Гривз К. София

Благодаря своей проницательности, Он, должно быть, чувствовал, что, как
только покинет нас, Его ученики начнут спорить между собой о Его учении: кто
пойдет путем гностиков, кто-то - апостолов, кто-то последует за Павлом,
кто-то превратит Его слова в догмы и будет навязывать своим последователям и
так далее. Он завещал Свое Слово всем мужчинам и женщинам; тем же, кто будет
драться из-за этого наследия, делить или предъявлять свои права на Его
Евангелие и спорить от Его имени, Он оставил на прощание, и мне кажется, в
шутку, подарок и символ - Свое неделимое одеяние, хитон цельнотканый.

СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛИ

Я спрашиваю себя, что мне не нравится в том образе Христа, который
проповедуют наши священнослужители.
Может, они извращают Его учение? Но ведь они проповедуют по евангелиям,
а в евангелиях - слова Христа. Может, повторяя слова Христа, навязывают нам
свою собственную интерпретацию? Но Иисус и Сам по-разному акцентировал то
или иное предписание, в зависимости от Своих слушателей. Когда Он обращался
к малодушным, Он говорил: "Я несу не мир, а меч"; когда обращался к
надменным, говорил: "Ударившему тебя по щеке подставь и другую".
Нет, что-то другое не нравится мне в изображении Христа, в котором я
Его не узнаю.
Думаю, что они лишают образ Христа непосредственности. Когда они
повторяют Его слова, с нами говорит не живой Христос; они молятся не живому
Христу, самому сильному, мудрому, невинному и вечно присутствующему в нас.
Христос у них застыл во времени и пространстве, Он живет в истории Его жизни
и смерти, а ученье Его ограничивается несколькими словами, которые мы сами
записали.
Думаю, они поклоняются распятому, а не воскресшему Христу.

ПРОШЛОЕ

Наши священнослужители всегда проповедуют прошлое. Они твердят: "Как
говорил Петр в своем письме изгнанникам...", "Как писал Матфей...", а чаще:
"Как говорил Павел..." - будто истина потому только истина, что так
написана.
Рассказывать своим прихожанам о том, что говорили первые ученики,
конечно, интересно, но повторение одного и того же подчиняет жизнь тексту,
настоящее - прошлому.
Когда они говорят: "Как сказал Христос, делая то-то и то-то...", я
иногда не могу не думать, что это только уводит наше внимание к прошлому,
влево, к мертвым, тогда как важен живой Христос.
Даже когда они говорят о распятии, я порой думаю: "Да, но это сделал
наш Господь. А что же Утешительница, которая грядет?"

ИЗОБИЛИЕ

Господь Иисус был средоточием щедрости, изобилия. В Его речах о жатве
чувствовалась грядущая весна. Его полночное рождение оповещало о заре,
свежести земли, чистом ветре, поднимающемся с моря. Его речи о серьезных
материях не были тягостны и вызывали легкое настроение; Его пророчество о
суде в конце времен порождало ощущение, будто мир еще только начинает жить.

О МАРИИ

Сразу после воскрешения, когда я был Марии как сын и жил у нее, я
мечтал когда-нибудь снова заговорить с Иисусом. Я думал, как бы поскорее
пойти распространять Евангелие, подобно моим братьям, а Его Мать оставить на
попечении кого-нибудь. Я мечтал о чистом поле и море в конце пути, может
быть, о путешествии в Рим или о поездке в Иерусалим. Я беспокоился о своих
товарищах, которые разбрелись по всему миру, трудились в поте лица, вели
борьбу и споры, подвергались преследованиям и одерживали триумф. Павел тогда
трудился в Иудее, Фома был в Индии. Мне также хотелось путешествовать в
качестве свидетеля и глашатая нашего Господа. Я знал, что в далеких краях
сердца людей были подобны неприступной крепости, и страстно мечтал взять ее
во имя Сына Бога. Смерть Стефана смутила меня, и безмятежная жизнь, которую
я вел в Ефесе, показалась мне бесполезной. Я считал, что мне надо
действовать, и видел в этом спасение; а тот мир, который постепенно
воцарялся во мне в присутствии Марии, нарушался в моем воображении шумом и
гамом враждующих и умирающих людей.
Я и мечтал уйти, и вместе с тем боялся. Но желание уйти было сильнее и
брало верх.
Мысленно я об этом беседовал с Иисусом, то ли Он как-то улавливал мои
желания и отвечал:
"Благословен ты, остающийся здесь".
"Да, - говорил я, - но меня беспокоит, что наша вера будет утрачена,
если мы не будем нести ее людям. Меня беспокоит, что сгинет семя, которое Ты
посеял".
Он же выговаривал мне и спрашивал, неужели я думаю, что, однажды посеяв
семя истины, Бог позволит; ему умереть? "Это семя спрятано в земле, где силы
тьмы не могут его найти. Оно спрятано внутри тебя: не Я его посеял, ибо оно
всегда было там. Но Я убедил тебя, что оно существует, полил его Своей
кровью и слезами сострадания, очистил путь, дабы оно взросло, превратилось в
древо вечной жизни в тех, кто в корне заботится о своем бытии. Ты должен
рассказать об этом семени и питать его, и следить, дабы оно расцвело, но ты
не можешь заставить его расти и не тебе беспокоиться, что оно умрет".
"Но почему Ты говоришь, что я, остающийся здесь, благословен? - спросил
я. - Разве не был бы я более полезен, если бы проповедовал Евангелие либо
здесь, либо в других краях?"
"Люди думают, что от них больше пользы Богу, когда они на базарной
площади произносят речи от Его имени. Но если от них нет никакого толку даже
их ближним, как же
они могут оказаться полезны Богу? Люди понятия не имеют о своем Духе и
воображают, что, возводя храмы, приносят пользу Богу, пытаясь заключить туда
Его и поклонение Ему. Но они не могут понять, что весь мир и есть храм
Божий, а жизнь человека - Его алтарь".
Я в третий раз спросил, почему благословен я, остающийся дома. Но на
сей раз Иисус не ответил, а лишь посмотрел на меня внимательно, я бы сказал,
с суровой печалью, и тут я пробудился. Пробудившись, я понял, кто такая
Мария и почему я благословен.

МАТЬ

Она пекла хлеб на кухне. Я стоял в дверях и тихо говорил сам с собой:
"Теперь я знаю, кто Ты. Ты - Мать мира. Теперь я знаю, кто Ты. Ты - Дух
Святой. Ты -мать моя.
Не давай мне повторять глупости в моей жизни после жизни, ибо теперь
мне ясно, что я пребывал в заблуждении.
И оно было вездесущим. Я был рядом с Тобой и, вместе с тем, вдалеке. Я
ел Твой хлеб, но ничего не чувствовал. Я видел, что Господь наш старается
угодить Тебе во всем, что бы Он ни делал, видел славу в Нем, но все же
воспринимал вас только как мать и дитя. Я слушал, но не слышал.
Как же так: мне ведь казалось, что я понимаю, что такое святость, и,
оказывается, я все время был у источника святости.
Может, Ты тоже источник заблуждения, как говорят учителя с Востока?"
Мне показалось, что я вижу перед собой женщину без возраста, которой не
коснулось время, которую не изменил опыт, Она была словно воздушная, Ее
любовью был создан мир, и Она с терпением, точно кремень, смотрела на меня и
улыбалась. Я, Иоанн, видел улыбающуюся Марию, Мать Христа, в голубом
одеянии, но одновременно как бы другим оком я различал Святой Дух, главную
силу Бога, которая превыше всяких заблуждений.
Я воскликнул:
"Мать, мы дети в Твоих руках! Мать, мы ничего не знаем!"

ТАЙНА

Спустя три дня Она ушла.
Перед уходом я задал Марии много вопросов о будущем и прошлом. Правда,
не сразу, ибо в первый день я был погружен в молчание и смотрел на Нее с
благоговением. Я служил Ей, как мог, и мысленно корил себя за то, что был
невнимателен к Ней раньше и хотел расстаться с Ней.
Когда Мария смотрела на меня, я всякий раз ощущал, будто Она касается
моей души, как горшечник глины во время лепки. Он месит, мнет ее, придает
форму, обтесывает, чтобы вылепить и обжечь сосуд, который будет наполнен
водой. Она таким же образом превращала мою душу в сосуд, где хранилась бы Ее
благодать.
На второй день повторилось то же самое: в доме, там, где была Мария,
бесшумно поднимался ветер и наполнял тишиной мое сердце. Вечером того же дня
я почувствовал, что должен заговорить и спросить Ее не только ради
собственного удовлетворения, но от имени всех ищущих, ибо предвидел скорый
уход Марии. Она смотрела на меня уже не как Царица Небесная, а как Мать,
будто хотела ободрить меня.
Я сказал: "Почему же Господь не объявил миру, кто Ты? Почему Ты Сама,
будучи среди нас, не объяснила, кто Ты?"
На что Она отвечала: "Я могла бы сказать: если у вас есть глаза, чтобы
видеть, вы бы увидели. Если бы вы понимали, кто был Иисус, то знали бы, и
кто его Мать. Если бы вы слушали и ум ваш не был затуманен предрассудками,
когда Он говорил о своей Матери, Духе Святом, то знали бы, что та вечная
Мать должна быть и этой земной Матерью, которая родила Его, любила,
вскормила и так Им гордилась.
Если бы вы действительно поняли, что произошло в день Пятидесятницы,
знали бы, кто такая Мария.
Если бы вы постигли невинность Христа, то признали бы непорочное
зачатье и опять-таки поняли, кто такая Мария.
Но даже Матфей, как ты знаешь, не мог понять суть этого зачатья, хотя и
написал о нем", - сказала Она и как бы пожала плечами. Я вспомнил споры и
диспуты в то время, когда писались евангелия: сначала общее, ныне
утраченное, потом евангелия от Марка, Матфея и Луки - все это Мария читала.
Я вспомнил, как Марк и Матфей спорили с Ней, как кое-что недооценивали,
переоценивали или пропускали. Мы тогда чувствовали, что невозможно передать
единство Иисуса, Его человечность, звучание Его голоса, Его юмор,
настроение, когда Он медитировал.
"Все-таки, - отвечал я, - если бы Иисус сказал нам прямо, что Ты - Дух
Святой, мы бы попытались понять". "Если бы Он в открытую заявил о этом, Меня
бы тоже арестовали, обвинили бы в святотатстве и предали бы смерти...
Он бы такого никогда не допустил, потому что Сын Бога по природе Своей
всегда повинуется Своей Матери, защищает Ее и старается угодить Ей. Такова
Его суть. Если бы они арестовали Меня, Он бы воспользовался Своей властью и
обрушил бы на них Свою разрушительную силу и этому, думаю, не было бы
конца", - сказала Мария сурово и неколебимо.
Она помолчала, потом продолжила: "Это означало бы, что Его великие
старания тоже бы рухнули; поэтому Иисус и не сказал, кто Я.
Я же - Дух Святой. Я - Мудрость Соломонова. Я была вначале, Я есть и
буду в конце. Я существовала и до начала. Я - основа Божией власти.
Это правда: Я - София".

ДУХ СВЯТОЙ

В воздухе разлился аромат роз. Я преклонил колена перед Матерью Христа
и сказал:
"Но люди не понимают, что такое Святой Дух. Для одних это то же, что
Дух, для других - источник вдохновения, для третьих Сам Иисус - Святой Дух,
а для четвертых - это Отец в ином обличьи..."
"Нет, - ответила Она, - люди мало знают о Святом Духе, потому что не
приблизились к Нему. Он рядом с ними, Он в них самих, но они так и не
приблизились к Нему".
"Я слышала и наизусть знаю их рассуждения", - продолжала Она с усмешкой
и сделала жест, будто от чего-то отмахнулась, и опустила руки на колени. Она
сидела на стуле в главной комнате дома.
"Да, некоторые говорят: "я люблю" или "я не люблю" такого-то и
такого-то, потому что так мне велит Святой Дух, но они либо путают Святой
Дух со своими эмоциями, либо они одержимы.
Для других Святой Дух - абстракция. Они считают, что это безличная
нейтральная субстанция, далекая от повседневной жизни. Кое-кто говорит: "Это
тайна", - добавила Она со смехом. - Либо представляют его в виде голубки или
чего-то в этом роде", - закончила Она, улыбнулась и снова стала серьезной.
"Нет, люди не знают, что такое Святой Дух. Но единственное, что ты
должен знать, - Он - Мать.
Он - Мать, подарившая вам жизнь.
Он - Мать, которая любит вас вечно и не хочет ни владеть, ни выбирать.
Она чиста и абсолютна в обличии вечного сострадания.
Мать хочет, чтобы вы познали себя, причем такими, какие вы есть в
действительности, в Царствии Божием.
И только Мать может дать вам это знание, это озарение".

ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ

"Так Ты одна даешь то самое знание, которое, по словам нашего
Спасителя, освободит нас?" - продолжал я.
"Да, - сказала Мария с нежностью. - Я та Мать, которая должна дать вам
второе рождение. Если бы вы поняли эту фразу, когда Иисус произнес ее, вы бы
знали, для второго рождения должна быть Мать. Все очень просто.
Но второе рождение не во плоти, а в Духе и совершается в вас самих,
через Мое отражение в вас, через пробудившуюся плодотворную и материнскую
силу.
И это реально. Вы слышали, как мужчины и женщины говорят, обращаясь к
учению Христа: "Мы теперь родились заново". Но неужели вы думаете, что в
действительности так и происходит? Их заявление: "Мы чувствуем, что заново
родились", - эмоционально; их слова: "Мы в Церкви, значит, мы заново
родились", - рассудочны. Однако в том и другом случае их ощущения
беспочвенны".
Мария наклонилась вперед, нахмурилась, озабоченно покачала головой и
сказала:
"Почему же они обманывают самих себя? Почему говорят, что родились
заново, когда ничего подобного не произошло? Ищут они истину или нет?"
Мне показалось, что Она ждет ответа, и я сказал, что, по-моему, ищут.
"Почему же они делают подобные заявления, когда еще не преобразились? -
продолжала Она. - Это не только самообман, но это еще и опасно. Они играют
на руку тем силам, которых не понимают". Она снова помолчала, выпрямилась на
стуле и посмотрела в окно: в саду над кипарисами летал орел.
"Нелегко совершить второе рождение, - сказала Она тихо, будто то ли
что-то вспоминая, то ли повторяя в уме строчку какого-то стиха. - Я была
девственница, зачала в Своем сердце
Господа Иисуса и родила Его. Так это выглядело внешне. Я внутри зачала
и родила тебя и других учеников, точно так же, как Своего Сына".
Она озабоченно и серьезно посмотрела на меня и сказала:
"Но с вами все обстояло нелегко. Иисус трудился и трудился с вами,
однако вы были глухи и жестокосердны.
В день Пятидесятницы ваше второе рождение завершилось, но вы все же не
поняли, что произошло. Ум ваш не был ясен и все вы упорствовали.
Ведь вы апостолы Христа, и если вы такие, то как же быть с другими?"
"Что же с нами будет?" - воскликнул я, чуть не плача.
"Не спрашивай Меня, что будет с вами, спроси лучше, что будет с миром.
Ты знаешь, что сказал Иисус: "Вы свет мира, но если люди зажигают лампу, они
не держат ее под спудом, а ставят ее высоко, чтобы осветить весь дом".
Пусть же весь мир узнает, что ищущие вновь родятся и только тогда
войдут в Царствие Божие. Пусть же все знают, что нет другого пути в
Царствие, кроме как через второе рождение, но только прежде преобразившись,
они его достигнут.
Так вот, дети Божиего Царствия, те, кто будут играть в чудесных полях
вечности, должны сначала прийти к Матери".

УТЕШИТЕЛЬНИЦА

Что-то еще произошло со мной, и я спросил: "Так Ты и есть
Утешительница, советница и заступница, обещанная Христом?"
Мария ответила:
"Да.
Да, это Я, ибо кто же, как не Мать, принесет утешение в мир, в котором
мужчины и женщины в таком смятении и растерянности? Кто же, как не Мать,
может исцелить расколовшийся мир? Кто лучше Матери рассеет маленькое "эго",
все ваши предубеждения и поможет вам вырасти? Кто, как не Мать, вооружится
терпением, чтобы вывести своих детей из пагубного невежества?
Но Я буду утешать и советовать в другой ипостаси, с другим лицом и под
другим именем. Я буду рождена в другой стране и буду говорить на другом
языке; и Я приду во всей Своей силе.
В этой жизни Я пришла как та, которая питает восхождение; а в той,
другой жизни, Я приду только как Мать мира, во всем величии Божьего
сострадания, во всей глубине Его любви.
В день Суда Я вернусь, дабы утешать, наставлять и пробуждать в Моих
детях ту всеисцеляющую, материнскую силу, через которую они войдут в
Царствие. Но увидите, что все же это будет таинством..."
"Но, Мать Мария, - спросил я, - как же я Тебя узнаю, если Ты будешь
другая?"
"У подсолнуха нет глаз, однако он поворачивается к солнцу. Воды Нила не
умеют думать, однако у Розетты они находят море. Так что не беспокойся и
живи только в настоящем, ибо смысл только в настоящем.
Будь храбр и скромен в настоящем, потому что в этом радость. Не пытайся
заглянуть в будущее, ибо оно не существует. Реалии мира скорее содержатся в
настоящем, как дерево в семени; так что если хочешь познать реальность, то
сначала познай настоящее".
В кипарисах гулял ветер, и хотя я чувствовал, что спала жара, видел,
что спустились синие, как море, сумерки, но все же мне казалось, будто все
это происходит не в саду, а в моем сердце. Ветер, деревья, сад, а также мои
товарищи на Востоке и на Юге, дети света там, наверху, и Сама Мария - все
это в моем сердце. Ни о чем больше я не мог думать и спрашивать и склонился
перед ней в молчании.

ПЛАМЯ СВЕЧИ

Ночью я смотрел на свечу, стоявшую у моей кровати, и белое пламя было
похоже на Господа Иисуса, а голубой свет по краям чем-то напоминал Марию.
Это был ненадолго зажегшийся в мире, очень яркий белый огонь Бога, и он
стремился вверх, и в нем, как в фокусе, были сосредоточены Смысл, Истина,
Восхождение, Воскресение. Яркий и сильный, он был окружен сиянием,
освещающим наши жизни и поглощающим тени внутри нас.
Она же была холодным синим огоньком, питавшим Его существование. По
своему обыкновению Она не выступала вперед, а отступала назад; не порывалась
на первый план, а поддерживала, питая Его; не вбирала в Себя, а расточала
сочувствие и милосердие; не привлекала нашего внимания к Себе, но едва
заметно в свете дня являла Собой основу, корень, подспорье, shakti, источник
Его сострадания. Мария в голубом одеянии была Святым Духом.
Между Ними был фитилек человеческой души.

КАШМИР

На следующий день Она ушла.
Говорят, Она умерла в Ефесе, но это не так. Попрощавшись со мной, Она
ласково, по-матерински благословила меня и сказала: "Мы еще встретимся,
когда Я приду, чтобы пробудить мир," и, повернувшись в сторону восходящего
солнца, ушла.
Она держала путь в Индию, к подножьям высоких гор, в страну Кашмир,
чтобы снова встретиться со Своим Сыном. Иисус ушел именно туда, после того
как явился нам у Еммауса, а потом у моря Тивериадского. Он ушел через
Андрапу в Битинии, через Месопотамию и Персию, через двор Царя Гондафароса в
Таксиле. Он ушел незаметно, позвав с Собой только Дидиму Фому, ибо завершил
Свою миссию в Израиле, драма была сыграна, и Он должен был трудиться в
других краях.
Думаю, Он выбрал Кашмир потому, что, открыв ворота Агии Чакры, хотел
подготовить в нас путь в Царствие Божие. Как прежде во внешнем мире Агия
Чакра воплотилась в Израиле, так же теперь путь ее оттуда в Царствие лежал в
сторону Кашмира.
Но только спустя много времени после того, как Он покинул нас, стали
доходить вести о пути, которым Он шел, и о Его появлении в Кашмире. К тому
времени многие из нас этому не хотели или не могли поверить. Хотя они и
убеждали, что верны вечно живому Господу, но не верили, что Он еще жив; хотя
в теории признавали Его Господином над всем Творением, но не верили, что Он
покинул нашу землю и ушел в другие края с чужими обычаями и языком.
Однажды, когда Фома вернулся на Запад, он подтвердил, что это правда.
Он сказал, что Иисус известен в Кашмире как Исса, как Юз Асаф, "Повелитель
Исцеленных", и что одни поклоняются Ему как святому или волшебнику, другие -
как Исса-месиху, Мессии, третьи - как перевоплощению Шри Ганеши, который
есть Бог в обличий ребенка, или Шри Картикейи, его воинственного брата, или
в обличий великого Сына Бога-Отца, Шри Махавишну.
Мария отправилась именно в Кашмир, и я, Иоанн Богослов, заявляю, что
это правда. Именно там, в холмистой местности, Она потом умерла, и там же
наш Господь сбросил, наконец, Свое человеческое обличье.

ФОМА

Фома же вернулся, дабы прожить свои последние годы в Израиле, но этому
не суждено было случиться. Вскоре он увидел, что его рассказ о Христе,
которого прозвали Исса, Шри Ганеша, многие принимали за бред сумасшедшего,
губительный для нашей Веры или в лучшем случае смущающий верующих. Он понял,
что красный кумкум и масло, которые он использовал (одно - для защиты,
другое - для крещения), считают ересью и что его жизни, по-видимому, грозит
опасность (не от правителей, а от фанатиков из среды наших братьев), и бежал
в Индию, доверив свои писания тем, кто верил в Господа Иисуса, но не был
близок Церкви.
Больше я его не встречал.
Тревоги Фомы смущают и теперь меня, ибо то, с чем он столкнулся, было
попыткой наших священнослужителей присвоить историю жизни Христа, ограничив
ее тем периодом, который Он прожил в Израиле, отрицая или скрывая то, что не
совпадало с их целями, а, по существу, старались подогнать Его жизнь под
новую смертоносную ортодоксальную теорию, называемую Христианство. Например,
то уважение, которое Христос оказывал женщинам, Его слова о материнской силе
внутри нас, Его слова об Утешительнице, Святом Духе, который Он считал
женским началом, а также роль Матери в день Пятидесятницы - все это по
прошествии времени они стали игнорировать преднамеренно или по неведению.
Они отрицали также Его признание о том, что мы рождаемся не один, а
много раз, хотя Матфей ясно написал: "И Иисус сказал об Иоанне Крестителе:
"Если хотите принять, он есть Илия, которому должно прийти"".
Все его рассказы о путешествиях в юности к белым берегам Британии с
Иосифом из Аримафеи, о строительстве там храма из глины и прутьев,
посвященного Матери - Святому Духу, они также игнорировали, как и рассказ о
жизни Иисуса в Кашмире, ибо все это не укладывалось в догму, которую они
проповедовали.
Я расскажу об этом немного подробнее.

В ГОРОДЕ ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ

Я вернулся в Иерусалим и обнаружил смущение в наших рядах. Было трудное
время: мы учились жить как апостолы, распространяли Евангелие, узнавали, как
далеко можно зайти в этом труде и как вовремя удержаться - прекратить спор,
оставить в покое более равнодушных из искателей истины. После ухода Иисуса и
Марии нам приходилось действовать без руководства.
Мы учились многому, понимая, что сами не идеальны. Надо было продолжать
поиски совершенства, всегда демонстрировать учение Христа на практике,
прощать и еще раз прощать, организовывать нашу растушую общину, но с такой
гибкостью, чтобы она принимала бы во внимание дух, а не букву закона.
Было важно также сохранять традицию в неприкосновенности. Честолюбивые
и злонамеренные люди рвались заявить, что они видели Христа, что у Него были
тайные учения, к которым только они имеют доступ, распространяли дикие слухи
о Его поведении на земле. Этим пересудам следовало что-то противопоставить,
и поэтому мы устраивали чтения и изучение евангелий, которые сами написали;
но опасаясь, что Слово Христово перестанет быть живым и станет чем-то
закостеневшим и книжным, мы большое внимание уделяли беседам о миссии Иисуса
в неформальной обстановке, рассказывали истории из Его жизни, особенно
стараясь, чтобы они произвели на других такое же впечатление, как и на нас.
Нам хотелось, чтобы любой последователь Христа преобразился через любовь и
понимание, стал маяком в темноте, учителем для всех, кто ищет истину.
Однако у нас самих не было учителя, и после стольких лет нашей
привязанности к Иисусу и моего общения с Марией было страшно видеть, что
подавляющее большинство живет жизнью, в которой Иисус из Назарета, казалось,
не сыграл никакой роли. В Ефесе такое не удивляло, но в Иудее, в Самарии, в
Галилее, казалось, все должно было быть иначе. Страна, которая, когда я жил
с нашим Господом, представлялась мне новым, другим миром, теперь для моих
соседей была все той же землей, как и в незапамятные времена; язык, которому
я выучился и на котором звучали притчи нашего Господа, Его поучения,
Нагорняя Проповедь, потрясающая душу поэзией речи, не был понятен простым
смертным. Они знали какие-то обрывки Его речей, и я начинал понимать, что,
несмотря на перемены в нас, мир не изменился вместе с нами. Я чувствовал
себя человеком, который после долгого и трудного путешествия вернулся домой
в надежде увидеть знакомые лица и удостоиться сердечного приема и веселого
праздника, однако вместо этого он увидел лишь чужих недоверчивых и угрюмых
людей.
Где те толпы людей, которые внимали Христу, следовали за Ним в горы и
чтили Его как Божество? Они разбрелись. Многие из тех, кого Иисус исцелил,
были удовлетворены и более не искали Духа. Многие из тех, кто слушал нашего
Господа, были удовлетворены воспоминаниями о том, что видели и слышали Сына
Бога. Многие также считали нашего Господа святым, пророком, волшебником, но
для них было непостижимо поверить, что Он - Мессия. Многие, услыхав, что
Иисус распят, теперь избегали собраний и при встрече качали головой и даже
притворялись, что не знают нас. Короче, они утратили свою веру, более того,
боялись за свою жизнь и считали, что после распятия нашего Учителя могут
последовать другие казни. Они боялись толпы, боялись римлян, боялись
священнослужителей, боялись доносов и были так смущены, что боялись Божьего
гнева, который, как говорили фарисеи, обрушится на тех, кто последовал за
Христом.
Не стану притворяться, но эти сомнения и страхи действовали и на нас.
Мы знали нашего Господа не всю жизнь, даже не с детства, а лишь три или
четыре коротких года. Теперь, когда Его не было, те годы великой веры в
приход Царствия Божиего казались одним мгновением по сравнению с веками, за
которые во внутренней жизни Человека ничего не менялось. В те дни в