Страница:
Виктор Гончаров
Записки наемника
Аннотация
– Ты Юрий? – бесцеремонно спросил у высокого парня, который прислонился к пивной стойке. Это было в апреле месяце в одном из крупных городов нашего бывшего Отечества.
Парень повернулся на голос. Глаза его были воспалены от недосыпания, тяжелый подбородок давно небрит, хотя рубашка.
Спрашивавший выглядел солидным человеком, идеально выбритым, в новых кожаных ботинках. Пивной бар с грязными стеклами и подвыпившими работницами, убиравшими пустые бокалы, не мог быть обычным местом пребывания подобного господина. Было ясно, что мужчина пришел сюда не затем, чтобы пить пиво.
– Я Юрий, – ответил парень, как ни в чем не бывало, отвернулся и продолжил свое занятие, а именно – цедить из бокала светлую, слегка желтоватую жидкость.
– Я от Киреева… – сказал холеный мужчина.
– Киреева кастрировали в Чечне… – холодно ответил Юрий.
– Это не играет роли. У меня к тебе дело… – Господин в хороших ботинках был настойчивым и не хотел терять время.
– Работа есть? – в свою очередь спросил Юрий, допивая пиво. Ему было муторно с похмелья, он уже выпил два бокала разведенного водой пива, но голова болеть не перестала.
– Может, выйдем на улицу? – предложил незнакомец, неодобрительно поглядывая, как парень пересчитывает деньги, собираясь продолжить свое занятие.
– А-а-а, черт с ним, с пивом, – Юрий вздохнул. Вышли из пивбара. Вовсю шумела оживленная улица, позванивал трамвай. Свернули с заасфальтированной дороги и зашагали по грязной от вечерней распутицы тропинке. По ней редко кто ходил, тут можно было поговорить наедине.
– Его фамилия Лисенчук, управляющий «Агробизнесбанком». Адрес можно найти в любой газете… – не стал терять время солидный мужчина.
Парень потер небритый подбородок, посмотрел на весеннюю грязь, сжал губы так, что на щеках появились ямочки, и спросил:
– Такса обычная?
– Все как надо. Оружие получите через неделю…
– Что за оружие?
– Пока точно не известно, но вопрос отрабатывается. Скорее всего, зарубежное…
– Почему вы начали называть меня на «вы»? – неожиданно спросил Юрий.
– Да?! Ну-у… – мужчина немного замялся, – вид у вас не совсем… презентабельный. Я боялся ошибиться.
– А кто дал вам мой «адрес»?
– Я же называл Киреева, – лицо у господина в хороших ботинках сделалось некрасивым.
– Ладно. Я берусь… – парень поморщился.
– Вот и отлично. Половину вознаграждения получите вместе с оружием, – остался доволен господин.
– Срок какой, только скажите… – еще раз вздохнув, спросил небритый парень.
– Это тоже не играет роли. У меня все, – мужчина постоял секунды три-четыре, повернулся и пошел по направлению к улице. Его поджидала автомашина «Вольво».
– У-у, заказчик… – прошептал Юрий. Он тоже немного постоял посреди открытой лужайки, посмотрел на небо и поплелся выпить третий бокал.
На пиве дело не кончилось. Подошли вечерние завсегдатаи. У одного из них нашлась бутылка водки. Поскольку они знали Юрия, то налили и ему – с надеждой, что парень не поскупится. Парень действительно не поскупился и вскоре компания запила «горькую».
Их выгнали из бара перед закрытием. Мужчины поплелись кто куда, а Юрий не хотел идти домой, так как дома у него никого не было. Никогда никого не было. И дома-то не было, а так, снимаемая за доллары квартирка.
Юрий тер небритые щеки, не совсем ровной походкой направляясь в ближайший ресторан. Ему хотелось говорить, высказаться.
В ресторане он увидел много шикарно одетых людей, послушал грустную и веселую музыку, но ни грустно, ни весело ему не становилось. Не к кому было даже обратиться, чтобы поговорить. Тогда он купил в буфете ресторана литровую бутылку заморской водки и побрел к себе.
В комнате царил настоящий разгром. Множество книг религиозного содержания были свалены под столом, лежали на кровати, валялись в комнате. Юрий выполоскал стакан, поставил бутылку на журнальный столик возле кровати, а сам улегся, подмостив под голову несколько томов Бердяева.
Ему опять предстояло идти на дело. На работу. Как обыкновенный водитель садится за руль своего грузовика, так и ему, обыкновенному мастеру своего дела, следовало в ближайшем времени взять в руки свое орудие труда и сделать свою работу.
Где-то кто-то кому-то надоел, перешел дорогу, не поделили деньги, не дали заработать денег, может, отобрали деньги.
Ему придется отрегулировать эти отношения. Да, он отличный регулятор человеческих отношений, особенно когда эти отношения принимают форму не совсем законную или даже вообще незаконную.
За окном однокомнатной квартиры шумел ночной жизнью город, бутылка медленно пустела, а человек лежал на своей «лежанке» и не смыкал глаз. Лишь только когда бутылка опустела наполовину, глаза человека затуманились, стали бессмысленными, веки тяжело сомкнулись. Человек уснул.
Утро началось с той же бутылки. Хоть Юрий и не любил опохмеляться водкой. Это его быстро отрезвляло. Подобное случилось и на этот раз. Налить по второму разу он не смог: водка вызывала у него отвращение. Принял горячую ванну, потом слегка позавтракал и убрал комнату. Теперь пора было и за работу.
Он подошел к газетному киоску и скупил все газеты, которые печатались в этом городе. Теперь предстояло найти адрес банка, с управляющим которого ему предстояло познакомиться. Ему-то предстояло познакомиться, а вот управляющему с ним – нет.
К концу дня Юрий побывал возле банка, знал расписание работы банка и автомобиль, в котором ездил Лисенчук.
На другой день он уже знал, где живет управляющий, кто его охраняет и какие напитки финансист любит пить. Видел жену Лисенчука и ребенка – маленькую девочку, которая таскала огромный по сравнению с ее ростом футляр скрипки.
Однажды, когда он слишком увлекся слежкой, собака управляющего банком, огромный муаровый дог, подбежала к нему и обнюхала его.
Потом соседи будут рассказывать, что собака в квартире Лисенчука начала выть за неделю до трагического случая, и хозяин ходил по квартирам и извинялся, сам же в своей квартире бил пса ошейником со вставленными туда желтыми бриллиантами. Правда, этого ошейника никто не видел.
Через недели две Юрию позвонили в дверь квартиры и передали длиннющий сверток и маленький пакет.
Юрий швырнул маленький пакет к Бердяеву, а сверток с нетерпением развернул. Так и есть, отличный карабин немецкого производства с оптическим прицелом.
Следующий день был посвящен пристрелке оружия. Спуск у карабина был слегка жестковат, а оптика – отличной, бой – безупречен.
Еще через несколько дней, когда на улице, на которой было задумано «действо», во всю весеннюю мощь распустились свечи каштанов, а девушки разоделись в открытые платья, – Юрий пробрался на второй этаж ремонтируемого кафе. Он положил карабин на строительные козлы и стал ждать. В промежутке между домами, в котором спряталось кафе, временно образовалась небольшая автостоянка. Возле самой улицы и должен был остановиться белый «Мерседес», выйдя из которого, Лисенчук шел обедать в ресторан, который находился чуть дальше.
Возле самого ресторана парковка была запрещена.
Лисенчук мог поехать обедать и домой, поэтому Юрий на всякий случай прикрыл карабин прочитанной газетой, которую «привалил» кусками кирпича.
Юрий знал, когда следует произвести выстрел. После хорошей еды человек всегда менее осторожен. Поэтому он «выпустил» управляющего из своего автомобиля – пообедать.
Ровно через двадцать минут появился телохранитель, бегло осмотрелся и открыл дверь «Мерседеса». Еще через пять минут появился Лисенчук с каким-то человечком, который рассказывал что-то и смеялся. Смеялся и Лисенчук.
Юрий спокойно взял карабин, проверил, есть ли патрон в патроннике, поймал в прицел Лисенчука, и, когда тот на секунду остановился перед автомобилем, плавно и сильно нажал на спусковой крючок. Раздался негромкий хлопок. Юрий настолько был уверен в эффективности своего выстрела, что даже не стал смотреть, что произошло дальше.
Он положил карабин на строительные козлы, быстро прошел к лестнице, спустился на первый этаж и, закрытый со стороны улицы лестницей, которая тоже вела на второй этаж, но на открытую веранду, прошел к заднему двору. Здесь тоже никого не было. Его могли видеть из окон квартир близлежащего дома, но тут люди часто ходили, кто будет интересоваться случайным прохожим. Выйдя через улочку с разрушенными домами к «задам» громадного супермаркета, Юрий смешался с толпой, а потом среди прочих прохожих прошел по направлению к находившейся неподалеку церкви.
Было время обедни. Юрий перекрестился, поставил свечечку и послушал глухое бормотание священника.
Вот и он, Юрий, скоро посвятит себя Богу. Это единственный выход.
Потом он пил пиво в «своем» баре, дождался завсегдатаев, щедро проставлял им пиво, но на водку денег не дал; сказал, что нет.
В принципе, думал он, его могли «сдать». Поэтому ночевать в свою квартиру не пошел, а снял по газетному объявлению еще одну квартиру, не считаясь с деньгами. Потом он вообще не вернулся в ту, первую квартиру, хоть книг было жалко. Особенно Бердяева.
Юрий знал в городе трех-четырех человек, через которых мог получить вторую половину заработанных денег, но деньги ему не были нужны.
Снова он лежал на диванчике, снова, но теперь уже на табуретке стояла бутылка с водкой, снова глаза были устремлены в потолок.
Раньше, когда Юрий был помоложе, он не думал. Ни о чем не думал. Но с возрастом, по мере осмысления прожитого ему все чаще и чаще становилось не по себе, а иногда и просто жутко; он начинал бояться за свой рассудок.
Газеты раструбили и растрезвонили сообщение о невероятном убийстве финансового магната по всему свету. Боже! Сколько таких убийств заказывается, готовится и производится в нашем грешном мире.
И – ничего! Мир не рухнул.
Юрий твердо решил, что ради собственного успокоения и спасения он пойдет в монастырь. В обычной жизни ему делать нечего. Он будет вынужден заниматься тем, чему его научили, к чему его подготавливали и чем он занимался, зарабатывая деньги.
– Нет, деньги мне не нужны! – произнес Юрий и решил пойти в ресторан. Он надеялся на случайную встречу с интересными людьми. Но кто теперь может быть интересным в этой дурацкой погоне за «лишним» куском? Слышны только одни разговоры: «бабки», деньги, доллары, марочки!
Юрий принял ванну, тщательно побрился, оделся получше и с вечера занял место в одном из ресторанов.
Как назло, вечер был вялым. И людей почти не было, и настроения тоже. Поэтому Юрий пил. К нему за столик так никто и не подсел. Сначала Юрий выпил заказанных триста граммов водки. Потом заказал бутылку коньяка и часам к девяти опустошил ее.
– Еще водки, – бросил он подошедшей официантке и та принесла бутылку.
В голове у Юрия все смешалось. Ему хотелось выскочить на подиум, на котором время от времени уныло извивалась в сольном танце какая-то купленная артисточка, и закричать, что это он убил Лисенчука. Он уже был готов это сделать, но только не смог подняться на ноги.
И тут к нему подсел тоже пьяный мужчина, растопыренными пятернями приглаживающий волосы, начал говорить что-то бессвязное, попробовал налить водки, но разлил ее.
– Пошел вон! – заорал на него Юрий, – говорю, пошел отсюда!
Мужчина обиженно удалился, а Юрий мрачно курил, и ему вдруг показалось, что во всем виноваты деньги. Тогда он вытащил из кармана доллары, много, сотни долларов, и зажав их в руке, поджег зажигалкой.
Он не хотел привлекать всеобщего внимания, наоборот, он прятал горящие стодолларовые купюры под стол, пока огонь не обжег его руку.
Подбежала официантка, обслуживающая его, и дюжий молодец-официант.
– Что вы здесь пожар устроили? Где что горит? – девушка минеральной водой из бутылки начала заливать догорающие бумажки – и глаза ее неожиданно расширились.
– Ох, господи! Это же надо! Допился… – И она не стесняясь начала собирать залитые водой серо-зеленые обгарки.
Юрий не обращал на это внимания, а официант с официанткой рассматривали купюры на свет, щупали бумагу, и убеждаясь, что доллары были неподдельными, сокрушенно и тяжело, очень тяжело вздыхали.
Качаясь из стороны в сторону, Юрий вышел из ресторанного зала, спустился по лестнице, придерживаясь за стены, и вышел на улицу, намереваясь как можно быстрее добраться до постели.
Невдомек было ему, что его уже «вычислили», то есть заметили, как он жег деньги, и теперь шли по пятам, словно шакалы.
Юрий не успел даже сесть в такси. Его «тюкнули» чем-то тупым по голове и уволокли в темноту, к забору.
Это не столько оглушило его, сколько отрезвило. Юрий отбросил нападавших мощным ударом, на него налетели снова, ударили ножом, но дилетантски, непрофессионально, просто порезали. Он изловчился и поймал руку с «финкой», выкрутил эту руку. Послышался ужасающий хруст. Нападавший жалобно закричал. Потом рухнул, потеряв сознание. Юрий докрутил руку, поднявшую на него оружие так, что она превратилась в болтающуюся плеть. Второго из нападавших Юрий сбил с ног ударом кулака, начал топтать его ногами, пытаясь раздробить череп. Потом он вдруг вспомнил, что когда его волокли к забору, то уже шарили по карманам, пытаясь достать портмоне. И начал бить каблуком по голове поверженного противника, рассыпая по его телу стодолларовые купюры.
– Вы этого хотели? Нате, берите, у меня их много…
Был еще и третий, но тот сбежал…
Громко кричали женщины у троллейбусной остановки, звали милицию, а Юрий с окровавленными руками вышел на дорогу и начал ловить такси.
Ему удалось это только, когда он спрятал руки и стал к улице боком. Водителю, который остановился, Юрий сразу бросил сто долларов.
– Домой!
– Куда домой?
Юрий с трудом назвал адрес.
Весь следующий день и вся неделя были посвящены ране в животе. Не обошлось без помощи товарищей. Те привели врача; побеспокоились и о второй половине гонорара.
– Юра, так дальше продолжаться не может. Ты теряешь профессионализм, – сказал его давний знакомый и товарищ. – Можешь потерять доверие, а, следовательно, и работу…
– Ну вас к черту, с вашей работой, – огрызнулся Юрий.
– Примем к сведению, – спокойно ответил товарищ. – Направлять к тебе больше пока не будем. Войдешь в норму – сообщи.
Рана немного погноилась, но потом затянулась, срослась. Юрий впервые почувствовал все тяготы одиночества, когда ему приходилось скрипя зубами ходить в магазин за продуктами. Он все больше утверждался в мысли, что уйдет в монастырь.
Как все было замечательно, когда он работал в «органах»! Там о нем заботились, там его тренировали, кормили, проверяли давление и реакцию.
Почему же он вышел на гражданку? Если верить ребятам, их просто разогнали. Изменились условия, политический строй, и они сделались никому не нужны.
Да их просто бросили на произвол судьбы! Не позаботились даже о приличном выходном пособии.
К черту все! Он уйдет в монастырь.
Не прошло и месяца, как его снова завербовали. Видит Бог, он не хотел этого. Просто однажды решил проверить себя и пробежать трусцой с десяток километров. И вот его трасса пересеклась с трассой одного из товарищей по прежней службе.
– Ты, я вижу, уже в форме? – спросил приятель.
– Да какое там… – отмахнулся Юрий.
– У меня кое-что наклевывается. Только без денег… Ребятам из России надо помочь. Слышал что-нибудь о вагоне желтой ртути?
– Я слышал кое-что о красной ртути, а вот о желтой – нет…
– Погранцы тормознули, а местная знать этот вагон и прикарманила. Ребята там засветились, нужны люди со стороны. Понимаешь, надо. Одному несподручно, а так, вдвоем, спокойно, без суеты. Ну, что?
Юрию не приходилось выбирать. Вечером того же дня они уехали на запад в приграничный город, «загнали» свой автомобиль в лесопосадку недалеко от дачи, на которой жил необходимый им человек, и утром выехали, надеясь перехватить жертву.
Неожиданно их машину остановил милиционер. Это был не простой гаишник, из любопытства остановивший иномарку, а постовой, который проверял все подозрительные автомобили неподалеку от дачи крупной городской шишки.
Документы у них были поддельные, выписанные на чужие имена. Постовой не заметил, как их машина свернула в дачный поселок.
Они подъехали к двухэтажной вилле, выстроенной под сказочный терем, когда крупный статный человек с «дипломатом» в руке, направлялся к «бьюику» металлического цвета.
Юрий выскочил из автомобиля и из пистолета выстрелил три раза.
Из виллы выскочила женщина, которая истошно завизжала и бросилась к упавшему статному человеку.
Постовой мог слышать выстрелы, но, скорее всего, он не обратил на это никакого внимания, и даже улыбнулся, вновь увидав автомобиль и людей, у которых он уже проверял документы.
Они без остановки ехали в свой город. На следующий день опять газетная шумиха, самые невероятные предположения и версии, а через неделю все стихло.
Юрий немного успокоился, перестал пить. Мысленно он был уже в монастыре. Ему не хватало единственного толчка, чтобы пойти на вокзал, купить билет и уехать в тихую местность, далекую от страшных, едва ли не ежедневных разборок.
Но опять к нему заявились люди и за крупную сумму предложили убрать депутата. Причем необходимо было вырвать у этого депутата одну тайну.
Действовать пришлось вчетвером. По желанию заказчика брать клиента требовалось демонстративно, при большом стечении народа. Это было политическое дело, и даже несколько робингудовское, поскольку депутат был вором, точнее, крупным вором, а милиция взять его не могла. Местная мафия не могла добиться от депутата своего процента, поскольку депутат считал, что и от мафии у него депутатская неприкосновенность.
Четверка переоделась в омоновскую спецодежду. Натянули на лица черные чехлы с прорезями, подкатили к вечернему ресторану, в котором депутат ужинал с иностранными гостями. Их он привез из-за границы, где полгода прятался. Ворвались в ресторанный зал, выпустили по стенам по рожку патронов и уволокли депутата с собой.
Депутат хорохорился, но, увидев орудие пытки, «раскололся», признался руководителю четверки. Правда, это не спасло ему жизнь. Остался лежать в лесу со скрученными за спиной руками и простреленной головой.
Юрий понял, что конца этому не будет.
Уехал в другой город, но и там ему не давали покоя. Люди определенного сорта знали его. Нет, они не относились к нему плохо, даже спрашивали, не нуждается ли он в чем-нибудь. Он ведь был специалист.
Это и оказалось последним толчком, направившим его в монастырь.
Настоятель монастыря, необычно толстый бородатый старик, побеседовал с ним, не обещал легкой жизни, но сказал, что в душу ему лезть не будет никто.
Первые дни в монастыре было легко. Потом обнаружилось, что серая будничная жизнь не по Юрию. Такая жизнь заставляла концентрироваться на самом себе, переживать снова и снова все то, что было у него когда-то.
Юрий терпел, стонал ночами, загружал себя работой, но ничего не помогало. Он знал, что ему всей душой надо обратиться к Богу, а ему это никак не удавалось. Всякий раз, когда он молился, механически совершал обряды, читал духовные книги, то чувствовал, что перед ним вырастает незримая стена, которая не пускает его к чему-то большому и светлому. Неужели он был служителем зла, слугой сатаны?
Юрий беседовал со старыми монахами, пытаясь в разговорах найти спасительный путь, метод верования, который принес бы ему облегчение. Но ничто не помогало ему.
– Покайся в своих прегрешениях, – говорили ему, – покайся в содеянном зле, и станет легче.
Юрий до конца не понимал, в чем надо каяться. Ведь он делал то дело, которое необходимо было делать. Если бы он не делал этого, все равно такую работу сделали бы другие. Он был специалистом и поэтому не мог допустить и мысли, чтобы неспециалисты занялись этим.
Юрий понимал природу. В ней все было гармонично, и больных, агрессивных и взбесившихся тварей она уничтожала сама – посредством хищников, болезней, голода… Может, он тоже был карающим мечом божьим?
В нем шла тяжелая внутренняя борьба между раскаянием и оправданием. Он чувствовал, что если раскается, то ему не будет тогда ни оправдания, ни прощения.
Ему становилось все хуже и хуже, нервы сдавали. Он уже начинал сожалеть, что попал сюда. С другой стороны, понимал, что в миру ему делать нечего, там он будет вынужден вернуться к прежнему занятию.
Равнодушие и апатия овладели Юрием. Он принял решение, что со временем все сгладится, позабудется. Только не надо было давать волю своим чувствам. Иначе он непременно превратится в обыкновенного невротика. Ему следовало выждать время. Сколько придется ждать: год, два, десять лет? Он считал дни, месяцы. Обнаружил, что тупеет от подобной жизни, но выхода нет. Его никто не ждет там, на воле, а здесь он по собственному желанию пытается спрятаться от самого себя.
Дням в монастыре потерян счет. Они мелькают монотонной и безрадостной чередой, перемежаясь редкими ночами, когда у Юрия появляется спиртное – водка или самогон.
Как ни странно, поначалу в такие ночи становится хуже. Алкоголь всегда активизировал его мозг, и, словно по мановению волшебной палочки, в памяти возникали те картины, которые снова и снова приводили его в ужас. Но Юрий знал: следует пить еще, накачаться до такого состояния, чтобы уже ничего не видеть, не слышать, вообще ничего не чувствовать, а главное – не вспоминать.
Алкоголь действовал как отличный транквилизатор. Но Юрию в монастыре как послушнику на первом году было трудно, если вообще возможно поддерживать регулярную связь с внешним миром, с людьми из дремавшего свой пятый ли шестой век местечка. Ночные вылазки за спиртным оказались опасными. Однажды Юрий напоролся на группу хулиганов, которые решили поиздеваться над монахом, забредшим среди ночи в частный сектор.
Юрий бил их короткими и несильными ударами, стараясь целиться под глаз, чтобы вспухали багровые фонари, после чего юнцам придется отсиживаться по квартирам. Ему же на следующий день пришлось держать ответ за изодранную в клочья одежду.
Иногда со стороны Слонима, где размещался военный городок, на Жировичи «налетал» военный вертолет. Звук вертолетных лопастей невыносим, отвратителен. Юрий едва сдерживался, чтобы не броситься бежать, ужас переполнял все его существо. За тысячи километров от синих гор Афганистана, где в каждой расщелине скал ему мерещились душманы, за тысячи километров от тех мест, где пресечена его собственной рукой не одна сотня жизней, на мирных равнинах Белоруссии, за стенами древнего Жировичского монастыря ему становилось невыносимо страшно, когда он слышал гул пролетающего вертолета. Каждой клеточкой своего существа Юрий боялся затаившегося совсем близко моджахеда со «стингером».
Всякий раз, когда его окликали по фамилии, он вздрагивал и глаза его безумно метались, словно в поисках спасения, и он ждал. Ждал, когда за ним придут. Нет, не с тем, чтобы наказать его, отомстить, убить, в конце концов.
Он боялся, что за ним придут и позовут на очередное задание. Ведь его работа – убивать. Он – профессиональный убийца.
Однажды, когда Юрий набрал в колодце ведро воды, случайно глянул на воду, и увидел на ее поверхности серое, словно оберточная бумага, лицо с черными и будто бы замшелыми, как у лежалого трупа, дырками глазниц. Сетка вен на коже собственного лица была так отвратительна, словно это оказалась кровеносная система зародыша в яйце. Юрий выплюхнул воду в лоток стока, зачерпнул другое ведро, но – на него глядело все то же мертвенное лицо Юрия Язубца. Лицо профессионального убийцы.
Раньше он гордился определением «профессиональный». Теперь это не спасало, не давало ему прощения, не умиротворяло. Теперь он не ждал от жизни пощады.
Он был просто убийцей. Жертвы уже при его жизни мстили ему. И он не понимал, что с ним случилось, куда подевалось хладнокровие, спокойствие и выдержка. Ночью приходили кошмары. Нет, из щелей его комнаты не струилась кровь, ему не мерещились распотрошенные тела. Едва он засыпал, как ему чудилось, что в комнату входил молодой пуштун, который окликал его возгласом: «Шурави?!» Очнувшись, Зубец некоторое время видел перед собой лицо афганца, его обнаженные в улыбке коралловые десны. Юрий отмахивался от видения, как от назойливой мухи, поворачивался к стене. Но из стены, словно вмурованные в стекло, глядели на него многочисленные его жертвы: афганцы, пакистанцы, азербайджанцы, литовцы, хорваты, боснийские мусульмане, и, наконец, многочисленные русские.
Неужели больше всего он убил русских?
Раньше он не задумывался о национальности жертвы. Но когда Литва объявила свою независимость и их «бросили» усмирять литовцев, Юрий почувствовал разницу в том, кого приходилось убивать.
Он чувствовал к литовцам какое-то родство, они ему нравились. Из памяти всплывали картины детства, когда ему приходилось в поездах встречаться с представителями иных племен. К цыганам, евреям Юрий был равнодушен. Их сразу видно, особенно цыган. Тогда надо быть настороже. А вот литовцы ничем не отличались. Или он не мог отличить их от славян, по крайней мере, от белорусов. Разве что врожденная независимость да нарочитый, как ему казалось, акцент, выделяли их.
Когда литовцы толпой пошли на телецентр, Юрий в качестве инструктора сидел в танке. Водитель нервно жал на тормоза, а Юрий кричал ему:
Парень повернулся на голос. Глаза его были воспалены от недосыпания, тяжелый подбородок давно небрит, хотя рубашка.
Спрашивавший выглядел солидным человеком, идеально выбритым, в новых кожаных ботинках. Пивной бар с грязными стеклами и подвыпившими работницами, убиравшими пустые бокалы, не мог быть обычным местом пребывания подобного господина. Было ясно, что мужчина пришел сюда не затем, чтобы пить пиво.
– Я Юрий, – ответил парень, как ни в чем не бывало, отвернулся и продолжил свое занятие, а именно – цедить из бокала светлую, слегка желтоватую жидкость.
– Я от Киреева… – сказал холеный мужчина.
– Киреева кастрировали в Чечне… – холодно ответил Юрий.
– Это не играет роли. У меня к тебе дело… – Господин в хороших ботинках был настойчивым и не хотел терять время.
– Работа есть? – в свою очередь спросил Юрий, допивая пиво. Ему было муторно с похмелья, он уже выпил два бокала разведенного водой пива, но голова болеть не перестала.
– Может, выйдем на улицу? – предложил незнакомец, неодобрительно поглядывая, как парень пересчитывает деньги, собираясь продолжить свое занятие.
– А-а-а, черт с ним, с пивом, – Юрий вздохнул. Вышли из пивбара. Вовсю шумела оживленная улица, позванивал трамвай. Свернули с заасфальтированной дороги и зашагали по грязной от вечерней распутицы тропинке. По ней редко кто ходил, тут можно было поговорить наедине.
– Его фамилия Лисенчук, управляющий «Агробизнесбанком». Адрес можно найти в любой газете… – не стал терять время солидный мужчина.
Парень потер небритый подбородок, посмотрел на весеннюю грязь, сжал губы так, что на щеках появились ямочки, и спросил:
– Такса обычная?
– Все как надо. Оружие получите через неделю…
– Что за оружие?
– Пока точно не известно, но вопрос отрабатывается. Скорее всего, зарубежное…
– Почему вы начали называть меня на «вы»? – неожиданно спросил Юрий.
– Да?! Ну-у… – мужчина немного замялся, – вид у вас не совсем… презентабельный. Я боялся ошибиться.
– А кто дал вам мой «адрес»?
– Я же называл Киреева, – лицо у господина в хороших ботинках сделалось некрасивым.
– Ладно. Я берусь… – парень поморщился.
– Вот и отлично. Половину вознаграждения получите вместе с оружием, – остался доволен господин.
– Срок какой, только скажите… – еще раз вздохнув, спросил небритый парень.
– Это тоже не играет роли. У меня все, – мужчина постоял секунды три-четыре, повернулся и пошел по направлению к улице. Его поджидала автомашина «Вольво».
– У-у, заказчик… – прошептал Юрий. Он тоже немного постоял посреди открытой лужайки, посмотрел на небо и поплелся выпить третий бокал.
На пиве дело не кончилось. Подошли вечерние завсегдатаи. У одного из них нашлась бутылка водки. Поскольку они знали Юрия, то налили и ему – с надеждой, что парень не поскупится. Парень действительно не поскупился и вскоре компания запила «горькую».
Их выгнали из бара перед закрытием. Мужчины поплелись кто куда, а Юрий не хотел идти домой, так как дома у него никого не было. Никогда никого не было. И дома-то не было, а так, снимаемая за доллары квартирка.
Юрий тер небритые щеки, не совсем ровной походкой направляясь в ближайший ресторан. Ему хотелось говорить, высказаться.
В ресторане он увидел много шикарно одетых людей, послушал грустную и веселую музыку, но ни грустно, ни весело ему не становилось. Не к кому было даже обратиться, чтобы поговорить. Тогда он купил в буфете ресторана литровую бутылку заморской водки и побрел к себе.
В комнате царил настоящий разгром. Множество книг религиозного содержания были свалены под столом, лежали на кровати, валялись в комнате. Юрий выполоскал стакан, поставил бутылку на журнальный столик возле кровати, а сам улегся, подмостив под голову несколько томов Бердяева.
Ему опять предстояло идти на дело. На работу. Как обыкновенный водитель садится за руль своего грузовика, так и ему, обыкновенному мастеру своего дела, следовало в ближайшем времени взять в руки свое орудие труда и сделать свою работу.
Где-то кто-то кому-то надоел, перешел дорогу, не поделили деньги, не дали заработать денег, может, отобрали деньги.
Ему придется отрегулировать эти отношения. Да, он отличный регулятор человеческих отношений, особенно когда эти отношения принимают форму не совсем законную или даже вообще незаконную.
За окном однокомнатной квартиры шумел ночной жизнью город, бутылка медленно пустела, а человек лежал на своей «лежанке» и не смыкал глаз. Лишь только когда бутылка опустела наполовину, глаза человека затуманились, стали бессмысленными, веки тяжело сомкнулись. Человек уснул.
Утро началось с той же бутылки. Хоть Юрий и не любил опохмеляться водкой. Это его быстро отрезвляло. Подобное случилось и на этот раз. Налить по второму разу он не смог: водка вызывала у него отвращение. Принял горячую ванну, потом слегка позавтракал и убрал комнату. Теперь пора было и за работу.
Он подошел к газетному киоску и скупил все газеты, которые печатались в этом городе. Теперь предстояло найти адрес банка, с управляющим которого ему предстояло познакомиться. Ему-то предстояло познакомиться, а вот управляющему с ним – нет.
К концу дня Юрий побывал возле банка, знал расписание работы банка и автомобиль, в котором ездил Лисенчук.
На другой день он уже знал, где живет управляющий, кто его охраняет и какие напитки финансист любит пить. Видел жену Лисенчука и ребенка – маленькую девочку, которая таскала огромный по сравнению с ее ростом футляр скрипки.
Однажды, когда он слишком увлекся слежкой, собака управляющего банком, огромный муаровый дог, подбежала к нему и обнюхала его.
Потом соседи будут рассказывать, что собака в квартире Лисенчука начала выть за неделю до трагического случая, и хозяин ходил по квартирам и извинялся, сам же в своей квартире бил пса ошейником со вставленными туда желтыми бриллиантами. Правда, этого ошейника никто не видел.
Через недели две Юрию позвонили в дверь квартиры и передали длиннющий сверток и маленький пакет.
Юрий швырнул маленький пакет к Бердяеву, а сверток с нетерпением развернул. Так и есть, отличный карабин немецкого производства с оптическим прицелом.
Следующий день был посвящен пристрелке оружия. Спуск у карабина был слегка жестковат, а оптика – отличной, бой – безупречен.
Еще через несколько дней, когда на улице, на которой было задумано «действо», во всю весеннюю мощь распустились свечи каштанов, а девушки разоделись в открытые платья, – Юрий пробрался на второй этаж ремонтируемого кафе. Он положил карабин на строительные козлы и стал ждать. В промежутке между домами, в котором спряталось кафе, временно образовалась небольшая автостоянка. Возле самой улицы и должен был остановиться белый «Мерседес», выйдя из которого, Лисенчук шел обедать в ресторан, который находился чуть дальше.
Возле самого ресторана парковка была запрещена.
Лисенчук мог поехать обедать и домой, поэтому Юрий на всякий случай прикрыл карабин прочитанной газетой, которую «привалил» кусками кирпича.
Юрий знал, когда следует произвести выстрел. После хорошей еды человек всегда менее осторожен. Поэтому он «выпустил» управляющего из своего автомобиля – пообедать.
Ровно через двадцать минут появился телохранитель, бегло осмотрелся и открыл дверь «Мерседеса». Еще через пять минут появился Лисенчук с каким-то человечком, который рассказывал что-то и смеялся. Смеялся и Лисенчук.
Юрий спокойно взял карабин, проверил, есть ли патрон в патроннике, поймал в прицел Лисенчука, и, когда тот на секунду остановился перед автомобилем, плавно и сильно нажал на спусковой крючок. Раздался негромкий хлопок. Юрий настолько был уверен в эффективности своего выстрела, что даже не стал смотреть, что произошло дальше.
Он положил карабин на строительные козлы, быстро прошел к лестнице, спустился на первый этаж и, закрытый со стороны улицы лестницей, которая тоже вела на второй этаж, но на открытую веранду, прошел к заднему двору. Здесь тоже никого не было. Его могли видеть из окон квартир близлежащего дома, но тут люди часто ходили, кто будет интересоваться случайным прохожим. Выйдя через улочку с разрушенными домами к «задам» громадного супермаркета, Юрий смешался с толпой, а потом среди прочих прохожих прошел по направлению к находившейся неподалеку церкви.
Было время обедни. Юрий перекрестился, поставил свечечку и послушал глухое бормотание священника.
Вот и он, Юрий, скоро посвятит себя Богу. Это единственный выход.
Потом он пил пиво в «своем» баре, дождался завсегдатаев, щедро проставлял им пиво, но на водку денег не дал; сказал, что нет.
В принципе, думал он, его могли «сдать». Поэтому ночевать в свою квартиру не пошел, а снял по газетному объявлению еще одну квартиру, не считаясь с деньгами. Потом он вообще не вернулся в ту, первую квартиру, хоть книг было жалко. Особенно Бердяева.
Юрий знал в городе трех-четырех человек, через которых мог получить вторую половину заработанных денег, но деньги ему не были нужны.
Снова он лежал на диванчике, снова, но теперь уже на табуретке стояла бутылка с водкой, снова глаза были устремлены в потолок.
Раньше, когда Юрий был помоложе, он не думал. Ни о чем не думал. Но с возрастом, по мере осмысления прожитого ему все чаще и чаще становилось не по себе, а иногда и просто жутко; он начинал бояться за свой рассудок.
Газеты раструбили и растрезвонили сообщение о невероятном убийстве финансового магната по всему свету. Боже! Сколько таких убийств заказывается, готовится и производится в нашем грешном мире.
И – ничего! Мир не рухнул.
Юрий твердо решил, что ради собственного успокоения и спасения он пойдет в монастырь. В обычной жизни ему делать нечего. Он будет вынужден заниматься тем, чему его научили, к чему его подготавливали и чем он занимался, зарабатывая деньги.
– Нет, деньги мне не нужны! – произнес Юрий и решил пойти в ресторан. Он надеялся на случайную встречу с интересными людьми. Но кто теперь может быть интересным в этой дурацкой погоне за «лишним» куском? Слышны только одни разговоры: «бабки», деньги, доллары, марочки!
Юрий принял ванну, тщательно побрился, оделся получше и с вечера занял место в одном из ресторанов.
Как назло, вечер был вялым. И людей почти не было, и настроения тоже. Поэтому Юрий пил. К нему за столик так никто и не подсел. Сначала Юрий выпил заказанных триста граммов водки. Потом заказал бутылку коньяка и часам к девяти опустошил ее.
– Еще водки, – бросил он подошедшей официантке и та принесла бутылку.
В голове у Юрия все смешалось. Ему хотелось выскочить на подиум, на котором время от времени уныло извивалась в сольном танце какая-то купленная артисточка, и закричать, что это он убил Лисенчука. Он уже был готов это сделать, но только не смог подняться на ноги.
И тут к нему подсел тоже пьяный мужчина, растопыренными пятернями приглаживающий волосы, начал говорить что-то бессвязное, попробовал налить водки, но разлил ее.
– Пошел вон! – заорал на него Юрий, – говорю, пошел отсюда!
Мужчина обиженно удалился, а Юрий мрачно курил, и ему вдруг показалось, что во всем виноваты деньги. Тогда он вытащил из кармана доллары, много, сотни долларов, и зажав их в руке, поджег зажигалкой.
Он не хотел привлекать всеобщего внимания, наоборот, он прятал горящие стодолларовые купюры под стол, пока огонь не обжег его руку.
Подбежала официантка, обслуживающая его, и дюжий молодец-официант.
– Что вы здесь пожар устроили? Где что горит? – девушка минеральной водой из бутылки начала заливать догорающие бумажки – и глаза ее неожиданно расширились.
– Ох, господи! Это же надо! Допился… – И она не стесняясь начала собирать залитые водой серо-зеленые обгарки.
Юрий не обращал на это внимания, а официант с официанткой рассматривали купюры на свет, щупали бумагу, и убеждаясь, что доллары были неподдельными, сокрушенно и тяжело, очень тяжело вздыхали.
Качаясь из стороны в сторону, Юрий вышел из ресторанного зала, спустился по лестнице, придерживаясь за стены, и вышел на улицу, намереваясь как можно быстрее добраться до постели.
Невдомек было ему, что его уже «вычислили», то есть заметили, как он жег деньги, и теперь шли по пятам, словно шакалы.
Юрий не успел даже сесть в такси. Его «тюкнули» чем-то тупым по голове и уволокли в темноту, к забору.
Это не столько оглушило его, сколько отрезвило. Юрий отбросил нападавших мощным ударом, на него налетели снова, ударили ножом, но дилетантски, непрофессионально, просто порезали. Он изловчился и поймал руку с «финкой», выкрутил эту руку. Послышался ужасающий хруст. Нападавший жалобно закричал. Потом рухнул, потеряв сознание. Юрий докрутил руку, поднявшую на него оружие так, что она превратилась в болтающуюся плеть. Второго из нападавших Юрий сбил с ног ударом кулака, начал топтать его ногами, пытаясь раздробить череп. Потом он вдруг вспомнил, что когда его волокли к забору, то уже шарили по карманам, пытаясь достать портмоне. И начал бить каблуком по голове поверженного противника, рассыпая по его телу стодолларовые купюры.
– Вы этого хотели? Нате, берите, у меня их много…
Был еще и третий, но тот сбежал…
Громко кричали женщины у троллейбусной остановки, звали милицию, а Юрий с окровавленными руками вышел на дорогу и начал ловить такси.
Ему удалось это только, когда он спрятал руки и стал к улице боком. Водителю, который остановился, Юрий сразу бросил сто долларов.
– Домой!
– Куда домой?
Юрий с трудом назвал адрес.
Весь следующий день и вся неделя были посвящены ране в животе. Не обошлось без помощи товарищей. Те привели врача; побеспокоились и о второй половине гонорара.
– Юра, так дальше продолжаться не может. Ты теряешь профессионализм, – сказал его давний знакомый и товарищ. – Можешь потерять доверие, а, следовательно, и работу…
– Ну вас к черту, с вашей работой, – огрызнулся Юрий.
– Примем к сведению, – спокойно ответил товарищ. – Направлять к тебе больше пока не будем. Войдешь в норму – сообщи.
Рана немного погноилась, но потом затянулась, срослась. Юрий впервые почувствовал все тяготы одиночества, когда ему приходилось скрипя зубами ходить в магазин за продуктами. Он все больше утверждался в мысли, что уйдет в монастырь.
Как все было замечательно, когда он работал в «органах»! Там о нем заботились, там его тренировали, кормили, проверяли давление и реакцию.
Почему же он вышел на гражданку? Если верить ребятам, их просто разогнали. Изменились условия, политический строй, и они сделались никому не нужны.
Да их просто бросили на произвол судьбы! Не позаботились даже о приличном выходном пособии.
К черту все! Он уйдет в монастырь.
Не прошло и месяца, как его снова завербовали. Видит Бог, он не хотел этого. Просто однажды решил проверить себя и пробежать трусцой с десяток километров. И вот его трасса пересеклась с трассой одного из товарищей по прежней службе.
– Ты, я вижу, уже в форме? – спросил приятель.
– Да какое там… – отмахнулся Юрий.
– У меня кое-что наклевывается. Только без денег… Ребятам из России надо помочь. Слышал что-нибудь о вагоне желтой ртути?
– Я слышал кое-что о красной ртути, а вот о желтой – нет…
– Погранцы тормознули, а местная знать этот вагон и прикарманила. Ребята там засветились, нужны люди со стороны. Понимаешь, надо. Одному несподручно, а так, вдвоем, спокойно, без суеты. Ну, что?
Юрию не приходилось выбирать. Вечером того же дня они уехали на запад в приграничный город, «загнали» свой автомобиль в лесопосадку недалеко от дачи, на которой жил необходимый им человек, и утром выехали, надеясь перехватить жертву.
Неожиданно их машину остановил милиционер. Это был не простой гаишник, из любопытства остановивший иномарку, а постовой, который проверял все подозрительные автомобили неподалеку от дачи крупной городской шишки.
Документы у них были поддельные, выписанные на чужие имена. Постовой не заметил, как их машина свернула в дачный поселок.
Они подъехали к двухэтажной вилле, выстроенной под сказочный терем, когда крупный статный человек с «дипломатом» в руке, направлялся к «бьюику» металлического цвета.
Юрий выскочил из автомобиля и из пистолета выстрелил три раза.
Из виллы выскочила женщина, которая истошно завизжала и бросилась к упавшему статному человеку.
Постовой мог слышать выстрелы, но, скорее всего, он не обратил на это никакого внимания, и даже улыбнулся, вновь увидав автомобиль и людей, у которых он уже проверял документы.
Они без остановки ехали в свой город. На следующий день опять газетная шумиха, самые невероятные предположения и версии, а через неделю все стихло.
Юрий немного успокоился, перестал пить. Мысленно он был уже в монастыре. Ему не хватало единственного толчка, чтобы пойти на вокзал, купить билет и уехать в тихую местность, далекую от страшных, едва ли не ежедневных разборок.
Но опять к нему заявились люди и за крупную сумму предложили убрать депутата. Причем необходимо было вырвать у этого депутата одну тайну.
Действовать пришлось вчетвером. По желанию заказчика брать клиента требовалось демонстративно, при большом стечении народа. Это было политическое дело, и даже несколько робингудовское, поскольку депутат был вором, точнее, крупным вором, а милиция взять его не могла. Местная мафия не могла добиться от депутата своего процента, поскольку депутат считал, что и от мафии у него депутатская неприкосновенность.
Четверка переоделась в омоновскую спецодежду. Натянули на лица черные чехлы с прорезями, подкатили к вечернему ресторану, в котором депутат ужинал с иностранными гостями. Их он привез из-за границы, где полгода прятался. Ворвались в ресторанный зал, выпустили по стенам по рожку патронов и уволокли депутата с собой.
Депутат хорохорился, но, увидев орудие пытки, «раскололся», признался руководителю четверки. Правда, это не спасло ему жизнь. Остался лежать в лесу со скрученными за спиной руками и простреленной головой.
Юрий понял, что конца этому не будет.
Уехал в другой город, но и там ему не давали покоя. Люди определенного сорта знали его. Нет, они не относились к нему плохо, даже спрашивали, не нуждается ли он в чем-нибудь. Он ведь был специалист.
Это и оказалось последним толчком, направившим его в монастырь.
Настоятель монастыря, необычно толстый бородатый старик, побеседовал с ним, не обещал легкой жизни, но сказал, что в душу ему лезть не будет никто.
Первые дни в монастыре было легко. Потом обнаружилось, что серая будничная жизнь не по Юрию. Такая жизнь заставляла концентрироваться на самом себе, переживать снова и снова все то, что было у него когда-то.
Юрий терпел, стонал ночами, загружал себя работой, но ничего не помогало. Он знал, что ему всей душой надо обратиться к Богу, а ему это никак не удавалось. Всякий раз, когда он молился, механически совершал обряды, читал духовные книги, то чувствовал, что перед ним вырастает незримая стена, которая не пускает его к чему-то большому и светлому. Неужели он был служителем зла, слугой сатаны?
Юрий беседовал со старыми монахами, пытаясь в разговорах найти спасительный путь, метод верования, который принес бы ему облегчение. Но ничто не помогало ему.
– Покайся в своих прегрешениях, – говорили ему, – покайся в содеянном зле, и станет легче.
Юрий до конца не понимал, в чем надо каяться. Ведь он делал то дело, которое необходимо было делать. Если бы он не делал этого, все равно такую работу сделали бы другие. Он был специалистом и поэтому не мог допустить и мысли, чтобы неспециалисты занялись этим.
Юрий понимал природу. В ней все было гармонично, и больных, агрессивных и взбесившихся тварей она уничтожала сама – посредством хищников, болезней, голода… Может, он тоже был карающим мечом божьим?
В нем шла тяжелая внутренняя борьба между раскаянием и оправданием. Он чувствовал, что если раскается, то ему не будет тогда ни оправдания, ни прощения.
Ему становилось все хуже и хуже, нервы сдавали. Он уже начинал сожалеть, что попал сюда. С другой стороны, понимал, что в миру ему делать нечего, там он будет вынужден вернуться к прежнему занятию.
Равнодушие и апатия овладели Юрием. Он принял решение, что со временем все сгладится, позабудется. Только не надо было давать волю своим чувствам. Иначе он непременно превратится в обыкновенного невротика. Ему следовало выждать время. Сколько придется ждать: год, два, десять лет? Он считал дни, месяцы. Обнаружил, что тупеет от подобной жизни, но выхода нет. Его никто не ждет там, на воле, а здесь он по собственному желанию пытается спрятаться от самого себя.
Дням в монастыре потерян счет. Они мелькают монотонной и безрадостной чередой, перемежаясь редкими ночами, когда у Юрия появляется спиртное – водка или самогон.
Как ни странно, поначалу в такие ночи становится хуже. Алкоголь всегда активизировал его мозг, и, словно по мановению волшебной палочки, в памяти возникали те картины, которые снова и снова приводили его в ужас. Но Юрий знал: следует пить еще, накачаться до такого состояния, чтобы уже ничего не видеть, не слышать, вообще ничего не чувствовать, а главное – не вспоминать.
Алкоголь действовал как отличный транквилизатор. Но Юрию в монастыре как послушнику на первом году было трудно, если вообще возможно поддерживать регулярную связь с внешним миром, с людьми из дремавшего свой пятый ли шестой век местечка. Ночные вылазки за спиртным оказались опасными. Однажды Юрий напоролся на группу хулиганов, которые решили поиздеваться над монахом, забредшим среди ночи в частный сектор.
Юрий бил их короткими и несильными ударами, стараясь целиться под глаз, чтобы вспухали багровые фонари, после чего юнцам придется отсиживаться по квартирам. Ему же на следующий день пришлось держать ответ за изодранную в клочья одежду.
Иногда со стороны Слонима, где размещался военный городок, на Жировичи «налетал» военный вертолет. Звук вертолетных лопастей невыносим, отвратителен. Юрий едва сдерживался, чтобы не броситься бежать, ужас переполнял все его существо. За тысячи километров от синих гор Афганистана, где в каждой расщелине скал ему мерещились душманы, за тысячи километров от тех мест, где пресечена его собственной рукой не одна сотня жизней, на мирных равнинах Белоруссии, за стенами древнего Жировичского монастыря ему становилось невыносимо страшно, когда он слышал гул пролетающего вертолета. Каждой клеточкой своего существа Юрий боялся затаившегося совсем близко моджахеда со «стингером».
Всякий раз, когда его окликали по фамилии, он вздрагивал и глаза его безумно метались, словно в поисках спасения, и он ждал. Ждал, когда за ним придут. Нет, не с тем, чтобы наказать его, отомстить, убить, в конце концов.
Он боялся, что за ним придут и позовут на очередное задание. Ведь его работа – убивать. Он – профессиональный убийца.
Однажды, когда Юрий набрал в колодце ведро воды, случайно глянул на воду, и увидел на ее поверхности серое, словно оберточная бумага, лицо с черными и будто бы замшелыми, как у лежалого трупа, дырками глазниц. Сетка вен на коже собственного лица была так отвратительна, словно это оказалась кровеносная система зародыша в яйце. Юрий выплюхнул воду в лоток стока, зачерпнул другое ведро, но – на него глядело все то же мертвенное лицо Юрия Язубца. Лицо профессионального убийцы.
Раньше он гордился определением «профессиональный». Теперь это не спасало, не давало ему прощения, не умиротворяло. Теперь он не ждал от жизни пощады.
Он был просто убийцей. Жертвы уже при его жизни мстили ему. И он не понимал, что с ним случилось, куда подевалось хладнокровие, спокойствие и выдержка. Ночью приходили кошмары. Нет, из щелей его комнаты не струилась кровь, ему не мерещились распотрошенные тела. Едва он засыпал, как ему чудилось, что в комнату входил молодой пуштун, который окликал его возгласом: «Шурави?!» Очнувшись, Зубец некоторое время видел перед собой лицо афганца, его обнаженные в улыбке коралловые десны. Юрий отмахивался от видения, как от назойливой мухи, поворачивался к стене. Но из стены, словно вмурованные в стекло, глядели на него многочисленные его жертвы: афганцы, пакистанцы, азербайджанцы, литовцы, хорваты, боснийские мусульмане, и, наконец, многочисленные русские.
Неужели больше всего он убил русских?
Раньше он не задумывался о национальности жертвы. Но когда Литва объявила свою независимость и их «бросили» усмирять литовцев, Юрий почувствовал разницу в том, кого приходилось убивать.
Он чувствовал к литовцам какое-то родство, они ему нравились. Из памяти всплывали картины детства, когда ему приходилось в поездах встречаться с представителями иных племен. К цыганам, евреям Юрий был равнодушен. Их сразу видно, особенно цыган. Тогда надо быть настороже. А вот литовцы ничем не отличались. Или он не мог отличить их от славян, по крайней мере, от белорусов. Разве что врожденная независимость да нарочитый, как ему казалось, акцент, выделяли их.
Когда литовцы толпой пошли на телецентр, Юрий в качестве инструктора сидел в танке. Водитель нервно жал на тормоза, а Юрий кричал ему: