Страница:
– Из тебя хороший сторож, Юрген.
Юргеном Алексей начал звать Язубца после глупого спора о Великом княжестве Литовском, когда Юрий доказывал, что в принципе он не белорус, а литвин, и что нынешние литовцы, сами являясь жмудинами, перехватили у белорусов их историческое название.
Однажды Юрий проспал. Алексей, как он потом объяснял, услышал едва различимый шорох и успел выстрелить первым. Два моджахеда-разведчика были сражены наповал, а Юрий целый день не мог смотреть напарнику в глаза. Он думал, что Алексей никогда больше не возьмет его на задание. Алексей криво посмеивался.
– Я сделаю из тебя человека!
Юрий не знал, стал ли он настоящим человеком, но то, что он стал незаменимым диверсантом – это точно.
Почему Алексей ушел?
Почему он все бросил? Ведь ему предлагали хорошую работу. Он мог быть учителем, мог готовить незаменимых специалистов в своем деле, но вдруг, никому ничего не объясняя, он все бросил и исчез.
Скорее всего, именно это Юрия и волновало, именно поэтому он хотел его увидеть, услышать объяснение столь непонятного поведения.
Мысли Юрия снова и снова возвращались к Алексею. Что за странная сестра у жены Алексея? Где на самом деле он сейчас? В Москве они его вряд ли найдут.
Юрий разбудил Максимова, и он как-то по-военному быстро вскочил:
– Что случилось?
– Ничего.
– А зачем ты меня разбудил?
– Ты слишком громко храпел.
– Тебе это мешает?
– Нет, просто надоело. Убедившись, что ничего не случилось, Максимов снова захрапел.
Уже было пора появиться автобусу, но как Юрий не напрягал слух, гул мотора не доносился.
Юрий попытался представить, что было бы, если б вдруг не стало никаких моторов, как во времена Ивана Грозного. И Юрий принялся рассуждать, каким бы военным специалистом был бы он во времена Великого княжества Литовского. Тогда, наверное, все были диверсантами и головорезами.
К остановке начали стекаться люди. И странно было, они собирались на другом конце остановки, словно знали, что за специалисты Язубец и Максимов. Хотя какой специалист из Максимова. Юрий обратил внимание на девушек, не только на тех, кто был на остановке. Странное дело, здесь, в Подмосковье, тип лица женщин был похожим на славянский где-нибудь в Барановичах или Столбцах. В Москве женщины с мелкими лицами, а вот здесь женщины статные и пригожие.
Из-за поворота показался автобус.
– Вставай, Максимов, ты на бандита похож.
– Почему? – спросонок буркнул Максимов.
– Люди боятся.
– Почему?
– Громко храпишь.
– Да ну тебя к черту!
На этом их разговор окончился и, войдя в полупустой автобус, они продолжили путь.
Максимов всю дорогу в основном молчал.
Об Алексее они почти не говорили…
Стаи ворон, галок и грачей перелетали дорогу. Юрия пугали эти черные мерзкие птицы. Когда они выкармливают птенцов, питаются червяками. Но стоит этим птицам увидеть мертвечину, они не отстанут от нее. Никогда.
Юрий вспомнил, как вороны кружили над ним, когда он лежал в расщелине скалы раненый, а Алексей ушел искать пропитание. Гранату он забрал с собой, боялся, что товарищ мог избавить себя от мучений. Юрий запомнил этих птиц. Это были вороны и серые вороны. Они были совсем рядом, они прыгали вокруг него, расстояние с каждой минутой сокращалось. Юрий боялся забыться, потерять сознание. Алексей подоспел вовремя.
Приступ тошноты сдавил горло. Жена Алексея в сумасшедшем доме! Она не вынесла того напряжения, в котором пребывали и Алексей, и он, Юрий.
К счастью, у него была водка. Не глядя ни на кого, Юрий отвинтил алюминиевую пробку и сделал обжигающий гортань глоток. Максимов удивленно вытаращил глаза. Юрий протянул и ему.
Вскорости показалось селение. На дорожном щите была надпись – «Завьялово».
Они вышли из автобуса и занялись расспросами. Им указали путь. Идти было неблизко.
Вначале они шли по обыкновенной проселочной дороге в сторону Корнаково, а возле леса им следовало повернуть направо. Когда они повернули направо, прошли с километр, услыхали галочий галдеж, покрякивание воронов.
Максимов остановился.
– Что такое? – спросил Юрий.
– В горле пересохло.
Они сделали еще по глотку. Водка подействовала; краски осеннего леса слева радовали глаза. Все отчетливей слышались птичьи крики. Когда подошли совсем близко и увидели сквозь деревья какое-то строение, Юрий неожиданно для самого себя сказал:
– Стой здесь.
– Зачем? – заперечил Максимов.
И тогда Юрий рявкнул: напарник буквально окаменел, испугавшись его голоса.
– Я пойду туда один.
– Ну что ж, иди, – согласился Максимов. Глаза у него были немного осоловелые, он не совсем понимал, что происходит.
Юрию показалось, что он снова на задании. Он почувствовал, что Алексей неподалеку. И чувство его не обмануло. Медленно продираясь сквозь ежевичные заросли, Юрий подходил все ближе и ближе. Это был недостроенный дом. Всюду аккуратно были разложены стройматериалы. Только Алексею была присуща такая аккуратность. И дом он строил, наверное, один. Он вообще все любил делать своими руками. Особенно снаряжение.
Юрий специально не пошел по дорожке. Это была выработанная годами профессиональная привычка.
Пока Юрий никого не заметил. Не видел он и того, что Максимов не выдержал и пошел прямо по дороге к недостроенному дому.
Вороны галдели за домом, при каждом шаге человека вскакивая на ветки, потом поднимались все выше и выше, чтобы обезопасить себя.
Что они там делали за домом, эти вороны?
– А где же люди? – воскликнул Максимов, стоя посреди двора.
Юрий молчал.
– Но должен же здесь быть хоть один человек!
– Должен!
– Почему тогда никого нет?
– Они обедают, – пошутил Юрий, с омерзением поглядывая на птиц.
– Меня тошнит от этих птиц! – закричал Максимов.
– У тебя просто нет привычки.
– Мне никогда не приходилось видеть столько воронья вместе.
– Тебе повезло.
– А почему ты так равнодушно все воспринимаешь?
– Привык.
– Хорошие у тебя привычки!
– А что поделаешь?
– Разогнать бы их к черту, на них невозможно смотреть без содрогания! Что они там жрут за стеной?!
– Ты слишком впечатлительный, – бросил Юрий.
Он вспомнил, что когда-то, много лет назад, то же самое ему сказал Алексей, когда Юрия рвало при виде раздавленной ребристыми колесами бронетранспортера девочки-афганки лет двенадцати.
Алексей был жестоким человеком.
Нет, он не был жестоким человеком. Он был настоящим солдатом, а солдат не должен бояться крови.
И действительно, Юрий вскоре привык к подобным картинам. Истерзанные тела, оторванные руки, отрубленные головы – все это он начал воспринимать спокойно.
– Будь проще и ничего не бойся, не отворачивай взгляда! – учил Алексей.
И через полгода Юрий уже спокойно смотрел на человеческую кровь. У него даже пропал рвотный рефлекс, пропал, казалось, навсегда.
Алексей был мудрым. Только почему он все бросил? Почему исчез? Юрий упорно искал ответ на этот вопрос. Юрий хотел сделать то же, что сделал и он. Но у него не хватало сил и он надеялся, что увидев своего учителя, сможет отказаться от прошлого, вычеркнуть из жизни все то, что было с ним, все то, что пришлось увидеть за последние годы.
В монастыре жизнь течет своим размеренным чередом. Сейчас позовут на ужин. Алюминиевая миска овсяной каши без масла, сладковатый чай. Если не придешь ужинать, то придут справиться о здоровье.
Два часа ужасных воспоминаний провел Юрий, сидя на кровати с пустой тетрадкой в руках. После поездки в Подмосковье он очутился здесь, надеясь найти успокоение. Но эту поездку следует записать в шестую пустую тетрадку. Тогда у него будет описание жизни за последние годы. А может, это вовсе и не жизнь?
Если бы у него была водка! Нет, он не смог бы напиться.
– Черт! Сколько мне здесь лежать? Я могу сойти с ума.
Юрию кажется, что он орет изо всех сил. Но с губ слетает едва слышный шепот.
– Почему меня не убили? К черту всех! К черту меня самого!
Юрий опускается на пол прямо у кровати. Стоит на коленях, лбом упершись в холодный пол. Ему очень плохо. Он не в силах вырваться из воспоминаний.
– Алексей, помоги, – шепчут его губы.
Он охватывает голову руками. Никогда Алексей уже не сможет помочь!
– Алексей, почему ты мне ничего не сказал? Почему не научил? Ведь я – хороший ученик. Может быть, самый лучший.
В коридоре слышатся шаги, но затем утихают.
– Когда же за мной придут? Неужели все забыли о том, что я – капитан Юрий Язубец и еще существую на этом свете. Неужели я нужен только тогда, когда требуются убийцы?
Юрий на четвереньках подползает к окну, встает и смотрит сквозь слегка запотевшие стекла в мрачную и глухую черноту монастырского двора. Нет, ему нужны люди, веселье, смех.
Он знает тридцать способов, как умерщвить самого себя. Придут, посмотрят на труп. Мнения разделится, когда будут решать, из-за чего человек свел счеты с жизнью. Но ему-то будет все равно. В этой клетке останется одно только тело, а душа, если она есть, исчезнет.
Юрий прислонился лбом к холодному стеклу и подумал, что уже не знает, хочет он жить или нет, что он уже не знает, что такое жизнь. Неужели его существование – бесконечная цепь убийств?
Тогда в Подмосковье, возле недостроенного Алексеем дома они с Максимовым стояли и переругивались, не понимая, где хозяин.
– Он точно в Москве! – доказывал Максимов, не единожды приложившись к бутылке.
– А ты знаешь, где он в Москве? На лице у Максимова неуверенность.
– Так ты знал его жену?
– Два раза видел.
– Кто она?
– Да так…
– Почему она сошла с ума?
Вместо ответа Максимов хватает щепку и бросает ее в ворон. Какие наглые птицы, совершенно не боятся человека.
– Послушай, ты с Алексеем воевал? – вдруг напрямик задал вопрос Максимов.
– Да, – недовольно ответил Юрий.
– Я понимаю, что воевал, но как долго/ Юрий оставил вопрос без ответа.
– И много убили?
Юрий подскочил к Максимову, схватил за отвороты куртки. Ополовиненная бутылка упала…
– Если ты еще что-нибудь скажешь или спросишь, я тебя убью!
– Извини, извини, – испуганно и заикаясь произнес Максимов.
– Послушай, если тебе интересно, что чувствует человек, который много убил, испытай это сам. Все равно ты мне не поверишь, если я расскажу.
Юрий поднял бутылку и выпил остатки. А потом произошло ужасное. Они с Максимовым, не сговариваясь, начали обходить дом, словно у них одновременно созрело решение проверить неясное подозрение, прокравшееся в душу – что же привлекло птиц туда.
Алексея он не узнал. Вороны сидели на верхушках деревьев, на крыше дома, а когда они вплотную подошли к висящему возле самой стены трупу, несколько птиц слетело с него.
Глаз не было. Язык удавленника сочился черной кровью, расклеванный пернатыми. Да это уже была не кровь, это была черная слизь.
Но это оказался Алексей, вернее, то, что от него осталось. Максимова стошнило.
Странно, почему Алексей не воспользовался огнестрельным оружием? Почему он ушел из жизни не как солдат? Надо всем этим Юрий долго думал, стоя возле трупа бывшего друга, но так и не пришел к однозначному ответу.
– Мне надо в Москву, – хриплые слова Максимова вывели Язубца из оцепенения.
– Можешь отваливать хоть к чертовой матери!
– Но тут ведь… милиция. А нас видели вдвоем…
– Проваливай! – неожиданно заорал Юрий, но Максимов ушел во двор, сел на бревно и беззвучно заплакал. Зачем ему плакать? Какой в этом смысл?
Тело Алексея в морге ему не выдали.
– Только ближайшим родственникам, а вы вообще гражданин другой страны. Вы иностранец, как вы не понимаете?
Юрий с Максимовым сгрузили гроб, отпустили машину и Максимов уехал за сестрой жены Алексея.
Так в чем была разгадка Алексея? Юрий мучился этим вопросом. Он понимал, что пытается решить сложную задачу. Он не был настолько силен в психологии. Разгадка была именно в ней. В запутанности характера Алексея. Там крылись корни того, почему с такой легкостью его товарищ, друг убивал людей. Если Юрий сможет разгадать эту загадку, то значительно проще будет совладать с собой.
Всякое убийство, к которому причастен он сам либо Алексей, это не дешевый детективный аттракцион, но реальные события и реальные трупы. Их слишком много, чтобы об этом забыть. Есть множество преступлений, о которых не говорит закон, или которые находятся на грани закона. Может, в этом и есть разгадка?
Максимов и молодая женщина появились через два Часа. Максимов ушел искать машину, а Юрий остался наедине с женщиной. Ей было лет двадцать пять, может, немного больше. Юрий поинтересовался, с кем она оставила ребенка.
– Какая разница? – ответила женщина, не глядя на спрашивавшего.
«Тоже добрая цаца», – подумал Юрий. Женщина была статной, но не очень высокого роста. Одета в кожаное пальто явно с чужого плеча и спортивные ярко-зеленые брюки. Голова не покрыта. Прическа неопределенной формы. Волосы как волосы. Причесалась – и все, чего мудрить. И какая разница, с кем ребенок?! Единственное, что выделяло женщину, так это черные брови; она была скорее блондинка, чем шатенка.
– Меня зовут Юрием, – представился Юрий, – я товарищ Алексея.
Женщина помолчала с минуту, бросила как милостыню:
– Оля.
Хоронили Алексея в Завьялово. Откуда ни возьмись собралась толпа народа. Все молчали. Похоронили уж очень быстро. Закопали – и все. Юрий сказал пару ничего не значащих слов над гробом, Максимов смахнул набежавшую слезу, а Оля заплакала по-настоящему, и лицо ее сделалось страшно некрасивым.
Когда все вышли за ограду кладбища, то не расходились, поглядывая на Юрия и Максимова.
– Черти, – беззлобно сказала Оля, – им бы все пить… У вас есть деньги на ящик водки? Я потом отдам, дома…
Максимов на машине, которая только что везла гроб, укатил к магазину за водкой.
Покуда ждали Максимова, часть людей разошлась. Остались человек восемь. Покойника помянули без закуски.
На машине доехали к дому Ольги. Женщина предложила зайти в комнаты.
– Я, пожалуй, поеду, – отказался Максимов, – и так задержался. Весь бизнес к чертям…
Юрий распрощался с Максимовым, взяв его минский адрес, и пошел за Олей.
– Только, чур, уговор, ни слова об Алексее. Эти разговоры у меня вот где сидят! – постучала рукой в грудь.
Юрий понял, что только то, что он увидит в доме, может хоть как-то помочь в разгадке и смерти Алексея, и внутреннего мира самого Алексея. Юрий должен превратиться в профессионального сыщика, по былинке определить обстоятельства гибели друга.
В доме чувствовался достаток. Однако ни одной вещи, которая напоминала бы об Алексее, Юрий не увидел. Это неприятно поразило. Человек здесь жил несколько лет, а о его пребывании здесь не осталось ни следа.
Оля сходила за ребенком к соседке. Ребенок Алексея оказался двухлетней девочкой, интересной и миленькой, как все дети в таком возрасте.
Оля накрыла на стол, Юрий откупорил бутылку водки, которая осталась от поминок на кладбище.
Юрий выпил, почувствовал сильный голод. Ел медленно. Хозяйка дома тоже выпила, и не стесняясь гостя ужинала с ним.
– Вы извините, что вот в таких обстоятельствах…
– Ничего. Все помрем. У нас такая смертность: на каждого человека всего один смертный случай, – сказала Оля, наливая Алексею. – Выпейте и поспите. Последний автобус в одиннадцать. Можете вообще переночевать. Куда в Москву, на ночь глядя?!
Женщина провела Юрия в зал, положила к боковому валику на диване подушку.
– Отдохните… – сказала она, но сама села на табурет возле теплой печки. На полу, на ковре, возилась с игрушками девочка.
– Как там, в Белоруссии?
– Проблем хватает, тоже власть все делят…
– Наш Боря все поделил, а жить так хуже и хуже…
– А кем вы работаете? – неожиданно для самого себя спросил Юрий. Оля внимательно посмотрела на него. Их взгляды встретились.
– По образованию я технолог, в фирме работала, пока вот ребенок… – Оля глазами показала на девочку.
Она держала руки за спиной, спиной прислонившись к печке. Была осень, но печку топили, поскольку в доме был ребенок. Оля была в кофте сиреневого цвета, пушистой, объемной. Юрию захотелось обнять именно эту кофту, человека в такой кофте. Пришлось закрыть глаза и расслабиться.
Юрий проснулся от собственного крика. Оля стояла рядом и держала за плечо.
– Что, я кричал? – всполошился Юрий.
Оля ничего не ответила. Печальная улыбка блуждала по ее лицу.
– Эх, мужики, мужики. Попортили вы себя этой войной… Война в тебе, Юра, кричала!
Юрий глянул на часы. Вскочил.
На кухне он увидел по-новому накрытый стол, а вместо почти выпитой бутылки стояла непочатая.
Юрий быстро повязал галстук. Есть ему не хотелось. Но он сел за стол. Оля тоже села. Она была какая-то обмякшая. Если раньше ее ноги были тесно прижаты одна к одной, даже закручены одна за другую, то теперь были расслабленными, а руки тяжелым грузом лежали на коленях.
– Может ты… вы сегодня не уедете? – Она помолчала. – Страшно так…
– Ну, если страшно, то будем пить водку, – бодро сказал Юрий.
Ночью она к нему пришла.
Они занимались любовью, а в перерывах она рассказывала об Алексее.
Когда Юрий держал всю ее нагую в сильных своих руках, он думал только о смерти. Жизнь и смерть соседствовали. Плакал ребенок, и Оля уходила к нему, а потом возвращалась. И снова мужчина любил женщину и чувствовал страх, волнение догадки, радость узнавания.
Утром она просила его остаться, остаться навсегда, но он печально улыбался и молчал.
– Ты не такой, как Алексей! – говорила Оля. – Ты совершенно другой…
Юрий почувствовал, что эти слова неприятно поразили его. В конце концов, он столько сил приложил, чтобы походить на своего учителя. Он уже стал таким профессионалом, как и Алексей.
– Он верил, что его простит Бог. Он уже обращался к Богу… Я тебе покажу его книги… Там только о Боге, о религии. Он хотел уйти в монастырь, но вот не успел…
Юрий обнял женщину, прижал к себе. Много слов нужно было сказать, ласковых, нежных, чтобы утешить женщину. Эти слова можно говорить всю жизнь, и женщина будет с благодарным вниманием слушать мужчину до скончания века. Такова жизнь. Ибо весь закон в одной фразе заключается: «Люби ближнего своего, как самого себя».
Юрий убивал «ближнего своего», а значит, поступал так, как хотел поступить с самим собой. Вот в чем разгадка!
Оля не спасет его. Она отравит себе жизнь чужими мучениями.
– Ольга, прости меня. Если хочешь, я останусь. Но беда в том, что я точно такой, а может, еще и хуже, чем Алексей. Я отравленный жизнью человек…
– Я не верю, что ты такой, как Алексей… Миленький, дорогой, я тебя спасу, я помогу тебе… Ведь если семь раз согрешить на дню, и сказать «каюсь», то простится ведь, так, Юра?!
Юрий знал, что он предпримет. Он перехитрит Алексея. Он не пойдет дорогой своего учителя. Женщина ему не поможет. Надо напрямую обращаться к Богу.
Оля не удерживала его. Она плакала, пока не проснулся ребенок и не потребовал к себе внимания. Жизнь продолжалась.
На прощание они обнялись и долго стояли, чувствуя, что за короткий промежуток времени успели сблизиться, породниться.
– Если что – приезжай, я тебя буду ждать…
Юрий ушел, зная, что никогда сюда не придет. Он чувствовал, что его тянет на самоубийство. Впервые боялся смерти.
Почему же Алексей это сделал? Неужели он был не в состоянии изменить свою жизнь?
Юрий потер заледенелый от холодного окна лоб, вернулся к кровати. Ему кажется, что он отнюдь не за монастырскими стенами в Жировичах, а в каком-то кишлаке, и они вместе с Алексеем ждут, когда прилетит «вертушка». И вот она прилетела, а мотор не заводится, а по ним начинают стрелять. Юрий молился тогда Богу, не зная, что предпринять. А Алексей отстреливался, матерясь и время от времени потрясая кулаком. Наконец, лопасти легко завертелись, вертолет оторвался от земли, взмыл в небо, а Алексей еще долго стрелял вниз, в черную пустоту.
Да, Алексей был везучим. Более везучим, чем Юрий. Его ни разу серьезно не ранило. Почему он ушел из жизни вот так? Юрий хотел знать ответ, потому что был уверен: его ждет нечто похожее. Верить в это не хотелось.
Там, в Завьялово, в лесу, в недостроенном доме, Юрий нашел множество книг религиозного содержания. Может, именно в них Алексей пытался найти спасение, но не успел?
Это была последняя подсказка командира. Дальше Юрию следовало жить самому.
И он жил вопреки своим мучениям.
Ему предстояло строка за строкой расшифровать свои боевые записи. Никто, кроме него, не мог этого сделать. И, возможно, никому, кроме него, то не было нужно. Переживая все это, он будет жить, он должен жить.
Тетрадь первая
Юргеном Алексей начал звать Язубца после глупого спора о Великом княжестве Литовском, когда Юрий доказывал, что в принципе он не белорус, а литвин, и что нынешние литовцы, сами являясь жмудинами, перехватили у белорусов их историческое название.
Однажды Юрий проспал. Алексей, как он потом объяснял, услышал едва различимый шорох и успел выстрелить первым. Два моджахеда-разведчика были сражены наповал, а Юрий целый день не мог смотреть напарнику в глаза. Он думал, что Алексей никогда больше не возьмет его на задание. Алексей криво посмеивался.
– Я сделаю из тебя человека!
Юрий не знал, стал ли он настоящим человеком, но то, что он стал незаменимым диверсантом – это точно.
Почему Алексей ушел?
Почему он все бросил? Ведь ему предлагали хорошую работу. Он мог быть учителем, мог готовить незаменимых специалистов в своем деле, но вдруг, никому ничего не объясняя, он все бросил и исчез.
Скорее всего, именно это Юрия и волновало, именно поэтому он хотел его увидеть, услышать объяснение столь непонятного поведения.
Мысли Юрия снова и снова возвращались к Алексею. Что за странная сестра у жены Алексея? Где на самом деле он сейчас? В Москве они его вряд ли найдут.
Юрий разбудил Максимова, и он как-то по-военному быстро вскочил:
– Что случилось?
– Ничего.
– А зачем ты меня разбудил?
– Ты слишком громко храпел.
– Тебе это мешает?
– Нет, просто надоело. Убедившись, что ничего не случилось, Максимов снова захрапел.
Уже было пора появиться автобусу, но как Юрий не напрягал слух, гул мотора не доносился.
Юрий попытался представить, что было бы, если б вдруг не стало никаких моторов, как во времена Ивана Грозного. И Юрий принялся рассуждать, каким бы военным специалистом был бы он во времена Великого княжества Литовского. Тогда, наверное, все были диверсантами и головорезами.
К остановке начали стекаться люди. И странно было, они собирались на другом конце остановки, словно знали, что за специалисты Язубец и Максимов. Хотя какой специалист из Максимова. Юрий обратил внимание на девушек, не только на тех, кто был на остановке. Странное дело, здесь, в Подмосковье, тип лица женщин был похожим на славянский где-нибудь в Барановичах или Столбцах. В Москве женщины с мелкими лицами, а вот здесь женщины статные и пригожие.
Из-за поворота показался автобус.
– Вставай, Максимов, ты на бандита похож.
– Почему? – спросонок буркнул Максимов.
– Люди боятся.
– Почему?
– Громко храпишь.
– Да ну тебя к черту!
На этом их разговор окончился и, войдя в полупустой автобус, они продолжили путь.
Максимов всю дорогу в основном молчал.
Об Алексее они почти не говорили…
Стаи ворон, галок и грачей перелетали дорогу. Юрия пугали эти черные мерзкие птицы. Когда они выкармливают птенцов, питаются червяками. Но стоит этим птицам увидеть мертвечину, они не отстанут от нее. Никогда.
Юрий вспомнил, как вороны кружили над ним, когда он лежал в расщелине скалы раненый, а Алексей ушел искать пропитание. Гранату он забрал с собой, боялся, что товарищ мог избавить себя от мучений. Юрий запомнил этих птиц. Это были вороны и серые вороны. Они были совсем рядом, они прыгали вокруг него, расстояние с каждой минутой сокращалось. Юрий боялся забыться, потерять сознание. Алексей подоспел вовремя.
Приступ тошноты сдавил горло. Жена Алексея в сумасшедшем доме! Она не вынесла того напряжения, в котором пребывали и Алексей, и он, Юрий.
К счастью, у него была водка. Не глядя ни на кого, Юрий отвинтил алюминиевую пробку и сделал обжигающий гортань глоток. Максимов удивленно вытаращил глаза. Юрий протянул и ему.
Вскорости показалось селение. На дорожном щите была надпись – «Завьялово».
Они вышли из автобуса и занялись расспросами. Им указали путь. Идти было неблизко.
Вначале они шли по обыкновенной проселочной дороге в сторону Корнаково, а возле леса им следовало повернуть направо. Когда они повернули направо, прошли с километр, услыхали галочий галдеж, покрякивание воронов.
Максимов остановился.
– Что такое? – спросил Юрий.
– В горле пересохло.
Они сделали еще по глотку. Водка подействовала; краски осеннего леса слева радовали глаза. Все отчетливей слышались птичьи крики. Когда подошли совсем близко и увидели сквозь деревья какое-то строение, Юрий неожиданно для самого себя сказал:
– Стой здесь.
– Зачем? – заперечил Максимов.
И тогда Юрий рявкнул: напарник буквально окаменел, испугавшись его голоса.
– Я пойду туда один.
– Ну что ж, иди, – согласился Максимов. Глаза у него были немного осоловелые, он не совсем понимал, что происходит.
Юрию показалось, что он снова на задании. Он почувствовал, что Алексей неподалеку. И чувство его не обмануло. Медленно продираясь сквозь ежевичные заросли, Юрий подходил все ближе и ближе. Это был недостроенный дом. Всюду аккуратно были разложены стройматериалы. Только Алексею была присуща такая аккуратность. И дом он строил, наверное, один. Он вообще все любил делать своими руками. Особенно снаряжение.
Юрий специально не пошел по дорожке. Это была выработанная годами профессиональная привычка.
Пока Юрий никого не заметил. Не видел он и того, что Максимов не выдержал и пошел прямо по дороге к недостроенному дому.
Вороны галдели за домом, при каждом шаге человека вскакивая на ветки, потом поднимались все выше и выше, чтобы обезопасить себя.
Что они там делали за домом, эти вороны?
– А где же люди? – воскликнул Максимов, стоя посреди двора.
Юрий молчал.
– Но должен же здесь быть хоть один человек!
– Должен!
– Почему тогда никого нет?
– Они обедают, – пошутил Юрий, с омерзением поглядывая на птиц.
– Меня тошнит от этих птиц! – закричал Максимов.
– У тебя просто нет привычки.
– Мне никогда не приходилось видеть столько воронья вместе.
– Тебе повезло.
– А почему ты так равнодушно все воспринимаешь?
– Привык.
– Хорошие у тебя привычки!
– А что поделаешь?
– Разогнать бы их к черту, на них невозможно смотреть без содрогания! Что они там жрут за стеной?!
– Ты слишком впечатлительный, – бросил Юрий.
Он вспомнил, что когда-то, много лет назад, то же самое ему сказал Алексей, когда Юрия рвало при виде раздавленной ребристыми колесами бронетранспортера девочки-афганки лет двенадцати.
Алексей был жестоким человеком.
Нет, он не был жестоким человеком. Он был настоящим солдатом, а солдат не должен бояться крови.
И действительно, Юрий вскоре привык к подобным картинам. Истерзанные тела, оторванные руки, отрубленные головы – все это он начал воспринимать спокойно.
– Будь проще и ничего не бойся, не отворачивай взгляда! – учил Алексей.
И через полгода Юрий уже спокойно смотрел на человеческую кровь. У него даже пропал рвотный рефлекс, пропал, казалось, навсегда.
Алексей был мудрым. Только почему он все бросил? Почему исчез? Юрий упорно искал ответ на этот вопрос. Юрий хотел сделать то же, что сделал и он. Но у него не хватало сил и он надеялся, что увидев своего учителя, сможет отказаться от прошлого, вычеркнуть из жизни все то, что было с ним, все то, что пришлось увидеть за последние годы.
В монастыре жизнь течет своим размеренным чередом. Сейчас позовут на ужин. Алюминиевая миска овсяной каши без масла, сладковатый чай. Если не придешь ужинать, то придут справиться о здоровье.
Два часа ужасных воспоминаний провел Юрий, сидя на кровати с пустой тетрадкой в руках. После поездки в Подмосковье он очутился здесь, надеясь найти успокоение. Но эту поездку следует записать в шестую пустую тетрадку. Тогда у него будет описание жизни за последние годы. А может, это вовсе и не жизнь?
Если бы у него была водка! Нет, он не смог бы напиться.
– Черт! Сколько мне здесь лежать? Я могу сойти с ума.
Юрию кажется, что он орет изо всех сил. Но с губ слетает едва слышный шепот.
– Почему меня не убили? К черту всех! К черту меня самого!
Юрий опускается на пол прямо у кровати. Стоит на коленях, лбом упершись в холодный пол. Ему очень плохо. Он не в силах вырваться из воспоминаний.
– Алексей, помоги, – шепчут его губы.
Он охватывает голову руками. Никогда Алексей уже не сможет помочь!
– Алексей, почему ты мне ничего не сказал? Почему не научил? Ведь я – хороший ученик. Может быть, самый лучший.
В коридоре слышатся шаги, но затем утихают.
– Когда же за мной придут? Неужели все забыли о том, что я – капитан Юрий Язубец и еще существую на этом свете. Неужели я нужен только тогда, когда требуются убийцы?
Юрий на четвереньках подползает к окну, встает и смотрит сквозь слегка запотевшие стекла в мрачную и глухую черноту монастырского двора. Нет, ему нужны люди, веселье, смех.
Он знает тридцать способов, как умерщвить самого себя. Придут, посмотрят на труп. Мнения разделится, когда будут решать, из-за чего человек свел счеты с жизнью. Но ему-то будет все равно. В этой клетке останется одно только тело, а душа, если она есть, исчезнет.
Юрий прислонился лбом к холодному стеклу и подумал, что уже не знает, хочет он жить или нет, что он уже не знает, что такое жизнь. Неужели его существование – бесконечная цепь убийств?
Тогда в Подмосковье, возле недостроенного Алексеем дома они с Максимовым стояли и переругивались, не понимая, где хозяин.
– Он точно в Москве! – доказывал Максимов, не единожды приложившись к бутылке.
– А ты знаешь, где он в Москве? На лице у Максимова неуверенность.
– Так ты знал его жену?
– Два раза видел.
– Кто она?
– Да так…
– Почему она сошла с ума?
Вместо ответа Максимов хватает щепку и бросает ее в ворон. Какие наглые птицы, совершенно не боятся человека.
– Послушай, ты с Алексеем воевал? – вдруг напрямик задал вопрос Максимов.
– Да, – недовольно ответил Юрий.
– Я понимаю, что воевал, но как долго/ Юрий оставил вопрос без ответа.
– И много убили?
Юрий подскочил к Максимову, схватил за отвороты куртки. Ополовиненная бутылка упала…
– Если ты еще что-нибудь скажешь или спросишь, я тебя убью!
– Извини, извини, – испуганно и заикаясь произнес Максимов.
– Послушай, если тебе интересно, что чувствует человек, который много убил, испытай это сам. Все равно ты мне не поверишь, если я расскажу.
Юрий поднял бутылку и выпил остатки. А потом произошло ужасное. Они с Максимовым, не сговариваясь, начали обходить дом, словно у них одновременно созрело решение проверить неясное подозрение, прокравшееся в душу – что же привлекло птиц туда.
Алексея он не узнал. Вороны сидели на верхушках деревьев, на крыше дома, а когда они вплотную подошли к висящему возле самой стены трупу, несколько птиц слетело с него.
Глаз не было. Язык удавленника сочился черной кровью, расклеванный пернатыми. Да это уже была не кровь, это была черная слизь.
Но это оказался Алексей, вернее, то, что от него осталось. Максимова стошнило.
Странно, почему Алексей не воспользовался огнестрельным оружием? Почему он ушел из жизни не как солдат? Надо всем этим Юрий долго думал, стоя возле трупа бывшего друга, но так и не пришел к однозначному ответу.
– Мне надо в Москву, – хриплые слова Максимова вывели Язубца из оцепенения.
– Можешь отваливать хоть к чертовой матери!
– Но тут ведь… милиция. А нас видели вдвоем…
– Проваливай! – неожиданно заорал Юрий, но Максимов ушел во двор, сел на бревно и беззвучно заплакал. Зачем ему плакать? Какой в этом смысл?
Тело Алексея в морге ему не выдали.
– Только ближайшим родственникам, а вы вообще гражданин другой страны. Вы иностранец, как вы не понимаете?
Юрий с Максимовым сгрузили гроб, отпустили машину и Максимов уехал за сестрой жены Алексея.
Так в чем была разгадка Алексея? Юрий мучился этим вопросом. Он понимал, что пытается решить сложную задачу. Он не был настолько силен в психологии. Разгадка была именно в ней. В запутанности характера Алексея. Там крылись корни того, почему с такой легкостью его товарищ, друг убивал людей. Если Юрий сможет разгадать эту загадку, то значительно проще будет совладать с собой.
Всякое убийство, к которому причастен он сам либо Алексей, это не дешевый детективный аттракцион, но реальные события и реальные трупы. Их слишком много, чтобы об этом забыть. Есть множество преступлений, о которых не говорит закон, или которые находятся на грани закона. Может, в этом и есть разгадка?
Максимов и молодая женщина появились через два Часа. Максимов ушел искать машину, а Юрий остался наедине с женщиной. Ей было лет двадцать пять, может, немного больше. Юрий поинтересовался, с кем она оставила ребенка.
– Какая разница? – ответила женщина, не глядя на спрашивавшего.
«Тоже добрая цаца», – подумал Юрий. Женщина была статной, но не очень высокого роста. Одета в кожаное пальто явно с чужого плеча и спортивные ярко-зеленые брюки. Голова не покрыта. Прическа неопределенной формы. Волосы как волосы. Причесалась – и все, чего мудрить. И какая разница, с кем ребенок?! Единственное, что выделяло женщину, так это черные брови; она была скорее блондинка, чем шатенка.
– Меня зовут Юрием, – представился Юрий, – я товарищ Алексея.
Женщина помолчала с минуту, бросила как милостыню:
– Оля.
Хоронили Алексея в Завьялово. Откуда ни возьмись собралась толпа народа. Все молчали. Похоронили уж очень быстро. Закопали – и все. Юрий сказал пару ничего не значащих слов над гробом, Максимов смахнул набежавшую слезу, а Оля заплакала по-настоящему, и лицо ее сделалось страшно некрасивым.
Когда все вышли за ограду кладбища, то не расходились, поглядывая на Юрия и Максимова.
– Черти, – беззлобно сказала Оля, – им бы все пить… У вас есть деньги на ящик водки? Я потом отдам, дома…
Максимов на машине, которая только что везла гроб, укатил к магазину за водкой.
Покуда ждали Максимова, часть людей разошлась. Остались человек восемь. Покойника помянули без закуски.
На машине доехали к дому Ольги. Женщина предложила зайти в комнаты.
– Я, пожалуй, поеду, – отказался Максимов, – и так задержался. Весь бизнес к чертям…
Юрий распрощался с Максимовым, взяв его минский адрес, и пошел за Олей.
– Только, чур, уговор, ни слова об Алексее. Эти разговоры у меня вот где сидят! – постучала рукой в грудь.
Юрий понял, что только то, что он увидит в доме, может хоть как-то помочь в разгадке и смерти Алексея, и внутреннего мира самого Алексея. Юрий должен превратиться в профессионального сыщика, по былинке определить обстоятельства гибели друга.
В доме чувствовался достаток. Однако ни одной вещи, которая напоминала бы об Алексее, Юрий не увидел. Это неприятно поразило. Человек здесь жил несколько лет, а о его пребывании здесь не осталось ни следа.
Оля сходила за ребенком к соседке. Ребенок Алексея оказался двухлетней девочкой, интересной и миленькой, как все дети в таком возрасте.
Оля накрыла на стол, Юрий откупорил бутылку водки, которая осталась от поминок на кладбище.
Юрий выпил, почувствовал сильный голод. Ел медленно. Хозяйка дома тоже выпила, и не стесняясь гостя ужинала с ним.
– Вы извините, что вот в таких обстоятельствах…
– Ничего. Все помрем. У нас такая смертность: на каждого человека всего один смертный случай, – сказала Оля, наливая Алексею. – Выпейте и поспите. Последний автобус в одиннадцать. Можете вообще переночевать. Куда в Москву, на ночь глядя?!
Женщина провела Юрия в зал, положила к боковому валику на диване подушку.
– Отдохните… – сказала она, но сама села на табурет возле теплой печки. На полу, на ковре, возилась с игрушками девочка.
– Как там, в Белоруссии?
– Проблем хватает, тоже власть все делят…
– Наш Боря все поделил, а жить так хуже и хуже…
– А кем вы работаете? – неожиданно для самого себя спросил Юрий. Оля внимательно посмотрела на него. Их взгляды встретились.
– По образованию я технолог, в фирме работала, пока вот ребенок… – Оля глазами показала на девочку.
Она держала руки за спиной, спиной прислонившись к печке. Была осень, но печку топили, поскольку в доме был ребенок. Оля была в кофте сиреневого цвета, пушистой, объемной. Юрию захотелось обнять именно эту кофту, человека в такой кофте. Пришлось закрыть глаза и расслабиться.
Юрий проснулся от собственного крика. Оля стояла рядом и держала за плечо.
– Что, я кричал? – всполошился Юрий.
Оля ничего не ответила. Печальная улыбка блуждала по ее лицу.
– Эх, мужики, мужики. Попортили вы себя этой войной… Война в тебе, Юра, кричала!
Юрий глянул на часы. Вскочил.
На кухне он увидел по-новому накрытый стол, а вместо почти выпитой бутылки стояла непочатая.
Юрий быстро повязал галстук. Есть ему не хотелось. Но он сел за стол. Оля тоже села. Она была какая-то обмякшая. Если раньше ее ноги были тесно прижаты одна к одной, даже закручены одна за другую, то теперь были расслабленными, а руки тяжелым грузом лежали на коленях.
– Может ты… вы сегодня не уедете? – Она помолчала. – Страшно так…
– Ну, если страшно, то будем пить водку, – бодро сказал Юрий.
Ночью она к нему пришла.
Они занимались любовью, а в перерывах она рассказывала об Алексее.
Когда Юрий держал всю ее нагую в сильных своих руках, он думал только о смерти. Жизнь и смерть соседствовали. Плакал ребенок, и Оля уходила к нему, а потом возвращалась. И снова мужчина любил женщину и чувствовал страх, волнение догадки, радость узнавания.
Утром она просила его остаться, остаться навсегда, но он печально улыбался и молчал.
– Ты не такой, как Алексей! – говорила Оля. – Ты совершенно другой…
Юрий почувствовал, что эти слова неприятно поразили его. В конце концов, он столько сил приложил, чтобы походить на своего учителя. Он уже стал таким профессионалом, как и Алексей.
– Он верил, что его простит Бог. Он уже обращался к Богу… Я тебе покажу его книги… Там только о Боге, о религии. Он хотел уйти в монастырь, но вот не успел…
Юрий обнял женщину, прижал к себе. Много слов нужно было сказать, ласковых, нежных, чтобы утешить женщину. Эти слова можно говорить всю жизнь, и женщина будет с благодарным вниманием слушать мужчину до скончания века. Такова жизнь. Ибо весь закон в одной фразе заключается: «Люби ближнего своего, как самого себя».
Юрий убивал «ближнего своего», а значит, поступал так, как хотел поступить с самим собой. Вот в чем разгадка!
Оля не спасет его. Она отравит себе жизнь чужими мучениями.
– Ольга, прости меня. Если хочешь, я останусь. Но беда в том, что я точно такой, а может, еще и хуже, чем Алексей. Я отравленный жизнью человек…
– Я не верю, что ты такой, как Алексей… Миленький, дорогой, я тебя спасу, я помогу тебе… Ведь если семь раз согрешить на дню, и сказать «каюсь», то простится ведь, так, Юра?!
Юрий знал, что он предпримет. Он перехитрит Алексея. Он не пойдет дорогой своего учителя. Женщина ему не поможет. Надо напрямую обращаться к Богу.
Оля не удерживала его. Она плакала, пока не проснулся ребенок и не потребовал к себе внимания. Жизнь продолжалась.
На прощание они обнялись и долго стояли, чувствуя, что за короткий промежуток времени успели сблизиться, породниться.
– Если что – приезжай, я тебя буду ждать…
Юрий ушел, зная, что никогда сюда не придет. Он чувствовал, что его тянет на самоубийство. Впервые боялся смерти.
Почему же Алексей это сделал? Неужели он был не в состоянии изменить свою жизнь?
Юрий потер заледенелый от холодного окна лоб, вернулся к кровати. Ему кажется, что он отнюдь не за монастырскими стенами в Жировичах, а в каком-то кишлаке, и они вместе с Алексеем ждут, когда прилетит «вертушка». И вот она прилетела, а мотор не заводится, а по ним начинают стрелять. Юрий молился тогда Богу, не зная, что предпринять. А Алексей отстреливался, матерясь и время от времени потрясая кулаком. Наконец, лопасти легко завертелись, вертолет оторвался от земли, взмыл в небо, а Алексей еще долго стрелял вниз, в черную пустоту.
Да, Алексей был везучим. Более везучим, чем Юрий. Его ни разу серьезно не ранило. Почему он ушел из жизни вот так? Юрий хотел знать ответ, потому что был уверен: его ждет нечто похожее. Верить в это не хотелось.
Там, в Завьялово, в лесу, в недостроенном доме, Юрий нашел множество книг религиозного содержания. Может, именно в них Алексей пытался найти спасение, но не успел?
Это была последняя подсказка командира. Дальше Юрию следовало жить самому.
И он жил вопреки своим мучениям.
Ему предстояло строка за строкой расшифровать свои боевые записи. Никто, кроме него, не мог этого сделать. И, возможно, никому, кроме него, то не было нужно. Переживая все это, он будет жить, он должен жить.
Тетрадь первая
АФГАНИСТАН
И вот я снова в Афгане. Как смешно, что в последний раз клялся и божился, мол, никогда сюда не попаду, никаким калачом сюда не заманят. Тогда операция полностью провалилась. Не по моей вине. Душманы хватанули наших гражданских специалистов. Человек пятнадцать. Стали водить их по кишлакам. Население в них плюет, камни бросает. В каждом кишлаке одного забивают насмерть. Остальных ведут дальше. Разведка доложила местонахождение. Надо было вызволить оставшихся в живых. Когда нас высадили на местность, «духи» прежде чем умереть самим – прикончили всех. Мы убрались ни с чем. Состояние войск после этого было известно каким. Вот тогда-то и провели знаменитую операцию возмездия над теми кишлаками, через которые водили наших. Операцию проводили с воздуха, но «доводить» пришлось спецгруппе.
Из окон вертолета было видно, как взлетают желтой пылью глинобитные хижины в долине, как вырастают черные столбы дыма.
Едва прекратились огненные всплески, мы высадились и спустились по склону вниз.
Мы шли веером по кишлаку и палили по всему, что двигалось, шевелилось, дышало, стонало, визжало от страха на руках у матери.
Как я понимаю теперь, это было просто упражнение на полную бесчувственность. Чтобы начать нажимать на спусковой крючок «Калашникова», не надо иметь ни образования, ни воинского звания. Чтобы получить образование, надо прочесть хотя бы «Му-Му». А ведь и он едва сдерживал слезы, когда учительница надрывным голосом читала Тургенева. Воинское звание предопределяет понятие офицерской чести.
Какая честь, когда нужно было не оставить ни одного свидетеля!
Возмущавшихся в спецгруппе не нашлось, хотя мне тяжело было смотреть ребятам в глаза. Но приказ отменили. Посчитали целесообразным получить больше свидетелей. Для передачи информации.
Операция подняла дух наших людей. Душманы стали остерегаться допускать такие случаи.
Любая заграница всегда волнует меня. И на этот раз, когда громадный ИЛ-76 прорвался сквозь белую пелену облаков и начал снижаться, я увидел через иллюминатор огромную гору, залитую лучами яркого солнца, ее острые, изрезанные расщелинами бока. Ничего подобного нигде в мире нельзя увидеть. Самолет оказался в каменной чаше, кружась в ней, опускался все ниже и ниже. И вот уже остроконечные вершины вровень с самолетом. Сейчас мне не страшны эти горы.
– Я знаю, что в них можно надежно спрятаться. Жить в горах нельзя, но прятаться некоторое время, когда знаешь, что в расчетное время прилетит вертолет, можно.
Тогда, после ранения, их с Алексеем переодели в национальную афганскую форму и послали на очередное задание.
– Чем больше жертв среди мирного населения, тем лучше! – таков был приказ. Их высадили вблизи пещеры, в которой прятались жители пустого кишлака.
Можно было спуститься в пещеру и стрелять, стрелять, стрелять. Но Алексей был хитрее.
– Ты знаком со «стингером»?
Да, конечно, я был знаком с американским переносным ракетно-зенитным комплексом. Он состоял из ракеты и пускового контейнера. Предназначался для поражения визуально наблюдаемых воздушных целей. Ракетой можно было поражать вертолеты и самолеты на догонных и встречных курсах. Самонаводящаяся головка реагировала на сопло двигателя самолета или на тепло мотора вертолета. Но я многого и не знал.
– Топливо ракеты – смертельный яд, – сказал Алексей. – Даже после выстрела наводчику необходимо около минуты не дышать, иначе неизрасходованные пары топлива отравят его. Теперь соображаешь, что я придумал?
Что уж тут соображать, когда я увидел, что мой напарник привязывает к ракете гранату.
Мы перестреляли сторожей у входа в пещеру, одели противогазы и спустились вниз. Осветительная ракета выхватила из темноты скопище людей, испуганно жмущихся по углам пещеры. В пещере было много животных: коз, ишаков… Алексей выдернул чеку из привязанной к «стингеру» гранаты и, как метатель ядер, бросил ракету вниз. Мы кидаемся к выходу, залегаем за камни и начинаем сторожить тех, кто останется в живых. Вскоре после глухого взрыва из пещеры начинает валить желтоватый дым.
Из окон вертолета было видно, как взлетают желтой пылью глинобитные хижины в долине, как вырастают черные столбы дыма.
Едва прекратились огненные всплески, мы высадились и спустились по склону вниз.
Мы шли веером по кишлаку и палили по всему, что двигалось, шевелилось, дышало, стонало, визжало от страха на руках у матери.
Как я понимаю теперь, это было просто упражнение на полную бесчувственность. Чтобы начать нажимать на спусковой крючок «Калашникова», не надо иметь ни образования, ни воинского звания. Чтобы получить образование, надо прочесть хотя бы «Му-Му». А ведь и он едва сдерживал слезы, когда учительница надрывным голосом читала Тургенева. Воинское звание предопределяет понятие офицерской чести.
Какая честь, когда нужно было не оставить ни одного свидетеля!
Возмущавшихся в спецгруппе не нашлось, хотя мне тяжело было смотреть ребятам в глаза. Но приказ отменили. Посчитали целесообразным получить больше свидетелей. Для передачи информации.
Операция подняла дух наших людей. Душманы стали остерегаться допускать такие случаи.
Любая заграница всегда волнует меня. И на этот раз, когда громадный ИЛ-76 прорвался сквозь белую пелену облаков и начал снижаться, я увидел через иллюминатор огромную гору, залитую лучами яркого солнца, ее острые, изрезанные расщелинами бока. Ничего подобного нигде в мире нельзя увидеть. Самолет оказался в каменной чаше, кружась в ней, опускался все ниже и ниже. И вот уже остроконечные вершины вровень с самолетом. Сейчас мне не страшны эти горы.
– Я знаю, что в них можно надежно спрятаться. Жить в горах нельзя, но прятаться некоторое время, когда знаешь, что в расчетное время прилетит вертолет, можно.
Тогда, после ранения, их с Алексеем переодели в национальную афганскую форму и послали на очередное задание.
– Чем больше жертв среди мирного населения, тем лучше! – таков был приказ. Их высадили вблизи пещеры, в которой прятались жители пустого кишлака.
Можно было спуститься в пещеру и стрелять, стрелять, стрелять. Но Алексей был хитрее.
– Ты знаком со «стингером»?
Да, конечно, я был знаком с американским переносным ракетно-зенитным комплексом. Он состоял из ракеты и пускового контейнера. Предназначался для поражения визуально наблюдаемых воздушных целей. Ракетой можно было поражать вертолеты и самолеты на догонных и встречных курсах. Самонаводящаяся головка реагировала на сопло двигателя самолета или на тепло мотора вертолета. Но я многого и не знал.
– Топливо ракеты – смертельный яд, – сказал Алексей. – Даже после выстрела наводчику необходимо около минуты не дышать, иначе неизрасходованные пары топлива отравят его. Теперь соображаешь, что я придумал?
Что уж тут соображать, когда я увидел, что мой напарник привязывает к ракете гранату.
Мы перестреляли сторожей у входа в пещеру, одели противогазы и спустились вниз. Осветительная ракета выхватила из темноты скопище людей, испуганно жмущихся по углам пещеры. В пещере было много животных: коз, ишаков… Алексей выдернул чеку из привязанной к «стингеру» гранаты и, как метатель ядер, бросил ракету вниз. Мы кидаемся к выходу, залегаем за камни и начинаем сторожить тех, кто останется в живых. Вскоре после глухого взрыва из пещеры начинает валить желтоватый дым.