Приходил этот человек всегда вечером. Солнце уже висело над Северной косой, за которой громоздились белые здания Консаты. Море теряло синеву, и волны отливали серым металлом. На востоке, отражая вечернее солнце, окрашивались в розовый цвет арки старой эстакады. Она стояла на краю Ратальского космодрома, как памятник тех времен, когда планетные лайнеры не были еще приспособлены к вертикальному взлету.
   Придя на площадку, незнакомец садился, как и я, на цоколь колонны и молчал, подперев кулаком подбородок.
   Он оживлялся только, когда на берегу появлялись школьники.
   Встав на верхней ступени лестницы, этот человек следил за их игрой и ждал, когда светлоголовый мальчуган в черно-оранжевой полосатой куртке-тигровке заметит его и помчится наверх. Каждый раз он мчался с такой быстротой, что наброшенная на плечи тигровка развевалась, как пестрое знамя.
   И хмурый незнакомец менялся на глазах. Он весело встречал мальчика, и, оживленно говоря о своих делах, оба уходили, кивнув мне на прощание.
   Я думал сначала, что это отец и сын. Но однажды мальчик на бегу крикнул кому-то в ответ:
   — Я иду встречать брата!
   Из разговора братьев я узнал потом, что старшего зовут Александром.
   Это случилось примерно через неделю после того, как я впервые увидел Александра. Он пришел в обычное время и сел у колонны, насвистывая странный и немного резкий мотив. Я читал, но не внимательно, потому что "Песню синей планеты" Валентина Рандина знал почти наизусть.
   Иногда я бросал поверх книги взгляд на Александра и думал, что лицо его очень знакомо.
   Был небольшой ветер. Переворачивая страницы растрепанного томика, я не удержал оторванный лист. Прошелестев по камням, он лег почти у самых ног Александра. Тот поднял его и встал, чтобы отнести мне. Я тоже встал. Мы встретились на середине площадки.
   Я впервые увидел Александра так близко. Он оказался моложе, чем я думал. Морщины над переносицей делали суровым его лицо. Но Александр улыбнулся, и морщины исчезли.
   — Книга, наверно, не интересная! — спросил он, протягивая листок.
   — Просто очень знакомая.
   Мне не хотелось обрывать разговор, и я заметил:
   — Твой брат задержался…
   — Он должен задержаться. А я забыл…
   Мы сели рядом. Александр попросил книгу. Было удивительно, что он не знает новелл Рандина, но я ничего не сказал. Александр открыл книжку и положил на страницы ладонь, чтобы удержать листы.
   На тыльной стороне ладони я заметил у него белый разветвленный шрам. Александр перехватил мой взгляд.
   — Это еще там… у Желтой Розы.
   Эти слова напомнили все.
   — Снежная планета!? — воскликнул я. — Александр Снег!
   Я сразу вспомнил необычные передачи, которые мы видели еще в экспедиции, экстренные номера журналов, со страниц которых смотрели Александр Снег и его три товарища. По всей Земле тогда с удивлением повторяли их имена…
   Я видел перед собой человека, вернувшегося на Землю через триста лет после старта. Но не это было удивительным. "Бандерилья" и "Муссон" тоже плавали в космосе более двух веков, подтвердив теорию относительности Эйнштейна.
   И хотя история фотонного фрегата, на котором вернулся Снег, была необычнее, чем у других, я думал сейчас не об его истории.
   — Александр, — спросил я, чувствуя, что столкнулся со странной загадкой, — ведь триста лет… А мальчику не больше двенадцати. Откуда у тебя брат?
   — Я знаю, ты археолог, — сказал Александр после некоторого молчания. — Ты должен чувствовать время больше, чем другие. И понимать людей… Поможешь мне, если я расскажу все?
   — Постараюсь помочь.
   — Кажется, все случилось так, чтобы быть откровенным. То, что я скажу, знают, кроме меня, только трое. Но они не могут помочь. Я расскажу тебе. Очень нужен твой совет… Только с чего начать?.. Впрочем, все началось как раз на этой лестнице…
 
2.
 
   Все началось на лестнице.
   Нааль впервые после гибели родителей пришел к морю. Море, окаймленное широкой дугой белого города, сверкало синевой и вспыхивало белыми гребешками волн. Оно было ласковым и солнечным, словно никогда в его глубине не гибли корабли.
   Нааль спускался к воде. И чем ближе было море, тем торопливее шагал он по ступеням. И скоро он мчался так быстро, как мог, навстречу громадной синеве, брызжущей солнцем, дышащей влажным и соленым ветром.
   На неровном камне у него подвернулась нога.
   Нааль упал. Он ударился, но не сильно, только о шершавую ступень содрал с колена кожу… Прикусив губу и прихрамывая, стал он спускаться дальше. Как и все мальчишки, Нааль верил, что соленая вода — лучшее лекарство от царапин и ссадин. Поэтому, сбросив сандалии, он хотел войти в воду. Но среди камней, то и дело заливаемых легкой волной, Нааль увидел большого черного краба. Мальчик невольно отскочил.
   Но одно дело — поддаться секундному страху, а другое — струсить совсем. Чтобы проверить свою смелость и отомстить крабу за свой испуг, Нааль решил поймать черного отшельника и забросить его далеко в море.
   Краб, видимо, почуял опасность, заспешил и скрылся среди камней.
   — Ну, держись!.. — прошептал мальчик. Увлеченный охотой, он стал отворачивать камень.
   Плоский камень плюхнулся в воду. Краб, видя, что его нашли, заторопился еще больше. Но Нааль уже не смотрел на него. На мокром гравии он увидел маленькую коробку из полупрозрачной пластмассы.
   Коробка была гладкая и круглая, как обточенный волнами камень.
   Неизвестно, откуда вынесло ее к этому берегу море.
   Мальчик сел на гравий и стал разглядывать находку. Коробка оказалась закупоренной наглухо.
   Не меньше часа Нааль царапал ее пряжкой своего пояска, прежде чем сорвал крышку. Завернутый в листок старой бумаги, в коробке странный значок: золотая ветка, в листьях которой запутались блестящие звезды. На стебле было выбито короткое слово: "Поиск".
   Разглядывая значок и стараясь догадаться о его истории, Нааль забыл о бумаге. Он и не вспомнил бы, но ветер бросил смятый листок ему на колени. Мальчик расправил его. Это был лист очень-очень старого журнала. Вода не просочилась в коробку и не испортила бумагу.
   Мальчик стал читать, с трудом разбирая старинный шрифт. Вдруг лицо его сделалось очень серьезным. Но он читал дальше и в конце листа нашел слова, неожиданные, как громкий и внезапный звук струны.
   …Часа через два пришли на берег школьники.
   Нааль сидел на том же месте. Он уперся локтями в теплый от солнца камень и смотрел, как вырастают у берега белые гребни.
   — Мы искали тебя, — сказал старший мальчик. Не знали, что ты ушел к морю. Зачем ты один сидишь на берегу?
   Нааль не слышал. Резче стал ветер, и сильно шумели волны.
   Сначала растет шум набегающего вала. Потом на камни с плеском рушится гребень. Волна, распластавшись, с шипением ползет по берегу. А ее догоняет другая…
 
3
 
   Среди школьников Долины Юга он не выделялся ничем особенным.
   Как и все, любил летать на высоких качелях в опасной близости от корявых и сучковатых деревьев, гонять пестрый мяч среди стволов в солнечной роще. Не очень любил учить историю открытия больших планет. Мог многих ребят обогнать в беге, но не очень умело плавал.
   Охотно вступал в любую игру, но не был никогда в ней первым.
   Лишь один раз он сделал то, что сможет не каждый.
   Упругая ветка росшего на берегу куста сорвала с его рубашки значок. Золотой значок с синими звездами полетел в воду. Было видно в прозрачной воде, как он уходит в глубину. И тогда, не думая ни секунды, Нааль прыгнул с шестиметрового обрыва, чудом не задев нагроможденные внизу острые камни.
   Скоро он выбрался на берег и, зажав в ладони значок, свободной рукой стал молча выжимать рубашку.
   Никто не знал, откуда у него этот значок и почему он так им дорожит. Никто и не расспрашивал. Ведь у каждого может быть своя тайна. После гибели родителей Нааль словно повзрослел и не отвечал на лишние вопросы.
   Внешне ничего почти не изменилось в его жизни, когда он узнал про свое горе. Нааль и раньше большую часть времени жил в школе.
   Отец и мать были специалистами по изучению больших глубин и часто уходили в экспедиции. Но теперь мальчик знал, что никогда не вернется батискаф "Олень" и в конце аллеи не появится человек, к которому можно помчаться навстречу, позабыв про все на свете.
   Проходили месяцы. Выли тихие утренние часы школьных занятий, были дни, полные солнца, шумных игр и веселых дождей. Может, и забылось бы горе. Но однажды волны вынесли неизвестно откуда на берег у Старой лестницы маленькую голубую коробку. Нет, она не была памятью о погибшем батискафе…
   Ночью, видя в окне оранжевые отблески Ратальских маяков, Нааль доставал из голубой коробки смятый журнальный лист. Свет был не нужен, каждую строчку мальчик помнил наизусть.
   Это был очень старый журнал, изданный лет триста назад.
   Текст, отпечатанный на листе, рассказывал о старте фотонного фрегата "Магеллан".
   В "Истории звездных полетов" об этом корабле говорилось коротко и сухо: "Магеллан" ушел к одной из желтых звезд с целью отыскать планету, подобную Земле. Видимо, экипаж пользовался сведениями о такой планете, полученными от гибнущего фрегата "Глобус". "Магеллан" должен был вернуться через сто двенадцать лет. Известий от него не поступало. Очевидно, молодые астролетчики, увлекшиеся легендой и не имеющие опыта, погибли, не достигнув цели.
   Учебник не давал их имен. В найденном листке Нааль прочитал имена. Капитана звали Александр Снег.
   Нааль слышал от отца, что один из его предков был астронавтом. И тогда, на берегу, прочитав имя "Снег", он почувствовал и гордость, и обиду.
   Обиду на учебник, на те скупые и, наверно, неправильные слова. Мало ли почему мог погибнуть фрегат. И был ли виноват экипаж?
   "А если они не нашли ничего у той желтой звезды и полетели дальше? А если они… летят до сих пор?" Так думал Нааль, споря со строчками учебника. Но, подумав так, вдруг зажмурился, словно испугался собственной мысли. Он отчетливо увидел длинную и густую аллею школьного парка, а в конце ее — высокого человека в серебристой куртке астронавта, человека, навстречу которому можно побежать, позабыв обо всем на свете.
   "А если он вернется?" Он мог бы еще вернуться.
   Время в космических кораблях течет медленнее, чем на Земле, в десятки раз. Вдруг вернется фрегат? И тогда Нааль встретил бы не предка, не незнакомого человека из другого столетия. Он встретил бы брата. Потому что в конце журнального листа мальчик прочитал слова, сказанные кем-то экипажу "Магеллана":
   "…Не забывайте старых имен. Вы вернетесь через много лет. Но внуки ваших друзей встретят вас, как друзья. Внуки ваших братьев станут вашими братьями…"
   Нааль понимал, что все это просто фантазия.
   И все-таки отчетливо представлял, как это может случиться.
   Будет утро…
   Он ясно видел это утро: яркое, уже высоко поднявшееся солнце и такое синее небо, что на белых зданиях, на белых одеждах, на серебристом корпусе фрегата лежит голубой отблеск. Вспомогательные ракеты только что осторожно опустили корабль на поле космопорта. И он замер, опираясь на черные цилиндры фотонных отражателей, громадный, звездный фрегат — сверкающая башня с черным гребнем длиной в полторы сотни метров. Четко выделяются на гребне старинные светлые буквы "Магеллан"… Нааль видит, как маленькие фигурки астролетчиков медленно спускаются по спиральному трапу.
   Сейчас космонавты ступят на землю и пойдут навстречу людям.
   Нааль встретит их первым, встанет впереди других… Он сразу спросит, кто из них Александр Снег. А потом… Нет, он не будет говорить много.
   Сначала просто назовет свое имя. Ведь он тоже Снег…
   Нааль не привык скрывать свои радости и печали. Но об этом не сказал никому. Ведь сам не желая того, он начал мечтать, о чуде. А кто же станет верить в чудо? Но иногда по ночам, глядя на отблески маяков космодрома, Нааль доставал мятый листок… Ведь каждый имеет право на свою мечту, если она даже кажется несбыточной.
   Чудес не бывает. Но в силу странного совпадения в этом же году пятая лоцманская станция приняла всколыхнувший всю нашу планету позывной: "Земля"… Дайте ответный сигнал. Я иду. Я "Магеллан".
 
4.
 
   Луна еще не встала, но верхняя часть Энергетического Кольца уже поднялась над холмами крутой неправильной дугой. Его желтоватый рассеянный свет скользнул в окно и широкой полосой лег на ковер.
   Нааль выключил наручный приемник. Новых сообщений не было. Но Нааль не мог больше ждать.
   Мальчик колебался еще секунду, потом вскочил, мгновенно убрал постель и оделся. Бросив на плечо куртку, он подошел к окну. Окно было полуоткрыто. Оно никогда не закрывалось до конца, потому что снаружи, цепляясь крошечными шипами за карниз, пробрался в комнату пунцовый марсианский вьюнок. Тонкий стебель был бы перерезан, если до конца задвинуть стекло.
   За окном искрились в свете Кольца мокрые от недавнего дождя кусты. Они бросали едва заметный зеленоватый отблеск на белые стены и широкие стекла школьных зданий. Над холмами вздрогнул и погас на редких облаках оранжевый луч: вновь сигналил кому-то Ратальский космодром.
   Нааль отодвинул стекло и шагнул на протоптанную от окна тропинку.
   Ректор школы Алексей Оскар еще не спал. Он читал, сидя у большого темного абажура. Свежий, пахнущий дождем воздух вошел в открывшуюся дверь и шевельнул книжные листы.
   В двери стоял мальчик.
   — Нааль?!
   — Да…
   Слегка сбиваясь и торопясь закончить разговор, Нааль впервые рассказал про все.
   Оскар встал и отвернулся к окну. Он, вопреки общему мнению, не считал себя опытным педагогом. Просто была у него способность вовремя находить правильное решение. Но он растерялся сейчас. Что он мог сказать? Попробовать что-то объяснить, отговорить мальчика?
   Но возможно ли отговорить? И будет ли он тогда прав?..
   Ректор молчал, а время шло, и молчать дальше было нельзя.
   — Слушай, Нааль, — начал ректор, не зная еще, что скажет дальше. — Сейчас… ночь…
   — Оскар, отпусти меня на Берег Лета, — тихо сказал мальчик.
   Это не было даже просьбой.
   В голосе его послышалась тоска, похожая на ту непобедимую тоску по Земле, которая заставляет космонавтов совершать отчаянные поступки.
   Есть вещи, перед которыми обычные понятия и правила бессильны. Что мог сказать Оскар? Только то, что уже ночь и надо бы выехать утром.
   Но какое это имело значение?
   — Я отвезу тебя на станцию, — сказал Оскар.
   — Не надо. Лучше я пойду. Один…
   Мальчик ушел.
   Оскар, подойдя к видеофону, вызвал Берег Лета и, набрав позывной лоцманской станции, отчаянно надавил клавишу срочного вызова.
   Станция не отвечала. Лишь автомат произнес обычную фразу "Все благополучно".
 
НОЧНАЯ ДОРОГА
 
1.
 
   Лучше бы он не ходил этой дорогой.
   Думая сократить путь, Нааль решил пойти к станции через холмы. За четверть часа он добрался до перевала. Над круглыми вершинами висела белая Луна в светлом эллипсе Энергетического Кольца. Справа медленно гасли и загорались Ратальские маяки.
   Слева, отчасти скрытые грядой невысоких холмов, сияли огни Консаты. Они раскинулись широкой дугой, а за ними стояла, слабо мерцая в лунном свете, туманная стена моря.
   И вся долина была пересечена черной громадой Ратальского моста — старинной эстакады.
   До сих пор Нааль не боялся встречи и ни в чем не сомневался.
   Слишком неожиданным и чудесным было сообщение о "Магеллане", и радость не оставила места для тревоги.
   И тревоги не было до той минуты, пока Нааль не увидел эстакаду. Он не мог бы объяснить, почему появилось сомнение.
   Наверно, двухсотметровые арки, вставшие на пути, как исполинские ворота, были слишком мрачными и громадными. Они напоминали о непостижимой величине всего, что связано с Космосом о расстояниях, пройденных "Магелланом", о трех столетиях…
   "Внуки братьев станут вашими братьями!" Но мало ли кто какие слова говорил триста лет назад….
   Черные опоры моста стояли как двойной строй атлантов и молча спрашивали мальчишку: куда он идет? Зачем?! Что за нелепые мысли у него в голове?
   Мальчик оглянулся, словно искал поддержку.
   Но огни Долины Юга скрылись уже за холмом.
   Тогда он замер на миг и вдруг, рванувшись, побежал к эстакаде. Он мчался напрямик по высокой, еще сырой траве. Какое-то колючее растение оцарапало ему ногу. Нааль остановился, яростно вырвал его с корнем и побежал опять.
   Скорей, скорей, чтоб не догнала непонятная звенящая тревога!
   Сейчас он пересечет широкую полосу тени и минует черные ворота Ратальского моста…
 
2.
 
   Вагон кольцевого экспресса, идущего через Берег Лета на северную оконечность материка, был пуст. Нааль забрался с ногами в кресло и смотрел, как со скоростью пятисот километров в час пролетает за окнами темнота.
   Нааль устал. В другое время он, конечно, заснул бы, но сейчас снова зазвенела, как надоедливая струна, тревога: "А если он ничего не скажет в ответ? Или подумает, что это просто шутка! И до мальчишки ли будет герою Космоса, вернувшемуся на Землю через триста лет?" Мальчик представил вдруг громадное поле космопорта, заполненное тысячами встречающих.
   Тысячи приветствий, тысячи протянутых для рукопожатия ладоней. А что будет делать там он? Что скажет?
   И вдруг появилась мысль, что не надо ночевать в городе, ждать утра и приземления корабля. Надо обо всем сказать Александру сейчас. "Лоцман-5" держит связь с фрегатом. Станция в сорока километрах от Берега Лета. Ехать нужно еще пять минут…
   Дождавшись очередного поворота, Нааль вышел на движущийся круговой перрон. Прыгая по замедляющим свой бег кругам, Нааль добрался до неподвижного центра и через туннель вышел за перрон.
   Перед ним лежало черное поле. Сзади горели неяркие огни перрона, далеко впереди светился синий шпиль лоцманской станции.
   Ветер тихо шумел в невидимой траве. Этот шум почему-то успокоил мальчика. Раздвигая ногами высокую траву, Нааль побрел прямо на синий шпиль.
   Здесь, видимо, тоже недавно прошел дождь.
   Мокрые листья липли к коленям. Ветер был теплым и влажным.
   Скоро Нааль вышел на дорогу и зашагал быстрее. Ветер тоже быстрей полетел навстречу, стараясь сорвать с плеч мальчишки легкую куртку.
   Станция! "Лоцман-5" уже давно отказывалась давать подробную информацию. На все запросы коротко отвечал автомат: "Все в порядке". Многие пытались настроиться на волну связи с кораблем, но не удавалось: никто не знал старинной системы передач.
   Первое сообщение с приближающегося фотонного фрегата приняла промежуточная станция Юпитера. Но теперь у Земли была уже прямая связь с кораблем. Лоцманы не покидали станцию ни на минуту. Трое дежурили у векторного маяка, четвертый спал здесь же, в кресле.
   Экипаж корабля уже передал управление Земле. Лоцманы должны были посадить фрегат на Береговой космодром.
   Лишь несколько часов назад Сергей Костер установил с фрегатом двустороннюю звуковую связь.
   Но экипаж пока не передавал никаких сведений, кроме данных о системе автоматов, необходимых для приземления.
   Лоцманы вывели корабль на круговую орбиту, и он повис над Землей, превратившись в спутник с суточным обращением. Сергей кончал передачу координат, когда Мигель Нувьос сказал:
   — Кто-то второй час сигналит, просит ответ.
   — Бессонница у кого-то, — не оборачиваясь, предположил Сергей. Он внимательно следил за вектором, пересекающим на светящейся карте черную точку космодрома.
   — Срочный вызов, шесть отчаянных сигналов. Это не простое любопытство.
   — Если что-то важное, почему не прямая связь?
   — Не знаю…
   Через несколько минут Сергей сам услышал гудок срочного вызова. Ни он, ни два других лоцмана, дежурившие у параллельных передатчиков, не могли подойти к видеофону.
   — Миша, ответь, в конце концов, — попросил Сергей. Но Мигель уже спал полулежа в кресле.
   Сигнал не повторялся.
   Прошло еще полчаса. Автоматы корабля получили последние задания. Сергей облегченно закрыл глаза. Но все равно плясала в глазах красная россыпь цифр, и от усталости ломило веки.
   В эту минуту кто-то тронул его за рукав. Лоцман отнял от глаз ладони. Он увидел мальчика лет двенадцати, светловолосого и загорелого, в незастегнутой полосатой куртке, с золотым значком на светло-зеленой рубашке, со свежими царапинами на ногах.
   Мальчик смотрел снизу вверх в лицо Сергея.
   И, желая, видимо, все объяснить в одну минуту, он сказал несколько слов, смысл которых лоцман понял не сразу.
   — О чем ты говоришь? Как ты попал сюда? — спросил Сергей.
   Подойдя к центральному зданию, Нааль сразу отыскал какую-то дверь и оказался в длинном узком коридоре.
   Гулко отдавались шаги. Пол, гладкий и блестящий, как стекло, отражал большие плафоны. Нааль шел по коридору, и снова начинали стонать тревожные струнки, сливаясь в один ноющий звук. Снова нарастала тревога, и от волнения к горлу подступил комок. Нааль почувствовал, что сердце колотится беспорядочно, как прыгающий по ступеням мяч. Что-то очень скоро должно было случиться.
   Коридор кончился крутым поворотом. Нааль поднялся по широкой лестнице, замер на секунду с поднятой рукой и, решившись, толкнул матовые, просвечивающие двери.
   Он увидел круглый зал с низкими стенами и прозрачным куполом, расчерченным непонятными белыми линиями. Сквозь паутину этих линий смотрели звезды. Пол, выложенный белыми и черными ромбами, слегка поднимался к центру, где была небольшая площадка.
   Там, у черного конусообразного аппарата, стояли три человека.
   Недалеко от площадки, в одном из кресел, в беспорядке разбросанных по залу, спал четвертый. Люди у аппарата о чем-то говорили.
   Гулкими, неестественными были их голоса. Нааль разобрали каждое слово, но не понял, о чем они говорят. Видимо, от усталости слегка кружилась голова. Все стало каким-то ненастоящим. И, перестав волноваться, он прошел по бело-черным ромбам к центру, поднялся на площадку и взял за руку одного из лоцманов. Человек обернулся, и по удивленному взгляду Нааль понял, что тот не слышал шагов.
 
3.
 
   Тогда, чтобы сразу объяснить все, мальчик сказал:
   — Я пришел встречать брата…
   Все было, как во сне. Нааль рассказывал и слышал, словно со стороны, как голос его звенит и теряется в громадном помещении. Он не помнил, долго ли говорил. Наверное, очень недолго. Мерцали лампочки на пультах у крутых стен, и синие змейки на экране стремительно меняли свой рисунок.
   — Скажи, лоцман, он не откажется, — ответив спросил Нааль, стряхнув на миг оцепенение. Наступила короткая тишина. Потом кто-то произнес фразу, которая из-за своей простоты и обыкновенности никак не вязалась с тем, что происходило:
   — Вот ведь какое дело…
   Кто-то будил спящего:
   — Миша! Мигель! Встань, слушай.
   Быстро плясали на экранах молнии, и старший лоцман, которого звали Сергеем, вдруг сказал:
   — Ты спишь, мальчик.
   Он поднял на руки и положил его в широкое пушистое кресло.
   Но Нааль не спал. Он смотрел на пляшущие огоньки и слышал гудящие под куполом слова:
   — Человек…
   — Три столетия…
   — Не испугался… А если нет?
   — Он спит.
   — Нет.
   И тот, кто сказал, "нет", спросил:
   — Как тебя зовут, брат космонавта?
   — Нааль.
   Он не слышал повторного вопроса, но почувствовал, что лоцманы не поняли, и сказал:
   — Натаниэль Снег.
   — Снег… — отозвались голоса.
   — Странное сочетание…
   — "Ничего странного, — хотел сказать Нааль. Так назвали меня в честь Натаниэля Лида, капитана батискафа "Свет"…
   Кто-то шевельнул кресло и произнес:
   — Спит.
   — Я не сплю, — сказал Нааль и открыл глаза. — Лоцман, ответил "Магеллан"?
   Сергей наклонился к нему:
   — Ты спи… Они сказали, что встретятся с тобой через неделю. Экипаж решил спуститься на десантной ракете в зону лесов… Видимо, не хотят они шумной встречи. Стосковались по Земле, по ветру, по лесу. Через несколько дней пешком придут к Берегу Лета.
   Сон быстро таял.
   — А я? А людей… разве не хотят они встретить?
   — Ты не волнуйся, — сказал Сергей. — Ведь с тобой обещали встретиться через неделю.
   Теперь Нааль увидел, что зал лоцманской станции не так уж велик. Погасли экраны. Небо над прозрачным куполом стало низким и туманным.
   — Куда они спустятся? — спросил мальчик.
   — Они просили не говорить об этом.
   — А мне?
   — Полуостров… Белый мыс.
   Нааль встал.
   — Спи здесь до утра, — предложил Сергей. — Потом все решим.
   — Нет. Я поеду домой.
   — Я провожу.
   — Нет.
   Вот и кончилось все… Была глупая сказка, которой он поверил совсем зря. Триста лет…
   Он не дослушал последних слов лоцмана и быстро пои (ел, потом побежал по черно-белым ромбам зала, по стеклянному полу коридора, по усыпанной гравием тропинке. Снова мальчик оказался в черном поле и пошел к далекому перрону. Шел он медленно. Куда теперь спешить?
   "Встретимся через неделю…"
   Если человек хочет встречи, он не станет ждать и часа.
 
4.
 
   Может быть, все так и кончилось бы. Но в сотне шагов от станции Нааль наткнулся на стоянку "пчел". И вдруг шевельнулась мысль, которая сначала показалась просто смешной. Но, пройдя метров десять, мальчик остановился. "Может быть, Александр не мог уже отменить решение о высадке, когда услышал обо всем от лоцмана? Ведь он не один?" — думал Нааль.
   Чувствуя, как колотится сердце от вновь появившейся надежды, Нааль нерешительно подошел к аппаратам. Ему не хватало трех месяцев до двенадцати лет — возраста, когда разрешается самостоятельно водить "пчелу". Но сейчас он не чувствовал силы запрета.