Грэм Хизер. Пленница

   При всем желании он не смог бы предложить девушке достойную жизнь, а та жизнь, что ведет он, явно не по ней. Наоми родилась во Флориде и умерла на этой земле. Она и сама была естественна, как земля, ощущала близость змей, радовалась не шелку и бархату, а красоте диких орхидей и белым журавлям. Наоми делила с ним его жизнь.
   А Типа…
   Джеймс погладил девушку по спине. Да, он околдован грациозными изгибами ее тела, шелковой кожей, огненно-рыжими волосами, изумрудным блеском глаз, звуками голоса. Закрывая глаза, Джеймс ни разу не вообразил, будто держит в объятиях Наоми: ему незачем было притворяться. С самого начала их, несомненно, влекло друг к другу, и обстоятельства лишь углубили вспыхнувшую страсть. В первую ночь ему казалось, что стоит дотронуться до нее — и наваждение бесследно исчезнет, не опалив его. Джеймс ошибался. С Тилой он забыл о жалости к себе, о горе. Но она ввергла его в новый ад, ибо не пойдет же с ним в болота. Она не может жить его жизнью. Попытавшись оставить девушку рядом с собой, он погубит ее.
   Первые лучи рассвета проникли в хижину. Огонь, разведенный Джеймсом, еле теплился. От солнечного света догоравшее пламя подернулось розовой дымкой. Ее волосы тоже сверкали, как пламя, а кожа казалась еще светлее. Джеймс, легко пробежавшись пальцами по спине девушки, нахмурился. Он заметил небольшой синяк, и ужасная догадка осенила его. Уоррен бил ее! У Джеймса потемнело в глазах. Он молил единое для всех высшее существо, христианского Бога, Великого Духа о том, чтобы встретиться в этом земном аду в бою с Уорреном и одержать верх. Никогда и ни к кому Джеймс не питал такой ненависти, как к Уоррену. Знакомство с Тилой лишь усилило ее. Он отчаянно хотел защитить девушку от этого человека! Но хотя Уоррен и жесток с Тилой, он не убьет ее. А вот рядом с ним, Джеймсом, она может погибнуть в любую минуту.
   И все же…
   Он снова провел пальцами по ее спине, коснулся плеча. Девушка не проснулась, но тихо застонала и прильнула к нему. Теперь она лежала на спине, ее разметавшиеся волосы прикрывали грудь и бедра. Вдруг ресницы затрепетали, и глаза удивленно открылись. Полусонная, она посмотрела на него с трогательной беззащитностью, доверием и… чувственностью. Потом, закрыв глаза, Тила вздохнула.
   Джеймс наклонился и поцеловал ее, скользнул губами по шее, груди.
   Он ни разу не любил ее нежно, а только возбуждал и соблазнял. Тила двигалась в такт ему, извивалась. Его охватило желание. Девушка вызывала в нем ненасытный, неутолимый голод. Нежность обернулась лихорадочной страстью, захватившей их. Содрогаясь под ним, девушка проснулась. Тихий крик сорвался с ее губ, когда они оба достигли вершины блаженства. Дрожа и задыхаясь, она смотрела на него. Ее глаза, огромные, изумрудные, не отрывались от глаз Джеймса.
   Он хотел заговорить с Тилой, но тут услышал стук копыт.
   Стройный, обнаженный, он вскочил и бросился к ружью, стоявшему рядом.
   — Джеймс!
   Голос брата успокоил его. Едва Джеймс натянул бриджи, как Джаррет уже заколотил в дверь, а потом распахнул ее.
   Тила, не успевшая одеться, натянула одеяло до подбородка и съежилась под ним. Она побледнела, а широко распахнутые глаза девушки пробудили в Джеймсе острое желание защитить ее. Но сейчас Типе не угрожала опасность, и сердце его ожесточилось при мысли, что она смущена лишь тем, что ее застали с ним обнаженной.
   Впрочем, он уже не в силах изменить ситуацию. Хорошо еще, что их застал брат, а не кто-то другой. Обычно по ночам Джеймс проявлял особую осторожность, спал полуприкрыв глаза… Да, опасность приучила его к неусыпному вниманию…
   Сегодня же его вниманием завладела Тила, Джаррет в льняной сорочке, бриджах и высоких сапогах уже стоял в дверях.
   — Джеймс, у нас серьезные неприятности. Я скакал полночи, искал и молился. Мисс Уоррен убежала от отца, и, похоже, майор…
   Он умолк, внезапно заметив Тилу. Быстро овладевшему собой Джаррету все же не удалось скрыть удивления.
   — Господи Иисусе! — пробормотал он, закрыв за собой дверь.
   — Мисс Уоррен понимает, что должна вернуться, — перебил брата Джеймс. — Поскольку я полукровка и близкий друг Оцеолы, едва ли майор вверит ее моим заботам, а я не могу привести его к тем последним убежищам индейцев, которые он так жаждет уничтожить.
   — Я чертовски хорошо понимаю, что мисс Уоррен придется вернуться… — начал Джаррет.
   — Господа, вы говорите так, словно меня здесь нет, — укоризненно заметила девушка.
   Джаррет вопросительно посмотрел на брата. Тот пожал плечами:
   — Мисс Уоррен молода, неопытна и безрассудна. Неудивительно, что у Уоррена с ней столько хлопот. Она должна поехать с тобой, но необходимо помешать Уоррену таскать ее за собой по всей Флориде. Девушка погибнет вместе с ним, если до него доберутся те воины, чьи семьи он уничтожил. И… он бьет ее.
   Тила, взглянув на него, потупилась и залилась румянцем. Девушка горда и несчастна, Джеймс понимал это, однако Джаррету следует знать правду.
   — Господа, я сильна и не боюсь отчима. — Помолчав, Тила добавила:
   — Я ненавижу его, но страх перед ним мне неведом.
   — У тебя не хватило разума бояться, когда следовало, — нетерпеливо возразил Джеймс.
   — Послушайте, — сказал Джаррет. — Полагаю, у нас есть выход. Джон Харрингтон здесь. Он вернулся окольным путем на плантацию Роберта, а его солдаты отправились по реке навстречу Уоррену. Он не знал, что Уоррену удалось так быстро добраться сюда. Джон привез приказ продвинуться по реке как можно дальше в глубь территории, а потом маршем идти на восток, чтобы соединиться с другими силами. У Уоррена не остается времени куда-то отправить дочь, и Джон уверен, что убедит майора оставить ее в Симарроне.
   — Как Джон собирается сделать это?
   — Думаю, Джон сам объяснит… Джеймс покачал головой:
   — Он намерен объявить о том, что Тила согласна на помолвку с ним?
   — Да, — ответил Джаррет.
   — Я не согласна! — воскликнула девушка. Джеймс быстро подошел к Тиле и с горячностью схватил ее за руку. Теперь она думала лишь о том, как бы удержать одеяло. Его пальцы сжали ее, как тиски.
   — Ты должна сделать это. У тебя нет выбора.
   — Это несправедливо по отношению к…
   — Это нужно сделать. Тебе придется вернуться. Проклятие, Тила, я не позволю тебе убежать в болота! — С яростью глядя на нее и не ослабевая хватку, Джеймс обратился к брату:
   — Отошли мисс Уоррен отсюда. Когда все отправятся воевать, прикажи доставить ее в Чарлстон.
   — Сделаю все, что в моих силах.
   — Но я не хочу…
   — Не важно. Ты скажешь отцу, что согласна выйти замуж за Джона. Может, тебе действительно стоит хорошенько подумать об этом. — При этих словах Джеймс внутренне содрогнулся. — Джон — порядочный парень и станет отличным мужем для хрупкой маленькой белой девочки, если, конечно, сохранит свой скальп.
   — Отпусти меня! — гневно потребовала Тила, и ему показалось, что в глазах ее блеснули слезы, хотя, возможно, они сверкали от злости.
   Джаррет откашлялся:
   — Я, пожалуй, выйду, пока вы… э… одеваетесь, мисс Уоррен. Мы должны вернуться. Иначе ваш отец со своей командой скоро доберется сюда. А ведь здесь убежище для многих обездоленных, потерявших все в этом кошмаре. Мы не хотим, чтобы это место было обнаружено.
   Дверь закрылась. Тила попыталась высвободиться.
   Искушение не отпускать ее было слишком велико. Джеймса охватило мучительное желание снова опустить девушку на матрац, забыть обо всем, обнимать ее и любить, яростно, безудержно…
   Нет, это безумие.
   Впрочем, какая разница. Ему хотелось послать Уоррена ко всем чертям и еще дальше. Вот только бы не думать о том, что Уоррен отправит сотни людей на их поиски. Не думать о войне, женщинах и детях, о белых и краснокожих. В болотах есть сотни мест, куда он мог бы увезти ее. В такие джунгли, где никто не отыщет Типу…
   Возможно. Однако белые солдаты наступали все упорнее, а индейцы все чаще бежали. Она будет под угрозой, что бы ни делал Джеймс. Если он оставит ее, других под пытками заставят признаться в том, чего они не знают. Джеймс станет изгоем.
   Он никогда не увидит дочь. Тила никогда не ляжет на мягкую постель, не возьмет в руки тонкой фарфоровой посуды, ни отведает прекрасного английского чая.
   — Джеймс…
   Он отпустил Типу и отвернулся.
   — Одевайся!
   — Я знаю, что должна вернуться. Я не допустила бы, чтобы Майкл Уоррен последовал за мной сюда, причинил вред тебе…
   — Он умер бы, попытавшись сделать это.
   — ..или другим. Я знаю, мне придется вернуться, но то, что я говорила за столом, правда. Я не выйду замуж за того, кого выбрала не сама…
   — Харрингтон влюблен в тебя, — процедил Джеймс сквозь зубы.
   — Я не люблю его.
   — Ты же не дала ему никакого шанса. — Он почувствовал на себе ее напряженный взгляд.
   — Не бойся, — гордо и решительно проговорила Тила. — Я не сделаю ничего, что выдало бы тебя. Джеймс быстро обернулся.
   — Я же сказал тебе, что не боюсь Майкла Уоррена. Я был бы рад возможности убить его.
   — Или погибнуть, пытаясь сделать это.
   — Я не умру, пока не погибнет он.
   — Но ты же из плоти и крови!
   — Я не умру, пока он жив. — Сердце Джеймса, казалось, замерло, пропустило удар и вновь бешено забилось. Тила почти оделась, но не успела застегнуть лиф амазонки, и грудь была обнажена. Рыжие волосы обрамляли ее лицо с высоко вздернутым подбородком. Решительность Тилы не вызывала сомнений. Джеймс снова схватил ее за руки и притянул к себе. — Уезжай с моим братом и Джоном. Гордость не должна толкать на нелепые поступки. Джон — хороший человек…
   — Да! И я не стану ни использовать его, ни лгать ему…
   — Не лги, но дай ему шанс. — Отпустив Тилу, Джеймс умело зашнуровал платье. Он приподнял ее волосы на затылке, едва преодолевая искушение в последний раз припасть губами к нежной коже.
   Не смея пошевелиться, она прошептала:
   — Какой шанс дам я ему, когда…
   — Справедливый шанс! И помни: здесь тебя ничто не ждет, кроме игр с краснокожим!
   Не успела девушка ответить, как Джеймс стремительно покинул хижину, даже не обернувшись.
   Рядом с братом стоял Харрингтон. Они тихо разговаривали.
   — Джеймс! — Как и всегда, Харрингтон тепло улыбнулся ему и крепко пожал руку. Джеймсу стало не по себе. Едва увидев Тилу, Джон влюбился в нее или решил, что влюбился. Это не важно. Да разве он поймет или измерит чувства Джона к ней, если сам не способен понять, что испытывает: страсть или наваждение? Может, боль?
   — Спасибо, что приехал, Джон. Видимо, у нас сложилась очень неприятная ситуация с Уорреном.
   — Уоррен — мерзавец! — Джон смотрел через плечо Джеймса, ожидая появления Тилы. — Слава Богу, что ты нашел ее и с ней не произошло ничего страшного.
   — Сейчас здесь редко появляются воины, — ответил Джеймс.
   — Я имел в виду другие опасности, Джеймс. Как же ужасен человек, ребенок которого предпочитает ему встречу с гремучей змеей! Клянусь, я сделаю все, чтобы он не представлял для нее опасности.
   Джеймс еще не выпустил руку Джона и почувствовал, как она напряглась.
   — Держи ее подальше от отца и от сражений, Джон. Это все, о чем я прошу.
   — Клянусь, я сделаю это.
   — Я в долгу перед тобой.
   — Я много раз был твоим должником.
   — Женись на ней поскорее, если это поможет.
   — Джеймс, Боже милостивый! — смутился Джон. — У меня нет права…
   — Ошибаешься. Это у меня нет никаких прав.
   — Нам надо ехать, — тихо проронил Джаррет. — Тила ждет, и мы должны поторопиться.
   Джеймс обернулся и увидел, что девушка уже вышла из хижины и стоит футах в тридцати от них. Она собрала волосы в узел и держалась независимо и гордо. Лишь поразительные зеленые глаза выдавали ее смятение.
   Мужчины уже сели на коней. Джеймс подвел лошадь к Тиле и усадил на нее девушку.
   — Береги себя. — Она лишь холодно посмотрела на него, и он обратился к брату:
   — Позаботься о безопасности мисс Уоррен. У нее самой не хватит на это ума.
   — Мы справимся, — пообещал Джаррет. Джеймс кивнул Джону и пожал руку Джаррету.
   — С Богом, брат, — сказал Джаррет. Джеймс улыбнулся;
   — И тебя пусть хранит Господь.
   — Будь осторожен, когда вернешься. Уоррен утверждает, что ты похитил его дочь, — предупредил Джаррет. Джеймс окинул прощальным взглядом девушку.
   — Джеймс, — подтвердил Джон, — это серьезное дело…
   — Я буду с людьми, которые решили договориться с правительством и отправиться на запад. Я встречусь с Уорреном на поле боя или в любом суде. — Внезапно Джеймс низко поклонился Тиле:
   — До свидания, мисс Уоррен.
   — До свидания, мистер Маккензи.
   Джеймс отступил в сторону, и всадники двинулись в путь. Он долго смотрел им вслед, надеясь, что Типа обернется.
   И наконец она обернулась.
   Девушка бросила еще один взгляд на босого полуобнаженного Джеймса, стоящего у хижины. Черные волосы почти касались плеч, кожа отливала бронзой на жарком солнце.
   Не вполне одетый… Не вполне цивилизованный… Она должна уехать…
   Расставание причиняло ему почти физическую боль. Джеймс поднял руку. Тила не могла услышать его, но он все равно сказал:
   — До новой встречи, мисс Уоррен. До встречи. Джеймс твердил себе, что они не должны встречаться. Но что-то внутри его знало: они встретятся. Они непременно встретятся вновь.

Глава 11

   — Итак, ты вернулся, чтобы воевать вместе с нами. Бегущий Медведь. Ты погостил у брата и снова понял, что даже одна капля крови семинола превращает человека в краснокожего.
   Джеймс, покачав головой, сел у костра, скрестил ноги и посмотрел на Оцеолу. Почти десять дней ушли на поиски вождя, и это утомило Джеймса. Семинолы исчезли, словно сквозь землю провалились.
   Он нашел Оцеолу с большим отрядом воинов в рискованной близости от форта Брук. Джеймсу показалось, что Оцеола выглядит неважно, нездоров и явно сам знает это. Вождь, гордый, умный и все еще энергичный, был красив: прекрасные глаза, высокие скулы. Он нравился Джеймсу, несмотря на их разногласия. Джеймсу повезло: он не испытал на себе гнев Оцеолы. Агент Уайли Томпсон унизил Оцеолу и заплатил за это жизнью. Чарли Эматла, обессилев, сдался и тем самым, по мнению Оцеолы, предал свой народ. Он тоже погиб. Оцеола развязал эту войну и не сожалел о содеянном. Но ничто человеческое было ему не чуждо. Он спасался бегством и сражался в любую погоду: холодной зимой, жарким летом, под дождем и в грозу. Война, битвы, погода, человеческая уязвимость — все это сказалось на нем.
   — Я пришел сообщить, что собираюсь отвести группу уцелевших из клана Выдры в форт Брук. Среди них нет воинов: они все погибли. Вдовы устали. Дети голодают. Старики страдают от болезней.
   Оцеола долго смотрел в огонь, потом устремил взгляд на Джеймса.
   — Генерал Джесэп — сильный враг.
   — Да, но он дрогнул под бременем политики и сник перед тяготами болот, как и многие другие крепкие мужчины, приезжавшие сюда до него.
   — Некоторые мужчины никогда не перестанут воевать, — пробормотал Оцеола, — а других им никогда не поймать. Одни не устоят, потому что их будут гнать и им придется либо уйти, либо умереть. Другие умрут. — Он протяжно вздохнул. — Они думают, что если поймают меня. Аллигатора, Дикого Кота и других, война закончится. Они не понимают, что воюют с сотней врагов. — Оцеола в упор посмотрел на Джеймса. — Я слышал, будто генерал Джесэп планирует захватить нас в клещи — примерно так же, как пытался генерал Уинфилд Скотт.
   — Это было бы логично.
   — Брат не говорил тебе об этом?
   — Военные сейчас очень осторожны с моим братом. Оцеола склонил голову набок, и легкая улыбка тронула его губы.
   — Твой брат так и не присоединился к ним.
   — Мой брат не станет воевать против народа своей мачехи. Если бы на него напали, он стал бы защищать жену, ребенка и свой дом. Но я не знаю никого из воинов, кто напал бы на Джаррета, и ни одного, на кого напал бы мой брат.
   — Думаю, на сей раз я располагаю информацией, неизвестной тебе, друг мой. — Оцеола улыбнулся. — Когда ты в последний раз видел брата?
   Джеймс встревожился, ибо не видел Джаррета почти две недели. В тот день, держась на расстоянии, он последовал за братом, Харрингтоном и Тилой в Симаррон.
   Наблюдал их встречу с Уорреном на лужайке, осторожно подполз к дому, когда они вошли туда.
   Благодаря Дживсу он стал свидетелем того, что происходило в столовой.
   Там сразу возник спор. Тила с ненавистью посмотрела на Уоррена, явно собираясь сказать ему дерзость, но тут Джаррет Маккензи наступил ей на ногу, и она промолчала.
   Молодой Харрингтон сыграл свою роль великолепно — воодушевленный молодой человек, полный решимости защитить жизнь и безопасность своей нареченной. Это выглядело на редкость убедительно, впрочем, Джон, наверное, и не притворялся. Джаррет вел себя сдержанно. Тара была очаровательна, а Тила молчала.
   И, о чудо, в конце концов девушке разрешили остаться пока в Симарроне.
   Джеймс не обнаружил свое присутствие, но позднее нашел брата в библиотеке и признался, что знает, как все обернулось. Проскользнув затем в комнату Дженифер, он простился с ней и снова ушел в лес.
   Был уже поздний вечер. В мягком свете свечей, лившемся из окон, Джеймс увидел, как Тила, вся в белом, вышла на балкон.
   Его охватило мучительное искушение броситься к ней. Однако они уже простились, и Джеймс убеждал ее выйти за Харрингтона. В доме и в ближайшей округе все еще были солдаты.
   Он не боялся столкнуться с ними, но не хотел подвергать опасности семью брата.
   К тому же Джеймс сознавал, что, обняв девушку, уже не сможет уйти. Да, иного выхода нет: он должен исчезнуть. Джеймс смотрел на Типу, залитую мягким мерцанием свечей, ореол рыжих волос обрамлял ее прекрасное лицо. В облегающем белом платье она казалась особенно хрупкой и грациозной. Сердце Джеймса замерло, внутри все сжалось, дыхание остановилось, и только мучительная боль убеждала его, что он жив. Наконец Джеймс повернул коня и поскакал прочь.
   — Что случилось с моим братом? — спросил он у Оцеолы.
   — С Джарретом Маккензи и его семьей ничего не случилось. Просто полученные тобой сведения несколько устарели. Генерал Джесэп направил военному вождю, человеку по имени Пойнсет, послание для нового президента с просьбой о том, чтобы нам позволили остаться в болотах к югу отсюда.
   — Я знал это.
   — Он получил ответ. Правительство требует, чтобы семинолов вытеснили на запад. Если бы они оставили нас в покое, индейцы чероки, совершающие свое печальное путешествие на запад, выразили бы протест. Другие снова взялись бы за оружие. Вот что думает белый человек по имени Пойнсет. Война продолжится.
   — А ты сам когда-нибудь думал иначе? Оцеола выгнул темную бровь.
   — Мы живем и воюем с надеждой. Кто из белых стремится обосноваться в болотах, куда вытеснили нас и где мы вынуждены воевать, а, друг мой?
   Джеймс устало пожал плечами. Война продолжится.
   — Неподалеку от дома твоего брата были бои, и многие наши воины сейчас в лагере в Тампе. Белые захватили Дикого Кота, сына Филиппа, Аллигатор в заключении. Они пытаются захватить и других.
   — Они стали опытнее, — заметил Джеймс, — и начинают понимать, что ни один семинол не может говорить за всех. Они пытаются обезвредить вождей.
   — Они угрожают, что повесят захваченных семинолов, если те не покажут военным укрытия. Они используют сведения, полученные от предателей.
   — Пойми, они считают, что и семинолы этим пользовались. В марте подписали мирное соглашение…
   — Белые тоже не соблюдали тот договор.
   — Но они полагают, что вожди пришли и приняли пищу, а потом нарушили слово.
   — Они украли нашу пищу, нашу землю, наш скот. А мы лишь немного поели за их счет.
   — Постарайся сделать так, Оцеола, чтобы впредь белые не считали, будто им не обязательно соблюдать правила чести.
   — Они никогда и не считали это обязательным. Джеймс не нашел убедительных возражений.
   — Ты со мной, Бегущий Медведь?
   — С тобой? — переспросил Джеймс, нахмурившись.
   — Нет, ты не можешь быть со мной. — Оцеола покачал головой. — Мое сердце болит за тебя, мой молодой друг. Ты разрываешься на части, и нередко то, что я делал, или то, что совершалось от моего имени, приводило тебя в ужас. Да, семинолы устраивали налеты на плантации белых. Гибли женщины, иногда и дети. Прежде мы брали в плен женщин и детей, чтобы они жили среди индейцев. Маленькие сыновья наших белых врагов порой вырастали прекрасными воинами. Дочери становились хорошими женами и матерями. Сейчас… нас лишили дома, и мы полны гнева и горечи. Мы никогда еще не сражались за выживание. Поэтому женщины и дети умирают. Но умирают и наши дети. Нет ничего страшнее солдата, который, убивая ребенка, стремится сберечь пулю. Солдаты разбивали головы наших детей о деревья, словно кокосовые орехи.
   Джеймс опустил глаза. Его руки сжались в кулаки, костяшки побелели. Да, такое происходило. Джесэп, не чуждавшийся жестокости, часто сам уставал от войны, от резни. Джеймс знал: Джесэп действительно хочет, чтобы война закончилась. Генерал искренне надеялся, что Пойнсет позволит ему оставить индейцев на юге полуострова.
   Но ведь есть и такие, как Майкл Уоррен, самый свирепый из белых, самый жестокий и безжалостный.
   Оцеола подался вперед. Его похудевшее, но все еще привлекательное лицо освещалось оранжевым пламенем.
   — Подумай о своей дочери. Бегущий Медведь, о том, что ей, красивой невинной девочке, грозит страшная опасность.
   — В доме моего брата ей ничто не угрожает. Оцеола кивнул. Он никогда не объявит войну Джаррету Маккензи. Джаррет понимает индейцев лучше, чем другие белые, ибо вырос среди индейцев. В детстве у него было индейское имя, он выпил черный напиток и получил взрослое имя — Белый Тигр.
   — Твой брат готов умереть за твоего ребенка, а большего человек не может сделать. Дженифер выживет у белых, не сомневаюсь, а вот все мы, возможно, будем мертвы, друг мой. И мои дети, другие дети…
   — Я знаю об их страданиях, — заверил его Джеймс. Оцеола поднялся.
   — Не спеши приводить твоих женщин, детей и сирот, Бегущий Медведь. Я собираюсь освободить кое-кого из наших людей, кому не следует оставаться в плену. Знаю, ты не можешь пойти со мной и атаковать лагерь в Тампе, но никогда не предашь мое дело. Как только я освобожу воинов, приводи детей. Подожди еще несколько недель.
 
   — Тила!
   Девушка сидела на небольшом холме над лужайкой, сбегавшей к реке и лесу. Тила расчесывала роскошные волосы Дженифер, а малыш Йен лежал в корзине рядом с ними. Услышав свое имя, она подняла голову и увидела улыбающегося Джона Харрингтона. Он спешил к ней от корабля, стоявшего у речного причала Симаррона.
   Девушка смутилась. Джон ей нравился, очень нравился. За всю жизнь, пожалуй, никто не относился к ней с такой добротой. Поэтому Типе было особенно тяжело причинять ему боль. Девушка знала: Джон любит ее, но она никогда не сможет ответить на его чувство. Джон — хороший друг, поэтому и ей хотелось стать для него настоящим другом. С ним приятно проводить время: он умен, забавен, смешлив, терпим к людям. Если бы только она не чувствовала себя такой виноватой…
   Джон объявил об их помолвке Майклу Уоррену в тот вечер, когда они вернулись в Симаррон. Казалось, это произошло давным-давно. Джон выглядел таким радостным, энергичным, решительным, что Майкл сразу поверил ему.
   Кроме того, Джон привез депеши. Поэтому при каждом упоминании о том, чтобы Тила покинула Симаррон, заявлял: его будущая жена должна держаться подальше от опасности.
   Тара, родившаяся, как выяснилось, в актерской семье, сказала, что редко видела даже на сцене такую прекрасную игру.
   Иногда Тара бросала на Типу странные взгляды. Тила почти не сомневалась, что Джаррет рассказал жене обо всем увиденном им в лесной хижине. Однако Тара не задавала вопросов, и Тила была ей за это благодарна. Что бы она ответила ей, если сама до сих пор не разобралась в своих чувствах. Тила знала одно: она не выйдет замуж за Джона, ибо не любит его.
   Но при этом она не понимала и своих чувств к Джеймсу. То и дело девушка спрашивала себя, готова ли она расстаться с привычным ей миром и последовать за Джеймсом в леса.
   Если бы он позволил ей… Но в планы Джеймса это явно не входило.
   Решись Тила на такой поступок, Уоррен, несомненно, назначил бы огромное вознаграждение за голову Джеймса.
   Ей некуда было идти… и она внушала себе, что Джеймс испытывает к ней только влечение. Он привык к своему образу жизни и предан своему делу. Не желая разделить с Тилой свою жизнь, Джеймс ушел. Она больше не может ни увидеть, ни коснуться его, она никогда не будет рядом с ним. Но думала девушка только о нем — и во сне и наяву. Во сне Джеймс постоянно являлся ей, а вот бодрствование было сущим мучением. Она понимала, что живет только ожиданием и надеждой снова увидеть его. Тила боялась размышлять о своих чувствах, но тосковала по Джеймсу и знала, что ни один мужчина не идет в сравнение с ним. Его страсть опалила ее, как пламя, и такое ни с кем не повторится.
   Может, это любовь?..
   Так или иначе, от этого Тила чувствовала свою вину перед Джоном Харрингтоном, как бы приятно ей ни было в его обществе.
   — Это Джон, — весело сказала она Дженифер, вставая и потянувшись к корзине с малышом. Но Джон взял корзину, поцеловав Типу в щеку.
   — А вы, мисс Дженифер Маккензи, как поживаете? Девочка улыбнулась, и на ее щеках обозначились очаровательные ямочки. Она присела в реверансе: