Грэм Уинстон. С этим я справлюсь

   – У меня были и другие причины так поступить. Сложнее, чем ты думаешь.
   – Какие вдруг?
   – Я не могу тебе сказать.
   – Лучше скажи.
   – Ну… кроме нужды в деньгах, ещё и… Короче, мне все равно нужно было бежать.
   – Бежать?
   – Да. От тебя.
   – Ну, спасибо.
   Я усомнилась, верно ли он понял.
   – Ты что, не видишь… Не видишь? Наши отношения… стали слишком дружескими.
   – И из-за этого тебе нужно было бежать?
   – Да. Я считала, нужно. Может быть, я стала принимать все слишком всерьез. Мне кажется, тебе было приятно, но я всегда избегала привязанностей, и поняла, что пора кончать.
   – Что дальше?
   – Ты не понимаешь?
   – Я хочу слышать от тебя.
   – Послушай, Марк, что я могла поделать? Ведь я так чувствовала. И думала, что подворачивается безумная возможность покончить со всем сразу.
   – О чем ты?
   – Я думала: он стоит на самой верхней ступеньке лестницы. А я… я вообще ни на какой. Я только пыль на этих ступенях. И что получится? Ничего, кроме ужасных неприятностей для меня.
   – И ты решила…
   – Потому я и решила бежать, бежать так, чтобы раз и навсегда положить всему конец. Так я и сделала. Замарашке достался очень неплохой улов, верно? Только ей и в голову не приходило… то есть мне и в голову не приходило… что ты меня найдешь… и так быстро… Просто невероятно… Я не хочу начинать все сначала! Сдавай меня в полицию и уезжай!
   Марк снял руку с руля, и я испугалась, что он собирается коснуться меня. Но он этого не сделал.
   Потом он сказал:
   – Не волнуйся. Ты пока не в тюрьме.
   Когда мы въехали в Эйлсбери, машин стало больше, потому пришло время закрытия магазинов.
   – Думаю, пора мне называть тебя Маргарет, а не Мэри.
   – Меня всегда звали Марни.
   – Марни… Марли… хорошо, пусть будет Марни.
   – Куда ты меня везешь? Можешь ты мне сказать?
   – Домой.
   – Куда?
   – Ко мне домой. Тебе придется провести там ночь. Уже слишком поздно что-то ещё предпринимать.
   – А что скажет твоя экономка?
   – А что она должна сказать?
   Я спохватилась, не слишком ли я тороплюсь.
   – Ей это не покажется странным?
   – Ты опасаешься за свою репутацию?
   – А что будет утром?
   – Ты вернешься на фирму.
   Я подпрыгнула от удивления,
   – Как? Пожалуйста, не шути!
   – Я не шучу.
   – Но как я могу вернуться?
   – Как ни в чем не бывало. По крайней мере, на несколько недель. Если потом захочешь уволиться – пожалуйста, дело твое. Но лишний скандал мне не нужен.
   Я коснулась пальцами его руки.
   – Как ты не понимаешь, Марк? Ведь ты наверняка там был вчера. Все вышло наружу. Даже если ты не сдашь меня в полицию, это сделает мистер Уорд или кто-то еще!
   – Когда ты не пришла на работу, – начал он, – мы пытались звонить тебе домой, но никто не ответил. Поэтому я решил: раз мисс Клейбоун в отъезде, а Донна Уитерби занята розничной продажей, закончу с зарплатой сам. И успел сделать с полдюжины конвертов, прежде чем заметил, что денег не хватает. Тогда я проверил, на какую сумму ты выписала чек в четверг и сколько поступило от розничной торговли. Потом достаточно было вскрыть первый же конверт…
   – Ну, тогда тем более…
   – Да, я сразу все прекрасно понял.
   Я не сводила с него глаз.
   Он опять включил стеклоочиститель.
   – Я все обдумал. Проверил пару начисленных тобой зарплат, все оказалось совершенно верным. Зачем ты утруждала себя, начисляя зарплату каждому до шиллинга, если это не имело никакого значения?
   – Полагаю. сказалась врожденная аккуратность.
   – Единственное, чего не хватало, – это денег. Поэтому я сходил в банк, снял со счета тысячу фунтов, вернулся обратно и принялся распечатывать твои конверты и делать все заново.
   Я смотрела на него в темноте, пытаясь понять, не смеется ли он надо мной,
   – Конечно, будь Уорд на месте, ничего бы не вышло. Но так мне никто не мешал. В одиннадцать я вызвал мисс Смит и поручил ей выдать рабочим те конверты, которые уже успел сделать. Остальным пришлось подождать. Я передал, что мисс Клейбоун в отпуске, а миссис Тейлор внезапно заболела. Последний конверт я запечатал к половине третьего. Вот только в спешке я дважды ошибся, вчера пришлось исправлять.
   Мы подъезжали к Биркемстэду. Голова моя работала теперь как компьютер, мысли вертелись вокруг одного вопроса, который никак не сходился с остальными.
   – Зачем ты это сделал?
   – Понимаешь, Уорд все время говорил, что ты слишком хороша, чтобы тебе верить.
   – И он был прав.
   – А я не прав. Но мне не хотелось слышать, как Уорд торжествует: «Ну, что я говорил!»
   Я ждала продолжения, но его не последовало.
   – Только из-за этого? Не может быть!
   – Отчего же?
   – Ты не стал бы стараться ради такого пустяка. Не стал бы, Марк. Никто бы не стал.
   – Тебе это кажется неубедительным?
   – Нет.
   – Ну что же, у меня все-таки были свои причины.
   – Какие?
   – Пусть тебя это не волнует.
   Когда мы добрались до его дома, миссис Ленард уже ушла к себе. В столовой был оставлен холодный ужин. Марк достал ещё один прибор и мы принялись за салат, язык и бутылку пива. Я готова была наброситься на еду, но перед ним старалась не походить на голодного волка. Я понимала, что все ещё хожу по лезвию бритвы, что все ещё стою одной ногой в тюрьме, но впереди уже наметился выход, я увидела его, поскольку Марк вновь стал со мной мягок и мил – как раз то, что нужно. Просто чудо.
   Теперь все было не так, как в машине. Там мы сидели в полутьме, боком друг к другу. Здесь, за столом, мы смотрели друг другу в лицо, как во время ужина в Кембридже. Марк мог не только слышать, но и видеть меня, поэтому мне приходилось все время следить, как я говорю и как выгляжу. Еще в холле мне удалось бросить взгляд в зеркало, припудриться, чтобы скрыть следы слез, и провести расческой по волосам. Но слишком аккуратной и собранной выглядеть не стоило.
   Я удивилась, как раскраснелись мои щеки. Но лицу это только пошло на пользу.
   Марк был бледен, как мел, и выглядел очень усталым. Черные глаза пристально и неотступно вглядывались в меня, словно хотели проникнуть в самую душу.
   – Сколько денег в кейсе? – спросил он.
   – Шестьсот фунтов.
   – А остальные?
   – В банке в Суиндоне и на почтовом счете в Шеффилде. А часть – с багажом в камере хранения в Ноттингеме.
   – Зачем ты так их разбросала?
   – Нельзя было оставлять так много в одном месте.
   – Ты обо всем подумала заранее, верно?
   Я мяла в руках кусочек хлеба.
   – Видно, не обо всем, раз ты меня нашел.
   – Да, нашел.
   – Как?
   Видно, я зря спросила: лицо его сразу напряглось.
   – Лучше я пока об этом помолчу. Просто для надежности, что ты не сбежишь снова.
   – Марк, ну не могу я пойти завтра на работу, будто ничего не случилось! Правда, не могу. У кого-то все равно должны были возникнуть подозрения.
   – Какие могут быть подозрения, если деньги на месте?
   – А где был Терри? Ты ему ничего не сказал?
   – Я никому не сказал. К тому же он все утро был занят с клиентами.
   – Но как же я возьму остальные деньги? Из Суиндона и Шеффилда, я имею в виду. На это завтра уйдет весь день!
   – Сначала выйди на работу. За деньгами съездим потом вместе. Пока, чтобы возместить недостачу, я могу положить шесть сотен на счет фирмы из собственных средств. В бумагах все будет в порядке, если Уорду или кому-то из Холбруков захочется взглянуть. Хотя вряд ли.
   Голос Марка утратил прежнюю резкость. Вначале он говорил со мной очень зло и сердито, но теперь успокоился. В известном смысле, мы, наверное, оба чего-то добивались. И если у меня больше не будет промахов, может быть, все обойдется. Угроза исчезла, теперь шли переговоры. Но о чем? Даже влюбленный не не может быть образцом христианского всепрощения. Чего он хочет?
   Понятно одно: ему нужна я. Мурашки пробежали у меня по спине.
   Сейчас Марк Ротлэнд наблюдал за мной, и следовало быть осторожной.
   – Странное ты создание. Самое странное из всех, кого мне доводилось встречать.
   Я опустила глаза.
   – Ты в самом деле так думаешь?
   – Если судить по твоему рассказу, ты мало общалась с другими людьми. Занималась верховой ездой – понимаю. Но остальное время? Ведь ты жила так больше двух лет. И у тебя не было друзей?
   – У меня не было приятелей. Я мало кого знала. Но не чувствовала себя одинокой. Мне всегда было чем заняться.
   – Но так же жить нельзя. Ты слишком замкнута.
   – Меня это устраивает.
   – Или одиночество помогает тебе сочинять столь захватывающие истории? Помню, как ты рассказывала мне о своем муже. Как потрясла тебя катастрофа, в которую он попал на мотоцикле, и как ты не могла оставаться больше в Кардиффе. Очень трогательно!
   – Не напоминай, пожалуйста. Мне очень стыдно.
   – Неужели? Надо же! А насчет родителей в Сиднее, как тяжело они переносят жару в летние месяцы? Или как твой отец смотрит матчи на кубок Дэвиса? Ведь это все нужно было придумать!
   – Прости, мне очень жаль.
   – Интересно, сколько из твоих сегодняшних рассказов – такие же придумки?
   Я подняла голову.
   – Теперь я не лгу! Это совершенно разные вещи! Я была дурой, но мне и в голову не приходило, что придется с кем-то близко сойтись на работе. Я говорила тебе уже, что люблю уединение! Когда оказывается, что нужно знакомиться с людьми, я вынуждена что-то добавлять к тому, что рассказывала о себе прежде. Это как снежный ком, который все растет…
   – Обычный результат, Марни. Но объясни, зачем отправлять родителей в Австралию, если их уже нет в живых? Какой тут прок?
   Впервые он назвал меня моим настоящим именем.
   – Дело не в пользе. Просто я хотела придумать жизнь, ничем не похожую на мою собственную.
   – Бывают патологические лжецы. Ты из таких?
   – Не знаю. Но ты можешь проверить все, что я тебе сегодня рассказала, и убедиться сам.
   Марк как-то странно смотрел на меня, взглядом отчасти врача психиатра, отчасти влюбленного.
   – Я не могу проверить все. Не могу проверить самое важное из того, что ты мне сегодня сказала.
   – Что именно?
   – Ты сказала, что хотела сбежать от меня, боялась, что слишком привяжешься и будешь страдать.
   – Но это правда!
   – Хотел бы верить.
   – Марк, это правда! Неужели ты думаешь, что я вообще не способна ни на какие чувства!
   – Уверен, что способна, но не знаю, на какие.
   Какая мука была смотреть все время на него, и знать при этом, что попадаешь в новую ловушку. Но выхода не было.
   – Поражаюсь, как при твоей сообразительности, не пришло в голову действовать иначе, – заметил Марк.
   – Как именно?
   – Просто не знаю, радоваться или обижаться, что ты этим не воспользовалась.
   – Не понимаю, о чем ты…
   Слава Богу, он вдруг резко отодвинулся от стола. Галстук его сбился, он тяжело дышал.
   – В следующий раз, если подвернется зеркало, посмотри на себя. Неужели ты никогда не замечала, как смотрят на тебя мужчины?
   – Да, но я…
   – Неужели тебе никогда не приходило в голову, что я два года как потерял жену и в некотором смысле вполне подходящая кандидатура для близких отношений?
   – На работе только об этом и говорили.
   – Вот как? Ладно, пока не станем разбирать, почему ты не сочла меня достойным кандидатом, но неужели не сообразила, что, подцепив меня, можно было взять гораздо больше, чем тысяча двести фунтов?
   – Все зависит от того, что ты называешь словом «подцепить».
   – Выйти за меня замуж.
   Часы в зале пробили полночь. Били они долго, и хотя совсем не походили на часы в маминой кухне, тоже отбивали удары по голым нервам.
   – Это невозможно! – меня залила волна панического страха.
   – Почему нет?
   – Мы совершенно разные люди.
   – У тебя довольно старомодные представления о сословиях.
   – Может быть. Может, я просто дура. Но мне кажется менее стыдным добывать деньги, как это сделала я, чем продавать ради них себя.
   – Я тебе не нравлюсь?
   – Дело не в том!
   – А в чем же? Ты сказала, что хотела сбежать от меня, поскольку боялась, что слишком привяжешься и будешь страдать. Значит, ты была ко мне не совсем равнодушна. Тогда почему же замужество кажется тебе продажей себя ради денег?
   Меня загнали в угол!
   Ситуация для меня совершенно невероятная, ведь я никогда не терялась, если нужно было найти объяснение, или предлог, или выход из положения. Второй раз за вечер Марк оказывался явно умнее меня, и мне это не нравилось.
   Чтобы выиграть время, я прикрыла лицо руками. Нужно подумать как следует, чтобы найти выход. Через минуту Марк подошел и положил руку мне на плечо; впервые за весь вечер он коснулся меня.
   – Ответь, Марни.
   – Как я могу ответить, если сама не знаю? – с отчаянием воскликнула я. – Я думала, это невозможно. И теперь уже поздно об этом.
   – Но разве можно заранее знать, что возможно, а что невозможно?
   Я чувствовала, что нужно взглянуть на него. Средство спасения было не лучшее, но делать нечего. Если я отвергну Марка, остается одно – полиция.
   Момент был просто ужасный. Рука его сжала мое плечо. Я подняла глаза, надеясь, что они не выдадут моих истинных мыслей.
   – Марк, ведь я воровка. Не обманывай себя. От этого никуда не деться. Прости меня, если можешь, и отпусти.
   – Ты хочешь так?
   – Я думаю, так будет лучше.
   – Для кого? Для тебя? Или для меня?
   – Я уверена, для тебя.
   – А я считаю иначе. Или ты не понимаешь, что я люблю тебя? Думаю, ты догадывалась, правда?
   – Нет.
   – Нет? Тогда знай: я люблю тебя, Марни.
   – Марк, ты… ты сошел с ума.
   – Может быть.
   В отчаянии я сказала:
   – Послушай, будь благоразумен… Ведь я вас обокрала, лгала тебе. Их этого ничего хорошего не выйдет. Ты мне веришь?
   – Нет, – улыбнулся он. – Пока ещё нет.
   – Вот видишь. И что получится? Любови нужно доверие.
   – Чушь. Любовь случается, как случается. И что ей нужно, все решают по-своему.
   Я не ответила. Он снова загнал меня в угол.
   – Неужели ты думаешь, – сказал Марк, – что я исколесил половину Англии, чтобы найдя тебя, отпустить?

8

   Ну, невозможное случилось, и в понедельник я вышла на работу, как ни в чем не бывало. Никто меня не расспрашивал, только двое-трое поинтересовались, лучше ли я себя чувствую, а Сэм Уорд задирал нос больше обычного. Сюзен Клейбоун переполняли впечатления об острове Уайт, и это помогло скоротать день. В корзине для мусора я обнаружила листочки бумаги, которые Марк вытряхнул из конвертов и выбросил.
   В четверг мы с Марком съездили в Суиндон и забрали все деньги. А в субботу он сделал мне предложение.
   С той воскресной ночи эта беда надвигалась на меня словно поезд, а я стояла на переезде, связанная по рукам и ногам, и не могла увернуться.
   Выхода просто не было.
   Марк так и не сказал, как ему удалось меня выследить меня, и я не знала, где совершила ошибку. Но понимала, что копни он основательнее поиск, из Сайенчестера ниточка приведет прямиком к маме. И приходилось лгать, что мама умерла. Ведь если Марк узнает, что она жива, все пропало. Когда маме станет известно, что я воровка, что она жила все эти годы на краденые деньги, её это просто убьет, она никогда не сможет пережить такой позор. Если Марк Ротлэнд когда-нибудь встретится с ней, вся история про мистера Пембертона и его миллионы пойдет крахом, все сразу поймут, каким образом я уже три года добываю деньги. Маму тогда хватит удар, а я тут же загремлю в тюрьму. Даже замужество не столь ужасно.
   Значит следовало любой ценой удержать Марка от дальнейших поисков, а для был только один способ – заставить поверить, что я его люблю. Многое из того, что я говорила ему, было правдой, просто я оставляла пробелы, опускала детали и изо всех сил старалась дать ему те доказательства, которых он жаждал. Если я смогу подтвердить свои слова, показать свидетельство о рождении и остальные документы, он, возможно, и не станет копать дальше. Марк действительно многое принимал на веру, видимо полагая, что так положено, раз он меня любит.
   Он явно совершенно потерял из-за меня голову. И я не ответила на его предложение отказом, хотя содрогалась при одной мысли о замужестве. Но успокаивала себя тем что в запасе есть время и все может перемениться. Если закрыть глаза и ждать, то найдется какой-нибудь выход.
   Марк попросил ничего пока не говорить на работе, меня это вполне устраивало. Но он не позволил мне взять отпуск, поэтому я продолжала работать весь октябрь. Марк говорил, что хочет все время держать меня под присмотром, и это звучало так, будто он капитан, а я матрос, взятый с испытательным сроком. Ему бы следовало остаться служить на флоте, там ему самое место.
   И все же для справедливости стоило признать, что он очень старался быть милым. Мало кто из мужчин способен на то, что сделал он: узнать о женщине такое и предложить ей выйти замуж. Обыкновенный мужик просто снял бы квартиру где-нибудь в Лондоне, поместил бы меня туда, пригрозив сдать полиции, если я попробую сбежать, и навещал бы, когда приспичит. Удивительно, почему Марк такого не предложил. Просто глупо с его стороны не пытаться именно так устроить дело, а уж если бы ничего не вышло согласиться на женитьбу.
   Глупо-то глупо, но стоило только прийти к такому выводу, как вдруг он говорил такое, что становилось понятно: он на голову выше меня, и вот это-то мне нравилось меньше всего. Я бы легко обставила мужчину, будь он в самом деле глупым. Но Марк… Он был непредсказуем, и меня это злило. А самым подлым было то, что он не говорил, как нашел меня. Оставалось только гадать, какой сюрприз он преподнесет мне в следующий раз.
   В октябре Марк объявил, что хочет познакомить меня с матерью, и я согласилась, потому что ничего другого не оставалось. Он заехал за мной в воскресенье днем, мы отправились в Лондон, и пока двигались через Риджент-парк, Марк сообщил мне о своем решении сыграть свадьбу в ноябре.
   Я чуть не лопнула от злости.
   – Марк, это просто безумие! Мы ещё даже не помолвлены!
   – Это совсем не обязательно, – в своей возмутительно спокойной манере заявил он – Мать знает, а кому ещё есть до нас дело?
   – Но мне… Мне нужно приготовиться.
   – Хорошо, купи все, что нужно, денег я дам. На той неделе подай заявление об уходе, и у тебя будет две свободных недели на подготовку.
   – Ты очень доволен собой? Тем, что решил жениться на воровке и обманщице?
   – Я тебя люблю, этого достаточно. И кто ни разу в жизни не обманывал и не лгал?
   – Да, но будь благоразумен. Мы знаем друг друга всего ничего. К чему спешить?
   – Мы знакомы семь месяцев. Ты полагаешь, что ещё не уверена насчет себя?
   – Не в этом дело, – буркнула я.
   – Пойми, я люблю тебя с того дня, когда ты появилась на собеседовании, поэтому не вижу никакой надобности ждать.
   – Не может быть. Не с собеседования.
   – А вот и да. Тогда мы с Сэмом Уордом уже решили взять на работу девушку, которая приходила перед тобой. И он хотел сказать тебе об этом, но я остановил. С большим трудом я трудом убедил его поговорить с тобой.
   – Какой ты мастер убеждать!
   – И это я убедил его прислать тебя с программой в тот день, когда была гроза. Думаю, ты и сама догадалась.
   – Нет, как я могла?
   – Ну, обычно кассирам вовсе не положено выполнять обязанности посыльных, даже когда не хватает служащих.
   Я чуть не подавилась.
   – И встреча на выставке роз тоже была не случайной?
   – Конечно.
   – Какой же ты пережил удар в то утро, когда я исчезла.
   – Так оно и было.
   – Что ты делал? Я имею в виду, после того, как закончил с зарплатой?
   Он явно наслаждался, меня поддразнивая.
   – Решил отправиться на розыски.
   – И знал, в какую сторону?
   – Нет.
   – Но как тогда?
   – Об этом я расскажу во время медового месяца.
 
   Я представляла миссис Ротлэнд высокой, величественной седой леди, каких рисуют в дамских журналах, где жизнь становится похожей на волшебную сказку. Но она оказалась низенькой, полной, подвижной женщиной в очках, с маленькими ручками и ножками. Не думаю, что когда-нибудь она была слишком привлекательной, но без труда угадывалась стройная прежде фигура, которая с возрастом изрядно раздобрела. Кожа сохранила молодую смуглость, волосы были темными и густыми, а глаза – темно-карими.
   Не знаю, что она испытывала при встрече со мной, но могу точно сказать, что ощущала себя посаженный в клетку котом, вынужденным изображать робкую и скромную канарейку. Пожимая ей руку и улыбаясь, я пыталась представить, что бы она подумала, знай, что я влюблена в её сына не больше, чем в тюремщика.
   Должна сказать, однако, что обе мы неплохо справились: она не пыталась меня опекать, не тужилась произвести впечатление и понравилась мне даже больше, чем Марк. Пожалуй, так получилось просто потому, что между нами не было ни борьбы, ни соперничества. Она разговаривала со мной так, словцо мы были знакомы всю жизнь, а я отвечала, улыбалась, смотрела на неё и по сторонам, любуясь прекрасным жилищем. Не нужно быть специалистом, чтобы оценить красоту мебели, восхититься сочным цветом красного дерева, изгибом спинок стульев, формой точеных ножек овального стола и диванов в стиле английского ампира.
   За чаем мы говорили об их семье, а о моей она предусмотрительно не спрашивала, – из чего я сделала вывод, что Марк несколько подготовил её к нашей встрече, и это было по-своему приятно. Думаю, попади я к ним иначе, это знакомство мне доставило бы истинное удовольствие; они были именно такими людьми, каких я хотела видеть вокруг себя, будь у меня деньги.
   Квартира в самом центре Лондона оказалась очень тихой; потолки были высокие, большие окна выходили в скверик, в котором только что опали листья, мы пили чай из чашек, сквозь стенки которых просвечивали очертания пальцев, а Марк наблюдал за нами, притворяясь, что не смотрит. После чая он бродил по комнате, пока мы разговаривали, и, случайно глянув ему в лицо, когда он склонился к матери, подавая зажигалку, я поняла: Боже мой, ведь он счастлив! И чуть не вскочила и не убежала.
   Но в этой жизни нужно думать прежде всего о себе, в конце концов он сам виноват, сам хотел, никто не заставлял, и если будет страдать… Но не идти же мне из-за него в тюрьму! Так что я стерпела.
   К тому же оставалось ещё целых три недели.
   Я представила Фьюри, как он поднимает свою гордую, красивую, благородную голову и ждет прикосновения моих рук. Я всегда думала о нем, если мне было плохо.
   Когда мы уходили, я первая пошла к машине, а Марк задержался с матерью. Наконец он распрощался, и мы поехали.
   – Оказалось не так страшно, как я ожидала, – сказала я.
   – Вообще не страшно. Я наблюдал за вами и полагаю, вы поладите.
   – Я тоже так думаю, Марк. – Я подразумевала под этим, что мы действительно могли поладить, познакомься при других обстоятельствах. – Как она проводит время?
   – Когда умер отец, мама продала дом за городом, сказала, что хочет ограничиться минимумом собственности. Она много занимается благотворительностью, заседает в различных комитетах.
   – Мне показалось, у неё много дорогих, ценных вещей.
   – А, да. Отец был заядлым коллекционером, и мама сохранила лучшее.
   – Тебе не кажется, что ты её обманываешь, приводя меня в гости и выдавая за… за нормальную девушку?
   – А ты не нормальная?
   – Нет.
   – Марни, зачем все время так себя терзать? Дай передышку совести.
   – Тебе нужно рассказать ей правду, прежде чем мы поженимся.
   – Ну, это мои проблемы, верно?
   Я подумала, не поехать ли мне как-нибудь тайком к миссис Ротлэнд и не рассказать, кто я на самом деле, тогда она наверняка расстроит нашу свадьбу. Но это было слишком рискованно. Вдруг она настолько оскорбится, что упечет меня в тюрьму?
   – О чем ты думаешь? – спросил Марк.
   – Пытаюсь представить, что твоя мать должна чувствовать, принимая так скоро новую невестку.
   – Главная трагедия каждой вдовы в том, что она не может стать женой собственного сына.
   Я посмотрела на него и вдруг поняла, что он все видит гораздо глубже, чем я. Ведь то, что он сказал, предназначалось специально для меня.
   – Ты никогда мне ничего не говорил о жене, – заметила я.
   – А что ты хочешь знать?
   – Мне кажется, она была совсем не такой, как я.
   – Верно.
   – Ты любил ее?
   – Да.
   – Если ты любил её, то и сейчас ещё любишь? А если так, то почему я? Как ты можешь настолько измениться?
   – Я не менялся.
   – Тогда ты любишь двух женщин одновременно?
   – Да. По-разному. Как ни старайся, нельзя любить воспоминание, как живого человека. Я старался… – Он запнулся.
   – И что?
   – Ты первая, на кого я обратил внимание. Я знал, что если человек живет так, как я, возникает слишком большая опасность влюбиться в первую же хорошенькую мордашку… – Пальцы его зашевелились на руле. – Иногда мне кажется, что чувства человека заключены одно в другом, слоями, и один Бог знает, какое из них самое глубокое. Но все они со мной. Поэтому я так старался быть сдержанным по отношению к тебе.
   – И это помогло?
   – Нет, к сожалению. Пришлось признать, что ты единственная женщина, которая мне нужна. И все.
   Он произнес это так тихо, что я была тронута и польщена. Господи, мне иногда бывало приятно, что он так безумно в меня влюблен. А иногда я ненавидела его всей душой или жалела, и глубоко сочувствовала, но была совершенно уверена: если я выйду за него замуж, это станет величайшей бедой для нас обоих, и мысль эта казалась невыносимой…