Господин Перегринус клялся и божился, что он не знает за собой ни
малейшей вины. Но один из депутатов с улыбкой заметил ему, что невиновность,
возможно, обнаружится через несколько часов, а до тех пор он обязан
подчиниться приказу властей.
Что оставалось господину Перегринусу Тису, как не сесть в карету и
отправиться в тюрьму.
Можно себе представить, с какими чувствами проходил он мимо комнаты
господина Сваммера.
Мастер-блоха сидел в галстуке арестованного.
Неожиданная встреча двух друзей. -- Советник Кнаррпанти и его
юридические принципы. -- Любовное отчаяние чертополоха Цехерита. --
Оптический поединок двух магов. -- Сомнамбулическое состояние принцессы
Гамахеи. -- Сонные мысли. -- Как Дертье Эльвердинк сказала почти правду и
как чертополох Цехерит бежал с принцессой Гамахеей.
Ошибка ночного сторожа, задержавшего господина Пепуша как ночного
громилу, открылась очень быстро. Но в его паспорте были обнаружены кое-какие
неправильности, вследствие чего ему было предложено посидеть в ратуше, пока
он не представит за себя поручителем кого-нибудь из франкфуртских граждан.
И вот господин Георг Пепуш сидел в отведенной ему комнате и ломал себе
голову, кого же во Франкфурте ему представить за себя поручителем. Он так
долго был в отсутствии, что его могли забыть даже и те, кого он хорошо
знавал раньше, да он теперь и адреса никого из них не помнил.
В сквернейшем расположении духа высунулся он в окно и принялся громко
проклинать свою судьбу. Вдруг рядом с ним отворилось другое окно, и чей-то
голос воскликнул:
-- Как? что я вижу? Ты ли это, Георг? -- Господин Пепуш немало был
изумлен, увидав друга, с которым близко сошелся во время своего пребывания в
Мадрасе.
-- Черт возьми, -- сказал господин Пепуш, ударив себя по лбу, -- черт
возьми, надо же быть таким забывчивым! Ведь я же знал, ведь я же знал, что
ты благополучно приплыл в родную гавань. Чудеса слышал я в Гамбурге о твоем
странном образе жизни, а прибывши сюда, и не подумал тебя разыскать.
Впрочем, у кого, как у меня, голова набита такими мыслями -- ну, да все
равно, хорошо, что случай послал мне тебя. Ты видишь, я заключен, но ты в
одно мгновение можешь вернуть мне свободу, если поручишься, что я
действительно Георг Пепуш, которого ты знаешь уже много лет, а не
какой-нибудь вор и разбойник!
Да, нечего сказать, -- воскликнул господин Перегринус Тис, -- не
сыскать тебе лучшего, безупречного поручителя! Ведь я сам арестован за
тяжкое преступление, какого не только не знаю за собой, но и предположить не
могу, в чем оно заключается.
Однако будет нелишне прервать здесь разговор обоих друзей,
встретившихся столь неожиданным образом, и сообщить благосклонному читателю,
что же в конце концов послужило поводом к заключению господина Перегринуса
Тиса. Трудно, даже невозможно описать, как зарождаются разные слухи; они
подобны ветру, который возникает неизвестно откуда и уносится неизвестно
куда. Так вот, по городу распространился слух, будто в вечер рождественского
сочельника из большого общества, собравшегося у одного богатого банкира,
совершенно непостижимым образом была похищена некая весьма знатная дама. Об
этом толковали все и каждый, называли имя банкира и громко жаловались на
недостаточную бдительность полиции, допустившей совершиться такому наглому
насилию. Совет вынужден был учинить следствие; были допрошены все гости,
бывшие у банкира в вечер сочельника; каждый из них заявил, что
действительно, как он слышал, из общества была похищена какая-то знатная
дама, а банкир выражал горькие сожаления, что в его доме случилась подобная
история. Но в то же время никто не мог назвать имени похищенной дамы, когда
же банкир представил список бывших у него гостей, оказалось, что в нем нет
ни одной дамы, которой бы недосчитывались. И когда оказалось, что так же
обстоит дело и со всеми жительницами города, постоянными и приезжими, из
коих ни одна женщина, ниже девушка, не потерпела в рождественский сочельник
никакого ущерба, то совет заключил, как и следовало, что распространившиеся
слухи ни на чем не основаны и все дело должно почитаться исчерпанным.
Но тут предстал пред лицом совета некий человек, причудливый и по своей
одежде и по всему своему обличью, который отрекомендовался тайным советником
по имени Кнаррпанти. При сем вытащил он из кармана бумагу с большою печатью
и представил ее на рассмотрение, сопровождая это вежливым поклоном и
улыбкой, которая выражала полную уверенность в том, что совет будет
совершенно потрясен высоким званием, коим облечен он, тайный советник
Кнаррпанти, равно как важным поручением, на него возложенным, и окажет ему
подобающий решпект.
Кнаррпанти был очень важной персоной, так называемым фактотумом при
дворе одного мелкого князя, имя которого издатель никак не может припомнить
и о коем можно только сказать, что он постоянно нуждался в деньгах и что из
всех государственных установлений, известных ему в истории, ни одно так ему
не было по сердцу, как тайная государственная инквизиция, по образцу
существовавшей некогда в Венеции. У этого князя действительно несколько
времени тому назад пропала одна из его принцесс, точно неизвестно каким
образом. Когда слух о похищении знатной дамы дошел до ушей Кнаррпанти,
находившегося как раз в то время во Франкфурте с целью занять, где только
возможно, денег для своего государя, он тотчас же написал князю, что его
старания напасть на след пропавшей принцессы увенчались успехом.
Незамедлительно получил он приказ, преследовать разбойника и принять все
меры, чтобы найти и завладеть принцессой, чего бы это ни стоило. К приказу
этому было приложено сопроводительное послание к совету с просьбой оказать
всемерное содействие тайному советнику Кнаррпанти в его розысках, задержать
по первому его требованию разбойника и предать его суду. Это послание было
той бумагой, которую Кнаррпанти передал на аудиенции совету и от которой
ждал он такого потрясающего действия.
Совет отвечал: слух о похищении знатной дамы, как совершенно
необоснованный, опровергнут; напротив, точно установлено, что никто похищен
не был, ввиду чего ни о каком нахождении похитителя не может быть речи, и
господин тайный советник Кнаррпанти, свободный от всяких дальнейших
розысков, не нуждается ни в каком содействии.
Кнаррпанти выслушал все это с самодовольной улыбкой и заявил, что ему
благодаря его исключительной проницательности уже удалось выследить
преступника. В ответ на;
указание, что преступник может быть установлен лишь в том случае, если
установлен самый факт преступления, Кнаррпанти высказал мнение, что важно
прежде всего найти злодея, а совершенное злодеяние уже само собой
обнаружится. Только поверхностный, легкомысленный судья не в состоя-;
нии так повести допрос обвиняемого, чтобы не найти на его совести хотя
бы малейшего пятна как достаточного повода к его задержанию, в том случае,
если главное обвинение вследствие запирательства обвиняемого даже не
установлено. И он теперь же настоятельно ходатайствует о скорейшем!
задержании похитителя его принцессы, похититель же этот не кто иной, как
господин Перегринус Тис, известный ему; давно как лицо в высшей степени
подозрительное и чьи бумаги он немедленно просит конфисковать.
Совет выразил удивление по поводу смелого обвинения тихого гражданина с
незапятнанной репутацией и с бурным! негодованием отклонил ходатайство
Кнаррпанти. 1
Кнаррпанти ничуть не смутился, но заявил с присущей! ему наглой
самоуверенностью, что, если требуется вперед! привести основания его
обвинению, ему ничего не стоит это сделать. Он может представить двух
свидетелей того, что господин Перегринус Тис в рождественскую ночь насильно!
затащил к себе в дом красивую нарядную девушку.
Более для того, чтобы обнаружить полную абсурдность такого утверждения,
нежели для того, чтобы действительно расследовать это дело, совет постановил
заслушать показания обоих указанных свидетелей. Один из них был соседом
господина Перегринуса Тиса, который в роковую рождественскую ночь случайно в
тот самый момент собирался войти в свой дом, а другой -- ночной сторож, оба
они издалека наблюдали всю сцену, как Перегринус вносил к себе таинственную
незнакомку, и теперь единогласно подтвердили, что господин Тис действительно
принес к себе в дом какую-то разряженную даму. Оба также обратили внимание
на то, что дама всячески отбивалась и жалобно стонала. На вопрос, почему же
они не поспешили на помощь терпящей насилие женщине, они ответили, что это
не пришло им в голову.
Показание свидетелей поставило совет в немалое затруднение, ибо
господин Перегринус оказывался как будто действительно виновным в проступке,
в котором его обвиняли. Кнаррпанти говорил, как Цицерон, и доказывал, что то
обстоятельство, будто в настоящую минуту не обнаружено исчезновения ни одной
дамы в городе, само по себе еще ничего не говорит, так как похищенная дама
могла спастись из Перегринусова дома и умолчать о происшествии из чувства
чистой стыдливости. Кто эта дама и сколь были опасны для общества другие
любовные похождения господина Тиса, это, конечно, выяснится из бумаг
преступника, со своей же стороны он взывает к правосудию совета, который,
конечно, не оставит безнаказанным ни одного достойного кары деяния. Совет
постановил на первое время удовлетворить прошение достойного тайного
советника, ввиду чего и последовало распоряжение о немедленном задержании
бедного Перегринуса Тиса и о конфискации его бумаг.
Возвратимся теперь к обоим друзьям, высунувшим свои головы, друг подле
друга, из окон своих темниц.
Перегринус подробно рассказал приятелю, как по возвращении во Франкфурт
узнал, что остался круглым сиротой и как с тех пор посреди шумного города
стал вести самую уединенную, безрадостную жизнь отшельника, предаваясь
воспоминаниям прежних дней.
-- Да, да, -- угрюмо отвечал ему Пепуш, -- слышал я о том; мне
рассказывали о всех твоих дурачествах, о том, как ты проводишь жизнь в
детских мечтаниях. Ты вознамерился быть каким-то героем простодушия и
ребячества и смеешься над справедливыми требованиями, которые предъявляют к
тебе жизнь и общество. Ты задаешь воображаемые семейные пиры и потом
раздаешь бедноте дорогие вина и яства, кото-
рыми уставлял стол для твоих мертвецов. Ты устраиваешь сам для себя
рождественскую елку и разыгрываешь из себя ребенка, а затем раздаешь бедным
детям дорогие подарки, какие дарят только балованным детям в богатых домах
родители. Но ты не соображаешь, что оказываешь беднякам плохую услугу,
раздразнив их вкус разными сластями, после чего они ведь вдвойне почувствуют
свою несчастную судьбу, когда им с голоду опять придется жевать безвкусные
куски, которых не станет есть ни одна разборчивая комнатная собачонка. О, до
чего мне отвратительна эта кормежка бедняков, как я подумаю, что
растраченного за один только день хватило бы для пропитания их умеренной
пищей в течение нескольких месяцев! Ты задариваешь детей бедных родителей
блестящими игрушками, а не подумаешь о том, что какая-нибудь деревянная
раскрашенная сабля, тряпичная кукла, кукушка, жалкий пряник, подаренные им
отцом и матерью, обрадуют их так же, если не больше. Твоими же проклятыми
марципанами они объедаются до расстройства желудка, а Я твои блестящие
подарки, которых они уже больше не получат, зарождают в их душе семя
недовольства и ропота. Ты богат, ты полон жизненных сил и сторонишься
всякого общества, брезгаешь всяким дружеским сближением с людьми, искренне к
тебе расположенными. Я верю, что смерть в родителей могла потрясти тебя, но
если бы каждый, понеся ] чувствительную потерю, уползал как улитка в свою
раковину, то свет, черт возьми, уподобился бы какой-то покойницкой, и я не
стал бы в нем жить ни минуты. Нет, приятель, ты должен знать, что все это
лишь проявление самого упрямого себялюбия, которое только прикрывается
глупой боязнью людей! Нет, нет, Перегринус, я не могу тебя больше уважать,
не могу больше быть твоим другом, если ты не изменишь своего образа жизни и
своего мрачного домашнего уклада.
Перегринус щелкнул пальцами, и мастер-блоха тотчас же вставил
микроскопическое стекло в его глаз.
Мысли разгневанного Пепуша гласили: "Ну, не жалость ли, что этот
чуткий, умный человек мог впасть в такое заблуждение, которое грозит свести
на нет все лучшие его задатки и способности! Несомненно, однако, что его
нежная, меланхолически настроенная душа не смогла перенести удара,
нанесенного ему смертью родителей, и что он стал искать уте- Я шения в
поступках, граничащих с сумасшествием. Он погиб, ежели я не спасу его. И я
не отстану от него, я в самых резких красках распишу ему всю картину его
глупостей, потому что ведь я ценю и люблю его, как настоящий, истинный его
друг".
Прочитав эти мысли, Перегринус убедился, что в угрюмом Пепуше он вновь
обрел своего старого, верного друга.
-- Георг, -- обратился к нему Перегринус, после того как мастер-блоха
опять извлек микроскопическое стекло из его зрачка, -- Георг, я не намерен
препираться с тобой по поводу предосудительности моего образа жизни, ибо
знаю, что ты желаешь мне добра. Должен, однако, тебе сказать, что я
задыхаюсь от радости, если могу сделать для бедных хоть один день
счастливым, и если это -- проявление отвратительного себялюбия, хоть я тут
вовсе не думаю о себе, -- тоя, во всяком случае, грешу бессознательно. Это
цветы в моей жизни, которая вообще мне представляется мрачным, запущенным
полем, заросшим чертополохом.
-- Что говоришь ты? -- запальчиво воскликнул Георг Пепуш. -- Что
говоришь ты о чертополохе? Почему ты презираешь чертополох и
противопоставляешь его цветам? Или ты так несведущ в естественной истории и
не знаешь, что чудеснейший цветок, какой только может быть на свете, есть
цветок одного из чертополохов? Я разумею Сасtus grandiflorus. А чертополох
Цехерит разве не прекраснейший кактус во всей вселенной? Перегринус, я так
долго скрывал это от тебя, вернее должен был скрывать, потому что я сам это
недостаточно ясно еще сознавал, но теперь я прямо заявляю тебе, что я сам и
есть чертополох Цехерит и не отказывался и никогда не откажусь от моих прав
на руку дочери достойного короля Секакиса, прелестной, небесной принцессы
Гамахеи. Я нашел ее, но в то же мгновение меня схватили эти дьявольские
ночные сторожа и потащили в тюрьму.
-- Как, -- вскричал Перегринус, остолбенев от изумления, -- и ты,
Георг, запутан в эту удивительнейшую историю?
-- В какую историю? -- спросил Пепуш.
Перегринус, не задумываясь, рассказал и своему другу, как раньше
господину Сваммеру, все, что произошло сначала у переплетчика Лэммерхирта, а
затем в его собственном доме. Не умолчал он и о появлении мастера-блохи,
утаив, впрочем, как и следовало ожидать, о таинственном стеклышке.
Глаза Георга сверкали, он кусал губы, бил себя по лбу и, когда
Перегринус кончил, воскликнул в полной ярости: "Злодейка! обманщица!
изменница!" И, желая выпить до последней капли весь кубок яду, который
Перегринус поднес ему без всякого злого умысла, в самоистязании любовного
отчаяния Георг заставил повторить себе вновь весь рассказ о похождениях
Дертье до малейших подробностей. Слушая, он только бормотал: "В объятиях --
на груди -- пламенные поцелуи!" Затем он отпрянул от окна и начал бегать и
скакать по комнате как бешеный.
Напрасно взывал к нему Перегринус, умоляя выслушать! его, напрасно
уверял, что имеет сообщить ему утешительную новость, -- Пепуш был неукротим.
В это время дверь комнаты Перегринуса отворилась, и вошедший депутат
совета объявил господину Тису, что не найдено никакой законной причины для
дальнейшего его задержания, почему он может возвратиться домой.
Свою свободу Перегринус первым делом использовал для того, чтобы
предложить себя поручителем за заключенного Георга Пепуша, причем он
засвидетельствовал, что это действительно Георг Пепуш, с которым он жил в
тесной дружбе в Мадрасе и который известен ему как зажиточный чело-| век с
незапятнанной репутацией. О чертополохе Цехерите, прекраснейшем из всех
кактусов, Перегринус благоразумно! умолчал, понимая, что при настоящих
обстоятельствах это5 могло бы скорее повредить, чем принести
пользу его другу.
Мастер-блоха пустился в весьма поучительные философские рассуждения,
доказывая, что чертополох Цехерит, пусть внешне и кажется грубым и
неподатливым, в сущности очень добр и рассудителен, хотя нередко и держит
себя довольно-таки заносчиво. В сущности, чертополох с полным основанием
порицал образ жизни господина Перегринуса, пусть! даже в несколько резких
выражениях. Со своей стороны, он также бы посоветовал господину Перегринусу
приобщиться! к жизни.
-- Поверьте мне, -- говорил мастер-блоха, -- поверьте мне, господин
Перегринус, вам будет очень полезно оставить уединение. Прежде всего, вам
нечего теперь робеть и смущаться, так как с таинственным стеклом в глазу вы
можете следить за мыслями людей, и, раз так, вы никогда, конечно, не
сделаете ложного шага. С какой уверенностью и спо-койствием вы можете теперь
предстать перед высокими особами, раз их сокровенные помыслы открыты вашим
очам. Когда вы будете свободно вращаться среди людей и кровь ваша легче
потечет по жилам, мрачная сосредоточенная за-' думчивость ваша пройдет и,
что самое важное, -- когда в вашем мозгу возникнут пестрым роем разные мысли
и идеи, блестящий образ прекрасной Гамахеи поблекнет и тогда вам будет
гораздо легче сдержать данное мне слово.
Господин Перегринус чувствовал, что оба они -- Георг! Пепуш и
мастер-блоха -- желали ему только добра, и потому! решил последовать их
мудрому совету. Но чуть только до него! доносился сладостный голос
прекрасной его возлюбленной, которая часто играла и пела, он не находил в
себе сил выйти из дома, обратившегося в рай для него.
Но наконец он преодолел себя и отправился на публичное гулянье.
Мастер-блоха вставил ему стеклышко в глаз, сам же поместился в жабо, где ему
можно было плавно покачиваться взад и вперед.
-- Наконец-то я имею редкое удовольствие видеть опять моего милого,
доброго господина Тиса! Вы никуда не показываетесь, дорогой друг, и все
тоскуют по вас. Зайдемте куда-нибудь выпить бутылочку вина за ваше здоровье,
сердечнейший друг! Нет, как я рад, что увидал вас! -- Так восклицал, идя ему
навстречу, молодой человек, которого он видел всего два или три раза. А
мысли его гласили: "Вот показался наконец этот глупый мизантроп! Нужно,
однако, подольститься к нему, потому что я имею в виду занять у него денег.
Не станет же он, черт возьми, принимать мое приглашение! У меня ни гроша в
кармане, и ни один трактирщик больше не верит мне в долг".
Две щегольски одетые девушки шли прямо навстречу Перегринусу. То были
две сестры, дальние его родственницы.
-- Ах, -- воскликнула одна из них, смеясь, -- ах, братец, вот и вы нам
встретились наконец. О, как нехорошо с вашей стороны быть таким затворником
и никому не показываться на глаза. Вы не поверите, как маменька хорошо к вам
относится, потому что вы такой умный человек. Обещайте мне поскорее к нам
прийти. Ну, поцелуйте же мне руку. -- А мысли гласили: "Как, что это? Что
приключилось с нашим кузеном? Я-то хотела хорошенько его напугать. Бывало,
он бегал от меня, как и от каждой женщины, а теперь стоит и так чудно
смотрит мне прямо в глаза, да целует мне руку без всякого смущения. Уж не
влюблен ли он в меня? Этого еще недоставало! Мать говорит, он чуточку
придурковат. Невелика беда, я все-таки пойду за него; глупый муж, если он
только богат, как кузен, лучше всякого другого".
Другая сестра прошептала только, опустив глаза и покраснев как маков
цвет:
-- Да, да, посетите нас поскорее, милый братец! -- Мысли же ее гласили:
"Кузен красивый мужчина, не понимаю, почему мать называет его глупым и
пошлым и не выносит его. Когда он придет к нам, он непременно влюбится в
меня, потому что я самая красивая девушка во всем Франкфурте. Я пойду за
него, потому что хочу выйти замуж за богатого, чтобы спать до одиннадцати
часов и носить такие же дорогие шали, как госпожа фон Лерснер".
Проезжавший мимо врач, заметив Перегринуса, остановил карету и крикнул,
высунувшись из окна:
-- Доброго утра, милейший Тис! У вас чудесный вид! Дай бог вам доброго
здоровья. А если с вами что случится, вспомните обо мне, старом друге вашего
покойного батюшки. Такого здоровяка я быстро поставлю на ноги! До свиданья!
-- А мысли были таковы: "Я уверен, что господин этот постоянно здоров только
от скупости. Но у него такой бледный, расстроенный вид, мне кажется, у него
что-то неладное с горлом. Ну, попадись он только в мои руки, не скоро он
подымется опять с постели; поплатится он за свое упорное здоровье".
-- Нижайшее вам почтение, господин Тис! -- воскликнул вслед за тем
шедший к нему навстречу старый купец. -- А я все бегаю, прямо замучили дела!
Как премудро вы поступаете, отказавшись от вашего дела, хотя с вашими
способностями вы непременно бы удвоили богатство вашего достойного родителя.
-- А мысли гласили: "Если бы только этот простофиля занялся делами, он мигом
бы проспекули-ровал все свое богатство. То-то была бы радость! Старый
папаша, для которого не было лучшего удовольствия, как без пощады разорять
честных людей, желавших поправить свои дела маленьким банкротством, в гробу
бы перевернулся".
Много еще не менее разительных противоречий между словами и мыслями
привелось наблюдать Перегринусу. Свои ответы он всегда сообразовывал с тем,
что его собеседники думали, а не с тем, что они говорили, так что те сами
уже не знали, что и подумать о Перегринусе, раз он так проникает в их мысли.
В конце концов у господина Перегринуса голова кругом пошла от утомления. Он
щелкнул пальцами, и стекло исчезло из зрачка его левого глаза.
Дома Перегринуса поразило престранное зрелище. Какой-то человек стоял
посреди сеней и не отводя глаз смотрел в стекло странной формы на дверь
комнаты господина Сваммера. А на двери радужными кругами играли зайчики и,
собираясь в одну огненную пылающую точку, казалось, пронизывали дверь
насквозь. Как только это случалось, из комнаты слышались глухие вздохи,
прерываемые болезненными стонами.
К ужасу Перегринуса, ему почудилось, что он узнает голос Гамахеи.
-- Что вам угодно? Что вы тут делаете? -- обратился Перегринус к
человеку, занимавшемуся в самом деле какими-то дьявольскими операциями,
потому что все быстрее играли радужные круги, все пламеннее сливались в одну
точку, пронизавшую дверь, все болезненнее раздавались из комнаты стоны.
-- Ах, -- сказал человек, складывая и поспешно припрятывая свои стекла,
-- ах, это вы, почтеннейший хозяин! Простите, дражайший господин Тис, что я
произвожу здесь свои операции без вашего любезного разрешения. Я побывал у
вас, чтобы его испросить. Однако добрейшая Алина сказала мне, что вы ушли, а
дело мое здесь внизу не терпело ни малейшего отлагательства.
-- Какое дело? -- спросил Перегринус довольно грубо. -- Какое дело
здесь внизу не терпит ни малейшего отлагательства?
-- Разве вы не знаете, -- продолжал человек с отталкивающей усмешкой,
-- разве вы не знаете, достойнейший господин Тис, что от меня сбежала моя
негодная племянница, Дертье Эльвердинк? Вы даже были задержаны как ее
похититель, хотя и совершенно несправедливо, почему, если понадобится, я с
большим удовольствием засвидетельствую вашу полную невиновность. Не к вам, а
к господину Сваммердаму, бывшему когда-то моим другом, а теперь
обратившемуся в моего врага, бежала вероломная Дертье. Я знаю, она сидит
здесь в комнате, и одна -- господин Сваммердам вышел. Проникнуть внутрь я не
могу, потому что дверь крепко-накрепко заперта, а я слишком добродушный
человек, чтобы прибегнуть к взлому. Вот я и позволил себе немножко помучить
малютку моими оптическими пытками. Пусть она знает, что я ее господин и
хозяин, какой бы там принцессой она себя ни воображала!
-- Вы черт! -- вскричал Перегринус в сильнейшей ярости. -- Вы черт,
милостивый государь, а не господин и хозяин прекрасной, небесной Гамахеи.
Вон из моего дома! занимайтесь где вам угодно вашими сатанинскими
операциями, а здесь вам не добиться удачи, об этом уж я позабочусь.
-- Не горячитесь, -- сказал Левенгук, -- не горячитесь же, дражайший
господин Тис, я человек совсем безобидный и никому не желаю зла. Вы и не
подозреваете, за кого вы заступаетесь. Ведь это маленькое чудовище,
маленький василиск -- то существо, что сидит там в комнате в образе
прелестнейшей женщины. Если ей уже решительно не нравилось житье у меня,
скромного человека, пусть ее убежала бы даже, но зачем она, эта вероломная
изменница, украла у меня драгоценнейшее мое сокровище, лучшего друга души
моей, без которого я не могу жить, не могу существовать?
Зачем похитила она у меня мастера-блоху? Вы не поймете, почтеннейший,
что я разумею, но...
Тут мастер-блоха, спрыгнувший тем временем с жабо господина Перегринуса
и занявший более надежное и удобное место в его галстуке, не смог
удержаться, чтобы не разразиться тонким, язвительным смехом.
-- А, -- воскликнул Левенгук, вздрогнув как от внезапного испуга, -- а!
малейшей вины. Но один из депутатов с улыбкой заметил ему, что невиновность,
возможно, обнаружится через несколько часов, а до тех пор он обязан
подчиниться приказу властей.
Что оставалось господину Перегринусу Тису, как не сесть в карету и
отправиться в тюрьму.
Можно себе представить, с какими чувствами проходил он мимо комнаты
господина Сваммера.
Мастер-блоха сидел в галстуке арестованного.
Неожиданная встреча двух друзей. -- Советник Кнаррпанти и его
юридические принципы. -- Любовное отчаяние чертополоха Цехерита. --
Оптический поединок двух магов. -- Сомнамбулическое состояние принцессы
Гамахеи. -- Сонные мысли. -- Как Дертье Эльвердинк сказала почти правду и
как чертополох Цехерит бежал с принцессой Гамахеей.
Ошибка ночного сторожа, задержавшего господина Пепуша как ночного
громилу, открылась очень быстро. Но в его паспорте были обнаружены кое-какие
неправильности, вследствие чего ему было предложено посидеть в ратуше, пока
он не представит за себя поручителем кого-нибудь из франкфуртских граждан.
И вот господин Георг Пепуш сидел в отведенной ему комнате и ломал себе
голову, кого же во Франкфурте ему представить за себя поручителем. Он так
долго был в отсутствии, что его могли забыть даже и те, кого он хорошо
знавал раньше, да он теперь и адреса никого из них не помнил.
В сквернейшем расположении духа высунулся он в окно и принялся громко
проклинать свою судьбу. Вдруг рядом с ним отворилось другое окно, и чей-то
голос воскликнул:
-- Как? что я вижу? Ты ли это, Георг? -- Господин Пепуш немало был
изумлен, увидав друга, с которым близко сошелся во время своего пребывания в
Мадрасе.
-- Черт возьми, -- сказал господин Пепуш, ударив себя по лбу, -- черт
возьми, надо же быть таким забывчивым! Ведь я же знал, ведь я же знал, что
ты благополучно приплыл в родную гавань. Чудеса слышал я в Гамбурге о твоем
странном образе жизни, а прибывши сюда, и не подумал тебя разыскать.
Впрочем, у кого, как у меня, голова набита такими мыслями -- ну, да все
равно, хорошо, что случай послал мне тебя. Ты видишь, я заключен, но ты в
одно мгновение можешь вернуть мне свободу, если поручишься, что я
действительно Георг Пепуш, которого ты знаешь уже много лет, а не
какой-нибудь вор и разбойник!
Да, нечего сказать, -- воскликнул господин Перегринус Тис, -- не
сыскать тебе лучшего, безупречного поручителя! Ведь я сам арестован за
тяжкое преступление, какого не только не знаю за собой, но и предположить не
могу, в чем оно заключается.
Однако будет нелишне прервать здесь разговор обоих друзей,
встретившихся столь неожиданным образом, и сообщить благосклонному читателю,
что же в конце концов послужило поводом к заключению господина Перегринуса
Тиса. Трудно, даже невозможно описать, как зарождаются разные слухи; они
подобны ветру, который возникает неизвестно откуда и уносится неизвестно
куда. Так вот, по городу распространился слух, будто в вечер рождественского
сочельника из большого общества, собравшегося у одного богатого банкира,
совершенно непостижимым образом была похищена некая весьма знатная дама. Об
этом толковали все и каждый, называли имя банкира и громко жаловались на
недостаточную бдительность полиции, допустившей совершиться такому наглому
насилию. Совет вынужден был учинить следствие; были допрошены все гости,
бывшие у банкира в вечер сочельника; каждый из них заявил, что
действительно, как он слышал, из общества была похищена какая-то знатная
дама, а банкир выражал горькие сожаления, что в его доме случилась подобная
история. Но в то же время никто не мог назвать имени похищенной дамы, когда
же банкир представил список бывших у него гостей, оказалось, что в нем нет
ни одной дамы, которой бы недосчитывались. И когда оказалось, что так же
обстоит дело и со всеми жительницами города, постоянными и приезжими, из
коих ни одна женщина, ниже девушка, не потерпела в рождественский сочельник
никакого ущерба, то совет заключил, как и следовало, что распространившиеся
слухи ни на чем не основаны и все дело должно почитаться исчерпанным.
Но тут предстал пред лицом совета некий человек, причудливый и по своей
одежде и по всему своему обличью, который отрекомендовался тайным советником
по имени Кнаррпанти. При сем вытащил он из кармана бумагу с большою печатью
и представил ее на рассмотрение, сопровождая это вежливым поклоном и
улыбкой, которая выражала полную уверенность в том, что совет будет
совершенно потрясен высоким званием, коим облечен он, тайный советник
Кнаррпанти, равно как важным поручением, на него возложенным, и окажет ему
подобающий решпект.
Кнаррпанти был очень важной персоной, так называемым фактотумом при
дворе одного мелкого князя, имя которого издатель никак не может припомнить
и о коем можно только сказать, что он постоянно нуждался в деньгах и что из
всех государственных установлений, известных ему в истории, ни одно так ему
не было по сердцу, как тайная государственная инквизиция, по образцу
существовавшей некогда в Венеции. У этого князя действительно несколько
времени тому назад пропала одна из его принцесс, точно неизвестно каким
образом. Когда слух о похищении знатной дамы дошел до ушей Кнаррпанти,
находившегося как раз в то время во Франкфурте с целью занять, где только
возможно, денег для своего государя, он тотчас же написал князю, что его
старания напасть на след пропавшей принцессы увенчались успехом.
Незамедлительно получил он приказ, преследовать разбойника и принять все
меры, чтобы найти и завладеть принцессой, чего бы это ни стоило. К приказу
этому было приложено сопроводительное послание к совету с просьбой оказать
всемерное содействие тайному советнику Кнаррпанти в его розысках, задержать
по первому его требованию разбойника и предать его суду. Это послание было
той бумагой, которую Кнаррпанти передал на аудиенции совету и от которой
ждал он такого потрясающего действия.
Совет отвечал: слух о похищении знатной дамы, как совершенно
необоснованный, опровергнут; напротив, точно установлено, что никто похищен
не был, ввиду чего ни о каком нахождении похитителя не может быть речи, и
господин тайный советник Кнаррпанти, свободный от всяких дальнейших
розысков, не нуждается ни в каком содействии.
Кнаррпанти выслушал все это с самодовольной улыбкой и заявил, что ему
благодаря его исключительной проницательности уже удалось выследить
преступника. В ответ на;
указание, что преступник может быть установлен лишь в том случае, если
установлен самый факт преступления, Кнаррпанти высказал мнение, что важно
прежде всего найти злодея, а совершенное злодеяние уже само собой
обнаружится. Только поверхностный, легкомысленный судья не в состоя-;
нии так повести допрос обвиняемого, чтобы не найти на его совести хотя
бы малейшего пятна как достаточного повода к его задержанию, в том случае,
если главное обвинение вследствие запирательства обвиняемого даже не
установлено. И он теперь же настоятельно ходатайствует о скорейшем!
задержании похитителя его принцессы, похититель же этот не кто иной, как
господин Перегринус Тис, известный ему; давно как лицо в высшей степени
подозрительное и чьи бумаги он немедленно просит конфисковать.
Совет выразил удивление по поводу смелого обвинения тихого гражданина с
незапятнанной репутацией и с бурным! негодованием отклонил ходатайство
Кнаррпанти. 1
Кнаррпанти ничуть не смутился, но заявил с присущей! ему наглой
самоуверенностью, что, если требуется вперед! привести основания его
обвинению, ему ничего не стоит это сделать. Он может представить двух
свидетелей того, что господин Перегринус Тис в рождественскую ночь насильно!
затащил к себе в дом красивую нарядную девушку.
Более для того, чтобы обнаружить полную абсурдность такого утверждения,
нежели для того, чтобы действительно расследовать это дело, совет постановил
заслушать показания обоих указанных свидетелей. Один из них был соседом
господина Перегринуса Тиса, который в роковую рождественскую ночь случайно в
тот самый момент собирался войти в свой дом, а другой -- ночной сторож, оба
они издалека наблюдали всю сцену, как Перегринус вносил к себе таинственную
незнакомку, и теперь единогласно подтвердили, что господин Тис действительно
принес к себе в дом какую-то разряженную даму. Оба также обратили внимание
на то, что дама всячески отбивалась и жалобно стонала. На вопрос, почему же
они не поспешили на помощь терпящей насилие женщине, они ответили, что это
не пришло им в голову.
Показание свидетелей поставило совет в немалое затруднение, ибо
господин Перегринус оказывался как будто действительно виновным в проступке,
в котором его обвиняли. Кнаррпанти говорил, как Цицерон, и доказывал, что то
обстоятельство, будто в настоящую минуту не обнаружено исчезновения ни одной
дамы в городе, само по себе еще ничего не говорит, так как похищенная дама
могла спастись из Перегринусова дома и умолчать о происшествии из чувства
чистой стыдливости. Кто эта дама и сколь были опасны для общества другие
любовные похождения господина Тиса, это, конечно, выяснится из бумаг
преступника, со своей же стороны он взывает к правосудию совета, который,
конечно, не оставит безнаказанным ни одного достойного кары деяния. Совет
постановил на первое время удовлетворить прошение достойного тайного
советника, ввиду чего и последовало распоряжение о немедленном задержании
бедного Перегринуса Тиса и о конфискации его бумаг.
Возвратимся теперь к обоим друзьям, высунувшим свои головы, друг подле
друга, из окон своих темниц.
Перегринус подробно рассказал приятелю, как по возвращении во Франкфурт
узнал, что остался круглым сиротой и как с тех пор посреди шумного города
стал вести самую уединенную, безрадостную жизнь отшельника, предаваясь
воспоминаниям прежних дней.
-- Да, да, -- угрюмо отвечал ему Пепуш, -- слышал я о том; мне
рассказывали о всех твоих дурачествах, о том, как ты проводишь жизнь в
детских мечтаниях. Ты вознамерился быть каким-то героем простодушия и
ребячества и смеешься над справедливыми требованиями, которые предъявляют к
тебе жизнь и общество. Ты задаешь воображаемые семейные пиры и потом
раздаешь бедноте дорогие вина и яства, кото-
рыми уставлял стол для твоих мертвецов. Ты устраиваешь сам для себя
рождественскую елку и разыгрываешь из себя ребенка, а затем раздаешь бедным
детям дорогие подарки, какие дарят только балованным детям в богатых домах
родители. Но ты не соображаешь, что оказываешь беднякам плохую услугу,
раздразнив их вкус разными сластями, после чего они ведь вдвойне почувствуют
свою несчастную судьбу, когда им с голоду опять придется жевать безвкусные
куски, которых не станет есть ни одна разборчивая комнатная собачонка. О, до
чего мне отвратительна эта кормежка бедняков, как я подумаю, что
растраченного за один только день хватило бы для пропитания их умеренной
пищей в течение нескольких месяцев! Ты задариваешь детей бедных родителей
блестящими игрушками, а не подумаешь о том, что какая-нибудь деревянная
раскрашенная сабля, тряпичная кукла, кукушка, жалкий пряник, подаренные им
отцом и матерью, обрадуют их так же, если не больше. Твоими же проклятыми
марципанами они объедаются до расстройства желудка, а Я твои блестящие
подарки, которых они уже больше не получат, зарождают в их душе семя
недовольства и ропота. Ты богат, ты полон жизненных сил и сторонишься
всякого общества, брезгаешь всяким дружеским сближением с людьми, искренне к
тебе расположенными. Я верю, что смерть в родителей могла потрясти тебя, но
если бы каждый, понеся ] чувствительную потерю, уползал как улитка в свою
раковину, то свет, черт возьми, уподобился бы какой-то покойницкой, и я не
стал бы в нем жить ни минуты. Нет, приятель, ты должен знать, что все это
лишь проявление самого упрямого себялюбия, которое только прикрывается
глупой боязнью людей! Нет, нет, Перегринус, я не могу тебя больше уважать,
не могу больше быть твоим другом, если ты не изменишь своего образа жизни и
своего мрачного домашнего уклада.
Перегринус щелкнул пальцами, и мастер-блоха тотчас же вставил
микроскопическое стекло в его глаз.
Мысли разгневанного Пепуша гласили: "Ну, не жалость ли, что этот
чуткий, умный человек мог впасть в такое заблуждение, которое грозит свести
на нет все лучшие его задатки и способности! Несомненно, однако, что его
нежная, меланхолически настроенная душа не смогла перенести удара,
нанесенного ему смертью родителей, и что он стал искать уте- Я шения в
поступках, граничащих с сумасшествием. Он погиб, ежели я не спасу его. И я
не отстану от него, я в самых резких красках распишу ему всю картину его
глупостей, потому что ведь я ценю и люблю его, как настоящий, истинный его
друг".
Прочитав эти мысли, Перегринус убедился, что в угрюмом Пепуше он вновь
обрел своего старого, верного друга.
-- Георг, -- обратился к нему Перегринус, после того как мастер-блоха
опять извлек микроскопическое стекло из его зрачка, -- Георг, я не намерен
препираться с тобой по поводу предосудительности моего образа жизни, ибо
знаю, что ты желаешь мне добра. Должен, однако, тебе сказать, что я
задыхаюсь от радости, если могу сделать для бедных хоть один день
счастливым, и если это -- проявление отвратительного себялюбия, хоть я тут
вовсе не думаю о себе, -- тоя, во всяком случае, грешу бессознательно. Это
цветы в моей жизни, которая вообще мне представляется мрачным, запущенным
полем, заросшим чертополохом.
-- Что говоришь ты? -- запальчиво воскликнул Георг Пепуш. -- Что
говоришь ты о чертополохе? Почему ты презираешь чертополох и
противопоставляешь его цветам? Или ты так несведущ в естественной истории и
не знаешь, что чудеснейший цветок, какой только может быть на свете, есть
цветок одного из чертополохов? Я разумею Сасtus grandiflorus. А чертополох
Цехерит разве не прекраснейший кактус во всей вселенной? Перегринус, я так
долго скрывал это от тебя, вернее должен был скрывать, потому что я сам это
недостаточно ясно еще сознавал, но теперь я прямо заявляю тебе, что я сам и
есть чертополох Цехерит и не отказывался и никогда не откажусь от моих прав
на руку дочери достойного короля Секакиса, прелестной, небесной принцессы
Гамахеи. Я нашел ее, но в то же мгновение меня схватили эти дьявольские
ночные сторожа и потащили в тюрьму.
-- Как, -- вскричал Перегринус, остолбенев от изумления, -- и ты,
Георг, запутан в эту удивительнейшую историю?
-- В какую историю? -- спросил Пепуш.
Перегринус, не задумываясь, рассказал и своему другу, как раньше
господину Сваммеру, все, что произошло сначала у переплетчика Лэммерхирта, а
затем в его собственном доме. Не умолчал он и о появлении мастера-блохи,
утаив, впрочем, как и следовало ожидать, о таинственном стеклышке.
Глаза Георга сверкали, он кусал губы, бил себя по лбу и, когда
Перегринус кончил, воскликнул в полной ярости: "Злодейка! обманщица!
изменница!" И, желая выпить до последней капли весь кубок яду, который
Перегринус поднес ему без всякого злого умысла, в самоистязании любовного
отчаяния Георг заставил повторить себе вновь весь рассказ о похождениях
Дертье до малейших подробностей. Слушая, он только бормотал: "В объятиях --
на груди -- пламенные поцелуи!" Затем он отпрянул от окна и начал бегать и
скакать по комнате как бешеный.
Напрасно взывал к нему Перегринус, умоляя выслушать! его, напрасно
уверял, что имеет сообщить ему утешительную новость, -- Пепуш был неукротим.
В это время дверь комнаты Перегринуса отворилась, и вошедший депутат
совета объявил господину Тису, что не найдено никакой законной причины для
дальнейшего его задержания, почему он может возвратиться домой.
Свою свободу Перегринус первым делом использовал для того, чтобы
предложить себя поручителем за заключенного Георга Пепуша, причем он
засвидетельствовал, что это действительно Георг Пепуш, с которым он жил в
тесной дружбе в Мадрасе и который известен ему как зажиточный чело-| век с
незапятнанной репутацией. О чертополохе Цехерите, прекраснейшем из всех
кактусов, Перегринус благоразумно! умолчал, понимая, что при настоящих
обстоятельствах это5 могло бы скорее повредить, чем принести
пользу его другу.
Мастер-блоха пустился в весьма поучительные философские рассуждения,
доказывая, что чертополох Цехерит, пусть внешне и кажется грубым и
неподатливым, в сущности очень добр и рассудителен, хотя нередко и держит
себя довольно-таки заносчиво. В сущности, чертополох с полным основанием
порицал образ жизни господина Перегринуса, пусть! даже в несколько резких
выражениях. Со своей стороны, он также бы посоветовал господину Перегринусу
приобщиться! к жизни.
-- Поверьте мне, -- говорил мастер-блоха, -- поверьте мне, господин
Перегринус, вам будет очень полезно оставить уединение. Прежде всего, вам
нечего теперь робеть и смущаться, так как с таинственным стеклом в глазу вы
можете следить за мыслями людей, и, раз так, вы никогда, конечно, не
сделаете ложного шага. С какой уверенностью и спо-койствием вы можете теперь
предстать перед высокими особами, раз их сокровенные помыслы открыты вашим
очам. Когда вы будете свободно вращаться среди людей и кровь ваша легче
потечет по жилам, мрачная сосредоточенная за-' думчивость ваша пройдет и,
что самое важное, -- когда в вашем мозгу возникнут пестрым роем разные мысли
и идеи, блестящий образ прекрасной Гамахеи поблекнет и тогда вам будет
гораздо легче сдержать данное мне слово.
Господин Перегринус чувствовал, что оба они -- Георг! Пепуш и
мастер-блоха -- желали ему только добра, и потому! решил последовать их
мудрому совету. Но чуть только до него! доносился сладостный голос
прекрасной его возлюбленной, которая часто играла и пела, он не находил в
себе сил выйти из дома, обратившегося в рай для него.
Но наконец он преодолел себя и отправился на публичное гулянье.
Мастер-блоха вставил ему стеклышко в глаз, сам же поместился в жабо, где ему
можно было плавно покачиваться взад и вперед.
-- Наконец-то я имею редкое удовольствие видеть опять моего милого,
доброго господина Тиса! Вы никуда не показываетесь, дорогой друг, и все
тоскуют по вас. Зайдемте куда-нибудь выпить бутылочку вина за ваше здоровье,
сердечнейший друг! Нет, как я рад, что увидал вас! -- Так восклицал, идя ему
навстречу, молодой человек, которого он видел всего два или три раза. А
мысли его гласили: "Вот показался наконец этот глупый мизантроп! Нужно,
однако, подольститься к нему, потому что я имею в виду занять у него денег.
Не станет же он, черт возьми, принимать мое приглашение! У меня ни гроша в
кармане, и ни один трактирщик больше не верит мне в долг".
Две щегольски одетые девушки шли прямо навстречу Перегринусу. То были
две сестры, дальние его родственницы.
-- Ах, -- воскликнула одна из них, смеясь, -- ах, братец, вот и вы нам
встретились наконец. О, как нехорошо с вашей стороны быть таким затворником
и никому не показываться на глаза. Вы не поверите, как маменька хорошо к вам
относится, потому что вы такой умный человек. Обещайте мне поскорее к нам
прийти. Ну, поцелуйте же мне руку. -- А мысли гласили: "Как, что это? Что
приключилось с нашим кузеном? Я-то хотела хорошенько его напугать. Бывало,
он бегал от меня, как и от каждой женщины, а теперь стоит и так чудно
смотрит мне прямо в глаза, да целует мне руку без всякого смущения. Уж не
влюблен ли он в меня? Этого еще недоставало! Мать говорит, он чуточку
придурковат. Невелика беда, я все-таки пойду за него; глупый муж, если он
только богат, как кузен, лучше всякого другого".
Другая сестра прошептала только, опустив глаза и покраснев как маков
цвет:
-- Да, да, посетите нас поскорее, милый братец! -- Мысли же ее гласили:
"Кузен красивый мужчина, не понимаю, почему мать называет его глупым и
пошлым и не выносит его. Когда он придет к нам, он непременно влюбится в
меня, потому что я самая красивая девушка во всем Франкфурте. Я пойду за
него, потому что хочу выйти замуж за богатого, чтобы спать до одиннадцати
часов и носить такие же дорогие шали, как госпожа фон Лерснер".
Проезжавший мимо врач, заметив Перегринуса, остановил карету и крикнул,
высунувшись из окна:
-- Доброго утра, милейший Тис! У вас чудесный вид! Дай бог вам доброго
здоровья. А если с вами что случится, вспомните обо мне, старом друге вашего
покойного батюшки. Такого здоровяка я быстро поставлю на ноги! До свиданья!
-- А мысли были таковы: "Я уверен, что господин этот постоянно здоров только
от скупости. Но у него такой бледный, расстроенный вид, мне кажется, у него
что-то неладное с горлом. Ну, попадись он только в мои руки, не скоро он
подымется опять с постели; поплатится он за свое упорное здоровье".
-- Нижайшее вам почтение, господин Тис! -- воскликнул вслед за тем
шедший к нему навстречу старый купец. -- А я все бегаю, прямо замучили дела!
Как премудро вы поступаете, отказавшись от вашего дела, хотя с вашими
способностями вы непременно бы удвоили богатство вашего достойного родителя.
-- А мысли гласили: "Если бы только этот простофиля занялся делами, он мигом
бы проспекули-ровал все свое богатство. То-то была бы радость! Старый
папаша, для которого не было лучшего удовольствия, как без пощады разорять
честных людей, желавших поправить свои дела маленьким банкротством, в гробу
бы перевернулся".
Много еще не менее разительных противоречий между словами и мыслями
привелось наблюдать Перегринусу. Свои ответы он всегда сообразовывал с тем,
что его собеседники думали, а не с тем, что они говорили, так что те сами
уже не знали, что и подумать о Перегринусе, раз он так проникает в их мысли.
В конце концов у господина Перегринуса голова кругом пошла от утомления. Он
щелкнул пальцами, и стекло исчезло из зрачка его левого глаза.
Дома Перегринуса поразило престранное зрелище. Какой-то человек стоял
посреди сеней и не отводя глаз смотрел в стекло странной формы на дверь
комнаты господина Сваммера. А на двери радужными кругами играли зайчики и,
собираясь в одну огненную пылающую точку, казалось, пронизывали дверь
насквозь. Как только это случалось, из комнаты слышались глухие вздохи,
прерываемые болезненными стонами.
К ужасу Перегринуса, ему почудилось, что он узнает голос Гамахеи.
-- Что вам угодно? Что вы тут делаете? -- обратился Перегринус к
человеку, занимавшемуся в самом деле какими-то дьявольскими операциями,
потому что все быстрее играли радужные круги, все пламеннее сливались в одну
точку, пронизавшую дверь, все болезненнее раздавались из комнаты стоны.
-- Ах, -- сказал человек, складывая и поспешно припрятывая свои стекла,
-- ах, это вы, почтеннейший хозяин! Простите, дражайший господин Тис, что я
произвожу здесь свои операции без вашего любезного разрешения. Я побывал у
вас, чтобы его испросить. Однако добрейшая Алина сказала мне, что вы ушли, а
дело мое здесь внизу не терпело ни малейшего отлагательства.
-- Какое дело? -- спросил Перегринус довольно грубо. -- Какое дело
здесь внизу не терпит ни малейшего отлагательства?
-- Разве вы не знаете, -- продолжал человек с отталкивающей усмешкой,
-- разве вы не знаете, достойнейший господин Тис, что от меня сбежала моя
негодная племянница, Дертье Эльвердинк? Вы даже были задержаны как ее
похититель, хотя и совершенно несправедливо, почему, если понадобится, я с
большим удовольствием засвидетельствую вашу полную невиновность. Не к вам, а
к господину Сваммердаму, бывшему когда-то моим другом, а теперь
обратившемуся в моего врага, бежала вероломная Дертье. Я знаю, она сидит
здесь в комнате, и одна -- господин Сваммердам вышел. Проникнуть внутрь я не
могу, потому что дверь крепко-накрепко заперта, а я слишком добродушный
человек, чтобы прибегнуть к взлому. Вот я и позволил себе немножко помучить
малютку моими оптическими пытками. Пусть она знает, что я ее господин и
хозяин, какой бы там принцессой она себя ни воображала!
-- Вы черт! -- вскричал Перегринус в сильнейшей ярости. -- Вы черт,
милостивый государь, а не господин и хозяин прекрасной, небесной Гамахеи.
Вон из моего дома! занимайтесь где вам угодно вашими сатанинскими
операциями, а здесь вам не добиться удачи, об этом уж я позабочусь.
-- Не горячитесь, -- сказал Левенгук, -- не горячитесь же, дражайший
господин Тис, я человек совсем безобидный и никому не желаю зла. Вы и не
подозреваете, за кого вы заступаетесь. Ведь это маленькое чудовище,
маленький василиск -- то существо, что сидит там в комнате в образе
прелестнейшей женщины. Если ей уже решительно не нравилось житье у меня,
скромного человека, пусть ее убежала бы даже, но зачем она, эта вероломная
изменница, украла у меня драгоценнейшее мое сокровище, лучшего друга души
моей, без которого я не могу жить, не могу существовать?
Зачем похитила она у меня мастера-блоху? Вы не поймете, почтеннейший,
что я разумею, но...
Тут мастер-блоха, спрыгнувший тем временем с жабо господина Перегринуса
и занявший более надежное и удобное место в его галстуке, не смог
удержаться, чтобы не разразиться тонким, язвительным смехом.
-- А, -- воскликнул Левенгук, вздрогнув как от внезапного испуга, -- а!