Примчался Толик, красный, запыхался. Папаша у него раньше сторожем работал. На каком-то складе. Сейчас он на войне. Винтовку он сдал, конечно, а патрон в ящике остался. Открыл Толик ящик случайно, а там патрончик валяется.
– А что вы мне взамен дадите? – спрашивает Толик.
– Каску, – говорю. – Немецкую каску с фашистским знаком. Вещь стоящая, наденешь на голову – настоящий фриц. Поглядишь в зеркало – себя ни за что не узнаешь. Вылитый фашист. Точь-в-точь. Редкая вещь.
– На кой нужна мне ваша каска, – обиделся Толик, – зачем мне ее на голову надевать?
– Вещь-то стоящая, согласись. Только в школьном музее и есть, а у тебя своя собственная. Может, тебе еще рубашку в придачу дать? Могу повязку дежурного предложить. Ходи, где хочешь, во время тревоги, загоняй всех в бомбоубежище, на!
– Не надо мне ничего, – сказал Толик и вынул патрон из кармана.
– Друг ты наш, Толик, бесценный друг, выручил ты нас, Толик!
– На испытания оставайся, – сказал Вовка, – официально оставайся, а хочешь – неофициально, как тебе удобней.
– Да мне все равно, – сказал Толик.
– Как почетный гость оставайся, пальнуть дадим, можешь не беспокоиться. Папаше твоему салют устроим. Молодец он, патрон оставил. Ржавело бы наше оружие до лучших времен, если б не твой папаша. Сначала испытание устроим, а потом фрицам праздничек устроим. Из их же оружия, представляешь, нашим патроном праздничек устроим!
Толик крутил головой во все стороны.
– Неужели вы серьезно здесь стрелять собрались? Не в каждой квартире стреляют…
– А у меня стреляют, – сказал я гордо.
– Пригласили тебя на испытание, помалкивай, – сказал Вовка, – человек свою квартиру не жалеет, в стрельбище превращает, а ты еще не доволен.
– Очень доволен, но моя мама стрельбу в квартире ни за что бы не разрешила.
– Опять ты нас учишь? А его мама разрешает.
– Во какая мама! – восхитился Толик. – А соседи переполох не устроят?
– Всего один выстрел, опомниться не успеют, не собираемся же мы палить до утра.
– А мне пальнуть дадите?
– Дадим ему, Вовка?
– Дадим, – сказал Вовка.
– Дадим, – сказал я.
– Не опасно? – спросил Толик, разглядывая карабин.
– Да не бойся ты, гляди! – я отвел затвор и вложил патрон в патронник. – Видал? – щелкнул затвором. – Ну? Только нажать. И – огонь! Все нормально. Не дрейфь.
– Как же его в руках держать? – сказал Толик. – Приклада нет. Вдруг в руках разорвет? Дал я вам патрон, сами и стреляйте, шутники нашлись.
– Он дело говорит, – сказал я, – откуда мы знаем, разорвет или не разорвет?
– По-моему, не разорвет, – сказал Вовка.
– А если разорвет?
– Ну, тогда… – сказал Вовка, – тогда разорвет.
– Мудрый у нас Вовка, – сказал я, – все рассудил.
– У меня есть идея, – сказал Толик. – Давайте карабин укрепим на стуле. К спусковому крючку веревочку привяжем. А дергать будем все вместе, на расстоянии.
Верно ведь сообразил. Дернем за веревочку – не разорвет, можно в будущем без веревочек.
Друг-то наш соображает, а мы его ругаем.
– Сорвите с балкона бельевую веревку, – командовал я, – и привяжите карабин к стулу, чтобы не шатался. Тащите ящик с кошкиным песком, а теперь прижмите карабин ящиком. Укрепляйте карабин, не спешите, времени у нас хватает. Готовьтесь к бою. Утюг возьмите, придавите тумбочкой. Двигайте сундук, кладите сверху побольше. Эх, и расколотим мы эти проклятые каски в пух и прах!
Каски установили на чемоданах.
– А если пуля срикошетит? – заволновался Толик.
– Дадим тебе самый конец веревки, – сказал Вовка, – стой на улице и дергай. Только следи, чтобы прохожие ногами не наступали.
– Неужели вы всерьез думаете, что каски пробить можно? Зачем же каски надевают в таком случае?
– Дураки, поэтому и надевают, – сказал Вовка, – видел каски в школьном музее – все с дырками.
– В музее осколками пробиты, – сказал Толик, – неужели не заметили?
– Спорим, каска не выдержит! – доказывал Толик.
– Ладно, хватит, – сказал я, – посмотрим, выдержит или не выдержит.
– Я все-таки за дверь выйду, – сказал Толик, – на всякий случай из коридора буду дергать.
– Залезь в шкаф и оттуда дергай, – сказал Вовка.
– Ничего себе команда собралась, – сказал я, – три мушкетера, один в шкаф, а другой куда? Вместе будем дергать. Тоже мне артиллеристы, противно смотреть на такую команду!
– Во-первых, я никуда не собираюсь… – обиделся Вовка.
– Вот и хорошо, что не собираешься! Огонь по Берлину!
Мы дернули. Выстрел не вышел.
Я заорал:
– Одна у нас дорога – на Берлин! Идут в атаку танки! Подпустить их! Пусть еще подойдут! Идут танки! Вы поняли? Танки идут!!!
– Да поняли мы, – сказал Толик, – ну, танки, ну и что?
– …колонны машин приближаются! Так… так… придвигаются… давайте, давайте… ближе, гады… еще… так, еще…
– Скоро они, наконец, придвинутся? – спросил Вовка. – Лично я целюсь в самолет, который пикирует на отца.
– Пока не стрелять! – орал я.
– Мы пришли сюда стрелять! – торопился Вовка. Возможно, самолет уже пикировал на его отца, но танки еще не совсем подошли.
– Спокойненько…
– Чего спокойненько? – не выдерживал Вовка. – Давай дергать!
– Спокойненько, фашисты придвигаются, ползут! – каски я принимал за танки, входя в раж все больше и больше. – Подпускайте их ближе!
– Давно уже подпустили, – сказал Толик.
– Не бойтесь! Пусть идут! Пусть, пусть они идут! – я прыгал и орал.
– Пусть они идут, а мы в таком случае пойдем домой, – сказал Толик.
– Стоять на месте! – надрывался я. – Ни в коем случае не отступать!
– Никто и не думает отступать, – сказал Вовка, – хватит тебе кривляться.
– Огонь! – крикнул я, и мы задергали за свою веревочку, но выстрела опять не получилось.
Мы дергали и дергали.
– Танки горят! – вопил я. – Колонна остановилась!
– Чего это они у тебя горят, если выстрела не было? – сказал Толик.
– Горит колонна! – Нисколько я его не слушал, колонна сейчас горела, фашистская колонна пылала, вот что было важно! Должна же она в конце концов гореть.
Толик щупал каски, повторяя, что это не танки. Вовка уверял, что сбил самолет, каждый нес свое и размахивал руками; шуму больше, чем на войне.
– За сбитый стервятник, – сказал я, – за спасение своего отца… – и повесил на грудь Вовке геройскую звездочку.
Он походил по комнате со звездой Героя, такой молодой и прославленный, звездочка покачивалась и поблескивала, а он вышагивал довольный, гордый, будто и в самом деле Герой.
– Теперь мне, – сказал я.
Награждались по очереди, ведь звездочка была одна. И Вовка снял нехотя свою награду за подбитый самолет и повесил мне за разгром танковой колонны.
– А мне? – спросил Толик.
– А тебе за что? – сказал Вовка.
– Дергал с вами вместе, значит, и мне полагается.
– Куда же ты стрелял?
– По каскам.
– Он стрелял по каскам! – засмеялся Вовка. – И за это ему полагается звездочка? Да кто же получает такую награду за стрельбу по каскам, ты в своем уме?
– А вы куда стреляли? – разволновался Толик. – Не по каскам?
– В самолет я стрелял, в «мессершмитт»! Сбил его. А он танки подбил. Петя подбил танковую колонну, пока ты каски колошматил.
– Несправедливо поступаете! – взвыл Толик. – Вместе мы дергали, не выдумывайте чего не было!
– Ну, сколько ты фрицев уничтожил? – подсказывал я. – Ты бил по пехоте? Ведь верно, ты бил по пехоте?
– По каскам, а не по пехоте, – таращил глаза Толик.
– Ну и ничего тебе не полагается, – сказал Вовка. – Неужели ты не можешь сказать, что бил по пехоте? Как же мы тебя награждать можем, если ты такое заявляешь. Да за это тебя надо с войны выгнать, раз ты по каскам шпаришь, а не по фрицам.
Но Толик таращил глаза и не понимал. Не мог он понять, бедный Толик, что не имеем мы морального права награждать его таким званием за стрельбу по каскам.
– Сговорились и выдумали каких-то фрицев, – обиделся он.
– И ты выдумай, – обрадовался я, решив, что теперь-то он понял, в чем дело.
– Выдумывайте сами, – сказал он обиженно.
– Пальнем-ка еще, – предложил я.
– Я не хочу, – сказал Толик.
– Вот за это мы тебя не любим, – сказал Вовка, – вечно увиливаешь, какой ты Герой.
– А если буду – наградите?
– Торгуется, как на базаре, – сказал Вовка, – да ну его. Герои не ради наград совершают свои подвиги, пора бы знать.
– Я вам патрон дал, а вы…
– Где это слыхано, чтобы за патрон званием Героя награждали?
Он вдруг надулся, стал красный.
– И не надо! Все у вас ненастоящее, и звездочка у вас ненастоящая, а у меня патрон настоящий!
– Ты звездочку не тронь, – сказал я. – Не наша это звездочка. Ничья. Не Вовкина и не моя.
– Чья же это звездочка? – таращил глаза Толик.
– Не твоего ума дело, – сказал я и спрятал звездочку в коробку.
– Вот народ, ну и народ! – замахал Толик руками. – С таким народом лучше не связываться.
– Мы народ отчаянный, – сказал я, – с нами лучше не связываться.
– Ну и оставайтесь, – обиделся Толик, собираясь уходить.
– А патрон-то остался? – крикнул я, и Толик тоже остался.
Я вынул патрон из карабина, но Вовка у меня его выхватил.
– Тяжеленький… – сказал он, подбрасывая патрон на ладони.
– А вдруг он холостой, – сказал я, – мало ли что тяжеленький. Может, он учебный или еще какой.
Попробовали вытащить пулю, но нам не удавалось.
– Минуточку, – сказал я, – давайте-ка его сюда. Мы его сейчас проверим.
– Ты куда? – крикнул Вовка. Но я уже был в кухне. Положил патрон на железную подставку. Зажег газ. Ничего с ним не случалось. Лежал себе и грелся, и я перевернул его, чтоб он погрелся с другой стороны, а острие пули направил на чайник. Пусть в чайник, не в меня.
Сел на стул возле плиты.
– Чего ты там делаешь? – закричал Вовка.
Я смотрел на патрон. Ничего я не делаю, сами-то они чего там делают. Подсунул нам Толик холостой патрон, без всякого сомнения. Не может боевой патрон так спокойно на подставке жариться.
Звал меня Вовка. Они там чему-то смеялись, а я смотрел на патрон.
Как вдруг дверь стала медленно открываться, от ветра что ли, и я бросился ее закрыть.
Вошел Павел. В это время раздался грохот, а потом звон в ушах, и будто зазвенели вдалеке колокольчики. Настоящий взрыв!
Влетели Вовка с Толиком, Павла даже не заметили.
– Бабахнуло… – сказал я.
Они бросились осматривать стены. На железной подставке порядочная вмятина. Стены в дырках – гильза в куски разорвана. Кругом осколки гильзы.
– А где пуля? Куда пуля делась? – орал Вовка, ползая по полу.
– Не знаю, – сказал я. Колокольчики все еще звенели у меня в ушах.
– Не в тебе ли она сидит? – сказал Павел, и ребята стали меня щупать, осматривать.
Я так перепугался, что слова сказать не мог.
– Но где же она, где?
– Посмотрите в чайнике, – наконец сказал я, – нет ли ее в чайнике?
– В чайнике нет.
– И дырки нету в чайнике?
Толик с Вовкой повертели его, осмотрели, пощупали – дырки нет, пули тоже нет.
– Может быть, она во мне? – сказал Павел.
Мы с ужасом смотрели на него. Вдруг он убит… Упадет и умрет…
Мы кинулись к нему, но Павел отстранил нас.
– Патроны еще есть? Чувствовал – неладное затеяли, да так оно и вышло… – и стал осматривать квартиру.
Патронов у нас больше не было, и мы ему об этом сказали.
Мы двинулись за ним.
Павел вытащил затвор из карабина, положил в карман. Надел нам на головы каски. Каска съехала мне на глаза, но я не шелохнулся, и ребята застыли, стояла мертвая тишина. Он постучал по каскам на наших головах – головы глухо зазвенели – и своей хромающей походкой пошел от нас прочь с нашим затвором, не хотел он больше с нами говорить.
Я поплелся за ним, а он даже не повернулся.
– Все равно, если сунутся немцы, встретим их шквальным огнем! – заорал я в отчаянии, поняв, что нам уже не вернуть затвор, и не совсем понимая, каким образом откроем мы шквальный огонь. – В крайнем случае, подложим под дом мину и взорвемся вместе с врагами!
В страхе попятились от двери старушки Добрушкины, как будто вот-вот должен произойти взрыв. Им-то что здесь надо?
Дверь так и осталась открытой, скрипела на ветру, – никто из нас не закрыл ее.
– Что он мелет?! – закричали старушки. – Он хочет нас взорвать! Держите его и не отпускайте ни в коем случае!
– Пока все обошлось, – успокоил их Павел.
– Но когда нас взорвут, будет поздно! – сказали старушки.
– Здорово ты был бледный, когда мы вбежали, – сказал Вовка, когда старушки ушли.
– Внезапно бахнул, – сказал я, – от внезапности.
– Но где же пуля?
– Нет, нет, во мне ее нет… – пятился я.
– Интересно, – сказал Вовка.
Мы пересмотрели в кухне все углы, исследовали и передвинули в кухне все, что было возможно, порылись в мусорном ведре, но пули нигде не было.
– Давайте-ка все отсюда, – сказал я ребятам. Они чуть в касках не ушли, до того разволновались. И я каску не снял. Мы вместе вдруг о касках вспомнили и сняли их почти одновременно.
– Сам звал, а сам гонишь, – обиделись ребята.
– Звал, звал… ну и звал… скоро мама придет…
– Испортил всю квартиру, мама тебе покажет! – сказал Толик.
Я толкал их к двери, а они упирались.
Грозили нам костлявыми длинными пальцами старушки Добрушкины, заслонив проход на лестнице и не давая пройти Мирзоян. Выскочили братья Измайловы из своей квартиры.
– Уйдем-ка отсюда поскорей, – сказал Толик, – человека, раненного на войне, чуть не убили, это же страшно подумать!
– Твоим настоящим патроном! – подначил его Вовка.
– Да если бы я знал, – сказал Толик, – никогда бы… в жизни никогда бы таким дуракам патрон не принес.
Он с силой захлопнул дверь. Оставшись один, я ощупал себя всего и долго вертелся перед зеркалом, вспоминая слова Павла «пуля дура».
Я вспомнил про газеты…
…В газетах сообщалось, что немцев остановили под Моздоком, а это значит: не придется мне теперь ложиться у порога с карабином, не появятся фашисты в нашем городе, не удастся мне с врагом сразиться…
6. Огонь!
7. Поручение
– А что вы мне взамен дадите? – спрашивает Толик.
– Каску, – говорю. – Немецкую каску с фашистским знаком. Вещь стоящая, наденешь на голову – настоящий фриц. Поглядишь в зеркало – себя ни за что не узнаешь. Вылитый фашист. Точь-в-точь. Редкая вещь.
– На кой нужна мне ваша каска, – обиделся Толик, – зачем мне ее на голову надевать?
– Вещь-то стоящая, согласись. Только в школьном музее и есть, а у тебя своя собственная. Может, тебе еще рубашку в придачу дать? Могу повязку дежурного предложить. Ходи, где хочешь, во время тревоги, загоняй всех в бомбоубежище, на!
– Не надо мне ничего, – сказал Толик и вынул патрон из кармана.
– Друг ты наш, Толик, бесценный друг, выручил ты нас, Толик!
– На испытания оставайся, – сказал Вовка, – официально оставайся, а хочешь – неофициально, как тебе удобней.
– Да мне все равно, – сказал Толик.
– Как почетный гость оставайся, пальнуть дадим, можешь не беспокоиться. Папаше твоему салют устроим. Молодец он, патрон оставил. Ржавело бы наше оружие до лучших времен, если б не твой папаша. Сначала испытание устроим, а потом фрицам праздничек устроим. Из их же оружия, представляешь, нашим патроном праздничек устроим!
Толик крутил головой во все стороны.
– Неужели вы серьезно здесь стрелять собрались? Не в каждой квартире стреляют…
– А у меня стреляют, – сказал я гордо.
– Пригласили тебя на испытание, помалкивай, – сказал Вовка, – человек свою квартиру не жалеет, в стрельбище превращает, а ты еще не доволен.
– Очень доволен, но моя мама стрельбу в квартире ни за что бы не разрешила.
– Опять ты нас учишь? А его мама разрешает.
– Во какая мама! – восхитился Толик. – А соседи переполох не устроят?
– Всего один выстрел, опомниться не успеют, не собираемся же мы палить до утра.
– А мне пальнуть дадите?
– Дадим ему, Вовка?
– Дадим, – сказал Вовка.
– Дадим, – сказал я.
– Не опасно? – спросил Толик, разглядывая карабин.
– Да не бойся ты, гляди! – я отвел затвор и вложил патрон в патронник. – Видал? – щелкнул затвором. – Ну? Только нажать. И – огонь! Все нормально. Не дрейфь.
– Как же его в руках держать? – сказал Толик. – Приклада нет. Вдруг в руках разорвет? Дал я вам патрон, сами и стреляйте, шутники нашлись.
– Он дело говорит, – сказал я, – откуда мы знаем, разорвет или не разорвет?
– По-моему, не разорвет, – сказал Вовка.
– А если разорвет?
– Ну, тогда… – сказал Вовка, – тогда разорвет.
– Мудрый у нас Вовка, – сказал я, – все рассудил.
– У меня есть идея, – сказал Толик. – Давайте карабин укрепим на стуле. К спусковому крючку веревочку привяжем. А дергать будем все вместе, на расстоянии.
Верно ведь сообразил. Дернем за веревочку – не разорвет, можно в будущем без веревочек.
Друг-то наш соображает, а мы его ругаем.
– Сорвите с балкона бельевую веревку, – командовал я, – и привяжите карабин к стулу, чтобы не шатался. Тащите ящик с кошкиным песком, а теперь прижмите карабин ящиком. Укрепляйте карабин, не спешите, времени у нас хватает. Готовьтесь к бою. Утюг возьмите, придавите тумбочкой. Двигайте сундук, кладите сверху побольше. Эх, и расколотим мы эти проклятые каски в пух и прах!
Каски установили на чемоданах.
– А если пуля срикошетит? – заволновался Толик.
– Дадим тебе самый конец веревки, – сказал Вовка, – стой на улице и дергай. Только следи, чтобы прохожие ногами не наступали.
– Неужели вы всерьез думаете, что каски пробить можно? Зачем же каски надевают в таком случае?
– Дураки, поэтому и надевают, – сказал Вовка, – видел каски в школьном музее – все с дырками.
– В музее осколками пробиты, – сказал Толик, – неужели не заметили?
– Спорим, каска не выдержит! – доказывал Толик.
– Ладно, хватит, – сказал я, – посмотрим, выдержит или не выдержит.
– Я все-таки за дверь выйду, – сказал Толик, – на всякий случай из коридора буду дергать.
– Залезь в шкаф и оттуда дергай, – сказал Вовка.
– Ничего себе команда собралась, – сказал я, – три мушкетера, один в шкаф, а другой куда? Вместе будем дергать. Тоже мне артиллеристы, противно смотреть на такую команду!
– Во-первых, я никуда не собираюсь… – обиделся Вовка.
– Вот и хорошо, что не собираешься! Огонь по Берлину!
Мы дернули. Выстрел не вышел.
Я заорал:
– Одна у нас дорога – на Берлин! Идут в атаку танки! Подпустить их! Пусть еще подойдут! Идут танки! Вы поняли? Танки идут!!!
– Да поняли мы, – сказал Толик, – ну, танки, ну и что?
– …колонны машин приближаются! Так… так… придвигаются… давайте, давайте… ближе, гады… еще… так, еще…
– Скоро они, наконец, придвинутся? – спросил Вовка. – Лично я целюсь в самолет, который пикирует на отца.
– Пока не стрелять! – орал я.
– Мы пришли сюда стрелять! – торопился Вовка. Возможно, самолет уже пикировал на его отца, но танки еще не совсем подошли.
– Спокойненько…
– Чего спокойненько? – не выдерживал Вовка. – Давай дергать!
– Спокойненько, фашисты придвигаются, ползут! – каски я принимал за танки, входя в раж все больше и больше. – Подпускайте их ближе!
– Давно уже подпустили, – сказал Толик.
– Не бойтесь! Пусть идут! Пусть, пусть они идут! – я прыгал и орал.
– Пусть они идут, а мы в таком случае пойдем домой, – сказал Толик.
– Стоять на месте! – надрывался я. – Ни в коем случае не отступать!
– Никто и не думает отступать, – сказал Вовка, – хватит тебе кривляться.
– Огонь! – крикнул я, и мы задергали за свою веревочку, но выстрела опять не получилось.
Мы дергали и дергали.
– Танки горят! – вопил я. – Колонна остановилась!
– Чего это они у тебя горят, если выстрела не было? – сказал Толик.
– Горит колонна! – Нисколько я его не слушал, колонна сейчас горела, фашистская колонна пылала, вот что было важно! Должна же она в конце концов гореть.
Толик щупал каски, повторяя, что это не танки. Вовка уверял, что сбил самолет, каждый нес свое и размахивал руками; шуму больше, чем на войне.
– За сбитый стервятник, – сказал я, – за спасение своего отца… – и повесил на грудь Вовке геройскую звездочку.
Он походил по комнате со звездой Героя, такой молодой и прославленный, звездочка покачивалась и поблескивала, а он вышагивал довольный, гордый, будто и в самом деле Герой.
– Теперь мне, – сказал я.
Награждались по очереди, ведь звездочка была одна. И Вовка снял нехотя свою награду за подбитый самолет и повесил мне за разгром танковой колонны.
– А мне? – спросил Толик.
– А тебе за что? – сказал Вовка.
– Дергал с вами вместе, значит, и мне полагается.
– Куда же ты стрелял?
– По каскам.
– Он стрелял по каскам! – засмеялся Вовка. – И за это ему полагается звездочка? Да кто же получает такую награду за стрельбу по каскам, ты в своем уме?
– А вы куда стреляли? – разволновался Толик. – Не по каскам?
– В самолет я стрелял, в «мессершмитт»! Сбил его. А он танки подбил. Петя подбил танковую колонну, пока ты каски колошматил.
– Несправедливо поступаете! – взвыл Толик. – Вместе мы дергали, не выдумывайте чего не было!
– Ну, сколько ты фрицев уничтожил? – подсказывал я. – Ты бил по пехоте? Ведь верно, ты бил по пехоте?
– По каскам, а не по пехоте, – таращил глаза Толик.
– Ну и ничего тебе не полагается, – сказал Вовка. – Неужели ты не можешь сказать, что бил по пехоте? Как же мы тебя награждать можем, если ты такое заявляешь. Да за это тебя надо с войны выгнать, раз ты по каскам шпаришь, а не по фрицам.
Но Толик таращил глаза и не понимал. Не мог он понять, бедный Толик, что не имеем мы морального права награждать его таким званием за стрельбу по каскам.
– Сговорились и выдумали каких-то фрицев, – обиделся он.
– И ты выдумай, – обрадовался я, решив, что теперь-то он понял, в чем дело.
– Выдумывайте сами, – сказал он обиженно.
– Пальнем-ка еще, – предложил я.
– Я не хочу, – сказал Толик.
– Вот за это мы тебя не любим, – сказал Вовка, – вечно увиливаешь, какой ты Герой.
– А если буду – наградите?
– Торгуется, как на базаре, – сказал Вовка, – да ну его. Герои не ради наград совершают свои подвиги, пора бы знать.
– Я вам патрон дал, а вы…
– Где это слыхано, чтобы за патрон званием Героя награждали?
Он вдруг надулся, стал красный.
– И не надо! Все у вас ненастоящее, и звездочка у вас ненастоящая, а у меня патрон настоящий!
– Ты звездочку не тронь, – сказал я. – Не наша это звездочка. Ничья. Не Вовкина и не моя.
– Чья же это звездочка? – таращил глаза Толик.
– Не твоего ума дело, – сказал я и спрятал звездочку в коробку.
– Вот народ, ну и народ! – замахал Толик руками. – С таким народом лучше не связываться.
– Мы народ отчаянный, – сказал я, – с нами лучше не связываться.
– Ну и оставайтесь, – обиделся Толик, собираясь уходить.
– А патрон-то остался? – крикнул я, и Толик тоже остался.
Я вынул патрон из карабина, но Вовка у меня его выхватил.
– Тяжеленький… – сказал он, подбрасывая патрон на ладони.
– А вдруг он холостой, – сказал я, – мало ли что тяжеленький. Может, он учебный или еще какой.
Попробовали вытащить пулю, но нам не удавалось.
– Минуточку, – сказал я, – давайте-ка его сюда. Мы его сейчас проверим.
– Ты куда? – крикнул Вовка. Но я уже был в кухне. Положил патрон на железную подставку. Зажег газ. Ничего с ним не случалось. Лежал себе и грелся, и я перевернул его, чтоб он погрелся с другой стороны, а острие пули направил на чайник. Пусть в чайник, не в меня.
Сел на стул возле плиты.
– Чего ты там делаешь? – закричал Вовка.
Я смотрел на патрон. Ничего я не делаю, сами-то они чего там делают. Подсунул нам Толик холостой патрон, без всякого сомнения. Не может боевой патрон так спокойно на подставке жариться.
Звал меня Вовка. Они там чему-то смеялись, а я смотрел на патрон.
Как вдруг дверь стала медленно открываться, от ветра что ли, и я бросился ее закрыть.
Вошел Павел. В это время раздался грохот, а потом звон в ушах, и будто зазвенели вдалеке колокольчики. Настоящий взрыв!
Влетели Вовка с Толиком, Павла даже не заметили.
– Бабахнуло… – сказал я.
Они бросились осматривать стены. На железной подставке порядочная вмятина. Стены в дырках – гильза в куски разорвана. Кругом осколки гильзы.
– А где пуля? Куда пуля делась? – орал Вовка, ползая по полу.
– Не знаю, – сказал я. Колокольчики все еще звенели у меня в ушах.
– Не в тебе ли она сидит? – сказал Павел, и ребята стали меня щупать, осматривать.
Я так перепугался, что слова сказать не мог.
– Но где же она, где?
– Посмотрите в чайнике, – наконец сказал я, – нет ли ее в чайнике?
– В чайнике нет.
– И дырки нету в чайнике?
– Может быть, она во мне? – сказал Павел.
Мы с ужасом смотрели на него. Вдруг он убит… Упадет и умрет…
Мы кинулись к нему, но Павел отстранил нас.
– Патроны еще есть? Чувствовал – неладное затеяли, да так оно и вышло… – и стал осматривать квартиру.
Патронов у нас больше не было, и мы ему об этом сказали.
Мы двинулись за ним.
Павел вытащил затвор из карабина, положил в карман. Надел нам на головы каски. Каска съехала мне на глаза, но я не шелохнулся, и ребята застыли, стояла мертвая тишина. Он постучал по каскам на наших головах – головы глухо зазвенели – и своей хромающей походкой пошел от нас прочь с нашим затвором, не хотел он больше с нами говорить.
Я поплелся за ним, а он даже не повернулся.
– Все равно, если сунутся немцы, встретим их шквальным огнем! – заорал я в отчаянии, поняв, что нам уже не вернуть затвор, и не совсем понимая, каким образом откроем мы шквальный огонь. – В крайнем случае, подложим под дом мину и взорвемся вместе с врагами!
В страхе попятились от двери старушки Добрушкины, как будто вот-вот должен произойти взрыв. Им-то что здесь надо?
Дверь так и осталась открытой, скрипела на ветру, – никто из нас не закрыл ее.
– Что он мелет?! – закричали старушки. – Он хочет нас взорвать! Держите его и не отпускайте ни в коем случае!
– Пока все обошлось, – успокоил их Павел.
– Но когда нас взорвут, будет поздно! – сказали старушки.
– Здорово ты был бледный, когда мы вбежали, – сказал Вовка, когда старушки ушли.
– Внезапно бахнул, – сказал я, – от внезапности.
– Но где же пуля?
– Нет, нет, во мне ее нет… – пятился я.
– Интересно, – сказал Вовка.
Мы пересмотрели в кухне все углы, исследовали и передвинули в кухне все, что было возможно, порылись в мусорном ведре, но пули нигде не было.
– Давайте-ка все отсюда, – сказал я ребятам. Они чуть в касках не ушли, до того разволновались. И я каску не снял. Мы вместе вдруг о касках вспомнили и сняли их почти одновременно.
– Сам звал, а сам гонишь, – обиделись ребята.
– Звал, звал… ну и звал… скоро мама придет…
– Испортил всю квартиру, мама тебе покажет! – сказал Толик.
Я толкал их к двери, а они упирались.
Грозили нам костлявыми длинными пальцами старушки Добрушкины, заслонив проход на лестнице и не давая пройти Мирзоян. Выскочили братья Измайловы из своей квартиры.
– Уйдем-ка отсюда поскорей, – сказал Толик, – человека, раненного на войне, чуть не убили, это же страшно подумать!
– Твоим настоящим патроном! – подначил его Вовка.
– Да если бы я знал, – сказал Толик, – никогда бы… в жизни никогда бы таким дуракам патрон не принес.
Он с силой захлопнул дверь. Оставшись один, я ощупал себя всего и долго вертелся перед зеркалом, вспоминая слова Павла «пуля дура».
Я вспомнил про газеты…
…В газетах сообщалось, что немцев остановили под Моздоком, а это значит: не придется мне теперь ложиться у порога с карабином, не появятся фашисты в нашем городе, не удастся мне с врагом сразиться…
6. Огонь!
– Уроки приготовлены? – спросил нас Павел. – Если у вас уроки приготовлены, прошу за мной!
Не собирается ли он нам вернуть затвор?
…Сначала мы ехали на трамвае и не знали, куда едем.
Потом шли немного пешком и до самого последнего момента не знали, куда идем.
Ему трудно было шагать, и мы его взяли под руки и без конца расспрашивали, а он молчал. С одной ногой вышагивать по кочкам – нешуточное дело, мы готовы были его на руках нести, если бы он только согласился.
Раз он нас ведет, значит, нужно идти за ним без всяких рассуждений. Таким загадочным мы его еще никогда не видели.
– Ну вот и пришли, – сказал он, хотя мы и сейчас не понимали, где находимся. Кругом поле. Какая-то вышка. Сарайчик. Выходит из сарайчика одноглазый дядька, и они с Павлом обнимаются, как старые друзья.
– Ребята еще не знают, куда попали, – говорит ему Павел.
– А попали вы, ребята, на самое настоящее стрельбище, – говорит дядька. – Хотите пострелять?
От удивления мы с Вовкой даже на месте закружились, но ничего особенного не заметили.
– А где винтовки? – спросил Вовка с недоверием.
– Займись сам с ними, Павел, – сказал одноглазый.
Павел вынес из сарайчика малокалиберки, и мы сразу потянулись к винтовкам, но он нас отстранил.
– Начнем с материальной части, – сказал Павел.
– А что это такое? – спросил Вовка.
– Начиная с материальной части, – сказал Павел, – мы узнаем, как устроена винтовка, как из нее целиться и стрелять.
Мы давно хотели стрелять, но материальная часть еще только начиналась.
– Это ствол, – объяснил Павел, – а вовсе не дуло, как некоторые думают.
И я думал – дуло.
– … а это ложе.
Я думал – приклад.
– Войдем теперь в сарайчик, – сказал Павел.
Неужели стрелять в сарайчике?
– Протрем теперь затворы, – сказал Павел, – чтобы не было осечки.
Далеко до стрельбы, думал я.
– А теперь на линию огня, – сказал Павел.
Мы поплелись на линию огня.
– Лежа с упором, для начала, – сказал Павел. – Ложись, ребята, нечего стесняться. – И он показал, что значит лежа с упором.
– Заряжай, – сказал Павел и показал, как заряжать.
Мы зарядили.
– Не дышать, – сказал Павел и засмеялся.
Мы и так не дышали.
– Не моргай, – сказал мне Павел, – какой ты глаз закрыл?
– А какой надо закрыть?
– Левый, – сказал Павел.
– А он у меня не закрывается.
– Вот те на! – сказал Павел. – Как же так?
– У меня оба глаза сразу закрываются, – сказал я.
– Так нельзя, – сказал он, – что же это такое?!
– Я только пальцем могу его закрыть, – сказал я.
– Палец должен быть на спусковом крючке, – сказал Павел.
– Попробую без пальца, – сказал я, – немножечко выходит…
– Старайся, старайся, – сказал Павел. – Выйдет. В таком деле не надо спешить.
– В каком деле? – спросил Вовка.
– Огонь! – сказал Павел.
Рядом палили из боевых винтовок, и я косился в их сторону. Левый глаз никак не закрывался, хотелось нажать на него пальцем, и я, не целясь, выстрелил.
Зарядили по второму разу, и опять непослушный глаз не закрывался.
– Огонь!
И опять я беспорядочно пальнул.
В третий раз закрылся правый глаз – и то уже достижение.
– Это вам не дергать за веревочки, – сказал Павел. – Встать!
Спустили с вышки флаг, и все пошли к мишеням. Да стоило ли ходить, и так все ясно. Какая-то надежда все-таки имелась, и мы бесполезно, долго наши мишени рассматривали.
– Все мимо, – сказал Павел, – в молочко.
– Куда? – не понял я.
– Намарал, – сказал Павел.
– И я намарал, – сказал Вовка, глупо улыбаясь.
– Оба намарали, – улыбнулся я так же глупо.
– Пора и домой, – зевнул Вовка.
С такими результатами стыдно домой возвращаться.
Но сколько бы сейчас мы ни стреляли, ничего ведь не изменится.
Для начала бы глаз закрывать научиться…
– А сейчас, ребята, – сказал Павел, – следует наше оружие смазать.
– До стрельбы нам пока рановато, – сказал Павел, – в дальнейшем займемся теорией, сами сделаем станок, я готов с вами повозиться.
– А сюда придем? – спросил я.
– Непременно придем.
Обратно шли молча.
И ехали молча.
Так долго добирались и промахнулись.
Старались, целились, стреляли и… намарали…
Не собирается ли он нам вернуть затвор?
…Сначала мы ехали на трамвае и не знали, куда едем.
Потом шли немного пешком и до самого последнего момента не знали, куда идем.
Ему трудно было шагать, и мы его взяли под руки и без конца расспрашивали, а он молчал. С одной ногой вышагивать по кочкам – нешуточное дело, мы готовы были его на руках нести, если бы он только согласился.
Раз он нас ведет, значит, нужно идти за ним без всяких рассуждений. Таким загадочным мы его еще никогда не видели.
– Ну вот и пришли, – сказал он, хотя мы и сейчас не понимали, где находимся. Кругом поле. Какая-то вышка. Сарайчик. Выходит из сарайчика одноглазый дядька, и они с Павлом обнимаются, как старые друзья.
– Ребята еще не знают, куда попали, – говорит ему Павел.
– А попали вы, ребята, на самое настоящее стрельбище, – говорит дядька. – Хотите пострелять?
От удивления мы с Вовкой даже на месте закружились, но ничего особенного не заметили.
– А где винтовки? – спросил Вовка с недоверием.
– Займись сам с ними, Павел, – сказал одноглазый.
Павел вынес из сарайчика малокалиберки, и мы сразу потянулись к винтовкам, но он нас отстранил.
– Начнем с материальной части, – сказал Павел.
– А что это такое? – спросил Вовка.
– Начиная с материальной части, – сказал Павел, – мы узнаем, как устроена винтовка, как из нее целиться и стрелять.
Мы давно хотели стрелять, но материальная часть еще только начиналась.
– Это ствол, – объяснил Павел, – а вовсе не дуло, как некоторые думают.
И я думал – дуло.
– … а это ложе.
Я думал – приклад.
– Войдем теперь в сарайчик, – сказал Павел.
Неужели стрелять в сарайчике?
– Протрем теперь затворы, – сказал Павел, – чтобы не было осечки.
Далеко до стрельбы, думал я.
– А теперь на линию огня, – сказал Павел.
Мы поплелись на линию огня.
– Лежа с упором, для начала, – сказал Павел. – Ложись, ребята, нечего стесняться. – И он показал, что значит лежа с упором.
– Заряжай, – сказал Павел и показал, как заряжать.
Мы зарядили.
– Не дышать, – сказал Павел и засмеялся.
Мы и так не дышали.
– Не моргай, – сказал мне Павел, – какой ты глаз закрыл?
– А какой надо закрыть?
– Левый, – сказал Павел.
– А он у меня не закрывается.
– Вот те на! – сказал Павел. – Как же так?
– У меня оба глаза сразу закрываются, – сказал я.
– Так нельзя, – сказал он, – что же это такое?!
– Я только пальцем могу его закрыть, – сказал я.
– Палец должен быть на спусковом крючке, – сказал Павел.
– Попробую без пальца, – сказал я, – немножечко выходит…
– Старайся, старайся, – сказал Павел. – Выйдет. В таком деле не надо спешить.
– В каком деле? – спросил Вовка.
– Огонь! – сказал Павел.
Рядом палили из боевых винтовок, и я косился в их сторону. Левый глаз никак не закрывался, хотелось нажать на него пальцем, и я, не целясь, выстрелил.
Зарядили по второму разу, и опять непослушный глаз не закрывался.
– Огонь!
И опять я беспорядочно пальнул.
В третий раз закрылся правый глаз – и то уже достижение.
– Это вам не дергать за веревочки, – сказал Павел. – Встать!
Спустили с вышки флаг, и все пошли к мишеням. Да стоило ли ходить, и так все ясно. Какая-то надежда все-таки имелась, и мы бесполезно, долго наши мишени рассматривали.
– Все мимо, – сказал Павел, – в молочко.
– Куда? – не понял я.
– Намарал, – сказал Павел.
– И я намарал, – сказал Вовка, глупо улыбаясь.
– Оба намарали, – улыбнулся я так же глупо.
– Пора и домой, – зевнул Вовка.
С такими результатами стыдно домой возвращаться.
Но сколько бы сейчас мы ни стреляли, ничего ведь не изменится.
Для начала бы глаз закрывать научиться…
– А сейчас, ребята, – сказал Павел, – следует наше оружие смазать.
прочел я на плакате в сарайчике.
Когда
война-метелица
Придет опять,
– Должны уметь мы целиться,
уметь стрелять, —
– До стрельбы нам пока рановато, – сказал Павел, – в дальнейшем займемся теорией, сами сделаем станок, я готов с вами повозиться.
– А сюда придем? – спросил я.
– Непременно придем.
вспомнил я следующие строчки.
Возьмем винтовки новые.
На штык флажки. И с песнею
в стрелковые
Пойдем кружки! —
Обратно шли молча.
И ехали молча.
Так долго добирались и промахнулись.
Старались, целились, стреляли и… намарали…
7. Поручение
– Ты мне страшно нужен, – сказал мне управдом во дворе.
Никогда я ему не был нужен и вдруг нужен.
– Я тебя знаю, и ты меня знаешь, – сказал он, – достаточно ли мы друг друга за войну узнали?
– Достаточно, – сказал я.
– Безобразия твои не в счет, не стоит вспоминать.
– Какие безобразия?
– Не стоит вспоминать.
– Не стоит так не стоит, тогда и говорить об этом не стоит.
– У меня к тебе поручение, – сказал он.
– Какое?
– Покрасить чердак.
Я думал, он шутит. Кому сейчас надо чердак красить, красоту там наводить.
– Очень нужно, – сказал он. – Особая противопожарная краска с известью имеется, два ведра достал.
– Внутри красить или снаружи?
– Конечно, внутри, а не крышу. Смотри, крышу мне не покрась.
– А я и не собираюсь красить, – сказал я.
– Два ведра краски достал, – сказал он.
– Ну и что?
– А красить некому.
– А кисть есть?
– Все есть. Рабочих рук нет. Сам бы красил, да времени нет. То сюда, то туда – целый день.
– Не беспокойтесь, крышу не покрашу, – согласился я.
– Чтобы известь в глаза не попала, смотри.
– Не беспокойтесь, не попадет.
– Нужно срочно, – сказал он, – таков приказ.
– Сейчас и начну.
– А потом доложи.
Я покрасил, ему доложил. Он проверил, похвалил и говорит:
– Есть еще один чердак, в другом доме, как ты на это смотришь?
– Нормально, – говорю, – а краска есть?
– Два ведра достал, – говорит, – не согласишься ли покрасить?
Я согласился.
– Потом доложишь, – говорит.
Покрасил я второй чердак и ему докладываю.
– Ты меня извини, – говорит, – но есть еще чердак. Два ведра еще есть. Нет рабочих. Как смотришь?
– Мне интересно, почему вы меня все время посылаете, а не других ребят?
– Нас-то двое, – говорит.
– Кого нас?
– Ты да я.
– Ребят-то полно во дворе.
– Попробуй собери их.
– Собирать-то их нечего, раз они сами во дворе собираются.
– Да ну их, одни малыши.
– Да ну их, – согласился я, – ведь это мое поручение.
– Неужели так красить понравилось?
– Кому это может понравиться, сами посудите. Но если я выполняю поручение, должен же я его до конца выполнить.
– Один чердак остался в моем хозяйстве, – сказал управдом, – на завтра отнесем.
– А вдруг ночью налет? Останется этот чердак непокрашенным.
Я вышагивал с кистью к своему последнему чердаку и наткнулся на братьев Измайловых.
– Даю вам поручение, – решил я сплавить им чердак, а самый старший, Рамис, сказал:
– Какое еще поручение?
– Вы даже не знаете, какое поручение, – сказал я.
– А мы и знать не хотим, – сказал Рамис.
– Ну и оставайтесь.
– А ты куда? – спросили Измайловы.
– А я поручение выполняю.
– И я хочу поручение, – сказал младший, Рафис.
Никогда я ему не был нужен и вдруг нужен.
– Я тебя знаю, и ты меня знаешь, – сказал он, – достаточно ли мы друг друга за войну узнали?
– Достаточно, – сказал я.
– Безобразия твои не в счет, не стоит вспоминать.
– Какие безобразия?
– Не стоит вспоминать.
– Не стоит так не стоит, тогда и говорить об этом не стоит.
– У меня к тебе поручение, – сказал он.
– Какое?
– Покрасить чердак.
Я думал, он шутит. Кому сейчас надо чердак красить, красоту там наводить.
– Очень нужно, – сказал он. – Особая противопожарная краска с известью имеется, два ведра достал.
– Внутри красить или снаружи?
– Конечно, внутри, а не крышу. Смотри, крышу мне не покрась.
– А я и не собираюсь красить, – сказал я.
– Два ведра краски достал, – сказал он.
– Ну и что?
– А красить некому.
– А кисть есть?
– Все есть. Рабочих рук нет. Сам бы красил, да времени нет. То сюда, то туда – целый день.
– Не беспокойтесь, крышу не покрашу, – согласился я.
– Чтобы известь в глаза не попала, смотри.
– Не беспокойтесь, не попадет.
– Нужно срочно, – сказал он, – таков приказ.
– Сейчас и начну.
– А потом доложи.
Я покрасил, ему доложил. Он проверил, похвалил и говорит:
– Есть еще один чердак, в другом доме, как ты на это смотришь?
– Нормально, – говорю, – а краска есть?
– Два ведра достал, – говорит, – не согласишься ли покрасить?
Я согласился.
– Потом доложишь, – говорит.
Покрасил я второй чердак и ему докладываю.
– Ты меня извини, – говорит, – но есть еще чердак. Два ведра еще есть. Нет рабочих. Как смотришь?
– Мне интересно, почему вы меня все время посылаете, а не других ребят?
– Нас-то двое, – говорит.
– Кого нас?
– Ты да я.
– Ребят-то полно во дворе.
– Попробуй собери их.
– Собирать-то их нечего, раз они сами во дворе собираются.
– Да ну их, одни малыши.
– Да ну их, – согласился я, – ведь это мое поручение.
– Неужели так красить понравилось?
– Кому это может понравиться, сами посудите. Но если я выполняю поручение, должен же я его до конца выполнить.
– Один чердак остался в моем хозяйстве, – сказал управдом, – на завтра отнесем.
– А вдруг ночью налет? Останется этот чердак непокрашенным.
Я вышагивал с кистью к своему последнему чердаку и наткнулся на братьев Измайловых.
– Даю вам поручение, – решил я сплавить им чердак, а самый старший, Рамис, сказал:
– Какое еще поручение?
– Вы даже не знаете, какое поручение, – сказал я.
– А мы и знать не хотим, – сказал Рамис.
– Ну и оставайтесь.
– А ты куда? – спросили Измайловы.
– А я поручение выполняю.
– И я хочу поручение, – сказал младший, Рафис.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента