Глэмзер Бернард. Небесные девушки

   Она на цыпочках подошла ко мне.
   — Кэрол. Ты не спишь?
   — Привет, Донна.
   — Привет, милочка.
   — Ты хорошо провела время со своими кузенами?
   — Превосходно.
   Я сказала:
   — Уже поздно, ты знаешь. Тебе лучше лечь спать.
   — О'кей. Поплаваем завтра утром?
   — Конечно.
   — Добрая, старушка Кэрол, — сказала она. — Добрая старая верная подружка, — и, пошатываясь, отошла. Я была удивлена тем, что она не бросила мне сухарь.

9

   Мисс Уэбли безжалостно накинулась на нас на следующее утро. Как только мы собрались, она оглядела нас и затем надула свои губы.
   — Ну! — сказала она. — Некоторые из вас, уверена, провели свой уик-энд отвратительно. Элизабет, ты прогладила свое платье, прежде чем надела его сегодня утром?
   Элизабет, приятная брюнетка из Невады, залепетала:
   — Но, мисс Уэбли, я не думала, что его нужно гладить…
   — Ты никогда не придешь снова в класс в платье, которое только что не отглажено. Ты понимаешь это?
   — Д-да, мисс Уэбли.
   — Джоан, что случилось с твоими волосами?
   — Но, мисс Уэбли, я вчера купалась в океане…
   — Без шапочки?
   — Я забыла ее взять…
   — Луиза, ты совсем не спала в течение всего уикэнда?
   — Мисс Уэбли, почему, конечно…
   — Сколько часов?
   — Я не могу сказать точно…
   — По-моему ты не можешь удержать глаза открытыми.
   И так далее, и так далее. Наконец, когда она накричала на дюжину девушек, она накричала на всех нас вместе. Она стояла перед нами очень прямо, руки за спиной.
   — Пожалуйста, девушки, — сказала она. — Давайте будем откровенными, прежде чем мы двинемся дальше. Майами-Бич — удивительное место для отдыха. Здесь вы действительно можете повеселиться — целый день сияние солнца, и танцы, и развлечения всю ночь. К несчастью, девушки, вы здесь не на отдыхе. Вы здесь, чтобы работать. Никто не возражает против ваших развлечений во время уик-энда, конечно, нет. Вы нуждаетесь в отдыхе и восстановлении сил. Но мы просто не можем терпеть какое-либо злоупотребление воскресными привилегиями. Ну посмотрите только на себя! Половина из вас еле проснулась! Мы просто не сможем пройти наш курс, если каждый понедельник будет таким, как этот, — днем, когда вы будете оправляться от ваших воскресных проказ. Девушки, я ожидаю, что вы придете в класс утром в будущий понедельник не утомленные, а отдохнувшие. Это понятно?
   — Да, мисс Уэбли.
   Теперь только до меня дошло, где зарыта собака. Она ни слова не сказала об этих воскресных соблазнах, когда класс закончил учебу в пятницу. Логически ей следовало бы предупредить тогда, спокойно и доброжелательно, что она хотела видеть утром в понедельник нас энергичными и подтянутыми и т. д. Я готова поставить пари на десять центов, что она приготовила свою речь до последней запятой еще до того, как вступила в классную комнату, даже прежде, чем бросила на нас взгляд. Она знала, что мы будем выглядеть как обломки Венеры; и она устроила эту маленькую сценку для того, чтобы в каждую девичью душу глубоко вонзилось жало, и она могла быть абсолютно уверена, что каждая из нас полностью осознает, какого сорта неприятности готовятся для нас, если мы осмелимся и после следующего уикэнда прийти в таком растрепанном виде. Я должна была восхититься ею.
   — Ну, девушки. Сядьте прямее. Попытайтесь сосредоточиться.
   Мы сделали такое усилие. Затем, без какой-либо паузы, мы погрузились в работу. На прошлой неделе мы учились, как стать пчелой-королевой на одностюардессовом «Мартине». Я полагаю, что мысль заключалась в том, чтобы дать нам широкую картину всех обязанностей стюардессы. Теперь же мы перешли к самолетам с двумя и тремя стюардессами, например, как «Констелейшн». Когда мы изучили бы и их, мы перешли бы к реактивным самолетам с четырьмя стюардессами. Очень просто. Все мы должны были усвоить и выучить наизусть тысячи страниц маленькой черной книжечки. Но она касалась только поршневых самолетов. Затем, разумеется, если бы мы остались в живых, мы переключились бы на совершенно новый учебник, приблизительно того же размера и веса, касающийся реактивных лайнеров. Такова программа.
   День прошел невероятно быстро. Все было настолько новым, все было настолько сложным, что не оставалось никакого шанса почувствовать себя скучающей. Все клеточки моего мозга, которые были подобны инертной массе влажного серого вещества, были принуждены к действию, и к концу учебного дня моя голова по-настоящему заболела. По-моему, это походило на вывих локтя, который ты можешь получить из-за слишком энергичной игры в теннис, или бурсит, который ты можешь получить от слишком энергичного плавания. Бурсит мозга, вот что я имею в виду.
   Когда мы возвратились в номер, все мы трое были изрядно изнурены. Донна и я согласились с тем, что окунуться в бассейне — это может нам помочь, но прежде чем я сумела снять мое платье, Джурди позвала меня из своей комнаты.
   — Эй, Кэрол.
   Я вошла взглянуть на нее. Она сидела на своей кровати и была зеленой, действительно зеленой.
   — В чем дело? — удивилась я. ;
   — Аннетт.
   — Что случилось с Аннетт?
   — Она ушла.
   Я спросила:
   — Ушла? Куда ушла?
   — Домой, я думаю. Все ее вещи отсутствуют. Ее платья. Ее багаж. Все.
   Я сказала:
   — Но почему? Что случилось?
   — Ее сегодня утром вызвали из класса, — сказала Джурди. — Назад она не вернулась. Я думаю, она виделась с мистером Гаррисоном или миссис Монтгомери.
   — Не может быть! Ты считаешь, что ее выгнали?
   Джурди кивнула с несчастным видом.
   Это казалось невозможным. И все же, до некоторой степени, это имело смысл. Аннетт была милой, кроткой девочкой; но не раз мне хотелось узнать, достаточно ли точно придерживается она того образа жизни, который нам навязали. Она была слишком мягкой, слишком нежной.
   — Тогда же вызвали еще трех девушек, — добавила Джурди.
   Я внезапно вспомнила.
   — Мой Бог, этим утром в нашем классе вызвали трех девушек. Я удивилась этому — они не вернулись назад.
   — Давай узнаем, — сказала Джурди.
   Мы прошли комнату за комнатой и выяснили. Их было точно семь. Семь девушек ушли или были отосланы домой. Никто из них не оставил записки. Я могла понять почему — я бы тоже не оставила записки. Чувству собственного достоинства у меня был нанесен удар. И тогда я вспомнила еще кое-что — Рой Дьюер вчера утром в «Салоне Фрагонара» рассказал мне, что собирается на совещание к мистеру Гаррисону. Возможно, именно там было принято окончательное решение, именно там были определены их имена. Было ли это правдой или нет, здесь, во всяком случае, налицо было живое доказательство того, что мистер Г., доктор Д., миссис Монтгомери, мисс Уэбли, мисс Пирс, представляющие «Магну интернэшнл эйрлайнз», были неумолимо серьезны, и в наших куриных клетках на четырнадцатом этаже воцарился ужас.
   Мы сидели, обсуждая это практически шепотом, и через некоторое время Джурди покинула нас. Она все еще выглядела зеленой, очень странной, пугающего цвета, и я проводила ее в комнату и спросила:
   — Джурди, у тебя все в порядке?
   — Конечно. — Она сгорбилась на своей кровати.
   — Ты не возражаешь побыть здесь одной, без соседок?
   — Нет. Не возражаю.
   Я стояла, глядя на нее. Она сидела совершенно неподвижно, болезненно зеленая, глядя в никуда. Затем она проговорила:
   — Закрой дверь, Кэрол.
   Я закрыла ее.
   Она сказала:
   — Запри ее.
   — Запереть?
   — Да.
   Я ее заперла.
   Она сказала:
   — Когда я сегодня вернулась сюда, я обнаружила это. — Она изогнулась и извлекла ярко декорированную коробочку из-под своей подушки.
   — Что это, Джурди?
   — Посмотри сама.
   Она протянула ее мне, я подошла, взяла из ее рук и открыла. Внутри был синий бархатный футляр. Она сказала:
   — Давай. Открой его.
   Я взяла синий бархатный футляр, открыла его и воскликнула:
   — Ох, мой Бог. — В бархатном футляре лежал золотой браслет с богатым современным узором. О таком браслете я всегда мечтала, я им восхищалась.
   — Ну как? — холодно спросила Джурди.
   — От кого это? Кто прислал его?
   — Люк.
   — Ты имеешь в виду старого мистера Лукаса?
   — Да.
   — Джурди!
   — Он золотой, правда? — спросила она.
   — Мой Бог, я не знаю. — Я взяла браслет из футляра. — Боже, он весит тонну. Мой Бог, Джурди, это, должно быть, золото.
   — Вскоре мы сможем узнать это. — сказала она, — Ты видишь название внутри футляра?
   На белой шелковой подкладке внутри крышки готическими буквами было написано: «Коробка для драгоценностей. Отель „Шалеруа“. Майами-Бич. Флорида».
   Я сказала:
   — Это маленькая шикарная лавка драгоценностей в вестибюле. Мой Бог, да здесь дороже, чем у Тиффани.
   — Они сказали бы нам, золото это или нет, не так ли?
   — Я думаю, да.
   — К чему терять наше время, — сказала она. — Он золотой. Я знаю, что он золотой.
   Она, казалось, стала еще более бледной и зеленой и более суровой.
   — Джурди, что ты собираешься делать с ним? — спросила я. — Собираешься ты оставить его или что? Мой Бог, он должен стоить тысячу долларов.
   — Сегодня он улетел в Канзас, так что я не могу вернуть его. Он будет здесь снова в конце недели, ночью в пятницу. — Она повернула голову и посмотрела на меня. — Ты думаешь, я должна его отдать?
   Она некоторым образом испытывала меня, прощупывала меня, стремясь заставить меня произнести приговор. Я сказала:
   — Решать тебе. Ты собираешься увидеться с ним на следующем уикэнде?
   — Да.
   — Снова осмотр брахманского скота?
   — Нет, — ответила она. — Он хочет взять меня с собой на шлюпку. На весь уик-энд. — Она мрачно улыбнулась. — Не гляди так испуганно. С нами будут и другие люди. — Она начала раскачиваться взад и вперед. — Я не знаю, черт побери, что делать. До сих пор со мной такого не случалось. Черт возьми, что мне делать, Кэрол?
   — Ты думаешь о браслете?
   — Браслет, уикэнд, все.
   — Решать надо тебе.
   Она снова жалобно посмотрела на меня.
   — Он старый человек, пятьдесят шесть лет. Девушка не может брать подарка от старого человека, а?
   Я не ответила. Она сказала:
   — Единственное, что беспокоит… — Она остановилась и несколько мгновений смотрела в никуда. Затем она тяжело вздохнула. — Думаю, я должна подумать об этом, вот и все. Спасибо, Кэрол. Не нужно об этом говорить остальным девушкам.
   — Конечно, нет, — сказала я и покинула ее.
   Этим вечером Донна забыла о своем девятичасовом мартини. Она была более потрясена, чем любая из нас, спокойной безжалостностью «Магны интернэшнл эйрлайнз». Недооценила ее. Я думала, что она была какой-то обалдевшей, что ей было в высшей степени наплевать на все, она ничего не проклинала и т. д. Но это было не так. Мы разговаривали с ней об этом ночью, когда просто решили сделать часовую передышку от множества страниц, посвященных аварийному оборудованию «Констелейшн», и спустились вниз к бассейну, чтоб окунуться, прежде чем на нас не обрушился гром в десять тридцать. Мы были в воде в десять десять, а это означало, что у нас было время выкурить сигарету, прежде чем мы возвратимся в номер. Я сказала что-то легкомысленное относительно того, как она всю себя отдает «Магне», и она произнесла в ответ настоящую речь очень серьезным голосом. Она заявила:
   — Пойми, милочка, это все хорошо для тебя. Ты была повсюду, у тебя различные занятия, и если Гаррисон исключил бы тебя, ну, ты нашла бы какую-нибудь другую работу и могла бы уйти, хлопнув дверью. Со мной все по-другому. Все, что когда-либо у меня было, это лыжная база. Я не могу печатать на машинке. Я не имею представления даже об азах работы в офисе. Я умерла бы, если бы мне пришлось работать за стойкой в магазине, я даже не могу себе представить, что, черт возьми, могла бы делать. Думаю, я должна была бы торговать своим телом или что-то в этом роде.
   — Ты могла бы возвратиться на лыжную базу, Донна.
   Она резко ответила:
   — Если мой старик женится на этой сучке Мариан? Нет, подружка, с этим покончено. У нас с отцом все эти годы были очень хорошие отношения, и если она станет новым боссом, мне там нет места. Нет, сэр. — Она сидела, размышляя. — И я не могу больше обращаться к моему старику за деньгами. Я понимаю, что он снимет ради меня последнюю рубашку, он один из самых великодушных парней во всем этом огромном мире; но я знаю ситуацию. У него предстоят большие расходы — новый буксировочный канат для лыж, ну и всякое такое. Так что, черт побери, отныне я обязана идти своим собственным путем.
   — Не беспокойся. Ты пойдешь курсом по ветру.
   — Я беспокоюсь, — сказала она. — Нехорошо говорить мне, чтобы я не беспокоилась. Кэрол, для этого есть основания. Ты видела мир. Ты путешествовала. Я же не была нигде, совсем нигде. Боже, это же мой главный шанс. Я готова стереть свои ноги до костей, чтобы только суметь увидеть Лондон, Париж и Рим. Представь это! Уик-энд в Париже! Господи, помоги мне.
   Я сказала:
   — Кстати об уик-энде. Ты планируешь предпринять небольшую поездку в Пальм-Бич, чтобы посетить своих гак называемых кузенов?
   Она рассмеялась, а потом сказала, надув губы:
   — Нет. Думаю, лучше мне погрузиться в этот проклятый учебник.
   Она изменилась. Она совершенно переменилась. Я вспомнила, как она возмущалась после моей битвы с мистером Гаррисоном в наше первое утро, когда она сказала: «Они намерены обращаться со мной, как с бедной сиротой». Сейчас она встала на стартовую линию. У меня есть теория, что она втайне восхищалась дисциплиной в подготовительной школе: это был новый опыт, и я думаю, что она решила испытать это просто для того, чтобы доказать самой себе, что она может выдержать все.
   Что касается Альмы, то она фактически свила себе гнездо внутри маленькой черной книжечки, и ее невозможно было оттуда извлечь. Новый сюрприз. Физически она была настолько сексуальна, что любой мог сделать единственное разумное предположение: все свое время она проводит, выставляя напоказ свои формы перед восхищенной публикой. Ничего подобного. Она вкалывала, как лошадь. Она почти не выходила. Она просто сидела на своей кровати, хмурясь над диаграммами камбузов и входных рукояток «Констелейшн», стремясь вобрать в себя все. Относительно нее у меня тоже была теория: что она из бедной римской семьи и, несмотря ни все ее романы с «друзьями», она хотела чего-то добиться своими собственными силами. Это могло быть действительно важной ступенькой на пути к профессии международной стюардессы. Это могло бы ее привести куда угодно. Она бы знакомилась с дипломатами, адвокатами, крупными игроками, похитителями драгоценностей, людьми со всевозможными привлекательными характерами, в то время как дома она в лучшем случае могла стать брошенной любовницей торговца автомобилями. При этих обстоятельствах предупреждение Н. Б. относительно Сонни Ки мне казалось лишенным смысла. Она действовала, как если бы, встретив человека, не хотела ничего о нем знать.
   В четверг днем мы получили детально изложенную инструкцию, которую мисс Уэбли обещала нам еще в самом начале курса; и впервые в своей жизни я почувствовала себя как зулусский воин. Любопытное ощущение.
   После ленча мы облачились в широкие брюки и рубашки и возвратились в классную комнату для короткой лекции о манерах. Сидение в креслах — это мы уже проходили. Но теперь было вставание с кресла, что меня удивило. Ты не отрываешь резко свой зад от сиденья и не бросаешься в пространство в надежде, что все закончится вставанием на обе ноги. О, нет. Ты поднимаешься грациозно. И ты делаешь это, начиная с животика, во-о-от так. Затем колыхание рук. Ты ни за что не хватаешься и не качаешься. Ты предлагаешь свою руку и принимаешь руку другого лица. И так далее, и так далее.
   Затем мисс Уэбли установила перед каждой из нас на наших столах ручные зеркала, и мы сняли весь наш макияж с помощью кольдкрема. Это содержало в себе нечто травматическое — все эти девушки, которые минуту тому назад выглядели чертовски милыми, внезапно стали походить на тифозных больных. У некоторых из них не было глаз, у других отсутствовали рты; некоторые из них, казалось, вообще не имели лица. Боже, мы стали отвратительной массой без нашего десятицентового макияжа.
   — Ну, девушки, — сказала мисс Уэбли, — весь смысл в следующем. Полет на большой высоте вызывает сухость кожи. Кроме того, в течение вашего рабочего дня в самолете вы лишаетесь солнца. И как результат ваша кожа приобретает тенденцию к увяданию, и именно это мы обязаны компенсировать.
   Ее, казалось, совсем не трогало наше уродство. Она ходила, разговаривая, как всегда, мило и естественно, объясняя, что мы должны всегда использовать кольдкрем, чтобы избегать морщин, причем накладывать его на кожу снизу вверх; и сразу же после удаления крема мы всегда должны использовать вяжущее средство. Далее, сказала она, мы должны использовать макияж с легкой пудрой, а основной макияж должен быть жидким. Послышались визг, вскрики, стоны. Я была обеспокоена, так как никогда прежде не употребляла такого рода основной макияж, — в действительности, меня никогда особенно не волновал никакой макияж, исключая разве губную помаду и несколько мазков пудры. Но мисс Уэбли раздала хлопчатобумажные подушечки и бутылочки жидкой основы, совершенно не смущенная ее визжащими ученицами, и объяснила, какой консистенции должна быть основа, чтобы ее можно было накладывать. «Слегка покройте ею ваш лоб, кончик вашего носа, щеки и подбородок», — сказала она; и Томпсон, повинуясь, как всегда, точно следовала инструкции, размазывая краску по кругу, становясь все более слепой, по мере того как краска попадала в глаза.
   По-моему, я десять тысяч раз сделала это, потому что, когда случайно увидела себя в своем зеркале, я была страшно потрясена. Томпсон! Куда делась Томпсон? Это вовсе не Томпсон, это был вождь Ва-ва-вава, гордость зулусов и гроза вельда, а я не симпатизировала ему, и я обратилась с криком к Донне.
   — О Господи, — сказала она. — Повернись ко мне лицом, — и она стерла руками макияжную основу с моего лица, ее действия напоминали мне электрический полотер, а затем она сделала мне все с самого начала.
   По всей классной комнате раздавались визги, потому что половина девушек никогда прежде не использовала этот материал, и они пришли в ужас, внезапно обнаружив, что превратились в кровожадных африканцев на тропе войны.
   Затем, когда мы подсохли, мы должны были наложить румяна.
   — Никогда, — сказала мисс Уэбли, — никогда не используйте губную помаду вместо румян. Румяна. И накладывайте их прямо под глазами.
   Приступили к этому.
   — Донна, — завопила я.
   — Милочка, ты не должна накладывать фунт этого вещества, — сказала она. — Поверни ко мне снова свое лицо.
   Я фактически к этому времени обливалась слезами, но мисс Уэбли ничуть не была тронута. Мы счистили пудру. Мы возились с карандашом для бровей. Мы подвели глаза. Мы наложили тушь только на верхние ресницы.
   — Никогда, — сказала мисс Уэбли, — на нижние ресницы.
   Затем мы красили свои губы.
   — Девушки, — сказала мисс Уэбли, — секрет состоит в том, чтобы сделать вашу верхнюю губу чуть-чуть полнее, чем ваша нижняя губа. Смысл в том, что ваша нижняя губа естественно полнее, поэтому мы делаем, верхнюю губу более полной. И лучше всего наносить губную помаду лишь легким слоем.
   Когда я закончила, я уставилась на себя в зеркале и долго изучала отражение. Я перестала выглядеть как зулусский воин. Теперь я выглядела как будто только что вышла из шанхайского публичного дома. Во всяком случае, это была перемена.
   Какое-то существо подошло ко мне и завизжало!
   — Кэрол! Ты прекрасна!
   Я сказала:
   — Что?
   — Твои глаза так выразительны!
   — Кто ты? — спросила я.
   — Я Ширли. Я живу в следующем от вас номере в отеле. Ты меня не узнала?
   — Беби, тебя не узнала бы твоя собственная мать, — ответила я;
   Она истерически засмеялась.
   Я повернулась к девушке рядом со мной, которая должна была быть Донной.
   — Эй.
   — Что «эй»?
   — Это ты?
   — Это я, — сказала она. Она выглядела сногсшибательно.
   По другую от меня сторону, не говоря ни слова, трудилась Альма. Я могла понять почему. Она просто-напросто сняла свой старый макияж и снова сделала тот же самый. Она ни капельки не изменила его.
   Мисс Уэбли бродила между нами, давая советы и слегка комментируя. Она сказала Донне:
   — Действительно хорошо! Наши пассажиры будут весьма довольны, когда увидят вас!
   — Спасибо, мисс Уэбли. — Донна покраснела до корней своих волос, если не считать того, что все это было скрыто под гримом на ее лице.
   Обратившись ко мне, мисс Уэбли сказала:
   — Ну, Кэрол! У тебя самые желанные для поцелуя губы в мире.
   — У меня? — спросила я, близкая к обмороку. Она смотрела на Альму несколько мгновений, пораженная отсутствием изменений. Она не сделала никаких замечаний, лишь проговорила:
   — Да, между прочим, Альма, я сказала директору школы о ваших волосах. Извините меня. Он говорит, что вам следует подчиниться правилам, как и всем остальным. Они не должны касаться воротничка. Мне очень жаль.
   — Я понимаю, мисс Уэбли.
   — Сегодня вечером вы обрежете их?
   — Мисс Уэбли, когда я закончу школу, я буду летать на международных рейсах, не так ли?
   — Ну да. Думаю, так.
   — Ага. В таком случае, я обращусь к своему парикмахеру в Риме, Джузеппе, и он острижет меня. О'кей?
   — Альма…
   — Да. Джузеппе знает, как растут мои волосы. Американские парикмахеры, они никога не поймут этого. Итальянские волосы — это нечто особенное. О'кей?
   — Я не знаю, Альма. Я снова должна спросить мистера Гаррисона.
   — Вы спросите его. Он очень разумный человек. Он не будет возражать.
   Мисс Уэбли возвратилась к своему столу.
   — Девушки, прошу минуточку внимания, пожалуйста.
   Мы сели прямо. Грудь вперед, колени вместе, и т. д.
   — Девушки, вы все выглядите очень мило. Я никогда не представляла, что у меня будет класс из таких замечательных красавиц. Отныне вы каждый день будете делать такой макияж.
   — Каждый день! Приходить в класс! Но на него требуется много времени! Нам придется браться за него в четыре часа утра! Ох, мисс Уэбли! Не каждый день!
   Мы напрасно тратим наши силы.
   — Послушайте, девушки, — сказала мисс Уэбли. — Давайте теперь поговорим о вашей диете.
   Диета. Мы перешли к диете.
   Мое лицо буквально скрипело, когда, мы возвращались, в автобус. Это самый любопытный звук в мире, когда твое лицо скрипит, будто пара новых штиблет. Я сказала Донне:
   — Мне никогда не удастся покинуть отель без вуали.
   — Ради Бога, почему?
   — Думаешь, мне хочется, чтобы кто-нибудь меня увидел в таком виде? Я собираюсь приобрести для себя черную вуаль, в которой прорежу две дыры для глаз, и буду носить ее днем и ночью.
   — Кэрол, честно, ты выглядишь великолепно.
   — Да? Я ожидаю, что меня в любую минуту могут заклеймить проституткой.
   Джурди была в номере, она просто сияла. Я сказала;
   — Блеск! Что было у вас сегодня?
   — У нас сегодня были занятия по уходу за внешностью.
   — Ага, смотрю, Джурди, они тебе пошли на пользу. Здорово!
   — Просто замечательно! И тебе тоже.
   — Нет, — сказала я. Я все еще скрипела. — Никогда не воспользуюсь этим.
   Она сказала:
   — Кэрол, когда ты освободишься, я могу поговорить с тобой?
   — Конечно. А что теперь случилось? Я свободна, как ветер.
   Мы вошли в ее комнату, и она, сгорбившись, опустилась на кровать в своей обычной позе; как обычно, она чуть ли не целый час сидела молча. Она лишь смотрела в пространство, а я томилась ожиданием. Наконец она повернулась, посмотрела на меня долгим пытливым взглядом и сказала:
   — Кэрол. Ты что-нибудь смыслишь в ловле рыбы?
   — В ловле рыбы! Ради разговора об этом ты меня сюда привела? Я не выношу рыбной ловли! По-моему, это наиболее жестокая вещь, какую можно придумать…
   — Эта шхуна, на которой я отправлюсь вместе с Люком в следующий уик-энд… — сказала Джурди. — Он хочет отправиться на ловлю глубоководной рыбы.
   — Глубоководная ловля! Но ведь это другое дело. Здорово. Похоже, что это восхитительно.
   — Я не знаю. — Она кисло улыбнулась. — Мы никогда ничего подобного не делали в Буффало. Я совсем не знаю, что надеть.
   — Ты действительно едешь?
   — Почему нет? Что я теряю? Думаю, ты сможешь мне подсказать, что следует надеть.
   — Ну, Джурди, это вне моей компетенции. Подожди минутку. Я спрошу Донну…
   — Нет! — свирепо возразила Джурди. — Я не хочу, чтоб она знала об этом.
   — Не беспокойся. Я буду осторожной. Но среди всех нас она самый большой специалист по рыбной ловле. Она всегда ездила на рыбную ловлю с отцом.
   Я выскользнула. Донна надевала купальный костюм.
   — Эй, Донна, расскажи мне кое-что, — попросила я. — Что ты надевала, когда со своим стариком ездила на рыбную ловлю?
   Она посмотрела на меня.
   — Что это вдруг такой вопрос, черт побери? Почему?
   — Только скажи мне.
   — Набедренные сапоги, — ответила она.
   — Набедренные сапоги? Что это такое?
   — Они резиновые. Они поднимаются высоко на бедра, так что ты не промокнешь, когда идешь по воде.
   — Ей-Богу, звучит привлекательно. Они здесь с тобой?
   — Ты что, ненормальная? Они весят тонну. Ради всего святого, зачем тебе нужны эти сапоги?
   — Да у нас сейчас была дискуссия. Надеваешь ли ты их также, когда отправляешься на ловлю глубоководной рыбы?
   — Мой Бог, Кэрол, попробуй только вообразить, когда ты отправляешься на ловлю глубоководной рыбы, ведь не надо брести по воде. Это глубокое море, душечка, глубокое море!