Страница:
– Нет... Пока еще нет.
– Нет? Зачем же было Нине играть с ним в гольф вчера, да еще в такую жарищу?
– В гольф? Ах да, вчера!.. – Щеки Эбби вспыхнули: Нина ни словом не обмолвилась ему о том, что видела вчера Данбара. – Ну, знаешь, – уклонился он, – такие вещи сразу не делаются.
– И то правда.
Короткое молчание. Потом Эбби спросил:
– А маленькая мама здорова? Ты не слишком суетись там вокруг Винса.
– Я в порядке. Мой благословенный Пьетро согласился помогать мне, пока Винсент болен. – Она рассмеялась. – Винсент не переваривает его.
После разговора с Трой Эбби увел Раффа из чертежной в кабинет Винса и коротко сообщил ему все данные для выступления в Ньюхилле.
– Ох, Эбби, было бы куда спокойнее, если бы поехал ты, – сказал Рафф, укладывая заметки в портфель Винса.
– Ты отлично знаешь, что я не могу сегодня.
Рафф кивнул.
– На эту работу для Корки придется поднажать. Если делать, так делать быстро, пока не похолодало. – Рафф остановился на пороге. – Боюсь я сегодняшнего школьного совета. Ведь это специальность Винса, а я могу все испортить.
– Не испортишь. И вообще пора тебе привыкать к публичным выступлениям, – сказал Эбби. – Об одном прошу тебя: не останавливайся у Корки по дороге в Ньюхилл. – Он улыбнулся. – Я вдруг вспомнил о твоей блистательной речи на нашем балу. Нет, Рафф, серьезно. Будь самим собой. Вот увидишь, школьный совет влюбится в тебя. Сейчас наши акции там очень высоки, а если мы получим этот заказ...
Рафф снова кивнул, но Эбби видел, что он боится.
Эбби объяснил ему, как добраться до места.
– Собрание назначено на восемь. Постарайся не заблудиться. Ровно в восемь.
– Слушаю, папочка. – Рафф сунул за ухо карандаш. – Найдется у тебя свободная минутка, Эбби? Я хочу, чтобы ты посмотрел, как у меня получается этот бар. – Он открыл дверь.
– К сожалению, у меня слишком много свободных минут, – заметил Эбби. – Пока что я единственный в этой фирме не нуждаюсь в чертежной доске.
Сказано это было шутливо, но Рафф мгновенно вскинул на него глаза.
– Ты будешь занят по горло, как только начнешь пристраивать крыло к дому Нининой матери.
– А я не уверен, что начну, – неожиданно для самого себя сказал Эбби. – Возможно, я и отложу.
– Я думал, чертежи уже у подрядчика.
– Да. Но боюсь, что это окажется слишком дорого. Тогда я отложу. – Эбби говорил так непринужденно, словно решил это не только что, а давным-давно.
– Нина, кажется, спит и видит эту пристройку?
– Да. Но только сейчас очень неподходящее время. Как я могу потратить такую уйму денег, когда мы только-только организовали фирму? Будь у меня хотя бы заказы...
– Ты из-за этого так изводишься, Эбби? Но ведь пока что никто из нас не получил заказа, о котором стоило бы...
– Все-таки я предпочел бы, чтобы моим первым клиентом был кто-нибудь другой, а не я сам, – сказал Эбби; он ухватился за возможность дать Раффу понять, что его не очень-то привлекает заказ, сделанный самому себе.
– По-моему, этот, как его... Данбар, да, Джек Данбар. хотел заказать тебе...
– Да. Нина проявила чудеса ловкости и уговорила его. («Такие же чудеса, как тогда с Уоллесом Гришэмом».) Он как будто хочет построить дом вроде моего.
– Так в чем же дело?
– Я не так уж уверен, что мой дом стоит копировать, – сказал Эбби, хотя дело было явно не в этом.
Рафф прислонился к дверному косяку.
– Ты просто сегодня не в духе, Эбби. До сих пор ты считал этот дом лучшей своей работой.
– А теперь я сомневаюсь в этом.
– А как считает Данбар?
– Не знаю. То есть я не убежден, что ему действительно нравятся современные дома. Он-то говорит, что нравятся... А Нина просто ручается за это.
– Тогда в чем же...
– Один из его родственников – нью-йоркский архитектор. С чего бы это Данбару обращаться к нам? – спросил Эбби. Было очевидно, что этот вопрос он задает не в первый раз.
– Может, его родственник – плохой архитектор, – возразил Рафф.
– Конечно, это вполне возможно, – с готовностью согласился Эбби.
Вслед за Раффом он направился в чертежную, к доске, стоявшей в углу у окна, но мысли его были заняты все тем же: поисками правильного решения.
Чем упорнее он думал, тем яснее ему становилось, что с пристройкой следует повременить. Это будет неприятно. Один бог знает, как неприятно. Но ведь это едва ли не единственный способ воздействовать на Нину.
Вечером, вернувшись домой и увидев ее на террасе, он снова заколебался. Она стояла, держа в руках охапку осенних листьев, и заходящее солнце озаряло ее русые волосы, нежный овал лица с глубокими ямочками на щеках, голубую юбку, мягко облегавшую стройные бедра. Как хороша! Она нравилась ему не только эстетически, но и волновала его. Он желал ее.
Эбби только и смог, что подойти к ней, обнять и поцеловать ее, молча последовать за ней в гостиную и, стоя у кофейного столика, смотреть, как она сосредоточенно ставит в йенсеновскую [43]вазу красные и желтые листья.
– Ау-у! – Из кухни, отделенной от гостиной только сервантом с напитками, донесся хриплый, девически-кокетливый оклик Нининой матери. – Эбби, дорогой, выдержите вы еще раз общество вашей ужасной тещи?
Стоило ему увидеть Элен Уистер, ее крепкую фигуру в плотном шерстяном костюме, ее туфли на низких каблуках, нарумяненные увядшие щеки и сощуренные в улыбке серые глаза, как вся его добрая воля мгновенно исчезла, а сам он сжался и ощетинился.
– Здравствуйте, Элен, – сказал он, когда миссис Уистер подошла к нему.
Они уселись за стол, и он стал мрачно подсчитывать, сколько раз в этом месяце Элен обедала с ними. Она почти все время торчит у них. Прежде он восхищался Нининой привязанностью к матери, а теперь считал, что эта привязанность подчиняет ее дурному влиянию Элен. Не говоря уже о том, как больно ему было сознавать, что Нина способна так сильно любить кого-то другого.
Нина подала ломтики замороженной дыни, а потом подошла к светлому полированному комоду и достала из ящика несколько лоскутков ткани.
– Знаешь, маме хочется ковер во всю комнату, – сказала она.
– Ты уж лучше не трогай Эбби, детка, – сказала миссис Уистер. – Пусть он сам решает, как лучше.
Нина протянула лоскутки серой, темно-коричневой и синей ковровой ткани. Эбби подержал их, потом положил на стол, глядя на них невидящими глазами.
Нет, решение правильное. Он вспомнил слова Раффа, сказанные на улице в тот вечер, когда они чуть не поссорились: «Будь у вас все в порядке, тебе было бы плевать на остальных!» Разве Рафф сказал бы это, если бы у него не было веских оснований? А Трой? Разве стала бы она просто так, без серьезных причин, делать осторожные намеки? Да и сам он разве утратил бы спокойствие и равновесие, если бы Нина не давала ему все больше поводов для подозрений?..
– Я тут раздумывал... – с трудом заговорил он наконец. – Боюсь, что придется повременить с этой пристройкой.
Он увидел, как сморщились сухие красновато-оранжевые губы Элен, как застыла над дыней ее рука, сжимавшая ложечку.
Потом он услышал голос Нины:
– Повременить? Ты что, совсем спятил, Остин? – Она смотрела на него и даже улыбалась, настолько невероятными показались ей слова Эба.
Другого выхода нет. – Он не отрывал взгляда от глаза ее прищурились, потом широко открылись.
– Нет, ты, наверно, шутишь. Ведь мама все свои планы построила в расчете на это.
– Это неважно, – медленно проговорила Элен Уистер. – В конце концов Эбби виднее, чем нам с тобой.
– Эб Остин, ты не сделаешь такой гадости! Не сделаешь, слышишь? – Нина резко отодвинула дыню и схватила сигарету из серебряной коробочки.
– Время очень неподходящее, Нина, – сказал Эбби. – фирма еще не стала на ноги, и мы все...
– Господи боже мой, да какое отношение это имеет к нам? Ты не сделаешь этого! Ведь у тебя все чертежи уже готовы... Эб Остин, если ты и впрямь так поступишь, я больше никогда не стану разговаривать с тобой!
Он был готов к сцене. Но не к тому, что прочел в ее глазах.
И он отлично понимал смысл ее слов. К несчастью, было совсем не трудно догадаться, что именно стоит за ее угрозой никогда больше не разговаривать с ним.
У Эбби пересохло в горле и сжалось сердце, когда он увидел, как исказилось от злобы и гнева ее неотразимо прелестное лицо.
Он потянулся за сигаретой.
Нина старалась овладеть собой. Она туже стянула ленту на затылке, и в ее голосе снова послышались недоверчивые нотки:
– Могу я узнать, что за муха тебя вдруг укусила? В чем дело? На работе что-нибудь не в порядке, или... или это Рафф Блум не желает, чтобы ты строил дом для мамы?
– Ни то, ни другое.
– А может, это совет Трой?
– Послушай, детка... – начала Элен Уистер, потом закурила и закашлялась. Струя дыма заволокла ее красивое, но в эту минуту очень жалкое лицо. – Не нападай так на бедного Эбби. У него своих забот достаточно. Ты ведь не представляешь, как могут извести человека на работе эти мерзкие типы...
– Но к нам-то какое это имеет отношение? – Нина окончательно потеряла власть над собой. – В чем дело? Что за нелепая выдумка! Раньше ты и не заикался об этом! В чем дело? Не в том ли, что, по-твоему, ты до сих пор не Добился каких-то потрясающих успехов? Убейте меня, но я ничего не понимаю. Ведь должна же такая гадость прийти в голову! Во всяком случае, приношу тебе мою глубокую благодарность. И это как раз в тот момент, когда я раздобыла такого клиента, как Джек Данбар, привела его, можно сказать, прямо к тебе в контору! Да тебе вовсе и не нужны клиенты! Тебе нужно одно – жалеть себя, а потом отыгрываться на мне или на маме...
– Детка! – предостерегающе сказала миссис Уистер.
Взглянув – в который раз – на этих двух женщин, Эбби особенно остро почувствовал, что он приперт к стене, загнан в угол.
Он встал из-за стола.
– По-моему, ты могла бы попытаться понять меня, а не устраивать сцену. – Он отвернулся. – Мне пора на собрание. Ты пойдешь со мной?
– Нет.
– Как знаешь.
В тишине слышно было, как шаркает ногами по полу миссис Уистер.
– Пожалуй, я тоже пойду, детка.
Когда Эбби вернулся из кабинета, держа в руке портфель, Элен Уистер уже не было. Нина все еще сидела за столом, глядя в пространство. В пепельнице дымилась сигарета.
– Мама ушла, – сказала Нина без всякого выражения.
– Перестань, Нина, – сказал Эбби. – Уверяю тебя, твоя мать отлично умеет устраивать свои дела. А тебе следовало бы хоть немного поинтересоваться, что происходит со мной.
– Что это значит?
– Нина, вечером у меня доклад. Пойми хотя бы...
– Нет, не понимаю! – крикнула Нина. – Единственное, что я обещала маме! Единственное!
Он увидел, как вздрогнули ее плечи, увидел слезы в ее глазах.
– Послушай, – начал он примирительно, – я же сказал только, что придется немного отложить...
– На сколько? – Веки ее были плотно сжаты.
– Пока еще трудно сказать. Поверь мне, Нина, мы действительно не можем позволить себе...
– О-о-о! – застонала она вне себя.
Эбби подошел к столу.
– Нина...
– Пожалуйста, иди на свое собрание! – Она враждебно отстранилась.
– Что ты будешь делать весь вечер? – спросил Эбби. – Зачем тебе сидеть здесь одной? – Он подождал секунду. – По-моему, будет не совсем удобно, если ты не пойдешь. Тебе надо там быть.
– Нет, спасибо. Лучше уж я буду сидеть дома, и вымою посуду, и погашу везде свет, и тогда, может быть, У нас хватит денег на еду в этом месяце.
– Нина! – Он положил руку на ее мягкие волосы ??? стоял, глядя на нее сверху вниз, и даже в эту минуту ему хотелось прикоснуться к ее нежной щеке и шее.
– Ты опоздаешь! – Она сбросила его руку, встала и пошла на кухню.
Глубоко оскорбленный, Эбби тоже резко повернулся, вышел из дому, не закрыв за собой дверь, и направился было к машине.
Но тут в доме зазвонил телефон. Эбби сделал несколько шагов назад. Когда он был уже на пороге, Нина сняла трубку.
– О, привет, привет! – Она говорила так оживленно, что Эбби точно прирос к месту. – Нет, ушел на очередное собрание. Я? Ну нет, я не из числа благотворительниц! – Смех. – Обещайте выпить не больше одного стаканчика, тогда я, может быть, позволю вам прийти. Ах да, верно, вы все еще пьете только молочко... Что? – Нежно, призывно: – Да, я не прочь немножко поразвлечься.
Рука Эбби, сжимавшая портфель, стала влажной, страшная боль стиснула сердце, он ощутил где-то внутри тошнотворную пустоту от сознания, что любовь его растоптана, а сам он неполноценен. Никому не нужен, безжалостно связан по рукам и ногам, раздавлен...
Он не хотел, чтобы Нина увидела или услышала его. Круто повернувшись, он бросился к машине, отпустил ручной тормоз и бесшумно выехал по покатой дорожке на шоссе. Вместо того, чтобы войти в дом и поговорить с ней начистоту.
Нет. Это невозможно. Даже сейчас он помнил о том, что его ждут на собрании. Но разве он в состоянии выдавить из себя хоть слово?
И одновременно в нем – в каком-то темном и ему самому неведомом до сих пор уголке мозга – зрело безрадостное решение: он постарается уйти с собрания как можно скорее, сразу после доклада, не дожидаясь конца бесконечных прений, и вернется домой часа на два раньше обычного.
На какие гнусные уловки приходится идти!
Эбби вдруг заметил, что едет слишком быстро. Он снизил скорость, но незаметно для себя снова дал полный Газ, и машина с ревом рванулась вперед.
В девять часов зал заседаний тоунтонской ратуши – колониальный стиль, серые стены, белые колонны – был полон. Разложив перед собой заметки, Эбби начал доклад Руки его почти не дрожали.
Когда он мчался назад вдоль темных полей, ему был уже ясно: как он ни рвется, как ни спешит домой, сегодня он узнал правду о своей семейной жизни, и этого никаким силами не изменить.
Все же он оставил машину на шоссе и по длинной дорожке взобрался на холм, где стоял его дом, такой строгий, такой бессмысленно-великолепный.
У подъезда чернела открытая машина Данбара. «Да, – думал Эбби, – Данбару и в голову не приходит прятаться а он, Эбби, должен подкрадываться в темноте, неуклюже разыгрывая какую-то нелепую мелодраму.
Но пусть он ведет себя низко или даже глупо, по-мальчишески – иначе сейчас нельзя.
Окна гостиной были тускло освещены.
Стараясь найти наблюдательный пункт поудобнее, Эбби бестолково переходил от куста к кусту, и сердце у него стучало часто и громко. Он хотел все увидеть и все узнать, в то же время надеясь, что ничего не увидит и ничего не узнает.
И вдруг в гостиной ярко вспыхнуло электричество. В просвете между занавесями он увидел ее, увидел Джека Данбара, который шел к дверям.
Эбби отпрянул от окна и поспешно присел на корточки за пышным кустом рододендронов в конце стеклянной стены.
Данбар уже стоял на пороге. Его широкоплечая, узкобедрая фигура, освещенная со стороны комнаты, четким силуэтом рисовалась в проеме дверей. За ним стояла Нина и пыталась схватить его за руку.
А Данбар отталкивал ее.
– Не уходите, Джек! – В голосе Нины какие-то незнакомые интонации. – Я ведь не нарочно.
– Не нарочно? – Данбар поправил галстук, туже затянул узел. – Простая случайность, а? В такую минуту взять и зажечь свет! Устроить иллюминацию!
– Я... я просто хотела увидеть ваше лицо. – Нет, таких интонаций Эбби никогда не слышал у Нины, даже в прежние времена. Судорога свела ему ноги. Во рту пересохло. Пытаясь сохранить равновесие, он осторожно оперся руками о землю.
– Увидеть мое лицо? – удивился Данбар. – И для этого вы направили на меня свет? Что это, выставка уродов или...
– Джек, прошу вас, не надо! – Она снова потянулась к его руке.
Данбар повернулся на каблуках и зашагал к машине. Нина шла рядом.
Во рту у Эбби было так сухо, что он уже не мог глотнуть.
– Еще рано, Джек, не уходите. Я не хочу, чтобы вы ушли такой сердитый.
– Слушайте, Нина...
Эбби увидел, что Нина прижалась к Данбару, обхватила его руками и подняла к нему лицо.
– Вернитесь, Джек...
– Ну, нет! – Данбар вырвался из ее объятий. – Больше я не намерен терпеть.
– Что терпеть, Джек?
– Слушайте, Нина, я неподходящий объект для ваших штучек. Не желаю, чтобы меня доводили до такого состояния, а потом отталкивали, зажигали свет и выясняли, достаточно ли у меня идиотский вид! Зачем вам это нужно? Чего вы добиваетесь?
– Джек!.. – Голос Нины странно вздрагивал. – Вы никогда не позволяли мне посмотреть на вас. – Она протянула руку к его лицу. – Вы никогда...
Данбар отскочил от нее и размахнулся. Эбби услышал звук пощечины и хриплый возглас:
– Ах ты, сука этакая!
И еще он услышал рыдание Нины и увидел, как она покачнулась, не сгибаясь, и прижала руки к щекам. А разъяренный Данбар влез в машину и громко хлопнул дверцей.
Эбби долго сидел в машине, все еще стоявшей на шоссе. Сидел, собираясь с силами. Потом въехал на холм и отвел машину в гараж. Дышал он тяжело, с присвистом. Наконец вошел в дом.
– Эб? – голос Нины.
– Да. – Он свернул в уборную, налил себе стакан воды и принял пиробензамин. До сих пор у него еще ни разу не было приступов астмы в это время года.
Когда он вошел в гостиную, Нина сидела на длинной кушетке у камина. На коленях у нее лежал журнал. Эбби отвернулся. Не мог заставить себя посмотреть ей в глаза. Он сел, закурил, но тут же положил сигарету в пепельницу почувствовал, что сразу начнет задыхаться.
– Как прошло собрание? – спросила Нина и, Не дожидаясь ответа, добавила: – Мне жаль, что все так получилось, Эб. Я понимаю, что была не права, но...
– Это неважно, – сказал Эбби. Он по-прежнему не глядел на нее.
– Лучше бы я пошла с тобой. Я должна была пойти, – через секунду сказала она.
Он кивнул. Если бы можно было убежать из дому! Потом он услышал собственный безразличный голос.
– Что ты делала? Кто-нибудь заходил?
– М-м... Да, заходил.
Эбби оторвал глаза от пола. По непонятному ходу ассоциаций он подумал о Раффе Блуме. Вспомнил, что собирался позвонить ему и спросить, как прошло выступление перед строительным комитетом ньюхиллской школы.
– Позвонил Джек Данбар, – сказала Нина. – Он был чем-то расстроен и заехал выпить со мной. Молоко, разумеется.
– Да? – Эбби наконец взглянул на нее. Она листала журнал, низко опустив голову. Хотя фигура ее тонула в тени, чувствовалось, как она напряжена.
– Он меня просто извел, – сказала Нина. – Вел себя как какой-то паршивый подросток. Представляешь, полез ко мне с нежностями... Мне пришлось просто драться с ним... В конце концов я его выставила.
Эбби стало так трудно дышать, что он всем телом подался вперед.
– Эб... что-нибудь случилось?
Он заставил себя встать.
– Я приехал раньше, – сказал он, глядя ей в глаза. – Спрятался... да, спрятался у дома... и видел, как он дал тебе пощечину.
Журнал застыл в ее руках, потом упал на пол. Она смертельно побледнела.
– Ты... – Голос ее пресекся. Она тоже встала. – Что ты городишь? Что это значит? Ты, верно, встретил Джека Данбара в городе? Если это он так гнусно оболгал...
– Я видел его здесь, Нина. Видел, как ты цеплялась за него. Слышал, что он тебе сказал. Видел... – Эбби замолчал. В тишине комнаты его свистящее дыхание казалось особенно громким. – Напрасно я позволил Данбару опередить себя. Я сам должен был это сделать.
– Эб!
У него больше не было сил смотреть на нее. Он отвернулся и пошел к дверям.
– Куда ты, Эб? Выслушай меня! Эб! Не уходи!.. Куда ты идешь?
Эбби торопливо дошел до двери, открыл ее и бросился к гаражу. Гравий скрипел под его тяжелыми шагами.
Постепенно ему стало легче дышать. Незаметно для себя он снова очутился в Тоунтоне. Остановив машину на пустынной улице перед строительной площадкой Тринити-банка, он сидел и тупо смотрел на котлован, откуда уже поднимались бетонные опоры будущего стального каркаса.
Здание, заложенное в день смерти Верна.
И теперь он смотрит на него и думает о том, что сейчас умирает еще что-то.
Смотрит и видит только Нину, и как она тянется к Данбару, и как Данбар со всего размаху дает ей пощечину, и как потом она стоит в полутьме, словно парализованная.
Вот до чего дошло. Он ждал и боялся чего угодно, только не этого. Это ему и в голову не приходило.
Увидеть, как чужой мужчина бьет по лицу твою жену! И понимать, из-за чего.
Вот почему исчез Уолли Гришэм (правда, в тот раз дело обошлось без побоев). Вот что мог и должен был сделать он сам.
И после этого вернуться домой и выслушивать ее лживые объяснения, и запирательство, и бог весть что!.. И снова смотреть ей в лицо и себе в душу!.. Эбби неподвижно сидел за рулем, без сил и без воли, уставившись на непреклонную симметрию стальных балок.
Идти некуда. Не гордость, нет – нечто большее, чем гордость, запрещало ему пойти к Трой или Раффу.
Немыслимо даже представить себе, что всего лишь час назад он делал доклад в ратуше и агитировал за создание фонда на постройку Дворца искусств!..
Или что совсем недавно волновался из-за того, удачно ли прошло выступление Раффа и удалось ли ему получить заказ!..
А теперь – вот это...
Но Эбби и сейчас пытался добросовестно восстановить в памяти прошлое, уяснить себе, не он ли виноват в том, что Нина стала такой. Нет, положа руку на сердце, он может сказать, что не чувствует за собою никакой вины. Он любил ее и поэтому всегда старался уважать ее желания, ни в чем ей не отказывать – даже в самых неразумных и ребячливых прихотях. И разве не обуздывал он свое мучительное влечение к ней, чтобы у нее не было повода обвинить его в «приставании»? Он надеялся, что его самоотверженная любовь растопит когда-нибудь то, что он принимал за холодность...
О господи, какая это была глупость, какая ложь, какое лицемерие перед самим собой – цепляться за веру в нее, хотя он знал, что никто ей не верит.
Что даже Винс относится к ней с пренебрежительным равнодушием.
И все-таки, по примеру всех любящих, он продолжал наделять ее бесчисленными достоинствами и придумывал для всех ее поступков бесчисленные оправдания.
Эбби вздрогнул, пальцы его крепче сжали руль.
Он слегка повернул голову: ему показалось... да, это действительно проехал бывший его «виллис», это Рафф Блум возвращается из Ньюхилла. Слава богу, Рафф его не заметил.
Эбби порывисто включил зажигание. Пора возвращаться.
И вот машина снова мчится по той же дороге. Не вернуться нельзя, и все-таки чем ближе к дому, тем сильнее это уже испытанное мучительное чувство омерзения.
В гостиной по-прежнему ярко горел свет. Нины там не было. И вдруг он услышал ее голос. Не слова, а приглушенные всхлипывания.
Эбби переступил порог и тут же остановился. Откинув голову, он дважды втянул в себя воздух. Отвратительно пахло горелым. Запах шел из спальни.
Эбби в ужасе бросился туда: он хорошо знал Нинину манеру курить в постели, знал, что она...
В спальне ее тоже не было. Постель была аккуратно застлана. Из дверей большой ванной комнаты валил густой дым. Дрожащей рукой Эбби повернул ручку и вошел.
Нина в одной рубашке стояла у зеркала. В первый момент Эбби почувствовал огромное облегчение. Потом он увидел ее странный взгляд, ее вздрагивающие плечи, услышал судорожные рыдания.
Но тут ему предстало другое зрелище: в ванне, полной воды, была беспорядочно свалена груда полуобгорелой, почерневшей одежды. Он сразу узнал обшлага своих шерстяных брюк, замшевую заплату на твидовом пиджаке. Да, это был погребальный костер из его вещей, мокрых и обугленных; от них все еще поднимались струйки едкого дыма, а на белом потолке появился слой копоти.
Эбби наклонился и повернул кран; полилась холодная вода. В тот же миг он услышал пронзительный вопль.
Не успел он повернуться, как Нина набросилась на него и продолжая выть и кричать, стала ногтями царапать ему нос и щеки. Ему с трудом удалось схватить ее за руки. Он крепко держал ее, не давая ей пошевелиться.
Это было так грубо и дико, казалось ему таким нереальным, что все в нем оцепенело. Он чувствовал, как дрожат мелкой дрожью его руки, охватившие Нину, слышал, как странно прозвучал голос, когда он попытался что-то сказать ей, заглушить эти невнятные вопли, звучавшие у самого его уха.
Наконец она как будто успокоилась, и тогда он немного разжал руки. Но она тут же вырвалась и убежала в спальню.
– Нина! Нина! Ради бога!..
Он бросился за ней, но не успел добежать, как она рухнула без чувств возле кровати, раскинув руки, прижавшись щекой к темно-серому коврику.
Эбби стоял над ней, не в силах двинуться, чувствуя стеснение в груди, ловя ртом воздух, задыхаясь от удушливого дыма, наполнявшего комнату.
Все-таки он стряхнул с себя оцепенение, подошел к ночному столику и вызвал по телефону доктора Хорей-шио Ли, жившего неподалеку. Когда он набирал номер, ему казалось, что пальцы у него деревянные.
Он был раздавлен. Не только тем, что произошло, но и тем, что за этим стояло. Как же она его ненавидела!
Она.
Нина. Эбби судорожно глотнул, на секунду зажмурил глаза, но тут прозвенел звонок, и он пошел к дверям встречать доктора. Он еще раз глотнул. Пусть не будет в его голосе ни ужаса, ни горя, когда ему придется давать объяснения врачу.
Рядом в широком коридоре на кленовых скамьях (дешевая подделка под Виндзор) сидело десятка полтора архитекторов, ожидая своей очереди предстать перед комитетом.
Рафф ни разу еще так не волновался с того дня, когда семнадцатилетним юношей впервые вошел в чертежную архитектора у себя в Сэгино. Даже стычки с Мансоном Керком казались теперь приятным времяпрепровождением по сравнению с тем, что ему предстояло. В обычных обстоятельствах он отнесся бы к своему выступлению с достаточным хладнокровием. Но он должен выступать вместо Винса Коула, он представляет новую фирму а поручение свалилось на него в самую последнюю минуту. Поэтому он так остро чувствовал свою ответственность.
– Нет? Зачем же было Нине играть с ним в гольф вчера, да еще в такую жарищу?
– В гольф? Ах да, вчера!.. – Щеки Эбби вспыхнули: Нина ни словом не обмолвилась ему о том, что видела вчера Данбара. – Ну, знаешь, – уклонился он, – такие вещи сразу не делаются.
– И то правда.
Короткое молчание. Потом Эбби спросил:
– А маленькая мама здорова? Ты не слишком суетись там вокруг Винса.
– Я в порядке. Мой благословенный Пьетро согласился помогать мне, пока Винсент болен. – Она рассмеялась. – Винсент не переваривает его.
После разговора с Трой Эбби увел Раффа из чертежной в кабинет Винса и коротко сообщил ему все данные для выступления в Ньюхилле.
– Ох, Эбби, было бы куда спокойнее, если бы поехал ты, – сказал Рафф, укладывая заметки в портфель Винса.
– Ты отлично знаешь, что я не могу сегодня.
Рафф кивнул.
– На эту работу для Корки придется поднажать. Если делать, так делать быстро, пока не похолодало. – Рафф остановился на пороге. – Боюсь я сегодняшнего школьного совета. Ведь это специальность Винса, а я могу все испортить.
– Не испортишь. И вообще пора тебе привыкать к публичным выступлениям, – сказал Эбби. – Об одном прошу тебя: не останавливайся у Корки по дороге в Ньюхилл. – Он улыбнулся. – Я вдруг вспомнил о твоей блистательной речи на нашем балу. Нет, Рафф, серьезно. Будь самим собой. Вот увидишь, школьный совет влюбится в тебя. Сейчас наши акции там очень высоки, а если мы получим этот заказ...
Рафф снова кивнул, но Эбби видел, что он боится.
Эбби объяснил ему, как добраться до места.
– Собрание назначено на восемь. Постарайся не заблудиться. Ровно в восемь.
– Слушаю, папочка. – Рафф сунул за ухо карандаш. – Найдется у тебя свободная минутка, Эбби? Я хочу, чтобы ты посмотрел, как у меня получается этот бар. – Он открыл дверь.
– К сожалению, у меня слишком много свободных минут, – заметил Эбби. – Пока что я единственный в этой фирме не нуждаюсь в чертежной доске.
Сказано это было шутливо, но Рафф мгновенно вскинул на него глаза.
– Ты будешь занят по горло, как только начнешь пристраивать крыло к дому Нининой матери.
– А я не уверен, что начну, – неожиданно для самого себя сказал Эбби. – Возможно, я и отложу.
– Я думал, чертежи уже у подрядчика.
– Да. Но боюсь, что это окажется слишком дорого. Тогда я отложу. – Эбби говорил так непринужденно, словно решил это не только что, а давным-давно.
– Нина, кажется, спит и видит эту пристройку?
– Да. Но только сейчас очень неподходящее время. Как я могу потратить такую уйму денег, когда мы только-только организовали фирму? Будь у меня хотя бы заказы...
– Ты из-за этого так изводишься, Эбби? Но ведь пока что никто из нас не получил заказа, о котором стоило бы...
– Все-таки я предпочел бы, чтобы моим первым клиентом был кто-нибудь другой, а не я сам, – сказал Эбби; он ухватился за возможность дать Раффу понять, что его не очень-то привлекает заказ, сделанный самому себе.
– По-моему, этот, как его... Данбар, да, Джек Данбар. хотел заказать тебе...
– Да. Нина проявила чудеса ловкости и уговорила его. («Такие же чудеса, как тогда с Уоллесом Гришэмом».) Он как будто хочет построить дом вроде моего.
– Так в чем же дело?
– Я не так уж уверен, что мой дом стоит копировать, – сказал Эбби, хотя дело было явно не в этом.
Рафф прислонился к дверному косяку.
– Ты просто сегодня не в духе, Эбби. До сих пор ты считал этот дом лучшей своей работой.
– А теперь я сомневаюсь в этом.
– А как считает Данбар?
– Не знаю. То есть я не убежден, что ему действительно нравятся современные дома. Он-то говорит, что нравятся... А Нина просто ручается за это.
– Тогда в чем же...
– Один из его родственников – нью-йоркский архитектор. С чего бы это Данбару обращаться к нам? – спросил Эбби. Было очевидно, что этот вопрос он задает не в первый раз.
– Может, его родственник – плохой архитектор, – возразил Рафф.
– Конечно, это вполне возможно, – с готовностью согласился Эбби.
Вслед за Раффом он направился в чертежную, к доске, стоявшей в углу у окна, но мысли его были заняты все тем же: поисками правильного решения.
Чем упорнее он думал, тем яснее ему становилось, что с пристройкой следует повременить. Это будет неприятно. Один бог знает, как неприятно. Но ведь это едва ли не единственный способ воздействовать на Нину.
Вечером, вернувшись домой и увидев ее на террасе, он снова заколебался. Она стояла, держа в руках охапку осенних листьев, и заходящее солнце озаряло ее русые волосы, нежный овал лица с глубокими ямочками на щеках, голубую юбку, мягко облегавшую стройные бедра. Как хороша! Она нравилась ему не только эстетически, но и волновала его. Он желал ее.
Эбби только и смог, что подойти к ней, обнять и поцеловать ее, молча последовать за ней в гостиную и, стоя у кофейного столика, смотреть, как она сосредоточенно ставит в йенсеновскую [43]вазу красные и желтые листья.
– Ау-у! – Из кухни, отделенной от гостиной только сервантом с напитками, донесся хриплый, девически-кокетливый оклик Нининой матери. – Эбби, дорогой, выдержите вы еще раз общество вашей ужасной тещи?
Стоило ему увидеть Элен Уистер, ее крепкую фигуру в плотном шерстяном костюме, ее туфли на низких каблуках, нарумяненные увядшие щеки и сощуренные в улыбке серые глаза, как вся его добрая воля мгновенно исчезла, а сам он сжался и ощетинился.
– Здравствуйте, Элен, – сказал он, когда миссис Уистер подошла к нему.
Они уселись за стол, и он стал мрачно подсчитывать, сколько раз в этом месяце Элен обедала с ними. Она почти все время торчит у них. Прежде он восхищался Нининой привязанностью к матери, а теперь считал, что эта привязанность подчиняет ее дурному влиянию Элен. Не говоря уже о том, как больно ему было сознавать, что Нина способна так сильно любить кого-то другого.
Нина подала ломтики замороженной дыни, а потом подошла к светлому полированному комоду и достала из ящика несколько лоскутков ткани.
– Знаешь, маме хочется ковер во всю комнату, – сказала она.
– Ты уж лучше не трогай Эбби, детка, – сказала миссис Уистер. – Пусть он сам решает, как лучше.
Нина протянула лоскутки серой, темно-коричневой и синей ковровой ткани. Эбби подержал их, потом положил на стол, глядя на них невидящими глазами.
Нет, решение правильное. Он вспомнил слова Раффа, сказанные на улице в тот вечер, когда они чуть не поссорились: «Будь у вас все в порядке, тебе было бы плевать на остальных!» Разве Рафф сказал бы это, если бы у него не было веских оснований? А Трой? Разве стала бы она просто так, без серьезных причин, делать осторожные намеки? Да и сам он разве утратил бы спокойствие и равновесие, если бы Нина не давала ему все больше поводов для подозрений?..
– Я тут раздумывал... – с трудом заговорил он наконец. – Боюсь, что придется повременить с этой пристройкой.
Он увидел, как сморщились сухие красновато-оранжевые губы Элен, как застыла над дыней ее рука, сжимавшая ложечку.
Потом он услышал голос Нины:
– Повременить? Ты что, совсем спятил, Остин? – Она смотрела на него и даже улыбалась, настолько невероятными показались ей слова Эба.
Другого выхода нет. – Он не отрывал взгляда от глаза ее прищурились, потом широко открылись.
– Нет, ты, наверно, шутишь. Ведь мама все свои планы построила в расчете на это.
– Это неважно, – медленно проговорила Элен Уистер. – В конце концов Эбби виднее, чем нам с тобой.
– Эб Остин, ты не сделаешь такой гадости! Не сделаешь, слышишь? – Нина резко отодвинула дыню и схватила сигарету из серебряной коробочки.
– Время очень неподходящее, Нина, – сказал Эбби. – фирма еще не стала на ноги, и мы все...
– Господи боже мой, да какое отношение это имеет к нам? Ты не сделаешь этого! Ведь у тебя все чертежи уже готовы... Эб Остин, если ты и впрямь так поступишь, я больше никогда не стану разговаривать с тобой!
Он был готов к сцене. Но не к тому, что прочел в ее глазах.
И он отлично понимал смысл ее слов. К несчастью, было совсем не трудно догадаться, что именно стоит за ее угрозой никогда больше не разговаривать с ним.
У Эбби пересохло в горле и сжалось сердце, когда он увидел, как исказилось от злобы и гнева ее неотразимо прелестное лицо.
Он потянулся за сигаретой.
Нина старалась овладеть собой. Она туже стянула ленту на затылке, и в ее голосе снова послышались недоверчивые нотки:
– Могу я узнать, что за муха тебя вдруг укусила? В чем дело? На работе что-нибудь не в порядке, или... или это Рафф Блум не желает, чтобы ты строил дом для мамы?
– Ни то, ни другое.
– А может, это совет Трой?
– Послушай, детка... – начала Элен Уистер, потом закурила и закашлялась. Струя дыма заволокла ее красивое, но в эту минуту очень жалкое лицо. – Не нападай так на бедного Эбби. У него своих забот достаточно. Ты ведь не представляешь, как могут извести человека на работе эти мерзкие типы...
– Но к нам-то какое это имеет отношение? – Нина окончательно потеряла власть над собой. – В чем дело? Что за нелепая выдумка! Раньше ты и не заикался об этом! В чем дело? Не в том ли, что, по-твоему, ты до сих пор не Добился каких-то потрясающих успехов? Убейте меня, но я ничего не понимаю. Ведь должна же такая гадость прийти в голову! Во всяком случае, приношу тебе мою глубокую благодарность. И это как раз в тот момент, когда я раздобыла такого клиента, как Джек Данбар, привела его, можно сказать, прямо к тебе в контору! Да тебе вовсе и не нужны клиенты! Тебе нужно одно – жалеть себя, а потом отыгрываться на мне или на маме...
– Детка! – предостерегающе сказала миссис Уистер.
Взглянув – в который раз – на этих двух женщин, Эбби особенно остро почувствовал, что он приперт к стене, загнан в угол.
Он встал из-за стола.
– По-моему, ты могла бы попытаться понять меня, а не устраивать сцену. – Он отвернулся. – Мне пора на собрание. Ты пойдешь со мной?
– Нет.
– Как знаешь.
В тишине слышно было, как шаркает ногами по полу миссис Уистер.
– Пожалуй, я тоже пойду, детка.
Когда Эбби вернулся из кабинета, держа в руке портфель, Элен Уистер уже не было. Нина все еще сидела за столом, глядя в пространство. В пепельнице дымилась сигарета.
– Мама ушла, – сказала Нина без всякого выражения.
– Перестань, Нина, – сказал Эбби. – Уверяю тебя, твоя мать отлично умеет устраивать свои дела. А тебе следовало бы хоть немного поинтересоваться, что происходит со мной.
– Что это значит?
– Нина, вечером у меня доклад. Пойми хотя бы...
– Нет, не понимаю! – крикнула Нина. – Единственное, что я обещала маме! Единственное!
Он увидел, как вздрогнули ее плечи, увидел слезы в ее глазах.
– Послушай, – начал он примирительно, – я же сказал только, что придется немного отложить...
– На сколько? – Веки ее были плотно сжаты.
– Пока еще трудно сказать. Поверь мне, Нина, мы действительно не можем позволить себе...
– О-о-о! – застонала она вне себя.
Эбби подошел к столу.
– Нина...
– Пожалуйста, иди на свое собрание! – Она враждебно отстранилась.
– Что ты будешь делать весь вечер? – спросил Эбби. – Зачем тебе сидеть здесь одной? – Он подождал секунду. – По-моему, будет не совсем удобно, если ты не пойдешь. Тебе надо там быть.
– Нет, спасибо. Лучше уж я буду сидеть дома, и вымою посуду, и погашу везде свет, и тогда, может быть, У нас хватит денег на еду в этом месяце.
– Нина! – Он положил руку на ее мягкие волосы ??? стоял, глядя на нее сверху вниз, и даже в эту минуту ему хотелось прикоснуться к ее нежной щеке и шее.
– Ты опоздаешь! – Она сбросила его руку, встала и пошла на кухню.
Глубоко оскорбленный, Эбби тоже резко повернулся, вышел из дому, не закрыв за собой дверь, и направился было к машине.
Но тут в доме зазвонил телефон. Эбби сделал несколько шагов назад. Когда он был уже на пороге, Нина сняла трубку.
– О, привет, привет! – Она говорила так оживленно, что Эбби точно прирос к месту. – Нет, ушел на очередное собрание. Я? Ну нет, я не из числа благотворительниц! – Смех. – Обещайте выпить не больше одного стаканчика, тогда я, может быть, позволю вам прийти. Ах да, верно, вы все еще пьете только молочко... Что? – Нежно, призывно: – Да, я не прочь немножко поразвлечься.
Рука Эбби, сжимавшая портфель, стала влажной, страшная боль стиснула сердце, он ощутил где-то внутри тошнотворную пустоту от сознания, что любовь его растоптана, а сам он неполноценен. Никому не нужен, безжалостно связан по рукам и ногам, раздавлен...
Он не хотел, чтобы Нина увидела или услышала его. Круто повернувшись, он бросился к машине, отпустил ручной тормоз и бесшумно выехал по покатой дорожке на шоссе. Вместо того, чтобы войти в дом и поговорить с ней начистоту.
Нет. Это невозможно. Даже сейчас он помнил о том, что его ждут на собрании. Но разве он в состоянии выдавить из себя хоть слово?
И одновременно в нем – в каком-то темном и ему самому неведомом до сих пор уголке мозга – зрело безрадостное решение: он постарается уйти с собрания как можно скорее, сразу после доклада, не дожидаясь конца бесконечных прений, и вернется домой часа на два раньше обычного.
На какие гнусные уловки приходится идти!
Эбби вдруг заметил, что едет слишком быстро. Он снизил скорость, но незаметно для себя снова дал полный Газ, и машина с ревом рванулась вперед.
В девять часов зал заседаний тоунтонской ратуши – колониальный стиль, серые стены, белые колонны – был полон. Разложив перед собой заметки, Эбби начал доклад Руки его почти не дрожали.
Когда он мчался назад вдоль темных полей, ему был уже ясно: как он ни рвется, как ни спешит домой, сегодня он узнал правду о своей семейной жизни, и этого никаким силами не изменить.
Все же он оставил машину на шоссе и по длинной дорожке взобрался на холм, где стоял его дом, такой строгий, такой бессмысленно-великолепный.
У подъезда чернела открытая машина Данбара. «Да, – думал Эбби, – Данбару и в голову не приходит прятаться а он, Эбби, должен подкрадываться в темноте, неуклюже разыгрывая какую-то нелепую мелодраму.
Но пусть он ведет себя низко или даже глупо, по-мальчишески – иначе сейчас нельзя.
Окна гостиной были тускло освещены.
Стараясь найти наблюдательный пункт поудобнее, Эбби бестолково переходил от куста к кусту, и сердце у него стучало часто и громко. Он хотел все увидеть и все узнать, в то же время надеясь, что ничего не увидит и ничего не узнает.
И вдруг в гостиной ярко вспыхнуло электричество. В просвете между занавесями он увидел ее, увидел Джека Данбара, который шел к дверям.
Эбби отпрянул от окна и поспешно присел на корточки за пышным кустом рододендронов в конце стеклянной стены.
Данбар уже стоял на пороге. Его широкоплечая, узкобедрая фигура, освещенная со стороны комнаты, четким силуэтом рисовалась в проеме дверей. За ним стояла Нина и пыталась схватить его за руку.
А Данбар отталкивал ее.
– Не уходите, Джек! – В голосе Нины какие-то незнакомые интонации. – Я ведь не нарочно.
– Не нарочно? – Данбар поправил галстук, туже затянул узел. – Простая случайность, а? В такую минуту взять и зажечь свет! Устроить иллюминацию!
– Я... я просто хотела увидеть ваше лицо. – Нет, таких интонаций Эбби никогда не слышал у Нины, даже в прежние времена. Судорога свела ему ноги. Во рту пересохло. Пытаясь сохранить равновесие, он осторожно оперся руками о землю.
– Увидеть мое лицо? – удивился Данбар. – И для этого вы направили на меня свет? Что это, выставка уродов или...
– Джек, прошу вас, не надо! – Она снова потянулась к его руке.
Данбар повернулся на каблуках и зашагал к машине. Нина шла рядом.
Во рту у Эбби было так сухо, что он уже не мог глотнуть.
– Еще рано, Джек, не уходите. Я не хочу, чтобы вы ушли такой сердитый.
– Слушайте, Нина...
Эбби увидел, что Нина прижалась к Данбару, обхватила его руками и подняла к нему лицо.
– Вернитесь, Джек...
– Ну, нет! – Данбар вырвался из ее объятий. – Больше я не намерен терпеть.
– Что терпеть, Джек?
– Слушайте, Нина, я неподходящий объект для ваших штучек. Не желаю, чтобы меня доводили до такого состояния, а потом отталкивали, зажигали свет и выясняли, достаточно ли у меня идиотский вид! Зачем вам это нужно? Чего вы добиваетесь?
– Джек!.. – Голос Нины странно вздрагивал. – Вы никогда не позволяли мне посмотреть на вас. – Она протянула руку к его лицу. – Вы никогда...
Данбар отскочил от нее и размахнулся. Эбби услышал звук пощечины и хриплый возглас:
– Ах ты, сука этакая!
И еще он услышал рыдание Нины и увидел, как она покачнулась, не сгибаясь, и прижала руки к щекам. А разъяренный Данбар влез в машину и громко хлопнул дверцей.
Эбби долго сидел в машине, все еще стоявшей на шоссе. Сидел, собираясь с силами. Потом въехал на холм и отвел машину в гараж. Дышал он тяжело, с присвистом. Наконец вошел в дом.
– Эб? – голос Нины.
– Да. – Он свернул в уборную, налил себе стакан воды и принял пиробензамин. До сих пор у него еще ни разу не было приступов астмы в это время года.
Когда он вошел в гостиную, Нина сидела на длинной кушетке у камина. На коленях у нее лежал журнал. Эбби отвернулся. Не мог заставить себя посмотреть ей в глаза. Он сел, закурил, но тут же положил сигарету в пепельницу почувствовал, что сразу начнет задыхаться.
– Как прошло собрание? – спросила Нина и, Не дожидаясь ответа, добавила: – Мне жаль, что все так получилось, Эб. Я понимаю, что была не права, но...
– Это неважно, – сказал Эбби. Он по-прежнему не глядел на нее.
– Лучше бы я пошла с тобой. Я должна была пойти, – через секунду сказала она.
Он кивнул. Если бы можно было убежать из дому! Потом он услышал собственный безразличный голос.
– Что ты делала? Кто-нибудь заходил?
– М-м... Да, заходил.
Эбби оторвал глаза от пола. По непонятному ходу ассоциаций он подумал о Раффе Блуме. Вспомнил, что собирался позвонить ему и спросить, как прошло выступление перед строительным комитетом ньюхиллской школы.
– Позвонил Джек Данбар, – сказала Нина. – Он был чем-то расстроен и заехал выпить со мной. Молоко, разумеется.
– Да? – Эбби наконец взглянул на нее. Она листала журнал, низко опустив голову. Хотя фигура ее тонула в тени, чувствовалось, как она напряжена.
– Он меня просто извел, – сказала Нина. – Вел себя как какой-то паршивый подросток. Представляешь, полез ко мне с нежностями... Мне пришлось просто драться с ним... В конце концов я его выставила.
Эбби стало так трудно дышать, что он всем телом подался вперед.
– Эб... что-нибудь случилось?
Он заставил себя встать.
– Я приехал раньше, – сказал он, глядя ей в глаза. – Спрятался... да, спрятался у дома... и видел, как он дал тебе пощечину.
Журнал застыл в ее руках, потом упал на пол. Она смертельно побледнела.
– Ты... – Голос ее пресекся. Она тоже встала. – Что ты городишь? Что это значит? Ты, верно, встретил Джека Данбара в городе? Если это он так гнусно оболгал...
– Я видел его здесь, Нина. Видел, как ты цеплялась за него. Слышал, что он тебе сказал. Видел... – Эбби замолчал. В тишине комнаты его свистящее дыхание казалось особенно громким. – Напрасно я позволил Данбару опередить себя. Я сам должен был это сделать.
– Эб!
У него больше не было сил смотреть на нее. Он отвернулся и пошел к дверям.
– Куда ты, Эб? Выслушай меня! Эб! Не уходи!.. Куда ты идешь?
Эбби торопливо дошел до двери, открыл ее и бросился к гаражу. Гравий скрипел под его тяжелыми шагами.
Постепенно ему стало легче дышать. Незаметно для себя он снова очутился в Тоунтоне. Остановив машину на пустынной улице перед строительной площадкой Тринити-банка, он сидел и тупо смотрел на котлован, откуда уже поднимались бетонные опоры будущего стального каркаса.
Здание, заложенное в день смерти Верна.
И теперь он смотрит на него и думает о том, что сейчас умирает еще что-то.
Смотрит и видит только Нину, и как она тянется к Данбару, и как Данбар со всего размаху дает ей пощечину, и как потом она стоит в полутьме, словно парализованная.
Вот до чего дошло. Он ждал и боялся чего угодно, только не этого. Это ему и в голову не приходило.
Увидеть, как чужой мужчина бьет по лицу твою жену! И понимать, из-за чего.
Вот почему исчез Уолли Гришэм (правда, в тот раз дело обошлось без побоев). Вот что мог и должен был сделать он сам.
И после этого вернуться домой и выслушивать ее лживые объяснения, и запирательство, и бог весть что!.. И снова смотреть ей в лицо и себе в душу!.. Эбби неподвижно сидел за рулем, без сил и без воли, уставившись на непреклонную симметрию стальных балок.
Идти некуда. Не гордость, нет – нечто большее, чем гордость, запрещало ему пойти к Трой или Раффу.
Немыслимо даже представить себе, что всего лишь час назад он делал доклад в ратуше и агитировал за создание фонда на постройку Дворца искусств!..
Или что совсем недавно волновался из-за того, удачно ли прошло выступление Раффа и удалось ли ему получить заказ!..
А теперь – вот это...
Но Эбби и сейчас пытался добросовестно восстановить в памяти прошлое, уяснить себе, не он ли виноват в том, что Нина стала такой. Нет, положа руку на сердце, он может сказать, что не чувствует за собою никакой вины. Он любил ее и поэтому всегда старался уважать ее желания, ни в чем ей не отказывать – даже в самых неразумных и ребячливых прихотях. И разве не обуздывал он свое мучительное влечение к ней, чтобы у нее не было повода обвинить его в «приставании»? Он надеялся, что его самоотверженная любовь растопит когда-нибудь то, что он принимал за холодность...
О господи, какая это была глупость, какая ложь, какое лицемерие перед самим собой – цепляться за веру в нее, хотя он знал, что никто ей не верит.
Что даже Винс относится к ней с пренебрежительным равнодушием.
И все-таки, по примеру всех любящих, он продолжал наделять ее бесчисленными достоинствами и придумывал для всех ее поступков бесчисленные оправдания.
Эбби вздрогнул, пальцы его крепче сжали руль.
Он слегка повернул голову: ему показалось... да, это действительно проехал бывший его «виллис», это Рафф Блум возвращается из Ньюхилла. Слава богу, Рафф его не заметил.
Эбби порывисто включил зажигание. Пора возвращаться.
И вот машина снова мчится по той же дороге. Не вернуться нельзя, и все-таки чем ближе к дому, тем сильнее это уже испытанное мучительное чувство омерзения.
В гостиной по-прежнему ярко горел свет. Нины там не было. И вдруг он услышал ее голос. Не слова, а приглушенные всхлипывания.
Эбби переступил порог и тут же остановился. Откинув голову, он дважды втянул в себя воздух. Отвратительно пахло горелым. Запах шел из спальни.
Эбби в ужасе бросился туда: он хорошо знал Нинину манеру курить в постели, знал, что она...
В спальне ее тоже не было. Постель была аккуратно застлана. Из дверей большой ванной комнаты валил густой дым. Дрожащей рукой Эбби повернул ручку и вошел.
Нина в одной рубашке стояла у зеркала. В первый момент Эбби почувствовал огромное облегчение. Потом он увидел ее странный взгляд, ее вздрагивающие плечи, услышал судорожные рыдания.
Но тут ему предстало другое зрелище: в ванне, полной воды, была беспорядочно свалена груда полуобгорелой, почерневшей одежды. Он сразу узнал обшлага своих шерстяных брюк, замшевую заплату на твидовом пиджаке. Да, это был погребальный костер из его вещей, мокрых и обугленных; от них все еще поднимались струйки едкого дыма, а на белом потолке появился слой копоти.
Эбби наклонился и повернул кран; полилась холодная вода. В тот же миг он услышал пронзительный вопль.
Не успел он повернуться, как Нина набросилась на него и продолжая выть и кричать, стала ногтями царапать ему нос и щеки. Ему с трудом удалось схватить ее за руки. Он крепко держал ее, не давая ей пошевелиться.
Это было так грубо и дико, казалось ему таким нереальным, что все в нем оцепенело. Он чувствовал, как дрожат мелкой дрожью его руки, охватившие Нину, слышал, как странно прозвучал голос, когда он попытался что-то сказать ей, заглушить эти невнятные вопли, звучавшие у самого его уха.
Наконец она как будто успокоилась, и тогда он немного разжал руки. Но она тут же вырвалась и убежала в спальню.
– Нина! Нина! Ради бога!..
Он бросился за ней, но не успел добежать, как она рухнула без чувств возле кровати, раскинув руки, прижавшись щекой к темно-серому коврику.
Эбби стоял над ней, не в силах двинуться, чувствуя стеснение в груди, ловя ртом воздух, задыхаясь от удушливого дыма, наполнявшего комнату.
Все-таки он стряхнул с себя оцепенение, подошел к ночному столику и вызвал по телефону доктора Хорей-шио Ли, жившего неподалеку. Когда он набирал номер, ему казалось, что пальцы у него деревянные.
Он был раздавлен. Не только тем, что произошло, но и тем, что за этим стояло. Как же она его ненавидела!
Она.
Нина. Эбби судорожно глотнул, на секунду зажмурил глаза, но тут прозвенел звонок, и он пошел к дверям встречать доктора. Он еще раз глотнул. Пусть не будет в его голосе ни ужаса, ни горя, когда ему придется давать объяснения врачу.
21
В тот же вечер в одном из нижних залов ньюхиллской ратуши заседал строительный комитет городской начальной школы.Рядом в широком коридоре на кленовых скамьях (дешевая подделка под Виндзор) сидело десятка полтора архитекторов, ожидая своей очереди предстать перед комитетом.
Рафф ни разу еще так не волновался с того дня, когда семнадцатилетним юношей впервые вошел в чертежную архитектора у себя в Сэгино. Даже стычки с Мансоном Керком казались теперь приятным времяпрепровождением по сравнению с тем, что ему предстояло. В обычных обстоятельствах он отнесся бы к своему выступлению с достаточным хладнокровием. Но он должен выступать вместо Винса Коула, он представляет новую фирму а поручение свалилось на него в самую последнюю минуту. Поэтому он так остро чувствовал свою ответственность.