Страница:
Он остановился, затем пожал плечами:
– Я был молод. Отец знал меня лучше, чем я сам. Армия подходила моей натуре больше, чем я в то время считал.
Его слова, несмотря на одобрительную оценку, были произнесены с горечью и ножами недовольства собой. Она припомнила слова Стивенса о том, что армия – или это была война? – повлияла на него. «Изменила ею. Убила что-то внутри».
– В каком смысле она подходила вам?
Он резко повернулся и направился к двери.
– Если вы не возражаете, я пойду проверю, как там Вульф и лошади. Эта псина сходит с ума в грозу, а Мак не проявляет должной заботы. Он не может поверить, что чертов пес боится. Мак обещал, что запрет ею в пустом стойле. Но если он этого не сделал, пес может до смерти перепугать лошадей.
– Я не возражаю, – солгала Фейт. О нет, она не возражала против того, чтобы он посмотрел, как там собака: это было вполне понятно. Против чего она возражала, так это против чувства, что у нее перед носом захлопывают дверь.
– Я вернусь к семи, чтобы отвести вас на обед.
Глупо обращать на это внимание, сказала она себе, когда он ушел. Пусть они и женаты, но по-прежнему остаются чужими друг другу. Ее не касается, что он думает о своем отце и об армии. Он имеет право на личную жизнь.
В конце концов, у нее же тоже есть от нею тайны.
Она поежилась, когда ветер и дождь с новой силой обрушились на здание гостиницы. Добавив угля в огонь, она достала свои письменные принадлежности и села за маленький столик, чтобы написать письма родным. Близняшке Хоуп, затем Пруденс, затем дяде Освальду и тете Гасси.
Многие собаки впадают в панику при звуках грозы, но Беовульф не был из их числа. Он не пугался ни грома, ни ружейных выстрелов. Проведать собаку было предлогом. Нику срочно нужно было уйти из той маленькой комнатки с ее большой, высокой кроватью. От грозы, бушующей снаружи, и девушки с мягким голосом и нежной кожей.
Черт бы побрал этих английских гарпий! Он бы придушил обеих, и не только за то, как они обращались с Фейт. Если бы не они, ему не пришлось бы делить комнату со своей женой.
Он обещал ей невинный брак и связан честью не прикасаться к ней. Даже если этот мягкий, нежный голос открывает в нем бездну желаний и потребностей, которые, как он думал, ушли безвозвратно.
И этот ее запах сводил его с ума.
Чем скорее эта проклятая гроза закончится, чем скорее он сможет отослать Фейт в Англию, а сам отправиться в Испанию, тем счастливее будет.
Они с Маком пошли в конюшню. Стивенс чуть раньше спустился на кухню, чтобы познакомиться со вдовой сестрой трактирщика, прославленной поварихой. Сломав защитные барьеры грозной дамы мольбами открыть источник восхитительного аромата, идущего из кухни, он был с пристрастием допрошен. Его ответы, даже для англичанина, были вполне удовлетворительны, и таким образом ему было милостиво разрешено помогав, выполняя мелкие поручения, пока он постигал ее особый способ приготовления креветок в сметанном соусе.
Чуть погодя Николас вернулся в маленькую комнатку и постучал в дверь.
– Обед будет подан через пятнадцать минут. Хотите, чтобы я распорядился принести поднос наверх, или предпочитаете спуститься?
Фейт открыла дверь.
– Я спущусь.
Столовая была набита битком, но хозяин, несмотря па влияние республиканцев, разделил ее на две части: одну – для представителей знати, а другую – для простого люда. Простолюдины обслуживали себя сами. Аристократам подавали и взимали с них дополнительную плату за привилегию. Стивенс пронесся мимо с огромным подносом блюд и подмигнул Фейт. Он выглядел разгоряченным, но счастливым.
Николас философски покачал головой, усаживая Фейт.
– Он безнадежен. Ни минуты не может сидеть без дела. Любит быть нужным.
Фейт улыбнулась. «Все любят быть нужными», – подумала она.
Леди Бринкэт и ее дочь уже сидели за столом. Хозяин шепнул, что кто-то другой согласился уступить им свою комнату.
Когда Стивенс проходил мимо двух дам, Фейт услышала, как девушка сказала:
– Ой, мама! Посмотрите на его лицо! Какое уродство!
Девушка говорит о Стивенсе, с ужасом поняла Фейт. С жестокостью и презрением разглагольствует о его военных увечьях.
Мать ответила громким, презрительным голосом:
– Отведи глаза, моя дорогая. Такому человеку, как этот, не место в столовой. Имей его хозяин xoть малую толику деликатности, он бы убрал такого безобразно уродливого слугу с глаз долой, чтобы не шокировать дам.
Она использует Стивенса, чтобы отомстить Николасу, дошло до Фейт, и внезапно она разозлилась. Резко отодвинув стул, она встала и подошла к с столу, за которым сидели женщины.
– Как вы смеете! – возмутилась она. – Как смеете вы говорить о человеке, который сражался за короля, за свою страну – и за вас! – так бессердечно, так бесчувственно! И вы еще называете себя леди! Вам бы следовало стыдиться такой своей бесчувственности! Вам бы следовало уважать и чтить такого человека, как Стивенс, и не важно, слуга он или нет! Вам следовало бы уважать всех, кто рисковал своей жизнью ради вас и вашего комфорта!
Две женщины уставились на нее, потрясенные, словно на них напала мышь.
Фейт сверлила их гневным взглядом. Грудь ее нервно вздымалась, а глаза щипало от злых слез.
– И если я еще когда-нибудь – хоть раз! – услышу, что вы говорите гадости про лицо Стивенса, я... я побью вас обеих! – Хотела бы она придумать какую-нибудь более действенную угрозу, но была так расстроена, что плохо соображала.
При одной мысли, что кто-то мог использовать шрамы милого, доброго Стивенса, чтобы отомстить Николасу и ей за отказ поделиться комнатой, у нее в жилах вскипала кровь.
Последовало гнетущее молчание. Фейт приготовилась услышать дальнейшие оскорбления от леди Бринкэт и ее дочки, но те, похоже, были так шокированы ее неподобающей выходкой, что ничего не сказали. Лицо леди Бринкэт побелело, а у ее дочки покраснело.
Раздались аплодисменты. Все повернули головы к угловому столику. Николас Блэклок стоял и аплодировал. Фейт потрясенно воззрилась на него.
Дверь кухни распахнулась, и крупная женщина, одетая в белый передник и поварской колпак застыла в дверях. Мадам, повариха. Уперев руки в пышные бедра, она требовательно спросила по-французски:
– Что случилось?
Ее брат, хозяин гостиницы, торопливо перевел то, что английские леди сказали про Стивенса.
Мадам, придя в ярость, раздулась, казалось, до еще больших размеров и, чеканя шаг, подошла к столику леди Бринкэт. Как раз когда она подходила, ее брат закончил переводить слова Фейт, и повариха резко остановилась. Она обняла Фейт и горячо расцеловала в обе щеки. И тут все в столовой зааплодировали. Фейт вспыхнула от смущения, но убежать не могла.
Наконец мадам перестала обнимать Фейт. Она повернулась к англичанкам и грозно надвинулась на них.
– Вы – старая ведьма и молодая – вон! – Она ткнула пальцем в сторону двери. – Я не кормлю в своей столовой таких свиней, как вы! Убирайтесь, пока я не вышвырнула вас!
Шокированные такой грубой вульгарностью, не говоря уже об угрозе физической расправы со стороны большой, потной, раздраженной француженки, леди Бринкэт и ее дочь поспешно встали и выскочили из комнаты.
– Скатертью дорога! – заявила повариха. – А теперь, моя маленькая тигрица, брат нальет тебе шампанского. – Она с лукавым удовольствием взглянула на Николаса, который все еще стоял, и объявила: – Друзьям Стивенса здесь очень рады.
Стивенс прошептал ей что-то на ухо, и она удивленно округлила глаза, а потом улыбнулась во весь рот.
– Так это свадьба? Что же ты не сказал? – Она обернулась и объявила всем по-французски: – Моя маленькая тигрица и этот красивый молодой человек обвенчались сегодня утром у отца Ансельма. Итак, свадьба, друзья мои! Мы должны отпраздновать!
И празднество началось. Из кухни потек нескончаемый поток, блюдо за блюдом, чудесного угощения, при этом все самое лучшее вначале подавалось немало смущенным молодоженам. На столах появлялось шампанское, бутылка за бутылкой. А как только все угощение было съедено, кем-то из постояльцев были принесены скрипка, аккордеон и флейта, и зазвучала музыка. Столы и стулья были убраны, кто-то вытащил Фейт и Николаса на середину комнаты, и начались танцы. Звуки веселья заглушали звуки грозы, бушующей за стенами.
Наконец Фейт решила, что пришло время идти спать. Она прошептала Николасу, что устала и хочет удалиться к себе.
Голос ее слегка дрожал, когда она говорила ему это. Он понимал, почему она нервничает.
– Идите, – сказал он. – И заприте дверь. Я буду ночевать со Стивенсом и Маком. Не беспокойтесь.
Она посмотрела на него с облегчением и тихо ускользнула.
Но когда Ник примерно час спустя попытался потихоньку улизнуть, его поймали под громкий смех и непристойные шуточки. Казалось, полкомнаты видело, как Фейт ушла. Не могло быть и речи о том, чтобы позволить Нику ночевать в другой комнате. Это же брачная ночь!
Пятьдесят семь радостных, изрядно подвыпивших гуляк провожали Ника до комнаты его невесты. Дюжина доброжелателей пронесли его по лестнице, выкрикивая веселые и недвусмысленные советы. Ник от всей души надеялся, что Фейт их не слышит.
Дюжина здоровых кулаков громко забарабанили в дверь Фейт, призывая ее выйти и принять своего супруга. И когда она наконец приоткрыла дверь и нервно выглянула, одетая в длинную белую рубашку и завернутая в одеяло, Ника впихнули в комнату со счастливыми поздравлениями и другими весьма французскими пожеланиями. Он захлопнул дверь перед счастливой толпой и, учащенно дыша, задвинул задвижку.
Глава 7
Комната выглядела необитаемой. Единственным признаком того, что в ней кто-то есть, был слегка колышущийся полог – свидетельство поспешного бегства нервной невесты.
– Прошу прощения, – сказал Ник.
Ему пришлось повысить голос, чтобы быть услышанным сквозь шум грозы и бурное веселье, продолжающееся за дверью. Он раздвинул полог и в мягком свете прикрученной лампы увидел Фейт, с головой укутавшуюся в одеяло.
– Не волнуйтесь, – заверил он ее. – Я просто подожду здесь, пока они уйдут. Как только шум стихнет, я потихоньку выскользну и уйду в другую комнату.
Но шум не прекратился. Группа гуляк решила продолжить веселье на лестнице за дверями комнаты, и звуки выпивки, разговоров и смеха не смолкали.
Николас высунул голову в дверь.
– Вы не могли бы уйти? – попытался он урезонить их на своем небезупречном французском. – Моя жена не может уснуть.
Это было встречено взрывом хохота и множеством непристойных поздравлений. Он попытался еще раз, но все его слова, казалось, забавляли гуляк еще больше. Ник, раздраженный, закрыл дверь. Он мог заставить людей сделать почти все, что угодно, но не на чужом языке и не когда они пьяны. Наверное, он мог бы сбросить их с лестницы, но казалось крайне неблагодарным и неблагородным применять силу к людям, которые так бурно и искренне радуются его будущему счастью.
Прошел час. Ник начал замерзать. Сейчас ему бы не помешал огонь в камине, но дрова уже догорели. Он заглянул за полог.
– Вы не спите? – спросил он. Ответа не последовало.
Ник стянул сапоги, снял сюртук, взял еще одно одеяло и сел на кровать, вытянув ног и уж если ему приходится ждать, то лучше ждать в тепле и с удобством.
Прошел еще час, но ни веселье на лестнице, ни гроза не затихали. Ему придется остаться здесь на ночь. Ник снял бриджи и рубашку и скользнул в постель, стараясь не касаться Фейт Он обещал ей целомудренный брак и сдержит слово, по крайней мере в эту ночь. А завтра они пойдут каждый своей дорогой.
Он ощущал слабый аромат роз, который, казалось, всегда витал вокруг Фейт. И от этого запаха Николас никак не ног уснуть.
Она лежала неестественно тихо. Даже дыхание, казалось, остановилось. Она не спала. Неужели она не спала все это время?
Простыни были холодными и тонкими. Одеяло тяжелым. Подушки не было, даже той длинной тонкой штуковины, которую французы используют вместо подушки. Ник был уверен, что видел одну такую на кровати днем. Длинную и круглую, как валик. Он пошарил рукой вокруг себя и нашел ее, длинную французскую подушку. Сейчас она лежала не в изголовье кровати, а посредине, разделяя кровать пополам.
Фейт замерла совсем. Она поняла, что он нашел подушку. Неужели она ожидает, что он взорвется от ярости? Отшвырнет валик и осуществит свои супружеские права? Возможно. Она же толком не знает его.
– Спите, миссис Блэклок, – мягко проговорил он. – Хоть я и оказался заперт здесь из-за наших доброжелателей, расположившихся за дверью, но я – человек слова. Ваша добродетель в безопасности.
Фейт лежала тихо, как мышка, но каким-то образом он почувствовал, что она расслабилась. Николас закрыл глаза. Спать без подушки будет нетрудно.
Спать же рядом с прелестной девушкой с шелковой кожей которая пахнет розами, – совсем иное дело.
Они лежали в постели, разделенные валиком, прислушиваясь к грозе и то затихающему, то усиливающемуся шуму голосов на лестнице, время от времени перемежающемуся взрывами смеха.
В конце концов Ник уснул, но проснулся перед рассветом от ощущения мягкою женского тела, прижимающегося к нему.
– Передумала, да? – пробормотал он и повернулся, чтобы заключить Фейт в объятия. Когда он поворачивался, вспышка молнии осветила ее лицо, и он замер. Она крепко спала. – Фейт? – мягко спросил он.
За молнией последовал раскат грома, прогремев так грозно и близко, что гостиница содрогнулась. Фейт вздрогнула и прижалась к Нику, как маленький зверек, ищущий безопасности, тепла и уюта.
Николас стиснул зубы, обнимая ее. Его молодая жена не жеманная соблазнительница. Она боится грозы. Боится даже во сне. Его обещание по-прежнему остается в силе, черт бы его побрал. Даже если его тело и горит в огне желания.
Ее щека была шелковисто-мягкой, и Ник слышал ее дыхание. Волосы Фейт пахли розами Ступни были холодными, и он чувствовал, как они медленно нагреваются от соприкосновения с его кожей. Ее запах окружал его. Обещание целомудрия терзало и мучило Ника.
Но обещание есть обещание. Надо пережить только одну ночь Меньше, чем ночь, и она будет далеко отсюда, далеко от него. Он вернется к суровой мужской жизни.
Фейт уютно прильнула к нему, и дыхание ее выровнялось. Голова покоилась у него на груди, прямо под подбородком.
Фейт проснулась с чудесным ощущением тепла и безопасности. Она мгновение полежала, наслаждаясь им. Мир вокруг казался тихим и спокойным, и мгновение спустя до нее дошло, что гроза прекратилась. Не было слышно ни завывания ветра, ни раскатов грома, ни шумя дождя. Ей было восхитительно тепло и уютно, и не было ни малейшего желания шевелиться, но затем все воспоминания вмиг нахлынули на нее. Вчера она вышла замуж за Николаса Блэклока И сегодня возвращается в Англию, к сестрам и дядюшке Освальду. Ей пора вставать и собираться. Собираться домой и готовиться храбро встретиться с последствиями своих поступков. Все еще не открывая глаз, она потянулась.
И застыла, когда почувствовала большое, теплое мужское тело, лежащее практически под ней.
Она не только вышла замуж за Николаса Блэклока, но еще и спала с ним в одной постели этой ночью. А она четко помнила, что клала между ними валик.
– Что это вы делаете?
Он застонал и пошевелился под ней. Фейт поспешно сменила положение.
– Прекратите немедленно! Вы же обещали!
Он потянулся и открыл глаза.
– Похоже, я все-таки немного поспал, в конце концов, – пробормотал он.
Кожа его была шершавой от щетины, волосы растрепаны, а лицо чуть помято после сна, но глаза оставались серыми, как туманное утро.
Фейт запоздало осознала, что он наблюдает за ней напряженным взглядом. Сердце заколотилось. Она почувствовала, что краснеет, и этот взгляд сделался еще пронзительнее. В его глазах был блеск, которому она не доверяла.
Она попыталась отодвинулся, но рука, обнимающая ее, сжалась.
– Что вы делаете? – пискнула Фейт.
– Доброе утро, миссис Блэклок.
– Доброе утро, – пролепетала она и попыталась отодвинуться снова.
Его рука не шелохнулась.
– Надеюсь, вы хорошо спали. – Голос был низким, чуть-чуть хрипловатым и колючим. Таким же колючим, как шершавый подбородок.
– Да, спасибо, – вежливо отозвалась она, желая, чтобы он ее отпустил – Я бы хотела… – Она уперлась рукой ему в грудь. Он, казалось, даже не почувствовал.
– Гроза не беспокоила вас?
Она неуклюже покачала головой, с неловкостью сознавая интимность их положения.
– Нет, ничуть. – Когда она качнула головой, кончики ее волос коснулись его кожи. Она напряглась, отводя голову подальше, но его рука не сдвинулась с места, и от этого тело Фейт выгнулось и еще теснее прижалось к нему. Она тут же перестала отталкиваться.
– Значит, вы не боитесь грозы?
– Н-нет, с детства, – твердо сказала она. Это не совсем правда. Гроза до сих пор заставляла ее нервничать, но Фейт преодолела свои детский страх перед ней.
– Значит, и гром вас совсем не беспокоил?
– Я уже не ребенок, чтобы бояться грозы. – Рубашка на нем была расстегнута и распахнута до талии. Было очень трудно не обращать внимания на мускулистую твердь, которая поднималась и опускалась под ее ладонью. И не заметить, что середина его широкой, твердой груди покрыта темными волосками, которые выглядят соблазнительно мягкими.
– Нет, вы больше не ребенок. Вы замужняя женщина.
Фейт сглотнула.
– Да. А теперь я бы хотела встать. Разрешите?
– Пока нет. Вы забыли про свою супружескую обязанность.
– С-супружескую обязанность? – пропищала Фейт. – Но вы обещали...
– У каждой жены есть утренняя обязанность перед мужем. Уверен, вы знаете, в чем она заключается.
Фейт очень хорошо знала, в чем она заключается. Его рука по-прежнему обнимала ее за талию, свободно, но твердо.
– Но вы же, разумеется, не имеете в виду… – Она нервно облизнула губы. Она же его едва знает.
– Разумеется, имею. – Блеск его глаз стал еще более напряженным.
Она уперлась ему в грудь, но его другая рука мягко, но неумолимо привлекла ее голову вниз. Его рот завладел ее ртом. Его губы были прохладными и твердыми, а его вкус – горячим, острым и загадочным. Его вкус прокатился по ней жаркой дрожью, с головы до ног накрыв головокружительной волной. Фейт открыла глаза, комната качнулась и закружилась вокруг нее точно так, как это было в церкви, и она быстро закрыла их вновь. Она услышала мягкий, удовлетворенный смешок, и Ник быстро поцеловал ее еще раз.
И внезапно Фейт почувствовала себя свободной. Она заморгала, все еще немного ошеломленная.
– Доброе утро, миссис Блэклок, – мягко проговорил он и выбрался из-под нее. Он свесил ноги с края кровати и потянулся за сапогами.
Поцелуй. Вот что он имел в виду, говоря о ее супружеской обязанности. Она почувствовала, как в ней поднимается нервный смех. Это от облегчения, уверила она себя. Отчего же еще? Он не подразумевал... нарушение своего обещания. И все же, даже несмотря на облегчение, она испытывала какое-то странное чувство... разочарования. Словно ее отвергли. Это озадачивало.
Сидя спиной к ней, Ник натянул сапоги, надел сюртук. Но оставил рубашку не застегнутой.
– Я побреюсь, приведу себя в порядок и распоряжусь, чтобы принесли горячей воды для вас. Вы желаете завтракать здесь – Стивенс может принести – или предпочитаете спуститься вниз?
Этот холодный, деловой тон, словно и не было между ними потрясающе интимного поцелуя, совершенно вывел ее из равновесия. И после того как она довольно спокойно ответила, что спустится вниз, что-то заставило ее сесть и выпалить:
– Что... зачем вы убрали валик? – И к ее стыду, это прозвучало как обвинение. Словно она была оскорблена. Или разочарована. Или еще что.
Он остановился.
– Вы сами убрали валик, чтобы прийти ко мне ночью.
Она разинула рот.
– Я убрала?.. – негодующе начала она.
Он криво усмехнулся:
– Вы не преодолели своего детского страха перед грозой как вам хотелось бы думать. Ночью вы пришли ко мне, и вздрагивали, и прижимались с каждым раскатом грома. Я обнимал вас, чтобы успокоить, вот и все.
Она взглянула на смятую постель и обнаружила валик позади себя, наполовину свешивающийся с края кровати.
Он сделал пару шагов к двери, затем остановился, обернулся и вернулся. Мгновение он пристально смотрел на нее, нахмурившись, потом резко сказал:
– Не придавайте никакого значения тому, что только что случилось. Как и тому, что было ночью и этим утром. Я знаю, женщины склонны строить воздушные замки, но этот брак – чисто деловое соглашение, рассчитанное лишь на внешнюю видимость, и ничего более. Здесь не замешаны никакие чувства. – Его голос стал резче. – Вы не невинны, поэтому я скажу прямо. Состояние, в котором я проснулся этим утром, нормальное для любого здорового мужчины, особенно для того, кто долго воздерживался. Не воображайте, будто я питаю к вам какие-то нежные чувства. И не воображайте, будто вы питаете их ко мне, это не так. Мы расстанемся после завтрака. Вы понимаете меня?
Фейт сглотнула и кивнула. Превращение было ошеломляющим. От поддразнивающего мужа до сурового и отчужденного солдафона, предупреждающего держаться от него подальше.
– Увидимся за завтраком, миссис Блэклок. А потом я провожу вас на пристань. Я заказал для вас билет до Англии. – Уходя, он тихо прикрыл за собой дверь.
Униженная Фейт натянула одеяло на голову. Так бы и лежала, никогда не вылезая.
Он совершенно ясно дал понять, что их брак ничего для него не значит. Она знала это, но услышать, как он произносит эти слова вслух... это было потрясением.
Через несколько дней она будет в Англии, будет объяснять своим родным, что на самом деле не была замужем за Феликсом. Это уже достаточно плохо. Но как она объяснит, что вышла замуж за незнакомка, которого встретила на берегу, вышла за него, чтобы спасти свою репутацию, и тут же покинула его? Она не могла объяснить этого даже себе самой.
И потом еще его мать.
Как он может ожидать, что она вернется в Англию и заживет беззаботной и комфортной жизнью за его счет? Фейт поежилась от этой мысли.
Комфорт. Холодный комфорт, без мужа или ребенка, которых можно любить, о которых можно заботиться. Хотя Ник и намекал, что она будет свободна, Фейт ни за что не предаст его.
Она лежала в своей целомудренной брачной постели и думала.
В первый раз, когда она произносила брачные обеты, она говорила от всего сердца. Однако тот брак оказался ложью и фикцией, а любовь, которую она испытывала к Феликсу, испарилась, как лужа на солнце.
Сможет ли она вынести еще один фальшивый брак?
Вчера она обвенчалась с Николасом Блэклоком в красивой маленькой церквушке. С какой бы стороны Фейт ни смотрела, эти обеты были святыми.
Были в ее муже какие-то скрытые глубины, которые лишали ее присутствия духа. То, как его глаза в мгновение ока могли делаться из теплых неумолимо холодными. И первобытный огонь битвы, который вспыхивал в них, когда он дрался... Она поежилась. Его предки, наверное, были викингами.
Однако, несмотря на его открытое признание в полнейшем равнодушии к ней, он защищал ее, и не только от трех пьяных рыбаков, но и от публичного оскорбления леди Бринкэт. Он лечил ее ушибы с нежностью, от которой в горле вставай ком. Он обнимал ее ночью, потому что ей было страшно. И не воспользовался своими супружескими правами, потому что дал слово.
Он приказал ей ничего к нему не чувствовать. Но как же она могла послушаться?
Она поклялась любить, почитать и подчиняться. Неужели он ждет, что она будет выполнять только один из этих обетов?
Что Ник собирается делать в Испании? Судя по всему, это что-то серьезное – и очень мрачное, если включает в себя посещение мест, где погибли сотни людей, которых он знал. Он весьма сдержан, даже скрытен в отношении своих намерений. Он солдат. Возможно, он исполняет какую-то миссию.
Фейт свернулась калачиком под одеялом, вдыхая слабый запах его тела, оставшийся на постели. Многие годы она была как тот ребенок из сказки, прижимающийся холодным носом к стеклу; только она с жадностью взирала не на еду, а на счастье влюбленных. Слова, имеющие скрытое интимное значение, взгляды, полные тайной нежности и любовных обещаний. Она так долго ждала, когда придет ее черед любить и быть любимой.
Она должна сделать свой выбор здесь и сейчас: жить на развалинах прошлого или строить новое будущее. Бесцельно тосковать по тому, что могло бы быть, или создавать что-то осуществимое, настоящее.
Она вышла замуж не за мечту; она вышла за Николаса Блэклока, сурового, упрямого, благородного человека. И если в нем есть глубины, которые пугают ее, то другие его стороны восхищают и привлекают.
Возможно, Николас Блэклок и не питает к ней чувств, но он желает ее. И хотя ей неловко признаваться в этом, его желание отнюдь не неприятно. Она сглотнула.
Желание. Многие браки начинаются с меньшего.
Женщины склонны строить воздушные замки.
Неужели она снова фантазирует? Да, у нее есть такая слабость. Всю жизнь она только и делает, что мечтает. Но ведь без мечты, без надежды на лучшее жизнь была бы всего лишь унылым существованием.
Чем больше Фейт думала об этом, тем больше верила – они с Николасом Блэклоком могут построить совместную жизнь. Не какую-то глупую красивую фантазию, но что-то прочное и осуществимое. Что-то настоящее.
– Я был молод. Отец знал меня лучше, чем я сам. Армия подходила моей натуре больше, чем я в то время считал.
Его слова, несмотря на одобрительную оценку, были произнесены с горечью и ножами недовольства собой. Она припомнила слова Стивенса о том, что армия – или это была война? – повлияла на него. «Изменила ею. Убила что-то внутри».
– В каком смысле она подходила вам?
Он резко повернулся и направился к двери.
– Если вы не возражаете, я пойду проверю, как там Вульф и лошади. Эта псина сходит с ума в грозу, а Мак не проявляет должной заботы. Он не может поверить, что чертов пес боится. Мак обещал, что запрет ею в пустом стойле. Но если он этого не сделал, пес может до смерти перепугать лошадей.
– Я не возражаю, – солгала Фейт. О нет, она не возражала против того, чтобы он посмотрел, как там собака: это было вполне понятно. Против чего она возражала, так это против чувства, что у нее перед носом захлопывают дверь.
– Я вернусь к семи, чтобы отвести вас на обед.
Глупо обращать на это внимание, сказала она себе, когда он ушел. Пусть они и женаты, но по-прежнему остаются чужими друг другу. Ее не касается, что он думает о своем отце и об армии. Он имеет право на личную жизнь.
В конце концов, у нее же тоже есть от нею тайны.
Она поежилась, когда ветер и дождь с новой силой обрушились на здание гостиницы. Добавив угля в огонь, она достала свои письменные принадлежности и села за маленький столик, чтобы написать письма родным. Близняшке Хоуп, затем Пруденс, затем дяде Освальду и тете Гасси.
Многие собаки впадают в панику при звуках грозы, но Беовульф не был из их числа. Он не пугался ни грома, ни ружейных выстрелов. Проведать собаку было предлогом. Нику срочно нужно было уйти из той маленькой комнатки с ее большой, высокой кроватью. От грозы, бушующей снаружи, и девушки с мягким голосом и нежной кожей.
Черт бы побрал этих английских гарпий! Он бы придушил обеих, и не только за то, как они обращались с Фейт. Если бы не они, ему не пришлось бы делить комнату со своей женой.
Он обещал ей невинный брак и связан честью не прикасаться к ней. Даже если этот мягкий, нежный голос открывает в нем бездну желаний и потребностей, которые, как он думал, ушли безвозвратно.
И этот ее запах сводил его с ума.
Чем скорее эта проклятая гроза закончится, чем скорее он сможет отослать Фейт в Англию, а сам отправиться в Испанию, тем счастливее будет.
Они с Маком пошли в конюшню. Стивенс чуть раньше спустился на кухню, чтобы познакомиться со вдовой сестрой трактирщика, прославленной поварихой. Сломав защитные барьеры грозной дамы мольбами открыть источник восхитительного аромата, идущего из кухни, он был с пристрастием допрошен. Его ответы, даже для англичанина, были вполне удовлетворительны, и таким образом ему было милостиво разрешено помогав, выполняя мелкие поручения, пока он постигал ее особый способ приготовления креветок в сметанном соусе.
Чуть погодя Николас вернулся в маленькую комнатку и постучал в дверь.
– Обед будет подан через пятнадцать минут. Хотите, чтобы я распорядился принести поднос наверх, или предпочитаете спуститься?
Фейт открыла дверь.
– Я спущусь.
Столовая была набита битком, но хозяин, несмотря па влияние республиканцев, разделил ее на две части: одну – для представителей знати, а другую – для простого люда. Простолюдины обслуживали себя сами. Аристократам подавали и взимали с них дополнительную плату за привилегию. Стивенс пронесся мимо с огромным подносом блюд и подмигнул Фейт. Он выглядел разгоряченным, но счастливым.
Николас философски покачал головой, усаживая Фейт.
– Он безнадежен. Ни минуты не может сидеть без дела. Любит быть нужным.
Фейт улыбнулась. «Все любят быть нужными», – подумала она.
Леди Бринкэт и ее дочь уже сидели за столом. Хозяин шепнул, что кто-то другой согласился уступить им свою комнату.
Когда Стивенс проходил мимо двух дам, Фейт услышала, как девушка сказала:
– Ой, мама! Посмотрите на его лицо! Какое уродство!
Девушка говорит о Стивенсе, с ужасом поняла Фейт. С жестокостью и презрением разглагольствует о его военных увечьях.
Мать ответила громким, презрительным голосом:
– Отведи глаза, моя дорогая. Такому человеку, как этот, не место в столовой. Имей его хозяин xoть малую толику деликатности, он бы убрал такого безобразно уродливого слугу с глаз долой, чтобы не шокировать дам.
Она использует Стивенса, чтобы отомстить Николасу, дошло до Фейт, и внезапно она разозлилась. Резко отодвинув стул, она встала и подошла к с столу, за которым сидели женщины.
– Как вы смеете! – возмутилась она. – Как смеете вы говорить о человеке, который сражался за короля, за свою страну – и за вас! – так бессердечно, так бесчувственно! И вы еще называете себя леди! Вам бы следовало стыдиться такой своей бесчувственности! Вам бы следовало уважать и чтить такого человека, как Стивенс, и не важно, слуга он или нет! Вам следовало бы уважать всех, кто рисковал своей жизнью ради вас и вашего комфорта!
Две женщины уставились на нее, потрясенные, словно на них напала мышь.
Фейт сверлила их гневным взглядом. Грудь ее нервно вздымалась, а глаза щипало от злых слез.
– И если я еще когда-нибудь – хоть раз! – услышу, что вы говорите гадости про лицо Стивенса, я... я побью вас обеих! – Хотела бы она придумать какую-нибудь более действенную угрозу, но была так расстроена, что плохо соображала.
При одной мысли, что кто-то мог использовать шрамы милого, доброго Стивенса, чтобы отомстить Николасу и ей за отказ поделиться комнатой, у нее в жилах вскипала кровь.
Последовало гнетущее молчание. Фейт приготовилась услышать дальнейшие оскорбления от леди Бринкэт и ее дочки, но те, похоже, были так шокированы ее неподобающей выходкой, что ничего не сказали. Лицо леди Бринкэт побелело, а у ее дочки покраснело.
Раздались аплодисменты. Все повернули головы к угловому столику. Николас Блэклок стоял и аплодировал. Фейт потрясенно воззрилась на него.
Дверь кухни распахнулась, и крупная женщина, одетая в белый передник и поварской колпак застыла в дверях. Мадам, повариха. Уперев руки в пышные бедра, она требовательно спросила по-французски:
– Что случилось?
Ее брат, хозяин гостиницы, торопливо перевел то, что английские леди сказали про Стивенса.
Мадам, придя в ярость, раздулась, казалось, до еще больших размеров и, чеканя шаг, подошла к столику леди Бринкэт. Как раз когда она подходила, ее брат закончил переводить слова Фейт, и повариха резко остановилась. Она обняла Фейт и горячо расцеловала в обе щеки. И тут все в столовой зааплодировали. Фейт вспыхнула от смущения, но убежать не могла.
Наконец мадам перестала обнимать Фейт. Она повернулась к англичанкам и грозно надвинулась на них.
– Вы – старая ведьма и молодая – вон! – Она ткнула пальцем в сторону двери. – Я не кормлю в своей столовой таких свиней, как вы! Убирайтесь, пока я не вышвырнула вас!
Шокированные такой грубой вульгарностью, не говоря уже об угрозе физической расправы со стороны большой, потной, раздраженной француженки, леди Бринкэт и ее дочь поспешно встали и выскочили из комнаты.
– Скатертью дорога! – заявила повариха. – А теперь, моя маленькая тигрица, брат нальет тебе шампанского. – Она с лукавым удовольствием взглянула на Николаса, который все еще стоял, и объявила: – Друзьям Стивенса здесь очень рады.
Стивенс прошептал ей что-то на ухо, и она удивленно округлила глаза, а потом улыбнулась во весь рот.
– Так это свадьба? Что же ты не сказал? – Она обернулась и объявила всем по-французски: – Моя маленькая тигрица и этот красивый молодой человек обвенчались сегодня утром у отца Ансельма. Итак, свадьба, друзья мои! Мы должны отпраздновать!
И празднество началось. Из кухни потек нескончаемый поток, блюдо за блюдом, чудесного угощения, при этом все самое лучшее вначале подавалось немало смущенным молодоженам. На столах появлялось шампанское, бутылка за бутылкой. А как только все угощение было съедено, кем-то из постояльцев были принесены скрипка, аккордеон и флейта, и зазвучала музыка. Столы и стулья были убраны, кто-то вытащил Фейт и Николаса на середину комнаты, и начались танцы. Звуки веселья заглушали звуки грозы, бушующей за стенами.
Наконец Фейт решила, что пришло время идти спать. Она прошептала Николасу, что устала и хочет удалиться к себе.
Голос ее слегка дрожал, когда она говорила ему это. Он понимал, почему она нервничает.
– Идите, – сказал он. – И заприте дверь. Я буду ночевать со Стивенсом и Маком. Не беспокойтесь.
Она посмотрела на него с облегчением и тихо ускользнула.
Но когда Ник примерно час спустя попытался потихоньку улизнуть, его поймали под громкий смех и непристойные шуточки. Казалось, полкомнаты видело, как Фейт ушла. Не могло быть и речи о том, чтобы позволить Нику ночевать в другой комнате. Это же брачная ночь!
Пятьдесят семь радостных, изрядно подвыпивших гуляк провожали Ника до комнаты его невесты. Дюжина доброжелателей пронесли его по лестнице, выкрикивая веселые и недвусмысленные советы. Ник от всей души надеялся, что Фейт их не слышит.
Дюжина здоровых кулаков громко забарабанили в дверь Фейт, призывая ее выйти и принять своего супруга. И когда она наконец приоткрыла дверь и нервно выглянула, одетая в длинную белую рубашку и завернутая в одеяло, Ника впихнули в комнату со счастливыми поздравлениями и другими весьма французскими пожеланиями. Он захлопнул дверь перед счастливой толпой и, учащенно дыша, задвинул задвижку.
Глава 7
Если один счастливый замысел терпит неудачу, человеческая природа обращается к другому; если первый расчет неверен, мы делаем второй, лучше, где-нибудь да мы найдем утешение.
Джейн Остен
Комната выглядела необитаемой. Единственным признаком того, что в ней кто-то есть, был слегка колышущийся полог – свидетельство поспешного бегства нервной невесты.
– Прошу прощения, – сказал Ник.
Ему пришлось повысить голос, чтобы быть услышанным сквозь шум грозы и бурное веселье, продолжающееся за дверью. Он раздвинул полог и в мягком свете прикрученной лампы увидел Фейт, с головой укутавшуюся в одеяло.
– Не волнуйтесь, – заверил он ее. – Я просто подожду здесь, пока они уйдут. Как только шум стихнет, я потихоньку выскользну и уйду в другую комнату.
Но шум не прекратился. Группа гуляк решила продолжить веселье на лестнице за дверями комнаты, и звуки выпивки, разговоров и смеха не смолкали.
Николас высунул голову в дверь.
– Вы не могли бы уйти? – попытался он урезонить их на своем небезупречном французском. – Моя жена не может уснуть.
Это было встречено взрывом хохота и множеством непристойных поздравлений. Он попытался еще раз, но все его слова, казалось, забавляли гуляк еще больше. Ник, раздраженный, закрыл дверь. Он мог заставить людей сделать почти все, что угодно, но не на чужом языке и не когда они пьяны. Наверное, он мог бы сбросить их с лестницы, но казалось крайне неблагодарным и неблагородным применять силу к людям, которые так бурно и искренне радуются его будущему счастью.
Прошел час. Ник начал замерзать. Сейчас ему бы не помешал огонь в камине, но дрова уже догорели. Он заглянул за полог.
– Вы не спите? – спросил он. Ответа не последовало.
Ник стянул сапоги, снял сюртук, взял еще одно одеяло и сел на кровать, вытянув ног и уж если ему приходится ждать, то лучше ждать в тепле и с удобством.
Прошел еще час, но ни веселье на лестнице, ни гроза не затихали. Ему придется остаться здесь на ночь. Ник снял бриджи и рубашку и скользнул в постель, стараясь не касаться Фейт Он обещал ей целомудренный брак и сдержит слово, по крайней мере в эту ночь. А завтра они пойдут каждый своей дорогой.
Он ощущал слабый аромат роз, который, казалось, всегда витал вокруг Фейт. И от этого запаха Николас никак не ног уснуть.
Она лежала неестественно тихо. Даже дыхание, казалось, остановилось. Она не спала. Неужели она не спала все это время?
Простыни были холодными и тонкими. Одеяло тяжелым. Подушки не было, даже той длинной тонкой штуковины, которую французы используют вместо подушки. Ник был уверен, что видел одну такую на кровати днем. Длинную и круглую, как валик. Он пошарил рукой вокруг себя и нашел ее, длинную французскую подушку. Сейчас она лежала не в изголовье кровати, а посредине, разделяя кровать пополам.
Фейт замерла совсем. Она поняла, что он нашел подушку. Неужели она ожидает, что он взорвется от ярости? Отшвырнет валик и осуществит свои супружеские права? Возможно. Она же толком не знает его.
– Спите, миссис Блэклок, – мягко проговорил он. – Хоть я и оказался заперт здесь из-за наших доброжелателей, расположившихся за дверью, но я – человек слова. Ваша добродетель в безопасности.
Фейт лежала тихо, как мышка, но каким-то образом он почувствовал, что она расслабилась. Николас закрыл глаза. Спать без подушки будет нетрудно.
Спать же рядом с прелестной девушкой с шелковой кожей которая пахнет розами, – совсем иное дело.
Они лежали в постели, разделенные валиком, прислушиваясь к грозе и то затихающему, то усиливающемуся шуму голосов на лестнице, время от времени перемежающемуся взрывами смеха.
В конце концов Ник уснул, но проснулся перед рассветом от ощущения мягкою женского тела, прижимающегося к нему.
– Передумала, да? – пробормотал он и повернулся, чтобы заключить Фейт в объятия. Когда он поворачивался, вспышка молнии осветила ее лицо, и он замер. Она крепко спала. – Фейт? – мягко спросил он.
За молнией последовал раскат грома, прогремев так грозно и близко, что гостиница содрогнулась. Фейт вздрогнула и прижалась к Нику, как маленький зверек, ищущий безопасности, тепла и уюта.
Николас стиснул зубы, обнимая ее. Его молодая жена не жеманная соблазнительница. Она боится грозы. Боится даже во сне. Его обещание по-прежнему остается в силе, черт бы его побрал. Даже если его тело и горит в огне желания.
Ее щека была шелковисто-мягкой, и Ник слышал ее дыхание. Волосы Фейт пахли розами Ступни были холодными, и он чувствовал, как они медленно нагреваются от соприкосновения с его кожей. Ее запах окружал его. Обещание целомудрия терзало и мучило Ника.
Но обещание есть обещание. Надо пережить только одну ночь Меньше, чем ночь, и она будет далеко отсюда, далеко от него. Он вернется к суровой мужской жизни.
Фейт уютно прильнула к нему, и дыхание ее выровнялось. Голова покоилась у него на груди, прямо под подбородком.
Фейт проснулась с чудесным ощущением тепла и безопасности. Она мгновение полежала, наслаждаясь им. Мир вокруг казался тихим и спокойным, и мгновение спустя до нее дошло, что гроза прекратилась. Не было слышно ни завывания ветра, ни раскатов грома, ни шумя дождя. Ей было восхитительно тепло и уютно, и не было ни малейшего желания шевелиться, но затем все воспоминания вмиг нахлынули на нее. Вчера она вышла замуж за Николаса Блэклока И сегодня возвращается в Англию, к сестрам и дядюшке Освальду. Ей пора вставать и собираться. Собираться домой и готовиться храбро встретиться с последствиями своих поступков. Все еще не открывая глаз, она потянулась.
И застыла, когда почувствовала большое, теплое мужское тело, лежащее практически под ней.
Она не только вышла замуж за Николаса Блэклока, но еще и спала с ним в одной постели этой ночью. А она четко помнила, что клала между ними валик.
– Что это вы делаете?
Он застонал и пошевелился под ней. Фейт поспешно сменила положение.
– Прекратите немедленно! Вы же обещали!
Он потянулся и открыл глаза.
– Похоже, я все-таки немного поспал, в конце концов, – пробормотал он.
Кожа его была шершавой от щетины, волосы растрепаны, а лицо чуть помято после сна, но глаза оставались серыми, как туманное утро.
Фейт запоздало осознала, что он наблюдает за ней напряженным взглядом. Сердце заколотилось. Она почувствовала, что краснеет, и этот взгляд сделался еще пронзительнее. В его глазах был блеск, которому она не доверяла.
Она попыталась отодвинулся, но рука, обнимающая ее, сжалась.
– Что вы делаете? – пискнула Фейт.
– Доброе утро, миссис Блэклок.
– Доброе утро, – пролепетала она и попыталась отодвинуться снова.
Его рука не шелохнулась.
– Надеюсь, вы хорошо спали. – Голос был низким, чуть-чуть хрипловатым и колючим. Таким же колючим, как шершавый подбородок.
– Да, спасибо, – вежливо отозвалась она, желая, чтобы он ее отпустил – Я бы хотела… – Она уперлась рукой ему в грудь. Он, казалось, даже не почувствовал.
– Гроза не беспокоила вас?
Она неуклюже покачала головой, с неловкостью сознавая интимность их положения.
– Нет, ничуть. – Когда она качнула головой, кончики ее волос коснулись его кожи. Она напряглась, отводя голову подальше, но его рука не сдвинулась с места, и от этого тело Фейт выгнулось и еще теснее прижалось к нему. Она тут же перестала отталкиваться.
– Значит, вы не боитесь грозы?
– Н-нет, с детства, – твердо сказала она. Это не совсем правда. Гроза до сих пор заставляла ее нервничать, но Фейт преодолела свои детский страх перед ней.
– Значит, и гром вас совсем не беспокоил?
– Я уже не ребенок, чтобы бояться грозы. – Рубашка на нем была расстегнута и распахнута до талии. Было очень трудно не обращать внимания на мускулистую твердь, которая поднималась и опускалась под ее ладонью. И не заметить, что середина его широкой, твердой груди покрыта темными волосками, которые выглядят соблазнительно мягкими.
– Нет, вы больше не ребенок. Вы замужняя женщина.
Фейт сглотнула.
– Да. А теперь я бы хотела встать. Разрешите?
– Пока нет. Вы забыли про свою супружескую обязанность.
– С-супружескую обязанность? – пропищала Фейт. – Но вы обещали...
– У каждой жены есть утренняя обязанность перед мужем. Уверен, вы знаете, в чем она заключается.
Фейт очень хорошо знала, в чем она заключается. Его рука по-прежнему обнимала ее за талию, свободно, но твердо.
– Но вы же, разумеется, не имеете в виду… – Она нервно облизнула губы. Она же его едва знает.
– Разумеется, имею. – Блеск его глаз стал еще более напряженным.
Она уперлась ему в грудь, но его другая рука мягко, но неумолимо привлекла ее голову вниз. Его рот завладел ее ртом. Его губы были прохладными и твердыми, а его вкус – горячим, острым и загадочным. Его вкус прокатился по ней жаркой дрожью, с головы до ног накрыв головокружительной волной. Фейт открыла глаза, комната качнулась и закружилась вокруг нее точно так, как это было в церкви, и она быстро закрыла их вновь. Она услышала мягкий, удовлетворенный смешок, и Ник быстро поцеловал ее еще раз.
И внезапно Фейт почувствовала себя свободной. Она заморгала, все еще немного ошеломленная.
– Доброе утро, миссис Блэклок, – мягко проговорил он и выбрался из-под нее. Он свесил ноги с края кровати и потянулся за сапогами.
Поцелуй. Вот что он имел в виду, говоря о ее супружеской обязанности. Она почувствовала, как в ней поднимается нервный смех. Это от облегчения, уверила она себя. Отчего же еще? Он не подразумевал... нарушение своего обещания. И все же, даже несмотря на облегчение, она испытывала какое-то странное чувство... разочарования. Словно ее отвергли. Это озадачивало.
Сидя спиной к ней, Ник натянул сапоги, надел сюртук. Но оставил рубашку не застегнутой.
– Я побреюсь, приведу себя в порядок и распоряжусь, чтобы принесли горячей воды для вас. Вы желаете завтракать здесь – Стивенс может принести – или предпочитаете спуститься вниз?
Этот холодный, деловой тон, словно и не было между ними потрясающе интимного поцелуя, совершенно вывел ее из равновесия. И после того как она довольно спокойно ответила, что спустится вниз, что-то заставило ее сесть и выпалить:
– Что... зачем вы убрали валик? – И к ее стыду, это прозвучало как обвинение. Словно она была оскорблена. Или разочарована. Или еще что.
Он остановился.
– Вы сами убрали валик, чтобы прийти ко мне ночью.
Она разинула рот.
– Я убрала?.. – негодующе начала она.
Он криво усмехнулся:
– Вы не преодолели своего детского страха перед грозой как вам хотелось бы думать. Ночью вы пришли ко мне, и вздрагивали, и прижимались с каждым раскатом грома. Я обнимал вас, чтобы успокоить, вот и все.
Она взглянула на смятую постель и обнаружила валик позади себя, наполовину свешивающийся с края кровати.
Он сделал пару шагов к двери, затем остановился, обернулся и вернулся. Мгновение он пристально смотрел на нее, нахмурившись, потом резко сказал:
– Не придавайте никакого значения тому, что только что случилось. Как и тому, что было ночью и этим утром. Я знаю, женщины склонны строить воздушные замки, но этот брак – чисто деловое соглашение, рассчитанное лишь на внешнюю видимость, и ничего более. Здесь не замешаны никакие чувства. – Его голос стал резче. – Вы не невинны, поэтому я скажу прямо. Состояние, в котором я проснулся этим утром, нормальное для любого здорового мужчины, особенно для того, кто долго воздерживался. Не воображайте, будто я питаю к вам какие-то нежные чувства. И не воображайте, будто вы питаете их ко мне, это не так. Мы расстанемся после завтрака. Вы понимаете меня?
Фейт сглотнула и кивнула. Превращение было ошеломляющим. От поддразнивающего мужа до сурового и отчужденного солдафона, предупреждающего держаться от него подальше.
– Увидимся за завтраком, миссис Блэклок. А потом я провожу вас на пристань. Я заказал для вас билет до Англии. – Уходя, он тихо прикрыл за собой дверь.
Униженная Фейт натянула одеяло на голову. Так бы и лежала, никогда не вылезая.
Он совершенно ясно дал понять, что их брак ничего для него не значит. Она знала это, но услышать, как он произносит эти слова вслух... это было потрясением.
Через несколько дней она будет в Англии, будет объяснять своим родным, что на самом деле не была замужем за Феликсом. Это уже достаточно плохо. Но как она объяснит, что вышла замуж за незнакомка, которого встретила на берегу, вышла за него, чтобы спасти свою репутацию, и тут же покинула его? Она не могла объяснить этого даже себе самой.
И потом еще его мать.
Как он может ожидать, что она вернется в Англию и заживет беззаботной и комфортной жизнью за его счет? Фейт поежилась от этой мысли.
Комфорт. Холодный комфорт, без мужа или ребенка, которых можно любить, о которых можно заботиться. Хотя Ник и намекал, что она будет свободна, Фейт ни за что не предаст его.
Она лежала в своей целомудренной брачной постели и думала.
В первый раз, когда она произносила брачные обеты, она говорила от всего сердца. Однако тот брак оказался ложью и фикцией, а любовь, которую она испытывала к Феликсу, испарилась, как лужа на солнце.
Сможет ли она вынести еще один фальшивый брак?
Вчера она обвенчалась с Николасом Блэклоком в красивой маленькой церквушке. С какой бы стороны Фейт ни смотрела, эти обеты были святыми.
Были в ее муже какие-то скрытые глубины, которые лишали ее присутствия духа. То, как его глаза в мгновение ока могли делаться из теплых неумолимо холодными. И первобытный огонь битвы, который вспыхивал в них, когда он дрался... Она поежилась. Его предки, наверное, были викингами.
Однако, несмотря на его открытое признание в полнейшем равнодушии к ней, он защищал ее, и не только от трех пьяных рыбаков, но и от публичного оскорбления леди Бринкэт. Он лечил ее ушибы с нежностью, от которой в горле вставай ком. Он обнимал ее ночью, потому что ей было страшно. И не воспользовался своими супружескими правами, потому что дал слово.
Он приказал ей ничего к нему не чувствовать. Но как же она могла послушаться?
Она поклялась любить, почитать и подчиняться. Неужели он ждет, что она будет выполнять только один из этих обетов?
Что Ник собирается делать в Испании? Судя по всему, это что-то серьезное – и очень мрачное, если включает в себя посещение мест, где погибли сотни людей, которых он знал. Он весьма сдержан, даже скрытен в отношении своих намерений. Он солдат. Возможно, он исполняет какую-то миссию.
Фейт свернулась калачиком под одеялом, вдыхая слабый запах его тела, оставшийся на постели. Многие годы она была как тот ребенок из сказки, прижимающийся холодным носом к стеклу; только она с жадностью взирала не на еду, а на счастье влюбленных. Слова, имеющие скрытое интимное значение, взгляды, полные тайной нежности и любовных обещаний. Она так долго ждала, когда придет ее черед любить и быть любимой.
Она должна сделать свой выбор здесь и сейчас: жить на развалинах прошлого или строить новое будущее. Бесцельно тосковать по тому, что могло бы быть, или создавать что-то осуществимое, настоящее.
Она вышла замуж не за мечту; она вышла за Николаса Блэклока, сурового, упрямого, благородного человека. И если в нем есть глубины, которые пугают ее, то другие его стороны восхищают и привлекают.
Возможно, Николас Блэклок и не питает к ней чувств, но он желает ее. И хотя ей неловко признаваться в этом, его желание отнюдь не неприятно. Она сглотнула.
Желание. Многие браки начинаются с меньшего.
Женщины склонны строить воздушные замки.
Неужели она снова фантазирует? Да, у нее есть такая слабость. Всю жизнь она только и делает, что мечтает. Но ведь без мечты, без надежды на лучшее жизнь была бы всего лишь унылым существованием.
Чем больше Фейт думала об этом, тем больше верила – они с Николасом Блэклоком могут построить совместную жизнь. Не какую-то глупую красивую фантазию, но что-то прочное и осуществимое. Что-то настоящее.