– А вы бы покрепче! – сказал тот же мужик, который, указав им конуру дворника, всё вертелся поодаль от них у ворот.
   Иван Савич постучал очень крепко.
   – А вы изо всей мочи! – сказал мужик.
   У меня уж нет больше мочи. Поди-ка ты, Авдей!
   Всё безуспешно.
   – Пожалуйте-ка, я, – сказал мужик и застучал так, что стекла задребезжали.
   Никто не откликнулся.
   – Ну, видно, дома нет, – говорил мужик. – Я думал, не заснул ли он. Лют спать-то: нескоро добудишься. Нет ли разве на другом дворе?
   Барин и слуга отправились на другой двор; за ними в качестве наблюдателя поплелся и мужик. Там бродили два гуся да пяток кур. В одном углу баба мыла кадку, в другом кучер рубил дрова.
   – Не знаешь ли, тетка, – спросил Авдей, – где дворник? Нет ли его здесь?
   – Нет, батюшка, не видать. Он должен быть на том дворе.
   Они пошли опять на первый двор и прошли было уж ворота.
   – Кого вам, господа, – закричал кучер, – дворника, что ли, надо?
   И с этими словами вонзил топор в бревно, обернул его, поднял над головой и хлопнул оземь. Бревно разлетелось надвое; одна половинка ударила по коленке Авдея.
   106
   – Вишь тебя, леший… – сказал Авдей, прыгнув.
   Кучер опустил топор к полу.
   – Да, да, любезный, дворника. Где он? – спросил Иван Савич.
   – Да, где он? – примолвил, почесывая коленку, Авдей.
   Кучер поглядел на них, потом поплевал на ладони, взял топор и опять занес его над головой.
   – Не знаю, не видал! – отвечал он, тряхнув головой, и вонзил топор в другое бревно.
   – Зачем же ты ворочаешь по-пустому? – сказал Авдей. – Этакой народец!
   И пошли прочь. Они уже решились идти на другую квартиру. Между тем Иван Савич глазел на окна всех этажей, и вдруг глаза его заблистали: в окне третьего этажа мелькнуло белое платье, потом показалось и тотчас спряталось кругленькое женское личико, осененное длинными черными локонами. Из-за него выглянуло другое, старое и некрасивое, женское лицо.
   – Ну вот: тебя очень нужно! – проворчал Иван Савич, относя это ко второму явлению.
   Когда они проходили мимо дворнической, из глубины ее, как из могилы, выдвинулась сонная фигура самого дворника, в рубашке, с самоваром в руках.
   – Ты дворник? – спросил Авдей.
   – Я-с. Что вашей милости угодно?
   – Что! где ты прячешься! барин спрашивает тебя.
   – Какой барин? – говорил дворник, поглядывая с любопытством на Ивана Савича.
   – Мы тебя целый час ищем, – сказал Иван Савич.
   – А вы бы позвонили.
   – Мы даже трезвонили; руки отколотили, стуча в дверь.
   – Не слыхал. Признаться, соснул маненько, – сказал дворник.
   – Так не мы тебя разбудили? – спросил Иван Савич.
   – Нет-с, я сам проснулся: диво, как я не слыхал. Мне только чуть дотронься до скобки, я и услышу.
   – В третьем этаже здесь отдаются три комнаты и кухня? – спросил Иван Савич. – Покажи-ка нам.
   – Сейчас-с. Вот ключи только возьму. Пожалуйте-с.
   Он поставил самовар на землю и повел было их на лестницу, но вдруг заметил того мужика, который
   107
   помогал Ивану Савичу и Авдею стучать в дверь, и воротился. И они воротились.
   – А! ты здесь! – начал он кричать. – Зачем пожаловал? Послушай! толком тебе говорю: убирайся и не показывайся сюда, а не то, брат, худо будет. Хозяин велел тебя взашей вытолкать. Слыхал ты это?
   Мужик спрятался за ворота.
   – То-то же; будешь у меня прятаться, – примолвил дворник. – Пожалуйте-с!
   Они пошли на лестницу. Дошедши до первого этажа, дворник бросился к окну в сенях посмотреть, ушел ли мужик. Но он оказался опять на дворе.
   – Аль тебе мало слов? – кричал дворник, грозя из окна ключами, – ну так я кликну городового: он с тобой разделается; уходи, говорят, уходи, покуда цел. Пожалуйте-с.
   И Иван Савич с Авдеем смотрели в окно и видели, как мужик опять спрятался. Пошли выше.
   – А ведь, чай, не ушел, проклятый, – сказал дворник, всходя на площадку второго этажа. – Хоть побиться!
   Наконец пришли в третий этаж к дверям. Дворник прежде всего подошел к окну.
   – Не видать! – говорил он сам с собой. – Поди, чай, врет: не ушел! Этакая должность проклятая! Усмотри за ними! Пожалуйте-с.
   Он стал отпирать двери. В это самое время из дверей противоположной квартиры выглянула та же самая хорошенькая головка, что смотрела из окна, и тотчас спряталась.
   – Я думаю, я найму эту квартиру, – сказал Иван Савич и толкнул локтем Авдея.
   Авдей отворотился.
   – А? как ты думаешь, Авдей?
   – Что вы, сударь, торопитесь, – отвечал он. – Может, еще не хороша.
   – Как понравится, – примолвил дворник.
   – Прехорошенькая, – заметил Иван Савич.
   – Да ведь вы еще не видали ее; а может быть, она и холодна, – сказал Авдей.
   – Холодна! как можно, холодна! – ворчал Иван Савич.
   – Будьте покойны, – говорил дворник, махнув ключом и тряхнув головой, – такая жара, словно в печке: одни жильцы даже съехали оттого, что больно тепло.
   108
   – Как так?
   – Четыре печки, сами посудите. В кухне русская, да и солнышко греет прямо в окошки. Жили иностранцы какие-то, и не понравилось; а нам, русским, пар костей не ломит. Довольны будете.
   – Видишь, Авдей, кроме передней какая у тебя еще славная комната! – сказал Иван Савич.
   – Что мне видеть-то! – проворчал Авдей, взяв картуз из одной руки в другую.
   – Экой дурак! а ты отвечай по-человечески! – сердито заметил Иван Савич.
   – Я и то по-человечески говорю; вестимо, человек: по-барски не умею, – сострил Авдей.
   Квартира оказалась годною. Зала окнами выходила в переулок, а кабинет и спальня на двор. Всё, как хотелось Ивану Савичу.
   – А что это за пятно на потолке, как будто мокрое? – спросил Авдей.
   – Да, в самом деле, что это за пятно, и еще в спальне? – спросил и Иван Савич. – Кажется, течет сверху?
   – Точно так-с, – отвечал дворник, наклонив немного голову в знак согласия, – протекает маленько. Ино бывает наверху ушат с водой прольют, оно и каплет в щель.
   Иван Савич покачал головой.
   – Не извольте сумлеваться, – поспешил примолвить дворник, – будете довольны. А это пятно – так ничего! не глядите на него – оно дрянь!
   – Вижу, что дрянь. Но ведь этак, любезный, пожалуй, штукатурка отвалится да на нос упадет.
   – И, нет-с, щекатурка крепка, не отмокнет: другой год каплет. Вы только, как станет капать, ведерко извольте подставить.
   – А как не доглядишь, – сказал он, – да вода-то твоя на мебель или на платье потечет?
   – Нет-с, услышите: ведь оно закаплет, словно дождь пойдет: так и забарабанит.
   «Дождь в комнате! – думал Иван Савич, – лишнее совершенно лишнее!»
   – Зачем же не замажут? – спросил он.
   – Все тоже спрашивают, – отвечал дворник, – я сказывал хозяину, да он говорит, что уж он замазывал в ту пору еще, когда вот эти жильцы нанимали, что
   109
   съехали. «Неужто, – говорит, – для каждого жильца стану замазывать!» – да еще ругнул меня.
   Иван Савич задумался было, но вспомнил о соседке и махнул рукой.
   – Что ж! ванны не нужно, – прибавил он, обращаясь к Авдею. – Стал под это пятно да попросил там вверху пролить ушат с водой, вот тебе и душ.
   Он дал задаток.
   – Позвольте, сударь, позвольте! – сказал торопливо Авдей и вырвал у дворника ассигнацию, – надо всё с толком делать: а есть ли сарай для дров?
   – Есть: сажен на пять.
   – Ну а ледничек особый?
   – Ледника нет. Да на что вам ледник? У вас ведь нет хозяйства; али барин женат?
   – Нет, мы холостые. Да как не нужно ледника? Случится поставить что…
   – Да что вам ставить?
   Как что? дыню иной раз…
   – Ты всё вздор говоришь, Авдей; отдай задаток! – сказал Иван Савич.
   – Вздор! – повторил тихонько Авдей. – Сам вздор делает: дрова, вишь, у него вздор и ледник вздор, а глазеть куда не надо – не вздор!
   – Можно на хозяйский ледник поставить, коли что понадобится, – сказал дворник.
   Авдей отдал задаток назад.
   Пока слуга торговался, Иван Савич отворил ногой дверь из передней в сени и поглядывал в лорнет в полуотворенную дверь противоположной квартиры. Оттуда изредка выглядывали попеременно то молодое, то старое женское лицо.
   – Ах, как мила! – бормотал Иван Савич, отворяя побольше дверь. – Черные глазки, свеженькая: можно пожуировать. Экое чучело! – говорил он потом, вдруг захлопывая дверь. – Какая беленькая шейка! О, да она много обещает! Никогда не видывал гаже хари! Что это она так часто выглядывает?
   Вдруг в голове у него мелькнуло сомнение насчет соседки, и он тоже схватил ассигнацию из шапки дворника. Дворник потянулся было проворно прикрыть ее рукой, но не застал уж ее в шляпе и прикрыл пустое место. Он, разиня рот, смотрел, куда спрячет Иван Савич деньги. Но тот держал их в руке. Они вышли в сени.
   110
   – Кто тут живет напротив? -спросил Иван Савич.
   – Тут-с… мужние жены, – отвечал дворник.
   У Ивана Савича отлегло от сердца.
   – Ну вот, слава Богу, что порядочное соседство: честные женщины, а то ведь иногда… попадешь так, что и жить нельзя!
   И он бросил ассигнацию опять в шапку. Дворник сжал ее в кулак с ключом, а шапку надел.
   – А тут кто?
   – Тут-с барышня, дочь умершего чиновника.
   – Слышишь, Авдей, барышня.
   – Что мне слышать-то! – сказал Авдей.
   – А вон там повыше кто? – спросил Иван Савич.
   – Это-то?
   – Да.
   – Женатый чиновник.
   – А внизу?
   – Чиновник вдовец.
   Иван Савич стал морщиться.
   – А с другой стороны? – спросил он.
   – Чиновник-с.
   – Что за черт! А там? – говорил Иван Савич, указывая на самый верх, и, не дожидаясь ответа, сам кивнул головой, как будто догадываясь кто. И дворник кивнул.
   – Тоже?
   – Тоже.
   – Хм! – с досадой сделал Иван Савич. – Женатый?
   – Никак нет-с… у него экономка, Фекла Ондревна, всем распоряжается. Хорошая женщина, такая набожная: ни обедни, ни заутрени не пропустит. А про вашу милость, коли спросит хозяин, как прикажете доложить? Кто вы?
   – Кто я? – с важностию произнес Иван Савич, подступая к дворнику.
   Дворник попятился и снял шапку.
   – Кто я? – повторил Иван Савич. – Я холостой… чиновник!
   Дворник надел шапку, тряхнул головой и только что не сказал:
   «Что за чудо! напугал понапрасну. Нам они не в диковинку».
   Он запер дверь и тотчас посмотрел в окно из сеней.
   – Нет, нету! – сказал он сам себе, – уж не пробрался ли на другой двор? чего доброго от этакого анафемского
   111
   мужика ждать: он, пожалуй, и на другой двор пойдет, да даром: пусть пойдет, Фомка-то без сапог сидит.
   Иван Савич с Авдеем стали сходить с лестницы. Им встретилась баба с корытом. Они слышали, как она остановилась с дворником.
   – Здравствуйте, Савелий Микитич! – сказала она.
   – Наше вам, Степанида Игнатьевна!
   – Что это, никак вам Бог жильцов дает?
   – Да, наняли.
   – Кто такие?
   – Вестимо, кто: чиновники. Я рад-радехонек. Теперь по этой черной лестнице у нас всё чиновники живут. А то уж как я боялся, чтоб не нанял какой мастеровой.
   Дня через два на новую квартиру явился Авдей… За ним въехали на двор три воза с мебелью и другими домашними принадлежностями. Получше мебель и разные мелкие вещи несли солдаты на руках. Сам Авдей нагружен был мелочами, как верблюд. Одной рукой он обнял стенные часы; гири болтались и били его по животу. Между пальцами торчал маятник. В другой руке была лампа. Сзади из карманов сюртука выглядывали два бронзовые подсвечника. В зубах он держал кисет с табаком.
   – Постой, постой! эк ты ломишь! – кричал он направо и налево. – Не ставь зеркала на грязь-то. Погоди носить: надо посмотреть, пройдет ли. Где дворник? да что ж он не отпирает? Господи воля Твоя! это сущая каторга. Нет, чтоб самому хоть немножко присмотреть.
   – Да где барин-то твой? – спросил подошедший в это время дворник.
   – Где! черт его знает, прости Господи, где! Любит на готовое приехать. Переезжай, говорит, Авдей, а я ужо к вечеру буду, да и был таков. Вот ты тут и переезжай как хочешь. Того и гляди, всё мое доброе растащат; а у меня одного платья рублей на семьдесят будет.
   Долго еще раздавалась по двору команда Авдея. Он, как гончая собака, раз сто взбежал и сбежал по лестнице. Там поддержит уголок дивана или шкапа, там даст полезный совет, как обернуть мебель, верхом или низом.
   – Вот так, вот так, – слышалось беспрестанно, – нет, нет, повыше, повыше, еще, пониже, пониже: так, так; ну, слава Богу, прошло!
   112
   Из окон глядели любопытные. Иные не отходили от окна во всё время перевозки: часа этак четыре. Всё по разным причинам. Один любит знать, какая у кого мебель, кто на чем спит, ест, – словом, любит соваться в чужие дела. Другому, видно, наскучили свои – и он зевает по целым часам на чужое добро. Третий любит замечать какие-нибудь особенности и судить о них по человеку. Четвертый – смотреть на разные мелкие вещицы.
   – Вот шкап несут, – говорил один соседу.
   – Теперь, чай, возьмут комод, – отвечал тот.
   – Эх, картину-то как он взял, дурачина: того и гляди, заденет за перила! – и тут же не вытерпит и закричит из окна: – Смотри, картину-то, картину попортишь!
   Экономка чиновника, Фекла Андревна, набожная женщина, оставалась у окна до тех пор, пока Авдей внес последнюю утварь – кадочку с песком, корзинку с пустыми бутылками, две сапожные щетки и кирпич. Она пересказала всё своему чиновнику.
   – Новый жилец переехал, Семен Семеныч, – сказала она.
   Семен Семеныч понюхал табаку, поправил крест в петлице и молчал.
   – Богатый должен быть, – начала она опять, – нанял ту квартиру, что на нашу и на парадную лестницу выходит. Зало-то окнами на улицу: восемьдесят рублей в месяц ходит.
   Тот всё молчит.
   – Шандалы, я думаю, одни рублей сто заплачены; а столы, стулья какие! диваны красные и зеленые, да премягкие: я на один присела, пока он стоял в коридоре, так и ушла вот до этих пор, инда испужалась.
   – До каких пор? – спросил Семен Семеныч флегматически.
   – Вот до сих, – она показала рукой.
   – А где он служит?
   – Не успела спросить у человека: вот ужо разве.
   – Добро, давайте-ка обедать, – сказал Семен Семеныч, – нечего растабарывать.
   И хорошенькая соседка вертелась всё на пороге. Она прыгала и резвилась, как котенок, даже поговорила с Авдеем.
   – А кто твой барин? – спросила она.
   – Он-с, барин, сударыня.
   – Знаю, да кто?
   113
   – Не могу знать, майор ли, советник ли какой: должен быть полковник.
   – Где ж он?
   – Кушать где-нибудь изволит.
   – А разве он не дома кушает? А богат он?
   И засыпала вопросами.
   – Пусти меня заглянуть к вам, пока нет барина.
   – Извольте, сударыня, да ведь у нас еще не убрато. Она вбежала, всё пересмотрела, посидела на всех диванах, креслах и выпорхнула как птичка.
   – Вот погоди ты, егоза! – ворчал Авдей, разбираясь на новой квартире, – ужо он тебе всё сам расскажет, усадит тебя, уймешься, перестанешь прыгать-то!
   Хлопоты Авдея заключились тем, что он побранился с верхней бабой, Степанидой Игнатьевной, знакомой дворника.
   – Что ты, тетка, оставила ушат на дороге? убери! – сказал он.
   – Ну, погоди, уберу.
   – Чего годить! Вот барин приедет ужо, даст тебе.
   – Боюсь я твоего барина! что он мне даст? Эка невидаль! мы сами чиновники.
   – Убери, говорят тебе, старая ведьма!
   – Еще ругается! как я скажу своему хозяину, так он тебе скорее даст. Будешь помнить, как ругаться, окаянный, каторжник, чтоб тебе ни дна ни покрышки…
   Она еще звонко кричала, но Авдей захлопнул дверь.
   – Ух! – сказал он, отирая пот с лица, – умаялся! С утра маковой росинки во рту не было. Хоть бы закусить чего-нибудь. Боюсь в лавочку сходить: неравно приедет. Да, чай, уж и заперто – поздно. Нешто выпить?
   Он отворил маленький шкап, достал узенькую четырехугольную бутылку светло-зеленого стекла в плетенке, потом запер на крюк дверь, налил рюмку – и поставил ее на стол. Он оглядывал ее со всех сторон.
   – Какая бутылка! – рассуждал он, смеючись, – словно наша косушка, а ликёра прозывается! Три целковых за этакую бутылочку – а? Ну, стоит ли? Вот деньги-то сорят! Как у них горло не прожжет? – ворчал он – и отхлебнул.
   – Какая мерзость! – говорил он с гримасой, – а поди ж ты!
   И выпил всю рюмку.
   – Право, мерзость!
   114
   Между тем Иван Савич возвращался в это время домой. Пошел дождь, один из тех петербургских дождей, которым нельзя предвидеть конца.
   Иван Савич позвонил у ворот – никто не показывался. Он другой раз – тоже никого. Наконец после третьего звонка послышались шаги дворника.
   – Господи Боже мой! – ворчал он, идучи к воротам. – Что это такое? совсем покою нет: только заснул маленько, а тут черт какой-то и звонит… Кто тут?
   – Я.
   – Да кто ты?
   – Новый жилец.
   – Какой жилец?
   – Что сегодня переехал.
   – Что те надо?
   – Как что: пусти поскорее, ты видишь, я под дождем.
   – Ну вот погоди: я за ключом схожу.
   Дворник ушел и пропал, а дождь лил как из ведра.
   Иван Савич принялся опять звонить что есть мочи. После третьего звонка послышались шаги дворника и ворчанье.
   – Что это такое, Господи, покою совсем нет. Должность проклятая… не дадут заснуть! Кто тут?
   – Да я же, тебе говорят!
   – Да кто ты?
   – Новый жилец.
   – Ты еще всё тут? не ушел? что те надо?
   – Как что? ах ты разбойник! пустишь ли ты меня? я до костей промок.
   – Ну вот погоди: ключ возьму.
   Он пошел и, к удовольствию Ивана Савича, возвратился тотчас и начал вкладывать ключ в замок.
   – Ну, скорее же! – сказал Иван Савич.
   – Вот постой, что-то ключ не входит. Что это, Господи, за должность за проклятая, совсем покою нет! так и есть… не тот ключ взял: это от сарая.
   – Отпирай же! – кричал Иван Савич, – не то…
   – Да ты бы где-нибудь заснул: вишь ты, ключа-то долго теперь искать.
   – Куда я пойду? Пусти сейчас.
   – Ну вот погоди, принесу ключ.
   Наконец через добрых полчаса Иван Савич попал к себе, а Авдей только что было собрался пить третью рюмку, как вдруг сильно застучали в дверь. Авдей
   115
   проворно спрятал бутылку с рюмкой в шкап, обтер наскоро губы и отпер.
   Вошел Иван Савич.
   – Что, Авдей, совсем убрался? э! да ты еще ничего не расставил.
   – Я один, – отвечал Авдей, – у меня две руки-то.
   – Оттого-то и надо было убрать, что две. Вот ежели б одна была – другое дело.
   Авдей, не ожидавший этой реплики, поглядел ему вслед и покачал головой.
   – Ведь скажет, словно… э! ну вас совсем! – бормотал он, – отойди от зла и сотвори благо!
   – А что соседка? – спросил Иван Савич.
   – Не могу знать, – отвечал Авдей.
   – Разве ты не видал ее, не говорил с ней?
   – Нет-с. Что мне с ней говорить?
   – Ну как что… А чей это платок?
   Авдей молчал.
   – Чей платок? – повторил Иван Савич.
   – Не могу знать.
   – Как не могу знать? Здесь был кто-нибудь?
   – Нет, это, верно, как диван стоял в сенях, так кто-нибудь положил. Пожалуйте, я завтра спрошу.
   – Вот славный случай: ты завтра спроси у соседки, не ее ли, и между тем порадей в мою пользу.
   – Как-с порадей?
   – Скажи, что я и добрый, и… ну будто тебе в первый раз.
   – А зачем это, сударь?
   – Как зачем… познакомимся, а там… пожуируем.
   – Да неужели вы и здесь станете разводить такую же материю? экой стыд! там только что ушли от беды, теперь опять захотели нажить другую! уж попадетесь, Иван Савич, ей-богу, попадетесь.
   – Э! – сказал Иван Савич, – еще скоро ли попадусь, а между тем мы с тобой пожуируем.
   – Нет уж, журируйте одни… да и вам нехорошо: бросьте, сударь!
   – А! а! а! – начал зевать Иван Савич, – покойной ночи, Авдей, завтра разбуди в девять часов.
   Утром, когда Авдей стал подавать чай, первый вопрос Ивана Савича был:
   – Ну что соседка?
   Авдей молчал.
   116
   – А?
   – Ничего, отдал платок.
   – Так он ее был? ну а порадел ли ты мне?
   – Говорил.
   – Что ж она?
   – Говорит, рада доброму соседу. Коли, говорит, случится надобность в чем, так не откажите, и мы вам тоже постараемся, чем можем. Не понадобится ли, говорит, барину когда пирожок испечь: я, мол, мастерица.
   Иван Савич вытаращил глаза.
   – Как пирожок?
   – Пирожок-с, с рыбой или с говядиной… с чем, говорит, угодно. Еще говорит, не нужно ли вам рубашек шить?.. я, говорит, могу…
   Иван Савич вскочил с постели.
   – Как рубашек?
   – Еще… – начал Авдей.
   – Стой! ни слова больше! ищи сейчас квартиру… Куда я попал? вон, вон отсюда!
   – Что вы, опомнитесь, сударь: что вам за дело? Нам же лучше.
   – Такая хорошенькая – и печет пироги! – говорил сам с собой Иван Савич, -ужас! ну, с чем это…
   – С рыбой и с говядиной, – подхватил Авдей.
   – Э! молчи, дуралей! тебя не спрашивают.
   – Ведь она не больно хороша, – заметил Авдей, – глаза-то словно плошки, да и зубы не все.
   – Да, ты много смыслишь! – отвечал Иван Савич, стараясь попасть ногой в туфлю, – такая молоденькая – и шьет рубашки! а?
   – Что за молоденькая, сударь: уж ей за пятьдесят, – сказал Авдей.
   – Как за пятьдесят! да ты с которой говорил?
   – Ну, с той, что квартиру нанимает, – с самой хозяйкой.
   – Со старухой? что ж ты мне не скажешь давно? Кто просил тебя радеть мне у этой старой ведьмы?
   – Ведь вы сами вчера приказывали.
   – Я сам приказывал! – передразнил его Иван Савич. – Я толком тебе говорил – жуировать: можно ли с таким страшилищем жуировать? разве тебе самому охота? вечно только подгадишь мне! Впрочем… нет… ничего, больше доверенности! пусть пироги печет. Я ей, пожалуй, и рубашки закажу. Ну а молодая кто?
   117
   – Жилица у ней, – нанимает две комнаты.
   Иван Савич не ходил в тот день на службу, под предлогом переезда на новую квартиру. Авдей возился, уставлял, а он надел красивый шлафрок, отворил вполовину дверь и глядел к соседкам: это он называл жуировать.
   – Разве не пойдете в должность? – спросил Авдей. – Пора бы одеваться -одиннадцатый час…
   – Нет, не пойду, что должность?.. сухая материя! надо жуировать жизнию. Жизнь коротка, сказал не помню какой-то философ.
   Там, в комнатах, видел он, то мелькнет что-то легкое, воздушное, белое, кисейное, то протащится неуклюжее, полосатое. Иногда в узком промежутке неплотно затворенной двери светился хорошенький черный глаз с длинными ресницами, потом хлопал глаз без бровей, как будто филин. Вскоре послышались звуки фортепиано. Играли из «Роберта».
   «Кто же это играет? – думал Иван Савич. – Уж конечно она, молоденькая. Где той… месить пироги и играть на фортепиано?»
   Он взял скрипку и тоже заиграл. Там перестали играть.
   «Вот и видно, что она женщина строгой нравственности! – подумал Иван Савич. – Иная бы пуще заиграла». – Он посмотрелся в зеркало и причесал бакенбарды.
   Вскоре дверь там отворилась побольше и наконец почти совсем.
   – У нас труба дымит, – сказала старуха Авдею. – Летом всё отворяем дверь. Вот другой год твердим хозяину, чтобы переделал… нет! их дело только деньги брать.
   Прошло дня два. Иногда соседка не очень быстро мелькала сквозь двери. Она приостанавливалась и как будто улыбалась, потом вдруг пряталась. На третий день дворник принес паспорт из части.
   – Что это, любезный, – спросил Иван Савич, – у соседок-то не видать мужей: где ж они?
   – В командировке-с, где-то далече.
   – А! – сказал Иван Савич, – тем лучше. А кто еще в доме у вас живет? там, по парадной лестнице, в больших квартирах?
   Дворник назвал несколько известных фамилий.
   – А вон там, во втором этаже, где еще такие славные занавесы в окнах?
   118
   – Там-с одна знатная барыня, иностранка Цейх.
   – Знатная! – говорил Иван Савич Авдею, – что это у него значит?.. Она может быть знатная потому, что в самом деле знатная, и потому, что, может быть, дает ему знатно на водку, или знатная собой?..
   – Не могу знать, – отвечал Авдей.
   – Посмотрим, посмотрим: может быть, и ее увидим, – примолвил Иван Савич и погладил бакенбарды.
   Он продолжал переглядываться с соседкой. Однажды у ней на пороге появилась девочка лет шести.
   – Уж не дочь ли это ее, Авдей?
   – Не могу знать, – отвечал Авдей.
   – Ты никогда ничего не знаешь: что ни спросишь о деле. За что ты хлеб ешь?.. Да нет, быть не может: это не дочь ее. Она слишком молода: верно, старуха испекла этот пирог. Но та кажется уж слишком стара для этого.
   Он узнал, что девочка – племянница соседки, зазвал малютку к себе, дал ей конфект и таким образом завязал сношения. Они взаимно присылали друг другу поклоны. Однажды малютка принесла розан.
   – Хотите, я вам подарю? – сказала она.
   – Подари. А кто тебе дал?
   – Хорошая тетенька.
   – Что она сказала тебе?
   – Она сказала, поди подари цветок вон тому дяденьке. Скажи, что ты даришь от себя, да смотри не говори, что я велела, а то в угол поставлю.
   – Вот тебе, душенька, конфект, а эту пряжечку отнеси к тетеньке и подари ей да скажи, что я подарил тебе, а ты даришь ей; слышишь?
   – Слышу.
   – Ну, как ты скажешь?
   – Скажу: дяденька подарил тебе и велел сказать, чтоб ты подарила мне.
   Вдруг в комнату вбежал какой-то юноша.
   – Здравствуй, Ваня, – сказал он, – насилу сыскал тебя. Ба! что это значит, Ваня? – вдруг спросил он, поглядывая на розу, на девочку и на брошку.
   – Ничего, Вася, так… – хвастливо, с улыбкой говорил Иван Савич, – поди, душенька, домой.
   Девочка побежала и отворила дверь. В это время мелькнула головка соседки.
   119
   – Э! э! приятель! так-то ты скрываешься! – заговорил Вася, – хорошо же! давно ли? да какая хорошенькая! ах ты, злодей! ах, варвар! ну-ка, ну-ка, покажи!