Страница:
Егоров - отнюдь не знаток сельского хозяйства, он учитель истории по довоенной профессии. Тем не менее, односельчане единодушно избирают его председателем колхоза. Больше некого. И потекли его мирные, но далеко не спокойные, трудовые будни. Стоит признать, что по художественному масштабу и социальной остроте их экранного изображения, фильм Губенко уступает "Председателю". Вероятно, в данном случае молодой режиссер опасался "повторения пройденного". Пожалуй, даже чересчур опасался.
Впрочем, тот факт, что советским людям жилось после войны крайне трудно и скудно, не нуждался в новых и подробных доказательствах. И все же порою нельзя отделаться от впечатления, что на дебютной работе Н. Губенко лежит печать осторожного, умного конформизма, характерного для его учителя С. Герасимова. Тот отлично знал нужную меру в экранном изображении жизненных коллизий. В фильме "У озера" поднимается острейшая проблема загрязнения и возможной гибели Байкала, в чем виноваты местные власти. А высшие? Правительство? Система? Они тут, судя по фильму, не причем.
Не будем ханжами. Сегодня легко рассуждать о свободе творчества, хотя и она нередко нарушается. В прежние времена, та или иная доля конформизма, сознательно-бессознательного приспособления к идеологическим требованиям и эстетическим вкусам правящей номенклатуры, присуща практически почти любому фильму. Но эта доля бывала разной. У Василия Шукшина она, если и была, то минимальная. Минимальная она и в картине "Пришел солдат с фронта".
Зрительское внимание молодой режиссер задерживает, как бы сказали сейчас, на социальной программе нового председателя. И здесь, вероятно, ему особенно активно помогала Жанна Болотова. Она была рядом с ним помогала ему.
Первым делом Николай Егоров подвигает колхозников на строительство домов - большинство односельчан жило в землянках. Здесь незаменимым оказывается Иван Степанович. Он - прекрасный плотник. И к тому же замечательный баянист. Его задушевная игра скрадывает измученным людям их тяжелый труд. Глузский словно оживляет строки литературного сценария: "У дяди Вани, когда он взял в руки баян, получилось так, что жить нестерпимо хорошо. И грустно... В руках этих, в которых топор казался игрушкой, в руках этих, в ладонях этих умещалась песня. Свободная песня"8.
Эпизоды деревенской стройки. Как и многие другие сцены, эти эпизоды снимались в основном под Великими Луками, не лесистых берегах пруда. Выбор натуры и самое настойчивое обращение к ней, в значительной мере минуя павильон, имел принципиальную значимость. Как писал В. Шукшин, "натура это пробный камень. Именно на натуре легче всего обнаруживается фальшь, недоделки и вроде бы безобидные просчеты, которые потом могут начисто "убить" фильм. Но натура может не только "убить" фильм. Она может вдохнуть в него жизнь, дать всему замыслу новое освещение, новое толкование. Причем это толкование и будет наиболее кинематографичным - очевидно, в силу выпуклой зримости самого объекта"9.
Натуре следовал и Николай Губенко. Натуре - в широком смысле данного понятия. Это не только пейзаж, это - самый дух и атмосфера малой Родины. Жители тех мест не по газетным сообщениям и фильмам знали об ужасах прошедшей войны и фашистского нашествия. Многие из них (жителей) пережили все это на собственном тяжком опыте. В их лица напряженно вглядывался молодой режиссер. Ему были интересны и близки рассказы, воспоминания, песни очевидцев тех событий. И этот интерес разделяли соавторы фильма.
С большим энтузиазмом работали на картине художники-постановщики И. Новодережкин и С. Воронков, тот брал себя преимущественно технико-декорационную сторону дела. У меня на стене висит лирическо-грустный этюд, подаренный Ипполитом Николаевичем Новодережкиным, - уголок Нескучного сада, схваченный меткой рукой талантливого художнике, скромнейшего русского человека. Он работал с Тарковским ("Андрей Рублев"), с Шукшиным ("Калина красная"), с Райзманом ("А если это любовь?"), со многими другими видными режиссерами.
Новодережкин и Воронков с большим тщанием построили натурные декорации. Была досконально воссоздана деревня Мартыниха (вернее, создана деревня), где и разворачивалось основное действие. В него Губенко, он умелый организатор, сумел вовлечь соседних крестьян и жителей Великих Лук. В фильме занято 80 непрофессиональных исполнителей. И они, наблюдая съемки и участвуя в них, часто говорили: "Да, именно так было, так жили мы в ту пору".
Под их уровень жизненной правды подтягивались и профессиональные актеры: М. Глузский, И. Мирошниченко, Н. Бондарчук, сам Губенко. И во внешнем, и во внутреннем рисунке каждой роли просто было нельзя сфальшивить, допустить малейшую неточность. Она тотчас обнаруживалась на съемочной площадке, в прямом сопоставлении с безыскусственной игрою непрофессионалов. Для тех, собственно, это была не игра. Они как бы заново и искренне переживали былое.
Впрочем, иногда фальшивят и непрофессионалы. Массовые сцены с их участием - всегда испытание для режиссера. Николай Губенко его с честью выдержал. Он не жалел времени, чтобы поговорить с каждым исполнителем, донести до него общий замысел ленты и отдельных эпизодов. И очень тактично управлял съемкой, без какого-либо нажима и окрика. Его непрофессиональные актеры, увлеченные магией развертывающегося действия, забывали о кинокамере. Они вели себя на съемочной площадке просто и непринужденно как в грустно-драматических, так и в радостных, светлых сценах.
Одна из лучших из них - празднование первого дня Победы над фашизмом. Вся Мартыниха собралась вкупе. Не богаты были свежо выструганные столы с деревенскими яствами, - это вам не "Кавалер Золотой Звезды" или "Кубанские казаки" И. Пырьева. У Губенко - иной стиль, ориентирующийся на документальную правду жизненных обстоятельств. И здесь подчеркивается, что сидящие за столами простые люди богаты душевностью, чувством органичной сопричастности друг с другом. Чувством всенародной радости, в которой, конечно, и много скорби, печали. Выстояли! Победили! Однако какой страшной ценою. Обнимаются, смеются и в то время плачут крестьянские женщины. Так оно и было. Пересматривая фильм сегодня, воспринимаешь эту сцену как хроникальную.
Отчасти она, действительно, хроникальная. По словам Губенко, массовка была подлинная: праздник Победы снимался 9-го мая, в ее годовщину. Столы стояли на улице, и скудная закуска, и частушки, и слезы - все правда. Оператор снимал все подряд, а уж потом монтировали в Москве.
В этой сцене меняется самая тональность экранного изображения. В нем теперь преобладают, что естественно, светлые краски. Светлые, но и сдержанные по своей цветовой гамме. Молодой режиссер не терпит чрезмерности в экранном показе как человеческого горя, так и радости. Они же и в жизни зачастую перемешаны. Для кадра характерно глубинное построение - с уходящей вдаль перспективой. Своего рода парафраза финального эпизода ленты "Кавалер Золотой Звезды", но с иным смысловым кодом. Деревенский праздник беден. Но он тоже, и с большим основанием, чем у Райзмана, перерастает свои бытовые границы и продолжается в бескрайних равнинах России. Сдержанность Губенко изнутри эмоционально предельно насыщена, даже порою патетична. За праздничный стол в деревне Мартыниха режиссер приглашает всех живущих на русской земле.
Чуть слабее удалась сцена массовой пляски. По началу ее непрофессиональные участники несколько скованы в движениях, слишком, вероятно, помнят о кинокамере. Потом они обвыкнутся и о ней забудут, но вряд ли забудут до конца. Видимо, здесь было трудно снимать много дублей. Но общее состояние самозабвенного и простого танца схвачено оператором Э. Караваевым верно и уверенно донесено до зрителя.
И вдруг раздается оглушенный грохот грома, темнее небо, оно разряжается крупным дождем. Все разбегаются. Несколько неожиданное завершение праздничного эпизода, не правда ли? Но в рамках экранной поэтики и философии Губенко совершенно закономерное. Это - своего рода грозное напоминание о суровости жизни и быстротечности в ней светлых праздников. Драматургия фильма наполнена такими смысловыми перепадами, что шло во многом от Василия Шукшина, но творчески воспринято молодым режиссером.
Отдаваясь течению четко выверенного сюжета, зритель подсознательно ждал, что ему подробно расскажут, как Николай Егоров поднимал родной колхоз. Но, напомню, на это "поднимал" делалось в картине Губенко гораздо меньше упора, чем в "Председателе". Автора фильма больше привлекало самая судьба героя, столь несправедливо, трагически оборвавшаяся. Он "выбил" у местного начальства новый трактор для колхоза и поспешил доставить его из района домой. Нелегко управлять машиной без руки. А тут еще непогодь свирепый дождь, размывший дороги. Егорову помог проезжий шофер, демобилизованный танкист: вот оно, фронтовое братство в действии. Зритель успокоился и посчитал, что все кончится ладно. Однако снова "но". Оставшись один, не сумел Николай справится с управление трактора. Тот сорвался на мосту со скользких бревен, и погиб молодой председатель.
***
Так вошла в фильм трагическая тема, которая как раз и не была по достоинству оценена критикой. Не только на фронте, но и в мирной жизни зачастую гибнут лучшие сыны отечества. Это - случайность? А, может быть, и закономерность? Скорее, она. Но дело даже не в этой дилемме, тем более что смерть не очень-то любит разбирать, кто хороший, кто плохой, а косит порою всех подряд.
Фильм "Пришел солдат с фронта" аккумулировал в себе, хотя и в неявной форме, несколько иной взгляд на ситуацию в послевоенной деревне, чем тот, который обычно выражался в нашей литературе и кинематографе. Я уже говорил, что тот же "Председатель" нес в себе частицу сталинской мифологии, от которой не отказались ни в хрущевское, ни в брежневское время. Почему бывало плохо в деревне? Одной из решающих причин, если не самой решающей, являлось, согласно этой мифологии, острый дефицит дельных руководителей. Чтобы выправить ситуацию, надо дать нашим колхозам и совхозам как можно больше честных, энергичных, волевых председателей и директоров.
Вроде бы все "по жизни". Примеров тут не занимать стать. В разоренное хозяйство приходил новый руководитель, и оно прекрасно поднималось из руин. Так появлялось немало колхозов-маяков, в которых и урожаи были высокие, и люди жили в достатке. Эту иллюзию разделял и наш незабвенный Михаил Сергеевич Горбачев, преступно долго полагавший, что беды все в сельском хозяйстве и промышленности идут не от негодной системы, а от некомпетентных руководителей, да к тому же пьяниц.
И С. Антонов, и, особенно, В. Шукшин, знавшие о деревне не понаслышке, отлично понимали, что такого рода маяки - капли в море деревенской нищеты. И чтобы ее ликвидировать, никаких дельных руководителей не хватит в данной экономической системе. Причем, что болезненно переживал Шукшин, зачастую бежали в город молодые люди из относительно передовых хозяйств. Слишком низок на селе уровень социально-культурной жизни, скучно и бесперспективно жить. В официальной печати это порою в наглую отрицалось и замалчивалось. Не удивительно, что на экране доподлинная правда о колхозах и совхозах давалась, если вообще давалась, в сильно усохшем виде, что видно и по лучшим нашим картинам. При всей своей порою резкой критичности, они в значительной мере были пронизаны фальшью, конформизмом.
Эти картины оставляли благостную иллюзию, что трубниковым все под силу. Но мешали злые чиновники. Да, вина последних несомненна. Но если бы даже по чьему-то волшебству и нашлось миллион замечательных председателей, директоров и бригадиров, они бы все равно не смогли кардинально улучшить жизнь советских людей.
Я говорю все это вовсе не для того, чтобы задним числом ругнуть, скажем, Ю. Нагибина и А. Салтыкова. Люди своей эпохи, они, как и многие в стране, разделяли ее мифологию и иллюзии. К 70-м годам эта иллюзия уже была заметно развеяна, хотя, повторяю, за нею цеплялась официальная пропаганда. Однако сельское хозяйство продолжало влачить жалкое существование, неуклонно возрастали закупки зерна за границей. Купить приличную колбасу можно было лишь в специальных распределителях и буфетах. Помню смешные и горькие анекдоты тех дней. В Политбюро докладывают: в городе Калинине совсем худо с мясными изделиями. Члены ПБ впадают в задумчивость. Ба, найдено решение проблемы: пустим из Москвы в Калинин дополнительную электричку. Но и в столице магазинные прилавки становились все беднее и беднее.
Словом, уповать на дельных председателей и директоров становилось все труднее даже в официозной прессе, где так много и упоенно писали б очередной "битве за хлеб". Василию Шукшину такие упования были совершенно не свойственны. Теперь пора подчеркнуть, что он, а вслед ему и Губенко, ломают стереотипы деревенских фильмов. До высоких наград Николаю Егорову так же далеко, как советскому крестьянству до зажиточной жизни. Гибель молодого председателя в фильме "Пришел солдат с фронта" на свой лад символична. Это - крушение давних надежд и веры в возможность скорого преобразования деревни. Выше я говорил о конформистских нотах в картине Губенко, теперь пора сказать о том, что в ней сильны и антиконформистские настроения. Тут все переплетено, смешано.
Другой вопрос, насколько масштабен и емким являлся сам образ Егорова. Разумеется, Губенко-актер сделал максимум возможного, чтобы широкому зрителю полюбился его герой. И воистину, сердце сжимается от боли и тоски, когда тот гибнет. Господи, этому энергичному и душевному человеку жить бы да жить. И понятно, почему столь искренне и сильно горюют о нем его односельчане. Этот эпизод - один из лучших в фильме. Патетика тут не коробит, она органично входит в состав народного менталитета. Народного плача по доброму человеку.
Провожая его в последний путь, люди, показывает Губенко, не сломлены горем, не сломлены духом, стараются держаться. И не теряют веру в лучшее будущее, вернее, не хотят ее терять, она, однако, сильно размыта. На кладбище Иван Степанович говорит: "Поставлю я тебе, Николай, такой памятник... стоишь ты весь в полный рост и рукой показываешь на свою родную деревню... Она скоро поднимется, хороша будет деревня. В садах. Избы большие!"
Эти слова из литературного сценария. В фильме их нет. О Николае Максимовиче произносит речь военком, он более сдержан, официален. В картине больше подчеркивается горе егоровских земляков, даже отчаяние у многих. Этих людей можно понять. Едва повеяло ветром надежды, как она обратилась в дым. Никто Николаю Егорову не придет на смену. Некому приходить. Такое "никто" и "некому" выражается и в графическом строе ленты. Снова начинают здесь преобладать темные, грустные тона.
Но справедливость требует сказать и о том, что в сознании широкого зрителя Николай Егоров, как художественный тип, не встал в один эстетический и психологический ряд с тем же Егором Трубниковым. У них разные калибры. Не по актерскому исполнению: Губенко вполне может соревноваться с Михаилом Ульяновым, почти не уступая ему по природному дарованию и мастерству, разве что у того жизненного и артистического опыта по более. Однако драматургически Николай Егоров все же сравнительно однозначен. Скорее, угадывается, что он человек богатого внутреннего содержания, чем это выявляется в конкретных действиях и поступках.
Кроме того, что, пожалуй, самое существенное, на фабульную линию Егорова как бы накладывается судьба Ивана Степановича. И он, несмотря на все усилия Губенко-режиссера, если не вытесняет, то словно перекрывает в значительной мере образ Егорова. Во второй части ленты дядя Ваня становится почти ведущей фигурой повествования. Впрочем, концептуально герои даже несколько дублируют друг друга. Дядя Ваня - тоже фронтовик и инвалид, тоже, и еще в большей степени, одинок.
Конечно, социальная подоплека этих образов разная. Егоров - сельский интеллигент. Иван же Степанович заявлен как характер истинно народный, крестьянский. В нем многое от Василия Теркина, знаменитого героя популярнейшей поэмы А. Твардовского. Духовное родство с этим героем мягко, но и вполне определенно, подчеркивает Михаил Глузский. Его дядя Ваня из тех неунывающих русских солдат, которые незаменимы ни в бою, ни на привале, ни в госпитале, ни в мирной жизни. Он везде на месте, удивительно скромный, терпеливый, бескорыстный.
Иван Степанович отличается завидным богатством духа, острым умом и отзывчивым сердцем. Он говорит о себе и своем поколении, на долю которого выпали неимоверно тяжелые испытания. "Мы много до войны не понимали. Я, например, не понимал, почему на земле красиво. Слышу - говорят, красиво, красиво. Красивый закат. Красивый восход... речка красивая. Бросьте же, думаю, с вашей красотой. Закат, как закат, обыкновенный. Солнце садится - и все... Все теперь! Закат-то он, конечно, закат, а слов - вот не найду, как про него сказать".
Без преувеличений можно сказать, что дядя Ваня и работает красиво, с огоньком. Вкладывает в любимую работу всю душу. Вот он рубит дом для Веры. Хочет, чтобы это был ладный дом. И чтобы жили в нем счастливо. А люди так натерпелись за военное лихолетье, что боялись поверить в бескорыстность бывшего солдата.
На роль колхозницы Веры молодой режиссер пригласил актрису Ирину Мирошниченко. Она успешно работала в Художественном театре, много снималась в кино. Это приглашение - одна из неожиданностей фильма. Привычный имидж актрисы - красивая интеллигентная женщина, городская барышня, светская львица, но никак не простая колхозница. Некоторые критики сочли, что Мирошниченко выламывается из контекста фильма. Я этого не нахожу. Режиссер уходит от штампа в изображении деревенских женщин. И это - его право.
Среди русских крестьянок, что воспевалось крупнейшими нашими поэтами, было и есть немало привлекательнейших женщин, на которых и рафинированные аристократы не считали за стыд жениться. И вовсе, кстати, не "простецкой" внешности. Да и не она важна сама по себе. Вера-Мирошниченко излучает душевное тепло, доброту, отзывчивость. Образ рисуется актрисой мягкими, акварельными красками. Никакой патетики, резкого жеста, артикуляции голоса. Вера сдержана и не суетна. У нее есть и собственная гордость, и верность долгу и любви.
Муж Веры пропал на войне без вести. Может быть, это - самая трагическая коллизия на войне, которую пережила не одна русская женщину и в ту великую войну, и нынешние "малые". Любимого человека нет? Любимый человек есть? Надежда умирает последней. Но сколько зим она может теплиться? Вера продолжает ждать мужа. "Соблюдать себя", как говорят в деревне. Вера опасается она принять новый дом в дар от Ивана Степановича, понимая, что у того, возможно, зреет любовь к ней, которую она не может и не хочет разделить. Но и обижать доброго человека нельзя. Как и играть его чувствами. Вот такой запутанный узел человеческих отношений, который, может быть, и не понять иной современной, "продвинутой" девушке. Впрочем, и ныне люди бывают разными - и добрыми, и чуткими, и самоотверженными...
Отмечу в фильме еще одну краску. Не исключено также, что Вера тянется сердцем к молодому председателю. Когда тот погибнет, она возьмет на воспитание его дочь. Надя уже жила у нее после смерти матери.
Словом, обитателям деревни Мартынихи вовсе не чужды большие и сложные человеческие чувства. И эти скромные и трудолюбивые люди вызывают к себе уважение и симпатию.
В увлекательном ритме, в богатстве житейских подробностей сняты эпизоды крестьянской строки. Тема истинного товарищества, взаимовыручки простых людей в годину тяжелых испытаний проникновенно звучит в фильме, составляя его нравственный нерв. Звучит она и как горький упрек нам, ныне живущим, часто погрязшим в эгоизме и своекорыстии. Со временем эта тема, я еще вернусь к ней, станет одной из ведущих в творчестве Николая Губенко. Увы, иногда она будет оборачиваться и некоторым моральным ригоризмом.
***
Ивану Степановичу надо срочно уезжать в больницу на глазную операцию. А все медлит. Все в работе. Да и сердцем своим прикипел к Вере, Николаю, к детям. Но слепота неумолимо подстерегает его. Не желая никому быть в тягость, Иван Степанович покидает, наконец, деревню. Однако время ушло. Зрение он потерял. И остается дядя Ваня жить на станции, где встречает с гармонью прибывающие эшелоны с демобилизованными солдатами. Никто не догадывается, что этот подтянутый и веселый человек - слепой. А людям становится легче. Веселее от его немудреной игры и незатейливой песни.
Снова на этих встречах бывших солдат светлая радость перемешивается с неизбежным горем. Кто возвращается с войны, а кто нет. Кого ждут, а о ком давно уже забыли. Пляшут и плачут люди. Я это видел подростком собственными глазами, и это навсегда останется со мной. Коле Губенко в 1945 было всего лишь четыре года. Как же удалось ему столь достоверно и взволнованно воссоздать тогдашние радостные и скорбные дни? Удалось! Такова сила таланта. Его необыкновенная способность перевоплощаться в людей ему далеких, но и кровно близких.
Фильм насыщен песнями тех лет. И не столько широко известными, эстрадой закрепленными, вроде знаменитой "Землянки", сколько фольклорными, позабытыми ныне. Вот одна из них, безыскусно передающая самый дух того времени, как он отражался в народном сознании:
Ах, ах, вороненочек,
Ты мой полеточка
Ты слетай туда,
Где мой залеточка.
Одену платьице,
Одену белое,
Ах, война - война,
Что ты наделала.
Наделала хлопот,
Наделала сирот.
Из-за тебя, война,
Страдает весь народ.
А я иду, иду
Тропинкой узкою.
Война окончится
Победой русскою.
Музыкальной частью "заведовал" в картине композитор В. Овчинников. Творчески обработав, он ввел в нее немало прекрасных народных мелодий, переплетая их с собственной музыкой - музыкой высокого класса. "Соавтором фильма, - писала Т. Макарова, которая с большим участием и взыскательностью отнеслась к работе Губенко, - я бы позволила себе назвать в первую очередь композитора Вячеслава Овчинникова. Его музыка органично вошла в ткань произведения, придавая ему ту меру драматического воздействия, которая, к сожалению, иногда распадается в фильме из-за драматургической рыхлости или за счет усугубления сюжетных коллизий, в которых фильм не нуждается. Таковы эпизоды встречи с танкистом на мосту и гибели героя"10.
Макарова права в своей эстетической оценке музыкальной стороны губенковского фильма. Есть доля истины и в замечании о драматургической его рыхлости, в чем отчасти виноват и Шукшин. Но Макарова, если говорить без обиняков, фильм своего бывшего студента просто его не поняла и не приняла. Без эпизода "встречи с танкистами на мосту и гибели героя" этой картины просто бы не было. Или было бы совсем иное произведение по своей концепции. Старшее поколение наших кинематографистов в лице Макаровой все-таки сильно оказалось зараженным духом официального оптимизма. Пристальное же внимание к музыкально-звуковому решению фильма станет примечательной чертой Губенко-режиссера. И это решение всегда тесно связано у него с задачами пластическими, операторскими, актерскими.
Продолжим, однако, наше движение, идущее уже к финишу, по сюжетным дорогам фильма.
Дядя Ваня посылает Вере, анонимно, заработанные им деньги. Романтично? Конечно. Теперь пора сказать, что ориентация на поэтику строгого документализма отнюдь не исключала для Губенко, как и для Шукшина или Панфилова, А. Германа, романтического видения жизненного материала. Оно словно разлито по всему фильму. И Николай Максимович Егоров, в определенном отношении, романтический герой, - современный рыцарь без страха и упрека. И Вера с ее тихой грустью и возвышенным строем мыслей - тоже во многом романтическая героиня. Романтичностью наполнен и образ Ивана Степановича во всем его поведении и строе чувств. Герои, казалось бы, целиком погружены в реалии повседневности, но и подняты над нею.
Сердце не камень. Вера не забывает дядю Ваню. Слух о нем доходит до деревни. И вот Вера вместе с Надей и дедом Ерофеичем отправляются на станцию за бедолагой гармонистом. Уже лето. Цветут полевые цветы. Медленно колышутся на ветру высокие травы. Наши герои, включая и дядю Ваню, возвращаются в родную деревню. Камера неспешно вглядывается в их лица, в панораму широких полей и лугов. Умиротворение...
Но вот еще один смысловой перепад. На дороге появляется, конвоируемые солдатами с автоматами, длинная колонна немецких военнопленных. Молча пропускают их наши путники. Это - враги, принесшие каждому из них страдание и утрату. Но это и пленные, которых дьявол и Гитлер направил на нашу землю. Нет мстительности в русском человеке. Он выше ее.
В литературном и даже в режиссерском сценарии этот эпизод увенчивался тем, что девочка по просьбе Веры догоняет колонну и дает одному из немецких солдат буханку хлеба. Так бывало в жизни. Но в кино стало уже надоевшим штампом. Губенко отказывается от него. Молчание, как говорится, здесь красноречивее иных слов и поступков.
Фильм завершается панорамой привольно раскинувшегося поля, просеченного пыльной сельской дорогой. Ее осилит идущий! Просветленный финал не заглушает трагедийных нот, до последнего кадра явственно звучащих в фильме. И авторы, и зритель прекрасно понимают, как много лиха доведется еще пережить, выстрадать и этой красивой русской женщине, и этом слепому солдату, и этому старому крестьянину, и этой резвой девчушке. Не подставлял ли мысленно Коля Губенко под нее самого себя, свою судьбу?
Впрочем, тот факт, что советским людям жилось после войны крайне трудно и скудно, не нуждался в новых и подробных доказательствах. И все же порою нельзя отделаться от впечатления, что на дебютной работе Н. Губенко лежит печать осторожного, умного конформизма, характерного для его учителя С. Герасимова. Тот отлично знал нужную меру в экранном изображении жизненных коллизий. В фильме "У озера" поднимается острейшая проблема загрязнения и возможной гибели Байкала, в чем виноваты местные власти. А высшие? Правительство? Система? Они тут, судя по фильму, не причем.
Не будем ханжами. Сегодня легко рассуждать о свободе творчества, хотя и она нередко нарушается. В прежние времена, та или иная доля конформизма, сознательно-бессознательного приспособления к идеологическим требованиям и эстетическим вкусам правящей номенклатуры, присуща практически почти любому фильму. Но эта доля бывала разной. У Василия Шукшина она, если и была, то минимальная. Минимальная она и в картине "Пришел солдат с фронта".
Зрительское внимание молодой режиссер задерживает, как бы сказали сейчас, на социальной программе нового председателя. И здесь, вероятно, ему особенно активно помогала Жанна Болотова. Она была рядом с ним помогала ему.
Первым делом Николай Егоров подвигает колхозников на строительство домов - большинство односельчан жило в землянках. Здесь незаменимым оказывается Иван Степанович. Он - прекрасный плотник. И к тому же замечательный баянист. Его задушевная игра скрадывает измученным людям их тяжелый труд. Глузский словно оживляет строки литературного сценария: "У дяди Вани, когда он взял в руки баян, получилось так, что жить нестерпимо хорошо. И грустно... В руках этих, в которых топор казался игрушкой, в руках этих, в ладонях этих умещалась песня. Свободная песня"8.
Эпизоды деревенской стройки. Как и многие другие сцены, эти эпизоды снимались в основном под Великими Луками, не лесистых берегах пруда. Выбор натуры и самое настойчивое обращение к ней, в значительной мере минуя павильон, имел принципиальную значимость. Как писал В. Шукшин, "натура это пробный камень. Именно на натуре легче всего обнаруживается фальшь, недоделки и вроде бы безобидные просчеты, которые потом могут начисто "убить" фильм. Но натура может не только "убить" фильм. Она может вдохнуть в него жизнь, дать всему замыслу новое освещение, новое толкование. Причем это толкование и будет наиболее кинематографичным - очевидно, в силу выпуклой зримости самого объекта"9.
Натуре следовал и Николай Губенко. Натуре - в широком смысле данного понятия. Это не только пейзаж, это - самый дух и атмосфера малой Родины. Жители тех мест не по газетным сообщениям и фильмам знали об ужасах прошедшей войны и фашистского нашествия. Многие из них (жителей) пережили все это на собственном тяжком опыте. В их лица напряженно вглядывался молодой режиссер. Ему были интересны и близки рассказы, воспоминания, песни очевидцев тех событий. И этот интерес разделяли соавторы фильма.
С большим энтузиазмом работали на картине художники-постановщики И. Новодережкин и С. Воронков, тот брал себя преимущественно технико-декорационную сторону дела. У меня на стене висит лирическо-грустный этюд, подаренный Ипполитом Николаевичем Новодережкиным, - уголок Нескучного сада, схваченный меткой рукой талантливого художнике, скромнейшего русского человека. Он работал с Тарковским ("Андрей Рублев"), с Шукшиным ("Калина красная"), с Райзманом ("А если это любовь?"), со многими другими видными режиссерами.
Новодережкин и Воронков с большим тщанием построили натурные декорации. Была досконально воссоздана деревня Мартыниха (вернее, создана деревня), где и разворачивалось основное действие. В него Губенко, он умелый организатор, сумел вовлечь соседних крестьян и жителей Великих Лук. В фильме занято 80 непрофессиональных исполнителей. И они, наблюдая съемки и участвуя в них, часто говорили: "Да, именно так было, так жили мы в ту пору".
Под их уровень жизненной правды подтягивались и профессиональные актеры: М. Глузский, И. Мирошниченко, Н. Бондарчук, сам Губенко. И во внешнем, и во внутреннем рисунке каждой роли просто было нельзя сфальшивить, допустить малейшую неточность. Она тотчас обнаруживалась на съемочной площадке, в прямом сопоставлении с безыскусственной игрою непрофессионалов. Для тех, собственно, это была не игра. Они как бы заново и искренне переживали былое.
Впрочем, иногда фальшивят и непрофессионалы. Массовые сцены с их участием - всегда испытание для режиссера. Николай Губенко его с честью выдержал. Он не жалел времени, чтобы поговорить с каждым исполнителем, донести до него общий замысел ленты и отдельных эпизодов. И очень тактично управлял съемкой, без какого-либо нажима и окрика. Его непрофессиональные актеры, увлеченные магией развертывающегося действия, забывали о кинокамере. Они вели себя на съемочной площадке просто и непринужденно как в грустно-драматических, так и в радостных, светлых сценах.
Одна из лучших из них - празднование первого дня Победы над фашизмом. Вся Мартыниха собралась вкупе. Не богаты были свежо выструганные столы с деревенскими яствами, - это вам не "Кавалер Золотой Звезды" или "Кубанские казаки" И. Пырьева. У Губенко - иной стиль, ориентирующийся на документальную правду жизненных обстоятельств. И здесь подчеркивается, что сидящие за столами простые люди богаты душевностью, чувством органичной сопричастности друг с другом. Чувством всенародной радости, в которой, конечно, и много скорби, печали. Выстояли! Победили! Однако какой страшной ценою. Обнимаются, смеются и в то время плачут крестьянские женщины. Так оно и было. Пересматривая фильм сегодня, воспринимаешь эту сцену как хроникальную.
Отчасти она, действительно, хроникальная. По словам Губенко, массовка была подлинная: праздник Победы снимался 9-го мая, в ее годовщину. Столы стояли на улице, и скудная закуска, и частушки, и слезы - все правда. Оператор снимал все подряд, а уж потом монтировали в Москве.
В этой сцене меняется самая тональность экранного изображения. В нем теперь преобладают, что естественно, светлые краски. Светлые, но и сдержанные по своей цветовой гамме. Молодой режиссер не терпит чрезмерности в экранном показе как человеческого горя, так и радости. Они же и в жизни зачастую перемешаны. Для кадра характерно глубинное построение - с уходящей вдаль перспективой. Своего рода парафраза финального эпизода ленты "Кавалер Золотой Звезды", но с иным смысловым кодом. Деревенский праздник беден. Но он тоже, и с большим основанием, чем у Райзмана, перерастает свои бытовые границы и продолжается в бескрайних равнинах России. Сдержанность Губенко изнутри эмоционально предельно насыщена, даже порою патетична. За праздничный стол в деревне Мартыниха режиссер приглашает всех живущих на русской земле.
Чуть слабее удалась сцена массовой пляски. По началу ее непрофессиональные участники несколько скованы в движениях, слишком, вероятно, помнят о кинокамере. Потом они обвыкнутся и о ней забудут, но вряд ли забудут до конца. Видимо, здесь было трудно снимать много дублей. Но общее состояние самозабвенного и простого танца схвачено оператором Э. Караваевым верно и уверенно донесено до зрителя.
И вдруг раздается оглушенный грохот грома, темнее небо, оно разряжается крупным дождем. Все разбегаются. Несколько неожиданное завершение праздничного эпизода, не правда ли? Но в рамках экранной поэтики и философии Губенко совершенно закономерное. Это - своего рода грозное напоминание о суровости жизни и быстротечности в ней светлых праздников. Драматургия фильма наполнена такими смысловыми перепадами, что шло во многом от Василия Шукшина, но творчески воспринято молодым режиссером.
Отдаваясь течению четко выверенного сюжета, зритель подсознательно ждал, что ему подробно расскажут, как Николай Егоров поднимал родной колхоз. Но, напомню, на это "поднимал" делалось в картине Губенко гораздо меньше упора, чем в "Председателе". Автора фильма больше привлекало самая судьба героя, столь несправедливо, трагически оборвавшаяся. Он "выбил" у местного начальства новый трактор для колхоза и поспешил доставить его из района домой. Нелегко управлять машиной без руки. А тут еще непогодь свирепый дождь, размывший дороги. Егорову помог проезжий шофер, демобилизованный танкист: вот оно, фронтовое братство в действии. Зритель успокоился и посчитал, что все кончится ладно. Однако снова "но". Оставшись один, не сумел Николай справится с управление трактора. Тот сорвался на мосту со скользких бревен, и погиб молодой председатель.
***
Так вошла в фильм трагическая тема, которая как раз и не была по достоинству оценена критикой. Не только на фронте, но и в мирной жизни зачастую гибнут лучшие сыны отечества. Это - случайность? А, может быть, и закономерность? Скорее, она. Но дело даже не в этой дилемме, тем более что смерть не очень-то любит разбирать, кто хороший, кто плохой, а косит порою всех подряд.
Фильм "Пришел солдат с фронта" аккумулировал в себе, хотя и в неявной форме, несколько иной взгляд на ситуацию в послевоенной деревне, чем тот, который обычно выражался в нашей литературе и кинематографе. Я уже говорил, что тот же "Председатель" нес в себе частицу сталинской мифологии, от которой не отказались ни в хрущевское, ни в брежневское время. Почему бывало плохо в деревне? Одной из решающих причин, если не самой решающей, являлось, согласно этой мифологии, острый дефицит дельных руководителей. Чтобы выправить ситуацию, надо дать нашим колхозам и совхозам как можно больше честных, энергичных, волевых председателей и директоров.
Вроде бы все "по жизни". Примеров тут не занимать стать. В разоренное хозяйство приходил новый руководитель, и оно прекрасно поднималось из руин. Так появлялось немало колхозов-маяков, в которых и урожаи были высокие, и люди жили в достатке. Эту иллюзию разделял и наш незабвенный Михаил Сергеевич Горбачев, преступно долго полагавший, что беды все в сельском хозяйстве и промышленности идут не от негодной системы, а от некомпетентных руководителей, да к тому же пьяниц.
И С. Антонов, и, особенно, В. Шукшин, знавшие о деревне не понаслышке, отлично понимали, что такого рода маяки - капли в море деревенской нищеты. И чтобы ее ликвидировать, никаких дельных руководителей не хватит в данной экономической системе. Причем, что болезненно переживал Шукшин, зачастую бежали в город молодые люди из относительно передовых хозяйств. Слишком низок на селе уровень социально-культурной жизни, скучно и бесперспективно жить. В официальной печати это порою в наглую отрицалось и замалчивалось. Не удивительно, что на экране доподлинная правда о колхозах и совхозах давалась, если вообще давалась, в сильно усохшем виде, что видно и по лучшим нашим картинам. При всей своей порою резкой критичности, они в значительной мере были пронизаны фальшью, конформизмом.
Эти картины оставляли благостную иллюзию, что трубниковым все под силу. Но мешали злые чиновники. Да, вина последних несомненна. Но если бы даже по чьему-то волшебству и нашлось миллион замечательных председателей, директоров и бригадиров, они бы все равно не смогли кардинально улучшить жизнь советских людей.
Я говорю все это вовсе не для того, чтобы задним числом ругнуть, скажем, Ю. Нагибина и А. Салтыкова. Люди своей эпохи, они, как и многие в стране, разделяли ее мифологию и иллюзии. К 70-м годам эта иллюзия уже была заметно развеяна, хотя, повторяю, за нею цеплялась официальная пропаганда. Однако сельское хозяйство продолжало влачить жалкое существование, неуклонно возрастали закупки зерна за границей. Купить приличную колбасу можно было лишь в специальных распределителях и буфетах. Помню смешные и горькие анекдоты тех дней. В Политбюро докладывают: в городе Калинине совсем худо с мясными изделиями. Члены ПБ впадают в задумчивость. Ба, найдено решение проблемы: пустим из Москвы в Калинин дополнительную электричку. Но и в столице магазинные прилавки становились все беднее и беднее.
Словом, уповать на дельных председателей и директоров становилось все труднее даже в официозной прессе, где так много и упоенно писали б очередной "битве за хлеб". Василию Шукшину такие упования были совершенно не свойственны. Теперь пора подчеркнуть, что он, а вслед ему и Губенко, ломают стереотипы деревенских фильмов. До высоких наград Николаю Егорову так же далеко, как советскому крестьянству до зажиточной жизни. Гибель молодого председателя в фильме "Пришел солдат с фронта" на свой лад символична. Это - крушение давних надежд и веры в возможность скорого преобразования деревни. Выше я говорил о конформистских нотах в картине Губенко, теперь пора сказать о том, что в ней сильны и антиконформистские настроения. Тут все переплетено, смешано.
Другой вопрос, насколько масштабен и емким являлся сам образ Егорова. Разумеется, Губенко-актер сделал максимум возможного, чтобы широкому зрителю полюбился его герой. И воистину, сердце сжимается от боли и тоски, когда тот гибнет. Господи, этому энергичному и душевному человеку жить бы да жить. И понятно, почему столь искренне и сильно горюют о нем его односельчане. Этот эпизод - один из лучших в фильме. Патетика тут не коробит, она органично входит в состав народного менталитета. Народного плача по доброму человеку.
Провожая его в последний путь, люди, показывает Губенко, не сломлены горем, не сломлены духом, стараются держаться. И не теряют веру в лучшее будущее, вернее, не хотят ее терять, она, однако, сильно размыта. На кладбище Иван Степанович говорит: "Поставлю я тебе, Николай, такой памятник... стоишь ты весь в полный рост и рукой показываешь на свою родную деревню... Она скоро поднимется, хороша будет деревня. В садах. Избы большие!"
Эти слова из литературного сценария. В фильме их нет. О Николае Максимовиче произносит речь военком, он более сдержан, официален. В картине больше подчеркивается горе егоровских земляков, даже отчаяние у многих. Этих людей можно понять. Едва повеяло ветром надежды, как она обратилась в дым. Никто Николаю Егорову не придет на смену. Некому приходить. Такое "никто" и "некому" выражается и в графическом строе ленты. Снова начинают здесь преобладать темные, грустные тона.
Но справедливость требует сказать и о том, что в сознании широкого зрителя Николай Егоров, как художественный тип, не встал в один эстетический и психологический ряд с тем же Егором Трубниковым. У них разные калибры. Не по актерскому исполнению: Губенко вполне может соревноваться с Михаилом Ульяновым, почти не уступая ему по природному дарованию и мастерству, разве что у того жизненного и артистического опыта по более. Однако драматургически Николай Егоров все же сравнительно однозначен. Скорее, угадывается, что он человек богатого внутреннего содержания, чем это выявляется в конкретных действиях и поступках.
Кроме того, что, пожалуй, самое существенное, на фабульную линию Егорова как бы накладывается судьба Ивана Степановича. И он, несмотря на все усилия Губенко-режиссера, если не вытесняет, то словно перекрывает в значительной мере образ Егорова. Во второй части ленты дядя Ваня становится почти ведущей фигурой повествования. Впрочем, концептуально герои даже несколько дублируют друг друга. Дядя Ваня - тоже фронтовик и инвалид, тоже, и еще в большей степени, одинок.
Конечно, социальная подоплека этих образов разная. Егоров - сельский интеллигент. Иван же Степанович заявлен как характер истинно народный, крестьянский. В нем многое от Василия Теркина, знаменитого героя популярнейшей поэмы А. Твардовского. Духовное родство с этим героем мягко, но и вполне определенно, подчеркивает Михаил Глузский. Его дядя Ваня из тех неунывающих русских солдат, которые незаменимы ни в бою, ни на привале, ни в госпитале, ни в мирной жизни. Он везде на месте, удивительно скромный, терпеливый, бескорыстный.
Иван Степанович отличается завидным богатством духа, острым умом и отзывчивым сердцем. Он говорит о себе и своем поколении, на долю которого выпали неимоверно тяжелые испытания. "Мы много до войны не понимали. Я, например, не понимал, почему на земле красиво. Слышу - говорят, красиво, красиво. Красивый закат. Красивый восход... речка красивая. Бросьте же, думаю, с вашей красотой. Закат, как закат, обыкновенный. Солнце садится - и все... Все теперь! Закат-то он, конечно, закат, а слов - вот не найду, как про него сказать".
Без преувеличений можно сказать, что дядя Ваня и работает красиво, с огоньком. Вкладывает в любимую работу всю душу. Вот он рубит дом для Веры. Хочет, чтобы это был ладный дом. И чтобы жили в нем счастливо. А люди так натерпелись за военное лихолетье, что боялись поверить в бескорыстность бывшего солдата.
На роль колхозницы Веры молодой режиссер пригласил актрису Ирину Мирошниченко. Она успешно работала в Художественном театре, много снималась в кино. Это приглашение - одна из неожиданностей фильма. Привычный имидж актрисы - красивая интеллигентная женщина, городская барышня, светская львица, но никак не простая колхозница. Некоторые критики сочли, что Мирошниченко выламывается из контекста фильма. Я этого не нахожу. Режиссер уходит от штампа в изображении деревенских женщин. И это - его право.
Среди русских крестьянок, что воспевалось крупнейшими нашими поэтами, было и есть немало привлекательнейших женщин, на которых и рафинированные аристократы не считали за стыд жениться. И вовсе, кстати, не "простецкой" внешности. Да и не она важна сама по себе. Вера-Мирошниченко излучает душевное тепло, доброту, отзывчивость. Образ рисуется актрисой мягкими, акварельными красками. Никакой патетики, резкого жеста, артикуляции голоса. Вера сдержана и не суетна. У нее есть и собственная гордость, и верность долгу и любви.
Муж Веры пропал на войне без вести. Может быть, это - самая трагическая коллизия на войне, которую пережила не одна русская женщину и в ту великую войну, и нынешние "малые". Любимого человека нет? Любимый человек есть? Надежда умирает последней. Но сколько зим она может теплиться? Вера продолжает ждать мужа. "Соблюдать себя", как говорят в деревне. Вера опасается она принять новый дом в дар от Ивана Степановича, понимая, что у того, возможно, зреет любовь к ней, которую она не может и не хочет разделить. Но и обижать доброго человека нельзя. Как и играть его чувствами. Вот такой запутанный узел человеческих отношений, который, может быть, и не понять иной современной, "продвинутой" девушке. Впрочем, и ныне люди бывают разными - и добрыми, и чуткими, и самоотверженными...
Отмечу в фильме еще одну краску. Не исключено также, что Вера тянется сердцем к молодому председателю. Когда тот погибнет, она возьмет на воспитание его дочь. Надя уже жила у нее после смерти матери.
Словом, обитателям деревни Мартынихи вовсе не чужды большие и сложные человеческие чувства. И эти скромные и трудолюбивые люди вызывают к себе уважение и симпатию.
В увлекательном ритме, в богатстве житейских подробностей сняты эпизоды крестьянской строки. Тема истинного товарищества, взаимовыручки простых людей в годину тяжелых испытаний проникновенно звучит в фильме, составляя его нравственный нерв. Звучит она и как горький упрек нам, ныне живущим, часто погрязшим в эгоизме и своекорыстии. Со временем эта тема, я еще вернусь к ней, станет одной из ведущих в творчестве Николая Губенко. Увы, иногда она будет оборачиваться и некоторым моральным ригоризмом.
***
Ивану Степановичу надо срочно уезжать в больницу на глазную операцию. А все медлит. Все в работе. Да и сердцем своим прикипел к Вере, Николаю, к детям. Но слепота неумолимо подстерегает его. Не желая никому быть в тягость, Иван Степанович покидает, наконец, деревню. Однако время ушло. Зрение он потерял. И остается дядя Ваня жить на станции, где встречает с гармонью прибывающие эшелоны с демобилизованными солдатами. Никто не догадывается, что этот подтянутый и веселый человек - слепой. А людям становится легче. Веселее от его немудреной игры и незатейливой песни.
Снова на этих встречах бывших солдат светлая радость перемешивается с неизбежным горем. Кто возвращается с войны, а кто нет. Кого ждут, а о ком давно уже забыли. Пляшут и плачут люди. Я это видел подростком собственными глазами, и это навсегда останется со мной. Коле Губенко в 1945 было всего лишь четыре года. Как же удалось ему столь достоверно и взволнованно воссоздать тогдашние радостные и скорбные дни? Удалось! Такова сила таланта. Его необыкновенная способность перевоплощаться в людей ему далеких, но и кровно близких.
Фильм насыщен песнями тех лет. И не столько широко известными, эстрадой закрепленными, вроде знаменитой "Землянки", сколько фольклорными, позабытыми ныне. Вот одна из них, безыскусно передающая самый дух того времени, как он отражался в народном сознании:
Ах, ах, вороненочек,
Ты мой полеточка
Ты слетай туда,
Где мой залеточка.
Одену платьице,
Одену белое,
Ах, война - война,
Что ты наделала.
Наделала хлопот,
Наделала сирот.
Из-за тебя, война,
Страдает весь народ.
А я иду, иду
Тропинкой узкою.
Война окончится
Победой русскою.
Музыкальной частью "заведовал" в картине композитор В. Овчинников. Творчески обработав, он ввел в нее немало прекрасных народных мелодий, переплетая их с собственной музыкой - музыкой высокого класса. "Соавтором фильма, - писала Т. Макарова, которая с большим участием и взыскательностью отнеслась к работе Губенко, - я бы позволила себе назвать в первую очередь композитора Вячеслава Овчинникова. Его музыка органично вошла в ткань произведения, придавая ему ту меру драматического воздействия, которая, к сожалению, иногда распадается в фильме из-за драматургической рыхлости или за счет усугубления сюжетных коллизий, в которых фильм не нуждается. Таковы эпизоды встречи с танкистом на мосту и гибели героя"10.
Макарова права в своей эстетической оценке музыкальной стороны губенковского фильма. Есть доля истины и в замечании о драматургической его рыхлости, в чем отчасти виноват и Шукшин. Но Макарова, если говорить без обиняков, фильм своего бывшего студента просто его не поняла и не приняла. Без эпизода "встречи с танкистами на мосту и гибели героя" этой картины просто бы не было. Или было бы совсем иное произведение по своей концепции. Старшее поколение наших кинематографистов в лице Макаровой все-таки сильно оказалось зараженным духом официального оптимизма. Пристальное же внимание к музыкально-звуковому решению фильма станет примечательной чертой Губенко-режиссера. И это решение всегда тесно связано у него с задачами пластическими, операторскими, актерскими.
Продолжим, однако, наше движение, идущее уже к финишу, по сюжетным дорогам фильма.
Дядя Ваня посылает Вере, анонимно, заработанные им деньги. Романтично? Конечно. Теперь пора сказать, что ориентация на поэтику строгого документализма отнюдь не исключала для Губенко, как и для Шукшина или Панфилова, А. Германа, романтического видения жизненного материала. Оно словно разлито по всему фильму. И Николай Максимович Егоров, в определенном отношении, романтический герой, - современный рыцарь без страха и упрека. И Вера с ее тихой грустью и возвышенным строем мыслей - тоже во многом романтическая героиня. Романтичностью наполнен и образ Ивана Степановича во всем его поведении и строе чувств. Герои, казалось бы, целиком погружены в реалии повседневности, но и подняты над нею.
Сердце не камень. Вера не забывает дядю Ваню. Слух о нем доходит до деревни. И вот Вера вместе с Надей и дедом Ерофеичем отправляются на станцию за бедолагой гармонистом. Уже лето. Цветут полевые цветы. Медленно колышутся на ветру высокие травы. Наши герои, включая и дядю Ваню, возвращаются в родную деревню. Камера неспешно вглядывается в их лица, в панораму широких полей и лугов. Умиротворение...
Но вот еще один смысловой перепад. На дороге появляется, конвоируемые солдатами с автоматами, длинная колонна немецких военнопленных. Молча пропускают их наши путники. Это - враги, принесшие каждому из них страдание и утрату. Но это и пленные, которых дьявол и Гитлер направил на нашу землю. Нет мстительности в русском человеке. Он выше ее.
В литературном и даже в режиссерском сценарии этот эпизод увенчивался тем, что девочка по просьбе Веры догоняет колонну и дает одному из немецких солдат буханку хлеба. Так бывало в жизни. Но в кино стало уже надоевшим штампом. Губенко отказывается от него. Молчание, как говорится, здесь красноречивее иных слов и поступков.
Фильм завершается панорамой привольно раскинувшегося поля, просеченного пыльной сельской дорогой. Ее осилит идущий! Просветленный финал не заглушает трагедийных нот, до последнего кадра явственно звучащих в фильме. И авторы, и зритель прекрасно понимают, как много лиха доведется еще пережить, выстрадать и этой красивой русской женщине, и этом слепому солдату, и этому старому крестьянину, и этой резвой девчушке. Не подставлял ли мысленно Коля Губенко под нее самого себя, свою судьбу?