Грэм Хизер. Пленница

   — Отпусти меня.
   — Придется, поскольку ты должна приготовить кофе.
   — Разве кофе не привилегия белого человека?
   — Если это и так, то мы давно уже покупаем его, а я избалован и люблю пить кофе за завтраком. Огонь разведи слева от шалаша; вода в реке свежая и чистая, а все остальное найдешь в заплечном мешке.
   — Ах, вот как! — Тила выдернула руку. Она дрожала не только от холода. Вчера в это время девушка думала, что уже никогда не увидит его. Сейчас он стоял рядом, и Тила твердила себе, что ненавидит Джеймса за все его резкие высказывания и насмешки. Однако он и на этот раз спас ее от смертельной опасности. У нее действительно сложные чувства к нему, но имеет ли это значение при нынешних обстоятельствах, когда одна только близость Джеймса повергает ее в трепет?
   — Я не стану варить тебе кофе! — дерзко воскликнула она. Джеймс еще теснее прижал к себе девушку, и снова его губы, горячие и требовательные, приникли к ее губам, руки скользнули по волосам, плечам, обхватили ягодицы. Она попыталась сопротивляться, но помимо воли прильнула к его сильной широкой груди. Опустив ее на колени, Джеймс прошептал:
   — Я уже не хочу кофе.
   Потом Тила оказалась на земле и с необычайной остротой ощутила аромат пробудившегося леса, жар и желание, исходящие от Джеймса.
   — Подожди! Я сварю тебе кофе! Но его руки и губы уже ласкали ее.
   — Ты постоянно опаздываешь, Тила. Ты не успела вовремя отправиться домой и слишком поздно согласилась повиноваться мне.
   Слишком поздно!..
   Джеймс снился ей, одинокой, каждую ночь. Она желала его, мечтала о том, чтобы руки Джеймса коснулись ее. Но Тила не думала, что постелью им станет поросшая мхом и усыпанная хвоей земля, а пологом — небо. Не представляла, что будет лежать на земле, нагая, освещенная золотистыми лучами утреннего солнца. У нее и в мыслях не было, что эти дикие места так пустынны. И уж конечно, девушка не предполагала услышать сразу журчание ручья и прерывистое дыхание Джеймса. Его губы и руки все так же жадно ласкали ее. Листья шуршали под ними. Тила быстро повернулась, не желая подчиниться ему окончательно. Тщетно! Его зубы мягко покусывали ее сосок.
   — Я варю… очень хороший кофе. — Она обхватила голову Джеймса и погрузила пальцы в его волосы. Чтобы удержать его. Чтобы насладиться им еще больше. Чтобы любить Джеймса и освободиться от него.
   — Но это у тебя получается еще лучше. — Он чуть приподнялся.
   — Нет! — выдохнула Тила. Или это ей только показалось? Джеймс не слышал ее, да она и не хотела, чтобы он услышал. Раздвинув ее ноги, он проник в ее лоно. Восходящее солнце опаляло Тилу так же неистово, как Джеймс. И снова страсть захлестнула ее. Высоко над ними парил ястреб. Над землей поднималось знойное марево. Ручей пел песню любви, а нетерпеливые руки Джеймса сжимали ее груди, бедра. Потом все ощущения слились воедино, и что-то взорвалось у нее внутри, заполняя горячей влагой. Она приоткрыла глаза — солнце сияло в лазурном небе. Джеймс лежал рядом с ней, и Тила все так же остро ощущала его тело, его запах.
   Он поднялся и во всем великолепии своей наготы пошел к реке, бросился в воду, поплыл. Тила устремила взгляд в высокое голубое небо. Душу ее охватили восторг и печаль. Она желала быть с ним, но изнемогала от боли и безысходности.
   Через мгновение он уже стоял рядом с девушкой. Его тело, покрытое влагой, сверкало под солнцем.
   — Тебе нужна одежда, — внезапно сказал он.
   — Удивительная наблюдательность! Вам следовало подумать об этом вчера вечером, мистер Маккензи!
   — Ах, мисс Уоррен, но я так давно вас не видел! Весьма опрометчиво с моей стороны, но я недооценил врага.
   — Врага?! — девушка вскочила. — Врага! Будто все это затеяла я! Уж не я ли соблазнила тебя?
   Джеймс притянул Тилу к себе и мягко прикрыл ей рот ладонью.
   — Да, вы враг, мисс Уоррен, потому что не понимаете ни своей силы, ни моей слабости.
   От этого признания девушка разразилась слезами. Зарыдав, она прижалась к его груди. Он обнял Тилу, нежно гладя ее волосы. Тепло и сила его тела успокаивали девушку. Она чувствовала себя надежно в объятиях Джеймса, хотя, обнаженные, они были так уязвимы под этим бездонным голубым небом, в этой безлюдной глуши, похожей на первозданный рай.
   Он приподнял ее подбородок и поцеловал в губы:
   — Я приготовлю нам кофе.
   — Я сама приготовлю его.
   — Я разведу огонь.
   — А я принесу воды.
   Через несколько минут все было готово. Джеймс быстро развел огонь в кругу из камней. Попивая кофе из цикория, крепкий и горьковатый, Тила смотрела нареку.
   — Хочешь искупаться? — спросил Джеймс.
   — А как же крокодилы?
   — Их не так уж много. Девушка вздрогнула. Джеймс улыбнулся:
   — Вообще-то в любом водоеме Флориды есть аллигаторы, но здесь они встречаются редко. К тому же на тебя они не польстятся, ибо предпочитают птиц и мелких млекопитающих. Помни одно: держись подальше от всех диких зверей, и они не тронут тебя. — Джеймс склонил голову набок. — Надеюсь, это ты уже усвоила.
   — А ты тоже дикое создание?
   — Разве вы этого еще не поняли, мисс Уоррен? Она серьезно покачала головой:
   — Я решу это, лишь обдумав все, что видела, и тогда постараюсь вынести справедливое суждение.
   Он опустил голову. Ей показалось, что он грустно улыбнулся сам себе.
   — Хочешь, я буду охранять тебя в реке?
   — Ты?
   — Да. Ты боишься воды?
   — Нет.
   — Плавать умеешь?
   — Плоховато. Много лет назад, когда я была совсем маленькой, мой отец водил меня к ручью у нашего дома. С тех пор прошло столько времени!
   — Ты вспомнишь.
   — Пойдешь со мной?
   Джеймс взял ее за руку и повлек за собой.
   Это было восхитительно! В чистой прозрачной реке били подводные ключи. Сначала Тила держалась поближе к Джеймсу, не решаясь зайти в глубокое место, но потом поплыла сама, наслаждаясь прохладной водой и необычным ощущением свободы.
   Но ведь она пленница! Так он сказал.
   Нагой Джеймс, сидевший уже на берегу, казался частью этой величественной природы.
   — Выходи! — позвал он.
   Тила улыбнулась и покачала головой.
   — Мисс Уоррен!
   — Нет!
   Она нырнула и тут же закричала, почувствовав, как что-то вцепилось ей в ногу. Неистово дернувшись, девушка вынырнула и с облегчением взглянула на Джеймса.
   — Я же велел тебе выходить!
   — А я хотела поплавать еще!
   — Не забывай: я — похититель, а ты — моя пленница.
   — Жаль, ведь пленники делают все, чтобы обрести свободу.
   — А если бы в воде тебя подстерегала опасность? Она покачала головой. Джеймс явно шутит.
   — Вы запугиваете меня, сэр?
   — Посмотри вниз.
   Боже милостивый, он не лгал! Рядом с ней в воде плавали какие-то большие существа. Тила закричала и кинулась к Джеймсу, уже стоявшему возле нее. Оба они упали в воду, прямо на этих ужасных чудовищ.
   — Выходи, выходи! — кричала девушка, но Джеймс, держа ее в объятиях, смеялся. Тила никогда раньше не видела, чтобы он так смеялся. Этот смех преобразил его. Сейчас он казался ей юным красавцем с чарующей улыбкой. А что, если эти чудовища набросятся на них? Ну и что? Джеймс смеется, значит, ничего дурного не случится. Да и есть ли что-нибудь страшнее той войны, которая идет в этих краях?
   — Ты никогда не видела их раньше?
   — Чудовищ? Нет! Почему ты не выходишь? Разве тебя совсем не пугает…
   — Тара не рассказывала тебе о них? А ведь она без ума от этих существ.
   — По-моему, вы все тут сумасшедшие существа! Он приподнял бровь:
   — Это речные дельфины. Тила вздрогнула.
   — Ужасно уродливые дельфины!
   — Любовь моя, не бойся их. Они даже не едят мяса, а уж тем более не трогают людей.
   Он откинулся назад, сильный и опытный пловец, и поплыл на спине. Тила плыла рядом, держась за его шею. Осторожно опустив голову в воду, она наблюдала за речными дельфинами, видимо, матерью и детенышем. Крупные и забавные, они отличались своеобразной грацией. Мать была добрых восемь — десять футов длиной, серая в крапинку. Малыш — около четырех футов и чуть светлее.
   Тила прижалась головой к груди Джеймса.
   — Как странно… — начала она.
   — Что?
   — Трудно определить по внешнему виду, чего бояться, а чему доверять.
   — Остерегайся всего и никому не доверяй.
   — Ты же доверяешь своему брату!
   — Это совсем другое дело. Мы одной крови.
   — Кровь белых…
   — Тила!..
   — Тебе повезло.
   — Мне?
   Она кивнула:
   — Тебя с братом объединяет кровь и нечто еще. У меня ни с кем никогда такого не было. Я любила отца, но он умер совсем молодым. Я любила мать и тоже потеряла ее. И осталась с Майклом Уорреном.
   Джеймс был уже возле берега. Он убрал с лица девушки прядь мокрых волос.
   — Возможно, вы не осознаете, мисс Уоррен, как быстро приобрели здесь друзей…
   — Друзей?..
   — Мой брат и его жена обожают тебя. Роберт Трент пойдет за тебя в огонь, а молодой Харрингтон и подавно по уши влюблен. Как и Джошуа Брэндейс. Правда, эти трое хотели бы от тебя гораздо большего, чем просто дружба… — с горечью добавил Джеймс. — Конечно, если только…
   — Не смей обвинять меня..
   — Обвинять тебя? Я же убеждал тебя пощадить нас всех и выйти замуж за Харрингтона!
   Тила попыталась отстранить его, но он лишь крепче обнял ее. И вдруг быстро и страстно зашептал:
   — Слушай меня внимательно. Знай же: я хочу тебя больше всего на свете, мечтаю держать тебя в объятиях и вдыхать твой чудесный запах. Я готов убить любого, кто танцует и шутит с тобой, вызывая твою улыбку. Моя ревность похожа на темное и ужасное живое существо, которое изнутри терзает меня. И все же, несмотря на это, я совершенно искренне прошу тебя выйти замуж за Харрингтона, поскольку от всей души желаю тебе покоя и счастья. И, о Господи, иногда мне так больно, так чертовски жаль, что я не могу сказать: да, мой отец был бельм, богатым белым. Увы, такое признание не обеспечит мне места в мире белых людей, и я не отвернусь от моего народа. Его беды — мои беды. Мой мир — это борьба за выживание, а твой — это ужин на тонком фарфоре под звуки скрипок. В моем мире убегают и скрываются, в твоем — танцуют. Подо мной почти всегда жесткая земля, под тобой — пуховая постель. Ты не можешь жить вне своего мира. А я должен выжить в своем.
   Тилу поразили его слова и горячность, с какой они были сказаны. Ведь Джеймс дал ей понять, что она не безразлична и нужна ему. И не просто на одну бурную ночь страсти. Она видела муку, исказившую его прекрасное лицо, и ей захотелось закричать от невыносимой боли, которая была страшнее смерти.
   — А если я не могу жить без тебя?
   Джеймс притянул се к себе и долго держал в своих объятиях. Тила радовалась, что он не видит слез, струившихся по ее лицу.
   — Ты можешь и должна жить без меня.
   — Какой смысл жить, если погибнет душа?
   — Я думал, что моя душа умерла давным-давно.
   — Джеймс…
   — Ты когда-нибудь занималась любовью в воде? — вдруг спросил он.
   Его слова рассердили Тилу, ибо разрушили установившуюся между ними хрупкую близость, у нее перехватило дыхание, и она попыталась освободиться из его объятий.
   — Боже мой, ты же знаешь, Джеймс! Знаешь! Тс-с! — прошептал он. Она угадала, что Джеймс снова смеется, и встретилась с ним взглядом. Он смотрел на нее с небывалой нежностью.
   — Будь ты проклят! — крикнула Тила, но это прозвучало неубедительно.
   — Поскольку мы не имели с тобой такого удовольствия… — Джеймс пылко приник к ее губам. В прохладной воде тело девушки казалось пылающим.
   И он начал любить ее в воде.
 
   Они пили крепкий кофе из цикория. Тила сидела в его большой рубахе.
   Джеймс наловил на обед рыбы и научил девушку чистить и жарить ее на открытом огне. Он вспоминал о своем детстве, о посещении Чарлстона, где родилась мать Джаррета. Тила сказала ему, что город очень изменился.
   Расположившись на берегу реки, они любовались великолепием красок заката. Их обдувал легкий ветерок. Огненный шор солнца, медленно опускаясь в воду, окрашивал ее в пурпурно-красный цвет. На землю опустились опасности, добывать пропитание, чтобы накормить женщин, детей, слуг.
   Слуга короля Филиппа пообещал привести белых к лагерю вождя. И вот он выполнил обещание.
   — Сэр? — Джон ждал приказаний. Эрнандес глубоко вздохнул.
   — Соберите людей. Мы окружим лагерь, понаблюдаем за врагом и атакуем его на рассвете.
   — Есть!
   Был отдан приказ выступать.
   Сумерки сменились темнотой. Отряд отправился в путь и к ночи занял позицию вокруг лагеря индейцев. Генерал разделил солдат, велев группам добровольцев окружить лагерь с трех сторон. Кавалерия регулярной армии осталась в засаде, готовая ворваться в лагерь, как только рассветет.
   Они не услышали ни лая собак, ни окриков часовых. Забравшись в лесную глушь, индейцы почти никогда не выставляли охраны. Так было заведено давно. Военную тактику белых индейцы не понимали и не принимали, и это дорого обходилось им.
   С первыми лучами рассвета Эрнандес отдал приказ о наступлении.
   Ничто не насторожило солдат, и они быстро заняли лагерь.
   Сражаться тоже не пришлось. Никого из индейцев не убили, лишь одному удалось бежать, остальные сдались без сопротивления, понимая, что шансов на победу у них нет. Едва одетые, индейцы не успели даже взяться за оружие.
   — Король! — крикнул солдат, разразившись смехом. Негодующие восклицания индейцев смешались с презрительными замечаниями солдат.
   Эрнандес прошел вперед, мимо доктора Мотте, армейского хирурга, тоже явно позабавленного видом человека, стоявшего перед ним.
   Щуплый индеец был весь перепачкан: его протащили по земле, когда он убегал в одной набедренной повязке.
   — До чего же он грязен, верно, генерал?
   Обернувшись, Эрнандес недовольно взглянул на говорившего. Он не осуждал ни семинолов, ни своих людей. И тех и других косили болезни, а по пятам за ними шла смерть. Эрнандес снова посмотрел на индейца. Почти нагой, грязный, худой и невысокий, он держался гордо и независимо.
   — Король Филипп? — спросил Эрнандес. Индеец кивнул.
   — Вы мой пленник, сэр. Возможно, вы облегчите свою участь, если пошлете за вашими сторонниками. Пусть они придут и поговорят с нами.
   Слова генерала перевели королю, и Эрнандесу показалось, что тот улыбнулся. Филипп заговорил с одним из своих людей.
   — Король пошлет гонцов за своими союзниками.
   — Пусть приведут сюда его сына, Коакоочи, известного белым под именем Дикий Кот.
   И вновь Филипп улыбнулся, сказав что-то стоявшему рядом с ним мужчине.
   — Что он говорит? — спросил Эрнандес у Джона. Генерал знал много индейских слов, но Джон освоил язык в совершенстве.
   — Он сказал, сэр, что пошлет за Диким Котом. Король призывает нас к осторожности, ибо не знает, кто придет, когда позовут Дикого Кота.
   Эрнандес кивнул, зная, что Филипп пользуется авторитетом. Генерал понимал: дело еще не закончилось. Их пленный Томока Джон согласился провести их к другому лагерю.
   Эрнандесу следовало радоваться удаче, ибо впервые за время войны он захватил одного из вождей индейцев. Чем больше вождей попадет к ним в руки, тем быстрее они сломят сопротивление противника.
   По требованию Филиппа придет Дикий Кот, а возможно, и другие лидеры — умные, смелые, решительные. Такие как Аллигатор или Бегущий Медведь.
   Но генерал испытывал не удовлетворение, а только усталость.
   Индейцы, судя по всему, гораздо мудрее, чем полагают многие белые.
   Дикого Кота и подобных ему обитателей леса невозможно держать в неволе. Их нельзя ни приручить, ни заковать в цепи.
   Одному Богу известно, сколько прольется крови, если тронуть их.

Глава 20

   Типе и Джеймсу казалось, что время в роще остановилось. Но это было не так. Неподалеку от их укрытия продолжалась война. Однако пока она не коснулась их.
   Подавленный и задумчивый, Джеймс сначала убеждал девушку, что она не вынесет жизни в джунглях. Он говорил, что им нечего есть. Тила отвечала, что вовсе не голодна. Джеймс нашел коренья, из которых, размолов их, индейцы готовили кисель или кашу. Она научилась молоть коренья. Он сказал ей, что у семинолов принято всегда держать под рукой котелок с горячей пищей — для гостя или члена племени. Объяснил, что женщины семинолов прислуживают своим мужчинам.
   Тила возразила на это, что она не семинолка.
   Два утра подряд ее тошнило, но она и виду не подала. Джеймс, все же заметив это, принес дикие ягоды, кабачки и картошку с заброшенной плантации. Он убил кролика, и Тила, к его удивлению, приготовила жаркое на вертеле.
   За несколько дней Джеймс явно стал мягче и реже впадал в мрачную задумчивость.
   Только в этой глуши им удалось забыть о том, что их разделяет цвет кожи. Здесь они были друг для друга просто людьми.
   Джеймс не говорил о своих намерениях по отношению к ней. Тила не спрашивала его об этом. Они купались, ловили рыбу, лежали под солнцем, спали, залитые лунным светом. Они занимались любовью в любой час суток. Они никого не видели и не хотели видеть.
   Более всего девушка любила закаты, когда небо начинало бледнеть, а звери и птицы, покончив с дневными трудами, затихали. В эти часы Джеймс часто сидел прислонившись спиной к стволу упавшего дерева, и Тила лежала в его объятиях. Любуясь красками заката, они вели тихую беседу. Так они провели в своем раю почти неделю. И вот однажды на исходе дня пошел дождь. Тила рассказала Джеймсу о матери, о том, какие надежды возлагала та на брак с Майклом Уорреном. Лили до последнего вздоха считала, что Майкл — прекрасный отец для Тилы.
   — Думаю, мать никогда не любила его. Мне кажется, она любила моего отца, хотя…
   — Что?
   Тила пожала плечами:
   — В Чарлстоне, как правило, дети сочетаются, браком по выбору родителей. Лили чуть ли не с детства знала, что выйдет замуж за моего отца. Прежде я считала, что отец и мать были без памяти влюблены друг в друга. Детям это импонирует, верно?
   — Иногда так бывает на самом деле. Вот мне повезло: мои родители обожали друг друга. Отец был готов бросить вес ради нее, хотя она и не просила его об этом.
   — Она, наверное, очень тоскует о нем.
   — Мать тоскует о нем давно. — Джеймс мягко коснулся руки девушки. — Он был редкий человек. Когда мать Джаррета умерла, отец глубоко скорбел, но потом его захватил интерес к индейской культуре. Ему повезло: он встретил мою мать, и она обожала его и Джаррета. — Джеймс грустно улыбнулся. — Иногда мне кажется, что она больше любит Джаррета, чем меня. Однажды я шутя упрекнул ее за это, и она сказала, что Джаррет у нее дольше, чем я.
   Тила засмеялась:
   — Маленький ревнивец! Джеймс покачал головой:
   — У Мэри дар любить. Кто знает, может, она еще выйдет замуж. Она родила меня в шестнадцать лет и даже сейчас выглядит очень молодо. Смерть отца потрясла ее, но думаю…
   — О чем?
   — Возможно, она снова выйдет замуж. Если все это когда-нибудь кончится и кто-то из мужчин останется в живых. Тила слегка отстранилась от него:
   — Я не хочу говорить об этом.
   Джеймс внимательно посмотрел на нее:
   — Однако нам придется поговорить о будущем.
   — Почему бы нам не остаться здесь?
   — Но ведь не навсегда?
   — Почему не навсегда?
   — Уоррен выследит нас, ты же знаешь. Признаться, я готов растерзать его в клочья, но, начав преследовать тебя, он убьет множество людей, и это будет на нашей совести.
   — Что же ты собираешься делать?
   — Пока не знаю.
   — Снова начнешь сражаться?
   — А у тебя есть другое предложение?
   — Да! Перестань сражаться, живи в Симарроне с братом, дочерью и…
   — Забыть о чести и долге перед матерью и ее народом ради спасения жизни?
   — А долг перед отцом, братом, друзьями?
   — Им не грозит уничтожение.
   — Ты же сказал, что не будешь нападать на плантации…
   — Не буду.
   — Тогда забудь о войне.
   — Думаешь, это так просто?
   — Что ты имеешь в виду?
   — Да так, ничего.
   — Черт возьми, Джеймс…
   — Ничего!
   — Выслушай меня. Война в конце концов будет проиграна. Армию пополняют все новые силы.
   — Нет, Тила, ты ошибаешься. Война не будет проиграна. Один индеец, твердо отстаивающий свои убеждения, способен одержать верх над десятком обессилевших солдат — голодных, усталых, измученных болезнями.
   — Семинолы голодают, и многие умерли от лихорадки и кори.
   — Тила…
   — Джеймс, если только ты…
   — Замолчи!
   — Но я…
   — Хватит!
   «Хватит, хватит!» Джеймс высказал свое мнение и считает, что она примет его.
   Неожиданно девушка вскочила и, похожая на пирата в его белой рубахе, подвязанной красной выцветшей повязкой, вперила в Джеймса испепеляющий взгляд:
   — Хватит! Хватит! Это что, мистер Маккензи, ваше любимое слово? Приказ? Распоряжение? Что ж, ты прав. С меня хватит! Она повернулась так быстро, что волосы взметнулись у нее за спиной. Высоко подняв голову, Тила с гордостью истинной южной леди пошла прочь.
   Провожая девушку раздраженным взглядом, Джеймс внезапно улыбнулся. Она держалась высокомерно, очевидно, напрочь забыв о своем внешнем виде. Между тем его рубашка прикрывала лишь ее плечи, спину и попку, зато стройные длинные ноги были видны во всей красе. Движения Тилы были невыносимо чувственными. Джеймс наблюдал, как она босиком идет по воде. Он не знал, куда направляется девушка, однако не сомневался, что ей никогда не добраться до цели.
   Джеймс на мгновение закрыл глаза. Их время на исходе. Он понимал это, хотя они нашли затерянный рай. Но Дикий Кот знал об этом укрытии, Джаррет тоже: они прибегали сюда детьми. Здесь проводили советы и праздновали Пляску зеленой кукурузы с другими племенами, играли. Они считали это своим убежищем прежде и теперь. К счастью, это место было известно лишь тем белым и семинолам, кому Джеймс полностью доверял.
   Дикий Кот, зная, что он здесь, приходил ночью сообщить:
   Выдра уступил Бегущему Медведю права на женщину и больше не будет угрожать ей. Выдра удовлетворен тем, что так прекрасно спланировал нападение. Лишь несколько солдат избежали расправы. Дикий Кот очень спешил, однако предупредил Джеймса, что, по слухам, вокруг Сент-Августина собралось огромное войско. Джеймсу незачем опасаться Выдры, но следует проявить осторожность, не забывая о другой угрозе.
   Дикий Кот был другом Джеймса. Ни один индеец, даже Оцеола, не проявил столь последовательно намерения стоять насмерть. Он воевал и убивал не моргнув глазом, прямо высказывал свои взгляды, не думая о последствиях. Дикий Кот вел себя порядочно, умел хранить молчание, и на него можно было полностью положиться.
   Но к чему думать о Диком Коте? Джеймс и без него знал, что их время в этом странном раю уже на исходе.
   Тила удалялась с таким достоинством — сердитая, холодная, гордая…
   И желанная.
   Джеймс вскочил — ловкий, быстрый. Он умел передвигаться бесшумно и стремительно. И все же девушка услышала его за мгновение до того, как он нагнал ее, схватил и упал вместе с ней на землю.
   — Хватит! — крикнула она, прерывисто дыша и яростно вырываясь. — Хватит, хватит, хватит!..
   — Хватит! — согласился Джеймс, переплетя свои пальцы с ее пальцами, прижимая Тилу к сырой земле.
   И все же, закрыв ей рот поцелуем, он с мучительной ясностью осознал, что никогда не насытится этой девушкой.
 
   Им придется вести еще одни переговоры с белыми. Этого требуют обстоятельства. Так с болью думал Оцеола, уставившись в пламя костра.
   Да! Ему придется говорить. Дети голодают. От женщин остались кожа да кости. Да и сами воины превратились почти в скелеты. Временное перемирие необходимо. Оцеола сознавал, что, отправившись на переговоры, может уже не вернуться. Многое из того, что он совершил, белые не поймут и никогда не простят. Оцеола вел против них такую же упорную войну, как и белые против его народа.
   Печальные размышления вождя были прерваны внезапным появлением Выдры. Одержимый неистовой яростью, он стоял по другую сторону костра.
   Оцеола не приветствовал его. Выдра опустился на землю.
   — Нам нужен Бегущий Медведь. Немедленно, — сказал он Оцеоле. — Я смирился с тем, что он дрался со мной, поскольку сам бросил ему вызов. Я смирился с тем, что он забрал белую женщину, чей скальп мог бы сейчас висеть на моем ружье. Бегущий Медведь сражался за эту женщину, и я уступил ему право на нее, поклялся не причинять ей вреда. Но он ушел в джунгли с белой женщиной, забыв о нас теперь, когда так нужен нам. Ты знаешь, где он. Скажи мне. Я пойду за ним.
   Да, Оцеола знал, где скрылся Бегущий Медведь. Недавно, еще до рассвета, Дикий Кот ходил к нему, недолго говорил с ним. У Бегущего Медведя теперь возникла проблема — белая женщина, но Джеймс доверял Оцеоле, и он оправдает его доверие.
   Дикий Кот уже не отправится к Бегущему Медведю, ибо счел необходимым подчиниться воле отца. От Филиппа прибыл посланец с сообщением, что белые требуют сына короля. Если бы он не выполнил требования, отцу угрожала бы виселица. И вот теперь Дикий Кот, храбрый воин, так нужный им сейчас, пленник белых.
   Однако есть и другие, кто может позвать Бегущего Медведя. Выдра дал слово чести, но Оцеола не рассказал ему о тайном укрытии.
   Вождь ощутил вдруг страшную усталость.
   Порой, пробуждаясь, он чувствовал себя как прежде. Солнце словно возвращало ему силы, а потом казалось, что это ему лишь приснилось. В плохие дни смерть подступала совсем близко к Оцеоле. Как это часто теперь случалось, он предался воспоминаниям.