и ногам на всю жизнь – ведь развода тогда еще не существовало.[3] При одной мысли неисправимого 26-летнего бродягу прошибал холодный пот. Тем не менее мэрия, чтобы спасти честь мундира, записала крохотную Джулию «рожденной от родителей, состоящих в законном браке». Обенский трактирщик, неспособный отказать в просьбе даже такому клиенту, как вертопрах Альберт, скрепил своею подписью эту ложь во спасение.
Теперь молодой чете требовалось выбрать для себя место жительства. Альберт не такой человек, чтобы подчиниться мнению подруги или хотя бы прислушаться к нему, – он все будет решать сам! Остаться в Ардеше? Об этом не может быть и речи: край беден, клиенты редки и не внушают доверия. В любом случае нужно искать счастья где-нибудь в другом месте. Но где? В Курпьере? Под бдительным оком клана Деволь? Нет, боже упаси! Равным образом следует избегать Оверни, где жили его родители: такая близость заставит его почувствовать себя скованным. Начнут еще читать мораль… Нет, лучше держаться от них подальше! Он выбрал Сомюр. Жанна последовала за ним. А что еще она могла сделать, кстати сказать? Но почему выбор Альберта пал на Сомюр? Возможно, ему пришло на ум, что богатые урожаи винограда, которым славится эта местность, позволят ему целиком посвятить себя высокодоходной торговле престижными марками вин. Ведь случалось же ему, торгуя трикотажем, продать бочонок-другой севеннского кислого винишка! Этот прожект еще долго будет будоражить его мысли…
В январе 1883 года Альберт, Жанна и Джулия прибыли в Сомюр. Стоит ли удивляться, что не прошло и трех месяцев после рождения первой дочери бродячего торговца, а его подруга снова понесла под сердцем ребенка?
Сомюр произвел на Альберта и Жанну благоприятное впечатление. Над городом, раскинувшимся по берегам величественно-широкой в этом месте Луары, вознесся массивный замок, возведенный на вершине нависшего над рекой утеса; уже много веков он смотрел с высоты на людскую суету; а жизнь в городе в описываемый период била ключом, хотя население не превышало шестнадцати тысяч. Такое оживление было обязано главным образом наличию в городе появившейся еще в эпоху Реставрации знаменитой Школы кавалерии. Любо-дорого было смотреть на учащихся и их наставников, на строгую элегантность униформ – кепи, венгерки с бранденбурами,[4] скроенные по фигуре, изящно облегающие, украшенные золочеными пуговицами, стеки с серебряными ручками. Воспитанники щеголяли с бахвальством денди… Апофеоз наступал в августе – на площади Шардонне устраивались конные состязания, привлекавшие толпы людей. Здесь, в городе, где царила лошадь, собиралась обосноваться семья Шанель. Как обычно, Альберт избрал местом проживания старинный квартал в непосредственной близости от того места, где он намеревался начать свою коммерцию. В данном случае это был старинный, XVI века дом с узким фасадом по адресу: улица Сен-Жан, 29. На этой улице было множество лавок, и находилась она по соседству с двумя рынками – на площади Биланж, обращенной к мосту Пон-Кассар, и на площади Сен-Пьер. Но, понятное дело, он часто покидает Сомюр, разъезжая по ярмаркам в таких местах, как Анжу или Турен. Однако, несмотря на все усилия, дела у него шли явно не блестяще – он снимал лишь убогую комнатенку в мансарде – здесь, в этой пропахшей сыростью берлоге, в тесноте и большой обиде приютилась его еще покуда маленькая семья.
В этих условиях Альберт дает понять Жанне, что пора и ей самой заняться делом и зарабатывать себе на жизнь. Но где работать? На рынках? Беременность уже не позволяла ей этого. Что ж, будет заниматься чем бог пошлет: будет гладильщицей, судомойкой в отеле «Бельведер» или даже горничной в одном из тех домов, которые, как заметил Гитри, всегда на замке, ибо их хозяйки не отличаются особой приветливостью. И так до самого срока родин бегала по городу бедняжка Жанна, предлагая свои услуги по хозяйству – то обходя дом за домом в кварталах близ набережной, где над Луарой выгнулись в дугу мосты, то взбираясь по крутизне ведущих к замку мощенных грубым камнем переулков, неизменно таская на руках старшего ребенка, которого не с кем было оставить.
Тогда, в 1883 году, уклад жизни в старых кварталах Сомюра, по которым в поисках куска хлеба ходила изнуренная, осунувшаяся Жанна, мало чем отличался от эпохи Бальзака, который поселил в этих же кварталах меланхоличную Эжени Гранде.
2
ДЕТСТВО И ОТРОЧЕСТВО ГАБРИЕЛЬ
Сомюр. 19 августа 1883 года. Четыре часа пополудни. У входа в приют, возле треугольного, как у античного здания, портала останавливается молоденькая женщина. Ей не более двадцати лет от роду, и с первого взгляда ясно, что она на сносях. Она звонит в большую дверь, обитую огромными гвоздями. На звук колокольчика дверь отворяется и впускает поникшую гостью. Это не кто иная, как Жанна. Здесь, окруженной заботами сестер Провидения, чьим рукам вверено попечительство над приютом, ей предстояло родить.
Новорожденную нарекли Габриель – просто Габриель Шанель, никаких других имен ей не давали.
А что же отец? Возможно, дела задержали его где-нибудь вдалеке от Сомюра, и он просто не мог приехать поддержать свою подругу? Этого нам узнать не дано. Во всяком случае, на следующий день, когда нужно было зарегистрировать рождение ребенка в мэрии, отец опять-таки отсутствовал. За него это сделали три пожилые служительницы приюта, внеся в казну несколько грошей. Как и в предыдущем случае, удалось схитрить – Жанна была записана как «проживающая со своим мужем», хотя Альберт прихо-дился ей всего лишь сожителем, а в графе «род занятий» было отмечено «купчиха», каковою она к тому моменту не являлась, но, очевидно, это звание представлялось более почетным, нежели титул «приходящая домашняя прислуга», куда точнее соответствовавший действительности.
21 августа состоялось крещение Габриель. Таинство было совершено в приютской капелле; никто из родственников на церемонии не присутствовал. Альберт, понятное дело, обретался неведомо где.
Еще для ритуала требовались крестные мать и отец. Их отыскали тут же, на месте, и, естественно, ни он, ни она не были знакомы с родителями крестницы. Отслужив маленький обряд, о котором их попросили, восприемники бесследно исчезли.
В течение еще нескольких месяцев семья Шанель жила в Сомюре, но Альберт, как известно, не любил подолгу засиживаться на одном месте. Больше того, мечты о торговле винами, которая должна была принести ему состояние, со временем улетучились у него из головы. Мало-помалу даже сам Сомюр стал приводить его в ужас – не оттого ли, что постоянно напоминал ему о неудачах в делах? Итак, неисправимый бродяга Альберт снова позвал семью в дорогу. Семья Шанель миновала Шательро, ненадолго задержалась в Бурганёфе и Эгюранде, провела несколько месяцев в городе Пюи-де-Дом. Известно, что на ярмарках и рынках лучше всего сознаешь, сколь тесен мир – в одном из таких мест случай столкнул его с членами семейств Деволь и Шардон. Сперва, как водится, минутное замешательство, затем по кружке красного – и мало-помалу атмосфера разрядилась, и стороны примирились. В конце концов, разве Альберт, пусть и под некоторым нажимом, не проявил добрую волю, признав детей? И все-таки очаровательные крошки! Почему бы Шанелям не приехать в Курпьер? Кстати сказать, тетушку и дядюшку Шардон постигло несчастье – у них умерла любимая дочь, а было ей всего двадцать один год. Опустел их дом теперь… Почему бы семье Шанель там не поселиться? Альберт и Жанна согласились, это их вполне устраивало, но семья Жанны поставила условием: пусть Альберт сочетается со своей спутницей законным браком. Скрепя сердце Альберт согласился и 20 мая 1884 года известил мэрию о смене местожительства.
Новорожденную нарекли Габриель – просто Габриель Шанель, никаких других имен ей не давали.
А что же отец? Возможно, дела задержали его где-нибудь вдалеке от Сомюра, и он просто не мог приехать поддержать свою подругу? Этого нам узнать не дано. Во всяком случае, на следующий день, когда нужно было зарегистрировать рождение ребенка в мэрии, отец опять-таки отсутствовал. За него это сделали три пожилые служительницы приюта, внеся в казну несколько грошей. Как и в предыдущем случае, удалось схитрить – Жанна была записана как «проживающая со своим мужем», хотя Альберт прихо-дился ей всего лишь сожителем, а в графе «род занятий» было отмечено «купчиха», каковою она к тому моменту не являлась, но, очевидно, это звание представлялось более почетным, нежели титул «приходящая домашняя прислуга», куда точнее соответствовавший действительности.
21 августа состоялось крещение Габриель. Таинство было совершено в приютской капелле; никто из родственников на церемонии не присутствовал. Альберт, понятное дело, обретался неведомо где.
Еще для ритуала требовались крестные мать и отец. Их отыскали тут же, на месте, и, естественно, ни он, ни она не были знакомы с родителями крестницы. Отслужив маленький обряд, о котором их попросили, восприемники бесследно исчезли.
В течение еще нескольких месяцев семья Шанель жила в Сомюре, но Альберт, как известно, не любил подолгу засиживаться на одном месте. Больше того, мечты о торговле винами, которая должна была принести ему состояние, со временем улетучились у него из головы. Мало-помалу даже сам Сомюр стал приводить его в ужас – не оттого ли, что постоянно напоминал ему о неудачах в делах? Итак, неисправимый бродяга Альберт снова позвал семью в дорогу. Семья Шанель миновала Шательро, ненадолго задержалась в Бурганёфе и Эгюранде, провела несколько месяцев в городе Пюи-де-Дом. Известно, что на ярмарках и рынках лучше всего сознаешь, сколь тесен мир – в одном из таких мест случай столкнул его с членами семейств Деволь и Шардон. Сперва, как водится, минутное замешательство, затем по кружке красного – и мало-помалу атмосфера разрядилась, и стороны примирились. В конце концов, разве Альберт, пусть и под некоторым нажимом, не проявил добрую волю, признав детей? И все-таки очаровательные крошки! Почему бы Шанелям не приехать в Курпьер? Кстати сказать, тетушку и дядюшку Шардон постигло несчастье – у них умерла любимая дочь, а было ей всего двадцать один год. Опустел их дом теперь… Почему бы семье Шанель там не поселиться? Альберт и Жанна согласились, это их вполне устраивало, но семья Жанны поставила условием: пусть Альберт сочетается со своей спутницей законным браком. Скрепя сердце Альберт согласился и 20 мая 1884 года известил мэрию о смене местожительства.