Гинзберг Аллен. Факел чести

сразу же засекли бы.
Тем временем мне оставалось лишь ждать, причем это ожидание становилось
все более неприятным по мере приближения к звезде. Я прошел всего в сорока
миллионах километров от солнца Новой Финляндии. При этом слегка пострадала
наружная обшивка "Полос", но старушка-шлюпка благополучно вынесла меня.
Хуже всего я переносил скуку длительного полета. Развлечения на корабле
не радовали разнообразием. Вдобавок неизвестность, ждущая впереди,
раздражала и пугала. Отвлекался я лишь за уроками финского.
Наконец все было кончено. Сто восемьдесят градусов солнечной орбиты
отделили меня от "Джослин-Мари", и я оказался вблизи от Новой Финляндии -
не слишком быстро, хотя двигался с максимальной относительной скоростью. Я
не мог сбавить скорость "Полос": мы с Джослин считали, что шлюпке следует
держаться на почтительном расстоянии от планеты. Если подойти ближе, шанс,
что кто-нибудь ее заметит, многократно возрастал. Теперь я должен был
покинуть шлюпку.
Для этого и была предназначена переделанная торпеда, прозванная нами
"коляской". Я подготовил ее к катапультированию, забрался в раскладное
ложе и запустил двигатели. "Полосы" должны были идти прежним курсом еще
некоторое время и, только оказавшись на значительном расстоянии от Новой
Финляндии, прибавить скорость, не рискуя быть замеченными. Затем шлюпке
следовало вернуться к солнцу и остаться на его полярной орбите - так,
чтобы оказаться в зоне видимости с Новой Финляндии и "Джослин-Мари" на
много месяцев - если, конечно, ее не собьют гардианы. Оставаясь в таком
положении, шлюпка могла служить станцией для передачи сообщений между мной
и Джослин.
До сего момента полет был только опасным, но ничуть не захватывающим -
даже скучным. Теперь все переменилось. Десятки раз я пересматривал свой
багаж и одежду - долгое время мне предстояло полагаться лишь на них. Затем
я запустил программу с курсом, перегруженную в компьютер торпеды с
астронавигаторского компьютера "Полос". По крайней мере теоретически
компьютер торпеды должен был знать, где я нахожусь и куда хочу попасть.
Прежде чем покинуть "Полосы", я оставил для Джослин краткую записку -
ничего важного. Но если я не выживу, что весьма вероятно, и Джослин
подберет шлюпку, у нее останется хоть несколько слов, написанных моей
рукой.
Покончив с делами на шлюпке, я начал протискиваться, в люк. Он с трудом
вместил мое упакованное в скафандр, слишком громоздкое тело, рюкзак и
сумку с инструментами. Все вещи я разложил в торпеде так, чтобы она была
как следует уравновешена в полете. Покончив с этим, я протянул палец к
кнопке, открывающей торпедный отсек. Мелкая вибрация подсказала мне, что
торпеда отделилась от корабля. Пролетая мимо, она ощутимо задела обшивку
"Полос". Я медленно уплывал в сторону. Через некоторое время я проверил
хронометр в шлеме. Оставался еще час до того момента, как я нажму кнопку
"пуск" и направлюсь к планете. Уйма времени, чтобы "Полосы" успели уйти на
безопасное расстояние. Торпеда медленно разворачивалась, но это было не
важно. Этот час я провел, наблюдая, как "Полосы" неторопливо уплывают из
поля зрения, сменяясь великолепным видом Новой Финляндии и ее единственной
естественной луны, Куу. Я был слишком далеко, чтобы заметить Вапаус, мою
конечную цель. К счастью, большую часть времени солнце оставалось за моей
спиной.
Наконец час прошел. Я нажал кнопку, и двигатель торпеды деловито
загудел. Я ощутил вибрацию даже сквозь скафандр. Приборы поиска определили
местонахождение Новой Финляндии, и торпеда развернулась к цели.
Безо всякого предупреждения двигатель за моей спиной набрал десяток
"g", и торпеда сорвалась с места. Этот стремительный полет был
захватывающим, но недолгим, и двигатель выключился так же внезапно, как и
заработал. Если бы этого не случилось, я последовал бы за "Полосами",
медленно дрейфующими от планеты. Теперь же я двигался прямо к Новой
Финляндии, притом довольно резвым аллюром. Торпеда начала вращаться вдоль
длинной оси, двигателю предстояло включиться вновь через тридцать часов -
иначе в атмосфере я начал бы падать и сгорел. Я достаточно доверял
механизмам переделанной торпеды, чтобы не волноваться, но этого было
слишком мало, чтобы избавить меня от скуки: теперь я двигался в сторону
солнца и был вынужден смотреть прямо на него. Визор автоматически убирал
лишнюю яркость, но постоянная настройка безумно раздражала.
Я опустил матовый солнечный фильтр, чувствуя, как при виде яркого света
внутри скафандра начинает раскаляться тело. Система охлаждения тут была ни
при чем, и полет от этого не стал более приятным.
Мне предстояло ждать еще слишком долго. Часть этого времени я потратил,
заново обдумывая состряпанный вместе с Джоз план проникновения на астероид
Вапаус.
Кое-что о нем я уже знал: Вапаус начал свое существование как обломок
камня, плывущий по собственной орбите совсем близко от Новой Финляндии.
Финны перевели его на планетарную орбиту и превратили в орбитальную
промышленную базу и космопорт.
Первым их шагом было выдалбливание сердцевины астероида и превращение
его из бесформенной глыбы в правильный цилиндр.
У внешних границ системы Новая Финляндия находилось несколько
гигантских газовых планет. Ближайший из этих гигантов имел маленькую
ледяную луну, движущуюся в зоне гравитации. Здесь добывали лед, а его
буксировали к орбите астероида.
Внутренней поверхности астероида была придана цилиндрическая форма,
которую финские инженеры заполнили льдом. Шахты выходили на поверхность и
заканчивались воздушными шлюзами. Затем астероид был приведен во вращение.
Расположенные вокруг астероида гигантские солнечные отражатели посылали
на его поверхность сконцентрированный свет и тепло.
Камень расплавился, как масло.
От жары растаял лед внутри астероида. Закипев, он обратился в
сверхгорячий пар и наполнил астероид, заставив его раздуться, как детский
шарик.
Инженеры знали толк в своем деле, и воздушные шлюзы сработали в нужный
момент. Девяносто процентов воды вышло в космос, а затем шлюзы были
запечатаны вновь. Остаток воды стал основой искусственной экологической
системы Вапауса.
Когда расплавленный камень остыл, финны получили планету, размером в
шесть раз превышающую прежний астероид. Финны первыми испытали подобный
способ обработки каменного астероида. Люди уже пытались "надувать" таким
образом небесные тела с большим содержанием железа и никеля, но на таких
спутниках возникали досадные проблемы с вихревыми магнитными полями и
электрическими эффектами, вызванными вращением большого количества
мегатонн материала-проводника.
Извлеченный из недр астероида камень был переведен на нижнюю орбиту.
Солнечные отражатели оплавили его, превратив в глыбу, которую называли не
иначе, как Камень. Камень стал хорошей базой для множества процессов,
требующих условий невесомости, и выполнял функции орбитальной станции.
Мы с Джослин разработали свой план, основываясь на сведениях о том, что
Вапаус был "надут". Нам было известно, что кое-где в камне образовались
наполненные воздухом пустоты. Должно быть, не представляло затруднения
найти такую пустоту и пробраться в нее.
По крайней мере, я надеялся на это. Иначе мне грозила смерть.
Я вздохнул. Лучше всего было не думать о незначительной вероятности, а
именно такую вероятность имел успех всех предстоящих мне в самом ближайшем
будущем задач.
Когда стекло шлема становилось матовым, его можно было использовать в
качестве экрана. Я включил записи, и между делом заучил еще десяток новых
слов на финском.
Это занятие почти не сократило путь.
Тридцать часов я провел, чередуя уроки, сон и беспокойство. Полет при
матовом фильтре на стекле шлема оказался еще скучнее: кроме текста на
стекле и голоса внутри шлема, я ничего не видел и не слышал. Потемневшее
стекло находилось на расстоянии пяти сантиметров от лица. Я висел в
космосе, зная, что от бесконечного пространства меня отделяет лишь тонкий
скафандр и обшивка торпеды, и ощущал приближение приступа клаустрофобии.
Это лишь усилило тревогу. Десятки раз я уже тянулся к кнопке, чтобы убрать
матовый фильтр и хоть что-нибудь видеть, но каждый раз уговаривал себя не
делать этого. Солнце сразу же ослепило бы меня. Аргумент оказался
убедительным даже в моих теперешних обстоятельствах.
Согласно заложенной программе, торпеда должна была вывести меня на
высоту около ста километров над Вапаусом, а затем перейти на орбитальную
скорость. Преодолеть остальной путь мне следовало с управляемым парашютом,
а торпеде предстояло попасть в атмосферу Новой Финляндии и сгореть.
К назначенному времени я заснул. Мне снилось, что я лечу на "Звездах"
сквозь угольно-черную пещеру, пытаясь догнать Джослин, но та все
отдаляется. Проснувшись, я долгое время не мог сориентироваться, перейти
от снов к реальности, пока не вспомнил, что пора убрать фильтр. Передо
мной всплыла Новая Финляндия, медленно повернулась и осталась позади. Ее
работа была выполнена, системы поиска отключены, и торпеда плыла, не
нуждаясь в корректировке курса.
Мне захотелось поскорее выбраться из торпеды. Я ни в коем случае не
желал сопровождать ее на пути к поверхности планеты. Рюкзак с парашютом,
включающим маневренный реактивный агрегат и систему жизнеобеспечения,
находился под перегрузочным ложем вместе с остальным необходимым мне
оборудованием. Я подсоединил шланги и рукава системы жизнеобеспечения,
выпутался из ремней на ложе и вытащил из-под него свое имущество.
Действуя быстро и осторожно, я выбрался из торпеды, таща за собой вещи.
Надев рюкзак, я вновь проверил шланги, а затем включил ручной пульт и
заработал рукояткой управления. Я нашел радиомаяк Вапауса, прочел сигнал,
подождал минуту и проверил его еще раз. Определить координаты по
показаниям приборов в рюкзаке можно было настолько же точно, как силу
ветра - с помощью послюненного пальца, но повторное считывание показаний
помогло мне в общих чертах понять, куда лететь. Я подкачал топливо и
проследил, как торпеда задумчиво уплывает в верхние слои атмосферы. Она
скользнула вниз и скрылась из виду за считанные минуты. Я заметил
крохотное светящееся пятнышко впереди, слишком странное на вид, чтобы быть
звездой. Настроив бинокль, я без сомнений узнал в светящемся пятне Вапаус.
Пользуясь встроенным в шлем секстантом, я приблизительно определил
скорость моего приближения к цели. Цифры казались такими, какими им и
следовало быть, и у меня появилась уверенность, что я вышел на нужную
орбиту.
Пришло время очередного ожидания.
Час спустя я уже мог ясно различить Вапаус, который превратился из
бесформенного пятнышка в ровный круг, напоминающий вид корабля со стороны
кормы. Еще полчаса - и я увидел, как пятно света приобретает форму, а
затем - как вращается это пятно и одновременно поворачивается ко мне
другим боком.
Я слегка подправил траекторию и прибавил скорость, взяв более точный
курс на цель.
Вапаус быстро увеличивался в размерах.
С помощью легкого маневра я направился точно в сторону кормы спутника.
Носовая его часть представляла собой лабиринт воздушных шлюзов, причалов,
доков и других сооружений. Вапаус был оживленным местом. С точки зрения
экономики центром этой солнечной системы следовало считать именно Вапаус,
а не Новую Финляндию. Опасаясь загрязнения планеты, финны перенесли почти
всю тяжелую промышленность в космос. Однако деловая жизнь была
сосредоточена в основном в носовой части спутника. Никто еще не удосужился
освоить его корму. Она казалась мрачной и пустынной.
Я надеялся, что это обстоятельство окажется моим козырем.
Астероид рос, заполняя собой небо, - огромный серый силуэт,
напоминающий гигантскую картофелину правильной формы. Возможно, для
планеты он был маловат, но довольно обширен по людским меркам.
Внезапно оказалось, что я уже прибыл: я больше не двигался к еле
различимому пятнышку, а видел перед собой рукотворную планету, громадную,
как мамонт.
Я не мог разобраться, что испытываю: удивление или страх. Впрочем, это
было не важно. Зрелище потрясло меня.
Останавливая и вновь запуская двигатели, я обогнул Вапаус, видя, как
укорачивается цилиндрическая картофелина, оказался прямо напротив его
кормы и завис в небе, обратившись лицом точно к центру круглой каменистой
площадки, наполовину освещенной заходящим солнцем.
Астероид медленно и умиротворенно вращался прямо передо мной, а я
спускался к нему, разыскивая место для посадки.
Я искал взглядом хороших размеров трещину в камне, говорящую о том,
какому расплавлению подверглась каменная оболочка Вапауса. Кое-где пузыри,
наполненные воздухом, прорвались, оставив после себя на поверхности
астероида кратеры с рваными краями. Другие же остывали достаточно
медленно, чтобы сохранить прежнюю форму - вероятно, они должны были
напоминать купола на хаотическом ландшафте.
Я подлетел еще ближе, пока поверхность астероида не оказалась всего в
тридцати - сорока метрах впереди меня - или подо мной, в зависимости от
того, с какой стороны смотреть, а затем затормозил, чтобы осмотреться.
Кругом был только камень, серый и бурый, и вращение, которое с
километрового расстояния казалось умиротворенным, теперь достигло
головокружительной скорости.
Я обнаружил, что слегка смещаюсь от центра поверхности планеты к ее
боку, пока не оказался в тени. Я спустился слишком низко, чтобы видеть из
такого положения солнце. Я чертовски приблизился к этому мрачному камню.
Тут же я постарался взять себя в руки. Мне предстояла виртуозная
работа. Я внимательно оглядел несущуюся ко мне поверхность. Вот он!
Пузырь, достигающий в поперечнике двух метров, почти прямо по курсу.
Запустив двигатели, я двинулся к поверхности астероида со скоростью около
метра в секунду. Пот катился у меня со лба, и я потряс головой, чтобы
избавиться от него. Капли слетели с лица и немедленно высохли на
внутренних стенках шлема.
Теперь я находился всего в десяти метрах над поверхностью, наблюдая за
ее стремительным приближением. От приземления меня отделяли секунды.
Сейчас следовало попробовать привести скорость моего движения по
горизонтали в соответствие с интенсивностью вращения астероида.
Требовалось двигаться с той же скоростью, что и камень, на который я
намеревался приземлиться. Если мое движение окажется слишком медленным, я
пропущу выбранное место и, вероятно, буду отброшен в космос. Если же
поторопиться, я вообще пролечу мимо астероида и буду вынужден предпринять
еще одну попытку - на этот раз под угрозой нехватки топлива.
Стиснув зубы, я двинулся вперед, сворачивая в сторону центра каменистой
поверхности. Запустив двигатели, я выровнял скорость - так, чтобы она
совпала со скоростью вращения астероида. Камень вращался все медленнее, и,
когда мои ноги оказались всего в пяти метрах над поверхностью, я вновь
настроил скорость. Оставив в покое пульт маневрирования, торопясь и
нервничая, я вынул из-за пояса крепежный костыль. Я чуть не ударился о
камень, прежде чем успел пустить в него управляемый костыль. Даже когда он
вонзился в камень, меня продолжало тащить вперед. Я подтянулся на тросе,
привязанном к костылю, и аккуратно приземлился на ноги, балансируя
свободной рукой.
Астероид вращался, создавая искусственную гравитацию. Чем дальше от
оси, тем заметнее становились силы притяжения. Я находился не в самой
дальней точке, но все-таки далеко. Я почувствовал заметный толчок вниз -
насколько позволяло мне судить тело, несколько отвыкшее от гравитации,
хотя "вниз" теперь значило не к поверхности астероида, а к горизонту.
Внезапно я осознал, что нахожусь не на небольшой возвышенности посреди
плоскогорья, а свисаю на веревке с утеса высотой в три километра. Внизу, у
подножия - или у вершины - утеса начиналась пустота - ничего, кроме
пустого космоса. Как только я сделал ошибку, взглянув вниз, солнце выплыло
из-за горизонта с ошеломляющей скоростью. Фоторецепторы внутри шлема
успели отреагировать на смену освещения. Словно завороженный, я смотрел,
как потемневшее солнце заливает мрачную равнину и проходит подо мной.
Пылающий ад находился прямо под моими ногами.
Я поскользнулся.
Мгновение я болтался, хватаясь за неровную поверхность утеса,
удерживаемый лишь тонким тросом, прикрепленным к поясу. Я чуть не упал!
Прямо на солнце! Душа моя вопила от страха, уйдя в пятки. Снова взглянув
вниз, чтобы убедиться, что солнце действительно там, я заметил планету,
Новую Финляндию, проплывающую под моими ногами. Ближе и больше, чем
звезды, она, казалось, двигалась намного быстрее. Затем она вышла из поля
зрения, оставив после себя только россыпь холодных звезд. Смерть среди них
была хуже, в тысячу раз хуже мгновенной смерти на солнце. Вой миллионов
обезьяноподобных предков отдавался у меня в ушах. Я мог упасть, и это
падение обещало быть вечным - падение в никуда, лишь одно падение...
Вероятно, этот ужас длился всего несколько секунд. Очнувшись, я
попытался успокоить собственные инстинкты. Горло горело, словно я и впрямь
вопил. Я старался смирить дрожь во всем теле, глубоко дышал, расслабляя и
напрягая мускулы. Я даже попытался спеть себе песню, но самое главное -
постоянно запрещал себе смотреть вниз и даже открывать глаза.
Все страхи, которые обычно защищают нас от безрассудных поступков -
боязнь падения, боязнь темноты, неожиданной потери направления, опасных
сюрпризов, - сейчас ополчились против меня. Если бы я держался за трос
руками, а не был обмотан им, вероятно, я разжал бы руки и страх убил бы
меня.
Чтобы победить страх, мне понадобилось несколько долгих минут.
Когда дрожь утихла, я медленно и осторожно приоткрыл один глаз,
стараясь смотреть только перед собой и убеждая свое внутреннее око, что
все в порядке, я всего лишь повис на самой обычной скале в полуметре от
карниза. Словно на учениях. Я подождал еще немного и с такими же
предосторожностями открыл второй глаз. Пока все шло нормально.
Не без опаски я начал болтать ногами туда-сюда, раскачиваясь, словно
маятник, чтобы добраться до поверхности.
Схватившись за каменный карниз так отчаянно, словно цеплялся за жизнь,
я с радостью увидел каменный пузырь, который выбрал еще в полете. Я
испустил облегченный вздох. Оказалось, что я не совсем промахнулся и
приземлился всего лишь в пятнадцати метрах от цели. Поверхность астероида
была наклонена к боковому горизонту, и быстрое вращение Вапауса вновь
привело к тому, что солнце оказалось прямо подо мной.
Вспомните обо всем - остатках дрожи, от которых я так и не смог
избавиться, о поте, заливающем внутренность скафандра, двух сутках,
проведенных в скафандре, внезапной мысли, что стекло шлема вот-вот треснет
- может быть, совсем скоро, - и вы поймете, что спуск со скалы проходил
совсем не в благоприятных или обнадеживающих условиях. Единственным моим
преимуществом стало приближение к оси вращения, и следовательно, ожидалось
снижение искусственной гравитации. Вероятно, в условиях нормального
притяжения совершить этот спуск я бы не смог.
Спуск с гор, особенно с таких крутых, состоит из пауз и рывков.
Поглядывая на поверхность скалы, надо не раз мысленно повторить, какую
конечность передвинуть первой и что делать потом. Человек ждет, набираясь
храбрости перед следующим рывком. Иногда он даже пытается сдвинуться с
места, не отрывая от камня рук и ног, просто расслабившись и удерживаясь
одной рукой, пытаясь угадать, хватит ли у него сил для очередного спуска.
Иногда оказывается, что план был построен неудачно, и тогда приходится
подолгу обдумывать другой вариант. И наконец, когда причин медлить больше
не остается, человек продолжает спуск, двигаясь быстро и уверенно, словно
перехватывая руками и переступая ногами на ступеньках лестницы в
уверенности, что они выдержат. Иногда это помогает.
Я передвигался ползком и короткими рывками, полз и висел, медлил и
срывался с места. Дважды опоры для рук и ног оказывались ненадежными, и я
сваливался со скалы, вновь начиная раскачиваться, чтобы вернуться к ней.
Наконец мне удавалось за что-нибудь зацепиться, я ждал, пока утихнет
дрожь, и начинал все заново.
Наконец каменный пузырь оказался прямо подо мной, на расстоянии
полуметра. Вбив еще один костыль в поверхность скалы, я запустил второй к
пузырю, а затем укоротил и связал концы двух веревок. Еще одной я
воспользовался, чтобы надежнее держаться на скале. После пятиминутной
передышки я перешел к пузырю.
Вытащив ручной лазер из кобуры, я настроил его на узкий луч и выстрелил
в пузырь. Потребовалось почти полторы секунды, чтобы луч пронзил
поверхность пузыря, и вскоре воздух вырвался наружу вместе с клубами пыли,
которые быстро рассеялись. Я вырезал на поверхности пузыря неровный круг с
центром в том месте, где был вбит костыль с веревкой.
Через пятнадцать минут в поверхности пузыря было проделано отверстие
размером как раз для человека. Я сунул в кобуру почти разряженный лазер и
потянул за веревку, привязанную к костылю. Потребовалось лишь небольшое
усилие, и с противным скрипом кусок камня отделился от пузыря и вывалился.
Я отпустил его, и он несколько секунд качался на веревке, как маятник,
нелепо отклоняясь от центральной линии движения под воздействием
непостоянной кориолисовой силы, создаваемой вращением спутника.
Избавившись от рюкзака, я отсоединил шланги и протолкнул рюкзак в щель
первым, а следом забрался сам.
Теперь я был внутри пузыря и сумел это сделать. По крайней мере, сполз
со скалы. Я ощущал под ногами твердый камень, а не видел его лишь над
своей головой.
Я развязал все веревки, связывающие меня с костылями на скале.
Использовав одну из них как лассо, я с третьей попытки притянул обратно
вырезанный кусок камня. Вбив костыль на его внутренней поверхности, я
обмотал веревку вокруг локтя.
Удерживая каменную пластину одной рукой и сожалея, что у меня всего две
руки, я вытащил банку герметика для камня и нанес его толстым слоем на
края пластины и отверстия.
Отступив подальше в свое убежище, я включил на шлеме фонарь, поставил
плиту на место и как следует прижал ее, чтобы герметик успел затвердеть.
Ради предосторожности я еще раз покрыл клейким веществом все стыки камня.
Герметик схватился через несколько минут. За это время я успел вынуть
из рюкзака плоскую коробку системы жизнеобеспечения и снова надел ее на
спину, присоединив обратно шланги. Это было сделано как раз вовремя - еще
немного, и от недостатка кислорода у меня перед глазами поплыли бы пятна.
Я вытащил из рюкзака последний положенный туда инструмент - нож для
камня, очень простое, мощное, надежное и самое большое из устройств,
которые я захватил с собой. Я приставил его к стене, напротив которой
находилось отверстие. По другую сторону этой стены начиналась внутренняя
поверхность астероида. Я включил нож. Три ряда вращающихся алмазных зубьев
вгрызлись в поверхность камня. Камень перемалывался в тонкую пыль и
выводился наружу через шланг. Конец шланга я отвел к дальней стороне
пузыря.
Сцепив зубы, я снова приложил нож к стене. Звук работающего ножа
отражался от каменных стен и проникал сквозь скафандр, представляя собой
пронзительный, дьявольский вой. Вскоре нож выгрыз в камне туннель около
полуметра в диаметре. Несмотря на отводной шланг, пыль вскоре осела мне на
шлем, и пришлось сделать паузу, чтобы смахнуть ее.
Туннель медленно рос. Через двадцать томительных минут я продвинулся на
метр в каменную толщу. Я не представлял, насколько толстыми могут быть
здесь стены, и приготовился провести долгие часы в обществе оглушительно
воющей машины и каменной пыли.
Но прошло меньше часа, прежде чем нож чуть не выпрыгнул у меня из рук,
а остатки стены обвалились перед ним. Я отключил инструмент в тот момент,
когда внутренний воздух Вапауса со свистом ворвался в вакуум каменного
пузыря, поднимая тучи пыли, которая осела лишь через несколько минут. Я
встревожился, что это пыльное облако могут заметить, но, когда оно
рассеялось, я увидел, что внутри спутника темно. На Вапаусе стояла ночь.
Я отбросил нож назад, в переполненный каменной пылью пузырь, прополз по
туннелю с гладкими, словно отполированными стенками и высунул голову, а
затем снял шлем и вдохнул сладкий воздух Вапауса.
Прошло сорок два дня, тысяча часов с того момента, как сигнал маяка
разбудил нас.
И вот теперь я был внутри Вапауса. Дальше предстояло самое трудное.

4

Вернувшись в каменный пузырь, я выбрался из скафандра - это было
невыразимо приятно. Я провел внутри ненавистного кокона двое с половиной
суток, и мне надоело дышать собственным потом. Раздевшись догола, я понял,
что потом от меня будет нести даже в таком виде. Мне следовало помыться.
Со вздохом я облачился в прежнее белье и одежду, не желая надевать чистое
на пыльное и потное тело.
Каменный пузырь нельзя было назвать удобным обиталищем. В нем оказалось
невозможно стоять, не держась рукой за стену. Изнутри пузырь формой
напоминал яйцо, воткнутое в землю острым концом. Пузырь наполнял
перемолотый камень и мои вещи, о которые я то и дело спотыкался.
Края вырубленного в камне отверстия, по-видимому, были скреплены