Грегори Джил. Отважный герой, нежные поцелуи

   «Я люблю тебя, Уэйд. — Эти слова она произнесла сердцем. — Вернись ко мне, и я никогда больше не стану таить от тебя свою любовь! «
   Слишком долго она скрывала свои чувства. А теперь, пожалуй, уже поздно.
   «Боже всемогущий, пожалуйста, сделай так, чтобы не было слишком поздно — снова и снова молила она, стискивая руками подлокотники кресла. — Пожалуйста, дай нам шанс… «
   — Никаких перемен, сеньорита?
   Рядом с ней появилась Франческа, и Кэтлин, покачав головой, почувствовала у себя на плече крепкую руку экономки.
   — Вы ни на миг не встаете с этого кресла. Вы спали здесь всю ночь?
   — Разве это имеет значение!
   — Спуститесь вниз и поешьте как следует. Сеньор Ник и сеньор Клинт уже позавтракали. Они придут сюда и посидят с ним, пока вы…
   — Нет, Франческа. Потом. Мне хочется еще немного побыть здесь.
   Ник послал телеграмму Клинту в Колорадо, и тот приехал вчера поздно вечером усталый, покрытый дорожной пылью. Лицо у него посерело от тревоги. Он спрыгнул с седла и взлетел вверх по ступеням, чтобы узнать, как чувствует себя Уэйд.
   Он был так же красив, как Уэйд и Ник. Присутствие двух младших братьев Баркли немного ус-покоило Кэтлин. Оба они были такие жизнерадостные, такие веселые и уверенные в себе — совсем как Уэйд. И в них была, кроме физической, некая внутренняя сила, сила, которой напитал их Риз. Сила, которая могла бы сослужить хорошую службу Уэйду, пока он боролся с горячкой и потерей крови.
   Такие люди, как братья Баркли, никогда не сдаются, твердила себе Кэтлин все эти дни, находя в этом некоторое утешение.
   — Вы уверены, сеньорита? Сеньор Уэйд, он не хотел бы, чтобы вы заболели от голода или от чего-то еще.
   — Я хорошо себя чувствую, Франческа. Может быть, я спущусь немного погодя.
   Франческа издала глубокий вздох. Сеньорита говорит это вот уже несколько дней и ест только то, что ей приносят на подносе, да и то совсем чуть-чуть.
   — Если передумаете, есть сандвичи с индейкой, холодной говядиной и ветчиной и корзина печенья от сеньоры Уивер. А сеньорита Портер привезла пирог со свежими персиками.
   Кэтлин кивнула и слегка улыбнулась, но глаза ее смотрели по-прежнему печально.
   — Все так добры. И вы тоже, Франческа. Спасибо.
   — Ваша сестра беспокоится о вас. Мы все беспокоимся.
   — Беспокоиться нужно об Уэйде. Ему нужны наши молитвы.
   — Да. Но, сеньорита, он очень сильный. Доктор, может, и сомневается, но я знаю сеньора Уэйда с тех пор, как он был мальчишкой. Он поправится.
   — Да. — При этих словах на бледном лице молодой женщины появились признаки жизни. Она погладила экономку по руке. — Спасибо, Франческа. Я тоже уверена, что он поправится.
   Голос ее немного окреп, когда она произносила эти слова. Она нагнулась и взяла большую жесткую руку Уэйда. Она была такая большая — и Кэтлин хорошо помнила ее силу, — но теперь совершенно бессильно лежала поверх простыни, и безвольны и безжизненны были длинные загорелые пальцы.
   — Он поправится, — пылко прошептала она самой себе. Но при этом смутное сомнение оставалось все же в ее сердце, словно спрашивая: тогда почему же тебя не покидает этот ледяной страх?
   Она постаралась прогнать это чувство. Уэйд борется за жизнь, а она будет бороться за свою веру в него. Надежда — вот что ему нужно теперь, надежда и смысл жизни. Она должна дать ему и то и другое.
   — Уэйд, я знаю, что ты слышишь меня, — прошептала она. — Я здесь, и я тебя не оставлю. Мы будем жить вместе на ранчо, пока не станем такими старыми и седыми, что не сможем даже вспомнить свои имена. Пока не сможем вспомнить, как оседлать лошадь и как надеть сапоги. Но мы всегда будем помнить нашу любовь и день, когда признались в этом друг другу.
   Лицо Уэйда покрылось потом. Он беспокойно задвигался во сне, и стон с хрипом вырвался из его груди, но потом, кажется, уснул крепче.
   За все эти дни он ни разу так и не открыл глаза.
   Кэтлин погладила его руку. Она молилась, глотая слезы.
   — Она его не оставит. — Франческа покачала головой. — Все одно и то же — сидит там и смотрит на него. Скоро доктору придется приходить к ней.
   — Не волнуйтесь из-за этого, Франческа. — Клинт отодвинул свой стул от обеденного стола. — Если понадобится, мы и на руках принесем ее завтракать.
   На эти слова Франческа одобрительно кивнула и поспешила на кухню, а Клинт, взглянув на Ника, немного смущенно произнес:
   — Похоже, братец нашел себе женщину такую же упрямую, как он сам.
   — Да уж это точно. Вот только если бы он использовал свое чертово упрямство, чтобы побороть болезнь. — Ник потер воспаленные глаза. С того утра, как был ранен Уэйд, Ник спал не больше часа с небольшим в день. — Если бы я только подоспел раньше! Я уже несколько дней шел по следу Биггза. Вызнал, что этот сукин сын пользуется значком шерифа Пилтсона. Но не сумел поймать его вовремя…
   — Хорошо, что ты подоспел туда тогда, когда подоспел, — прервал его Клинт. — Теперь незачем упрекать себя. Что было, то было. И самое меньшее, что мы можем сделать, — это притащить сюда его женщину и заставить ее проглотить хоть что-нибудь.
   Ник обошел вокруг стола и кивнул.
   — Ты прав. Если мы допустим, что с ней что-то случится, он с нас три шкуры спустит. Жаль, ты не видел, Клинт, как он смотрит на нее. Я вот видел их пару раз вместе — так вот, искры летели, как будто кто-то метал молнии посреди прерии.
   — Значит, нам нужно о ней позаботиться. — Клинт направился к двери в сопровождении брата. — Давай-ка приведи ее вниз и проследи, чтобы она поела, а я посижу у Уэйда. Может, если я спою ему, он очнется. Он всегда терпеть не мог моего пения.
   Ник тяжело вздохнул.
   — Это потому, что оно похоже на крик осла.
   — Тогда, может, оно проникнет в его толстую черепушку, он очнется и спустит меня с лестницы. — Клинт говорил весело, но лицо у него, когда он шел по ступенькам наверх, было угрюмое и осунувшееся.
   Ник изо всех сил старался сохранить стоическое выражение лица и владеть своими чувствами, когда вошел в комнату к брату. Обоим им жизнь без Уэйда представлялась немыслимой — достаточно того, что они совсем недавно потеряли Риза. Уэйд должен выкарабкаться, но если он не очнется в ближайшее время, он не очнется никогда. Таково мнение врача.
 
   В доме было тихо, жутко тихо. Из окна кабинета Риза Кэтлин увидела Бекки и Маркиза. Девочка сидела на траве под сосной и плела для Уэйда венок из одуванчиков. Голова Маркиза лежала у нее на коленях. Мирная картина, словно ничего и не произошло.
   Но вчера ночью Кэтлин услышала, что Бекки плачет в своей комнате, и тут же, оставив Уэйда, пошла к сестре.
   — Я не хочу, чтобы Уэйд умер! — рыдала Бекки.
   — Он и не умрет. Он сильный. Он обязательно поправится!
   — Ты обещаешь?
   Она притянула сестренку к себе.
   — Я… я не могу обещать, — с трудом, собрав всю решимость, выговорила она спокойным тоном. — Но я верю. И ты тоже должна верить, Бекки. Попытайся.
   — Мы потеряли маму с папой, а ты потеряла Риза. Это несправедливо.
   Срывающийся голос сестренки, ее залитое слезами личико… Кэтлин словно ножом резануло по сердцу.
   — Да, но жизнь не всегда бывает справедливой, — спокойно ответила она. — Я думаю, что ты должна это понять, Бекки. И не оставлять надежду на лучшее.
   — Уэйд и есть лучшее. Он лучше всех, добрее всех и красивее всех. — Она серьезно посмотрела на Кэтлин. — Если он поправится, ты будешь с ним снова дружить? Будешь к нему лучше относиться?
   Кэтлин поцеловала ее в щеку.
   — Ты угадала. Я собираюсь выйти за него замуж.
   И теперь, сидя в кожаном кресле, в котором ее отец работал, строил планы, отдавая все силы, чтобы превратить свое ранчо в процветающее имение, где он наслаждался прекрасным видом, курил сигары и учил Уэйда, как управлять хозяйством, она подумала: насколько изменилась ее жизнь с тех пор, как она приехала на ранчо «Синяя даль», насколько изменилась она сама. И причиной всех этих перемен был Уэйд. И это место, и этот дом, и эта великолепная долина. Перед ней были разложены письма, которые она нашла в тот вечер, на танцах в честь Майского дня. Она достала их из ридикюля в ту ночь, когда был ранен Уэйд, но забыла и думать о них — до сегодняшнего дня. После того как Клинт, Ник и Франческа насели на нее и заставили сойти вниз на кухню съесть сандвич, она вспомнила о письмах и принесла их в кабинет Риза, чтобы прочесть.
   Ей казалось, что это нужно сделать здесь, и нигде больше.
   Она не думала, что на сердце у нее станет еще тяжелее, но именно так и произошло, когда она вновь перечитала слова, которые написала, будучи ребенком, — слова, полные надежды, пылкие, выражающие горячее желание узнать своего родного отца — человека, брошенного ее матерью. Но когда она начала читать письма Риза, в груди у нее словно завязался тугой узел, и душевная боль стала почти невыносимой.
 
   «Моя дорогая дочка Кэтлин, я знаю, что ты не можешь меня помнить, но я тебя никогда не забывал. Ты была младенцем, который лежал у меня на руках и которого я убаюкивал каждую ночь. Я пел тебе песенки, сидя у себя в кабинете, глядя на звезды. Когда я пел, ты улыбалась, мирно засыпая.
   Я знаю, что теперь ты совсем взрослая девочка — тебе семь лет. Мне бы хотелось навестить тебя и ненадолго привезти тебя сюда, на ранчо «Синяя даль». Здесь очень красиво, и тебе, наверное, здесь понравится. Мы снова узнаем друг друга. А на берегу ручья, за домом, можно будет устроить пикник, а потом съездить верхом в горы, и я познакомлю тебя со всеми нашими лошадками. Я выберу самую славную и красивую, чтобы ты могла на ней ездить.
   Как тебе это предложение? Если захочешь приехать, напиши мне, и я договорюсь с твоей мамой о поездке. Я не задумываясь проделал бы долгий путь через дикие места, равнины и горы, лишь бы обрести тебя. Потому что я люблю тебя, дорогая моя Кэтлин. Ты — моя маленькая девочка, и не важно, как далеко ты от меня, ты всегда будешь моей любимой маленькой девочкой.
   С любовью, твой папа».
 
   Другие письма походили на это — написанные год спустя, два года. Каждое говорило о любви Риза. Каждое врезалось в ее сердце, как острый нож, но боль при этом была почему-то сладкой, мучительно сладкой.
   Кажется, наконец все стало на свои места. Отец любил ее, хотел ее видеть, пытался стать частью ее жизни. Он никогда не забывал о ней, никогда от нее не отказывался, даже после всех этих лет, после писем, оставшихся без ответа, после несбывшихся надежд.
   Даже будучи при смерти, он думал о ней. Разузнав, что она в трудном положении, он сделал так, чтобы у нее были дом и человек, который станет о ней заботиться.
   Уэйд. Самый добрый, самый храбрый и надежный человек из всех, кого она знает.
   Человек, которого она полюбила всем сердцем. Если бы только Риз знал…
   Кэтлин почему-то чувствовала, что Риз знает. Надеялась на это. Но кое-что она должна выяснить. Кто не давал им с Ризом сблизиться все эти годы? Кто прятал письма обоих адресатов? И тогда, во время танцев, отдал их ей — всю пачку?
   Услышав в холле шаги, она подняла голову.
   — Кэтлин, дорогая! — В дверях появилась Уиннифред Дейл. — Франческа сказала, что вы здесь. Можно войти?
   — Конечно.
   Брови Уиннифред от волнения сошлись в ниточку. — Как Уэйд? Кэтлин вздохнула.
   — Все так же. Но я… мне кажется, сегодня он очнется. Я как раз хотела подняться наверх…
   — Тогда я вас не задержу. Я привезла немного тушеного мяса — Франческа отнесла его на кухню. С тех пор, когда ужинала здесь, я запомнила, что дорогой Уэйд всегда любил тушеное мясо. Вот Клинт, тот любил больше всего жареную курицу, Ник — ветчину с имбирным соусом, который готовит Франческа, но Уэйд… —
   Голос ее замер. — Что такое? Что это вы так на меня смотрите, милочка?
   Ледяной озноб пробежал по спине Кэтлин. Невероятная догадка мелькнула в голове.
   — Вы часто обедали здесь с моим отцом?
   — Часто? Ну, я бы так не сказала. Время от времени. Мы были очень близкими друзьями, как я вам уже говорила. — Уиннифред заложила за ухо прядку каштановых волос.
   — Но… только друзьями… все эти годы?
   — Да, это так. Только друзьями.
   — Он был красивый мужчина. — Кэтлин говорила медленно, ее взгляд мгновенно метнулся на фотографию, где были изображены Риз, Клинт, Ник и Уэйд. — Это был человек добрый, с большим сердцем и щедрый. В такого мужчину женщине ничего не стоит влюбиться.
   — Да, наверное, это так. — Яркие пятна появились на щеках Уиннифред. Руки взметнулись к горлу, потом снова упали. — То есть нам с Ризом было хорошо вместе. Мы всегда были в прекрасных отношениях, ни разу ни о чем не спорили, но… весь Хоуп и вся долина вообще-то знали, что он не переставал любить вашу матушку ни на одно мгновение. Это, разумеется, знала и я. Так что, естественно, я не…
   — Вы не позволили себе влюбиться в него? — Колени у Кэтлин дрожали, когда она шла вокруг письменного стола. Она остановилась перед Уиннифред, испытующе глядя ей в глаза. — Но нельзя запретить себе влюбиться, Уиннифред, — мягко сказала она. — Это происходит независимо от вашего желания. Разве с вами было не так?
   Какое-то время собеседница молча в изумлении смотрела на нее, потом лицо Уиннифред вспыхнуло.
   — Да. Да, детка, я… любила его. А как же иначе? — прошептала она. — Это был лучший человек из всех, кого я знала.
   Комната закружилась у Кэтлин перед глазами. Она отступила и ухватилась за край стола, чтобы не упасть.
   — И поэтому вы прятали его письма ко мне и мои к нему? — прошептала она. — Я не понимаю зачем?
   — Письма? Я никогда… я не знаю, о чем вы говорите, дорогая. — Тут взгляд Уиннифред упал на письма, разбросанные на столе. Рядом лежала смятая розовая ленточка. Уиннифред побелела как мел.
   — Скажите мне правду, Уиннифред. Пора. — Кэтлин пыталась подавить гневное негодование и смятение, охватившие ее. — Вот эти письма. Кто-то вернул их мне во время танцев. Это сделали вы, не так ли?
   На лице Уиннифред появилось такое выражение, словно она, забыв приличия, вот-вот выбежит из комнаты. Страх и стыд боролись в ее душе, а потом она, тяжело вздохнув, закрыла лицо руками.
   — Да, Кэтлин. Это сделала я. Если бы вы знали, как мне хотелось все рассказать вам с самого начала, но я боялась причинить вам боль. Вы должны возненавидеть меня. — Голос ее задрожал от едва сдерживаемых слез. — Я сама себя ненавижу.
   Уиннифред заплакала. Кэтлин старалась не растрогаться. Ее охватило справедливое возмущение, и вместе с тем она была смущена.
   — Уиннифред, скажите же, зачем вы так поступили? Неужели вы всерьез думали, что маленький ребенок представляет угрозу тем чувствам, которые Риз, как вам казалось, может испытывать к вам?
   — Вы не понимаете, Кэтлин. Просто не понимаете. — Мучительные, судорожные рыдания вырывались из ее груди. Слезы струились по ее лицу. Шагнув вперед, она в отчаянии протянула руки к Кэтлин, но та торопливо отступила за письменный стол, изо всех сил стараясь сохранить самообладание.
   — Он так хотел, чтобы Лидия вернулась. — Плечи Уиннифред вздрагивали от плача. — Он часто говорил о ней, он рассказывал мне, что мечтает об этом. Он был уверен, что это произойдет, когда она узнает, что ранчо «Синяя даль» стало образцовым хозяйством и становилось все более прибыльным, и что она к нему приедет вместе с вами. Он надеялся, что вы снова станете одной семьей, включая и мальчиков… — Она глубоко, прерывисто вздохнула и продолжала торопливо: — Я знала, что он написал вам — он говорил мне, что собирается пригласить вас побывать на ранчо. И принес мне письмо на почту. Вы должны понять, Кэтлин, у меня были надежды на то, что, если Лидия не вернется, он, может быть, когда-нибудь полюбит меня. Не так, как я его люблю, но немного, совсем немного, и я была бы счастлива. Вы понимаете, Кэтлин?
   Она взглянула на Кэтлин, стоявшую неподвижно и вслушивавшуюся в каждое слово. Потом Кэтлин с трудом заговорила, голос у нее тоже прерывался:
   — Нет, Уиннифред, не понимаю. Но продолжайте: самое лучшее, что вы можете сейчас сделать, это все объяснить.
   — Я испугалась, что, если вы приедете погостить, Лидия может сопровождать вас. И когда она своими глазами убедится, каких успехов добился Риз на ранчо, то решит вернуться к нему. А она не заслуживала его, Кэтлин, ничуть не заслуживала! — Уиннифред говорила торопливо, с дрожью в голосе. — Она бросила его, когда ему было трудно, и мне не хотелось видеть, как она снова войдет в его жизнь, когда он добился успехов…
   — К тому времени она уже была замужем за другим, — холодно вставила Кэтлин. — И была счастлива. Она любила ту жизнь, которую дал ей Джиллис Тамарлейн.
   — Я ничего этого не знала. И потом, — пробормотала Уиннифред, чьи глаза все еще были полны слез, — как могла она любить другого, если можно было вернуться к Ризу? Не было никого лучше его, щедрее, благороднее… — Всхлипнув, она осеклась. — Ей нужно было только вернуться и… — Уиннифред вытащила из ридикюля платочек, отороченный кружевом, и вытерла мокрые глаза. Она вся дрожала и безуспешно старалась взять себя в руки. — Я… я перехватила первое письмо, Кэтлин. Мне очень жаль. Но… я боялась, что если вы его получите, я потеряю все шансы на то, что Риз обратит на меня внимание. Ведь она была настоящей красавицей, а я… — Она закрыла глаза, голос ее упал, звуча еле слышно. — Не отослав письмо, я стала терзаться угрызениями совести. Я знала, что это нехорошо, но я… я спрятала его, сохранила и никогда не признавалась Ризу в том, что совершила. А когда вы не ответили ему, он был страшно расстроен. — Она прерывисто вздохнула, открыла глаза и уставилась на Кэтлин умоляющим взглядом.
   — А потом, — продолжала она, — через несколько месяцев вы ему написали. Меня снова охватил страх, к тому же я встревожилась, что он может что-то заподозрить, узнав, что вы не получили его письма. Поэтому ваше письмо я тоже спрятала. А потом и все остальные, ваши и его, — я перехватывала все письма. — Она так крепко стиснула платок, что у нее побелели костяшки пальцев. — Однажды начав, я уже не могла остановиться, и все время надеялась… надеялась… Видите ли, если бы он только полюбил меня, хоть немножко, и мы поженились бы, я бы послала за вами, Кэтлин, клянусь вам!
   Кэтлин, потрясенная, только и могла что смотреть на нее и молчать.
   — Вы хотя бы понимаете, что наделали, Уиннифред? — проговорила она наконец. — Что заставили меня возненавидеть его? Что причинили ему боль, потому что я так и не приехала сюда под конец его жизни, когда он был при смерти, поскольку считала, что он не хочет меня видеть?
   — Да, — прошептала Уиннифред. — Я понимаю. Я сожалела об этом — ах, я сказать вам не могу, как сожалела! И все оказалось впустую, потому что Риз так и не обращал на меня внимания, никогда, ни разу не подумал обо мне… в этом смысле. Я оставалась для него только другом. Хорошая, надежная и стойкая Уиннифред. — Она покачала головой, и из глаз ее потекли горькие слезы. — Он настолько ослеп от любви к Лидии и тоски по вас, что так и не понял, что я к нему чувствую.
   У Кэтлин перехватило дыхание. Она смотрела на женщину, которую встретила в свой первый день в Хоупе, женщину, которую, как ей казалось, она знала. Да, хорошая, надежная, стойкая Уиннифред. Ничего, кроме этого, Кэтлин не видела, но, конечно, все обстояло гораздо сложнее. Человек — непростое существо, в нем всегда смешаны добро и зло. Только немногие состоят из одного зла — такие, как Доминик Трент и Херли Биггз. А некоторые, как Уэйд, — одно сплошное добро. Но столько людей находятся где-то на грани света и тьмы — слабые, безвольные, совершающие порой ужасные ошибки.
   — В конце концов я уже больше не могла этого вынести. Своей вины, я хочу сказать. — Уиннифред скомкала мокрый платочек и раскаянно посмотрела на Кэтлин. — Я привезла все письма на танцы и спрятала их в складках вашей шали. Мне хотелось, чтобы они были у вас, чтобы вы поняли, как сильно он вас любил. Я боялась, что вы меня заподозрите, станете задавать вопросы и подадите в суд, но я рискнула, Кэтлин, чтобы вы в конце концов все узнали. — Голос у нее был тихий, безнадежный и усталый. — Это… чего-нибудь стоит, детка?
   — Да, Уиннифред, наверное, стоит. — Кэтлин покачала головой. Она пока что не пришла в себя от потрясения и не знала, что еще сказать. — Но если вы просите меня о прощении…
   — Нет-нет, не прошу. Этого я не жду. — Уиннифред все еще терзала в руках платочек. — Только… только понимания. Если вы можете. И покоя. Я думаю, что теперь, когда вы все знаете, это вас успокоит… насчет Риза… и что вы, может быть, наконец… наконец простите его.
   И с этими словами Уиннифред Дейл повернулась и выбежала из комнаты.
   Кэтлин не могла пошевелиться. Горло у нее саднило. Она не знала, сколько времени простояла так, потом внезапно двинулась к входной двери, вышла на крыльцо и, не останавливаясь, пошла дальше.

Глава 31

   Под палящим солнцем стояла Кэтлин у могилы Риза. Когда-то она поклялась, что ни за какие блага мира не придет сюда больше. Но тогда она еще не знала правды.
   — Я ошиблась в тебе, папа, — прошептала она. Горе стеснило ей грудь. — Наверное, в этом не только моя вина, но мне следовало верить в глубине души, что ты не бросил меня. А теперь слишком поздно. Жаль… — От наплыва чувств она слегка покачнулась. — Жаль, что нельзя все переиначить, что нельзя увидеть тебя хоть разок. — Голос ее пресекся. — Чтобы можно было поговорить, понять друг друга. Жаль, что я не приехала к тебе, когда ты позвал меня. Но я ожесточила свое сердце, — тихо сказала Кэтлин, — а ты — нет. — Неожиданно она опустилась на колени рядом с изголовьем могилы. — Пожалуйста, прости меня, — попросила она.
   Слезы полились из ее глаз, и Кэтлин не могла и не хотела удержать их. Да это и не имело значения. Стоя на коленях, она раскачивалась взад-вперед, в голове у нее всплывали смутные воспоминания о крупном человеке, который держал ее на руках, о его низком ласковом голосе, смехе, запахе сигарного дыма…
   Вдруг глаза ее широко раскрылись. Сигарный дым. Она ощущает именно тот запах, который витал в воздухе в кабинете Риза, когда она впервые вошла туда. Она чувствует его и здесь, на лужайке, рядом с его могилой.
   — Папа! — удивленно воскликнула Кэтлин.
   И тут она поняла — Риз был здесь, рядом с ней. Пока она грезила — одно мгновение, — она ощущала его присутствие, радуясь, что ее охватывают целительное умиротворение и любовь к отцу, почти наяву осязая его объятие, от которого все вокруг словно засверкало.
   — Папа, я люблю тебя, — тихонько сказала Кэтлин, и в душу ее ворвалось счастье. В следующее мгновение она уже стояла на ногах.
   «Иди к Уэйду. Сейчас же. Ты ему нужна! « Она не слышала этих слов, она их почувствовала. Угадала сердцем, словно кто-то любящий произнес их на самом деле. Она круто повернулась и побежала прямиком к дому.
   На крыльце Кэтлин столкнулась с Ником, который только что вышел из двери.
   — Что случилось? — вскрикнула она, в ее широко раскрытых глазах мелькнуло отчаяние.
   — Он пришел в себя. Спрашивал о вас. Я как раз иду вас искать…
   Она рванулась мимо него, и он не успел договорить. Ник затопал по ступенькам следом за ней.
   Когда она подошла к двери, Клинт стоял у кровати, и на его красивом лице сияла улыбка — широкая, как сам Вайоминг. А Уэйд сидел, опираясь на подушки. Вид у него был слегка бледный и усталый, и он как будто немного постарел. Но никогда не казался он таким красивым, по крайней мере Кэтлин. Сначала она не могла двинуться с места, а только еле слышно шептала благодарственную молитву и пыталась осознать это чудо исцеления.
   — Ну, Уэйд Баркли, много ж вам потребовалось времени! Я уже начала терять терпение! — И, подлетев к краю кровати, она сжала его руку.
   Он смотрел на нее ясным и твердым взглядом.
   — Вы ведь не волновались из-за меня… принцесса… не волновались?
   — Конечно, нет! — Она смеялась, гладила его руку, пытаясь сдержать безграничную нежность, наполнявшую ее сердце. Наклонившись, она запечатлела горячий поцелуй на его щеке, не обращая внимания на то, что отросшая щетина оцарапала ей лицо. — С какой стати буду я беспокоиться из-за надменного, упрямого, невыносимого человека вроде вас? — прошептала она. Горло у нее стиснуло.
   — Она всего лишь сидела здесь всю неделю напролет и чуть не уморила себя голодом, — сухо заметил Клинт, но при это он улыбался так широко, что, наверное, его челюстям было больно.
   — Всю… неделю? — Уэйд все еще не сводил глаз с Кэтлин. Ее лицо пылало от радости, но он все равно заметил пожелтевший синяк у нее на щеке, и ему снова страшно захотелось пристрелить Доминика Трента. — Я пролежал в постели… целую неделю?
   — Именно так, лентяй ты этакий. — Ник вышел вперед, опустив руки в карманы. — И это не очень-то радовало всех нас. Нам пришлось выполнять всю твою работу, а также делать попытки позаботиться о твоей леди, потому что ей хотелось одного — сидеть рядом с тобой. Зачем — непонятно, — добавил он, — ведь ты ничего не делал, только стонал, спал и вел себя как полный инвалид. Даже койот, и тот мог бы получше развлечь женщину, — но о вкусах не спорят, верно, братец?
   Его сияющие глаза противоречили ворчливому тону, и Уэйд весело хмыкнул.
   — Кстати о… работе на ранчо. Братишки, разве вам нечем заняться? Мне хочется побыть вдвоем с… моей леди.
   Клинт хлопнул его рукой по плечу и осторожно потряс.
   — Наверное, это можно устроить — если леди согласна.
   — Да, согласна. — Кэтлин, заглянув Уэйду в глаза, просияла.
   И Ник, и Клинт заметили, каким они обменялись взглядом, и улыбки их стали еще шире.